Текст книги "Мычка (СИ)"

Автор книги: Василий Блюм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

Снизу трепещет жаркое, извивается, шепчет бессвязное, ногти впиваются в спину, удерживая, вжимая все сильнее. В черепе уже не стучит – грохочет камнепад, мир вокруг истаял, остались лишь широко раскрытые, черные, как ночь, глаза, где трепещет пламя желания, тело движется все быстрее, бьется в пламени страсти, наращивая темп. Сильнее, еще сильнее, еще! Мир содрогается, раскаты грома сотрясают мир, а слепящие молнии пронзают пространство.

Всполохи померкли, грохот утих, лишь подрагивают пальцы, да легкими толчками отдается биение в груди случайной подруги. Не хочется никуда идти и ничего делать. Вот так бы и лежать, во мраке и тишине, с приятной слабостью в мышцах и чарующим девичьим телом, доверчиво прижавшимся к боку. Однако надо идти, где-то там, за стенами, ждет Зимородок.

Пересилив себя, Мычка поднялся, принялся поспешно одеваться, каждое мгновенье ожидая злых окриков и ударов в дверь, ведь их шумные откровения наверняка слышал весь дом! Однако тишина по-прежнему нерушима, не скрипят половицы, прогибаясь под весом тяжелых стражей, не кричат разбуженные девицы. Закончив, Мычка повернулся к девушке, воздел руку в прощальном жесте.

Та счастливо вздохнула, поманила пальцем. Мычка помедлил, оглянулся на окошко, где уже зарделась заря, но подошел, подставил ухо, готовый выслушать несвязный лепет счастья.

– Как зовут твою подругу?

Голос девушки прозвучал на удивление собранно. Мычка взглянул с изумленьем, но задавать вопросов не стал, сказал просто:

– Зимородок.

Нежные пальчики прошлись по щеке, взъерошили волосы, коснулись кончика уха. Приблизившись настолько, что губы коснулись уха, девушка произнесла:

– Третья комната направо по коридору, ближайшая слева кровать.

Мычка отстранился, ошарашенный нежданной помощью, но девушка уже отвернулась и слова благодарности так и не сорвались с языка. Движимый наитием, Мычка наклонился, взял девушку за плечи, мягко, но решительно развернул. Долгий поцелуй отозвался в теле щемящей тоской. Девушка вздрогнула, обхватила руками, прижала изо всех сил. Наконец руки опали. Мычка отстранился, двинулся к двери, ощущая в груди странную смесь радости и тихой грусти, подобною той, что оставляют воспоминания о чем-то очень приятном, но ушедшем навсегда.

ГЛАВА 14

За плечо грубо схватили, принялись теребить. Зимородок поморщилась, недовольно отмахнулась, однако тряска лишь усилилась. Она уже собралась разразиться недовольной тирадой, когда, открыв глаза, ойкнула, вновь поспешно закрыла. Нависающий темный силуэт показался жутким чудовищем. Пальцы похолодели, грудь раздалась, набирая воздух для крика, но на рот предостерегающе легла чья-то ладонь, а в ухо прошептали:

– Пикнешь – останешься тут навсегда.

Чтобы окончательно развеять сомнения, Мычка приблизил лицо, откинул волосы. Убедившись, что подруга узнала, с удовлетворением кивнул, поманил пальцем.

Не веря себе, Зимородок потрясенно прошептала:

– Это ты! Но, откуда?

– Некогда. Быстро собирайся и уходим, пока не подоспела стража. Где твои вещи?

Растерявшись от подобного напора, Зимородок указала куда-то в глубь комнаты. Однако, Мычка никуда не пошел, пошарив на тумбе, протянул ворох одежды. Натягивая неудобное, и, судя по расположению застежек, чужое платье, Зимородок прошептала:

– Как ты меня нашел? Эти свиньи, что меня увели, сказали будто ты погиб.

Поглядывая по сторонам, и напряженно вслушиваясь, Мычка отмахнулся.

– Погиб, да не совсем. Готова?

Мучаясь с последней застежкой, что упорно выскальзывала из пальцев, Зимородок нахмурилась, прошептала капризно:

– А с чего ты взял, что я вообще куда-то пойду? Кормят здесь неплохо, спать мягко, и никаких тебе комаров.

Не ожидав подобного поворота, Мычка оторопел, спросил ошарашено:

– То есть как с чего? Разве оттого, что на стенах ковры, а пища мягка и вкусна, клетка перестает быть клеткой?

Зимородок поморщилась, прошептала капризно:

– Не перестает. Вопрос в другом – стоит ли твоя хваленая свобода таких мучений.

Изумление истаяло, в груди заворочался темный зверь. Вместо того, чтобы молча помогать, девчонка решила выяснить отношения. И где, в покоях дома наложниц, в личных владениях сильнейшего из людей города, лишь по одному слову которого набежит отряд охраны и поднимет нарушителя спокойствия на копья!

Раздувая ноздри, и перекосив лицо, он приблизил голову, так что их глаза встретились, прошипел зло:

– Ты вообще представляешь, где я был и что делал, чтобы тебя найти? – Заметив, как девушка отшатнулась, он помолчал, добавил спокойнее: – Времени на споры нет. Если согласна – идем, если нет – я уйду один, но больше мы не увидимся. Никогда.

Зимородок втянула голову в плечи, ощутив нутром, что лучше не прекословить. Таким ее спутник бывал крайне редко, и по очень серьезным поводам. Поднявшись с кровати, и опустив глаза, она прошептала покорно:

– Пойдем.

Когда Мычка подвел ее к одной из комнат девушек, Зимородок попыталась выразить удивление, но спутник лишь отмахнулся, приложив палец к губам нетерпеливо вошел. Она вдвинулась следом, обеспокоено поглядывая на кровати – все ли спят? В груди захолонуло, когда с одной из кроватей она перехватила внимательный оценивающий взгляд, но Мычка едва не силой протащил к окну, и когда она взглянула снова, увидела лишь мирно спящую девушку.

Мычка сунул в руки веревку, указал вниз. Не понимая, что хочет спутник, Зимородок оторопело уставилась сперва на веревку, затем взглянула в черный провал за окном, прошептала в замешательстве:

– Не проще спуститься по лестнице?

Мычка дважды обмотал веревку вокруг талии спутницы, пару раз дернул, убеждаясь, что крюк по-прежнему держит, и резким движением вытолкнул девушку из окна. Зимородок охнула, невольно вцепилась в веревку. Однако, вопреки ожиданиям, она не рухнула вниз, а съехала плавно и с достоинством. Земля мягко толкнула в ноги, паника ушла, сменилась уверенностью. Преисполнившись гордости, Зимородок задрала голову, ожидая, когда Мычка появится следом, но заметила лишь мелькнувшую тень, а спустя мгновенье веревка упала к ногам.

Зимородок непонимающе взглянула на веревку, когда над ухом раздалось негромкое:

– Потеряла что?

Она подпрыгнула, развернулась ужом. Мычка стоит рядом, почти невидимый, черный и страшный. Скорее ощутив, чем узрев вопрошающий взгляд, Зимородок прошептала зло:

– Ты меня совсем решил доконать? Разбудил посреди ночи, в окно выпихнул, веревкой едва не пришиб... Теперь вот сзади подкрался, напугал, едва не до смерти.

Мычка подобрал веревку, шагнул в сторону и... исчез. Послышался шорох, ветка над головой слабо дрогнула, щеки коснулся упавший лист. Так же внезапно, как исчез, Мычка вернулся, торопливо произнес:

– Скорее всего меня никто не видел, твой побег тоже пока не заметили. Будем надеяться, что не заметят до утра. Однако, не стоит злоупотреблять терпением судьбы, оно не бесконечно. По этому поторопимся.

Он взял ее за руку, повел сквозь черноту, обходя невидимые препятствия. Остановившись, Зимородок вытянула руку. Пальцы наткнулись на преграду, ощупали шероховатую поверхность.

– Где мы?

Пропустив вопрос мимо ушей, Мычка произнес с нажимом:

– Слушай внимательно. Мы возле внешней стены. Сейчас ты заберешься мне на плечи, встанешь во весь рост. Стена не высока, так что останется лишь зацепиться за кромку и подтянуться. Над головой веревка. Спустишься с ее помощью, чтобы не привлекать внимание шумом прыжка. Когда окажешься на той стороне, забери веревку, отойди от стены и жди в укромном месте.

– А ты? – голос Зимородок дрогнул в испуге.

– Я приду чуть позже. Нужно забрать свое и оставить чужое.

Зимородок задышала чаще, прошептала в волненье:

– А если меня опять украдут?

Терпеливо и мягко, словно маленькому ребенку, Мычка объяснил:

– Отыщи укромное место, не шуми и не откликайся на голос. Я найду тебя сам. И не забудь веревку, поняла?

Зимородок поколебалась, раздумывая, что бы еще спросить, только бы оттянуть жуткий момент, но Мычка словно догадался, повелительно произнес:

– Все, разговоры после. Полезла!

Тяжело вздохнув, Зимородок ухватилась за плечи спутника, подергала, проверяя на прочность – выдержат ли? принялась карабкаться. Мычка чуть присел, дождавшись, когда девушка выпрямится, распрямил ноги. Некоторое время сверху доносилось пыхтенье, сыпались мелкие щепочки, затем все затихло. Уловив донесшийся с противоположной стороны мягкий шлепок ног о землю, Мычка отвязал веревку, несильно дернул. Миг, другой, и веревка выскользнула из рук, с тихим шорохом исчезла за кромкой стены.

Подождав еще немного, и не услышав воплей о помощи или криков тревоги, Мычка двинулся назад. Идти не хотелось. Можно покинуть негостеприимный дом прямо сейчас. Стена рядом. Всего несколько шагов, хороший прыжок, и вот они с Зимородок уже уходят, забыв о пережитых за последние дни неприятностях. По-хорошему так бы и поступить, не искушать судьбу понапрасну. Но в стенах арсенала осталось подаренное наставником оружие. В сравнении с достигнутым – не велика потеря, но что-то внутри противится, не позволяет уйти, бросить служившие верой и правдой мечи. Да и память о наставнике, пусть и воплощенная в металле, значит многое.

Окунувшись во тьму казармы, Мычка осмотрелся, удостоверившись, что за прошедшее время никто не вскочил, и даже не пошевелился, чтобы отыскать потерявшегося новичка, прошел к лежаку. Крышка ларя подалась без скрипа. Несколько быстрых движений, и заплечный мешок оказались снаружи, а новая одежда аккуратно сложена внутри.

Подходя к арсеналу, Мычка замедлил шаг, смутно припоминая, что склад с оружием должны охранять. Однако, возле входа пусто. Страж отошел до ветру, или, может, он что-то не так понял из рассказов проводника? В любом случае, стоит поторопиться. Несколько быстрых шагов, и в однотонной поверхности стены протаяли очертания двери. Пальцы нащупали ручку, обхватили. Мычка потянул на себя, ощутив сопротивление, рванул сильнее. Дверь чуть подалась, слабо звякнуло.

Он зашарил по двери, наткнувшись на скобы, ощупал, и едва не застонал от бессилья. Замок! Выпуклые пластины защищают механизм, мощная дуга, соединяя петли скоб, концом уходит вглубь – не сбить и топором! Скобы толстенные, засажены в дерево до упора – не вырвать. Память услужливо нарисовала картину здания во всех подробностях: крыша без чердака, оконца слишком узки, запертая дверь единственный вход.

Неужели придется уйти так, бросить перевязь, без которой плечам непривычно легко, ставшие родными мечи, лук, с чьей помощью так легко набить дичь на пропитание. Всего лишь ряд нетолстых бревен отделяет от столь нужных и дорогих вещей, но препятствие не преодолеть. В груди заныло, а зубы скрипнули от бессилья. Нужно уходить. Как бы не было больно, но в этот раз потеря неминуема.

Мычка двинулся к стене. В бок уперлось острое, кольнуло раз, другой. Когда кольнуло в третий, Мычка поморщился, провел по мешку ладонью. Кожу царапнуло острое. Из мешка, пропоров ткань, высунулся изогнутый железный прутик. Перед глазами всплыло лицо торговца, а в ушах прозвучали слова – "если ты запер сундук, или комнату, а потом потерял ключ...". Комната! Вернее, целый арсенал, и запертый вовсе не им, но, судя по хитрому взгляду торгаша, имелось в виду нечто подобное. И как он догадался?

Выдернув открывашку из мешка, Мычка вернулся, воткнув в замочную скважину, принялся ковырять. Сперва получалось плохо, прутик то застревал то проворачивался, не производя видимых изменений. Попытка за попыткой, терпеливо, раз за разом, Мычка продолжал двигать прутиком, цепляя и проворачивая невидимый глазу хитроумный механизм.

Щелчок. Замок провис, бессильно распахнув пасть. Сердце забилось радостно и сильно. Он все же смог! Пусть и не без помощи духов удачи, но смог. Вытащив замок, и отворив дверь, Мычка вошел, остановился у входа. В арсенале чернота, лишь на потолке, проникая через отверстия окошечек, лежат слабые пятна света, отчего внизу становится лишь темнее. Закрыв глаза, чтобы не отвлекаться, пытаясь высмотреть путь во мраке, Мычка вызвал в памяти картину внутреннего убранства помещения, двинулся вперед.

Несколько шагов вперед, затем повернуть, обходя ящик с оружием, пройти три шага. Где-то здесь, у стены, свалены в кучу мешки. Вот и они. Еще немного, ощупывая путь руками, чтобы случайно не выбить глаз о свисающие со стен клинки. А вот и ларь, куда убрали оружие. Приподнять крышку, осторожно прислонить. Звяканье металла вряд ли услышат снаружи, но лучше не шуметь.

Руки принялись ощупывать, перебирать, отыскивая знакомые формы. Вот лезвие топора, а это рукоять, судя по весу, небольшого ножа. Ткань, кожа, еще ткань. Похоже, за прошедший день сверху успели набросать множество всего, и теперь придется это вытаскивать, складывать рядом. Захватывая сразу по несколько вещей, Мычка переносил собранное через край, мягко опускал возле. Один раз, другой.

А вот и перевязь! Пальцы пробежались по ремешкам, узнавая, дотронулись до рукоятей. Все на месте. Набросив перевязь, Мычка ощутил, как возвращается уверенность, принялся искать истовее. Вскоре обнаружился колчан, а за ним и лук. Сложнее всего оказалось найти плащ. Размер во тьме не угадать, цвета не видно, а чтобы нанести специальные метки в свое время не возникло даже мысли.

Сложив вынутые вещи обратно, Мычка закрыл ларь, зашагал назад, ощущая небывалый подъем. Возле выхода как будто посветлело, но Мычка не обратил внимания, распахнул дверь. Слепящий свет ударил по глазам, заставил зажмуриться. Мычка вскинул ладонь, защищаясь от безжалостных лучей, застыл, ослепленный.

– Крысеныш полез воровать, да попал в мышеловку! Значит я все же не ошибся.

Знакомый голос, где-то он уже слышал эти интонации, причем совсем недавно. Ладонь перед глазами скрывает лицо и большую часть тела, оставляя в виду лишь сапоги. Но, не стоит удовлетворять любопытство, открывать глаза свету, по крайней мере пока. Собравшись с мыслями, Мычка отстраненно произнес:

– Что ты хочешь?

– Чего я хочу? – собеседник хмыкнул. – Каков наглец! Все же надо было тебя убить тогда, на воротах. Зря доверил дело Щербню, не вышел сам.

Насмешливый голос с прорывающимися нотками ярости. Рудый. Значит рыжий воин не забыл обиды, следил, отыскивая повод чтобы поквитаться. А быть может наткнулся случайно. Но это не важно. В любом случае, договориться вряд ли удастся. Нужно что-то придумать, и придумать быстро. Время работает против. Разговор на повышенных тонах вскоре привлечет внимание, а если нет, Рудому стоит лишь крикнуть, и тогда не уйти. Что делать, что?!

И хотя внутри все сжалось от нехорошего предчувствия, Мычка произнес как можно прохладнее:

– Вышел бы сам, разделил бы судьбу Щербня.

Собеседник всхрапнул, сказал низким от ярости голосом:

– Щенок показывает зубки. Что ж, сперва я хотел всего лишь обозначить происшествие. Чтобы тебя, предварительно хорошенько исхлестав розгами, выбросили на улицу. Но, похоже, наука впрок не пойдет. Так что я тебя просто убью, как шелудивого пса.

Мычка опустил руку, но глаза так и не открыл, пробивающегося сквозь веки света достаточно чтобы совершить задуманное. Только бы не промахнуться. Хорошо, что враг – человек, будь на его месте вершинник, не открыл бы и рта, не позволяя сориентироваться на звук. Люди недооценивают слух, тем лучше. Иначе шансов бы не было.

Рывок вперед, с места, не открывая глаз. Противник инстинктивно отшатнется, оставив руку с факелом на прежнем месте. Должен отшатнуться, обязан! Иначе все зря. Негромкий вздох невольно вырывается из глотки врага, указывая новое местоположение и, одновременно, убеждая – все так, как нужно. Рука выстреливает вперед, загребая к себе, предплечье второй выходит следом. Предплечья сталкиваются, зажимая меж собой факел, пламя опаляет брови, обжигает кожу на лице, но это уже не важно.

Зажав руками факел, Мычка продолжил движение, полетел лицом в землю, и Рудый не удержал, выпустил древко. Ударившись руками, и мягко перекатившись через голову, Мычка подскочил, метнул факел, вложив в движение всю силу, и лишь после открыл глаза. Ухватив краем взгляда уносящуюся искру, пригнулся, побежал стелющимся шагом в гущу деревьев.

По ушам резанул крик. Рудый оправился от неожиданности, зарычал, призывая помощь. И соратники откликнулись. В разных концах двора послышались вскрики, застучали, приближаясь, шаги, зазвенело оружие. Осознав, что несется прямиком к месту, где двор покинула Зимородок, Мычка резко свернул, добежав до стены, подпрыгнул, но, не рассчитав, не сумел погасить скорость, ударился с шумом. В ребрах кольнуло, перед глазами поплыли цветные пятна, но мышцы рук сократились, вытянули наверх, а затем и перебросили на противоположную сторону.

Земля с силой ударила в подошвы, не удержавшись на ногах, Мычка завалился, но тут же вскочил, побежал, раз за разом оглядываясь, не мерцают ли позади огни, не прыгают ли через стену разъяренные стражи. Ощутив на плечах натяжение ремней, Мычка охнул, вздернул руки, нащупав оружие, с облегченьем опустил. Все на месте: мечи, лук. Не рассыпались даже стрелы.

Подходя к месту, где перебросил подругу через стену, Мычка замедлил шаг, а затем и вовсе остановился. Вокруг пусто, хищным оскалом топорщится забор, навалены кучи мусора, пахнет гниением и нечистотами. Чернота всепоглощающа, только в одном месте светлеет одинокое пятно. Мычка вгляделся пристальнее, и лишь покачал головой. Пятно на удивление напоминает человеческую фигуру в женском одеянии, словно некая девушка, волей случая, забралась неведомо куда, и теперь стоит в сомненьях, не зная как выбраться.

Заметив движение, Зимородок вздрогнула, но, узнав, с облегченьем вздохнула, раскину в руки, порывисто подалась вперед. Однако Мычка лишь сказал строго:

– Вроде бы я сказал тебе спрятаться.

Зимородок выпятила губу, сказала с упреком:

– Я пыталась, но тут повсюду грязь. Платье бы запачкалось. Посмотри, как оно блестит, даже ночью! Правда, здорово.

Мычка набрал воздуха для жесткой отповеди, но лишь махнул рукой, сказал устало:

– Пойдем, нам нужно поспешить, выйти из города. А платье покажешь, когда взойдет солнце. Все равно во тьме толком ничего не видать.

Взявшись за руки, они двинулись в лабиринт лазов и переулков, стремясь поскорее покинуть столь многолюдный, удивительный, и, вместе с тем, негостеприимный город.

ГЛАВА 15

Пока шли от города, стремясь уйти как можно дальше, небо посветлело настолько, что проявились малейшие камешки на дороге. Когда же последние домишки скрылись из глаз, свернули в одну из рощиц, выбрав самую, как показалось, непролазную. В свете наступающего дня костер казался излишеством, но где, как ни у пламени, отдохнуть, переживая волнения минувшего дня? И теперь оба сидели рядышком, неотрывно глядя в изменчивые языки огня.

Мычка подкинул в костер дров, пошевелил, глядя на брызнувшие во все стороны сердитые искры, сказал задумчиво:

– Я провел в городе совсем немного, но успел соскучиться по всему этому, – он повел взглядом вокруг, – словно не был в лесу добрую половину цикла.

Зимородок отозвалась чуть слышно:

– А я даже и не знаю. С одной стороны, меня привели силой, но с другой, там столько всего необычного и прекрасного!

– Прекрасные застенки? – Мычка взглянул с любопытством.

Зимородок вздохнула, ответила с грустью:

– То, что неприемлемо для мужчины, женщина воспринимает совсем, совсем по-другому.

– Что же там хорошего? – Мычка в изумлении вздернул бровь. – Мягкие ковры да вкусная пища?

Зимородок поморщилась, сказала с неудовольствием:

– Не нужно все сводить к одним лишь удобствам! – Помолчав, произнесла мечтательно: – Большой город, много интересных людей, увлекательных занятий. Со мной на этаже жили прекрасные, умные девушки, мы могли говорить бесконечно. А одежда, какая там одежда. Чего стоят одни лишь ткани: мягкие, полупрозрачные, почти невесомые! А украшения. У меня в жизни не было ничего подобного. А там – целые шкатулки. Бери, что хочешь, носи на здоровье.

Мычка покачал головой, сказал скептически:

– Даже забитая под завязку драгоценностями, клетка остается клеткой.

Зимородок дернула плечом, сказала с досадой:

– У вас в деревне девушки разве не создают семью?

Удивленный очевидностью ответа, Мычка пожал плечами.

– Создают. Но при чем тут...

Зимородок перебила, продолжила сердито:

– Не готовят пищу, не нянчат детей, не убирают дом?

Не понимая, к чему клонит подруга, Мычка ответил честно:

– Все так. И готовят, и нянчат, и убирают, и много чего еще.

Зимородок сверкнула глазами, сказала недобро:

– А ты не думал, что для женщины семья – та же клетка? С той лишь разницей, что с драгоценностями не густо, а вот работы хоть отбавляй.

Мычка несколько мгновений внимательно смотрел на спутницу, пытаясь понять, шутит ли она, однако, убедившись, что девушка более чем серьезна, сказал потрясенно:

– Но ведь это совсем, совсем разные вещи. У нас в деревне девушка выходит за кого хочет, по взаимному согласию и ко всеобщей радости. А у тебя... у вас, тех кто делил с тобой темницу... Ведь вас всех стащили насильно, не спрашивая, заставили служить единовластному хозяину. Как животных, как вещи!

Зимородок поморщилась, сказала с неудовольствием:

– Ну, положим, не всех, кое-кто этого долго и упорно добивался. Да и насчет вещей ты, скажем прямо, погорячился. Вполне себе человеческое отношение. Да, согласна, не без ограничений. Когда захочешь не выйдешь, куда попало не пойдешь. Но в целом положение более чем достойное. Обязанностей меньше, удобств больше.

Мычка смотрел очумело, будто из чащи вдруг вышло невиданное чудо, присело у костра, и сидит себе, рассказывает. Сглотнув, он выдавил с натужной улыбкой:

– Надеюсь, это все же шутка.

Зимородок вздохнула, сказала с горечью, какой он раньше никогда не замечал:

– Возможно, в вашей деревне все именно так, но в других местах все совсем по-другому, и, поверь, не в лучшую сторону.

Мычка молчал так долго, что Зимородок погрузилась в мысли, решив, что спутнику надоела беседа, наконец шевельнулся, сказал вымученно:

– Получается, все что я сделал, оказалось никому не нужной тратой времени и сил, и лучше было оставить, как есть?

Под пронзающим взглядом вершинника Зимородок потупилась, сказала чуть слышно:

– Нет, конечно же нет. Просто... там так красиво и хорошо. У меня в деревне не было и сотой доли таких удобств, а уж после бесконечного, зачастую мучительного путешествия, когда от голода сводит желудок, ноги покрыты кровоточащими мозолями, а одежда грязна настолько, что стирай – не стирай, чище не становится, дом женской половины показался небесными чертогами.

Мычка ощутил, как запылали щеки. Он и не думал, что путь причиняет спутнице такие мучения. Всегда подтянута, бодра, быстра на колкость и легка на подъем, девушка казалась воплощенным идеалом спутника. А оказалось, что под панцирем язвительности и бравады крылась хрупкая, чувствительная сердцевина, которую, не смотря на все чутье, он так и не смог раскрыть.

Ощутив безотчетное побуждение, он порывисто встал, шагнув к девушке, крепко обнял, прижал, ощутив, как та сперва испуганно вздрогнула, но тут же расслабилась, прижалась доверчиво и открыто, признавая в нем защитника и хранителя. Так они стояли еще долго, ощущая удивительное единение, когда не требуется слов, а все что нужно, это вот так, стоять, прижавшись друг к другу. А потом, когда костер угас, а солнце поднялось выше, заснули в обнимку, словно брат и сестра, под умиротворяющий шелест листьев и пение птиц.

И вновь луга сменяют друг друга, сливаются, растекаются рекой, словно лужицы в ливень, так что не различить, где кончается одно, а где начинается следующее. Рощи встречаются все реже, мельчают, разбиваются небольшими группками деревьев, где от одного до другого края десяток – другой шагов. Воздух становится суше, прокаленный солнцем, обжигает легкие, высушивает ноздри, так что даже мелкие речушки и полупересохшие озерца кажутся даром небес, где можно вволю напиться, постирать одежду, омыть зудящее от пота и пыли тело.

Каждый день, едва занималась заря, Мычка будил Зимородок, наскоро перекусив, и собрав вещи, выступали в путь. Прохлада ночи и влажные космы тумана бодрили, придавали сил, и к моменту, когда солнце, выглянув из-за окоема, начинало неспешно взбираться на небосклон, оба окончательно просыпались, бодро шагали вперед, поглядывая вокруг и оживленно переговариваясь.

Заметив подходящее место, останавливались перекусить, но чаще жевали на ходу, доставая из заплечного мешка остатки ужина. Ближе к полудню, когда воздух прогревался, а солнце начинало нестерпимо жечь, отыскивали рощицу, или заросли кустов, где, погрузившись в дремоту, пережидали жаркое время.

Утомившись лежать, Мычка поднимался, уходил на охоту, некоторое время спустя возвращался с парой-тройкой куропаток, или охапкой сусликов под мышкой, разводил огонь и готовил. В итоге суслики превращались в насаженные на заостренные палочки ароматные кусочки, а птицы в раскаленные глиняные шары, что при ударе раскалывались, обнажая сочную сердцевину. С началом заката поднимались вновь, покинув насиженное место, шли дальше, и лишь незадолго до наступления тьмы опять отыскивали место для ночевки.

Деревни не пропускали, но и не особо задерживались. Мычка расспрашивал местных о жизни, за одно менял добытую дичь на хлеб и соль. Увлеченные торгом, селяне делились важными новостями, жаловались на жизнь, рассказывали о несправедливости соседей. Однако, на вопрос о городе под горой, лишь разводили руками. Порой, люди подробно описывали окрестности, указывали, где ловчее пройти, но чаще лишь пожимали плечами, лишенные малейшего желания выбираться далеко за пределы деревни. Мычка благодарил, шел дальше.

Он по-прежнему выдерживал указанное наставником направление, упорно шел, преодолевая слабость и лень, поднимался, не смотря на погоду: в удушающий зной, когда пот разъедает глаза, а в голове гудит от жара, и под проливным дождем, когда ветер сбивает с ног, а хлещущие с силой струи взбивают землю, забрызгивая с головы до ног.

Иногда силы заканчивались, и, остановившись на привал, они не двигались с места целый день, а то и два, но, отдохнув, и вволю належавшись, вновь поднимались и шли. Все чаще одолевали сомнения: верно ли двигаются, не ошиблись ли направлением, пройдя совсем рядом, и не заметив городок? Ведь в этом бескрайнем мире без точных ориентиров легко заплутать, уклониться в сторону. От мысли, что, вместо того, чтобы приближаться к цели, они уже давным-давно идут в другую сторону, бросало в дрожь. Мычка гнал сомнения, стискивал челюсти, через силу улыбался спутнице, но мысли возвращались, прокрадывались неуловимыми тенями, подтачивали уверенность, как скрытый в глубине ствола, подтачивает дерево жук-короед, ослабляя, изматывая, лишая последних сил.

Порой доходило до того, что, казалось, будто никакого города под горой не существует, а наставник жестоко посмеялся, отправив в бесконечный путь, или, что еще хуже, тронувшись рассудком от одиночества, вообразил себе то, чего никогда не было и быть не могло. И теперь, они, на пару с Зимородок, сбивая ноги и глотая пыль, бродят по бескрайним степям, и проведут остаток жизни в поисках невиданных земель порожденных воспаленным разумом затерявшегося в далеких лесах одинокого отшельника.

В очередной раз поднявшись с утра, и обнаружив далеко на границе окоема небольшую тучку, Мычка сперва не обратил внимания. Однако, по мере того, как шло время, взгляд все чаще обращался в сторону странной тучи, что за это время почти не сдвинулась с места. Солнце поднялось в зенит, воздух раскалился, задрожал, и тучка исчезла, но вечером, когда жара спала, и окоем очистился, появилась вновь.

Мычка поглядывал на странное образование с подозрением, но с Зимородок, что шла рядом, устало передвигая ноги и повесив голову на грудь, делиться наблюдением не спешил. Тьма опустилась на землю. Занявшись приготовлением ко сну, Мычка отвлекся, и вспомнил о непонятном явлении лишь на следующий день, когда, двинувшись, как обычно, с утра, застал тучку на том же месте.

Сердце забилось сильнее, от сладкого предчувствия заныло в животе, но Мычка смирил волнение, отстраненно произнес:

– Наставник упоминал, что в путешествиях часто бывал в горах. И хотя я слышал рассказы не раз, так и нее смог представить, что это.

Зимородок пожала плечами, сказала задумчиво:

– Я тоже не видела, но, судя по тому, что слышала, сложного ничего нет. Просто огромное нагромождение камней. А почему ты вспомнил?

Стараясь не выдать охватившего возбуждения, Мычка произнес:

– Смотри, вон там, на границе окоема. Может ли это оказаться чем-то подобным?

Зимородок взглянула в указанном направлении, пожала плечами.

– Даже и не знаю. Больше похоже на облако.

Мычка покивал, сказал отстраненно:

– Вот и мне так кажется. Да только это облако там со вчерашнего утра.

Зимородок округлила глаза. Взглянула в указанную сторону вновь, но уже гораздо внимательнее, произнесла в сомнении:

– Все же больше похоже на обычную тучу. Но, если со вчерашнего утра, тогда да, тогда конечно... Ты уверен, что не ошибся?

Мычка покачал головой, сказал кратко:

– Смотрел весь день.

Зимородок произнесла рассудительно:

– Выглядит похоже на кучу камней. А если гора – та же куча, только большая, значит... – Охнув, она порывисто схватила Мычку за плечо, воскликнула: – Так ведь это гора!

Мычка почесал в затылке, произнес с сомненьем:

– Уверена? Может все же тучка?

Зимородок затрясла головой так, что волосы угрожающе вздыбились, произнесла скороговоркой:

– Да нет же, нет! Ну, смотри, форма, будто кто камней насыпал, сверху узко, снизу шире. Облако бы давно ветром унесло, а это стоит – не шевелится.

Мычка покачал головой, произнес с уважением:

– Догадливая. А я бы и не подумал.

Зимородок разрумянилась, победоносно вздернула нос, и хотя в глазах у спутника замерцали насмешливые искры, сказала с облегченьем:

– Лучше поздно, чем никогда. Наконец-то ты это понял. – Словно что-то вспомнив, вдруг нахмурилась, спросила с подозрением: – Интересно, а откуда взялась гора здесь, посреди степи?

Мычка глубоко вздохнул, сказал с трудом сдерживая радость:

– Одинокая гора посреди степи, с раскинувшимся у подножья городом. Очень похоже на то, о чем говорил Филин.

Зимородок открыла и закрыла рот, прошептала ошарашено:

– Неужели мы... Но этого не может быть! По крайней мере, не должно...

– Почему? – Более не сдерживаясь, Мычка широко улыбнулся.

Зимородок вдруг разом стала растерянной и поникшей, сказала чуть слышно:

– Я не знаю. Я уже привыкла, смирилась с тем, что путь бесконечен. Чистое небо над головой, бескрайний простор вокруг. Дни текут чередой, рассвет сменяет закат, а мы идем и идем, свободные от преград, вольные двигаться дальше, или остановиться на ночлег, повернуть в ту или иную сторону.