Текст книги "Мычка (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

Потянуло дымом, а мгновением позже послышалось потрескивание, с каким огонь вгрызается в щепки. Вновь зашаркали ноги. Незнакомец остановился рядом. Доносится сопение, воздух равномерно колышется от дыхания. Хозяин изучает гостя, или просто задумался? Так и хочется взглянуть хоть глазком, исподволь, из-под опущенных ресниц.

– Так и будешь притворяться, или уже наберешься смелости, глаза откроешь?

Мычка вздрогнул от неожиданности, распахнул глаза, всматриваясь в нависшую над топчаном фигуру. Незнакомец стоит расслабленно, руки скрещены на груди, в фигуре нет напряжения, что значит, нет и страха. На лице недовольство, но в глазах мерцают насмешливые искры. Мычка ощутил, как сердце забилось сильнее. Гибкая фигура, где больше хищной грации, чем могучей силы, тонкие черты лица, длинные, струящиеся по плечам волосы, и заостренные кончики ушей – родное племя!

Мычка вгляделся пристальнее, и сердце екнуло. Мужчина похож на прочих представителей племени, очень похож, но, в то же время, заметны разительные отличия. Волосы совсем не привычного цвета подрумянившейся на солнце травы, а смоляные, словно хозяин долгое время пребывал во мгле, и волосы до корней напитались тьмой. Глаза не содержат и капли голубизны, темно-серые, почти черные, и удивительно велики. Еще удивительней кожа, вместо привычной здоровой бледности – землистая серость.

– Что смотришь? Давай знакомиться. Или мать вежливости не научила?

Мычка поперхнулся, воскликнул:

– Мычка, меня зовут Мычка!

Он дернулся, собираясь встать, но в глазах потемнело. Мир помутнел, отодвинулся, а когда надвинулся вновь, на губах возник привкус крови. Незнакомец стоит все там же, но взгляд изменился, из насмешливого став сосредоточенным. Покачав головой, он произнес неодобрительно:

– Ты пока шибко не скачи, еще сил не набрался. А говорить можешь в полголоса, прямо с топчана, чай не на званом ужине.

Прислушиваясь к разлившейся по телу слабости, Мычка слабо кивнул, но даже от столь легкого движения его замутило. Переборов приступ тошноты, он прошептал:

– Я плохо помню, что произошло. Наверное, я должен поблагодарить...

Голос сорвался на хрип, но незнакомец понял, проворчал:

– Отблагодаришь еще, когда на ноги встанешь. А что не помнишь – не мудрено. Отделали тебя знатно. Я уж думал – не выдюжишь, ан нет, смотрю, оклемался. – Он помолчал, сказал задумчиво: – И ведь не звери – люди постарались. Одно не ясно, как ты на них нарвался? Вершинники слывут знатными следопытами, и подловить их в лесу дело непростое.

Мычка слабо улыбнулся, произнес через силу:

– Непростое врагам, а своим... – Он потемнел лицом, вздохнул тяжко.

Хозяин дома покивал, сказал с пониманием:

– Вон значит как. Что ж, понимаю. Сам бывал в подобных переделках. Здесь главное выжить, раны зализать. Ну а потом, не торопясь, по одному выловить, да задавить.

Мычка взглянул с тоской, сказал упавшим голосом:

– Нужно ли?

Незнакомец ухмыльнулся, отчего лицо приобрело хищное выражение, сказал с нажимом:

– Должно! Убить чужого – добро, своего – зло. Поднявший руку на своего – плодит зло, а зло нужно пресекать.

Мычка взглянул пытливо.

– А как это, чужого? У нас все свои.

Хозяин дома зыркнул с подозрением, поинтересовался:

– Где это, у вас?

– У нас в деревне. – Мычка пожал плечами.

– А в соседней, тоже свои?

В словах собеседника послышалась издевка, но Мычка ответил твердо:

– И в соседней свои. – Перед внутренним взором промелькнул искаженный презрением прекрасный лик, и Мычка осекся, добавил чуть слышно: – Или не очень...

Собеседник хмыкнул, сказал с удовлетворением:

– То-то и оно. А то я уж было удивился – из какой глуши ты вышел, что там о чужих не слыхивали? – Он замолчал, ощупал Мычку испытывающим взглядом, сказал замедленно: – Тебе отдых необходим, так что пока прервемся. Кличут меня Филин. Если что понадобиться, зови... Мычка.

Образ собеседника подернулся дымкой, поплыл, заволакиваясь тьмой. Голос истончился до комариного писка, некоторое время зудел над ухом, но вскоре затих. Мычка провалился в липкую, наполненную кошмарами черноту. Во сне он куда-то бежал, настигаемый неведомым ужасом, выбивался из последних сил. Но, несмотря на сильнейший страх и отчаянье, ноги двигались с трудом, медленно-медленно, будто погруженные в огромную лужу липкой древесной смолы.

Порой его охватывал жар, настолько сильный, что Мычка сбрасывал с себя шкуры, но все равно истекал потом, словно за окнами затерянной в лесу избушки и не бушевал ледяной ветер, зловеще завывая в дымоходе, а в двери раз от разу не задувало холодом, когда хозяин выходил по своим надобностям. Рубаха и штаны быстро становились влажными, неприятно липли к телу.

Однако вскоре жар уходил, а ему на смену являлся озноб. Мычка стучал зубами, трясся всем телом, плотнее вжимался в шкуры, кои хозяин, глядя на его мучения, во множестве набрасывал сверху. Но помогало слабо. Холод словно шел изнутри, пронизывая тело насквозь, подобно тому, как вмерзает в лед на зиму живущая в мелких ручьях рыба.

В коротких перерывах, выныривая из тяжкого забытья, Мычка обнаруживал возле носа миску с горячим содержимым, с трудом ворочая руками, съедал несколько ложек, после чего вновь уходил в беспамятство. Сквозь заполнивший голову вязкий туман доносились далекие шорохи, негромко хлопало, волнами накатывал холод. Хозяин дома незримо занимался своими делами, куда-то уходил, приходил. Когда гремело особенно сильно, Мычка открывал глаза, в мутном мареве комнаты пытаясь различить детали происходящего, но веки опускались, интерес гас, и он вновь проваливался в тревожное забытье.

В очередной раз открыв глаза, Мычка не ощутил привычной слабости. Забивавшая все это время голову муть исчезла, перед глазами очистилось, а слух обострился, привычно воспринимая даже самые тихие звуки. Мычка повернул голову, обвел взглядом комнату. Пусто. В желудке недовольно заурчало. Голод возвестил о себе сильнейшим спазмом, скрутив кишки в клубок. Ощутив, что умрет, если немедленно чего-нибудь не съест, Мычка сбросил шкуры, поспешно вскочил.

Ноги подломились, комната смазалась, повернулась на бок, и он со стоном рухнул обратно на топчан, больно приложившись затылком. Подождав, пока восстановится зрение, а в голове перестанет мутиться, Мычка снова встал. Осторожно, не делая резких движений, то и дело хватаясь за стену, он двинулся вокруг комнаты, отыскивая хоть что-нибудь съестное.

Взгляд упал на столешницу. Пара пустых кубков, миска с горсткой костей, потертая ложка, еще одна миска. А это что? Широкое блюдо накрыто чистой тряпицей. Тряпица лежит не ровно, вздымается, словно внизу спрятано нечто. Мычка подался к столу, подхватил тряпицу, сдернул. Глаза расширились, а рот наполнился слюной. В центре блюда горкой возвышаются обжаренные мясные куски, желтеет пучок душистой травы, в живописном беспорядке рассыпаны ярко-красные ягоды.

Мелькнула мысль, что, быть может, пища предназначена вовсе не ему, мелькнула и пропала, вытесненная жутким голодом. Мычка потянулся к блюду, выхватил ближайший кусок. Одна рука хватает мясо, удерживая, пока зубы отрывают кус побольше, вторая тянется к ягодам. Ягоды лопаются на зубах, смешиваются с мясом, привнося в пищу тонкий привкус кислинки. За ягодой следует пучок травы. Вкус почти не меняется, но добавляется приятная свежесть, словно после глотка из бегущего с гор ледяного ручья в жаркий полдень.

Мычка не успел опомниться, а мясная кучка уменьшилась вдвое. Однако голод оставался по-прежнему силен, и, задавив сомнения, Мычка продолжил трапезу. Лишь когда пальцы заскребли по блюду, собирая последние крошки, а внутренности перестало сводить голодом, Мычка отодвинулся от стола, отдуваясь, присел, чувствуя, как приятно потяжелело в желудке.

Потянуло в сон. Мычка прилег, но уснуть не получилось. За проведенное в беспамятстве время бока настолько устали от твердой поверхности, что продолжать разлеживаться оказалось свыше всяких сил. Поворочавшись, он поднялся вновь, двинулся по кругу, разглядывая убранство помещения. Но занятие быстро наскучило. Ничего интересного. Обычная изба охотника, каких он перевидал на своем веку десятки.

Лишь в одном месте взгляд надолго застыл, прикованный к странному приспособлению. Заточенная с краев полоска металла, чем-то отдаленно напоминающая нож, разве что излишне выдается защитное перекрестье, не позволяющее руке соскользнуть на заостренную часть, и лезвие: обоюдоострое, длинное сверх всякой меры, со странной бороздкой посредине.

ГЛАВА 13

Мычка долго пытался понять, для чего может пригодиться подобное. Для копки земли? Но рукоять слишком коротка, чтобы ухватить обеими руками. Обороняться от зверя? Но рогатина намного практичнее, да и проще в изготовлении. Разве в качестве вертела, когда принесенного с добычи кабанчика целиком зажаривают на костре, празднуя благополучное возвращение охотников. Да, пожалуй, что так. Даже закаленные на огне толстые жерди рано или поздно перегорают. Этот же вертел вечен! Установив на огонь тушу, можно заняться делами, не беспокоясь, что в один прекрасный момент мясо обрушится в огонь вместе с перегоревшей жердью.

Рядом с металлической полосой, закрепленная концами за крючки, покоится изогнутая палка. Толстая в центре, палка к краям сужается. Концы вооружены металлическими лапками-крючками. Мычка протянул руку, дотронулся. Ближе к центру поверхность дерева блестит, отполированная многочисленными прикосновениями, что значит палку много использовали. Крючки-лапки тускло поблескивают, металл, хоть и покрыт тонким налетом ржи, но явно усиленно используется. Еще бы понять для чего.

Полюбовавшись необычными приспособлениями, но так и не решившись взять в руки, Мычка подошел к окну. Узкое, напоминающее ход огромного древоточца, окошечко затянуто пузырем из кишок зверя. От времени пузырь почернел, покрылся пылью, и даже та толика дневного света, что ухитряется попасть в окошечко, застревает в мутной пленке, и внутрь проникают лишь жалкие остатки. Через такое окошко не то что разглядеть, сложно понять: сгущаются ли снаружи сумерки, или это первые лучи наступающего утра.

Мычка толкнул дверь, вышел в сенцы. Некоторое время топтался, пытаясь различить в стоящей рядком обувке свои сапоги, разобравшись, обулся, отворил наружную дверь. Мир ударил по глазам ярким блеском, ослепил, заставил зажмуриться. Привыкая, Мычка постоял, глядя на блистающее великолепие из-под опущенных ресницы, приоткрыл глаза, затем и вовсе распахнул.

В беспамятстве тяжелого забытья, он успел соскучиться по величественной красе леса, и теперь не мог отвести взгляд, вбирая взглядом окружающую суровую красоту. За время, пока он провалялся в доме одинокого охотника, мир преобразился. Погруженные в сон, застыли деревья-великаны, заиндевелые ветви недвижимы, даже скользящий над кронами веселый ветерок не в силах потревожить их покой. Кустарники погрузились в снег, превратившись в подобие кочек. Бурая подстилка из хвои исчезла, сменилась блистающим покрывалом.

Изменился и воздух, стал заметно прохладнее, чище. Исчезли запахи, даже принюхавшись, сложно что-либо уловить в застывшем морозном мареве. Небесный купол изогнулся, стал прозрачнее, синева ушла, сменилась льдисто-серым, будто где-то там, вверху, замерзли бесконечные хляби, превратившись в холодные твердые глыбы.

Морозец игриво укусил за ухо, защекотал шею, разохотившись, полез под рубаху, ощупывая тело холодными пальцами. Мычка зябко передернулся, прижал руки к груди, сохраняя тепло, но в дом не пошел. Красота зимнего леса завораживает, не дает отвести взгляд. Чего только стоят сугробы, испятнанные витиеватой вязью птичьих и звериных следов. Можно читать, не отрываясь, бесконечно долго, забыв о пище и сне, разбирать запутанные строчки, исполненные скрытого смысла, невольно вложенного оставившим след существом.

Вдоволь насладившись видом, Мычка вернулся в дом, двинулся к очагу, протягивая руки, однако, ожидаемого тепла не обнаружил. Поленья прогорели, угли подернулись пеплом, и очаг мертво щерится безжизненной почерневшей пастью. Судя по всему, хозяин ушел довольно давно. Мычка на мгновенье задумался. Охотники в родной деревне, бывало, уходили на несколько дней, и никому не приходило в голову, в ожидании возвращения кормильца, сидеть без огня. Конечно, стоило бы сперва спросить разрешения, но... Кто знает, когда вернется хозяин.

Приняв решение, Мычка подобрал одну из приготовленных для топки ветвей, с помощью ножа нащепил лучин. Сложив получившиеся щепки шалашиком, он принялся осторожно раздувать угли. От дыхания слой пепла вздыбился, разлетелся седыми космами, сердито вспыхнули красные глазки углей. Мычка улыбнулся, подул сильнее. Огоньки заалели, набрали сил. Вспыхнула одна лучинка, скукожилась, отдавая жизнь огню. Затем еще одна. И вскоре пламя весело затрещало, вгрызаясь в предоставленную пищу, а от очага пошли волны живительного тепла.

Согревшись, Мычка прислушался к ощущениям. За время вынужденной неподвижности сил заметно поубавилось. Даже такая простая работа, растопить огонь, вызвала утомление. Он распахнул рубаху, поморщился. Кожа обвисла, а ребра выперли, будто он долго голодал. В нескольких местах виднеются свежие шрамы. Но на вопрос – откуда, память остается глуха. По всей видимости это следы последнего столкновения с теми, кого он считал своими, но... ошибся.

Руки пробежались по телу, прикасаясь, ощупывая, нажимая. Пальцы отметили бугорки свежих рубцов, едва заметные шероховатости затянувшихся ссадин. Не так много, как могло бы быть. Хотя, кто его знает, какие повреждения скрыты глубоко внутри, под кожей: разорванные связки, поломанные кости, ушибленные внутренности. Однако главная рана не там, ее не увидеть, даже вскрыв грудную клетку. На сердце остался глубокий рубец, что не перестал кровоточить и по сею пору. Да и не известно, перестанет ли когда-нибудь.

Прекрасная девушка, о ком он мечтал, лучшая из всех виденных когда-нибудь, предала. Она могла не ответить, посмеяться, наконец, просто отказать. Но она предпочла другой путь, намного-намного более ужасный. Прикинувшись подругой, привести в западню, подставить под суковатые дубинки братьев, а когда он стал побеждать, вмешалась, отвлекая от подкрадывающегося со спины противника.

Даже сейчас, когда прошло время, воспоминания отозвались болью. В голове поплыло, а руки предательски задрожали. Почему так случилось? Как вообще подобное могло произойти? Что он сделал, что у всех селян, не у одного, не у двоих, у всех! вызывал лишь ненависть и отчуждение? Неужели тому виной лишь иная форма ушей, да чуть более светлая кожа, или, указывая на зримые отличия, местные имели в виду нечто совсем-совсем другое?

Мычка ушел в мысли настолько, что не обратил внимания ни на тихий стук, ни на прокатившуюся волну холода. Лишь возникший перед взором темный силуэт оторвал от тягостных раздумий. Силуэт возник так внезапно, что Мычка вздрогнул, поднял голову. Хозяин дома стоит рядом, руки скрещены на груди, черные провалы глаз смотрят в самую душу.

Мычка растянул губы в слабой улыбке, произнес, извиняясь:

– Задумался я, даже и не заметил, как оказался не один. Рад видеть тебя в добром здравии... – он запнулся, напрягся, лихорадочно вспоминая имя спасителя... – Филин.

Тот усмехнулся, сказал ворчливо:

– Еще бы не рад. Вон, вижу, мясо все схарчил. Даже травой не побрезговал, что странно. Она, конечно, вещь полезная, но до чего противна на вкус... – Заметив, как гость заливается краской стыда, отмахнулся, добавил мягче: – Да ты не красней, не красней. А то догадаешься еще, побежишь квитаться.

Мычка потупился, странный охотник словно прочел его мысли, сказал покаянно:

– Я обязательно отплачу тебе за спасение, лишь немного окрепну. А то сил совсем не осталось: едва огонь разжег, а уже заморился.

Тот ухмыльнулся, произнес:

– Видел я, как ты заморился. Уже и на улицу сбегал, и избу осмотрел. Но это так, к слову. То хорошо, что встал. Знать на поправку идешь. Было бы обидно, произойди по-другому.

– Чего обидного? – Мычка взглянул с интересом.

– Да то и обидно, что кормил тебя, отмывал, с боку на бок переворачивал. Да и до дома дотащить, скажу прямо, не легкое дело. Хорошо у тебя плащ оказался, на нем и доволок. Иначе б точно бросил.

Столь спокойные рассуждения хозяина дома о жизни покоробили. Еще совсем недавно Мычка бы возмутился, но пребывание в деревне чужаков заставило взглянуть на мир по-другому, и он лишь спросил тихо:

– А стоило ли пытаться?

Филин взглянул искоса, сказал со странной интонацией:

– Был бы ты из местных, даже пытаться бы не стал, а то и добил бы, чтоб не мучался. А так, кто знает, что ты есть... вершинник.

Слово неприятно резануло слух. Мычка нахмурился. Названия своего... рода, племени? он услышал недавно, но всякий раз, произнося это слово, говорящий преисполнялся презрения. Однако в устах охотника оно прозвучало обыденно и совсем не обидно. Подозревая подвох, Мычка насупился, поинтересовался:

– Зачем спасать вершинника? Он же нечисть лесная – не человек.

Филин пожал плечами.

– Так ведь и я не человек. Разве не заметил?

Слова хозяина домика прозвучали просто, и даже буднично, но Мычка ощутил, как вздыбились волосы на загривке, спросил осторожно:

– Вершинник?

Собеседник покачал головой, в его лице промелькнула грусть, будто вопрос гостя всколыхнул давние переживания, ответил тихо:

– Подземник.

Мычка открыл и закрыл рот. На языке вертелся вопрос. Несколько мгновений он честно сопротивлялся, не желая обижать спасителя неуместным интересом, но не выдержал, выпалил скороговоркой:

– А что значит подземник? Твое племя живет под землей? Разве такое возможно?

Лицо Филина приобрело прежнее выражение, а губы искривились в усмешке. Он произнес:

– Мое племя живет много где, собственно, как и твое. Но, в целом, если не придираться к мелочам... Да, большая часть моего народа живет далеко на востоке, в глубоких просторных пещерах.

Мычка изо всех сил всматривался в лицо собеседника, пытаясь понять, шутит ли тот. Но Филин оставался серьезен, и Мычка похолодел, ощутив, как сразу стало зябко и неуютно. Мир, каким он его всегда знал, изменился, наполнился неведомым, темным и загадочным. Изменения начались, лишь только он обнаружил, что заблудился. Уже тогда стоило подумать. Однако, он не сделал выводов, в наивной самоуверенности предполагая, что легко вернется в деревню, стоит лишь немного поднапрячься.

Но он ошибся. Раз ступив на путь – уже не вернешься. И каждый последующий миг это подтверждал. Деревня, где люди живут по непривычным, странным правилам. Он думал, что попал к своим, но ошибся. Не желая разобраться в происходящем, раз за разом бился в стену, пытаясь следовать своим, привычным представлениям. Но это был уже не тот мир, к какому он привык. И расплата за нежелание понять последовала незамедлительно. Он остался жив лишь чудом. А оставленные руками и ненавистью раны будут болеть еще долго, не позволяя забыть урок.

И вот мир раскрывается вновь. Возможно, это всего лишь навеянные одиночеством сказки сумасшедшего охотника, что, не желая обмануть, сам верит в смутные видения. И даже хорошо, если так оно и есть. Уж слишком велик оказывается мир, наполненный странностями и тайнами, непостижим для понимания. Однако где-то внутри, в глубине оставшихся от предков темных побуждений, зарождается и крепнет уверенность – охотник не лжет. И очень может быть, в недалеком будущем, в словах собеседника предстоит убедиться ему самому, узрев неведомое, и на собственной шкуре ощутив суровые законы затерянных во мгле чуждых земель.

Затаив дыхание, Мычка ожидал продолжения. Но, то ли хозяин дома задумался, то ли потерял интерес к беседе, но более не сказал ничего. Мычка вздохнул. Хотелось слушать еще и еще, но собеседник молчал. К тому же начали слипаться глаза. Накатила волна усталости. Борясь с упадком сил, Мычка двинулся к своему топчану, дошел, рухнул. Руки слепо шарили, нащупывая шкуры, а глаза уже закрылись, и вскоре он уже крепко спал.

Следующие несколько дней Мычка пролежал в постели. Он неоднократно порывался встать, но, едва поднявшись, ощущал сильное головокружение и едва успевал прилечь, прежде чем сознание уплывало. Хозяин дома наблюдал за попытками молча, изредка подходил, подносил чарку с густой жидкостью, отвратительно пахнущей и еще более гадостной на вкус. Мычка морщился, кривился, но послушно выпивал до капли, после чего сразу же засыпал.

Наконец, в очередной раз открыв глаза, он ощутил, что жизнь вернулась в тело. Здоровье восстановилось не полностью, в боку то и дело постреливает, в колене ноет, а взгляд иногда затуманивается, но в целом, все как и прежде, до того момента как... Мычка поморщился, отгоняя неприятную мысль. Он так и не решил, как относиться к произошедшему и кого винить, отложив окончательный вывод на будущее, когда, выкроив время, можно будет не торопясь взвесить все за и против. К тому же затронутая хозяином дома тема устройства мира явно далека от исчерпания, и кто знает, как изменится его, Мычки, мировоззрение, узнай он новые подробности.

Побродив по дому, и не обнаружив хозяина, Мычка занялся уборкой. Соскучившись по работе, он собрал разбросанные повсюду шкуры в охапку, вытащил из дома, и долго с упоением чистил. Когда руки занемели от холода, а снег вокруг посерел от грязи, Мычка вернулся обратно, отогревшись, разложил шкуры по местам, после чего принялся за остальное.

Обнаружив в одном из углов веник, он принялся выметать пол, не пропуская ни соринки. Когда у порога выросла приличная мусорная куча, Мычка отложил веник, вооружившись скребком, занялся грязью всерьез. Застарелые жирные куски, облепленные пылью и неоднократно втоптанные в пол, въелись в древесину так, что подавались с великим трудом. Мычка изошел потом и ободрал пальцы, но успеха достиг, половицы если и не засияли свежеоструганным деревом, то стали значительно чище.

Избавившись от мусора, Мычка немного посидел, ожидая, пока перед глазами перестанет кружиться, а мышцы вновь наполнятся силой, затем встал, прошелся по дому, размышляя, чем заняться еще. Металлический блеск привлек взгляд. Мычка подошел к стене, в который раз воззрился на странное приспособление, не то нож – не то вертел. Металлическая полоса манит, будто насыщенная неведомой волшбой, руки невольно тянутся, в страстном желании прикоснуться, ощутить под пальцами гладкую, со странной щербинкой повдоль, поверхность.

Хлопнула дверь. С головы до ног облепленный снегом, в комнате возник Филин, тряхнул плечами, отчего белое крошев разнеслось вокруг, на лету превращаясь в водяную взвесь, шагнув к столу, бросил на поверхность еще не остывшую тушку зайца, вновь вышел. Мгновение спустя хозяин дома вернулся, но уже без верхней одежды, бросил в сердцах:

– Что за зверье пошло пугливое! Насилу поймал. Вроде и спрятался хорошо... – Он прошел к очагу, засунул руки едва не в самое пламя, вдруг спросил, без всякого перехода: – Нравится оружие?

Мычка опешил. Вопрос поставил в тупик. Филин явно обращался к нему, но что он имел в виду оставалось лишь догадываться. Мычка помолчал, собираясь с мыслями, однако в голову ничего не шло, и он промычал:

– Оружие?..

– Ну да, ты ж, когда я зашел, мечом игрался.

Мычка озадаченно взглянул на полосу металла, пытаясь осознать, для чего можно использовать такое оружие, но хозяин уже стоял у стола, разглядывая добычу. Мычка поспешно подошел, сказал с готовностью:

– Позволь, помогу. Потрошить дичь мне привычно, да и по делу соскучился, руки работы просят.

Филин кивнул, произнес с удовлетворением:

– Потрошить – дело не сложное, но помощь лишней не бывает. Давай, приступай. А я пока посижу, умаялся по лесу мотаться.

Поглядев, как ловко гость разделывает добычу, Филин отошел, привалился на топчан. Мычка схватил нож, коротким движением перерезал зайцу жилы на шее, полоснул раз, другой. Руки подхватывают, тянут, совершая привычную работу. Нож порхает в пальцах: надрезая, раскалывая, отделяя нежное теплое мясо от шкуры и костей. Занятие настолько привычно, что участия разума не требуется.

Мысли отвлеклись от работы, вернулись к прерванному разговору. Некоторое время Мычка честно пытался понять, что имел в виду Филин, говоря об оружии, но, так ничего и не придумав, осторожно спросил:

– Ты упомянул об оружии...

Хозяин дома лежал с отстраненным видом, пребывая мыслями где-то далеко, но вопрос услышал, чуть повернул голову.

– Оружие... – Он некоторое время смотрел сквозь стену, затем взгляд сфокусировался, глаза нацелились на Мычку.

– Ну да, оружие. Что ты имел в виду?

– Ты трогал меч... – Филин поперхнулся. Глаза полезли на лоб, а в голосе послышалось сильнейшее изумление, когда он спросил: – Ты никогда раньше не видел меч? Я прав?

Мычка смутился, будто его уличили в чем-то постыдном, сказал чуть слышно:

– Я видел множество ножей и рогатин, совсем грубых, изготовленных из куска железа и дерева, и сложных, украшенных тонкой резьбой, но то, что ты называешь "меч"... вижу впервые.

ГЛАВА 14

Филин оперся на руки, некоторое время рассматривал Мычку, как некое диковинное животное, произнес:

– А ты, парень, не так прост, как кажешься. Я слыхал, что в глубинах бескрайнего леса живут далекие от цивилизации люди, но что б настолько...

Мычка повернул голову. В глазах собеседника, черных, как ночь, поблескивает пламя, в лице глубокая задумчивость, губы чуть заметно подрагивают. Еще немного, и будет произнесено нечто очень важное, отчего окутавшая мир завеса приоткроется, явив взору неведомые дали, полные странного и удивительного.

Мычка невольно затаил дыхание, но Филин сморгнул, лицо приняло обычное выражение, и наваждение прошло, истаяло невесомой дымкой. Ощутив разочарование, будто лишился чего-то незримого, но очень значимого, Мычка вздохнул, сказал натянуто бодро:

– Готово.

Филин покосился на стол, где, разделанные аккуратными кусочками, краснеют ломтики мяса, произнес с одобрением:

– Хорошо. Не поверишь, как порой досадую, что один. По лесу за дичью набродишься, ноги истопчешь, живот сводит – сил нет, а приготовить некому.

Мычка удивился.

– Зачем же одному жить? Проще племенем, да и веселее.

Филин помрачнел, сказал глухо:

– Не всегда получается так, как хочешь.

Глядя на собеседника, помрачнел и Мычка, произнес чуть слышно:

– Это правда.

Филин кивнул на очаг, поинтересовался:

– Приготовить сможешь, только чтоб прожарилось и не подгорело?

Мычка улыбнулся.

– У нас с малолетства знают, что с мясом делать, как в дом принесут.

Хозяин покивал, сказал сумрачно:

– Вот и займись. А я пока воздухом подышу, проветрюсь.

Хлопнула дверь, в отдалении затихли шаги. Пока руки занимались привычной работой, насаживая мясо на вертел, перед мысленным взором стояло лицо хозяина дома. Залегшие на переносице глубокие складки, мелкие шрамики на виске, и запрятанная глубоко в глазах глухая тоска. Что скрывает этот человек, вернее, подземник, как он назвал себя сам, откуда появился, почему, вместо того, чтобы жить вместе с племенем, поселился в глубине леса один?

Мясо поджарилось, дом наполнился аппетитным духом свежей пищи, когда вновь хлопнула дверь. Филин вернулся, но в лице не осталось и следа былой тоски, складки у переносицы исчезли, а в глазах сверкают темные искры, не то предупреждения не то насмешки.

Он потянул носом, сказал с чувством:

– Хорошо! Осталось уточнить, так ли замечательна трапеза на вкус, как на запах.

Мычка улыбнулся, довольный похвалой, сказал:

– К сожалению, я нашел всего пару знакомых трав, иначе бы было вкуснее. У нас в племени используют больше десятка.

Филин отмахнулся, проворчал:

– И того с избытком. Было б мясо, а какую траву жрать – вопрос десятый.

Мычка покосился с неодобрением, но промолчал. Привыкший сдабривать пищу травами, он считал такой порядок вещей единственно верным, и не мыслил иного, но, за последнее время жизнь показала – не все в этом мире неизменно. И Мычка усвоил урок. Все то время, пока хозяин дома утолял голод, забрасывая в рот мясо, кусок за куском, Мычка терпеливо ждал, не желая мешать, когда же челюсти Филина задвигались медленнее, а затем и вовсе остановились, наконец задал вопрос, мучающий с того самого момента, как хозяин последний раз покинул дом.

– Ты сказал, это оружие, – произнес Мычка, указывая на прикрепленную к стене полосу металла. – Не сочти за труд, объясни, как его используют, и для чего.

Филин дожевал остатки мяса, тщательно вытер руки о штаны, утолив голод, он стал заметно благодушнее, сказал:

– Как его используют – объяснять долго, проще показать. А для чего... – Он неожиданно спросил: – Для чего ты используешь нож, или рогатину?

Ответ на вопрос казался настолько очевиден, что Мычка лишь пожал плечами, но, соблюдая правила вежливости, ответил:

– Против зверей.

Филин покивал, произнес в тон:

– Ну а меч – против людей.

Посчитав, что ослышался, Мычка взглянул на собеседника, но тот смотрел твердо, и на этот раз во взгляде не было насмешки. В который раз Мычка ощутил, как по спине разбежались крупные мурашки. Этого не может быть! Оружие против людей... но, зачем, для чего? Рогатина, чтобы отогнать бера, или нож для разделки туши – это понятно. Зверь – пища человека, а иногда и противник. Конечно, бывает всякое, и оружие охоты может обернуться против хозяина, но чтобы специально создавать оружие против человека...

Мысли отразились на лице Мычки столь ярко, что Филин лишь покачал головой, сказал устало:

– И откуда ты такой на мою голову выискался? Похоже, рыбари совсем знания растеряли. Или, постой... ты разве не оттуда? – Перехватив непонимающий взгляд гостя, сказал с досадой: – Деревня рыбарей, что неподалеку. Что, совсем память отшибло?

Мычка потемнел лицом, сказал чуть слышно:

– Нет, не оттуда. И не хотел бы.

Он замолчал. Но хозяин дома ухватил недосказанное, произнес понимающе:

– Ах вон оно что. Знать не приглянулся ты им. Спровадили, чтобы глаза не мозолил, а вместо напутственного слова – дубьем! Верно?

Горло перехватило, но Мычка через силу выдавил:

– Все так.

Филин поморщился, сказал с презреньем:

– Гнилой народец. Ни одно дело до ума довести не могут. Даже не добили толком – бросили зверью на поживу.

Выражение, с каким хозяин дома высказался о рыбаках, не понравилось, но возразить Мычка не посмел. Как бы он не хотел изгладить из памяти произошедшее, слишком свежи раны. С трудом, словно сдвигая тяжелый камень, Мычка отринул воспоминания, упрямо произнес:

– Пусть их. Все же, я хотел бы узнать...

От Филина не укрылось, с каким трудом гость переносит малейшее упоминание о деревне рыбарей. Он произнес с одобрением: