Текст книги "Мычка (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

– Ты прав. Есть нечто, что отличает город от прочих, но это ни колдун и не дева. Гора. Огромная гора над городом, видная за много. Не слыхал?

Глядя, как Дерюга морщит лоб, Мычка затаил дыхание. Неужели духи удачи потворствуют по-прежнему, и судьба свела с тем единственным человеком в округе, кто знает путь? Ну же, ну!

Перехватив исполненный надежды взгляд гостя, корчмарь расплылся в улыбке, сказал с подъемом:

– Да кто ж о нем не слыхал? Слыхал вестимо.

Ощутив ликование, Мычка спросил, с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться в голос:

– Насколько далеко? А, главное, куда путь держать?

Дерюга пожал плечами.

– Не далеко, но и не близко. Быстрей пойдешь – быстрей отыщешь. А путь у нас один. Сразу за деревней начинается дорога. Туда и иди. Разве что крюк придется сделать. Она ведь не напрямки, стороной идет.

Мычка вздохнул с облегченьем, махнул рукой.

– Была бы дорога. А крюк шибко большой?

– Седьмицы две, не меньше. Есть путь и покороче, но... – корчмарь замялся, замолчал.

– Что за путь? – Мычка взглянул заинтересованно.

Дерюга произнес уклончиво:

– Разное говорят. Одни мертвяками пугают, другие разбойниками. Но, как по мне, сказки все: лес потемней, зверья побольше, трава погуще, вот и вся разница. – Перехватив исполненный сомненья взгляд собеседника, Дерюга прервался, сказал поспешно: – Да ты не думай, я не уговариваю. Иди, где все. Там и почище, и посветлее. А что две седьмицы коту под хвост, так кто их считает, седьмицы эти? Рано или поздно дойдешь.

Покинув корчму, Мычка оглянулся, отыскивая взглядом подругу. Зимородок ждала неподалеку, спрятавшись от солнца в тени забора, с отвлеченным видом сидела на пеньке, однако, едва Мычка приблизился, тут же вздернула носик, обиженно отвернулась.

– А у меня хорошие новости, – встав напротив, произнес Мычка с подъемом.

– Напоследок прикончил корчмаря? – поинтересовалась Зимородок едко. – Надеюсь, монету не забыл?

Мычка покачал головой, сказал с укоризной:

– Корчмарь, хоть видом страшен, но широкой души человек.

Зимородок распахнула глаза, сказала ехидно:

– Да ты что! Никак выменял у тебя последние деньги взамен черствой буханки?

– Не угадала. Рассказал, как добраться до города что возле горы.

Зимородок помрачнела, произнесла с сомненьем:

– Не нравится мне этот корчмарь. Я бы ему не доверяла. Еще заманит куда.

Мычка пожал плечами.

– А он в спутники и не набивался. Сказал в двух словах, куда идти и как долго. Да еще и два пути указал.

– Зачем два? – Зимородок взглянула непонимающе.

Мычка произнес назидательно:

– Затем, что человек хороший. Увидел, что не местные, решил помочь.

Зимородок покачала головой, на ее лице явственно читалось недоверие ко всяким там корчмарям, что, едва завидев незнакомое лицо, спешат предостеречь, помочь, соломку подстелить... Да только как бы бока от той соломки после не отвалились. Не став более спорить, она спросила:

– Надеюсь, припасов тебе этот добрый человек выдал?

– А как же! – Мычка похлопал по раздувшимся бокам мешка – Хлеба дал, мяса. Ну и так, по мелочи.

Пока шли по селу, Мычка вертел головой, с интересом присматриваясь к особенностям быта местных. Вот, до половины зарывшись в грязь, развалился боров, уши чуть заметно подрагивают, пятак испачкан черным, блаженно похрюкивает; собака лениво грызет старую, пожелтевшую от времени кость; важно выступают гуси, поводят головами, свысока поглядывая на попадающуюся по дороге живность.

У домов, в гороженных частоколом дворах, возятся ребятишки, в тени, у заборов, степенно сидят старики, поглядывают на прохожих, провожая исполненными осуждения взглядами. Земля под ногами испятнана глубокими ямками от копыт, словно в село сдуру забрался лось, и долго топтался, не находя обратной дороги.

Проследив за взглядом спутника, Зимородок произнесла со смешком:

– Что, охотник, и здесь следы разбираешь?

Мычка развел руками, сказал покаянно:

– Сам понимаю, что глупо, но перестать не могу. К тому же, здесь много интересного. Эти многочисленные ямки от копыт, или, вон, смотри, странные полосы, будто кто-то волочил за собой полено, вернее, сразу два. Хотя, явно что-то другое, от бревна след гораздо кривее, да и ветки оставляют царапины.

Зимородок сказала с улыбкой:

– Я даже немного завидую. Тебе столькому еще предстоит удивиться. Конечно, я тоже помню далеко не все, но могу сказать с уверенностью, что ямки оставили коровы, а эти ровные полосы – следы от телег. Кстати, а вот и коровы, а немного дальше, там, за домом, телега. Видишь?

Мычка с величайшим удивлением рассматривал телегу – деревянный короб с приделанными снизу кругляшами, любовался диковинными животными, снова и снова убеждаясь – не зря, ох не зря покинул лес. В родном селе, пусть и жилось легко и припеваючи, но он бы не узрел и десятой доли того, что пришлось встретить в пути, а что еще доведется!

Деревня закончилась, последние разрозненные домишки остались позади. Дорога сошла на нет, сузилась до размеров тропки, пошла петлять, словно заяц. Зимородок поинтересовалась:

– Ты что-то говорил о дороге, их две?

Мычка покивал, ответил:

– Верно. По крайней мере, корчмарь сказал именно так. Собственно, все просто, один из путей не очень удобен, а второй излишне долог.

Зимородок покачала головой, сказала с ехидцей:

– Хорош выбор, ничего не скажешь.

Мычка улыбнулся, поправился:

– Давай по-другому: первый путь короче, второй удобнее.

Зимородок улыбнулась в ответ.

– Так гораздо лучше. По крайней мере, звучит не так пугающе. И что мы выберем?

– Сперва я выбрал короткий. Местные там не ходят: то им трава высокая, то тень густая. Но нам не привыкать. Потом остановился на втором.

– Это почему? – Зимородок удивленно вздернула брови.

Мычка помялся, сказал нехотя:

– Там попроще, посветлее, да и ты...

– Что я? – Собеседница насторожилась.

– Ты привыкла к удобствам, а там удобнее. Будешь меньше зудеть, – произнес Мычка, поджав губы.

Зимородок набычилась, глаза сверкнули угрозой.

– Это я привыкла к удобствам? К каким удобствам? Бесконечная грязь, от которой чешется тело, стаи зудящих комаров, жуткий холод с утра – ты это называешь удобствами? – Она некоторое время прожигала спутника яростным взглядом, затем поинтересовалась спокойнее: – Первый путь... он на сколько короче?

– По словам корчмаря – седьмицы на две.

Зимородок изменилась в лице, выдохнула с ужасом:

– На две? На две! Ты хочешь, чтобы я лишних две седьмицы таскалась по жаре, дышала пылью и сбивала ноги в кровь? Ты этого хочешь?!

Мычка отступил, выставив перед собой ладони, сказал защищаясь:

– Да как скажешь. Короткий, так короткий. Все быстрей дойдем.

Зимородок надула губы, бросила обвиняюще:

– Это ты потому так легко согласился, что хочешь от меня отделаться побыстрее! Вот сейчас подумаю, и решу, что лучше длинный.

Мычка поиграл бровями, сказал с неопределенным выражением:

– Это да, длинный, оно конечно лучше. Кто ж спорит-то?

Ухмыляясь, он двинулся вперед. Зимородок некоторое время буравила спину спутника взглядом, пытаясь понять, что тот имел в виду, наверняка очередную пакость! но, так ничего и не придумала, засеменила следом, на всякий случай придав лицу оскорбленное выражение.

На очередном повороте Мычка свернул, двинулся в сторону темнеющей неподалеку рощи. Зимородок некоторое время вертела головой, пытаясь увидеть знак, или хотя бы след, указывающие на некую дорогу, но, в итоге, бросила тщетные попытки, предоставив спутнику самому отыскивать едва заметные наметки. Взялся ее вести, вот и пусть ищет! Тем более, кому еще заниматься подобным вздором, вроде разглядывания невнятных отпечатков чьих-то ног, как не охотнику?

Мычка двигался легко, изредка поглядывая по сторонам, однако, сердце нет-нет, да екало: что если корчмарь обманул, или ошибся, и они идут вовсе не в ту сторону, удаляясь от места назначения? Конечно, не сложно вернуться, переспросить, а то и вовсе двинуться своим путем, но, раз зародившись, надежда не отпускает, требует искать дальше. Опять же, неудобно перед спутницей. Ладно бы промолчал, но дернуло же покрасоваться, перья распустить. Теперь выход один – идти до конца.

Роща приблизилась, вознеслась зеленой стеной. Опушенные листвой ветви растопырились, отгоняя непрошенных гостей: ни дорог, ни тропок. Мычка нахмурился. Если уж здесь, рядом с деревней, нет даже намека на проход, откуда возьмется дальше? Взгляд метнулся в одну сторону, вернулся, вновь устремился вдаль. В сочной зелени листвы что-то показалось неверным. Ощутив, как в предвкушении забилось сердце, Мычка прошел несколько шагов.

А вот и искомое. Иссеченный молнией здоровенный обломок ствола, почерневший, изъеденный жуками-древоточцами, но по-прежнему возвышающийся, словно бессменный страж. А прямиком возле ствола – прореха. Пушистый, как перья глухаря, подлесок раздвигается, образует неширокий проход. Случись кто рядом, не знающий о тропе, не заметит, пройдет мимо.

Уткнувшись в спину Мычке, Зимородок очнулась, завертела головой, заметив зев прохода, округлила глаза.

– Это она и есть, тропка?

Мычка кивнул, сказа довольно:

– Она самая. Конечно, если я ничего не напутал. Хотя, не думаю, не так уж много здесь дорог.

Зимородок передернула плечами, сказала с опаской:

– Странная какая дорога, из ниоткуда начинается, в никуда ведет.

– Действительно, начинается странно. Ну а куда ведет, скоро узнаем, – отозвался Мычка бодро.

Он сделал шаг, другой, и вскоре растворился в зелени, Зимородок бросилась следом, не желая оставаться одна даже на миг. Случай у источника накрепко засел в памяти, и меньше всего ей хотелось при следующей подобной встрече оказаться одной. Конечно, вершинник непонятлив, а зачастую просто невыносим, но уж лучше он со своими странными понятиями о чести, чем местные молодчики без стыда и совести, с горящими похотью глазами.

Сперва шли гуськом, кусты по сторонам хоть и не теснили плеч, но двоих не пропускали. Однако вскоре кусты разошлись, тропа расширилась. Зимородок догнала, пошла вровень, опасливо посматривая по сторонам, однако быстро разохотилась, заинтересовавшись какой-то мелочью, забежала вперед, да так и пошла, опережая на десяток-другой шагов.

Мычка хотел одернуть, но передумал. Уж лучше так, скачущая поодаль с улыбкой и фырканьем, чем плетущаяся позади, с надутыми от обиды губами и укором в глазах. Тем более, что может случиться в лесу, да еще посреди тропы? Зверь с человеком пересекаться не любит, а что касается случайных путников... Вряд ли кто попадется. Конечно, если верить словам Дерюги. Но не верить резона нет, тем более, что повода усомниться в советах корчмаря пока не возникло.

Тропинка расширилась еще, настолько, что, будь их трое, шли бы плечо в плечо, не задевая ветвей. Кустарник по краям заалел яркими пятнами цветов, воздух наполнился тягучим сладковатым запахом. Повизгивая от удовольствия, Зимородок шла, уткнувшись лицом в листву, принюхиваясь, срывала наиболее крупные соцветья. И Мычка почти перестал замечать восторженные вздохи и восклицанья спутницы, когда очередной вскрик заставил насторожиться.

Зимородок скрылась за поворотом, а спустя мгновенье донесся возглас удивленья.

– Кто-то потерял мешок!

Мычка насторожился, крикнул в ответ:

– Какой еще мешок?

– Заплечный. Да какой большой! Сейчас посмотрю что там, только узел развяжу. Такой тугой...

Здоровенный заплечный мешок посреди леса на забытой тропинке? В груди шевельнулись подозрения. Мучимый нехорошим предчувствием, Мычка ускорил шаг, воскликнул:

– Не трогай. Не прикасайся к нему!

В ответ донеслось звонкое:

– Да тут совсем немного осталось. Сейчас узелок распущу.

Голос прервался, а мгновенье спустя по ушам стеганул визг, послышался невнятный скрип и шорох листьев. Ругая себя последними словами, Мычка рванулся следом, оставив поворот за спиной, выметнулся на прямой отрезок. В глаза бросился аккуратно прислоненный к дереву мешок, а над ним... На высоте двух ростов, дергаясь всем телом и истошно вереща, зависла Зимородок, лицо искажено ужасом, руки болтаются, ноги перехвачены кожаной петлей. Петля уходит вверх, перегибается через могучую ветвь и исчезает в листве.

– Сейчас!

Мычка рванулся на помощь. Шуршанье листьев под подошвами сменилось оглушительным треском. Земля ушла из-под ног. С коротким воплем он низринулся в черное жерло провала.

ГЛАВА 7

Темно. Голова раскалывается, в висках стучат молоточки, во рту привкус земли. В ступнях пульсирует тупая боль, а плечи сдавливает, будто кто-то накрепко обмотал веревкой. С трудом справляясь с дурнотой, Мычка попытался сдвинуться, однако не преуспел, лишь дернулся, отчего в боку закололо, а перед глазами поплыли красные круги.

Превозмогая дурноту, Мычка повел глазами. Ничего, лишь откуда-то сверху струится слабый свет. Вокруг земля, белые пятна плесени и корявые пальцы корней. Слабо шевелятся бледные тела личинок, поспешно вбуравливаясь в почву, подальше от беспокойного соседа. Мелкими каплями сочится вода.

Мычка со свистом выдохнул, в досаде закусил губу. Попасться в ловчую яму, как бездумное животное, худшего позора для охотника не может и быть. Хорошо, что сейчас его не видят соплеменники. Сгорел бы со стыда, вбурился в землю следом за личинками, только бы избежать насмешливых взглядов. И ведь еще легко отделался. Поставивший ловушку охотник не стал, или попросту забыл воткнуть в дно заостренный кол, как обычно делают. Иначе путешествие уже бы закончилось сколь мучительной, столь и позорной смертью.

Дурак, болван, бестолочь! Кем нужно быть, чтобы не смотреть под ноги в таком странном и подозрительном месте. Еще удивительно, как в яму не угодила Зимородок. Видать, лазая по кустам, обошла ловушку сторонкой. Но рачительный хозяин подстраховался, и поставил еще одну, и в итоге попали оба, один по дурости, вторая по неуемному любопытству. Однако, если он с удобством сидит в яме, то девушка болтается вниз головой, а в таком положении лучше не оставаться.

Мычка поднял голову, напрягся, ожидая услышать знакомые интонации. Слух уловил приглушенный голос, но не привычный, высокий и мелодичный, как разговаривала Зимородок: хриплый и низкий, с нотками затаенной угрозы.

– Веревку ослабь, да девку опусти. Видишь, посинела совсем.

Невидимый собеседник отозвался с сомненьем:

– А может пусть еще чутка повисит? Ну, чтобы после не вспомнила, что делали.

Первый бросил зло:

– Еще немного, и она вообще ничего не вспомнит. Сдохнет, как есть, или с ума двинется. Много ли с такой проку? Ни продать, ни выменять.

Послышался звук шагов, что-то хрустнуло, зашуршало, раздался жалобный стон. Мычка дернулся, заскрипел зубами. Где-то там, наверху, мучают подругу, а он, хоть и рядом, но может лишь прислушиваться, бессильный помочь.

– А может оприходуем, пока в себя не пришла? Смотри, ничего так фигурка, – вновь прозвучал второй голос.

Первый усмехнулся, сказал сухо:

– За девственниц платят больше. Готов уступить свою долю в качестве разницы? – оприходуй.

Второй воскликнул обиженно:

– Так что там от моей доли останется? Получится – зря работал!

Первый процедил:

– Не хочешь? Так закрой рот и делай дело!

Послышалась возня, Зимородок охнула, попыталась что-то сказать, но, судя по сменившему речь недовольному мычанию, рот быстро заткнули. Мир поплыл, глаза залило красным, а в груди зародился низкий, угрожающий рык. Руки потянулись к оружию, но узкие стенки западни не позволили, сдавили в жестоких объятьях: ни разомкнуть, ни выскользнуть. В бессилии сделать хоть что-либо, Мычка уткнулся лбом в стенку, принялся дышать глубоко и часто, сбрасывая излишки силы, что, не находя выхода, вот-вот разорвет, расплескает по стенкам колодца.

Шуршанье и возня прекратилась, послышался исполненный довольства голос:

– Ну вот и все, никуда не денется. Связал так, что и бер не вырвется. – Помолчав, добавил с придыханьем: – Послушай, а если она вовсе не девственница? Может, проверим, и если не впервой, то...

Первый отозвался с насмешкой:

– А если впервой, от соблазна удержишься?

Второй застонал, сказал с мукой:

– Что за жизнь! В кои веки девка рядом, и вокруг ни души, а все без толку.

– Почему не души? Вон, в яме ее спутник сидит, если шею не свернул при падении.

Послышался шорох, свет поблек, а на голову посыпалась пыль и мелкие веточки.

– Слышь, паря, ты там живой?

Раздался смешок, в голову больно клюнуло. Мычка лишь стиснул зубы, про себя обещая насмешнику страшные кары, но виду не подал.

– Ну что там, – послышалось раздраженное, – живой?

Над головой завозилось, раздалось насмешливое:

– Живой, только виду не подает. Хотя... может и сдох. Демон его знает, отсель не видать. Вроде не шевелится.

– Пусть его, пойдем, – бросил первый со сдержанным нетерпением. – Не наша забота.

– Может добить, че он там мучается? – злорадно отозвался второй.

В голосе первого прорезались металлические нотки.

– С Дерюгой потом сам будешь объясняться, если окажется, что парень живой был потребен?

– Да на что он ему? – усмехнулся голос над головой, однако без особой уверенности. – Если только плоть потешить, так за Дерюгой такого не водится.

Стало светлее, послышались удаляющиеся шаги. Голоса стали тише, неразборчивее. Несколько раз слабо вскрикнула Зимородок, но вскоре звуки истончились, а затем и вовсе пропали, поглощенные извечным дыханьем леса.

Земля приятно холодит лоб, успокаивающе пахнет сыростью, но череп раскалывается, а в груди нестерпимо жжет от мучительного чувства вины. Провалиться в яму, не защитить подругу, а главное, довериться разбойнику, что под видом корчмаря проворачивает темные делишки! От затопившего разум стыда хочется выть, настолько все нелепо и неправильно. Ведь можно было догадаться гораздо раньше, сперва ночью, когда неведомый воришка зашел "на огонек", и не куда-то, а именно к ним, рассчитывая на богатый куш. Можно было заподозрить и с утра, когда корчмарь с преувеличенным интересом узнавал – хорошо ли спалось, уточняя – не закралось ли у гостей сомнений. И уж совсем несообразной казалась щедрость, с какой владелец корчмы принялся разъяснять особенности предстоящего пути.

Не заподозрил, не насторожился, предпочел пребывать в приятных иллюзиях. А ведь уже ни раз находился на волосок от гибели. Сколько можно биться об одну и ту же стену, сколько еще придется мучиться последствиями доверчивости, бесхитростно полагая, что люди действительно хотят помочь, подсказать, предостеречь от опасностей? Наверное, уже никогда. Замшелые стены ловчей ямы станут последним, что он увидит в жизни. Даже Дерюга, что вскоре придет за добычей, останется незримым, ударит сверху копьем, избавив себя от укора в прощальном взгляде жертвы.

Может это и к лучшему? Не умеющий вовремя заметить ловчую яму охотник, не способный защитить спутницу хранитель, оставивший семью без помощи сын. Быть может это духи, что раз за разом пытаются остановить, прервать бесполезное существование ушедшего из родных земель отщепенца? А он упорно выворачивается, избегает гибели, продолжая бессмысленное путешествие в неведомые земли, следуя чужой воли.

Мысли разлетелись, накатило безразличие. Образы отдалились и поблекли, взамен пришло холодное равнодушие. Не может, не должно живое существо сдаваться, пока бьется сердце, пока остается хоть малейшая надежда, так его учили. Но если старейшины ошибались? Если на самом деле все не так, а жизнь пуста и бессмысленна. Существование мириадов существ, что двигаются, едят, оставляют потомство, чтобы мгновенье спустя исчезнуть, и больше не появиться никогда, зачем оно, для чего?

Перед глазами мелькнула былинка, закачалась, привлекая внимание. Взгляд сфокусировался. Маленькая, зеленоватая гусеница зависла на блестящей тонкой нити. Только что она ползала там, наверху, где множество света и пищи, а сейчас низринулась в темные сырые глубины. Вот она висит недвижимо, испуганная неожиданным падением. А вот зашевелилась, принялась двигать лапками-крючками. Тело изгибается, сокращаются лапки, вытягивая хозяйку обратно к солнцу. Не взирая на расстояния, ведь до теплых лучей и лакомых листьев бесконечность, крохотное существо ползет, поднимается все выше и выше. Мгновенье назад она была на уровне подбородка, а теперь поднялась до глаз, полезла выше, так что вскоре придется задирать голову, иначе не увидеть.

Грудь замедленно поднялась и опала, холод отступил, а губы поползли в стороны. От крохотного, полупрозрачного существа, что карабкается вверх, спеша выбраться из темной и неуютной сырости, повеяло такой мощью жизни, что поселившийся в груди мертвенный холод содрогнулся, истаял бестелесным облачком. Сердце застучало сильнее, по жилам, возвращая к жизни, понеслись потоки крови, бодря и будоража. Мычка запрокинул голову, рассмеялся в голос. Духи дали знак, и он понял. Жизнь не окончена. И даже если его путь вскоре оборвется, то не здесь и не сейчас.

Пальцы согнулись ковшиком, загребли землю раз, другой. Перепревшая, насыщенная влагой и остатками растений, почва подается легко. Конечно, намного лучше и сподручнее использовать засапожный нож, но места недостаточно, ни согнуться, ни поднять ногу. Возможно потом, позже, когда осыплется внешний слой земли, станет проще, но пока руки раз за разом вгрызаются в землю, словно челюсти оголодавшего волка выкусывают огромные куски из исходящей кровью, еще трепещущей плоти жертвы.

Утомившись, Мычка остановился, недолго передохнул, прислушиваясь к доносящимся сверху шумам, вновь принялся за работу. Пальцы скребут, отрывают кусочки земли, ноги перетаптываются, уминают скопившуюся россыпь. Ощутив, что стало достаточно просторно, Мычка покрутился, присел, одновременно вытянув руки вниз. Кончики пальцев ощутили рифленую поверхность рукояти ножа. Ниже. Еще ниже! Колени уперлись в землю, плечо ноет, а суставы хрустят, растягиваемые изо всех сил. Пальцы тянутся дальше, еще дальше. Есть!

Со вздохом облегчения Мычка выпрямился, устало улыбнулся. Руки крепки, но нож крепче, к тому же, зажатое в ладони, оружие придает уверенность. Дело пошло быстрее. Теперь, распоротая отточенным острием, земля осыпалась целыми пластами. Вскоре места образовалось настолько много, что стало возможно поворачиваться, не задевая плечами землю, а немного позже и сесть. Мычка то и дело вскидывал глаза, отмечая, как сулящий свободу светлый круг приближается, светлеет. Запахи становятся ярче, а звуки отчетливее.

Из правой, нож перешел в левую руку, затем обратно, но, не смотря на все ухищрения, движения становятся все медленнее, а удары слабее. Наконец, в очередной раз погрузив оружие в землю, пальцы соскользнули, не в силах далее удерживать рукоять. Обливаясь потом, и тяжело дыша, Мычка сел, дав зарок, отдохнуть совсем немного и тут же продолжить. Но усталость оказалась сильнее.

С края ямы, осев под собственным весом, скатился пласт земли, забарабанил по голове. Вздрогнув, Мычка открыл глаза, мгновенье непонимающе озирался, затем вспомнил, досадливо дернул плечом. Стало заметно темнее, забывшись, он проспал почти весь день. Охотник налегке за день может пройти по лесу очень много, остается надеяться, что невидимые ловцы людей не охотники, да и плененная девушка волей-неволей создаст дополнительные сложности, замедлит движение. Хотя и в продолжительном сне есть свои преимущества. Силы вернулись, и теперь можно заняться делом с удвоенным рвением.

Рука потянулась к ножу, но в этот момент голодно взвыл желудок. Поразмыслив, Мычка оставил нож в покое, раскрыл заплечный мешок. При падении горшок разбился, оставив лишь горсть острых черепков да крепкий запах вина, но остальное не пострадало.

Мясо захрустело на зубах песчинками, скатилось по пищеводу неприятным сухим комом. Но Мычка не обратил внимания. Слипшиеся, пропитанные вином и землей кусочки показались вкуснее самых изысканных яств. Закончив с ужином, Мычка встал. Мешок занял привычное место, нож вновь лег в ладонь. Примерившись, откуда лучше начать, Мычка с неудовольствием отметил, что почти ничего не видит. Он вскинул глаза. Круг над головой заметно потускнел, но все еще выделяется ярким пятном, низ же затопило тьмой. Пока она плещется на уровне пояса, но вскоре поднимется выше, поглотит, выплеснется из ямы, сливаясь с бесконечной чернотой праматери ночи.

Мычка вздохнул, но лишь пожал плечами. В его положении тьма не помеха, в земляную стену не промахнуться, а чтобы притоптать осыпающуюся горку не нужны глаза. Перехватив нож удобнее, он завел руку для удара, как вдруг слуха коснулся звук. Уши невольно навострились, а рука замерла. Ритмичный звук на пределе слуха, словно кто-то шаркает ногами. Не поверив, Мычка опустил нож, вслушался что есть сил. Звук все сильнее, громче. Кто-то действительно приближается. Но кто? Случайный путник? Мало вероятно. Дорогой пользуются не часто. Да и не разгуливают путники ночами по лесам. Зверь? Нет, шагает явно человек, и шагает уверенно, не таясь.

Сердце екнуло, а руки затряслись. Неужели удача вновь улыбнулась, послав спасение в виде странствующего охотника? Само собой, опытный охотник заметит яму, но станет ли проверять, не обойдет ли стороной, продолжив прерванный путь? От волнения пересохло в горле. Нужно крикнуть, привлечь внимание. Отбросив гордость и стыд, воззвать о помощи. Ведь на чаше весов не только его жизнь, но и жизнь спутницы.

Набрав воздуху, грудь раздулась, рот приоткрылся для крика. Догадка пронзила молнией, перехватив горло железной лапой. Желваки вздулись, а пальцы сжали рукоять ножа так, что хрустнули суставы. Глупец! Как же слаба человеческая природа, что даже в безвыходной ситуации тешит себя иллюзиями. К яме, похлопывая ладонью по рукояти тесака, приближается никто иной, как хозяин. Проверить ловушку, и, в случае успеха, забрать причитающееся. Достойный повод для ночной прогулки.

Мысли спутались, понеслись вихрем, сталкиваясь и разлетаясь. Одна идея сменяет другую, за ней теснится следующая. Что делать, попытаться метнуть нож? Но во тьме, из столь неудобной позиции, бросок не получится удачным. Расчехлить лук, наложить стрелу? Но тетива в заплечном мешке, времени не хватит даже на то, чтобы нащупать упакованный на самое дно клубок. Достать меч, ударить хоть кончиком. Но яма глубока, а мелкий порез на ноги лишь взъярит корчмаря.

Шаги приблизились, со стенок посыпалась мелкое крошево, забарабанило по голове земляным дождем. Еще немного, и последует удар, что оборвет бесплотные мучения. Разум вскипел, не в силах изобрести достойный выход из ситуации, откуда выхода нет. Отчаянье плеснуло волной, накатило оцепенение. Закрыв глаза, Мычка осел, ткнулся головой в землю, застыл, не двигаясь, и почти не дыша.

Шорох прекратился, донеслось тяжелое дыхание, будто кто-то навис над ямой. Тишину разорвал грубый голос:

– Эй, есть кто живой?

Увесистый камень ударил в спину, заставив поморщится от боли, за ним последовали еще пару поменьше. Клацнуло, зашуршало. Где-то сверху занялся огонек, разросся, осветив ловчую яму до самого дна. Послышалось сопенье. Похоже, ночной гость пристально рассматривал добычу.

– Слышь, паря, хорош прикидываться! – В голову ударил камушек, другой. Голос хмыкнул, проворчал в раздумье: – Неужели убился? Вроде, не шибко и высоко. Ну да ладно, не придется руки марать.

Вновь посыпалась земля. Мычка уже приготовился к очередному удару в голову, но вместо этого что-то мягко шлепнулось, вскользь коснувшись бока. Пользуясь отблесками пылающего над ямой факела, Мычка скосил глаза. Толстенная веревка и крюк. Веревка дернулась раз, другой, пошла вверх, крюк ушел следом, вновь вернулся. Очень медленно и осторожно Мычка сдвинулся, не намного, совсем на чуток, но этого хватило, крюк зацепил перевязь и край рубахи.

Сверху победно воскликнуло, потянуло. Крюк дернулся. Мычка с трудом сдержал крик. Металлическое острие прошлось по ребрам, оставив глубокую царапину. Заскрипели ремни перевязи, веревка натянулось. Его тряхнуло, неумолимо потянуло вверх. Мычка расслабился, вспоминая, как в подобных случаях ведут себя тела животных. Голова упала на грудь, а руки повисли плетьми. Лицо безмятежно, как и должно быть у мертвеца, голова бессильно болтается, лишь в черепе огненными рунами бьется заполошная мысль – только бы выдержала перевязь!

В плечо больно ударил земляной выступ, крепкие грубые пальцы перехватили за руки, бросили в сторону от ямы. В живот болезнен ткнулись камушки, зубы лязгнули, едва не прикусив язык, но ощущения не вызвали привычного отклика, притупленные взметнувшимся в груди черным вихрем ярости.

Позади затопало. Невидимый спаситель приблизился, остановился рядом, тяжело дыша и отдуваясь. Пальцы ухватили за плечо, рванули. Небо и земля поменялись местами. Подсвеченное воткнутым в землю факелом, во тьме возникло знакомое лицо, ни чуть не изменившееся с последней встречи в корчме. Их взгляды пересеклись, заледеневшие, как небо в зимний полдень, глаза охотника, и тусклые, как отблеск потертых монет в задымленной полутьме трапезной, корчмаря.

Дерюга вздрогнул, в глазах метнулся страх, но тут же исчез. Недобро ухмыльнувшись, корчмарь замедленно произнес:

– Значит все же прикидывался...

ГЛАВА 8

Не двигаясь, и не отрывая взгляда о корчмаря, Мычка холодно поинтересовался:

– Куда увели девушку?

Дерюга окинул оценивающим взглядом собеседника: хрупкая стать, узкие плечи, тонкие черты лица – противником тут и не пахнет, произнес с усмешкой:

– Тебя сейчас должно волновать другое.

– Что же? – Мычка приподнял бровь, ловя малейшее движение корчмаря.

– Собственная жизнь. Вернее... – Дерюга оскалился, – смерть.

– Хочешь меня убить? – произнес Мычка ровно. – Позволь узнать за что.

Дерюга хохотнул, сказал с презрением:

– Ты, парень хоть и смелый, но дурак. Торговля намного прибыльней, чем сдача комнат и кормежка посетителей... Если понимаешь, о чем я.

Сердце колотится молотом, мышцы переполнены силой настолько, что еще немного – не выдержат, разорвутся на мелкие клочки. Противник могуч и внимателен. Губы шевелятся, глотка извлекает звуки, но глаза смотрят не мигая, прикипев к добыче. Рука помахивает тяжелым тесаком, расслабленно и игриво, но сразу за запястьем начинается переплетение могучих мышц. Миг, и железная игрушка превратится в жестокое орудие, рванется вперед, чтобы рассечь, раскрошить, прервать жизнь случайного свидетеля.

Медленно, только бы не выдать охватившее тело напряжение, губы шевельнулись.

– И за все время ни одной неудачи?

Дерюга пожал плечами.

– Я осторожен. Кто годится на продажу – не возвращается. Кто не годится... не возвращается также. Впрочем, нужно заканчивать. Заболтался я с тобой.

Рука взметнулась, занося тесак для удара. Тускло сверкнуло лезвие, рванулось, целя точно в голову, чтобы закончить за один удар. И одновременно опали невидимые путы. За спиной оружие, что может замедлить, не позволив вовремя совершить движение, и тело рвется изо всех сил, выплескиваясь в движении. Небо и земля меняются местами, и почти сразу же почва сотрясается от могучего удара – тесак достиг земли. Успев занеметь от напряжения, рука разворачивается, поворачивая клинок влипшего в ладонь ножа назад и немного вверх. Вновь рывок. Назад, в прежнее положение. Молниеносный высверк металла. И, разогнанный изо всех сил, нож погружается в плоть до рукояти.