Текст книги "Берзарин"

Автор книги: Василий Скоробогатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

Там, где вчера были наши бойцы, сегодня могли оказаться немцы.

Наша дивизия в числе других частей и соединений продвигалась к центру Берлина. Справа от нас были части 416-й дивизии. На их долю выпало взять на бульваре Унтер-ден-Линден здание советского посольства. Они с этой задачей справились. Событие не рядовое. Наш Наркомат иностранных дел получил подарок, с лета 1941 года им владели нацисты. Во время войны советские интересы в Германии представляла Швеция. Королевская шведская миссия, находившаяся по адресу Рейхштрассе, 1, как могла, защищала здесь наши права, в этом отношении у поверенного в делах господина Гуго Эрифаста совесть была чиста. С миссией общалась актриса Ольга Чехова [70]70
  В мае 2005 года в печати проскочила заметка следующего содержания:
  «На днях прошел по “ящику” чудный сюжет об Ольге Константиновне Чеховой (1897–1980) – русской актрисе, имевшей правительственные награды Третьего рейха и СССР. Она имела в мужьях лучшего летчика люфтваффе рейхсмаршала Геринга (а в тетках – вдову А. П. Чехова Ольгу Леонардовну). Вдуматься только: имела прямое дело со Сталиным и Гитлером (одновременно!), да это же грандиозные личности были; о которых лет через семьсот начнут догадываться, кто они такие, что было в подоплеке, в знаменателе! Ай да Сталин! Как заплел хвосты врагам Советской власти и кого подтягивал к борьбе за дело рабочего класса!»
  Любопытная информация.
  Не знаю, как О. К. Чехова общалась со Сталиным, но мне точно известно, что с руководителем советской контрразведки В. С. Абакумовым она имела доверительную переписку. Она получила в шведском посольстве в Берлине пакет из Москвы с письмом Ф. Паулюса, находившегося в советском плену, и передала его жене фельдмаршала, проживавшей на юге Германии. В пакете имелась письменная просьба Абакумова – получить ответ от адресата, передать его шведам. Это поручение Чехова выполнила. Паулюс получил письмо от жены. Обратите внимание – это было в 1944 году! За этот подвиг О. К. Чехову наградили орденом Ленина, Абакумову пожаловали орден Кутузова 1-й степени. Организатор акции, советник посольства СССР в Швеции А. П. Плотников, также получил государственную награду.
  После этого Паулюс активно включился в борьбу против Гитлера. 14 августа 1944 года он заявил, что Германия должна устранить Гитлера и установить новое государственное руководство. Сохранился текст обращения Паулюса к немцам, подписанный 26 октября 1944 года. В книге Дм. Волкогонова «Триумф и трагедия» приводится часть этого документа:
  «26 октября 1944 года.
  Генерал-фельдмаршал фон Паулюс.
  Немцы!
  Я чувствовал, что мой долг по отношению к родине и возложенная на меня, как фельдмаршала, особая ответственность обязывают сказать своим товарищам и всему нашему народу, что теперь остался только один выход из нашего кажущегося безвыходным положения – разрыв с Гитлером и окончание войны.
  Наглой ложью является утверждение г-на Гиммлера о том, что с немецкими солдатами в русском плену обращаются бесчеловечно, что с помощью кнута и под дулом револьвера их заставляют выступать с пропагандой против своего отечества. В Советском Союзе с военнопленными обращаются гуманно и корректно».
  Паулюс провел в Советском Союзе десять лет, очень тосковал по Германии. В конце февраля 1952 года С. Н. Круглов докладывал Сталину: «В ночь на 26 февраля 1952 года у содержащегося на спецобъекте под Москвой военнопленного фельдмаршала германской армии Паулюса Фридриха произошел обморок с кратковременной потерей сознания… Оказана необходимая медицинская помощь. Питанием обеспечивается вполне удовлетворительно. Вместе с Паулюсом проживают и обслуживают его: личный ординарец солдат Шульте и личный повар военнослужащий Жорж. Вследствие длительного пребывания в плену и неизвестности решения вопроса о его репатриации в последнее время он стал проявлять нервное беспокойство».
  «Высочайшее» решение – репатриировать на родину – после необходимых формальностей было, наконец, принято.
  Что еще должен знать здесь мой читатель? Чехова – русская аристократка, проживавшая на чужбине, не забывала своих корней, ей был присущ природный патриотизм. Это видно из ее мемуаров «Мои часы идут иначе». Любимица кинозрителей сыграла роли в 145 фильмах. Так же талантливо сыграла она роли по оказанию специфической помощи в годы Великой Отечественной войны своей стране, народу. Смысл существования она видела в неустанном творческом поиске. В деяниях. В этом счастье. В ее книге есть слова: «Каждую секунду, минуту и час, прожитые вами без счастья, вы потеряли безвозвратно».
  В мемуарах она неоднократно упоминает Карлсхорст – советскую комендатуру, с сотрудниками которой она общалась. Командарм, комендант держал ее на приличном расстоянии от своего кабинета. Василий Иванович Качалов, народный артист СССР, с которым Н. Э. Берзарин был знаком с весны 1941 года, пытался по телефону «растопить лед», звонил из Москвы в Берлин, разговаривал с Николаем Эрастовичем. Мол, посодействуйте… Последовал холодный ответ: «У этого прекрасного дитяти заступников, нянек хоть отбавляй. Говорите, Василий Иванович, о ком-нибудь другом, – заметил комендант. – По моему распоряжению, Василий Иванович, ее обслуживает адъютант-москвич, образованный офицер в чине полковника. Что ей еще требуется?» Качалов растерянно извинился и разговор прервался. Народный артист сердцем понял смысл слов, сказанных глубоким почитателем его таланта, комендантом. Генерал – человек весьма щепетильный, и он не желает ходить в няньках после Канариса и Абакумова.


[Закрыть], которая оказывала помощь русским.

Для воинов 416-й дивизии до Бранденбургских ворот уже было рукой подать…

24 апреля части и соединения очистили от огневых точек врага Александерплац, Берлинскую ратушу, бои шли возле дворца кайзера Вильгельма.

В этот день маршал Г. К. Жуков назначил командующего 5-й ударной армией Героя Советского Союза генерал-полковника Николая Эрастовича Берзарина комендантом и начальником гарнизона Берлина. Эту волнующую весть мы все восприняли с воодушевлением, как признание заслуг всей армии в битве за Берлин.

Бои не прекращались ни на минуту. Как могучий форт на пути 248-й стоял старинный отель. С крыши здания фашисты просматривали наши позиции и корректировали огонь.

С отелем расправилась саперная рота старшего лейтенанта Карпинского. Не было такого риска, на который он бы не отважился. На этот раз он взял с собой восемь надежных бойцов; каждый из них взял на эту акцию по четыре противотанковые мины и другое снаряжение. Группа эта пробралась в развалины, примыкавшие к отелю, а затем в подвал. В то время как бойцы стрелковых подразделений автоматными и пулеметными очередями отвлекали на себя внимание обороняющихся эсэсовцев, саперы работали в подвалах. Они заложили в фундамент и стены здания мины, а взрывные устройства соединили бикфордовым шнуром. Саперы выбрались из опасной зоны и произвели взрыв огромной силы, который обрушил здание.

Командование полка за эту операцию представило к наградам всех саперов. А их командира, Карпинского, представили к присвоению звания Героя Советского Союза.

Вспоминаю еще одного храброго воина. Он прибыл в полк с пополнением в середине апреля. Это был старший сержант В. П. Барвинский. Поставили его на взвод, где не было офицера. С ним, бывшим партизаном Белоруссии, бойцы выполняли задания дерзко, с инициативой. Массивная кирха на площади близ рейхсканцелярии задерживала продвижение – там находился вражеский гарнизон. И только солдаты Барвинского сумели броском прорваться сквозь огненный заслон и завязать рукопашный бой. Барвинский здесь получил тяжелое ранение, но рубеж бойцы взяли. Командир батальона ходатайствовал перед командиром полка о представлении Барвинского к званию Героя Советского Союза. Указ Президиума Верховного Совета о присвоении В. П. Барвинскому этого звания был получен в июне. Барвинский находился где-то в тыловом госпитале, и мы не имели возможности порадовать мужественного воина с радостным событием.

…29 и 30 апреля. Тиргартен-парк, рейхстаг, Бранденбургские ворота… Все это уже занято нашими войсками.

Кипит в огне жестокого сражения участок на отрезке Вильгельмштрассе, от Бранденбургских ворот до здания гестапо. На этом отрезке почтамт и министерство финансов. Дивизии 5-й ударной армии – 301, 248 и 230-я сражаются здесь. Тут же комплекс зданий, построенный в форме кочерги – это рейхсканцелярия, выходящая парадной частью на Вильгельмплац.

Части 230-й и 248-й дивизий 29 апреля выбили фашистов из почтамта. Я помню подвалы этого объекта. Просторные помещения со многими перегородками. Горы неотправленной корреспонденции. Горы периодических изданий. На многих языках, в том числе и на русском. Журнал с цветным портретом на обложке. Это министр Лей, а журнал называется «Европа трудится». Известно, что в Германию были согнаны рабы из стран оккупированной Европы. И в номере журнала прославляются их «славные» дела и распрекрасная жизнь.

Попали и я, и мои спутники в канцелярию. Тут стояло на столах несколько пишущих машинок. Раньше я не видел машинок с электрическим приводом, здесь увидел. На наше счастье нашлась механическая машинка со шрифтом на кириллице. Она стала нашим трофеем.

К захвату здания гестапо наша дивизия тоже имела отношение. Но там места хватило и для подразделений 301 – й дивизии. Всё смешалось! Подразделения из разных дивизий доносили в вышестоящие штабы о захвате министерства авиации, гестапо и др. Час назад, скажем, в здании находился полк одной дивизии, а час спустя – полк другой дивизии, один и тот же объект попадает в разные донесения.

Но вот на рейхсканцелярию «уперлись штыки» только нашей 248-й дивизии Галая и 301-й дивизии Антонова.

Вот как описывает свое участие в тех событиях спустя шесть десятилетий мой сослуживец по 248-й стрелковой дивизии полковник артиллерии Владимир Алексеевич Жилкин. Странички его воспоминаний я привожу полностью:

«В боях за Берлин мне пришлось временно исполнять обязанности начальника разведки Второго дивизиона 771-го артполка, так как штатный начальник, старший лейтенант Куликов выбыл из строя по ранению. Кроме своих прямых обязанностей по разведке противника приходилось выполнять и другие поручения командира дивизиона майора Фисуна.

Наш 771-й артиллерийский полк поддерживал пехоту, как правило, огнем с закрытых позиций – для стрельбы прямой наводкой попросту места не хватало. Командование для этих целей, по обыкновению, привлекало танки, САУ и даже орудия более крупных калибров в тех случаях, когда требовалось разрушить прочные укрытия.

При размещении огневых позиций в городе, особенно в его центре, мы сталкивались с определенными особенностями и даже с трудностями: ведь места позиций приходилось выбирать в скверах, парках, иногда на площадях и даже на перекрестках улиц. Выбирали мы свои позиции с таким расчетом, чтобы гребень укрытия (по артиллерийской терминологии – наименьший прицел. – В.С.)позволял вести огонь по целям. В этом и заключалась главная трудность. Особенно тщательно надо было выбирать маршрут перемещения огневых позиций. Проезжая часть улиц загромождалась обломками зданий, прикрыта баррикадами, а там – пулеметчики, фаустники… Поэтому перемещалась артиллерия в основном ночами, но приходилось делать это и в дневное время.

При штурме Берлина стрелковые части эшелонировались, но мы, артиллеристы, такого эшелонирования не соблюдали, несколько дней наш дивизион поддерживал огнем соседей – подразделения 301-й дивизии. Кажется, 29 апреля мы оказались в расположении полков своей дивизии, в зоне вражеского пулеметно-артиллерийского и минометного огня. С наступлением темноты наша 6-я батарея произвела смену позиции, чтобы участвовать в штурме главного объекта немецкой обороны.

Здесь я должен уточнить, что карт Большого Берлина у нас оказалось мало, на всех офицеров не хватало. Командующий артиллерией корпуса пообещал нам, что он выдаст нам некоторое количество карт дополнительно. Указали координаты, и я с двумя автоматчиками отправился в штакор. Это был уже “тыл”. Я стал свидетелем того, как цивильные берлинцы, старые и малые, начали выбираться из подвалов и других укрытий. У афишной тумбы уже толпилось до десятка немцев, они читали наклеенный там приказ коменданта города. Возвращаясь с пачкой карт, полученных в штабе корпуса, я увидел порядочную толпу. Стоял грузовик, и двое наших солдат выдавали немцам хлеб и консервы. Под напором голодной толпы солдаты растерялись. Подбирая немецкие слова, я крикнул, призывая соблюдать порядок. Мгновенно люди вытянулись в цепочку: слова мои подействовали.

В сторонке, не решаясь подойти к толпе, стояла ветхая старушка с девочкой 10–12 лет. Обращаясь ко мне, офицеру, старушка стала что-то лепетать. Фразы ее можно было понять и без перевода – от голода у нее блестели глаза. Рот у ее внучки был раскрыт, она делала глотательные движения. Я взял у солдат из ящика банку консервов, буханку хлеба и отдал старой женщине. “Данке шён, данке шён”, – шептала старушка, а девочка протянула руку, и на раскрытой ладошке лежали золотые женские часики. Я сделал отрицательный жест рукой, как мог, пояснил, что вот-вот стрельба закончится. Вся толпа стояла тихо и смотрела на меня, как на чудотворца. Снабженцы объяснили мне, что раздача продуктов ведется по приказу советского коменданта. В тот день Берзарин накормить берлинцев не мог, конечно, но он сеял надежду на спасение…

Многое увиденное на своем веку я основательно позабыл, но эту сценку мне не забыть никогда.

Как я уже сказал, двадцать девятого 248-я дивизия оказалась в городском секторе “Цитадель”. Здесь располагался – артиллеристы 771-го артполка это знали точно – Дворец канцлера (так на наших картах именовалась рейхсканцелярия, Имперская канцелярия. – В.С.). В ночь на 30 апреля и весь следующий день наш 2-й дивизион наносил огневые налеты на здания министерства финансов, гестапо, главного почтамта и министерства военно-воздушных сил. Настал День 1 Мая! Настроение было приподнятое. 6-я батарея раздобыла банку белой эмали, и лейтенант Киселев на снарядах выводил слова: “Фюреру – капут!”, “Лично Адольфу”… Использовал Киселев и более хлесткие фразы. Огневики понимали, что их надписи никто в стане врага не прочитает, но выплескивали свое озорство! Развлекались.

Никто из артиллеристов не знал, что творится в стане врага. Тем более не знали, что зачинщик всемирной бойни, Гитлер, ушел из жизни и сожжен – это немцы на первых порах скрывали.

Утром 1 Мая впереди нас кипел бой, но мы огня не вели – кто-то из начальства нам объяснил, что якобы командарм 8-й гвардейской В.И. Чуйков и начальник обороны Берлина Гельмут Вейдлинг ведут переговоры. О чем? Конечно, о прекращении бойни.

Пауза продолжалась недолго. Часов в десять утра наш дивизион возобновил огонь по Дворцу канцлера (на моей карте он был закодирован под номером 153) и по ближайшим зданиям. Но, как нам сообщили, последовавшая за огневым налетом атака пехоты не удалась. Упорно обороняли своего вождя немецкие моряки, эсэсовцы, гестаповцы, летчики, фольксштурмовцы.

Повторная атака, после перегруппировки, была назначена к вечеру. Наша батарея целью для огневого налета избрала правую (восточную. – В.С.) часть здания.

Огонь нам пришлось готовить с исключительной тщательностью – артиллеристы учитывали как баллистические, так и метеорологические условия стрельбы. Ведь русские атакующие цепи находились в непосредственной близости от объекта атаки, от фюрербункера.

Вскоре нам поступил сигнал – прекратить артогонь. Артогонь больше не нужен, разгорелся ближний бой – гранатно-штыковой. Там все клокотало, дыбилось, рвалось. Через мою амбразуру в бинокль виден Вильгельмплац, левее видна кирха, по площади и развалинам, перекатываясь, разбегаются тугие клубы дыма цвета светлой глины, бойцы разговаривают между собой, в ходу те же слова: буссоль, прицел, дистанция… Наши батареи облетела радостная весть: советские стрелковые батальоны ворвались в старое здание рейхсканцелярии. Это произошло перед рассветом 2 мая 1945 года. Через четверть часа на наших огневых позициях появился командир дивизиона майор Фисун. Он поздравил огневиков с успехом. Сопротивление врага сломлено. Лицо майора, несмотря на бессонные ночи, на усталость, сияло улыбкой. В шутку или всерьез, он произнес: “Ребята! Пусть наши пушки остынут. Теперь не мешало бы попробовать вкусной горячей каши!” Слова майора развеселили батарейцев».

Владимир Жилкин заканчивает свое письмо мне так:

«Сначала мне и в голову не приходило, что здесь, на Фосштрассе, наши орудия сделали свои последние выстрелы. Последние залпы Второй мировой войны».

Пехотинцы закончили свои неотложные ратные дела чуть позже.

Рейхсканцелярия, где располагалась ставка Гитлера, – это комплекс строений, как я уже сказал, сооруженных в форме кочерги, еще там имелся парк. Под ним и было сооружено огромное бомбоубежище, недосягаемое для бомб, так называемый «фюрербункер».

Дотошный московский корреспондент Лев Безыменский, находясь при политотделе 5-й ударной армии, вычислил размер территории «империи фюрера» на конец апреля 1945 года. Территория эта – кварталы в так называемом 9-м секторе немецкой обороны Берлина. Ее контролировали канцлер и фашисты, составлявшие его свиту. Была она микроскопической. Но гарнизон – мощный, с танками и артиллерией.

«С севера на юг, – сообщил Безыменский в свою московскую редакцию, – протяженность ее составляет 1650 метров – от моста Вейдендамм-брюкке до Принц-Альбертштрассе.

С запада на восток – 1150 метров – от Бранденбургских ворот до площади Шлоссплац.

Правительство Германии, назначенное фюрером в его завещании, состояло из 17 человек. Но только трое из них к 30 апреля находились во Дворце канцлера – Геббельс, Борман и новый министр пропаганды – Вернер Науман».

Рейхсканцелярия оказалась в кольце полков 301-й и 248-й дивизий.

Перед 248-й дивизией простиралась парадная часть дворца, выходившая на площадь Вильгельмплац.

По приказу командира дивизии Н. 3. Галая штурмовали фюрербункер 902-й и 899-й стрелковые полки.

В нашем 899-м стрелковом полку лучше других был подготовлен к этой операции стрелковый батальон капитана Виктора Боровкова. Ему придали две артбатареи, ими командовали опытные артиллеристы Буймов и Бойко. Пехотинцы и стрелки с пушками выдвинулись на площадь, изрытую траншеями и заваленную железной арматурой, бетонными плитами, балками. Стрелки пытались прорваться к стенам. Но стены эти, окна, балкон дворца изрыгали огонь, образовалась «тропинка смерти», оттуда непрерывно тащили убитых и раненых. Пушки наши били по огненным вспышкам. И в этом аду люди наши находились подолгу. Видел я связистов, вернувшихся из пекла, – они были в полубезумном состоянии. Что происходило на батареях – невозможно себе и представить. К счастью, и Миша Бойко, и Саша Буймов выдержали всё и даже уцелели. И Виктор Боровков, поднимавший своих людей в атаку, тоже остался цел и невредим, а вот его заместитель капитан Кошурников погиб.

Со стороны дворцового парка рейхсканцелярию штурмовали 1054-я и 1050-я стрелковые полки 301-й стрелковой дивизии. Там, видимо, происходило примерно то же, что и у нас. Трижды проклятый этот объект, рейхсканцелярия, оказался в руках 248-й и 301-й дивизий.

На рассвете 2 мая мы на командном пункте полка, в руинах с видом на Вильгельмплац и рейхсканцелярию, получили приказ: «Прекратить огонь».

Приказ поступил внезапно, хотя его, по логике, и надо было ожидать.

В конце апреля в полк поступило от имени генерала Берзарина такое приказание: «Постарайтесь захватить живыми оставшихся главарей фашистской Германии».

Исполнять приказание в числе прочих, воевавших в правительственных кварталах, должны были бойцы стрелкового батальона Виктора Боровкова.

Штурмовым подразделениям, действовавшим здесь, своевременно передали приказ о прекращении огня. Но… Вот уже 15.00 2 мая. И вдруг – стрельба. Бой за рейхсканцелярию еще не закончился? Неподалеку возник опасный очаг, где стрельба усилилась. Били пулеметы и автоматы, слышались взрывы. Бой не остывал.

– Что там за кутерьма? – возмутился полковник Артемов.

Штабники выяснили, что на позициях батальона Боровкова появилась невесть откуда немецкая бронетехника. Боровков пытается «успокоить» две панцирные единицы: бронетранспортер и прикрывающий его легкий танк. Откуда свалился этот броневой кулак? Оказывается, эта броневая сила, сокрушив огнем и броней баррикаду на выходе из парка Дворца канцлера, оставляя за собой раздавленные орудия и пулеметы, вырвалась из построек над фюрербункером, подавила заслоны и пытается уйти в сторону Ангальтского вокзала. Вот это фокус! Какая-то взбесившаяся кучка нацистов, ринувшись на прорыв, застряла в развалинах. Воины первого батальона, бронебойщики Виктор Горогуля и Сергей Вангелев своим ПТР повредили мотор броневика, а танк подорвался на мине. Фашисты, покинув машины, укрылись в завалах кирпича, за броней, ведут огонь со всех видов оружия. В переговоры не вступают.

Командир полка распорядился:

– Кончайте побыстрее. Помощь нужна?

– Не помешает…

– Ваши координаты? Где вы находитесь?

Комбат доложил, что эта спорадическая схватка происходит на Инвалиденштрассе, на территории три дня назад повторно очищенного от противника квартала. Это примерно в 500 метрах от моста Хандкруг. Командир полка незамедлительно послал туда, Боровкову, взвод автоматчиков под командой старшего лейтенанта Яценко и парторга Пономаренко. Дал им поручение – «спасать» тех чинов немецкой иерархии, которые выскользнули из рейхсканцелярии. Такое могли себе позволить только крупные шишки. Прибыв к месту схватки, Яценко и Пономаренко сразу же получили от комбата два экземпляра уцелевших беглецов. Комбат сберег пленных в подворотне, приставив надежную охрану. Их состояние было плачевным. То были обер-ефрейтор СС с расквашенной, но уже забинтованной физиономией, и контуженая девица-немка в черном дождевике. Установили, что обер-ефрейтор управлял броневиком, а девица оказалась машинисткой стенографического бюро заместителя министра пропаганды доктора Фриче. Машинная барышня ( tippfraulein)назвала себя Эрной.

Типпфройляйн Эрна сказала прибывшим сюда офицерам разведки штаба нашего 9-го корпуса, что тут где-то должны находиться Мартин Борман, генерал Монке, шофер фюрера Кемпке, хирург Штумфергер. Что это, бред? А может быть, и не бред?

Размазывая по лицу кровь и слезы, Эрна несколько раз повторила имя Бормана, ближайшего соратника Гитлера, начальника партийной канцелярии НСДАП. По ее словам, Борман уже здесь, на Инвалиденштрассе, принял яд.

– Где, где они? – тормошил Эрну переводчик из разведки. Но она вся дрожала и действительно бредила. Однако из невнятных фраз можно было понять, что эти люди сидели в броневике. Но сейчас? Броневик и танк – это уже груда искореженного металла. А над танком еще поднимался дымок, эту машину доконали трофейные фаустпатроны.

Обер-ефрейтора и типпфройляйн заботливо уложили на носилки, словно это были античные знатные римлянин и римлянка. Корпусные разведчики увезли их к себе. Проводная связь с Боровковым работала плохо, и Артемов многократно повторял свое требование погасить очаг, вывезти в медпункт всё, что еще подает признаки жизни.

– Пленных нет больше, – повторял голос с Инвалиденштрассе. Да их уже и не могло быть. Металл и взрывчатка превратили живую плоть в кровавое месиво.

Всё вокруг утихло. В подвалах близ артемовского КП, где разместилась санитарная рота, врачебный персонал, медсестры и санитары колдовали над ранеными бойцами и офицерами. Неподалеку был пункт, где такую же помощь оказывали раненым немцам. А штабистов потрясла страшная весть: в схватке с прорвавшимися из фюрербункера немцами пали смертью храбрых заместитель командира батальона капитан Кошурников, командир стрелковой роты лейтенант Личугин, помкомвзвода сержант Терехов… А ведь это произошло на рассвете 2 мая! После того как уже было объявлено о прекращении огня, о падении Берлина.

Следует отметить, что тогда Бормана, так сказать, правой руки фюрера, нигде не обнаружили. Обезображенных, обгоревших трупов было немало. Конкретно персоной видного фашистского функционера по-настоящему никто не занимался.

Однако до сведения любознательных довожу, что почти на протяжении четверти века о судьбе Бормана ходили лишь разного рода толки и пересуды. Были и всезнайки, уверявшие, что Борман улизнул из Германии и живет в Латинской Америке. Такая версия не нашла подтверждения. И только в апреле 1973 года в Берлине, на Инвалиденштрассе, при строительных работах обратили внимание на выброшенные с грунтом человеческие скелетные фрагменты. Судебно-криминальная экспертиза сделала вывод, что найдено захоронение Мартина Бормана. Домыслы и спекуляции прекратились. Генеральная прокуратура Франкфурта-на-Майне, рассмотрев материалы по эксгумации и разного рода свидетельства, определила: в 1945 году у моста Хандкруг был погребен Мартин Борман. Он юридически был признан мертвым.

Хозяева Берлина – генерал Берзарин и его 5-я ударная

Все стволы нашего полка стрельбу прекратили. И противник наш умолк, понадобилось некоторое время, чтобы люди, особенно те, кто сам вел огонь, пришли в себя. Тишина воспринималась по-особенному. Она казалась нереальной. Ее предстояло еще осмыслить. На Вильгельмплац оказалось многолюдно. Шли черные толпы немцев, мужчин зрелого возраста. Нашлось место, к которому они подходили и бросали свое оружие. В моем мозгу запечатлелись почему-то мужчины в гражданской одежде, бросающие автоматы в общую кучу. И уходящие в том направлении, которое им указали.

Накрапывал дождь. Мертвые глазницы окон, стены рейхсканцелярии прикрывал то ли туман, то ли дым. Чуть дальше та же картина – рослые здоровые люди с мертвенно-безразличными лицами и гора оружия. Их никто не конвоирует, они идут туда, куда их вели провожающие. Но толпа эта в пути самоорганизовывалась. Вслед за другими я, спотыкаясь о неровности у воронок, ям, натолкнулся на санитаров с ранеными, добрался до стен дворца. Людей много, движение хаотическое. На первом этаже, в заполненном солдатами коридоре, незнакомый офицер в чине полковника выкрикивал какие-то слова. Догадался я – этот здесь старший. Это – комендант. Он обратил внимание на меня – я был в черной кожаной куртке с погонами кавалериста (так меня обрядил наш снабженец, майор Косяк). Полковник подумал, очевидно, что я из Смерша – у них погоны окантовывались голубым цветом – чуть посветлее, чем у кавалеристов. Крикнул мне:

– Капитан! Убирайте всех! Убирайте всех!

Я не стал «убирать всех», а решил убраться сам. На выходе из развалин этого страшного объекта увидел командира 3-го батальона нашего полка Михаила Гершгорина, он и его бойцы бились на втором этаже здания. Но и их оттуда выдворили контрразведчики. Увидели мы и покидавшего здание командира полка Сергея Артемова. Нам тут делать нечего. Понимали: вот-вот появятся чины НКВД, прокуратуры, военного трибунала, толмачи-переводчики, корреспонденты, кинооператоры… Эта публика не заставит себя долго ждать. Теперь-то стрельбы нет! «И мы пахали!»

Тому полковнику в роли хозяина, коменданта, тоже не сладко. Надо оттеснить нормальных людей. И надо ждать начальство…

Через это многолюдье я вернулся во двор, где располагался командный наш пункт, наш пункт связи. По дороге услышал звуки громкоговорителя. Неподалеку остановилась машина с армейской радиоустановкой. Остановился и я, прислушался. Различил голос командарма Берзарина: четкие, рубленые фразы первомайского приветствия.

И еще передавалось сообщение Советского информбюро. В нем говорилось:

«Войска 1-го Белорусского фронта при содействии войск 1-го Украинского фронта после упорных уличных боев завершили разгром берлинской группы войск и сегодня, 2 мая, полностью овладели столицей Германии городом Берлином – центром немецкого империализма и очагом немецкой агрессии.

Берлинский гарнизон, оборонявший город, 2 мая в 15 часов прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен».

Пробираясь к пункту связи, я миновал гору бытового мусора, хлама, щебенки. На куче увидел образец скульптурного искусства. Бюстик, голова. Образ узнаваем – да, это он, фюрер. Статуэтка отлита из черного металла. В чугунных глазницах блестела влага.

Мне показалось, что это человеческие слезы. Фюрера уже не было в живых. Но, подумалось мне тогда, Всевышний дал чугунному образу слезы раскаяния.

Видимо, от нервного перенапряжения, напомнили о себе мои старые раны. Поэтому на пункте связи я отказался от участия в трапезе. Тогда наш полковой почтальон принес мне свежий номер центральной газеты «Красная звезда». И я очень удивился, что на ее страницах засветилось имя начальника Берлинского гарнизона и коменданта Николая Эрастовича Берзарина. Раньше здесь мелькал довольно узкий круг генеральских имен. Корреспондент «Красной звезды» перед Первомайским праздником из Москвы по телефону беседовал с нашим командармом. И это обширное интервью поместила газета.

В душе моей появился просвет. Наступает время новое, неведомое.

Автографы на стенах рейхстага

Части нашей 5-й ударной армии во второй половине дня 2 мая встретились с воинами 3-й ударной армии, наступавшей нам навстречу.

Сокрушив мощные рубежи обороны гитлеровцев, 3-я ударная наступала к центру города через Маобит и Тиргартен и в конце апреля оказалась на подступах к рейхстагу. Завязался бой с немецким гарнизоном, оборонявшим здание, где до 1933 года заседал парламент Германского государства. В 1933 году здесь возник пожар, и с той поры оно пустовало. Сейчас у рейхстага бой вели в основном части 150-й Идрицкой стрелковой дивизии, которой командовал генерал-майор В. М. Шатилов. В дивизии, в 656-м стрелковом полку, в батальоне капитана С. А. Неустроева находилось Знамя Победы. Это было знамя под номером шесть.

В ходе кровопролитного боя в здание рейхстага первыми ворвались со своими бойцами комбат капитан С. А. Неустроев, взвод лейтенанта Р. Кошкарбаева, отделения сержанта М. А. Егорова и младшего сержанта М. В. Кантарии. Они несли знамя номер шесть, которому и суждено было быть водруженным над куполом рейхстага.

Как мне представляется, военный совет 3-й ударной армии, обсуждая вопрос о поощрении участников штурма рейхстага, руководствовался следующими соображениями. Звания Героя Советского Союза должны быть удостоены знаменосец, комбат Неустроев, его ассистенты – Егоров и Кантария. В случае выбытия из строя одного из ассистентов его заменил бы Рахимжан Кошкарбаев. Резервный ассистент Кошкарбаев достоин награждения орденом Красного Знамени. В штурме участвовали сотни героев. Каждый получил ту или иную награду.

В послевоенное время однополчане Кошкарбаева сочли, что резервный ассистент знаменосца совершил равноценный подвиг вместе со своими соратниками. Учитывая это, президент Республики Казахстан издал указ от 7 мая 1999 года о присвоении Рахимжану Кошкарбаеву звания «Народный герой» («Халык кахармани»).

Рахимжан Кошкарбаев написал и опубликовал свои воспоминания. Там есть странички с описанием последнего боя у стен рейхстага. Его взвод захватил в плен последних защитников рейхстага – это были французы из дивизии «Шарлемань» и латыши из 15-й пехотной дивизии СС. Рахимжан дрался с этими выродками врукопашную. И победил!

Я, автор этих строк, дружил с народным героем Казахстана Кошкарбаевым и считаю необходимым дать некоторые пояснения насчет знамен.

Командование войсками фронта перед штурмом Берлина устроило некоторую состязательность. Разным соединениям было роздано 24 знамени, на которых нашиты были изображения серпа и молота. У этих дивизий имелась возможность, при захвате того или иного объекта, поднимать над ним знамя в знак победы. 416-я дивизия нашей армии водрузила знамя над Бранденбургскими воротами, 301-я – над рейхсканцелярией. Такого «официального» знамени наша дивизия не имела. Можно было поднять где-либо только самодельное полотнище.

Командир 3-го стрелкового батальона нашего полка Михаил Гершгорин дрался с фашистами на втором этаже рейхсканцелярии, когда рядом взорвалась граната. Он упал, но его тут же подхватили солдаты. Санитарка Неля Цимбал быстро перевязала рану, комбат воспротивился эвакуации и оставался со своими бойцами до конца сражения. Потом, уже на перевязочном пункте санроты, на вопрос врача, не его ли бойцы подняли там победное знамя, ответил:

– Нет! Этой чести не удостоены…

– А кто же удостоен?

– Моих бойцов элементарно прогнали политотдельцы соседней дивизии. Удалили солдат и даже санитарку Нелю. Они же «рыцари»! Привели свою даму, агитаторшу политотдела в чине майора – она и вывесила флаг на всеобщее обозрение. И с этого дня будет купаться в лучах славы. Интервью, репортажи, кинохроника…

Ох уж эти политотдельцы! С какой алчностью они искали почестей, даже им не полагающихся. Теряли при этом чувство меры. Ничего не попишешь: слаб, слаб гомо сапиенс!

Доложили о гершгоринской обиде командиру полка Сергею Артемову. И комполка послал меня к раненому сообщить, что и он, и спасшая ему жизнь санитарка представлены к орденам Красного Знамени…

Полки назвали Берлинскими…

Вторую половину дня 2 мая в Берлине все живое находилось на улицах, площадях, проспектах, бульварах… С неба временами накрапывал дождь, ветер трепал многочисленные белые и красные полотнища.

В разных местах слышались восторженные возгласы и трещали выстрелы – то бойцы палили в воздух в честь одержанных побед над фашистской силой. В одном месте я видел толпу берлинцев. Перед ними выступал изможденный человек в полосатой одежде – бывший заключенный. Жадными глазами, уставившись на оратора, люди, затаив дыхание, ловили слова… Пришло их время, время антифашистов. Коммунисты-тельманцы, левые социал-демократы. Немецкие патриоты. Сколько их погибло в неравной борьбе!

Наступили дни подведения итогов… Вот события одного такого дня.

Утром я увидел расчеты дивизиона, пересекающие Унтер-ден-Линден. Лошади с громыханием волокли 76-миллиметровые орудия. А полевую кухню с кашеваром на передке тащил верблюд [71]71
  В «Российской газете» за 4 февраля 2010 года (№ 23) была опубликована корреспонденция Вадима Давыденко «Теперь горбатые». Она посвящена 248-й дивизии, сформированной в Астраханской области. В этом войсковом соединении, прошедшем с боями до Берлина, в качестве артиллерийских тягачей использовались двугорбые калмыцкие верблюды. Несколько таких животных уцелели, дошли до столицы Третьего рейха. Астраханцы решили увековечить память о верблюдах-бактрианах в бронзе. В газете напечатали эскиз будущего памятника. Состоялся сбор пожертвований на его сооружение в Ахтубинском районе.


[Закрыть]. Да-да. Двугорбый бактриан чудом уцелел. Он вышел в ноябре 1942 года из Астрахани, прошел тысячи верст по дорогам войны. И сейчас с равнодушным величием шагал по мостовой Берлина. Его предки веками перевозили караванами из Китая и Индии по Великому шелковому пути в Европу экзотические товары – чай, горчицу, перец, дорогие ткани, ковры…

 
А нынче? Ах, нынче…
Былому не равно.
Мы нынче в Берлине,
Как странно!
 

Такими стихотворными строками заканчивал свой рассказ о верблюдах, опубликованный в дивизионке, наш военкор, храбрый пушкарь-наводчик Николай Малых.

Около 17.00 части дивизии стали выстраиваться в линию колонн на Унтер-ден-Линден, вблизи Бранденбургских ворот, недалеко от здания советского посольства. Кстати, об этом здании. С парадной стороны не было видно повреждений. Видели мы лишь выбитые окна. Но где-то я прочел, что разрушения имелись, и – значительные.

Наш 899-й выстроился. В строю у нас оставалось не более пятисот солдат и офицеров. (Штатная численность стрелкового полка – около двух тысяч человек. На Висле мы имели полностью укомплектованные подразделения. Такова убыль!)

Когда мы построились, дождь прекратился. Но тучи не разошлись. Они спускались на руины, дымились над развалинами зданий. Водяная слизь покрывала Бранденбургские ворота, поврежденные колонны, искореженную квадригу.