Текст книги "Берзарин"

Автор книги: Василий Скоробогатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

«Мы сильнее врага, – такими словами военный совет заканчивал свое воззвание. – Наши пушки, самолеты и танки лучше немецких, и у нас их теперь больше, чем у врага. Эту первоклассную технику дал нам наш народ, который не жалеет сил и труда для нашей победы.

Мы сильнее врага, так как бьемся за правое дело, против рабства и угнетения. Нас вдохновляет на подвиг партия Ленина – Сталина – партия победы.

В победный и решительный бой, славные богатыри!

Ратными подвигами возвеличим славу наших боевых знамен, славу Красной Армии!»

Гроза грянула в 9.00. Началась доселе невиданная артиллерийская подготовка, а точнее – артиллерийское наступление на плацдарме. Участвовали тысячи орудий разных калибров. Различались залпы артиллерии РГК. Такая обработка вражеских позиций длилась три часа. Выше уже сказано о большой глубине вражеской обороны, в ней, как это и положено, существовали промежуточные и отсечные рубежи. Артогнем надо было все эти инженерные сооружения разрушить. Происходило то, чему я был свидетелем 19 ноября 1942 года, в сражении под Сталинградом. Налицо был неотразимый по своей разрушительной мощи вал огня и стали. То, что артиллерия работала три часа, было своеобразной заботой о человеке. Артогонь вместо штыка – такое практиковалось нечасто. До этого пишущая братия нахваливала штык. Но сам-то «певец штыка» мог бы лично броситься в штыковую атаку? «Пуля-дура, штык – молодец!» – пусть это останется красивой фразой екатерининского генералиссимуса.

На КП нам трудно было разговаривать между собой, мешал ужасный грохот – неподалеку в овражке стояла гаубица, которая неустанно обрабатывала свои цели. И еще донимала «катюша». Но она неподалеку проревела всего пяток раз.

В 12.00 наши стрелковые батальоны, получив команду «Вперед!», поднялись и, стреляя на ходу, двинулись к вражеским позициям.

На нашем участке немцы, узнав о прорывах на флангах, стали с боем отходить, избегая контакта с наступающей пехотой. Вступали в бой только подразделения прикрытия.

Все пришло в движение. Вокруг нас простиралась чуть-чуть всхолмленная равнина, поросшая елочками и сосняком. Ночью в воздухе кружились снежинки, а сейчас воздух был чист, стоял легкий морозец, градусов до пяти. Подразделения сначала двигались по пространству врассыпную, но некоторые из них постепенно стали сворачиваться в колонны и выходить на проселки и к грейдеру, в направлении селения Нова Гура.

У меня была верховая лошадь, я сначала передвигался верхом по дороге вместе с пушками, обозами, санитарной ротой, потом отдал коня связному, а сам пошел пешком.

Отступление противника обозначилось зримо. Но огневые точки немецких арьергардов всё же давали о себе знать.

Не говоря уже о командирах полков и дивизий, большинство высших чинов корпусов, армий находились с нами, непосредственно в зоне боевых действий. С ними небольшими группами передвигались на разных видах транспорта и штабные офицеры. Таким способом оперативные группы офицеров во главе с генералами осуществляли управление войсками.

Поскольку 5-я ударная армия находилась на главном направлении, здесь, у генерала Берзарина, особенно в первые дни безотлучно работал маршал Г. К. Жуков, совмещая свой командный пункт с КП командарма. Как это он практиковал и во время Сталинградской битвы, чему я свидетель, у него между командными пунктами и тылом связь поддерживалась проводными средствами, по радио, а также через офицеров связи на машинах и самолетах. Радиостанции были смонтированы на машинах – колесных и гусеничных.

В первый день наступления с Магнушевского плацдарма маршал Жуков находился фактически в боевых порядках в нашем 9-м корпусе. Мы в этом убедились.

Убедились потому, что произошло дорожное ЧП. По грейдеру, проложенному здесь через небольшое болотце, двигался наш стрелковый полк и еще врезались какие-то грузовики, орудия, обозы. И вдруг возник затор, потому что у какого-то шофера впереди, как говорится, «по закону подлости», заглох мотор. Транспорт напирал друг на друга, и движение прекратилось. Люди суетились, офицеры бегали, отдавая какие-то команды, бегал и я в том числе, а сдвига не получалось. Вдали заскрежетал немецкий шестиствольный миномет.

Я по кочкам, через болотце, отбежал в сторону и остолбенел. Правее, совсем недалеко, виден был изрытый ямами бугор и на нем – курган. В неглубокой траншее – группа высших чинов. Они были узнаваемы – Жуков, Берзарин, авиаторы, танкисты.

Маршал, увидев безобразие на грейдере, оставил свой окопчик и широким шагом направился к скоплению паниковавших людей и техники.

Почувствовал я, что сейчас он крикнет: «Что это такое?!»

И мгновенно, как молния, над столпотворением раздались возгласы: «Жуков! Жуков! Жуков!»

И тут по грейдеру прошло что-то вроде судороги. Сотни рук схватились за свою технику, за транспортные средства. Десятки рук уцепились в борта и скаты злосчастного поврежденного студебекера». Неисправная машина вместе с какими-то ящиками полетела с насыпи в болото. Колонна мгновенно стала выправляться и силой солдатских мускулов, конской энергией, загремевших моторов начала принимать привычную форму: тягачи, обозы, пушки резко сдвинулись, и вся эта масса ринулась вперед.

Я увидел лицо маршала, на котором не было следов даже давней улыбки. Комфронта пошел к кургану. Там были Берзарин, Косенко, Кущев, Боков, другие генералы; один из них – авиатор. Держа в руке микрофон, летчик-генерал отдавал команды своим эскадрильям, видневшимся в небе.

Я побежал по кочкам, так как насыпь была высока и в насыпи кое-где были видны щели. А в одном месте я увидел трупы немецких солдат, ствол миномета, потом – плиту… Опорная плита… Фашисты, кажется, оторвались от преследования…

Но грохот артиллерии не утихал. Впереди, в километрах пяти-шести, у лесного массива, поднимались клубы черного дыма, плескались багровые языки пламени. Горел какой-то склад. А дальше? Гитлеровское командование ввело термин «крепость». Каждая деревушка, хутор, фольварк [55]55
  Фольварк – небольшая усадьба, поместье.


[Закрыть]– это опорный пункт, крепость. Проломят в стене дома, забора, амбара дыру, сунут в нее пулеметный ствол – и палят оттуда. Боеприпасов у них хватает. Такая «крепость» долго не держится. До того времени, пока артиллеристы не подтянут поближе пушку.

К вечеру боевые действия шли уже на Пилице. Это – левый приток Вислы. Река сравнительно многоводная, по ней даже ходили баржи. Саперы постарались, они по сигналам разведки навели на реке переправы. На нашем пути переправа простреливалась. Саперам и стрелкам потребовалось пару часов, чтобы уничтожить огневую точку. Некоторые подразделения сумели переправиться по льду.

Наш 899-й полк вошел в прорыв и сосредоточился в лесу под селением Бела Гура. Мы здесь заняли оборону, узнав, что правее на Пилице, у населенного пункта Варка, идут жестокие бои – там, собрав силы в кулак, немцы контратакуют. На карте возле Варки обозначены холмы и лесной массив. Вражеская оборона, как видно, сохранилась – бои у Варки ведут полки 301-й дивизии. Командиром у них – Владимир Семенович Антонов. Ах эта пресловутая Пилица! Почти на двое суток затормозила она наше наступление.

Пилицу мы пересекли бегом по дощатому мосту и, когда выбрались на дорожное полотно, наткнулись на пулеметные очереди. У подножия каменистого холмика затарахтел пулемет. Наша штурмовая группа уничтожила эту огневую точку. Рядом, используя ледяной покров, пересек реку и вышел вперед батальон 902-го стрелкового полка.

Изгнание оккупантов из Варшавы – это и наша заслуга. Потому личный состав 5-й ударной удостоился награды – медали «За освобождение Варшавы». После преодоления реки Пилица в прорыв вошли соединения 1-й армии Войска польского под командованием генерала Станислава Поплавского. В обход Варшавы с запада наступала 61-я армия.

Немецким дивизиям, прежде всего инженерным частям, имевшим гитлеровский приказ – взорвать и сжечь Варшаву, грозили окружение и уничтожение. И фашисты покинули дымящиеся руины Варшавы. Пал сильнейший бастион вражеской обороны на Висле.

Теперь уже все наши войска, действующие на Берлинском направлении, вышли на оперативный простор. Начался стремительный бросок к Одеру.

…Здравомыслящие поляки, хотя теперь они в меньшинстве, объективно оценивают заслуги СССР в освобождении Польши. Награждение польских и российских ветеранов медалями «60 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов» состоялось в российском посольстве в Варшаве. Некоторые ветераны были награждены медалью Жукова. Всего в 2005 году награды в Варшаве получили 120 польских и российских ветеранов. На праздничной церемонии присутствовал бывший глава Польского государства, ветеран Войска польского генерал Войцех Ярузельский. Россияне и поляки понесли в годы Второй мировой войны самые большие потери в процентном отношении к численности своего населения, отметил он, напомнив, что 60 лет назад бои все еще шли на фронте протяженностью почти полторы тысячи километров, где каждый день погибали тысячи российских и польских солдат. Генерал Ярузельский вспомнил своего боевого друга, подпоручика Рышарда Кулеша, убитого в бою с фашистами 18 апреля 1945 года. «Без решающего вклада СССР не было бы победы, а нас, поляков, ждало бы уничтожение», – сказал генерал…

В 2009 году газета «Правда» опубликовала воспоминания ветерана войны, полковника Ивана Ильича Кустова «600 суток на переднем крае». Во время битвы на Магнушевском плацдарме Кустов был командиром стрелковой роты 1052-го стрелкового полка 301-й стрелковой дивизии. Он пишет:

«За руководство боем при форсировании Пилицы мне было присвоено звание Героя Советского Союза. Первому батальону, в который входила наша рота, предстояло ворваться в траншеи противника. Мы завязали рукопашный бой. Фашисты отступили. Преследуя врага, наша рота оказалась отрезанной от своего полка.

Мы по рации сообщили своим, где находимся, получили приказ – держаться во что бы то ни стало: помогут танками, проходы для них скоро разминируют. До вечера гитлеровцы шесть раз ходили в атаку – мы выстояли. Во время контратаки я был ранен в правое предплечье. Со жгутом на раненой руке встречал седьмую атаку неприятеля, на исходе дня. Тогда подошли наши танки».

Итоги этого боя в наградном листе заняли всего несколько строк:

«…За два дня боев ротой капитана Ивана Кустова было уничтожено 210 и захвачено в плен 25 гитлеровцев. Иван Кустов лично в этих боях уничтожил 27 фашистов. Достоин звания Героя Советского Союза».

Кроме Кустова звание Героя Советского Союза получили и двое его подчиненных: командир взвода лейтенант Герасим Киробев и пулеметчик Геннадий Ворошилов. Так в один день в роте Кустова появилось три Героя Советского Союза.

Лавина стали и огня

Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!..

Меч – это блицкриг. Фашисты получили свой блицкриг – молниеносную войну на финише. Такое им не снилось и в дурном сне. После поражения вермахта немецкий генерал Ф. В. фон Меллентин писал о Висло-Одерской стратегической операции: «Русское наступление развивалось с невиданной силой и стремительностью… Невозможно описать всего, что произошло между Вислой и Одером в первые месяцы 1945 года… Европа не знала ничего подобного со времени гибели Римской империи» [56]56
  См.: Меллентин Ф. В.Танковые сражения 1939–1945 годов: Боевое применение танков во Второй мировой войне – http://militera.lib.ru/h/mellenthin/index.html


[Закрыть].

Это сказал автор, которому незачем что-либо преувеличивать. Я готов целиком и полностью подтвердить правильность оценки этой обстановки.

В наступлении мы не отличали дня от ночи. Нас, пехотинцев, в снежной мгле обгоняли танки, конница, сутки за сутками пролетали в кошмарах безостановочного движения. Продолжая наступать, наш полк прошел сквозь селения Литчизну, Завады, Выгоду, Боровины и другие населенные пункты. Боровины остались чуточку в стороне, и здесь, на пространстве, покрытом мелколесьем, от перебежчика-поляка, служившего фельдфебелем в вермахте, мы узнали, что против нас идут сводный полк СС и батальон полевой жандармерии. Сведения эти подтвердила и наша конная разведка. Предстоял встречный бой.

Командир полка приказал выдвинуть вперед и на фланги артиллерию, бронебойщиков и пулеметы. Командиры батальонов рассредоточили стрелковые роты. Батарею Александра Буймова, его 76-миллиметровые пушки, прикрыли 8-я и 9-я роты и взвод пешей разведки. И мы сразились с эсэсовцами.

Бой длился четыре часа. Наш полк вышел победителем. Были убиты 110 вражеских солдат и офицеров, многие были ранены, девять солдат противника сдались в плен, остальные рассеялись по лесам. Когда стрельба прекратилась, появились местные мужчины и женщины с торбами. Через фельдфебеля мы им передали, чтобы они занялись ранеными фрицами. Фельдфебель начал с ними разговаривать, о чем-то спрашивать, а нам сказал, что сюда уже вызван отряд из «холопских батальонов» (что-то вроде местного ополчения. – В.С.). Фельдфебель попросил нас насовсем отпустить его к полякам. Мы его охотно отдали, охарактеризовав: «Надежный. Славянин. Наш человек».

Трофеи подобрали солидные. Взяли пять 75-миллиметровых пушек, десяток минометов, около ста повозок с боеприпасами и продовольствием, три автомашины «БМВ» и грузовик.

А совершенно редким трофеем стало еще и боевое знамя полка СС. Автоматы «шмайссер» растащили поляки. «Не зря немцы называют поляков гиенами поля боя», – ворчал Бушин.

Боем руководил, находясь в батальонах, полковник Артемов. Умело и решительно действовали начальник разведки Полтавец, командир 3-го батальона Боровков, командир разведвзвода Рогачев и другие командиры. И рядовые проявляли чудеса храбрости. Они герои? Безусловно. Докладывая об этой операции, начальник штаба полка Маноцков запросил штаб дивизии насчет возможности награждения отличившихся. Есть и те, кого надо отметить наградами посмертно. Ответ разочаровал майора, и его худое лицо с впалыми щеками помрачнело. В телефонной трубке прозвучали слова: «Не надо. Это не бой, а стычка с противником. Бои будут потом».

Мы не забыли слово «потом». Потом в наградных документах, в реляциях мы упоминали село Боровины. Оно занесено в «Журнал боевых действий» полка.

В городах и крупных селениях, местечках, хуторах нас поляки встречали радостно. Если город, то на улицы выходили люди с флагами стран Объединенных Наций. Наши воины быстро разучили мелодию и слова польского гимна «Марш Домбровского» [57]57
  В этом марше есть такие слова:
Еще Польша не погибла,Доколь живы будем…Все, что прежде потеряли, —Саблями добудем…  Благодаря победам Красной армии над фашистской Германией Польское государство получило 108 тысяч квадратных километров территории, не принадлежавшей ей до войны. Это четыре Крыма! Везет же людям! А у России, у «наследников» Победы, отобрали Крым с его диорамой «Оборона Севастополя». Что сказал бы о нынешних правителях России светлейший князь, генерал-фельдмаршал Г. А. Потемкин-Таврический?


[Закрыть]. Валентин Михеев, командир роты автоматчиков, ехал с автоматом и гитарой в карете, раздобытой в богатой усадьбе, на вороных конях. При исполнении им «Марша Домбровского» поляки ликовали.

Мы, однако, чувствовали, что часы праздника продлятся недолго. Зазевавшихся порой настигали пули. Командир полка потребовал отбросить кареты, вороных и спешиться. Без дисциплины пропадем. Вскоре полк пересек линию мощных долговременных фортификационных сооружений, возведенных во время Первой мировой войны.

Холмистую местность здесь рассекли «зубы дракона» – линии противотанковых надолбов и рвов. И тут же – несокрушимые казематы, крепости с подземными пакгаузами и капонирами из железобетона. Из этих гнезд врага можно было выкурить только с помощью тяжелой артиллерии, огнеметов; и бутылки с коктейлем Молотова здесь пригодились бы.

На 1-м Белорусском фронте был 516-й отдельный огнеметный танковый полк; ожидалось, что огнеметчикам найдется работа. Эти танкисты обычно действуют вместе со штурмовыми батальонами. Но, слава богу, фашисты той линией не воспользовались. Предпочли не задерживаться.

Здесь сделали краткую остановку бронетранспортер и «виллис» командарма. По поручению Берзарина ближние доты осмотрели сведущие в фортификационном искусстве офицер Андрей Полторак и саперы. Выслушав информацию А. Ф. Полторака, генерал Берзарин заметил:

– «Зубы дракона» мертвы. Видно, зуавов-смертников в Третьем рейхе не нашлось. Вся суть дела не в бетоне, а в живом существе по имени «человек»…

Немцы ретировались поспешно, но все же чья-то рука успела (видимо, рука предателя-власовца) черной краской на серой бетонной стене вывести крупно: «Смерть разбойникам Жукова!»

Мы восприняли эту грозную фразу как комплимент.

Как же они выглядели в натуре, эти «разбойники»? Ответим вкратце. Чтобы далеко не ходить за примерами, давайте вернемся к факту, о котором рассказал в своих воспоминаниях ветеран войны Владимир Жилкин. Офицер 771-го артполка поведал нам о трагедии, о захвате в десятых числах января фашистами ефрейтора Козуры из боевого охранения.

Командир дивизиона поручил тогда офицеру Жилкину в ходе боевых действий на Магнушевском плацдарме попытаться выяснить судьбу ефрейтора. Начало письма Владимира Жилкина уже изложено. Далее офицер-фронтовик вспоминает:

«Я пошел на поиск следов Козуры не один. Со мною шел рядовой Тлегенов Муса (он казах, просил называть его русским именем Миша). Так вот Миша, помогая мне искать сборные пункты для немцев-военнопленных, охранял меня. Но, не доходя до Пилицы, Мишу ранил фашистский автоматчик. Я кое-как довел его до медпункта, как оказалось, принадлежавшего 301-й дивизии. Медики моего Мишу взяли. И теперь я мотался один, ища немцев-пленных, воевавших в окопах возле наших батарей, у селения Осемборув. Очень обрадовался, что одного такого нашел. Немец-телефонист сдался русским в плен утром 14 января, при прорыве обороны. Телефонист перед сдачей в плен присутствовал при допросе ефрейтора. Козура был окровавлен, говорить не мог, только просил воды. Просил пить, а обер-лейтенант добивался сведений о вновь прибывших на плацдарм войсках. Авиация их обнаружила. Козура повторял: “Пить, пить”. Ничего не добившись, фашистский офицер сказал другому немцу, наверное, врачу, чтобы тот умертвил ефрейтора, в блиндаж принесли медицинские инструменты, ефрейтору стали делать уколы, несчастный закрыл глаза, по его щекам потекли слезы, и он умер. Где он похоронен? Этого немец-телефонист не знал».

Ефрейтор Козура! Славный воин-жуковец! Таких враги называют «разбойник» – «Rauber». Но он – герой-патриот России! Такими гордится наша ненаглядная родина.

«…“На допросе ефрейтор назвал свое имя: ‘Иван’, шептал слова молитвы. И я тогда решил выбрать момент и сложить оружие”, – признался мне немец-связист» – этими словами заканчивает свое письмо полковник-фронтовик В. А. Жилкин.

Наступление

Дату вступления войск 5-й ударной армии 1-го Белорусского фронта на территорию коренной Германии можно назвать точно: 27 января 1945 года. В этот день на пути следования наших частей в городе Лукац-Крейц мы прочли надпись на фанерном щите, прибитом к телеграфному столбу:

«Вот она, проклятая Германия!»

Выступив из Магнушева 14 января 1945 года, мы к 28 января преодолели более 500 километров. С боями, по бездорожью, сквозь ветер и снегопад. «Пехота – царица полей» – красиво звучит. Но какой тяжкий ратный труд был взвален на матушку-пехоту! Никогда не забуду одни страшные сутки марш-броска. До цели, до села Эшенбуш, надо было преодолеть что-то около 60 километров. Шли проселками и перелесками, в условиях густой снежной метели. Каждый боец был нагружен, как верблюд. Что нес солдат? Вещмешок с предметами личной гигиены и с суточным пайком. Имел набитую патронную сумку, винтовку или автомат, несколько ручных гранат. На салазках обычно волокли ящики с минами, станковые пулеметы.

У меня, офицера, этого добра не было. Я шел пешком, ведя лошадь на поводу. Проходили черные пустые селения, лесные чащи. Наконец-то показались какие-то огоньки, скопление транспорта, орудия. Эшенбуш! Шли очень долго, а достигли поселка после полуночи. Я полностью потерял способность передвигаться. Ординарец взял мою лошадь и пошел искать хозвзвод, чтобы лошадь накормить, а я, отпустив его, забрался внутрь какого-то помещения, где при свете керосинового фонаря спали вповалку люди.

Кто-то уступил мне место в углу, где я сел на пол. Нет, я не уснул – я просто потерял сознание. Очнулся примерно через четыре часа. Разбудил меня запах нашатырного спирта. Это так будил меня штабной шифровальщик лейтенант Жевак. Он смеялся. «Штаб дивизии срочно требует донесение о потерях!» – объяснил он мне свой поступок.

Я разыскал наш «зуммер», переговорил с подразделениями. Мне дали цифру – потеряно девять человек. Кроме того, недосчитываемся одного офицера. Этот политработник прислан нам всего месяц назад. Весьма заметен был: колоритен – в белом полушубке и коня подобрал белой масти. И вот потерялся. С солдатами – ясно, кого-то, оторвавшегося, подберет другая часть. А кто-то, обессилев, упал в буерак-колдобину, и его замело снегом. Но куда девался офицер? Спросил о нем лейтенанта-смершевца. Контрразведчик шепнул мне: «Известно одно. Этот Дуков неделю назад в фольварке дамами интересовался». Продолжать разговор не стали. «Юбочную» версию подтвердил заместитель командира полка по политчасти майор А. 3. Суслин. При разговоре с глазу на глаз он начал философствовать: мол, на пути воюющих больше всего страдают курица и женщина. И заключил: «Дуков вляпался».

– Погоны сорвали? – спросил я.

– Хуже, – ответил майор и пальцем коснулся своего виска.

Я понял так: подозреваемым в изнасилованиях занялись сотрудники Смерш. И у Дукова другого выхода не нашлось. Когда кончилась война, мне пришлось отвечать на письма родных Дукова. Они вполне резонно требовали конкретного ответа. А что наш штаб мог им сообщить? Жалко ведь родственников, они потеряли близкого человека. Мы послали в райвоенкомат, который призвал его в армию, извещение-похоронку: «В такой-то местности пропал без вести». Это была моя инициатива.

Эшенбуш – первое селение, откуда жители-немцы не успели бежать. Мы, офицеры, проследили, чтобы жителей солдаты не обижали. И в штаб жалоб не поступало. Тогда при различных ЧП сигнал мог дойти до прокуратуры, до Смерш. Случай с Дуковым показал, что только одно разбирательство может оказаться роковым.

И все же бойцы вступали с населением в общение. Мой связной, ушлый саратовчанин Алик Циммерман, как оказалось, умеет бегло разговаривать на немецком языке. И людям это понравилось. Когда, отдохнув сутки, мы отсюда уходили, Алик рассказал мне, что хозяйка дома, где он ночевал, подобрала ему невесту и уговаривала его остаться в Эшенбуше бургомистром.

– Ты немец? – спрашивали его женщины.

– Нет, я русский, – отвечал Алик. – Но я в школе учил немецкий язык, не щадя живота своего.

Алик объяснил происхождение своей фамилии. Она – придуманная. У него рано умерли родители, с шести лет бродяжничал. Какой-либо официальной бумажки с фамилией не имел. Определили в сиротский дом, где директором был российский немец. Безымянным детям, попавшим ему под опеку, он присваивал фамилии, одного сорванца записывал в книгу учета под фамилией «Бетховен», другого «Шиллер», третьего «Бисмарк». Алику досталась кличка «Циммерман». В районо директору потом сделали замечание. Должны же быть у бродяжек родственники, их искать надо. Тогда и фамилии не придется выдумывать.

…Не хотелось уходить из гостеприимного Эшенбуша, но надо. С войной надо закругляться.

Одер – река германской судьбы

В тот переход по бетонной автостраде мы быстро одолели 20 километров. Подошли к городу Фридберг. Перед нами через город прошли наши авангарды. С балконов зданий, над магазинами, различными учреждениями свешивались белые и красные полотнища. Город обстреливался, но значительных разрушений мы не увидели. В лесных колках, куда проникли наши разведчики, взяли бродячих пленных до сорока человек. Они напоминали дезертиров и сами в этом признавались. Валялось немало военной техники. Ее пересчитывали, чтобы отчитаться перед вышестоящими штабами. Исправные грузовики – вот что ценилось. Поэтому верблюдов и лошадей в подразделениях наших поуменьшилось.

Из Фридберга, не делая передышки, пошли на город Нойдамм. Знали, что в Нойдамме засел немецкий гарнизон, есть артиллерия и танки. Об этом предупреждали пленные. Это серьезно, предстоит бой. По пути к этому городу попалось селение Хоккенвальде. Но оттуда за час до нашего появления вышел полк 94-й гвардейской дивизии. Селение горело. Мы узнали, что в окрестностях Хоккенвальде убит полковник Г. Н. Шостацкий. Шофер его вездехода принял вооруженную группу немцев за своих. Печально… Наверное, сплоховала разведка. Как это опасно – допустить беспечность.

Достигнув фольварка Бар с кирпичным заводиком, нам пришлось остановиться. Со стороны заводской трубы сначала дал несколько очередей крупнокалиберный пулемет, потом его сменил ручной Мг-34. Вдруг сбоку из оврага картинно выскочила группа конников. На всадниках черные черкески с алыми башлыками, головы увенчаны кубанками. Казаки лихо проскочили сквозь огненную полосу и исчезли. Меня «ансамбль» развеселил. К чему эти черкески? Перестреляют, как куропаток. И откуда храбрецы? Уж не разведчики ли из 94-й?

– Нет, – пояснил находившийся рядом со мной Николай Полтавец в такой же кубанке. – Пожалуй, это ребятки из кавкорпуса генерала Белова. Вчера я на соседней магистрали видел их эскадроны, они вихрем неслись вместе со снежной бурей.

А кирпичный заводик не умолкает, строчит. Комполка приказал батарее 76-миллиметровых пушек Буймова уничтожить пулеметные гнезда. Артиллеристы свое дело знали. На завод было послано до десятка снарядов. И огонь прекратился. Над заводом поднялся огненный столб.

Преодолели еще пару километров пути. Навстречу мимо нас по направлению в тыл по шоссе двигалась цепочка тридцатьчетверок. Передний танк остановился. Открылся люк, и оттуда выбросили записку. Подобрали мы ее и прочли: «Город занят немцами. Там наших нет. У нас другая задача».

Танки, обдав нас гарью, укатили.

А вот уже краснокирпичные, краснокрышие дома в четыре – пять этажей. После некоторых мер по подготовке к штурму города бой за Нойдамм начался.

Баррикад не было, стреляли из подъездов, с крыш. Наши пехотинцы отвечали огнем, перебегая от дома к дому, продвигаясь к центру города, к кирхе, к ратуше. Фашистов выбили с окраины, они отступили. В черту города, на мостовую выехали наш обоз в конских упряжках, санитарные повозки. И это было ошибкой. А на войне за ошибку чаще всего расплачиваются кровью.

Как оказалось, на городской площади у ратуши разместилась батарея немецких зенитных орудий «эрликон». Пушки стали бить настильным огнем вдоль улиц. Телеги разнесло в щепки, бились в упряжах на асфальте раненые лошади. Погибли и попавшие под огонь ездовые, часть медперсонала.

Когда же наш штурмовой отряд прорвался к «эрликонам», обнаружилось, что там, у вычислительных устройств, суетятся женщины в униформе солдат вермахта. С ними поступили без жалости, никого не пленили. На войне как на войне! Они, эти зенитчицы, выполняя приказ своего командира, действовали, как железные винтики «эрликонов»; они приняли смерть достойно. Никто не услышал ни воплей, ни визгов.

Немцы раньше славились прочностью семейных устоев. Они писали и говорили, что место женщины в жизни – в трех «к»: «кюхе» – «киндер» – «кирхе». Гитлеровцы нашли ей четвертое место – у «эрликонов».

С Нойдаммом покончено. Привал. Еще привал. Что у нас впереди? Впереди – река Одер. За Одером – городок Гросс-Нойендорф. Наша задача – занять Гросс-Нойендорф. В «Воспоминаниях солдата» генерал вермахта Гудериан не мог не сказать об одном крупном событии той войны: «1 февраля у Кюстрина русские вышли к Одеру…»

Наши войска вышли к Одеру не только у Кюстрина. Нашими войсками был занят берег реки протяженностью до 30 километров.

Части и соединения 5-й ударной армии первыми из войсковых объединений 1-го Белорусского фронта, сокрушив приодерскую вражескую оборону, завязали сражение непосредственно на Одере. 31 января – 1 февраля 248-я стрелковая дивизия (Н. 3. Галай), 89-я гвардейская дивизия (X. Ф. Есипенко), 94-я гвардейская дивизия перешагнули этот мощный водный барьер для того, чтобы закрепиться на захваченных плацдармах. Форсировали Одер с ходу, без инженерных средств, под огнем врага, по ненадежному льду, разбитому авиацией и артиллерией противника.

В это время маршал Г. К. Жуков передал генералу Берзарину и военному совету армии письмо-обращение:

«…На 5-ю Ударную армию возложена особо ответственная задача – удержать занимаемый плацдарм на западном берегу реки Одер и расширить его хотя бы до 20 километров по фронту и до 10–12 километров в глубину.

Я вас прошу понять историческую ответственность за выполнение порученной вам задачи и, рассказав своим людям об этом, потребовать от всех исключительной стойкости и доблести.

Желаю вам и руководимым вами войскам исторически важного успеха.

Г. Жуков».

Ответом на эту просьбу могло быть только дело.

Военный совет армии призвал бойцов, сержантов, офицеров и генералов: «Основным законом каждого солдата, офицера и генерала, ведущего бой на плацдарме, должно быть – ни шагу назад!»

Командный пункт маршала Жукова с начала февраля размещался в городе Нойдамм. Оттуда и было доставлено в нашу армию жуковское письмо.

Обстановка отчаянная. Наступая таким темпом, войска выдохлись.

Маршал Жуков, обращаясь к Берзарину с письмом, просит генерала и его людей, не полагаясь на подкрепления, удержать завоеванный плацдарм. Завоевала его в ночь с 1 на 2 февраля прежде всего наша 248-я стрелковая дивизия. На мою горемычную долю выпало непосредственное, личное участие в том страшном бою, когда дело доходило до использования гранат и штыков. Расскажу в деталях, как дрались мы за этот плацдарм.

…Утро 1 февраля 1945 года. Мы на марше, в душе – черно. И потому, что погребли несколько однополчан в Нойдамме, в том числе и одного врача. И потому, что впереди зловещий Одер. Погода похожа на весеннюю. Пасмурно. Поля подтаивают. Достигли Фюрстенфельде, где сделали привал. Главный наш снабженец расщедрился, распорядился приготовить после первого и второго блюда еще и крепко заваренный чай с сахаром вволю. Мы отгоняли от себя ту мысль, что, возможно, ужина не будет.

Надеяться нам не на кого. Шоссе пустынно – только наш полк. Полк движется в авангарде. Все шагают, и всем тоскливо, и это понятно. Впереди нас – рубеж, Одер, а за ним – Берлин. Ведь там – Верховное командование самой сильной армии в мире, там – мощь, там – сам Адольф Гитлер. Слева и справа, где-то тоже движутся такие же, как наш, стрелковые полки, измотанные в походе, они идут такими же полями и перелесками. Бронетехники не видно, и артиллерии, кроме полковой, – нет.

Природа послала плохую видимость, небо закрывают тучи. В этом – спасение. Немецкие «юнкерсы» стали появляться чаще. Снизившись, они сбрасывают на магистраль бомбочки, дают пулеметные очереди. Отваливают в сторону – боятся наших зенитных пулеметов.

Несколько часов я в седле. Устал, но и идти пешком не хочется. Догнал меня на своей киргизской лошадке майор Косяк. По солдатской терминологии – «Бабай», то есть дедушка. Как я уже сказал, наш главный снабженец. Ему под пятьдесят. Конармеец в Гражданскую войну.