Текст книги "Берзарин"

Автор книги: Василий Скоробогатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Ликвидация Кронштадтского мятежа в марте 1921 года

Почти у всех ребят-курсантов настроение было приподнятое. Командиров, с которыми придется пойти в бой, они уважали, верили им. Что и говорить! Тухачевский, Дыбенко, Федько – гордость Красной армии. Каждому курсанту, будущему командиру, хотелось кое-чему подучиться у них.

Совсем недавно, в феврале, они были в Смоленске. Тогда Николай впервые увидел их вместе. Курсантов выстроили во дворе военного городка, у клуба. Выступал Тухачевский, по-гвардейски собранный, подтянутый. Закончив речь, командарм сошел с помоста, и к нему подъехали со своими ординарцами именитые всадники… Грузно спешился бородатый Павел Дыбенко в морском бушлате. Легко спрыгнул с седла круглолицый с офицерскими усиками кавалерист Иван Федько [14]14
  Иван Федорович Федько(1897–1939) – герой Гражданской войны, кавалер четырех орденов Красного Знамени. Командарм 1-го ранга (1938). Родился в селе Хмелове на Полтавщине. Окончил реальное училище. В 1915 году был призван в армию. На фронте – в пулеметной команде. Окончил Киевскую школу прапорщиков. В 1918 году оказался на территории, оккупированной австро-германской армией. Сформировал Черноморский особый отряд, который вступил в бой против немцев и гайдамаков. Из Особого отряда сформировал полк, вступил в РККА. В апреле 1918 года – главнокомандующий Восточным фронтом. После войны служил на Дальнем Востоке, командовал Приморской группой войск. Здесь судьба свела его с перспективным командиром Н. Э. Берзариным. В 1938 году Федько – первый заместитель наркома обороны СССР.


[Закрыть]. На нем синяя венгерка, галифе из красного сукна, сапоги со шпорами. Шпоры редкие, «савеловские», издают особый звон – малиновый… Строй застыл, а командиры стали совещаться. Берзарин расслышал фразу Тухачевского:

– Добивайтесь положительной динамики!

Положительная динамика. В каком деле? Ответ один: во всем и везде!

И вот теперь они вместе готовятся к штурму. Тут как раз и желательна «положительная динамика». Штабники задумались: как проводить операцию? Одноразово или в два этапа? Штаб и политорганы предложили Тухачевскому двухэтапный вариант. Командарм согласился. Сначала надо дать понять мятежникам, что агитация закончилась и предстоит «разговор» окончательный. Кое-что из предложений мятежников можно учесть, но в принципе – капитуляция.

Остановились на том, что до введения в действие основного плана будет осуществлена атака авангарда – двух батальонов красных курсантов, поддержанных артиллерией. В атаке будут участвовать стрелковый полк, артдивизион… Если это не образумит мятежников, тогда следует сделать паузу во времени, затем принять решение о вводе в действие всех сил.

5 марта Лев Троцкий предложил сделать мятежникам последнее предупреждение. И в тот же день в 14 часов самолет, появившийся в небе над Кронштадтом, сбросил листовки. Текст гласил:

«Теперь вы видите, куда вели вас негодяи. Достукались. Из-за спины эсеров и меньшевиков уже выглянули оскаленные зубы бывших царских генералов… Все эти генералы Козловские, Бурскеры, все эти негодяи Петриченки и Туркины в последнюю минуту, конечно, убегут к белогвардейцам в Финляндию.

А вы, обманутые рядовые моряки и красноармейцы, куда денетесь вы? Если вам обещают, что в Финляндии будут кормить – вас обманывают. Разве вы не слышали, как бывших врангелевцев увезли в Константинополь и как они там тысячами умирали как мухи от голода и болезней? Такая же участь ожидает и вас, если вы не опомнитесь тотчас же… Кто сдается немедленно – тому будет прощена его вина. Сдавайтесь немедленно! Если будете сопротивляться, вас перестреляют, как куропаток».

Листочек с воззванием где-то раздобыл Подкуйко. Николай прочитал его. Как воспримут эти слова мятежники? «Хорошо написано. Доходчиво. Только вот обозленная братва на острове уже, наверное, потеряла рассудок. Безумный человек не воспринимает голос разума, – сказал Бесагур Кантемиров. – У них в голове – дурь».

Подготовка к атаке продолжалась до утра 7 марта. Утром 7 марта бунтовщики обнаружили, что им что-то готовят серьезное. Уже несколько дней их орудия были расчехлены. И они, нервничая, решились дать залп по ледяному пространству. Тухачевский, находясь на командно-наблюдательном пункте в особняке на окраине Сестрорецка, в бинокль увидел близкие разрывы снарядов. На месте многочисленных разрывов фугасных снарядов взлетели столбы огня и ледяного крошева. На поле обозначились обширные лужи. Почувствовал вдруг, что под его ногами от звуков войны дрогнул пол и с потолка мансарды посыпалась штукатурка. Командарма поразило легкомыслие кронштадтских «хамов и изуверов», так просто обстрелявших его командный пункт. Орудия линкоров били бризантными снарядами. И Тухачевский, не медля ни минуты, отдал приказ на подавление артиллерией огневых точек безумцев. По крепости был нанесен массированный артиллерийский удар. Четверть часа артиллерия 7-й армии грохотала без интервалов. На крепость обрушилось пять тысяч снарядов.

Когда по условленному сигналу пошли по ледяному полю цепи курсантов, командарм сразу же понял, что атака подготовлена неудовлетворительно. На ледяном поле цепи атакующих различались невооруженным глазом. Люди были в шинелях без маскировочных халатов. Разговор о халатах заводили, но потом, видно, положились на «авось». Следовало во время приближения к фортам обеспечить дымовую завесу, но ее не наблюдалось. Ничто не защищало курсантов от пуль и осколков!

Курсанты все же преодолели зону артогня, но у фортов их встретил ружейно-пулеметный огонь. Против такого огня предназначались орудия артдивизиона, но их в цепях атакующих не оказалось. На последнем этапе боя, в схватках у проволочных заграждений, обязаны были участвовать гранатометчики стрелкового полка. Однако они замешкались на исходном рубеже.

Утренний туман рассеялся, лед под ногами курсантов крошился, они падали на разбитый лед, тонули. Руководителям этой боевой операции ничего другого не оставалось делать, как дать приказ отходить. Атака захлебнулась. Разумеется, мятежники приободрились. Рассчитывать на то, что они после этого пойдут на какой-то компромисс, не приходилось. Белые флаги над крепостью? Нет их! Все предстояло начинать сначала.

Рота курсантов, пулеметный расчет Николая Берзарина не участвовали в атаке. Они были оставлены в резерве для развития успеха. Курсанты этой роты ждали своего часа у хозяйственных построек на берегу. Видели вздыбленную разрывами белую равнину, ледяные ухабы, воду, падающих людей, их сокурсников, славных ребят. Возвращались к местам расквартирования подавленными. Предстоял жестокий, нелицеприятный разбор того, что произошло. Те, кто засел в стенах крепости и ее фортах, безусловно, изверги и негодяи. Но плохо и на этой стороне.

А тем временем X партийный съезд, проанализировав обстановку, удовлетворил требования деревни, ходатайства деревенских Советов, просьбы многочисленных ходоков и делегаций крестьян к центральным властям о нэпе, о замене продразверстки продналогом, роспуске продотрядов. Разрешена была свободная торговля излишками сельскохозяйственной продукции. Ошибки исправлены. Чего еще ждут мужики и стоящие за их спиной политиканы? Фактически требования кронштадтских мятежников удовлетворены. Все поняли, что Совнарком и Ленин, конечно, горой стоят за пролетариат, но они вовсе не против крестьян, они хотят дать в село электричество, направить в помощь лошадке тысячи и тысячи тракторов. Образцы «фордзона», «джон-дира», доставленные из Америки, развозятся во все концы страны.

Мятежники Кронштадта с гневом расправились с портретами Троцкого, Каменева, Зиновьева. Но никто не тронул портретов Ленина.

Но трагедия состоит в том, что, начав войну, ее трудно потом затормозить и остановить. Возникает «эффект инерции». Вместо белых флагов, взывающих к миру, над Кронштадтом поднимались зловещие облака черного дыма. Ветер распластал этот дым над просторами залива и накрыл Петроград. Об отмене повторного штурма крепости не могло быть и речи.

Для полководца М. Н. Тухачевского этот первый «блин» вышел комом. Еще один промах и он, как полководец, превратится в ничто. У него, командующего Западным фронтом, в боях под Варшавой в августе 1920 года поляки «перебили и сломали крылья» – в плену 70 тысяч красноармейцев растворились в небытие. Этого он не мог себе простить и забыть. Ночами ему снятся сцены польской катастрофы, заставляющие его нестерпимо страдать.

Командарм, сжав зубы, обрушил репрессии на морской дивизион, расквартированный в Ораниенбауме, поддержавший требования восставших кронштадтцев. Потянули на Голгофу полк, который отказался идти в наступление. В чрезвычайных условиях в армии без судов и расстрелов не подтянешь дисциплину И кое-кого пришлось поставить к стенке. За халатность, разгильдяйство. Расстреляли телеграфиста «за распространение провокационных слухов». Пустили в «расход» трех курсантов за «дезертирство» – во время неудачной атаки, слыша крики «вперед!», они ползли назад.

Николай Берзарин тяжело пережил черные дни. Давило чувство бессилия. К удивлению, Петр Подкуйко даже несколько затвердел. Они вместе пилили дрова для печки, и Коля пытался вникнуть в Петькины рассуждения. «А что особенного? – говорил он. – Мы находились на ТВД. А театр требует репетиций. Увидел бы ты, что творится в театре во время репетиций. Полный бардак! А на генеральной репетиции – одна радость. Премьера – это уже блеск. Я тебе говорил о страхе. Теперь, после репетиции, не боюсь. Этих гадов в фортах мы проучим. Наш командарм – крупный талант. Он немножко Страдивари, немножко Бонапарт. Такое я слышал о нем от режиссера в театре».

Тухачевский побывал у курсантов, выступил с речью перед ними. Стоя в строю, Николай Берзарин впитывал в свое сознание каждое слово командарма. Тухачевский говорил с подъемом, четко:

«Жду от вас беспримерной смелости, натиска и единства действий. Вы должны уже сейчас представить отчетливо, что такое каменные стены гаваней, и особенно, что такое кронштадтские форты – это отвесные громады железобетона. Они снабжены противоштурмовой артиллерией и пулеметами, густо обнесены колючей проволокой. Покажите, как надо воевать!»

Несколько фраз произнес и Иван Федько. Курсанты услышали, что в Кронштадт проникла и взбудоражила матросов кулацкая идеология. А внес ее туда прежде всего полтавский кулак Степан Петриченко. Кулачье сумело одурачить матросскую массу. Ее придется учить винтовкой.

Частям и подразделениям, изготовившимся к штурму, зачитали приказ командарма Тухачевского, который гласил: «В ночь с 16 на 17 марта стремительным штурмом овладеть крепостью Кронштадт… Артиллерийский огонь открыть в 14 часов 16 марта и продолжать его до вечера… Движение колонн Северной группы начать в 3 часа, Южной группы – в 4 часа 17 марта… Группам ограничиться лишь занятием наиболее препятствующих движению фортов… Командующему Южной группой назначить общего начальника по руководству войсками в уличных боях в Кронштадте. Соблюсти полную точность движения колонн…»

«Колчак, Деникин, Юденич, Пилсудский… Высшая военная мысль противника себя реализовала. Казалось бы, довольно! Так нет же… Ничтожный ублюдок Козловский со своей псарней вылез. Раздавим и разотрем», – рассудил Тухачевский. В его синих глазах сверкала сталь. Не зря Троцкий называл его «демоном Гражданской войны». (Самого Л. Д. Троцкого соратники тайком именовали «бесом перманентной революции…».)

«Даешь Кронштадт!»

Козловский со своими военными помощниками объезжал остров на автомобиле, поднимался на смотровые площадки фортов. Генерал подолгу рассматривал горизонты залива в свой девятикратный «Цейс». За северную часть крепости он не тревожился. Там надежно. Десять километров припорошенного снегом ледяного поля отделяют крепость от берега. Нападать с этой стороны Тухачевский не решится. Пространство пристреляно, он уже на нем споткнулся. Юг – хуже. Днями оттуда, бросив винтовки, сбежали стрелковые роты, сначала одна, а через сутки – другая.

Адмирал Дмитриев из-за бегства бойцов так расстроился, что начал заикаться. Потом успокоился и стал нашептывать, что вообще-то – это добрый знак: мол, пора! В Гельсингфорсе «люксы» в отеле заказаны, за все уплачено вперед. Барон Карл Маннергейм, генерал-лейтенант царской свиты, недурно там устроился. Военморы-матросы лес корчевать научатся. Заманчивая идея. Но хохол Степан Петриченко упрям, расхрабрился и возражает. Фантастикой увлекся: ему с братвой нравится проект объявить Кронштадт самостоятельной республикой. Есть же маленький Люксембург. Есть всякие княжества, где армия состоит из охранного батальона. И республика есть, например, Чухна. Имел конфедерацию Нестор Махно. А если не получится, уверяет Петриченко, то англичане возьмут остров себе. С англичанами всегда можно договориться по-человечески, они живут без политотделов, матроса ценят… Забавный этот писарь, Петриченко. (Забегая вперед скажу, что после подавления мятежа с тысячами его участников он сумел уйти в Финляндию. Там его завербовали агенты Чека. Этим он заслужил прощение и вернулся в Россию.)

Но возвратимся к началу второго акта кронштадтской трагедии.

…Днем 16 марта 1921 года артиллерия Тухачевского начала обстрел. Тяжелые снаряды обрушились на форты, гавани, рвались в доках. Линкоры молчали, но крепостная артиллерия огрызалась. Ответный огонь был интенсивным.

Командарму доложили, что артиллеристы с Красной Горки отмечают свою большую удачу. 12-дюймовый снаряд попал в дредноут «Севастополь». О результате узнали позже. От этого снаряда погибли 14 моряков, 36 получили ранения.

Мятежные кронштадтцы понимали, что вот-вот Тухачевский двинет солдат в атаку. Время было им неизвестно, и они нервничали. Пугала плохая видимость. Ночная мгла опустилась на остров и не позволяла различать на льду живую силу осаждавших. Интенсивность огня с обеих сторон уменьшилась. Сколько времени продолжится затишье? Люди в фортах и у проволочных заграждений, сидевшие у орудий и пулеметов, этого не знали. Что и требовалось Тухачевскому. В глухую ночь лавина атакующих внезапно, без выстрелов, двинулась по льду к крепости. Тронулись войска Южной группы. Ловко, сноровисто, как это происходило и на учениях, пошли вперед к цели роты и батальоны 187-й бригады. Она «опозорилась» перед командармом тем, что ее 91 – й полк в день первого штурма струсил, отказавшись участвовать в атаке. Поэтому командир бригады лично вел свои подразделения, он – знаменосец, не боящийся смерти.

Часом раньше со стороны Сестрорецка (ныне Ломоносов) начала движение к Кронштадту Северная группа – красные курсанты. Здесь берег на большем удалении от крепости, а атаковать обе группы должны одновременно. На этот раз вид у курсантских групп был иной. Горбил курсанта белый халат, горбила под халатом винтовка. Но винтовка уже в руках… Красноармейцы на ремнях тащили сани-волокуши, на них – штурмовые устройства и приспособления – мотки веревок, лестницы, имелись санки, груженные мешками с песком, боеприпасами, взрывчаткой.

Туман, мрак… Берзарину показалось, что мимо пробежал сам Иван Федько. Вспыхнуло галифе красное, послышался малиновый звон шпор… Но как мог здесь оказаться Федько?

Он ведь в Южной группе. Значит, это не он. В ушах, однако, и в голове звенело. Образ храброго комбрига в душе юного курсанта всплыл не зря в этом смертном тумане. Образ звал к бесстрашию, а бесстрашие означает спасение и, главное, – победу. «Это не звон “савеловских” шпор, это свист пуль», – понял Николай.

Энергии в мышцах прибавилось. Берзарин и его напарник Подкуйко не чувствуют тяжести, преодолевая с «максимом» неровности льда и лужи. Не угодить бы в полынью! Ленту с патронами Петр перебросил через плечо, они ее продернут, когда придет момент, руки схватят рычаги. Мешки с песком скользят впереди. Они пригодятся в зоне прицельного винтовочного огня – проверенная защита от пуль на голом месте.

Поблизости разорвался снаряд. Недолет, а потом перелет. «Ложись!» – крикнул Петр, прижав Колину голову вниз. Сделано еще несколько шагов. Трещат под ногами, колышутся глыбы льда, встают торчком. Хлещет вода. Но преодолели опасный участок, и вдруг какая-то сила создала инерцию скольжения, а там – небытие. Тяжелую станину, щит, ребристый ствол пулеметчики не удержали, вода их проглотила… Сами чудом уцелели. И даже спасли коробки с лентами.

Командир роты при таком несчастье обошелся без матерщины – выдержанный был человек, распорядился:

– Вон санки, берите гранаты. Правее держите, там Кантемиров. Действуйте в его штурмовой группе.

Бесагура Кантемирова Коля знал, а Петя с ним даже немного дружил. Осетин-горец. «Чин-чинарем! Учиним! – крикнул Бесагур. – Скалы? Не страшно! Возьмем», – пояснил он Берзарину и Подкуйко их задачу. И добавил: «Только не отставайте!»

В группе Бесагура Кантемирова веревки, ножницы для резки проволоки. Он торопил. На них накатывают, выбиваясь на первую линию, красноармейцы 91 – го полка. Люди эти дрались в Крыму, знают, что такое Чонгар, Перекоп. До крепости уже рукой подать. Форты гремят, их освещают зарницы выстрелов. По пространству мечутся снопы света крепостных прожекторов. Атакующие обозначили себя линией огненных вспышек. Раздался рев тысяч глоток. Этот шум создали возгласы «ура!». Артогонь на пол минуты прекратился, но краткая пауза прервалась треском винтовочного и пулеметного огня. Проволока! Надо бросать гранаты, рвать ее. А где Кантемиров? Он, как ящерица, вильнул вверх по отвесной скале.

– Бесагур! – закричал Николай. Сильные руки Петра подняли его. В руках – конец веревки. Он не успел опомниться, как оказался вместе с Петром на бетонной тарелке у пушек. Тут все решают секунды. Курсанты сапогами громили орудийную прислугу у пушек, работали прикладами, штыками и фанатами… По улицам города бежали от дома к дому, сметая все препятствия, перескакивая через трупы убитых. Раненых матросов добивали. Мятежники отбивались. Обнаружилось, что и у стен кафедрального собора было безлюдно. Николая догнал Петр. Держа в левой руке винтовку, а правой вытирая лицо, заговорил: «Там, за углом, я заколол двоих!» Петр показал маузер, снятый с убитого моряка.

По пути в казарму Николай, взглянув на приятеля, изрек:

 
Нет больше Трои,
Нет больше троянцев.
 

Петя грустно улыбнулся. Из Гомера? Троя… Троя… Десятилетняя Троянская война. И все-таки ахейцы взяли Трою. Микенский царь Агамемнон победил. Это было более трех тысяч лет назад. А мы, в своей Троянской войне, победили свою Трою за десять дней. Всего за декаду. Кажется, срок короткий. Но с ума можно сойти.

Взвод, как и было условлено, собрался у пирса. Здесь подавили две пулеметные точки, но убитых валялись десятки. Особенно яростные схватки произошли на Якорной площади, там скопились мятежники, некоторые были уже обезоружены, но их убивали прикладами и штыками, они падали, хрипели, пытаясь что-то произнести.

Меньше жертв было на кораблях. Экипажи сообразили, что они спасутся, если затолкают в трюмы или даже убьют заводил мятежа. А потом сдадутся на милость победителя. Так и сделали, и потерь у них было меньше. Командный пункт Тухачевского находился в Ораниенбауме. Он поддерживал с командирами связь через посыльных. Была и проводная связь, но ее скоро нарушил артобстрел. Посыльные пропадали. Но командарм и без донесений знал, что происходит в войсках. Судил по тому, как меняется режим огня. Прекратились взрывы фугасов. Значит, части уже в городе. Смещается треск винтовок к центру города. Следовательно, бой затухает. Кронштадт в наших руках. И командарм, соблюдая необходимые формальности, собственноручно написал приказ. Зафиксировал факт, что 17 марта, в 21 час 50 минут, как и планировалось, войска 7-й армии полностью овладели крепостью, батареей Риф, а также всем островом Котлин.

Требуя быстрейшего завершения операции, приказ командарма имел и такой пункт: «Жестоко расправляться с мятежниками, расстреливать их безо всякого сожаления… пленными не увлекаться».

Приказ лишь отразил реальность. Развязав бойню, кронштадтцы поставили себя вне закона. А это для них означало, что в случае поражения их неотвратимо ждет смерть. Тухачевский дал санкцию на то, что осуществлялось и без его санкции. Будь он агитатором политпросвета, он, возможно, поступил бы иначе. Но он был командармом, которому государство вручило оружие. И он им распорядился по законам логики: «Зуб за зуб, а за око – голову!»

От тех, кто захватил штаб мятежников, Михаил Николаевич получил письменный доклад. Там оказалась войсковая мелюзга. Провокаторы-главари, вовлекшие толпу в авантюру, заблаговременно ретировались. Они нашли убежище в Финляндии. Полагают, что бежавших туда оказалось не меньше восьми тысяч. Финны приютили и Козловского, и Петриченко. Оставшихся в России их судьба мало интересовала.

Гражданская война во все времена – братоубийство. К сожалению, это аксиома. Кронштадт еще и еще раз наглядно подтвердил очевидное – нельзя «играть» в восстание.

Жертвы были чудовищными. Однако всем было невыгодно подсчитывать их. Истина известна небесной канцелярии, знать ее на земле не обязательно. Это – яркий пример массового людского умопомешательства.

Официальные данные, объявленные в печати, таковы: мятежный Кронштадт потерял более тысячи человек убитыми и не менее тысячи ранеными. 2,5 тысячи сдались в плен – в основном спаслись люди на кораблях. Потери войск 7-й армии и личного состава Смоленских курсов – 527 убитых и 3285 раненых.

Суд над мятежниками, попавшими в руки трибунала, был скорый. К высшей мере, к расстрелу, были приговорены 2103 человека, оправдано – 1451.

Несколько тысяч человек осуждены к различным срокам тюремного заключения и к содержанию в исправительно-трудовых лагерях. Это – те, кто просто жил в городе: санитары, связисты, повара и т. п. Ведь пословица гласит: «Лес рубят – щепки летят».

Кронштадт для страны – глубокая рана, событие кровавое, нелепое. Но человеческие сообщества без нелепостей существовать не могут. Даже сочиняются победные реляции. 7-я армия Тухачевского со своей боевой задачей справилась успешно. Смоленские курсы – тоже. Отличившихся наградили.

После завершения боевой операции по усмирению бунтарей в мятежном Кронштадте состоялся парад войск, участвовавших в акции. На параде Николай Берзарин в последний раз увидел всемогущего революционного «фельдмаршала» – наркомвоенмора Льва Давыдовича Троцкого. С ним были главнокомандующий С. С. Каменев, командарм М. Н. Тухачевский и другие военачальники.

Троцкий говорил о мятежниках как о врагах народа и в то же время как о своенравных людях, достойных осуждения и жалости: «Мы очень долго ждали, когда наши товарищи матросы увидят собственными глазами, кто руководит их мятежом. Но те оказались слепыми котятами и за то поплатились кровью. Балтийцы потеряли право именоваться “красой и гордостью революции”».

Перед мировым общественным мнением на III конгрессе Коминтерна [15]15
  III конгресс Коминтерна состоялся в Москве 22 июня – 12 июля 1921 года. Выступали В. И. Ленин, Н. И. Бухарин. Под руководством Ленина был подготовлен проект тезисов, в котором впервые была разработана тактика Единого рабочего фронта.


[Закрыть]оправдывался Николай Иванович Бухарин [16]16
  Николай Иванович Бухарин(1888–1938) – академик, литератор, политик. Редактор газеты «Правда» (декабрь 1917–1929), член Исполкома Коминтерна (1919–1929). Плодовитость Бухарина как литератора и ученого была фантастической. Оказавшись в 1936 году за тюремной решеткой, он за год написал произведений разных жанров в объеме около пятидесяти печатных листов: «Философские арабески», «Социализм и культура», семь глав мемуаров «Времена» и томик стихов. Осужден к расстрелу. Реабилитирован в 1988 году.


[Закрыть]. Он сказал: «Кто говорит, Кронштадтское восстание было белым? Нет. Ради идеи, ради нашей цели мы были вынуждены подавить мятеж наших допустивших ошибку братьев. Мы не можем видеть в кронштадтских моряках своих врагов. Мы любим их, как братьев, как собственную плоть и кровь».

Берзарин, по возвращении в Смоленск, на собрании пытался замолвить слово насчет награды для Подкуйко. Его одернули: «Утопили пулемет, а еще заикаетесь о поощрении». Обидно стало. Тогда орденоносцев считали чуть ли не святыми. Петя заслуживал награды. Как и Бесагур, но тот отсутствовал – находился в госпитале, получил ранение в предплечье. И все же в приказе по поводу завершения операции начальник курсов объявил в числе других благодарности Кантемирову, Берзарину и Подкуйко.

Трофейный ствол и деревянную кобуру к нему Подкуйко отдал парторгу. Убитый моряк, видно, носил его для форсу, так как в магазине маузера не было ни одного патрона.

– Спасибо вам, герои, – поблагодарил парторг. – А патроны… Калибр 7.65. Найдем!

Подкуйко осторожничал и не стал никому показывать записную книжку, взятую из бушлата жертвы. Туда моряк заносил, кроме адресов, куплеты из любимого военморами цикла «Эх, яблочко!». Одни из них содержали похабщину, другие – политику. Политические вирши – примитив. Но опасный:

 
Эх, яблочко!
Куда котишься?
В Губчека попадешь —
Не воротишься…
 
 
Эх, яблочко!
Дым кольцами.
Будем рыб кормить
Комсомольцами.
 
 
Эх, яблочко!
Ветки с листьями…
Надоело флиртовать
С коммунистами!
 

Петр показал матросский фольклор только своему приятелю, Николаю. Берзарин заключил: «Кронштадтцы свою песенку спели…» Они пошли в столовую и этот крамольный трофей сожгли в огне под котлом.

Газеты того времени много писали о добровольцах – делегатах X партсъезда, участвовавших в военной акции «Даешь Кронштадт!». В штурме приняли участие 300 делегатов. Они готовы были погибнуть, защищая идеалы своей партии. Триста! Что-то символическое таится в этой цифре. Именно столько было воинов у царя Спарты, Леонида. В битве с персами, в 480 году до н. э., они пали, не отступив ни на шаг. И тот, кто формировал отряд делегатов, наверное, был историком. Кто? Может быть, профессор Михаил Покровский, заместитель наркома просвещения? От него порой исходили подобные политические инициативы. Берзарин никого из них не видел, они находились в Северной и Южной группах. Все делегаты действительно проявили героизм. Они занимали в государстве видные посты: И. П. Баранов, А. С. Бубнов, Б. П. Затонский… Врач Иван Русаков, старый партиец, с санитарной сумкой был среди атакующих, оказывал помощь раненым, погиб в бою. С винтовкой в руках бежал по льду поэт Григорий Фрейгин, его сразила пуля. Среди атакующих были писатель Александр Фадеев [17]17
  Смена политических ориентиров в СССР после смерти И. В. Сталина серьезно повлияла на морально-политическое состояние общества. Длительное время возглавлявший писательскую организацию страны, классик советской литературы Александр Александрович Фадеев 13 мая 1956 года покончил жизнь самоубийством, оставив следующую предсмертную записку:
  «Не вижу возможности дальше жить, так как искусство, которому я отдал жизнь свою, загублено самоуверенно-невежественным руководством партии и теперь уже не может быть поправлено. Лучшие кадры литературы – в числе, которое даже не снилось царским сатрапам, физически истреблены или погибли благодаря преступному правительству власть имущих; лучшие люди литературы умерли в преждевременном возрасте; все остальное, мало-мальски способное создавать истинные ценности, умерло, не достигнув 40–50 лет.
  Литература – это святая святых – отдана на растерзание бюрократам и самым отсталым элементам народа, из самых “высоких” трибун – таких, как Московская конференция или XX-й партсъезд – раздался новый лозунг “Ату ее!”. Тот путь, которым собираются “исправить” положение, вызывает возмущение; собрана группа невежд, за исключением немногих честных людей, находящихся в состоянии такой же затравлен-ности и потому не могущих сказать правду, – и выводы, глубоко антиленинские, ибо исходят из бюрократических привычек, сопровождаются угрозой все той же “дубинкой”.
  С каким чувством свободы и открытости мира входило мое поколение в литературу при Ленине, какие силы необъятные были в душе и какие прекрасные произведения мы создали и еще могли бы создать!
  Нас после смерти Ленина низвели до положения мальчишек, уничтожали, идеологически пугали и называли это “партийностью”. И теперь, когда все можно было бы исправить, сказалась примитивность, невежественность – при возмутительной дозе самоуверенности – тех, кто должен был бы все это исправить. Литература отдана во власть людей неталантливых, мелких, злопамятных. Единицы тех, кто сохранил в душе священный огонь, находятся в положении париев и – по возрасту своему – скоро умрут. И нет никакого уже стимула в душе, чтобы творить…
  Созданный для большого творчества во имя коммунизма, с шестнадцати лет связанный с партией, с рабочими и крестьянами, наделенный богом талантом незаурядным, я был полон самых высоких мыслей и чувств, какие только может породить жизнь народа, соединенная с прекрасными идеалами коммунизма.
  Но меня превратили в лошадь ломового извоза, всю жизнь я плелся под кладью бездарных, неоправданных, могущих быть выполненными любым человеком, неисчислимых бюрократических дел. И даже сейчас, когда подводишь итог жизни своей, невыносимо вспоминать все то количество окриков, внушений, поучений и просто идеологических пороков, которые обрушились на меня, – кем наш чудесный народ вправе был гордиться в силу подлинности и скромности внутренней глубоко коммунистического таланта моего. Литература – это высший плод нового строя – унижена, затравлена, загублена. Самодовольство нуворишей от великого ленинского учения даже тогда, когда они клянутся им, этим учением, привело к полному недоверию к ним с моей стороны, ибо от них можно ждать еще худшего, чем от сатрапа Сталина. Тот был хоть образован, а эти – невежды.
  Жизнь моя, как писателя, теряет всякий смысл, и я с превеликой радостью, как избавление от этого гнусного существования, где на тебя обрушивается подлость, ложь и клевета, ухожу из этой жизни…
  Последняя надежда была хоть сказать это людям, которые правят государством. Но в течение уже 3-х лет, несмотря на мои просьбы, меня даже не могут принять.
  Прошу похоронить меня рядом с матерью моей.
  13. V.56.
А. Фадеев».   В адрес покойного вождя А. А. Фадеев бросил слово «сатрап». Справедливо это или нет? Судить не станем. Слово «сатрап» звучит резко, но что в нем низкого? Это – греческое слово, взятое из древнеперсидской лексики. Так в ту эпоху называли правителя провинции, или сатрапии. Российские политики, полемизируя, словом «сатрап» обычно обозначают деспотичного администратора. В фадеевские времена при роспуске Российской ассоциации пролетарских писателей (РАППа) драматург Николай Эрдман сочинил эпиграмму:
По воле грозного сатрапаНе стала РАППа.Не радуйся, что умер РАПП,Ведь жив сатрап.

[Закрыть], будущий автор «Разгрома» и других произведений советской классики, в той атаке вторично получил ранение – лежал на льду с простреленной ногой.

– В бою с японцами под Спасском меня ранили, – рассказал Фадеев соседям по палате в госпитале. Они уже знали, что Саша семнадцатилетним вступил в партию, а в 19 лет стал комиссаром бригады. Он делегат X съезда, самый молодой… И вот Кронштадт.

Политбоец Иван Конев, будущий маршал… Его боевая группа одной из первых ворвалась в Кронштадт. Они выехали из Москвы в Петроград в ночь на 11 марта. На следующий день их усадили в грузовики и доставили на различные боевые участки. Каждого вооружили. На устах у этих героев было одно:

– Даешь Кронштадт! За Родину!

…На льду залива погибли 15 делегатов X съезда РКП(б). Их похоронили вместе с другими убитыми участниками штурма крепости 24 марта в Петрограде.

Кронштадт марта 1921 года никогда не канет в Лету, реку забвения. Поэт Эдуард Багрицкий увековечил его в стихах:

 
Нас водила молодость
В сабельный поход,
Нас бросала молодость
На кронштадтский лед.
 

Место этим строкам – на мраморе.

Молодость! Молодо-зелено… Эдуард Багрицкий объясняет суть чудовищно-кровавого события молодостью основных его действующих лиц. Что ж, такая версия имеет право на существование. В самом деле, главнокомандующему Западным фронтом Михаилу Тухачевскому в то время было всего 27 лет. Вспомним полководца возрастом постарше. Скажем, Семена Буденного, возглавлявшего порой в ту эпоху «сабельные походы». Ему было чуть-чуть за тридцать. Лев Троцкий не верил в его зрелую полководческую рассудительность. Считал, что кавалерийский этот начальник импульсивен, может повести своих конников куда угодно, хоть к черту на рога. Наверное, «фельдмаршал революции» не совсем ошибался.

Неужели подавление оружием кронштадтской смуты было ошибкой? Иосиф Сталин… Как ни удивительно, он, а ему – за сорок, был противником силового решения кронштадтской проблемы. Сохранился источник, из которого видно, что Сталин советовал не спешить, подождать и продлить общение властей с бунтовщиками. «Они успокоятся!» – уверял он. Все же бунтуют не отморозки, а балтийцы. Лев Троцкий называл их красой и гордостью революции. Их совратили генерал Козловский и его друзья. Моряки с печальной легкостью попались на удочку провокаторов, подосланных спецслужбами западных держав, лютых врагов России. А Калинин? У него была позиция, отличающаяся от мнения Сталина. Видно, он был убежден в необходимости применения оружия.

Молодость! Молодо-зелено… Тухачевскому-полководцу хотелось, чего бы это ни стоило, реабилитировать себя, потерпевшего фиаско под Варшавой. И он восстановил свой авторитет на все 100 процентов.

…В 1935 году, будучи уже на Дальнем Востоке в городе Ворошилове-Уссурийском, Николай Эрастович нашел в библиотеке номер журнала «Война и революция» за 1926 год со статьей М. Н. Тухачевского «Борьба с контрреволюционными восстаниями». Автор приводил примеры из кронштадтской боевой операции. Ярким эпизодом в той битве была атака курсантов в ночь с 16 на 17 марта 1921 года. Командарм писал:

«Несмотря на малую численность Северной группы, за нее все время можно было быть спокойным. Задача на долю Северной группы выпала почти невыполнимая. Ей предстояло взять открытой силой пять неприступных фортов, обнесенных колючей проволокой и фугасами, и после этого ворваться в цитадель Кронштадта… Северная группа наступала с какой-то стальной отчетливостью… Атака фортов курсантами беспримерна по своей смелости, натиску и единству действий».

Впервые в истории битв морскую крепость взяли штурмом сухопутные силы.

Полководческое искусство обогатилось. Кто за это увенчан лаврами? Михаил Николаевич Тухачевский. Это учтено было при оценке заслуг, когда в 1935 году ему присваивалось наивысшее в стране воинское звание Маршала Советского Союза.

После Кронштадта у Тухачевского была еще победоносная боевая операция на Тамбовском фронте. Он и его командиры разгромили армию ополченцев эсера Александра Степановича Антонова. Операция вышла масштабной. Ничего заслуживающего внимания об антоновщине не написано. Знаю, что во время гитлеровского нашествия власовцами в Смоленске была выпущена брошюра «Легендарный начмил», которая состояла из славословий в адрес Антонова и проклятий в адрес Тухачевского. Но надо прочитать роман Николая Вирты «Одиночество». Автор основательно вскрыл механизм тамбовской трагедии. Детей и внуков антоновцев долго третировали. Но в 1940 году их стали призывать в РККА. В полк, где я начал военную службу, прибыло пополнение из Тамбовщины. Что я могу сказать об этих ребятах? Трудяги, каких прежде я не видел. Немногословны, усердны. На полевых учениях очень старались. Конечно, не языком орудовали, а своей саперной лопаткой. Иной боец довольствуется вместо окопа небольшой выемкой. А у тамбовчанина – окоп полного профиля! Поэтому такого парня никто не мог упрекнуть и сказать что-либо худое!