Текст книги "Мычка (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

Мычка понуро плелся вдоль края деревни, ощущая гнетущую безысходность. Словно что-то произошло, удача отвернулась, или судьба решила зло посмеяться. Он раз за разом совершал ошибки, пытался исправить, но запутывался лишь сильнее. Хотелось с кем-то поговорить, выплеснуть душу. Заслышав смех, и заметив группку людей, он невольно поворачивал в сторону изб, осторожно приближался. Однако, едва его замечали, лица мрачнели, разговор затихал, а взгляды кололи недоверием и настороженностью.

Гулять окончательно расхотелось. Мычка уже подумывал вернуться, когда из-за ближайшего забора выдвинулись трое. Несмотря на упадок настроения и поселившуюся в груди глухую тоску, сердце предостерегающе екнуло. Не выказывая заинтересованности, Мычка исподволь окинул незнакомцев взглядом. Кряжистые, широкоплечие, чем-то неуловимо похожие парни. Обычная, как и у остальных местных, одежа, похожая стать. Волосы всклокочены, щеки и подбородки в редких пучках волосков, что еще не взрослая суровая щетина, но уже и не детский пушок.

Лица сосредоточены, челюсти выдвинуты вперед. Парни двигаются синхронно, словно специально соизмеряя движения, отчего кажутся единым целым. Вернее, должны казаться, но для взгляда охотника заметна неестественность, что заставляет сбиваться с шага, не позволяет частям тела двигаться соразмерно.

Мычка огляделся. Слева огораживающий деревню частокол, справа груда мусора: ни отойти, ни свернуть. Парни словно подгадали, а, судя по целенаправленности и направлению движения, ждали специально. Выбор не велик, либо развернуться, отступить, трусливо показав спину, либо переть на рожон, с риском нарваться на неприятности.

Разум требует вернуться, находя все новые и новые предлоги, почему так лучше, умнее, правильней. Но что-то, какое-то непонятное упрямство, толкает дальше, не дает остановиться, свернуть. Внутри холодеет, по спине разбегаются крупные, как рыжие лесные муравьи, пупырышки, но ноги продолжают двигаться, шаг за шагом. Которая по счету глупость, в череде последних дней, из тех, что он совершил. Одной больше, одной меньше, не все ли равно?

Парни остановились, одновременно вперились взглядами. На лицах по-прежнему угроза, но в глазах удивление. Похоже, рассчитывали, что один троих убоится, уйдет, но не вышло, а быть может это страх – отражение местных легенд? Как там его назвали, вершинником, нечистью лесной? Впрочем, не имеет значения. Сейчас все станет ясно.

Мычка замедлил движения, остановился. Стоящий в центре парень усмехнулся, процедил, обращаясь к товарищам:

– Что-то завоняло, мочи нет. Никак лесной нечистью потянуло.

Парни обидно заржали.

Мычка готовился к чему-то подобному, но все равно ощутил растерянность. В деревне подростки частенько шутили друг над другом, иногда соревновались в силе и ловкости, порой доходило до драк, но столь откровенного презрения он не встречал ни разу. Даже проиграв, со сбитыми до крови кулаками и пущенной из носа юшкой, подрастающий лесной охотник никогда не опускался до ругани, тем более себе такого не позволял победитель. Но, судя по всему, здесь все совсем по-другому. К лучшему ли, нет ли, но по другому.

Ощутив, что наконец-то нащупал суть, Мычка успокоился, спросил с улыбкой:

– Нет мочи настолько, что на встречу спешите – спотыкаетесь?

Смех оборвался мгновенно, словно весельчаки разом хлебнули воды. Лица парней вытянулись, а один от удивления даже отвесил челюсть. Глядя, как начинают лыбиться спутники, парень, что начал беседу, в досаде закусил губу. Он не ожидал отпора, и растерялся, но быстро пришел в себя, прошипел:

– Умеешь говорить – неплохо для нечисти. А как дело с остальным?

ГЛАВА 5

Сжав кулаки, парень шагнул вперед, встал наизготовку, и... Мычка ощутил облегчение. Общаясь с местными, перехватывая полные холода и враждебности взгляды, он чувствовал себя неуютно. Даже хороший знакомый, оказавшись не к месту, вызывает определенные неудобства, что уж говорить о чужаке. К тому же он попросил помощи, и теперь вынужден терпеть. Но поединок не разговор, и если слова можно пропустить мимо ушей, списав на шутку, от вызова не отказываются.

На душе стало легко и свободно. В родной деревне кулачным боям отводили времени с лихвой, и уж что-то, а бросать противника на землю приходилось не раз. Мычка отвязал плащ, отбросил в сторону, с улыбкой произнес:

– Хочешь узнать – подходи, не бойся.

– Это я боюсь, я!?

Лицо парня побагровело, исказилось от ярости. Он прыгнул вперед, одновременно нанося удар. Мычка откачнулся. Противник зарычал, начал напирать, размахивая кулаками. Мычка уворачивался, легко уходя от мощных, но медлительных ударов. В родной деревне упирали больше на ловкость, чем на грубую силу. Увернуться от удара, подсечь, чтобы противник потерял устойчивость, бросить на землю, а пока соперник возится у ног, пытаясь подняться, с видом победителя пройтись по кругу, под восхищенные возгласы девушек и ободрительные взгляд парней.

Некоторое время Мычка лишь уворачивался, отступал, уклонялся, отпрыгивал, ожидая, пока соперник выдохнется, или придет в себя. Но, войдя в раж, парень лишь перетаптывался, да сопел, раз за разом пытаясь достать неуловимого противника. Наконец, не выдержав, он воскликнул в гневе:

– Дерись как мужчина! Или ты, как девка, лишь убегать мастак?

Мычка нахмурился. Все имеет границы. И если "нечисть лесную" еще как-то можно пережить, то сравнение с девушкой... Он еще какое-то время пытался сдержаться, но из глубины поднялось нечто древнее и злое, оттеснило робкие попытки разума противится, завладело телом. Откачнувшись от очередного удара, Мычка дважды с силой хлестнул противника наотмашь по лицу, раз, другой, пока тот, оглушенный, растеряно ворочал глазами, перехватил за руку, рванул, бросая вниз лицом, прямо в грязное месиво под ногами.

Парни, что стояли до этого момента недвижимо, ожидая окончания боя, опешив смотрели, как их товарищ слабо шевелится, не в силах встать, будто здоровенная рыбина, которую выбросили из воды на берег. Они были настолько уверены в победе спутника, что от удивления остолбенели, когда же, наконец, пришли в себя, переглянулись, и с яростным воплем кинулись в драку.

Мычка ожидал нападения. Бушующая внутри темная злость жаждет выхода, как же трудно удержаться, чтобы не броситься первым. Удар. От хлесткой пощечины голова противника дергается. Вторая рука с силой тыкает в бок. Прыжок в сторону. Мимо лица, едва не задев щеку, проносится кулак. Отмашка. Пытавшийся зайти сбоку парень хватается за глаза. И не важно, что это не "по-честному". По-честному бьются совсем по-другому, а сейчас не то время и не то место чтобы придерживаться правил.

Удар. Уворот. Отмашка. Тело изгибается, старательно избегая тяжелых, но медлительных ударов. В кулачном бою, как и в охоте, побеждает не тот, кто сильнее, а кто шустрее, вертлявее, быстрее. Волки валят намного превосходящего по размерам лося нанося множество мелких укусов: напрыгнул, хватил зубами, так что показалась кровь, отскочил, избегая смертоносных рогов или тяжелого копыта. Пусть это тяжело, пусть мышцы ноют от напряжения, но победивший отдохнет, восстановит силы, проигравший же потеряет все. И потому, все повторяется снова. Прыжок. Уворот. Отмашка.

Внизу что-то возится, мычит, хватает за ноги, мешая движению. Пинок. Доносится жалобный вспик, и нога освобождена. Руки отмахиваются, отбивая от лица чьи-то скрюченные пальцы, выстреливают, нанося противникам несильные, но болезненные удары. Плечи дергаются, принимая тычки, болезненно ноют мышцы.

Из противников на ногах остался лишь один, остальные на земле. Взгляд мимолетом выхватывает скрюченные фигуры: кто-то недвижимо сидит, держится за лицо, из разбитых губ капает красным, кто-то отползает, болезненно дергаясь при каждом движении. Оставшийся противник самый медлительный, но и самый крепкий. Удары и тычки, что давно свалили с ног товарищей, он не замечает вовсе, словно бы раз за разом кулаки вершинника не врезаются в грудь, в плечи, не бьют раскрытой ладонью по щекам.

Ярость улеглась, насытилась чужой болью, азарт утих. Уже не хочется продолжать, а сбросивший путы разум нашептывает о перемирии. Но соперник не унимается, прет буром. А уйти, повернуться спиной... Может кто-то другой и поступил бы так. Может так поступил бы и он сам, но только не сейчас. Начатое нужно завершать, даже если уже не хочется, даже если бросить намного легче чем продолжить, но начатое нужно завершать.

Тело уходит в сторону, увлеченный вложенной в удар силой, противник проваливается вперед, а мгновением позже, согнутая в локте, рука разворачивается, целя в ни чем не защищенный затылок. Локоть немеет, злые иголочки боли разбегаются по плечу, но цель достигнута. Взмахнув руками, противник оседает на землю, глаза осоловело смотрят в даль, а изо рта течет струйка слюны.

Все. Можно остановиться, отдохнуть, дождаться, когда сердце успокоится, а перед глазами перестанут прыгать кровавые мухи. Тогда уже можно заняться и соперниками. Хоть и напавшими, вопреки правилам чести, втроем на одного, но, все же обычным парнями. Осмотреть повреждения, помочь, если в запале боя случайно нанес чересчур тяжелую рану.

Ушей коснулись тяжелые шаги. Мычка повернулся на звук. Из деревни быстрым шагом приближается мужик, за ним, в отдалении, еще двое. Улыбка облегчения сошла с губ, а в сердце кольнуло. Мужик явно зол, а идущие следом так и вовсе... Словно здесь произошло что-то очень плохое.

Глядя на приближающихся, Мычка невольно отступил, взглянул с вопросом. Мужик подскочил, оглядев место побоища, прошипел:

– Это что такое? Говори, нечисть лесная!

Пропустив последнюю фразу мимо ушей, Мычка отстраненно произнес:

– Ничего особенного. Потоптали поляну, размялись на кулаках.

У мужика отвисла челюсть. Указывая на распростертых по земле парней, он прохрипел:

– Это ты называешь "размялись"? Да ты же их изувечил, искромсал, тварь!

Мычка взглянул на собеседника с непониманием. Ему предложили бой в неравных условиях, он с трудом выиграл поединок, а теперь, оказывается, еще и виноват.

– Они напали первые, – произнес Мычка, чувствуя странную неловкость. – У нас в деревне кулачные бои обычное дело. Возможно у вас как-то по-другому, но я не знал...

Он еще что-то говорил, объяснял, оправдывался, но ненависть в глазах мужчины не ослабевала, наоборот, лишь разгоралась ярче. Тем временем подошел еще один, остановился рядом. Мычка перевел взгляд, но и в глазах второго не увидел ни участия, ни желания разобраться, лишь тупая черная злость. В окнах ближайших изб начали появляться люди, одни высовывались из-за околиц, другие шли из деревни, но все, как один, смотрели холодно и сурово.

Мычка не успел моргнуть, как его окружили. Уходить нужно было раньше, теперь оставалось лишь ждать. Толпа шумит все громче, напирает. Но, что это? Голоса замолкли, люди принялись оборачиваться, отодвигаться, словно с внешней стороны идет кто-то очень сильный и уважаемый.

Толпа расступилась, появился уже знакомый здоровенный мужик с вислыми усами. К нему тут же подскочили, принялись подобострастно шептать, тыкать пальцами. Он молча слушал. Глаза метались от распростертых парней к Мычке и обратно. Наконец, отмахнувшись от помощников, он сурово произнес:

– Вижу, у вас больше дел нет, как по всяким пустякам собираться.

Подошедший первым мужик возопил:

– Да ты взгляни, что он сделал с твоими...

– Что сделал? – усатый рявкнул так, что мужик присел, а остальные отступили. – Раздал затрещин?

Оправдываясь, мужик произнес:

– Но ведь чужак... Как можно?

Усатый не на шутку рассвирепел, прорычал:

– Да вот так! Один троих положил – хорошо, что чужак – еще лучше. Дольше будут помнить. – Он резко нагнулся, рванул ближайшего парня за плечо так, что тот громко лязгнул зубами, рявкнул: – Чего разлеглись, а ну вставайте, да идите в избу, после поговорим. – Резко, без перехода, мужик успокоился, шагнул к Мычке, негромко процедил: – Что-то ты, паря, шибко часто на глаза попадаешься. – Заметив, что тот открыл рот, сказал с нажимом: – И не надо ничего объяснять, без тебя вижу. Иди, куда шел, да поживее, народ не волнуй.

Возникло сильнейшее желанье объяснить, как-то оправдаться в глазах всех этих людей, но взгляд усатого, пронзительный и тяжелый, прожигает, давит так, что ноги сами собой стали отступать. Комкая в руках плащ и нервно оглядываясь, Мычка сделал шаг, затем еще. Окружающие нехотя расступились, однако не сильно, и пробираясь через толпу, Мычка вжимал голову в плечи, каждое мгновение ожидая болезненного тычка или тяжелого удара.

Однако, обошлось. Похоже, усатый пользовался в деревне определенным уважением, и селяне не осмелились противиться. Выбравшись за пределы толпы, Мычка поспешно зашагал в сторону ближайших изб, затылком ощущая исполненные угрозы взгляды, и с трудом удерживаясь от сильнейшего желания побежать. Лишь когда частокол забора отсек от потока злого внимания, Мычка расслабился, вздохнул с облегченьем.

Две неприятности в один день – не многовато? Похоже, отвернувшись раз, удача и не думала поворачиваться. Хотя, если поразмыслить... Дважды он вышел сухим из воды, мало того, что обошелся без ран и повреждений, так еще и избежал гнева разгневанной толпы. Чем не удача?

Гулять расхотелось. Передвижение по деревне принесло больше сложностей, чем пользы, и Мычка двинулся назад. Прежний путь перекрыли селяне, чьи голоса до сих пор слышны приглушенным гомоном, и Мычка пошел в обход, стараясь по возможности не попадаться местным на глаза. Как говаривал один из старых охотников: два раза не четыре, но стоит задуматься. Думать сейчас хотелось меньше всего, но испытывать судьбу хотелось еще меньше.

Двигаясь перебежками, прячась за заборами и полуразвалившимися сараями, Мычка чувствовал себя лазутчиком в стане чудовищ, кои, по какой-то невероятной случайности, приняли облик людей. Ощущение будоражило, и, одновременно, угнетало. Не такими он представлял чужеземцев, не об этом мечтал, забираясь далеко в лес в расчете найти хижину отшельника, или одну из ушедших семей, что, как говаривали бывалые охотники, живут своей привольной, но странной жизнью.

Слуха коснулись чарующая мелодия. Мычка невольно замедлил шаг, уши дернулись, развернулись, в сторону звука. Ноги сами поднесли к ограде, а глаза впились в прореху меж жердями, отыскивая певца, вернее... певицу. На крыльце, отгороженная от чужих глаз высокой оградой, сидит девушка. Крепкая, на удивление ладная фигура, красиво обрамляя лицо, на плечи золотистым водопадом стекают волосы, расходятся, не в силах скрыть вздымающие ткань рубахи валуны грудей. В меру широкие скулы, прямой нос, чувственные пухлые губы, глаза красиво подведены черным, и настолько велики, словно на лице каким-то чудом задержались два осколка неба.

Девушка перебирает сеть, отыскивая разрывы, стежок за стежком зашивает, для чего в пальцах левой руки зажата тонкая кривая игла с длинной серебристой нитью. А чтобы не было скучно, негромко напевает, покачивая головой в такт мелодии. Возле примостился пес, замер, положив голову на лапы, словно зачарованный сладкими звуками.

Мычка ощутил, как дыхание прервалось, спину обдало жаром, а сердце застучало, забилось сильнее. В животе сладко защемило, а мысли закружились вихрем. Накатила волна блаженства, подхватила, увлекла. Возникло непреодолимое желание подойти, присесть рядом, положив голову на колени, подобно псу, слушать и слушать незнакомку, что уже и не девушка – хозяйка, повелительница. По велению ее слова, движения, взгляда, он готов бежать на край света, искать и добывать бесценные сокровища, чтобы после возложить к ногам незнакомки, со страхом и смирением ожидая похвалы и ласки.

В волнении руки сжали жерди ограды так, что хрустнул сучок, чуть слышно, едва-едва, но пес услышал, поднял голову, угрожающе зарычал. Девушка перестала петь, с удивлением взглянула на пса.

– Быстрый, ты что-то услышал? – Повернув голову, она пристально взглянула на ограду, произнесла с улыбкой: – Эй, кто там прячется, покажись.

Мычка хотел ответить, но в горле пересохло, и изо рта вылетело лишь сдавленное сипенье. Не дождавшись ответа, девушка нахмурилась, сказала строго:

– Не покажешься – спущу пса. Не жалуйся потом.

В голове теснятся слова, множество, горячих и жарких, услышав которые растает любое сердце, будь оно хоть изо льда. Но язык словно примерз, не в силах произнести даже самое простое слово. Понимая, что в таком состоянии лишь напугает незнакомку, Мычка отстранился от забора, крадучись двинулся прочь, унося в мыслях чарующий облик. Девушка еще что-то говорила вслед, но он втянул голову в плечи, ужом скользнул в щель меж сараями.

Вернувшись, Мычка не стал проверять хозяев, напрямую прошел в сарай, бросился на топчан. В груди теснятся чувства, а перед глазами, блистающий, словно звезда, парит лик незнакомки, затмевая все прочее. Закинув руки за голову, Мычка отдался столь непривычному, но удивительно приятному чувству. Мягкий полумрак помещения, со сверкающими в редких лучах пылинками, лишь усиливает настроение, доводя волнение в груди до экстаза. Фантазии смешиваются с реальностью, а самые сокровенные мечты кажутся легко выполнимыми, стоит только захотеть.

Смущает только одна странность, отвлекает, не позволяя полностью погрузиться в блаженную истому. Незнакомка кого-то смутно напоминает. Он готов поклясться, что видит ее впервые. Ведь, раз увидев, это неземной лик невозможно забыть. Зудящее, словно заноза, чувство возвращается раз за разом, не дает расслабиться, отдаться мечтам. Мычка нахмурился, встряхнулся, прогоняя наваждение. Все те женщины, что он видел ранее, на фоне незнакомки расплываются, меркнут, истаивают, подобно теням в жаркий полдень. И даже если одна из них была хотя бы отдаленно похожа, теперь это уже не важно.

Но ведь у местной красавицы должно быть имя, не иначе, столь же прекрасное, сколь и хозяйка. Нужно обязательно поинтересоваться, узнать, чтобы тихими вечерами, закутавшись в шкуры, раз за разом повторять ласкающее слух звукосочетание. Только, у кого спрашивать? Вновь идти в деревню не хочется. И хотя в груди жжет, а в сердце мечется сильнейшее желание вновь увидеть незнакомку, разум охлаждает душевные порывы, жестко осаживает взбудораженные чувства.

Мычка подскочил, не в силах сидеть, заметался по сарайчику, задевая плечами стены и спотыкаясь о разбросанный под ногами, невидимый, но удивительно твердый мусор. В очередной раз больно приложившись коленом о какую-то жердь, неведомым образом возникшую на месте, где он прошел минимум четыре раза, и собрав на лицо шмат омерзительной паутины, Мычка чертыхнулся. Еще немного, и он разрушит шаткое строение! Хотя, что более вероятно, набьет синяков и шишек, как попавший в силок, беснующийся в бессильной ярости хорь.

Заскрипел снег, послышались звуки речи. Узнав голос хозяина, Мычка улыбнулся. Так вот у кого он спросит о насущном! Хозяин один из местных и наверняка знает если не каждого, то большую часть деревенских, благо, поселение небольшое. Если проявить терпение и достаточную гибкость в разговоре, можно получить ответы на все вопросы, даже на те, о чем предпочитают молчать, не желая раскрывать перед чужаком подробности внутри племенных отношений.

Вот только как начать? Улыбка померкла. Мычка с холодком понял, что, увлеченный переживаниями, он до сих пор не узнал имя хозяина. Исполненный стремления исправить ошибку, Мычка распахнул дверь, решительно вышел на улицу, и... едва не сбил хозяина с ног. Скрестив руки на груди, тот молча смотрел на гостя, и застывшее на лице суровое выражение не предвещало ничего хорошего.

ГЛАВА 6

– Работу я закончил, – произнес Мычка первое, что пришло в голову, – но тебя не было, а что делать дальше не знал...

– И поэтому поставил деревню с ног на уши, – закончил за него хозяин. – Уже знаю, известили. Ступай следом, в избе поговорим, да рыбу прихвати, а то я замаялся, пока от реки донес.

Мычка скосил глаза. У ограды, соприкасаясь боками, три под завязку набитых мешка. Тут же, на заборе, клочьями почерневшей паутины натянута сеть, ячейки забиты пучками бурой травы, не успевшая стечь, вода замерзла ледяными шариками, красиво окаймляет нити блестящей бахромой.

Он подошел ближе, потянул. От усилия верх мешка развязался, на землю потоком хлынули скользкие от слизи и ила рыбешки. Хозяин посмотрел неодобрительно, но промолчал, ушел в избу, оставив дверь в сенцы приотворенной. Мычка принялся поспешно собирать рыбу, горстями забрасывая обратно в мешок. Рыбешки кололи руки плавниками, выскальзывали из пальцев, порой, собрав угасающие силы, рывком отпрыгивали в сторону, но, обессиленные, тут же засыпали.

Подобрав последнюю рыбку, Мычка поднял мешок, стараясь не уронить, поволок к избе, затем вернулся. Перетащив последний мешок, он захлопнул дверь, стряхнул выступившие на висках капельки пота.

– Сюда неси, – послышался голос хозяина.

Мычка послушно взял ближайший мешок, осторожно занес в избу, опустил возле стола, направился было за следующим, но хозяин покачал головой, знаком показал остаться. На столе, занимая почти всю поверхность, расстелено тонкое кожаное полотно. Тут же пара деревянных бадей, одна возле хозяина, вторая напротив, ножи. На полу широкое корыто.

– Высыпай.

Хозяин указал на рыбу, после чего ткнул пальцем в стол. Мычка вновь подхватил мешок, поднатужился. Хозяин внимательно следит, как на столе растет горка рыбы. Больше, еще больше. Повелительный взмах руки и сверкающий рыбный поток прекращается, мешок возвращается на место, изрядно полегчавший.

– Потрошить умеешь? – Взгляд хозяина требователен и суров.

Мычка помедлил. В деревне рыбу не жаловали, довольствуясь дарами леса. Но, порой, кто-нибудь из охотников поднимался на холмы, где, закованный каменной броней берегов, шумел ледяными струями ручей, выуживал из-под поросших мхом, вечно мокрых валунов серебристых рыбин. А вечером вся семья собиралась в доме. Принюхиваясь к непривычным ароматам булькающей на огне похлебки, дети в нетерпении ожидали, когда на столе возникнут глубокие деревянные миски, полные густого парующего варева.

Мычка кивнул.

– Доводилось.

– Хорошо хоть этому учить не надо, – ворчливо произнес хозяин. – Что ж, бери – чисти: мясо в бадью, чешуя да кишки в корыто.

Он не договорил, а дело уже пошло. Мычка с интересом смотрел, как мелькают руки хозяина. Вот пальцы подхватили рыбину. Короткое движение, и сизые пузырики кишок вываливаются наружу. Еще движение, и смазанным чулком слезает шкура. Удар ножа, и безголовый кусок мяса летит в бадью, а отходы сдвигаются в сторону, уступая место следующей рыбке.

Вооружившись ножом, Мычка придвинул ближайшую рыбешку, с азартом принялся за работу. Как будто, в работе нет ничего сложного, вон как лихо справляется сидящий напротив мужчина, но собственные руки почему-то не спешат повторить такие, на первый взгляд, простые движения. Острые лучи плавников впиваются, будто злые лесные муравьи, кишки брызгают на рубаху, а усыпанная чешуей шкура раз за разом рвется, так что приходится подцеплять пальцами, и работа заметно замедляется.

У хозяина бадья полна уже на треть, на полу, в корыте, громоздится груда отходов. У него же лишь жалкая кучка, и разрыв лишь увеличивается. От усердия Мычка высунул язык, брови сошлись на переносице, плечи подергиваются, выплескивая зудящее напряжение. Хозяин работает отстраненно, на лице выражение скуки. Еще немного, и зевнет, погрузится в дрему, глаза закроются, а комнату огласит могучий храп, но нет сомнений, что и тогда будет работать быстрее, чем незваный гость – новоиспеченный работник.

– Ты зачем наших парней извалял, да еще прилюдно?

Вопрос застал врасплох. Руки замедлились, а рот открылся для ответа, но хозяин продолжил:

– Я ведь говорил – таких здесь не любят. Но тебе, что об стену. Или с головой не дружишь?

Взгляд хозяина суров, на переносице залегли глубокие складки. Мычка сглотнул, выдавил:

– Я хотел лишь пройтись, посмотреть как живут местные.

– Посмотрел? – В глазах собеседника метнулась насмешка.

Ощутив перемену настроения, Мычка заторопился, стараясь не упустить сверкнувшую возможность, произнес скороговоркой:

– Даже в родном племени, если быть внимательным, нет-нет, да узнаешь что-то новое, чего раньше не знал, или не обращал внимания. А тут, у вас, все совсем-совсем по-другому: другой уклад, другие поверья. Избы ставите по другому, живете другим. Как усидеть? Ведь таких возможностей – две-три на жизнь бывает, если не меньше!

Хозяин по-прежнему смотрит волком, но из глаз уходит настороженность, сменяется искрами понимания, далекими, едва различимыми, но и это неплохо, а если вдуматься – просто замечательно. Теперь бы только не сглупить, не брякнуть лишнего, чтобы утихнувшая подозрительность не вскинулась вновь, возрождая былую настороженность и смыкая уста.

Хозяин покивал, сказал с усмешкой:

– Что живете по-другому – понятно. Об этом уже то говорит, что собак не знаете. Только никак в толк не возьму, зачем с парнями сцепился? Ведь это не просто ребята, каких много, самого старосты дети! Не пристало им честь ронять. Ладно еще от своих огрести, бывает, но чтобы от пришлого, да еще от вершинника...

– Но у меня не было выхода! – воскликнул Мычка с жаром. – Они ждали. Вышли на дорогу, когда ни свернуть, ни обойти. Что делать было?

– А назад вернуться, гордость не позволила? – бросил хозяин раздраженно.

Мычка потупился, сказал чуть слышно:

– Не учили меня спиной поворачиваться. – Заметив, как брови хозяина сдвинулась, поспешно добавил: – Да и не думал я, что так выйдет. Мало ли, кто куда идет? Встретились – разошлись, делов-то.

Хозяин хмыкнул, спросил:

– Ты и в лесу также прешь, не сворачиваешь?

Мычка произнес со вздохом:

– В лесу обойти не сложно. А тут, с одной стороны изба, с другой околица, не сигать же через бревна.

– Мог бы и сигануть, не перетрудился бы, – бросил хозяин желчно. Помолчав, добавил словно про себя: – А околицу эту давно снести пора. Мешает только, а пользы от нее чуть.

Ощутив смену в настроении хозяина, вкрадчиво, опасаясь вызвать новую волну гнева, Мычка поинтересовался:

– А зачем ее сотворили, и кто?

– А это не твоего ума дело, – рявкнул хозяин.

Мычка всплеснул руками, воскликнул:

– Так ведь самим мешает!

Хозяин помолчал. Руки двигаются в прежнем ритме, даже как будто быстрее, но взгляд ушел в себя, словно мужчина вовсе не здесь, за столом, а унесся вслед за мыслями в туманные дали. Мычка затаил дыхание, принялся разделывать рыбу с особым тщанием, чтобы не сбить хозяина с мысли, что вот прямо сейчас закручивается узлом, готовясь излиться в словах неведомой были. И не ошибся.

Хозяин тяжело вздохнул, взгляд обрел осмысленность, а плечи приподнялись, когда он замедленно произнес:

– Мы не всегда жили здесь. Когда-то давно наши предки обитали в других краях, где всегда жаркое солнце, а вокруг, куда не кинь взгляд, бескрайние просторы. Но враги заставили сняться с насиженного места. Мы долго скитались, пока не нашли пристанище здесь, под кровом леса, возле тихой речки. Но, когда, казалось, тяготы пути остались позади, пришла новая напасть.

Хозяин замолчал, вновь ушел в себя. Сгорая от нетерпения, Мычка ерзал по лавке, с трудом удерживаясь, чтобы не поторопить рассказчика. Рассказ захватил, приковал внимание. Слова о неведомых землях и далеких краях пленяли, завораживали, уводя в сказочные дали. И хотя Мычка прекрасно понимал, что все услышанное выдумка, какие еще бесконечные просторы в бескрайнем лесу? продолжение истории он бы не променял ни на что.

С хрустом отрубив голову очередной рыбешке, отчего Мычка невольно вздрогнул, хозяин продолжил:

– Стали пропадать люди. Сперва на это не обратили внимание. Мало ли куда ушли пару-тройку сильных мужчин, как далеко забрели на охоте? Но когда тварь задрала сразу двух женщин почти возле самой деревни...

– Какая тварь? – едва слышно выдохнул Мычка.

Хозяин пожал плечами.

– Не знаю. Я тогда еще не родился. А легенды говорят о таком, что и не представить.

– Ну как же? – глаза Мычки горели огнем. – Всех существ, что обитают в лесу, охотники знают наперечет. Был ли это волк-переросток, или оголодавший с зимы бер? А может роскошный в смертельной гибкости ягуар?

Хозяин пожал плечами, сказал отстраненно:

– Тебе лучше знать, но то, о чем темными вечерами отцы страшным шепотом рассказывают сыновьям, а деды внукам, не похоже ни на одного из известных мне существ.

Не смотря на то, что считал лес домом, и знал множество населяющих его существ, от малой птахи до огромного лося, Мычка ощутил холодок страха. От безделья и развлечения никто возводить изгородь не станет. Чувствуя, как от нарастающего возбуждения дрожат руки, он прошептал:

– А дальше, что дальше?

Хозяин окинул гостя взглядом, заметив лихорадочный блеск в глазах, улыбнулся краешком рта.

– А ничего. Тварь еще немного пожрала людей, да куда-то исчезла, а изгородь осталась. С тех пор и стоит.

– Я видел ограду... – Мычка помялся, – жерди во многих местах подгнили, кое-где едва держатся. Может, стоит подновить, усилить?

Хозяин отмахнулся.

– И подновляли и усиливали, пока подгоняли необходимость да страх. А сейчас, кому надо? Рухнет – не заметит никто. – Хозяин помолчал, добавил сурово: – Да ты не спи, работай. Ишь, рот раззявил, сейчас слюной истечешь. А что до ограды – может статься все совсем по-другому случилось. Это потом баешники понапридумывали, покрыли быль небылицами.

Мычка поспешно закрыл рот, так что щелкнули зубы. Руки вновь заработали, отрезая, сковыривая, отбрасывая, но в голове, возбужденные рассказом, мысли роятся с такой яростью, что тяжело удержаться, чтобы не вскочить, забегать по комнате. С трудом управляя пальцами, что от возбуждения мелко подрагивают, то и дело роняя рыбешку, Мычка произнес, стараясь, чтобы голос звучал отстраненно:

– А если станется, существо вернется?

Хозяин некоторое время молчал, тишину нарушали лишь постукивание ножа, да шорох сбрасываемой в корытце чешуи, наконец, сказал негромко:

– Может и станется, но, думаю, не вернется.

– А потомство? – Мычка вскинулся в поспешном вопросе.

– И потомство не вернется, – ответил хозяин сухо.

– Но почему?

Хозяин вздохнул, сказал нараспев, но так, что от слов мороз продрал по коже:

– Не с кем ей плодиться, нет здесь больше таких. Да и нигде нет.

Мычка помолчал, пытаясь понять, что имел в виду собеседник. Ведь такого не бывает, чтобы животное было одно. Всегда где-то бродит еще, и не одно – множество. Иначе, как продолжать род? Решив, что ослышался, Мычка уточнил:

– Но ведь так не бывает. Чтобы жизнь продолжалась, нужна пара, и по этому...