Текст книги "Рыцарь бедный"

Автор книги: Василий Панов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

Глава пятая
Не для себя – для России

Во имя общественных интересов

Кто бы мог подумать, и прежде всего сам Чигорин, с таким блеском выступивший в международных турнирах в начале восьмидесятых годов, что после Лондонского турнира он целых шесть лет не будет принимать участия в международных соревнованиях!

Правда, в ту эпоху турниры крупного масштаба устраивались довольно редко. Но мелкие турнирчики с участием одной–двух заезжих знаменитостей и местных сильных шахматистов, сеансы одновременной игры, в том числе пользовавшиеся особой популярностью сеансы «вслепую», матчи между гастролерами и местными чемпионами происходили повсюду. Шахматная жизнь в Западной и Центральной Европе и в США била ключом. Чигорин же шесть лет не выезжал из России!

А ведь он, не имевший в России ни семьи, ни собственности, вполне мог бы по примеру Стейница, Цукерторта, Левенталя поселиться в центре мировой шахматной жизни – Лондоне и начать, наряду с гастролями в разных странах, борьбу за мировое шахматное первенство.

Но Чигорин считал, что важнее эгоистических, личных интересов создание русской шахматной организации и возрождение русского шахматного журнала. Он не хотел быть чемпионом без родины, одиноким «шахматным волком», бродящим по миру в поисках добычи, а хотел стать представителем авторитетного, крепко спаянного творческими и спортивными интересами национального шахматного союза, объединяющего по всей России десятки тысяч любителей игры. Чигорин был прежде всего патриотом и общественным деятелем.

Конечно, Чигорин, как всякий творческий работник, нуждался и в сочувственном окружении, в ценителях его таланта. И не из-за суетного желания лести, хотя похвалы, если они произносились от чистого сердца толковыми людьми, были ему приятны. Чигорин хотел сплотить вокруг себя в шахматной организации людей, столь же страстно, как он, интересующихся шахматной культурой, с которыми он мог бы делиться своими творческими и спортивными планами, играть тренировочные партии, проводить сеансы одновременной игры, вести теоретические занятия, воспитывать молодые кадры русских шахматистов. Словом, Чигорин мечтал о той чуткой, страстной, квалифицированной аудитории болельщиков, с которой так хорошо знакомы советские гроссмейстеры и мастера.

И с упорством фанатика Чигорин по возвращении из-за границы приступил к созданию Петербургского шахматного клуба, рассматривая его как первый шаг к возрождению журнала, как первую ступень к созданию Всероссийского шахматного союза.

Лучшие годы своей жизни, не страшась приближающейся старости с неизбежным упадком сил и утраты с таким трудом добытой славы, отдал Михаил Иванович воплощению своей мечты!

Но на этот раз, наученный горьким опытом, он подошел к объединению русских шахматистов и к возобновлению выпуска журнала более вдумчиво и осторожно.

Вторая половина 1883 года прошла в обычных заботах шахматного профессионала: в редактировании шахматного отдела «Всемирной иллюстрации», в игре со случайными партнерами в ресторане Прадера и в завязывании знакомств с людьми, которые могли помочь осуществлению замыслов Чигорина.

Именно потому Михаил Иванович соглашался играть матчи, которые для него не представляли большого творческого интереса. По возвращении Чигорина с турнира в Лондоне петербургский шахматист барон Нольде предложил Чигорину сыграть с ним матч. Условия: ставка 150 рублей, Чигорин дает барону фору – пешку и ход. Чигорин выиграл матч со счетом +5, –4, =3. Неудовлетворенный барон три года спустя повторил свой вызов на матч на тех же условиях. На этот раз Чигорин выиграл матч со счетом +5, –2, =2.

Читатель может удивиться: как же Чигорин, уже пользовавшийся мировой известностью, соглашался играть с любым желающим, лишь бы у того были деньги? Не свидетельствует ли это о корыстолюбии Чигорина? Такой вывод был бы ошибочен. Нельзя забывать, что Чигорин, став первым шахматным профессионалом в России, всегда нуждался. Выигрыш у богатого барона 150 рублей с затратой на игру многих вечеров с риском потерять самому такую же сумму, так как ставка была взаимной, а игра шла на фору, был законной компенсацией. Кроме того, влиятельный барон в дальнейшем мог оказать Михаилу Ивановичу помощь в преодолении всяческих бюрократических рогаток.

К сожалению, такие матчи на фору, а также турниры-гандикапы, где Чигорин давал противникам то пешку и ход, то копя, то ладью, причиняли огромный вред его шахматному совершенствованию. Михаил Иванович, во-первых, отвыкал играть с партнерами, равными по силе, на равных условиях белыми и черными, во-вторых, не мог совершенствоваться в дебютах и детально разрабатывать начала, наиболее подходящие для его стиля, то есть, как нынче говорят, – создавать свой «дебютный репертуар». Давая противнику, например, пешку и ход, Чигорин должен был применять не нормальные дебюты, что повело бы к быстрому поражению при отсутствии слоновой пешки, в обычной партии прочно прикрывающей короля, а с первых же ходов запутывать противника необычными, не указанными ни в одном руководстве сериями ходов. А играя белыми и давая противнику вперед коня или ладью, Чигорин должен был сразу начинать, с точки зрения игры на равных, «некорректную», чересчур рискованную атаку, дабы быстро дать мат и не позволить ввести противнику в игру свою лишнюю фигуру.

Не мудрено, что партии, игранные на фору, не производили такого же художественного впечатления, как обычные партии, сыгранные на равных.

Из огромной коллекции десятков тысяч сыгранных за последние триста лет партий можно насчитать лишь не более сотни красивых и творчески ценных партий, игранных на фору.

Дело в том, что когда выигрывала сторона, получавшая фору, это было, как правило, не результатом искусной игры, а естественным следствием перевеса сил. Когда же выигрывал шахматист, дававший фору, то слишком часто победа достигалась только благодаря плохой игре противника.

Пожалуй, самая знаменитая из партий, игранных на фору, это партия Чигорин – Отто, игранная русским маэстро в 1881 году против опытнейшего петербургского второкатегорника. В ней Чигорин, игравший без ферзевого коня, проявил неистощимую энергию и изобретательность в преодолении упорной защиты, ослепил противника целым фейерверком жертв и дал мат черному королю оставшимися на доске двумя слонами и ладьей. Эта партия вызвала всеобщее восхищение, обошла всю современную мировую печать и даже в наши дни обязательно входит в сборники лучших партий всех времен и народов. Крупнейший зарубежный авторитет прошлого века Стейниц так охарактеризовал партию Чигорин – Отто, поместив ее в свой журнал: «Жемчужина из жемчужин! Одна из очаровательнейших партий на дачу вперед!»

Конечно, игра на фору развивает тактическую изощренность и способствует изобретению хитроумных ловушек, но привычка к ней при дальнейших встречах с сильными противниками равного класса губительно влияет на правильное развитие игры в начале партии, как говорят ныне – «на постановку дебюта».

Необходимость годами играть со слабыми партнерами и крайне редкие встречи с другими русскими маэстро (Шифферсом, Алапиным, Соловцовым) привели к дебютной неподготовленности Чигорина в матчах на мировое первенство. Как только Чигорин стал постоянно участвовать с девяностых годов в международных соревнованиях, встречаясь с равными ему по классу партнерами, его мастерство разыгрывания дебюта резко повысилось, и он создал ряд оригинальных систем защиты, которые выдержали испытание временем и ныне находятся на вооружении советских и зарубежных шахматистов.

Но для самого Чигорина его теоретические открытия принесли значительно меньше пользы, чем могли бы, при применении их в восьмидесятых годах. Драгоценное время было упущено за игрой в гандикапах, полезной только для партнеров Михаила Ивановича. Вот в чем состоял трагизм положения Чигорина: он принес в жертву русской шахматной мысли не только свои материальные и спортивные возможности, но и отказался от шлифовки своего дарования и разработки дебютного репертуара, необходимого для успеха на международной арене.

Кажется поэтому странным, что Чигорин, по свидетельству его современника и поклонника Л. Велихова, «особенную пользу видел в турнирах-гандикапах». «Я сам, – пишет Велихов, – играл когда-то с Чигориным на ладью и ход и затем, последовательно пройдя все категории (приз давал право на повышение квалификации), возвысился до первой».

Разгадка такой парадоксальной оценки Чигориным гандикапов очень проста, если учесть, что Чигорин всегда заботился не о себе, а об общественных интересах. Он «особенную пользу видел» не для себя, а для массового шахматиста! Ему же самому игра на фору приносила явный вред. Для слабого же, но даровитого, быстро развивающегося шахматиста гандикапы действительно были очень полезны. Они давали исключительную возможность встретиться с опытными, сильными партнерами, поучиться у них мастерству комбинаций и точности расчета и наглядно убедиться в полезности таких основных принципов шахматной стратегии, как необходимость быстрейшего развития фигур, незамедлительная рокировка, важность быстрой мобилизации всех сил и координирования действий фигур. Начинающий любитель шахматной игры нашего времени такой возможности не имеет и встречается с мастерами лишь изредка в сеансах одновременной игры, а это далеко не то, что турнирная партия один на один.

Участие в турнирах-гандикапах обходилось дешевле, чем игра на фору у «Доминика». Порой малоквалифицированный, но талантливый шахматист даже окупал расходы, а то и получал чистую прибыль, выражаясь коммерческим языком. Каждый участник турнира-гандикапа вносил турнирный пай, и из общей суммы их выделялось несколько призов. Победители турниров получали призы и переводились в следующую, более высокую категорию, что также стимулировало участников.

Другая «польза гандикапов» с точки зрения Чигорина заключалась в том, что такие турниры были своеобразной приманкой для вовлечения начинающих шахматистов в шахматное движение вообще и в новооткрытый «чигоринский» кружок в частности. Что могло быть притягательнее для начинающего или малоквалифицированного любителя, чем перспектива встретиться за шахматной доской в серьезной борьбе с прославленным маэстро Чигориным и другими известными шахматистами?

Начало нового, 1884 года прошло в дальнейших поисках нужных людей, в сколачивании инициативной группы для организации клуба и в бесконечных хлопотах.

В марте Михаил Иванович выехал на гастроли в Харьков. С тамошними любителями у него давно были налажены дружеские связи, и еще в 1878–1881 годах Чигорин провел с ними четыре партии по переписке, которые кончились его победами.

Личная встреча петербургского маэстро с харьковчанами явилась для них подлинным праздником. Михаил Иванович провел ряд сеансов одновременной игры, сыграл ряд легких и серьезных партий с сильнейшими любителями и несколько консультационных партий. Затем Чигорин принял участие в турнире, где выиграл все одиннадцать партий, победил в матче, давая фору пешку и два хода, местного чемпиона Беклемишева, провел с «сухим» счетом четыре консультационные партии и ряд сеансов одновременной игры.

Перед харьковскими любителями выступал уже не мелкий чиновник, отпросившийся у начальства на несколько дней для шахматного «баловства», а шахматист в полном расцвете профессионального мастерства с сознанием своей общественной значимости.

На прощание Харьковское шахматное общество дало в честь Чигорина парадный обед, поднесло диплом на звание почетного члена общества, а кроме того, поднесло маэстро и ценные золотые часы с цепочкой с надписью «Харьковское общество любителей шахматной игры – М. И. Чигорину в память 27 марта 1884 г.».

На обратном пути из Харькова Чигорин заехал в Москву, где, кроме сеансов и отдельных партий с местными шахматистами, должен был встретиться в матче с чемпионом города Александром Соловцовым.

К сожалению, эта интересная борьба между сильнейшими шахматистами двух русских столиц была прервана в самом начале. Соловцов блестяще выиграл у Чигорина первую партию матча. Чигорин в столь же эффектном стиле взял реванш во второй партии, но потом Соловцов, работавший преподавателем музыки, из-за своих профессиональных обязанностей не смог продолжать матч и сдал его. Чигорин с Соловцовым сыграли еще пять легких тренировочных партий, из которых Михаил Иванович выиграл четыре.

В марте 1884 года Чигорин организовал большой турнир по переписке для читателей журнала «Всемирная иллюстрация», тянувшийся до октября 1886 года. Играли двенадцать участников по две партии. Михаил Иванович занял первое место, сделав лишь две ничьи и обогнав следующих призеров на 4½ очка!

«Неисправим!»

Важное событие произошло в личной жизни Михаила Ивановича после того, как он познакомился с шахматным любителем А. Н. Дубравиным и стал часто бывать у него для переговоров об организации шахматного клуба. Вместе с женой Дубравина Чигорина часто приветствовала ее сестра Анастасия Дмитриевна. Она внимательно слушала его рассказы – почти по Шекспиру – о шахматистах, «что едят друг друга» и вообще о треволнениях жизни шахматного профессионала.

И кончилось так же, как у Отелло с Дездемоной: «Она его за муки полюбила, а он ее – за состраданье к ним». Дело о разводе с Ольгой Петровной, длившееся несколько лет, было благополучно закончено, и Михаил Иванович воспользовался правом вступить в новый брак.

Перед этим он подробно и чистосердечно рассказал невесте о своей неудаче в первом жизненном союзе.

– Знаете, Анастасия Дмитриевна, – признался Чигорин невесте, – моя бывшая жена, Ольга Петровна, по-своему была права. Я человек непрактичный. Одиннадцать лет сидел в присутствии и ничего не выслужил. Все, что мог, просаживал на журнал. Увлекся шахматами. Конечно, ей было трудно. Женщина молодая, жизнерадостная, всегда одна, а я, как бирюк, все вечера сижу за доской у «Доминика».

– Она любила вас? – спросила Анастасия.

– Думаю, что любила мужа, но не любила шахмат. И постепенно разлюбила меня из-за нищеты, скуки.

Сейчас присылает мне счета из магазинов, оплачиваю их, посылаю деньги на содержание дочери… А вы верите в меня? Или будете, как она, просить, чтобы я бросил шахматы?

– Что вы, что вы! Разве я не понимаю, кто вы такой! – ласково сказала невеста. – Муж сестры прямо все уши нам прожужжал, что вы – гений, лучший шахматист мира. Такой, говорит, раз в сто лет появляется. Правда, он тревожится, что Стейниц хочет всех вас обскакать. Сговаривается вот с Цукертортом играть между собою ряд партий и, кто победит, того объявить чемпионом мира. Дубравин говорит, что вы должны держать ухо востро!

– Нет, не говорите так! И Стейниц и Цукерторт – замечательные шахматисты, даже лучшие в мире, играют давно и хорошо. Но тягаться я с ними могу! У Стейница я выиграл три партии из четырех. Цукерторт пока меня обыгрывает, я только раз его победил. Ладно, будущее покажет, кто сильнее.

– То-то и оно! Ну, ладно, поженимся, сама буду за всем присматривать, – засмеялась Анастасия Дмитриевна. – Не допущу, чтоб моего мужа обижали!

Чигорин был на седьмом небе. Наконец-то он нашел единомышленницу, разделявшую его чаяния и планы!

21 октября 1884 года неутомимый энтузиаст, не дожидаясь официального утверждения устава нового «Санкт-Петербургского общества любителей шахматной игры» (что при тогдашней волоките случилось лишь через два года!), фактически открыл шахматный клуб. Столичные шахматисты прозвали свое новое пристанище «Чигоринским кружком».

В квартире, где обосновался Михаил Иванович с молодой женой, две лучшие, большие комнаты были отведены под шахматы.

На средства доброхотных даятелей, привлеченных Чигориным и сплотившимися вокруг него энтузиастами, были приобретены мягкие кресла, шахматные столики, мощные керосиновые лампы «молнии», освещавшие комнаты целиком. На каждом столике стояла стеариновая свеча рядом с комплектом фигур – дорогих, больших, строгих по форме, называвшихся «стаунтоновскими» – по имени английского чемпиона, разработавшего их образец.

Правда, через некоторое время «меценаты» перестали оплачивать ту долю квартирной платы, которая падала на помещение, предназначенное для игры в шахматы, а Чигорину, конечно, было не под силу оплачивать всю квартиру, да еще обеспечивать ее уборку и обслуживание посетителей. «Чигоринский кружок» переехал временно (до утверждения устава) в два номера гостиницы «Англетер», а Чигорин с женой – в скромную маленькую квартирку.

Начало деятельности «Чигоринского кружка» было ознаменовано двумя турнирами-гандикапами.

В первом участвовало 25 шахматистов всех разрядов, Чигорин как первокатегорник давал всем остальным участникам фору: от пешки и хода вперед до ладьи.

Первое место занял упоминавшийся уже мною второкатегорник Отто, второе – второкатегорник Полнер, третье – Михаил Иванович. Во втором турнире победителем вышел Чигорин, за ним – его свояк второкатегорник Дубравин.

Любопытно, что Чигорин сразу начал борьбу с язвой того времени – с игрой «на интерес» и вместо обычных ранее денежных призов учредил вещевые: стильные шахматы, книги по теории игры.

Чигорин пробовал все средства для привлечения новых членов, которых при открытии клуба насчитывалось лишь тридцать три, но скоро их стало восемьдесят.

30 декабря 1884 года Михаил Иванович провел сеанс одновременной игры «вслепую» против восьми сильных шахматистов. Семь партий он выиграл и одну свел вничью. Сеанс имел огромный успех.

Что такое игра «вслепую»?

Если речь идет об одной партии, то в ней маэстро играет вдалеке от шахматной доски, отвернувшись от нее, против группы совещающихся между собой сильных шахматистов – «союзников», или «консультантов».

Маэстро не ведет записи ходов, чтобы не облегчать этим свою задачу, и борется против соперников, которые не только видят доску с фигурами, но даже имеют право совместно анализировать позицию, пробовать предлагаемые тем или иным консультантом продолжения, проверять намеченные комбинации. И все же обычно побеждает маэстро!

Еще труднее задача дающего сеанс одновременной игры вслепую, то есть играющего, не смотря на доски, против нескольких человек.

Маэстро сидит в отдалении от участников сеанса, а «связной» передает его ходы им и ответы участников согласно номерам досок. И здесь, конечно, маэстро не ведет записи ходов, но в случае недоразумения или спора может продиктовать все ходы, сделанные в любой партии, или позиции, создавшиеся в данный момент на той или иной доске, а то и на всех досках.

Искусство игры вслепую развивалось медленно.

Филидор, самый знаменитый шахматист восемнадцатого века, играл одновременно не более трех партий, что казалось современникам «чудом природы». Дидро восторженно писал об этом в своей «Энциклопедии, или Толковом словаре наук, искусств и ремесел».

Количество участников сеансов вслепую, даваемых Морфи, колебалось от трех до шести, и только раз гениальный американец сыграл с восемью партнерами.

Во времена Чигорина общепринятой нормой для сеансов вслепую было восемь участников. Ведь игра вслепую идет гораздо медленнее, нежели в обычных, «зрячих» сеансах: много времени тратится на передачу сеансеру ходов участниками и на получение ответов от него, а также на контрольную запись ходов во всех партиях. Сеанс вслепую на восьми досках продолжается примерно четыре часа, тогда как «зрячий» сеанс такого же масштаба требует полтора, максимум два часа. А сеансы, конечно, необходимо было укладывать в один вечер.

Увеличение количества участников в сеансах вслепую производилось только в порядке рекордсменства – чтобы поразить публику выносливостью и силой памяти сеансера. В начале XX века американец Пилсбери довел количество участников до 22, а первый русский чемпион мира Алехин в 1932 году поставил мировой рекорд, сыграв одновременно против 32 сильных шахматистов! Последний рекорд в игре вслепую был поставлен в 1961 году венгерским маэстро Яношем Флешем, который дал сеанс, правда, против не столь квалифицированных противников, на 52 досках!

Такие сеансы-монстры требуют колоссальной затраты энергии не только со стороны сеансера, но и публики, и продолжаются чрезвычайно долго, свыше двенадцати часов, что делает их утомительными и для участников.

Конечно, при игре вслепую сеансер не воспроизводит в уме точный образ шахматной доски с фигурами. Фигуры лишены конкретных, бытовых черт, да это ему и не нужно. Он помнит течение партии, все сделанные ходы, и перед его умственным взором встает чрезвычайно условная «картина».

Алехин так описывал свои ощущения: «На самом деле я не воскрешаю в памяти картину доски. Все, что мне надо, – это так сказать общеепредставление. Но я помню последний ход партнера и что еще помогает мне – это тембр его голоса. Когда он объявляет свой ход, его голос восстанавливает в моей памяти предыдущие ходы и точное положение на всей доске».

О своеобразии и силе шахматной памяти Алехина свидетельствует такой подлинный случай. В Лондоне в 1932 году к нему подошел человек и спросил: «Помните ли вы меня?» Алехин несколько секунд казался недоумевающим, но потом его лицо прояснилось: «Ах, да! Вы неожиданно продвинули слоновую пешку в моем сеансе вслепую в Цюрихе семь лет назад. Как же, помню!»

В СССР сеансы одновременной игры вслепую запрещены ввиду их явной вредности для сеансера, и это правильно!

Автору этой книги приходилось в молодости во время пребывания в домах отдыха, уступая просьбам любителей, проводить в «нелегальном порядке» сеансы вслепую на шесть-восемь участников.

Напряжение мозга и нервной системы при этом настолько велико, что после двух–трех часов игры чувствуешь полное изнеможение, а по окончании сеанса наступает длительная реакция. Как же устает человек, играющий 12–15 часов подряд!

Самое трудное в сеансах вслепую не столько помнить все ходы и позиции на каждой доске, сколько производить в уме быстрый и точный анализ возможных продолжений и расчет комбинаций, то есть, как писал Алехин, « боротьсявслепую, находить лучший ход». Это настолько тяжело даже для таких гигантов шахматной мысли, как он, что художественная ценность и цельность партий, игранных вслепую, значительно ниже обычных, «зрячих», и даже партии Алехина, по его собственному признанию, «не свободны от типичных ошибок», хотя он был виртуозом в этой области шахмат, как, впрочем, и в других. Поэтому сравнительно мало партий, игранных вслепую, попало в печать.

Михаил Иванович, давая сеансы одновременной игры вслепую, уступал господствующей тогда моде на эти эффектные соревнования и учитывал, что он пробуждает интерес к шахматам у широкой публики, даже незнакомой с игрой вообще. Но и Чигорин во второй половине своей жизни отказался от проведения сеансов вслепую, заявив, что ему здоровье уже не позволяет выдерживать многочасовое напряжение. Однако в восьмидесятые годы он еще щедро, с оптимизмом здорового, уверенного в будущем человека соглашался на самые изнурительные выступления, нисколько не щадил себя. К тому же русский маэстро никогда не халтурил, не играл кое-как, и любой сеанс одновременной игры (как обычный, так и вслепую) проводил с полной отдачей сил. Даже в таких, второстепенных выступлениях он стремился не просто выиграть у сильного партнера, а создать шедевр шахматного искусства. Эта характернейшая черта Чигорина является ключом к объяснению и многих его блестящих спортивных достижении и ряда крупных неудач.

По просьбе членов шахматного клуба Чигорин 10 февраля 1885 года повторил сеанс одновременной игры вслепую, но уже не на восьми, а на десяти досках. В нем ему удалось в партии против одного из сильнейших шахматистов столицы – Арнольда провести блестящую атаку черными, закончившуюся эффектным матом белому королю тремя легкими фигурами. Эта подлинно бессмертная партия также обошла всю мировую печать, да и в наши дни постоянно встречается в учебниках и дебютных справочниках, так как система контратаки, примененная Чигориным, и сейчас является классическим образцом.

И этот сеанс окончился с прекрасным счетом: Чигорин одержал восемь побед и лишь одну партию проиграл при одной ничьей.

Оба эти сеанса были широко освещены петербургской печатью, привлекли сотни зрителей и способствовали притоку новых членов в клуб.

Любопытно, что Чигорин учел эффект, производимый сеансами одновременной игры вслепую, и, чтобы материально поддержать новоустроенное общество, 7 ноября 1885 года провел еще один сеанс на восьми досках, весь сбор с которого пошел на образование призового фонда для соревнований, устраиваемых шахматным клубом. И в дальнейшем читатель не раз сможет на основании подобных фактов судить о бескорыстии Чигорина и его готовности жертвовать своим скромным профессиональным заработком во имя общественных интересов.

С успехом проходили в кружке и обычные сеансы одновременной игры Чигорина и других маэстро на такой характерной для того времени «финансовой» основе. Любитель за участие в сеансе вносил два рубля. При проигрыше он терял эти деньги, но при ничьей получал их обратно. При выигрыше сеансер не только возвращал ему два рубля, но и прибавлял к ним два своих. Это, конечно, стимулировало и любителей и маэстро играть как можно лучше, но нервировало и выматывало сеансера, который после многочасового напряженного труда мог оказаться вместо заработка без копейки.

Количество участников сеансов одновременной игры в те времена не регламентировалось. Обычные сеансы в клубе редко привлекали свыше 15–20 шахматистов. При редких выездах Чигорина в Москву или провинцию число участников сеанса резко увеличивалось.

В середине 1885 года осуществилось и второе чаяние Чигорина – вышел первый номер нового шахматного журнала.

На обложке его значилось: «ШАХМАТНЫЙ ВЕСТНИК, издаваемый С.-Петербургским обществом любителей шахматной игры. Под редакцией М. И. Чигорина».

Этот журнал выходил не только на единоличные средства Михаила Ивановича, но также на пожертвования «меценатов» и на подписные деньги.

Правда, подписчиков опять не хватало: вначале их было 180, через год уже 275, но и они не спасли журнал от медленного угасания.

И в этом журнале Михаил Иванович был и швец, и жнец, и в дуду игрец, исполняя все функции от редактора до экспедитора. Об этом свидетельствует приводимое ниже письмо, вообще ярко обрисовывающее душевный облик великого русского шахматиста, условия его жизни и работы. Адресовано оно сибирскому общественному деятелю Ивану Тимофеевичу Савенкову.

Это тоже был замечательный человек, которым могла гордиться дореволюционная Россия. Савенков учился в Петербургском университете, одновременно увлекаясь шахматами. О силе его игры свидетельствует то, как он сыграл два матча с Шифферсом: один выиграл, второй проиграл. Получив высшее образование, Савенков переехал в Красноярск, где с 1873 по 1893 годы работал директором учительской семинарии, посвящая свой досуг этнографии и палеонтологии Сибири и шахматам. Сильный практик и теоретик, собравший коллекцию редких шахматных изданий, Савенков объединил вокруг себя красноярских шахматистов. Под его руководством красноярский кружок в 1886–1887 годах провел матч по телеграфу с Петербургом, от которого выступали такие опытнейшие шахматисты, как Шифферс, Безкровный, Лизель, Полнер. Одну партию сибиряки выиграли, вторую свели вничью. Поражение известных столичных шахматистов в соревновании с любителями дальнего провинциального городка явилось сенсацией того времени и было оценено в русской и зарубежной печати как свидетельство возросшего интереса к шахматам по всей России.

Савенков всю жизнь переписывался с Чигориным, посылал ему теоретические статьи, корреспонденции, этнографические исследования о шахматной игре у различных народностей: тувинцев, тунгусов, юкагир, калмыков, туркмен, якутов, бурят, ненцев. Эти работы Савенков затем объединил в специальной монографии. Послал он как-то Михаилу Ивановичу и комплект тувинских шахмат с описанием тувинских правил игры.

В 1885 году Чигорин напечатал в «Шахматном вестнике» дебютный анализ Савенкова со своими дополнениями, охотно принимал и другие его теоретические заметки.

Позже Савенков получил известность как археолог. Он выступал на международном археологическом конгрессе в Москве в 1893 году и написал работу «Каменный век в Минусинском крае».

Любопытно, что этот замечательный человек увлекался также спортом – редкое явление среди интеллигенции того времени. Он организовал в Красноярске стрелковый тир (и сам стал лучшим стрелком города!), спортивную площадку (и сам был лучшим пловцом Красноярска!).

Не мудрено, что Чигорин чувствовал в Савенкове родственную душу.

Вот что он писал ему 13 февраля 1886 года: «При всем моем желании, многоуважаемый Иван Тимофеевич, собрат по любви к интересующему нас предмету, которому я предан душой и телом, – подробно беседовать с Вами, как я желал бы, – в настоящий момент не могу, – не могу урвать свободного времени для этого! Верьте, что с чувством глубокой признательности получаю от Вас посылки, и все, что можно, помещено. Подробности надеюсь сообщить в скором времени. Об одном прошу Вас – мое молчание не сочтите за нежелание отвечать Вам; судите: настоящее письмо пишу между делом, конвертуя и заделывая февральскую отправку».

Год спустя другое письмо к Савенкову кончается так же: «Не сетуйте, бога ради, если не подробно пишу: нет мочи справиться одному(здесь и далее подчеркнуто Чигориным. – В. П.) с корреспонденцией и журналом, неся на себе всю черновуюработу».

Но, конечно, такая самоотверженность, преданность делу приносила должные плоды. «Шахматный вестник» и по качеству и по разнообразию материала явно превосходил «Шахматный листок». Сказывался опыт – редакторский, издательский, корректорский, литературный и чисто шахматный, накопленный Чигориным. Сам Чигорин рассматривал новый журнал как продолжение старого.

В первом номере под заголовком «„Avis“ к читателю» прямо указывалось: «Хотя „Шахматный вестник“ представляет собою явление вполне самостоятельное, тем не менее уже единство редакции его и „Шахматного листка“ подскажет читателям, что между тем и другим существует тесная связь, что „Шахматный вестник“ будет только продолжением „Шахматного листка“».

Там же следует обращение «К любителям шахматной игры», в котором выражается надежда (увы, напрасная!), что «каждый шахматист уже в видах, распространения любимой игры в обществе употребит все зависящие от него меры к возможно большему распространению журнала. От количества подписчиков будет зависеть не только возможность постепенного развития, улучшения, но и самое существование журнала в последующие годы».