Текст книги "Берзарин"

Автор книги: Василий Скоробогатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Мы будем во флагманской группе. Она будет действовать с больших высот, 7–7,5 тысячи метров. Там меньше опасности, перехвата «харрикейнами». Не достигает огонь зениток малого калибра. Сопровождают нас, «лунатиков», истребители Ю-88.

– «Лунатики»? – спросил Братко.

– Да. Ты же их видел. Это самолеты, на которых намалевана эмблема – силуэт филина.

– Трудно мне будет? – спросил Братко.

– Не очень… Проделать несколько манипуляций… Наложить перекрестие прицела на объект бомбометания, с учетом поправки на ветер и удерживать в таком положении, пока машина не достигнет заданной высоты. А затем… на кнопку сбрасывания бомб. И сразу же – выход из пикирования.

– А что получится у того болгарина?

– Шайзефлигер… Позорная кличка. Дерьмовый летчик. Но и такие нужны. Не у всех же железное сердце. Оно у избранных…

– Питание? – спросил я Гавриила.

– Мне нравилось. Калорийно, вкусно. Запомнился первый обед. Передо мной была тарелка вареного гороха с мелко нарубленными кусочками свинины. Иной раз проголодаюсь – вспоминаю такое блюдо – оно серо-зеленого цвета, повторяю, сытное, вкусное.

Взаимоотношения с немцами были нормальными. И все же нашего земляка не покидало чувство, что он находится в чужеземном рабстве. Периодику стажерам доставляли аккуратно, стоял в комнате и радиоприемник. Но Гавриил изданий в руки не брал, радиоприемник не включал. Этому правилу он следовал, чтобы лучше сохранить зрение, не слышать словесной мути о происках англо-американских плутократов, о превосходстве одной расы над другой, об исторической миссии Германии и прочем «возвышенном». На досуге читал справочники, словари, смотрел фильмы и кинохронику.

Иногда к летчикам приходили высокие чины и люди в штатском. Однажды Братко видел Геринга, приезжавшего к стажерам с Мартином Борманом. Немецкий ас Хайнц Грауденц (асом в Германии считается летчик, сбивший не менее пяти самолетов противника) шефствовал над стажерами-иностранцами. Он объяснил, что немецкие авиаторы глубоко уважают Геринга. Он – ас, молодым офицером летал на «эльфауге», не в ладах с Гиммлером, выступал против концлагерей.

Некоторое время стажеры-иностранцы летали с инструкторами, потом их включили в экипажи.

После нескольких тренировочных полетов на двухмоторном бомбардировщике Хе-100 инструктор сказал, что надо готовиться к боевым вылетам.

Первый и последний для Братко вылет состоялся в марте 1941 года, объектом бомбового удара стал район Лондона. Его экипаж Хе-100 состоял из шести человек.

Штурмовая эскадра «юнкерсов» и «хейнкелей» из семнадцати машин, следуя на высоте три тысячи метров, достигла своего объекта в полночь. Впереди шли истребители прикрытия. Черноту весенней ночи вдруг разрезали кинжалы прожекторов. А внизу заполыхали огни пожарищ. До того как эскадру настиг заградительный меткий и сильный огонь зениток, Гавриил увидел в небе перекрестия снопов яркого света и кувыркающиеся крестики самолетов. Ждали «харрикейнов» – английских истребителей.

Проводя противозенитный маневр, штурмовики поднялись до 7,5 тысячи метров и разгружались от бомб с горизонтального полета.

К эскадре дотянулись снаряды мощных зениток. Справа и слева – черные хлопья зенитных разрывов.

Самолет Братко сбросил бомбовый груз на какое-то скопление построек, где уже разливалось огненное море и поднимались столбы дыма и гари. Сразу же машину сильно тряхнуло. По сигналам командира он понял, что взрывом зенитного снаряда их самолет поврежден. Загорелся правый мотор. Поднялся над машиной дым. Замолчал пулемет стрелка.

Командир резко бросил машину в боковое скольжение. Дым исчез. Дальше самолет шел на снижение к береговой черте. В сполохах огня она была видна. Спустя несколько мгновений в наушниках стажера прозвучала команда – покинуть самолет. Ясно: вот-вот взорвутся бензобаки. Взорвется машина. Прыгая из самолета, наш стажер ударился о хвостовую конструкцию. Показалось, что треснул коленный сустав, ногу и все тело пронзила острая боль. Парашютная система сработала, а приземления он не помнил.

Очнулся Гавриил в помещении, на досках, покрытых серым полотнищем. Ему сделали уколы. В зале были люди, говорившие на малопонятном языке. У Братко хватило познаний, чтобы определить: произносятся фразы голландские. Значит, он спасся, избежал английского плена. На санитарной авиетке его доставили в Берлин.

Из уст Братко я услыхал названия мест, хорошо мне знакомых. Дёбериц, Олимпишесдорф. В Олимпишесдорфе – крупный военный клинический госпиталь. Туда и попал раненый советский летчик-стажер.

– Как ты вернулся домой, на родину? – спросил я.

– Тут проблем не было. Мой инструктор и уцелевшие члены из «моего» экипажа навещали меня в палате, пока я не встал на ноги, приходили они и на Унтер-ден-Линден. Рассказывали мне, что, покинув горящий самолет, удачно приводнились у берегов Голландии. Правда, несколько часов находились в воде, в спасательных жилетах, пока их не обнаружил патрульный катер. Остались живы и еще будут летать на задания. Переживали за меня. Это были уже первые дни войны.

– Тебя не склоняли к измене родине? К предательству? – спросил я.

– Нет. Немцы, с которыми я общался, от души желали мне благополучного возвращения домой.

Скажу, что с обменом дипломатов и прочих лиц возникли немалые трудности. В Москве в германском посольстве находилось около сотни сотрудников, а советских граждан в Берлине – более тысячи. Немцы предлагали обменять своих на такое же число русских.

После нудного торга они наконец согласились с предложением посла Деканозова: обменять всех на всех!

Обмен состоялся на турецко-болгарской границе, на мосту на реке Марице близ турецкого городка Эдирне. Туда доставили персонал германского посольства во главе с господином Шуленбургом и советских граждан во главе с Владимиром Деканозовым. В Эдирне советских людей пересадили в новый железнодорожный состав. Под присмотром турецкой полиции наши люди добрались до границ Армении.

Гавриил Братко, истосковавшийся по родине, уже в поезде Баку – Москва жадно набросился на газеты. Сообщения с фронтов были правдиво-страшными. Огромные территории, в том числе и земли Украины, сдали, и они стонали под пятой германских оккупантов. Поэтому Гавриил Братко, вчерашний стажер, пройдя медкомиссию, отказался от дальнейшего лечения и попросил сразу же отправить его в авиацию действующей армии. Воевал Братко в должности командира эскадрильи до победного конца. Его эскадрилья закончила боевой путь на острове Рюген.

Изложенная выше история показывает, с какими сложными коллизиями доводилось сталкиваться в жизни моим одногодкам.

Как-то утром, проходя мимо обломков Ю-88, я заметил играющих детишек. Они таскали клочья желтой обшивки. Двое мальчишек из кусков фюзеляжа сооружали шалаш. Девочки с худенькими личиками резвились со скакалками. Давно не стриженный голубоглазый паренек приметил, что за ним наблюдают. Оставив у обломков самолета свой трехколесный велосипед, он подошел ко мне с недоверием и любопытством. Рассеянно заморгал глазами. Засветились молочные зубки.

– Вас волен зи? – осмелился он задать вопрос. (Мол, что вы хотите?)

Я спросил мальчика, как его зовут. Он ответил:

– Ганс.

Мы несколько лет проклинали «фрицев», «гансов»… И вот вижу я милого мальчонку Ганса. Я желаю ему добра. За ним – будущее. Каково оно? Нашему полку выделили место для патрулирования – Берлинер-Груневальд. Как это замечательно. Врач мне советовал прогулки в лесу. Лесной воздух – лекарство от нервных болезней. Лес – праздничный. Могучие сосны золотились на солнце. И еще там шумели липы, каштаны…

Отправляясь сюда, мы знали, что лес имел хозяина. Хозяином здесь был высокопоставленный вельможа гитлеровского режима, а именно – Геббельс.

Наша штабная машина свернула с шоссе, некоторое время двигалась лесом. Шлагбаум. Здесь уже наши часовые. Справа и слева на высоких постаментах – бронзовые олени в натуральную величину. Дальше – снова заросли. Мы остановились перед белым фронтоном геббельсовской виллы.

Вилла сильно пострадала, наполовину разрушена. Левое крыло дворца уцелело, а справа – остатки колонн, рухнувшие пролеты мраморных лестниц.

Старшим среди нас, штабных офицеров, был начальник артиллерии майор Борис Толстов. Он предложил осмотреть озеро, которое раскинулось перед нами. Озеро Шляхтензее. Майор взял меня за руку и, показывая на озеро, воскликнул:

– Вон орудуют наши!

Толстов уже побывал здесь на рекогносцировке вместе с полковым инженером Сергеем Бирюковым, командиром саперного взвода Иваном Кононенко. Решили обследовать этот район, тут есть места заминированные. Я поинтересовался, обследована ли саперами вилла. Толстов еще сведений не имел. Этим и занимаются сейчас бойцы на озере.

В сотне метров от берега плыли две лодки с бойцами. Командиром на первой лодке сам Иван Кононенко. Он стоит, выпрямившись на корме, длинным шестом прощупывает дно. Солдаты вглядываются в толщу воды – не мелькнет ли что подозрительное. Время от времени саперы извлекают со дна всякую всячину: на берег выгружены неразорвавшаяся мина, моток проволоки, кусок якорной цепи…

На сегодня работу решили прекратить, чтобы продолжить ее на другой день.

Иван Кононенко показал нам строения, где будут временно жить саперы и стрелковые подразделения, выделенные для охраны территории геббельсовской дачи.

Саперы наловили еще до нашего прибытия рыбы и угостили нас вкусной ухой. К вечеру мы вернулись в свой штаб, доложили командиру полка о той работе, которую ведут саперы.

Во времена, когда мы сражались на Днестре, в газетах промелькнуло сообщение какого-то пресс-агентства о бомбардировке англичанами Берлина и, в частности, Груневальда. При этом якобы бомбы угодили в дачу Геббельса. Прочитав информацию, я не особенно поверил написанному. Знал, что газетчики могут и соврать. Газетная ложь называется «уткой» [74]74
  В наши дни в прессе, радиопередачах, на телевидении, в Интернете и других СМИ часто попадается словечко «пиар». Что оно означает? Слово происходит от аббревиатуры PR– от первых букв английских слов «паблик рилейшен» («общественные связи»). Этим термином охватываются все способы «раскрутки» политических деятелей. СМИ, особенно телевидение, словом «пиар» характеризуют умение сотрудника СМИ пролезть в нужное место и к нужным людям, устанавливать связи и много чего еще. Существует еще «черный пиар», охватывающий войну компроматов, заказные статьи, теле– и радиопередачи, шельмование противников, распространение ложных слухов и др.


[Закрыть]. Побывав лично в лесу, увидев дачу Геббельса, я поверил той информации: видны и давние развалины, есть и свежие руины. Работала не авиация, а артиллерия. От развалин несло гарью и тлением.

В комнату ко мне постучали. Я отозвался. Вошел Борис Толстов. Он предложил завтра ехать на озеро Шляхтензее не автомашиной, а на мотоциклах. Я отказался. Беда с этими мотоциклами. Они сводят наших офицеров с ума. Четырех своих офицеров мы похоронили, а с десяток остались калеками. Я решил предложить командиру полка проект приказа, запрещающий офицерам полка пользоваться мотоциклами.

Полковник С. Г. Артемов приказ о мотоциклах подписал без особого энтузиазма. Мне сказал:

– Запретами, мой дорогой, мало чего добьемся. Есть потребность организовать курсы мотоциклистов и шоферов. Следовало бы при этом создать экзаменационную комиссию. Тогда бы мотоциклетная аварийность сократилась. Выехав на трассу на своем БМВ, я однажды, в плотном потоке машин, мчащихся с огромной скоростью, увидел обгоняющего всех нас американского мотоциклиста из МР – военной полиции. Негр вырвался вперед, лавируя среди всех видов транспорта на магистрали. При этом он, сидя в седле своего железного коня, курил сигару. Руль находился в одной руке. Вот это – класс езды!

Артемов сказал мне, что многие офицеры и сержанты, готовясь к демобилизации, хотят увезти с собой домой даже изношенные «цундаппы». Отличные машины. Они очень пригодились бы в российской глубинке, где царит бездорожье. В коляску можно погружать картошку, капусту, различную мелочь.

Сам Артемов, имеющий за плечами семь классов неполной средней школы и краткосрочные офицерские курсы, слетал в Москву, в академию. Собеседования не выдержал и теперь тоже живет с чемоданным настроением. И с начальником штаба полка майором Вениамином Маноцковым мы скоро тоже распрощаемся. Он лег в госпиталь. Обострилась стародавняя болезнь горла. Потерял способность есть, пить, даже разговаривал только шепотом. Так что мне обеспечена участь «врио» – временно исполняющего обязанности выбывшего из строя начальника. Меня эта перспектива совсем не обрадовала.

Перестрелки закончились. И во всю мощь заработали канцелярии, в том числе и военные. Командарм Берзарин распорядился, чтобы мы представили к правительственным наградам, орденам и медалям всех участников боевых действий на пути от Одера до Берлина и штурма Берлина. А это – многие сотни реляций. И каждая должна соответствовать статусу награды и форме. Работники штаба, его строевой части, трудились чуть ли не круглосуточно.

Одновременно разрабатывалась документация – на увольнение в запас военнослужащих старших возрастов. Надо было уволить женский персонал. Такая работа проводилась и в высших штабах. Касалась она и тех особ, которых солдатская молва именовала ППЖ. Переводилась эта аббревиатура как «полевая походная жена». Для них во фронтовом стрелковом запасном полку создали особый лагерь – не всякий большой чин, избавляясь от ППЖ, опускался до того, что отвозил свою временную подругу в общую команду отправляемых на родину солдат. Кто побывал в этом «лагере», запомнил печальные лица «вдовушек». В нашем полку не было ни одной ППЖ. Были только пары, вступившие в брак по любви. Артемов имел жену, врача нашей санчасти, начальник оперативного отдела штаба дивизии Анатолий Щинов женился на девушке из медсанбата, наш начальник продфуражного снабжения Сеня Гульман женился на медсестре Жене Новиковой… Все такие молодые семьи я не стану перечислять. Только комдив отвез свою подругу в лагерь. Она, Галя Сукачева, связистка, приехав в Харьков, ушла в церковную среду, в христианскую общину. Там матушка Галина стала простой монахиней. Она – «отставная генеральша», приняв постриг, продолжала любить своего временного покровителя и, простившись с ним, отказывала женихам, в повторный брак не вступала. А женихи находились. Среди них были молодые, перспективные парни. Мать хотела видеть свою дочку счастливой. «Надеялась, что ты привезешь с фронта мне внучонка», – причитала она. Не дождалась. Галя не уступала. Отвечала матери: «Сердцу не прикажешь». Как связистку мы Галину уважали, она была внимательна и добропорядочна. Долго звучал в ушах ее приятный голос: «Я – “Волга”, я – “Волга”»…

Стрелковые части переводились на механизированную тягу. И потому конский состав предстояло отправить в народное хозяйство. Мы разработали маршруты отправки коней своим ходом через территорию Польши. Там создали систему конных депо для отдыха перегоняемых лошадей. Туда завезли корма, дежурили ветеринарные работники. Польское бандитское подполье нападало на такие пункты, и в такой стычке был убит Герой Советского Союза майор Скопенко. На Дону я некоторое время находился в его подчинении. Хороший был человек, храбрый воин.

Отлучиться из штаба полка я не имел возможности несколько дней. Только ночами, отправляясь ко сну, вспоминал берега Шляхтензее, которые цвели всеми цветами радуги. Один раз саперы прислали на нашу кухню центнера два рыбы. В тот день повара накормили нас ухой.

Пообедал в офицерской столовой и навестивший нас районный комендант Григорий Бушин. Он спросил меня, почему я, представив его Константину Симонову, ушел. Ведь Симонов хотел со мной переговорить о своих издательских планах. Бушин сообщил, что Симонов просил его передать мне, что он и его друзья, военные корреспонденты, имеют намерение выпустить в Москве не меньше трех сборников под названием «В редакцию не вернулся» [75]75
  Политиздат выпустило три сборника очерков «В редакцию не вернулся». В первом сборнике напечатан мой очерк «Без газеты жить не могу» – о погибшем корреспонденте дивизионной газеты Константине Воронове (см.: В редакцию не вернулся: Сборник. Т. 1. М., 1964. С. 217–225). Во втором сборнике – мой очерк (в соавторстве с А. Хамидуллиным) «Сын коммуны» – о журналисте Ниязе Абдрашитове (см.: В редакцию не вернулся: Сборник. Т. 2. М., 1967. С. 199–208).


[Закрыть]… Это очерки о журналистах, погибших на полях сражений. Симонов ждет от меня материал для первого такого сборника. Я напомнил Бушину имя Ольги Чеховой, о которой при мне заговорил Симонов. Бушин поморщился и, убедившись, что рядом никого нет, произнес хрипло:

– Эта коварная дама лишает многих покоя. Я назвал бы ее современной Матой Хари [76]76
  Мата Хари —сценическое имя нидерландки Маргареты Гертруды Зеле (1876–1917). В начале XX века завоевала шумную славу как исполнительница экзотических танцев, особенно во Франции, а также в Германии. В Первую мировую войну Франция и Германия стали непримиримыми врагами. Французская разведка использовала Мату Хари в своих целях. Но ее завербовали и спецслужбы кайзеровской Германии. Пришлось несчастной разведчице изворачиваться, оказывая услуги враждующим сторонам. История Маты Хари закончилась печально, ее предал близкий ей человек. Попавшая в жернова спецслужб, Мата Хари была безжалостно казнена во Франции. Ее трагическая биография интенсивно эксплуатировалась литераторами и киношниками. Григорий Бушин не мог не вспомнить имя героини шпионажа из эпохи его военной юности.


[Закрыть]. Много у нее общего с той шпионкой, которая так прославилась в годы Первой мировой войны.

Сравнивая Чехову с Матой Хари, Бушин не преувеличивал.

Кинозвезда Ольга Чехова и Смерш

Эмигрантка из России, Ольга Константиновна Чехова стала в Германии знаменитой киноактрисой, помимо этого имела певческий голос – меццо-сопрано. По-видимому, ее завербовал Владимир Георгиевич Деканозов, бериевский земляк. В Берлине он, матерый чекист, с легкой руки Вячеслава Молотова с ноября 1940 года сидел в кресле посла. Она активно служила нашей Чека, внедрилась в немецкое сопротивление нацистскому режиму. Сотрудничала с «Красной капеллой» [77]77
  «Красная капелла» – подпольная антифашистская организация в Берлине. Коммунисты и антифашисты организовали борьбу в подполье сразу же после прихода Гитлера к власти в 1933 году. Название организации дал абвер. Сначала их называли «Пианистами», если обнаруживали несколько участников – называли «Красной капеллой». Вот некоторые из лидеров и участников:
  Арвид Харнак– родился в 1901 году, из семьи потомственных интеллигентов. В 1924 году получил юридическое образование и докторский диплом. Также учился в США, получив экономическое образование. Стал убежденным марксистом-ленинцем. К 1936 году работал в различных государственных учреждениях Германии. Возглавлял организацию антифашистов.
  Харро Шульце-Бойзен– родился в 1909 году, внучатый племянник гроссадмирала фон Тирпица. Имел чин обер-лейтенанта, служил в имперском министерстве авиации. Второй лидер.
  Эрика фон Брокдорф(«Красная графиня») – родилась в 1922 году, жена графа Кая фон Брокдорфа, также участника Сопротивления. Служила в имперском бюро труда. Ее квартира неоднократно использовалась для радиосвязи с Москвой.
  Ильза Штебе(Альта) – родилась в 1911 году, журналистка, работала корреспонденткой в Варшаве, с 1939 года – в министерстве иностранных дел. Исключительно мужественная женщина.
  Ганс Копи– родился в 1916 году, токарь, основной радист организации.
  Члены организации имели разные убеждения и партийную принадлежность. Среди них были коммунисты, социал-демократы, пацифисты, христианские демократы, просто верующие люди и т. д.: например, коммунист Вальтер Хуземан и его жена Марта, полковник вермахта Эрвин Гертс, журналист Вильгельм Гуддорф, инженер Ганс Генрих Куммеров, скульптор Курт Шумахер и его жена Элизабет.
  Впервые их засекли в ночь с 25 на 26 июня 1941 года. Аресты и казни произошли в декабре 1942 года. Всего было вынесено 52 смертных приговора. Мужество героев… 28 из них были посмертно награждены самыми высокими боевыми наградами СССР.


[Закрыть], полковником Генерального штаба, графом Шенком фон Штауффенбергом и другими запредельно храбрыми людьми. Может, ей не совсем доверяли, но она оказывала им некоторые услуги [78]78
  Имя Ольги Чеховой встречается в мемуарах В. М. Бережкова, первого секретаря советского посольства в Берлине в 1940–1941 годах. Он писал: «…На больших приемах какой-нибудь новый слух облетал с молниеносной быстротой, хотя его, конечно, передавали под “строгим секретом”. Тут можно было познакомиться с крупными промышленниками, высшими представителями нацистской иерархии, с такими тогдашними кинознаменитостями, как Ольга Чехова, Пола Негри, Вили Форет. На таких приемах всегда было людно и шумно…» (см.: Бережков В. М.Страницы дипломатической истории. М., 1982. С. 37).
  С Ольгой Чеховой беседовал писатель Вадим Собко. Он записал с ее слов стихотворение, автором которого был Харро Шульце-Бойзен (один из лидеров «Красной капеллы»):
Перед последним рубежомМы подводим жизни итог.Спросим себя в этот час роковой:А стоило жизнь так пройти?Ответ один, он такой простой:Мы были на верном пути.Когда смерть держит тебя в когтях,Жить хочется, как назло.Но нет сожалений ни в мыслях, ни в снах:Нас правое дело вело.Топор и веревка нас не страшат —Не выигран ими спор.Пусть судьи суд свой неправый вершат,Не вечен их приговор.  Полковник Бушин сказал мне, что Ольга Чехова на его вопрос о том, как же она спаслась от ареста, пояснила: «Самое поразительное в истории “Красной капеллы” то, что в ней не нашлось предателя.Радиообмен. Это уязвимое место. Организация после первых арестов еще действовала более полугода, даже больше. Ведь были же события, обозначенные “20 июля”»… (полковник фон Штауффенберг 20 июля 1944 года совершил покушение на Гитлера).


[Закрыть].

При всем этом Ольга Чехова – талантливая личность, актриса от Бога. Обласканная властями, она появлялась в обществе фюрера и министра пропаганды, бывала в обществе людей, тесно связанных с Гиммлером и Канарисом.

Кинофильм «Любовь на ринге» с ее участием не сходил с экранов кинотеатров Третьего рейха. Когда наши войска ворвались в Берлин, ее разыскали и схватили агенты ОКР «Смерш». В багажном отсеке боевого самолета доставили в Москву. Там ею занимались могущественный шеф Смерша В. С. Абакумов и генерал НКВД В. Н. Меркулов.

Всеволод Николаевич Меркулов имел дар драматурга. Мало кто знал, что под псевдонимом Всеволод Рокк с пьесами выступает генерал внутренних войск! И Ольге Чеховой пришлось выслушивать его рассуждения о проблемах реализма в киноискусстве, о системе Станиславского. Остросюжетная драма Всеволода Рокка «Инженер Сергеев» стояла в репертуаре МХАТа и пользовалась немалым успехом у молодежи, особенно студентов технических вузов. В ней, кроме интриги, трудно было не усмотреть «большой политики». А интрига… Автору не пришлось высасывать ее из пальца, он жил в атмосфере гораздо более изощренных интриг и провокаций.

Ольга Чехова попросила текст пьесы у автора и накануне прочла ее. Она с похвалой отозвалась о сюжетной линии драмы. Насчет интриг… Меркулов в них сам запутался и при Н. С. Хрущеве на суде получил соответствующую статью УК РСФСР и был расстрелян.

И не только о системе Станиславского беседовали они. Меркулов сказал Ольге, что когда-нибудь он включит в свою новую пьесу сюжет о «разносе», который он получил 17 июня 1941 года от руководства. Под сомнение было взято агентурное сообщение «О. Ч.» о том, что «…все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР закончены, и удар можно ожидать в любое время».

Меркулов, правда, не сказал гостье дословно, что это был за «разнос». А произошло следующее. Его препроводительную записку по этому поводу украсила резолюция: «т. Меркулов может послать ваш источник к е… матери. Это не “источник”, а дезинформатор. И. Ст.».

Ольга Чехова осенила себя крестом. Взволнованно заговорила со слезами на глазах:

– Всеволод Николаевич! Клянусь. Моим источником там, в Берлине, был сам фюрер…

– Уточните, – усмехнувшись, попросил генерал.

Ольга вздохнула:

– Не хвастаюсь. Но от моих взглядов Адольф превращался в того простоватого ефрейтора его родного 16-го запасного баварского полка, среды обитания его окопной юности. Тогда связист Адольф Шикльгрубер получил Железный крест первого класса. В тот день конца мая 1941 года на нашем свидании я томно сказала Адольфу, что страшно тоскую по российской родне. В припадке нежности ему захотелось утешить мое чувство ностальгии. Сбиваясь, заговорил: «Дорогая, это произойдет очень, очень скоро». Он схватил мои руки и прижал к своей груди. Продолжил: «Мы разрешим проблему жизненного пространства для Германии не позднее 1943–1945 годов. А выступим в поход в четыре часа утра 22 июня. В воскресенье…»

Сказав это, Адольф страшно побледнел, задрожал…

Меркулов усадил взволнованную Ольгу Константиновну на диван. Налил ей стакан воды. Генерал-драматург прекрасно понимал ее состояние.

22 июня… Повтор наполеоновского числа повлек за собой эффект грозового разряда: актриса, в ту ночь страдавшая бессонницей, потеряла сознание. Привела ее в чувство горничная.

Меркулов доложил о беседах с актрисой своему руководителю Л. П. Берии. Большую часть из сказанного выше, правда, я узнал не от Бушина. И значительно позже. Полковник проинформировал меня только о поездке Ольги в Москву в общих чертах.

Через какое-то время выяснилось, что Чеховой в Москве делать нечего. Ее вернули в Германию и передали в распоряжение комендатуры генерала Берзарина. С ней беседовал Константин Симонов, но творческих точек соприкосновения не нашел.

Феномен доверия

Военный совет 5-й ударной армии, генерал Ф. Е. Боков пришли к выводу, что О. К. Чехова может принести комендатуре немалую пользу. Ведь стоит задача невероятной сложности – привлечь к сотрудничеству с советской администрацией в Берлине немецкую интеллигенцию. На ловца и зверь бежит. В наших штабах увидели знаменитую актрису. Ее связи с творческой интеллигенцией обширны. Ее лично знают многие артисты, художники, писатели, музыканты, композиторы, режиссеры. К ее слову интеллигенция прислушается. Она согласилась помогать.

Беседуя с Боковым, она поблагодарила политработников за доверие и заботу:

– Мне хочется помочь тем мастерам кино, например, кто боится, что с точки зрения содержания теряет все основные признаки искусства. Мы боимся, что восторжествует так называемая массовая культура. Западное общество ею болеет. Порой, понимая все это, мне становится страшно. Агрессивная музыка, высокие децибелы, слабые тексты. Нельзя допустить, чтобы ими была озвучена Новая Германия. Нужен духовный ренессанс.

Федор Ефимович заверил киноактрису, что она найдет коллег, которые активно будут работать вместе с ней.

Что предприняли? Актрисе вернули виллу, приведя ее в образцовый порядок. Она наняла персонал для обслуживания ее гостей. С реквизитом пока неважно, но это она берется решить самостоятельно. Она подобрала помещение для косметической фирмы, которую возглавит. Прически, маникюр, педикюр, массаж. Бомонд воскресает, а имя Чеховой завораживает. Бушин поведал мне, что материальная база для работы Ольги Константиновны создается. На первые встречи с ней уже приходили сценаристы, режиссеры, художники, с которыми она связана прежними знакомствами. Она устраивает обеды, а где обед, вечеринка, там и диспуты. Интеллигенция – штучный товар. Подход нужен.

Но есть у сотрудников комендатуры Бушина трудности, им требуется помощь. Возник досадный тупик. Во время таких дружеских приемов требуются деликатесы. Москва помогает, даже состоялся чартерный рейс. Привезли первосортные продукты, кондитерские изделия. Но…

Бушин стал мне говорить о коктейлях.

– На наших складах совсем нет вин. Ольга Константиновна и ее друзья не привыкли к разбавленному спирту… Что предпринять, ума не приложу, – сказал он.

Я опустил глаза. Этого мне еще не хватало – искать виноделов и виноторговцев для какой-то стервы. И мы расстались с Бушиным. Но он запомнил то, что я не ответил «нет!». Потому сказал мне: «Спасибо».

Мы нашли некоего господина, пивного барона, и тот согласился выполнить наш заказ. Но для этого нужен транспорт и требуются валютные средства для поездки во Францию. Там он найдет любые вина и в любом количестве. Его условия: возместить все расходы и обеспечить прибыль от этой акции в объеме 15 процентов суммы сделки.

С предпринимателем договориться не удалось по той простой причине, что мы не имели свободно конвертируемой валюты. О наших контактах с пивоваром я даже не стал информировать Бушина.

И надо же такому произойти! С озера Шляхтензее приехал полковой инженер и по секрету сообщил одному только мне о том, что его ребята обнаружили место, где хранятся немалые запасы винных емкостей, принадлежавших доктору Йозефу Геббельсу. Вначале я даже подумал, что инженер-капитан меня «разыгрывает». Я был просто потрясен. Приказал Бирюкову и его подчиненным этот факт сохранить в секрете. «Молчать всем!» – распорядился я.

Решил сначала разобраться, а потом докладывать командиру полка.

История находки оказалась простой. Саперы трудились, обследуя на лодках озеро. Конечно, Шляхтензее не Байкал, но зеркальная его гладь обширна. Траление в дальнем заливчике дало неожиданный результат: саперы зацепили деревянную бочку. Выволокли ее на берег, осмотрели и пришли к выводу, что наполнена она вином. Глубина озера вроде бы и невелика, до 15 метров, но пасмурная погода не давала возможности увидеть дно. Недалеко от места, где нашли бочку, наткнулись на ящики. Ящики с бутылками! В тот день извлекли более сорока ящиков.

Бутылки открывать не стали. Нашли в роще сторожку лесника-садовника. Один из саперов позвал этого немца. Пришел пожилой бюргер, помятый, в плисовых штанах и обуви военного образца. Производил впечатление невыспавшегося человека. Он, взглянув на ящики и бочку, подтвердил: да, это добро принадлежало хозяину дачи, его затопили в начале апреля – он сам был этому свидетелем. На глаза русским солдатам не стал лезть – все расскажет тогда, когда его попросят. Такое время теперь настало.

Лесник помог рассортировать ящики. Их пока вытащили всего лишь четыре десятка. В них – виски, джин, коньяки, ликеры, шампанское. На это указывают надписи на ящиках. А в одном ящике оказался обыкновенный немецкий шнапс. Двадцать бутылок.

– А что любил пригубить покойный хозяин дачи? – поинтересовался комвзвода Иван Кононенко.

Лесник, подумав, ответил тихо:

– Коктейли. Если хотите, я вам сотворю один из них…

Предложение вызвало одобрение. Саперы с живым интересом наблюдали, как это делается. Надо смешать в определенных пропорциях разные напитки. В данном случае потребовались вермут, фруктовая шипучая жидкость, виски. Тут надо было долить в стакан содовой… И лимон не помешал бы. Но чего нет – того нет. Кононенко разлил друзьям понемногу каждому. Напиток оценили по высшему баллу. У «дегустаторов» из уст вырывались фразы:

– Хайль! Доктор философии знал в напитках толк!

Кононенко политически только крякнул.

А шнапс саперов не привлек. Лесник посоветовал им начать с муската. Его, это вино, можно употреблять без отрыва от работы. Немец сбил сургучную печать, открыл пробку. И началось дегустирование. После этого саперы сообщили о находке своему начальнику, полковому инженеру Сергею Бирюкову. Тот доложил коменданту геббельсовского комплекса Борису Толстову. Роль участкового коменданта майору Толстову, начальнику артиллерии полка, понравилась. Он – астраханец, его отец служил егерем в Астраханском заповеднике, в приморской части дельты Волги. Майор любил рассказывать о своем детстве, о чудесных владениях его отца, где Борис рос и воспитывался. Борис ревностно взялся охранять всю живность на Шляхтензее, рыбные косяки в озере, лебединые вольеры и прочее, прочее…

… Мы с Сережей Бирюковым сразу же рассказали командиру полка о свалившихся на нашу голову неожиданных трофеях. Полковник Артемов не испытал радости от нашего сообщения. Докладывать в штаб дивизии? Начальников там много. И каждый начнет претендовать на свою долю. Заместители комдива, начальники служб, контрразведка…

Пойдут ненужные разговоры, вмешаются прокурор Сугак, председатель трибунала Эпштейн.

– Вот что, друзья, – сказал Артемов. – Не втаскивайте меня в эту эпопею. Договоримся так: вы мне ничего о трофейных ящиках не говорили и я от вас ничего не слышал.

– А полковнику Бушину сказать можно? – осторожно осведомился я.

– На фронтах Первой мировой войны была песенка «Погиб поручик от дамских ручек», – ответил Артемов. – В Польше калишская история Бушину вышла боком. Ты тогда его выручил. Что ж, выручай и теперь.

Да, калишскую историю я не забыл. Но тут другое дело – Бушин выполняет программу берзаринской администрации. Теперь у Бушина дипломатическая миссия.

На другой день я связался с полковником Бушиным и порадовал его информацией, что мы отпустим ему для кинозвезды Ольги Константиновны Чеховой необходимую ей продукцию. Бушин так обрадовался, что не находил слов для благодарности. Он настоял, чтобы не только он сказал нам «спасибо», но и лично несравненная актриса. Они приедут вместе. Не на автомашине, а на автобусе центральной комендатуры. Этот автобус не имеют права досматривать дорожные патрули.

Они приехали. Спутница Бушина, Ольга Чехова, оказалась женщиной средних лет, нормального роста, за стеклами очков – лучистые глаза. Имела вид подчеркнуто деловой женщины. Волосы были закручены в сложный крендель. Или это парик, или шиньон? Облачена была в белоснежную блузку, синий жакет. Черная юбка плотно облегала все, что положено облегать. Ухитрилась все же облачиться! А я боялся, что наша солдатня ничего ей не оставила. Рассказывают, например, что супругу японского посла совсем оголили. Посол, господин Осима, пожаловался прокурору гарнизона. Пришлось приносить извинения. Я представил гостям майора Толстова, которого артистка одарила сногсшибательной улыбкой.

Я не ошибся, решив, что для общения с именитой гостьей больше чем кто-либо подходит 33-летний артиллерийский офицер, майор Толстов. Рослый человек, вид солидный – форма на нем сидит щегольски, сапоги сверкают, соревнуясь с солнцем. Он умеет вести лирические разговоры. Но Бушин и Чехова торопились, им надо было без промедления возвращаться на виллу актрисы. Автобус солдаты быстро загрузили – вошло чуть больше десятка ящиков. И пара бочонков с вином.

Чехова, глядя в улыбающиеся глаза майора, рассыпалась в благодарностях:

– Извините, господин майор. Вы так любезны! Спасибо вам превеликое… – Ольга Чехова вся искрилась. – Я с мужем была здесь однажды. Кругом цвели чайные розы…

А он, не выпуская из своих ладоней ее рук, говорил, что ждет ее с полковником. Он хочет показать ей озеро, показать лебедей… И ящики он сохранит для нее…

Они укатили.

После этого я еще несколько раз видел Ольгу Чехову. Артистка не была и не могла быть одинаковой – и внешне, и внутренне. Но было и неизменное. Глаза ее искрились, но не лукавили. В общении с работниками комендатуры она была всегда мудрой, спокойной, откровенной. Несомненно, сравнивать ее с Матой Хари не следовало. И полковник Бушин, с которым мы обменивались мнениями, со мной согласился.

– Она, Ольга Константиновна, наша, родная, русская, – заключил Бушин.

Не стреляйте в белых лебедей!

А нас увлекла озерная романтика.

– Хорошо, что за озером и лебедями присматривает надежный человек, майор-артиллерист. Пушкари рассказывали, что он при танковой немецкой атаке как-то остался один со своей пушкой. Обрушил огонь на броню. И танки отступили. Вот какой он, – восхищенно рассказывал мой земляк минометчик Ваня Черненко. – А Груневальд сберечь надо. Чудесный у немцев получится оздоровительный лагерь. Случайных людей к лесу, к речкам и озерам допускать нельзя. Помнишь, до войны в нашем поселке назначили директором лесхоза мужика по фамилии Секира, то есть Топор. Что из этого вышло? Понемногу товарищ Топор чуть ли не все деревья изничтожил.