Текст книги "Жизнь начинается снова. Рекламное бюро господина Кочека (сборник)"
Автор книги: Варткес Тевекелян
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]
Железная дорога
Благополучно дошли они до железной дороги, соединяющей Стамбул с Багдадом.
Отыскав ночлег на одном из постоялых дворов захолустного, грязного городка, ребята немедленно отправились на вокзал – посмотреть железную дорогу, о которой слышали так много необыкновенного. Но, увидев ее своими глазами, они разочаровались, более того – возмутились: в действительности все было куда проще.
Недалеко от рельсов, тянувшихся по пустырю, стояла грязная деревянная будка, в которой было маленькое окошко с надписью: «Касса».
Увидев мальчиков, со скамейки лениво поднялся пожилой турок с большим сизым носом, в старой, засаленной одежде. Зевая, он спросил:
– Что вам нужно?
– Мы хотим ехать в Стамбул, ага. Скажите нам, когда будет поезд? – спросил Смпад.
– Мало ли чего вам хочется! Думаете, захотели ехать в Стамбул – так просто сели и поехали?
Ребята были поражены. Неужели еще какое-то препятствие встало на их пути?
– Как же нам быть, ага? В Стамбуле живут наши родители, они прислали письмо, чтобы мы к ним приехали, – заискивающе продолжал Смпад.
– Где разрешение?
– А разве нужно разрешение?
– А как же! Разве вам не известно, что касса продает билеты только по разрешению господина начальника полиции? Впрочем, пассажирские поезда давно не ходят, и мы вообще билетов не продаем.
– Как же нам быть, ага? Помогите, посоветуйте.
– Что я получу за совет?
Ребята переглянулись.
– Если вы поможете нам уехать в Стамбул, мы дадим вам пятьдесят пиастров. У нас больше нет денег, – вмешался Мурад, чтобы положить конец вымогательству старого пьяницы.
– Ну, в таком случае вы никогда в Стамбул не поедете, – равнодушно произнес турок, пошел в свой угол и растянулся на скамейке.
Ребята, огорченные новой неудачей, молча вышли на улицу.
– Ничего, ребята, не унывай! Найдется выход, дайте только время понять, что это за штука железная дорога, – сказал Ашот.
Бодрость Ашота немного подняла настроение, и ребята с надеждой зашагали вдоль железной дороги. Вскоре они увидели группу оборванных людей, разбивающих молотками камни. Подойдя ближе, ребята заметили, что работающих охраняют аскеры.
– Вот чудо! – вдруг воскликнул Качаз. – Смотри, Мурад, там, кажется, твой бывший хозяин Теоредис! Он узнал нас, смотрит и не верит своим глазам.
– Как бы он нас не выдал! – заволновался Смпад.
Мурад внимательно всмотрелся. Да, это действительно Теоредис. Он сразу же узнал грека, несмотря на лохмотья, в которые тот был одет. Приложив, будто невзначай, палец к губам, Мурад дал понять, чтобы Теоредис молчал. Он понял этот знак и кивнул головой. Опасность миновала, но Мураду очень хотелось поговорить с Теоредисом и узнать, как он сюда попал.
Отослав ребят на постоялый двор, чтобы не вызвать лишнего любопытства, Мурад стал прохаживаться около рабочих. На него никто не обращал внимания, только Теоредис поглядывал изредка.
Наконец настал обеденный перерыв. Рабочие с котелками в руках устало зашагали к походной кухне. Получив по черпаку мутной жижи и по ломтику черного хлеба, они уселись в разных местах и принялись за еду.
Мурад подсел к Теоредису:
– Гирио[15]15
Гирио – господин (греч.).
[Закрыть] Теоредис! Я турок и мои товарищи – турки. Ты нас не знаешь, понятно?
– Понятно, – прошептал Теоредис.
– Расскажи, как ты сюда попал.
– Долго рассказывать. Турки разорили нашу деревню, мать мою убили, Марту угнали; меня в это время не было дома, но все равно они нашли меня и в сопровождении жандармов пригнали сюда на работу. Им сейчас нужны рабочие руки – зачем же сразу нас убивать: сначала поработаем немного, постепенно все равно умрем. Все мои товарищи погибли от дизентерии, я пока живу…
– А ты бы убежал!
– Куда же без документов? У меня нет ни гроша денег, никого знакомых. Нет, брат, не удерешь, поймают и тут же повесят, уже были такие случаи.
Теоредис вздохнул и замолчал. Мурад внимательно посмотрел на его когда-то красивое, мужественное лицо. Из-под загорелой кожи резко выступали кости, глаза лихорадочно горели, руки тряслись. Он был похож на старика.
– Чем я могу тебе помочь?
– Теоредис задумался.
– Чем помочь? Если у тебя есть деньги, купи мне хлеба и маслин да немножко табачку с бумагой.
– Хорошо, непременно куплю. Скажи, где вы ночуете, и я вечером все принесу. Но речь не об этом. Я спрашиваю, как тебя спасти, – ведь я и мои товарищи тебе обязаны жизнью.
– Если бы ты мог достать мне какие-нибудь документы… Впрочем, нет, тогда поймали бы как дезертира и отправили бы на фронт к штрафникам, – это тоже смерть. Ладно, поживем – увидим. Мы ночуем вон там, в палатке, порядки у нас не строгие: скажешь аскеру – и он меня вызовет, – все равно половину хлеба и табаку нужно ему отдать.
– Я принесу и на его долю.
– Эй, кончай! Пора работать! – раздался чей-то окрик.
Теоредис встал и, шатаясь, направился к месту работы.
Вечером, когда Мурад принес ему обещанное, мимо барака со свистом и шипением промчался поезд. Он не остановился на полустанке. Мурад как зачарованный смотрел вслед уходящему поезду, в то время как Теоредис жадно жевал хлеб и глотал маслины.
– Чего ты так смотришь? – спросил он удивленно Мурада.
– Мы собираемся ехать в Стамбул.
– А бумаги есть?
– Нет.
– Как же вы поедете?
– Очень просто: сядем и поедем. Кто у нас спросит бумаги? Для дезертирства мы еще молоды.
– Пожалуй, ты прав, можно рискнуть, вам все равно терять нечего.
– Жаль только, что без разрешения билетов не продают.
– Что же, заберитесь на крышу и поезжайте. Я часто вижу, как солдаты едут на крышах вагонов. Только для этого вам всем нужно дежурить на станции: поезд останавливается всего на несколько минут и в неопределенное время. – Теоредис задумался. – Да, вы-то уедете, а вот мне как выбраться отсюда?
– Поедем с нами. Ведь вас охраняют не строго, ничего не стоит ускользнуть.
– На первой же остановке поймают – тогда все.
– Не поймают. Мы спрячем, поможем, – ведь нас шесть человек.
– Ну, подумаю, – нерешительно сказал Теоредис, и они распрощались.
Мураду очень хотелось помочь бедняге: как-никак Теоредис был приятелем его отца, а в тяжелую минуту жизни помог им.
Вернувшись на постоялый двор, Мурад передал ребятам свой разговор с греком. План поездки на крыше вагона всем понравился.
– Будем все время под открытым небом: чистый воздух полезен для здоровья, – шутливо начал Ашот. – Как только поезд подойдет, вскарабкаемся на крышу и поедем без бумаг, билетов и прочей канители. Вообще такое путешествие мне по душе.
– На крыше ехать даже лучше, – добавил Качаз, – просторнее!
– Я не согласен, – возразил Смпад, – опасно: вдруг заснешь и свалишься. Кроме того, попадутся мосты, тогда что?
– Ляжешь на живот и проедешь, а спать можно по очереди. Впрочем, если у тебя есть возможность ехать в вагоне, то мы очень просим взять нас с собой. Меня, например, в качестве слуги, Качаза – телохранителем, а остальных – как близких родственников.
– С тобой никогда нельзя говорить всерьез, Ашот! Ты вечно шутишь! – рассердился Смпад.
– Мы-то уедем, а вот бедный Теоредис погибнет здесь. Как бы ему помочь? Говорит, без бумаг его могут поймать и повесить, – сказал Мурад.
– Я ему достану бумагу, – решительно заявил Смпад, но ребята только засмеялись. – Вы не верите? Ну ладно, посмотрим!
Утром они облюбовали широкий котлован недалеко от станции и перешли туда жить, пока дождей не было, а спать на голой земле они привыкли давно.
Прошло два дня. Изредка, не останавливаясь, проносились поезда. Только однажды остановился воинский эшелон – и то ненадолго. Но как раз в этот момент куда-то исчез Смпад, а оставлять его никто не хотел. Последнее время Смпад часто отлучался, был озабочен, но ничего не рассказывал товарищам. Зная его скрытный характер, никто из ребят не спрашивал, чем он занят, только Ашот изредка подшучивал:
– Смпад! Уж не хочешь ли ты изобрести новый способ передвижения? У тебя такой озабоченный вид, словно ты вот-вот ковер-самолет предложишь.
Смпад отмалчивался. Но когда из-за него пришлось пропустить поезд, Ашот всерьез набросился на него:
– Что ты вечно шатаешься по базарам? Чего тебе не хватает? Ты, наверное, опять морочишь людям голову отцом-полковником, а мы ждем здесь его благородного наследника, пропускаем поезд и спальные места на крыше вагона.
– Я действительно морочу людям голову, только не пустяками, – на этот раз не на шутку рассердился Смпад. – Ты можешь только песни петь да при случае лезть в драку. Нет, брат, на этом далеко не уедешь, сейчас нужно шевелить мозгами.
На следующий день прибежал на стоянку перепуганный Каро. Он был самый маленький из всех, тихий, скромный, но все любили его, как младшего брата. Увидя его таким взволнованным, Качаз вскочил с места.
– Каро, душа моя! Что с тобой?! – воскликнул он. – Уж не обидел ли тебя кто или деньги отняли и ты вернулся без хлеба?
– Нет, хуже! Я видел, как Смпад выходил из дома муллы. Вот уже третий раз я вижу его… А сегодня я испугался и побежал сюда, чтобы сообщить вам об этом. Чего доброго, он действительно примет ислам и выдаст нас.
– Нет, этого он не сделает! По-моему, тут кроется что-то другое, – решил Качаз.
– Черт знает что такое! – возмутился Ашот. – Может, Смпад действительно хочет стать мусульманином? Он хитер и труслив, весь в отца, от таких всего можно ждать.
– Напрасно ты так плохо судишь о товарище, – возразил Мушег. – Сначала нужно выяснить, в чем дело.
– Что тут особенно выяснять? Зачем он якшается с муллой? Ну, скажи, кто его заставляет? – настаивал на своем вспыльчивый Ашот.
Мураду тоже был неприятен поступок Смпада. Он смутно догадывался, что у Смпада за этим кроется какой-то план. Смпад не таков, чтобы без корысти дружить с кем бы то ни было… Чтобы успокоить товарищей, Мурад предложил:
– Подождем Смпада, ребята, потребуем от него объяснения, а потом и решим, что с ним делать.
– Мое решение ясно, – никак не мог успокоиться Ашот. – Его нужно прогнать, пусть убирается куда хочет!
– Вот неблагодарный! – воскликнул Смпад, словно выросший из-под земли. – Ты для них из кожи лезешь, а он, видишь ли, собирается тебя выгнать! Да, я ходил к мулле! Сотворил намаз! Подумаешь! Как будто от этого запачкались мои бархатные штаны! Чепуха!
– Низкая у тебя душа, вот что я тебе скажу, – на этот раз возмутился и Качаз. – Как ты смеешь ходить в мечеть!
– Это уж мое дело.
– Тогда убирайся ко всем чертям! Ты нам больше не товарищ! – набросился на него с кулаками Ашот.
– Так нельзя, Ашот, – вмешался Мушег. – Давай сначала выслушаем его.
– Я сейчас вам ничего не скажу, – огрызнулся Смпад. – Ждите меня часа через два, – и убежал.
Ребята ждали возвращения Смпада с нетерпением. Через час Смпад спустился в яму и торжественно бросил к ногам Ашота две бумаги с печатью.
– На, бери и другой раз держи язык за зубами!
Мурад поднял бумаги и стал читать. В одной из них было написано, что они дети благочестивых родителей, истинные мусульмане и следуют в Стамбул к родственникам, что один из них, Смпад-Исмаил, сын заслуженного героя-полковника, положившего свою голову за веру и султана, и поэтому мулла просит местные власти оказывать содействие ребятам. Во второй бумаге удостоверялось, что некоему десятнику Дурусуну предоставлен отпуск на месяц для сопровождения ребят до Стамбула.
– А теперь скажите: для того чтобы дать вам возможность без всяких помех ехать куда вы хотите и спасти вашего Теоредиса, стоило мне раза три сотворить намаз и сойти за благочестивого мусульманина, основательно заморочив голову старому имаму?
Ребята молчали. Всем было ясно, что Смпад проявил исключительную ловкость. До сих пор они шли без всяких документов, и если им верили на слово, то это было в провинции. Сейчас же предстояло ехать по железной дороге, а здесь порядки более строгие.
Ашот все-таки не мог успокоиться:
– Я даже из-за этого не стал бы ходить в мечеть и творить намаз!
– Тогда бросайся под поезд, иначе не проживешь и двух дней. Я считаю, что в нашем положении не приходится быть особенно разборчивым, – огрызнулся Смпад.
Мураду удалось помирить товарищей, и все они стали готовиться к поездке. Но принесенные Смпадом документы не помогли ребятам получить билеты, и им пришлось забраться на крышу вагона. Теоредис ехал с ними.
На станции Коня Смпаду удалось устроить их в теплушку, оборудованную нарами. Теплушка была набита аскерами, возвращавшимися на фронт из госпиталей; были там и дезертиры, опасливо прятавшиеся под нарами при появлении железнодорожной охраны.
Как только поезд тронулся и в вагоне стало тихо, аскеры начали прерванную, как видно из-за остановки поезда, беседу. Вначале они говорили негромко, и ребята, устраиваясь поудобнее, не обращали на них внимания, мешал слушать и монотонный стук колес.
Однако спор аскеров разгорелся. Ребята невольно стали прислушиваться к их разговору.
Спорили четверо: старик аскер с перевязанной рукой, молодой человек с нашивками вольноопределяющегося, худой, болезненного вида аскер и здоровый, краснощекий сержант. Остальные, окружив спорящих, возгласами одобряли очередного оратора или возмущались.
– Нет, ты все-таки скажи, – спрашивал старик у краснощекого сержанта, – чем тебе мешали армяне? Вот торговцам да богачам они действительно мешали. Видишь ли, пока наши беки и ханы поняли, что праздно жить, как они жили, уже нельзя, что нужно забрать в свои руки и торговлю и ремесла, армяне все это уже захватили. Да и делали лучше, чем наши: ведь им и не на что надеяться: в чиновники нельзя, в офицеры нельзя, чем же заниматься? Они и стали торговать да разными ремеслами заниматься. Когда же нашим тоже захотелось этим заниматься, то все места уже оказались занятыми, – вот поэтому армяне и мешали им. А тебе?..
– Они же гяуры, заядлые враги ислама, – вытирая пот с лица, ответил сержант.
– Мало ли гяуров на свете, почему же всех их не уничтожают? – спокойно ответил старик. – А разве наши первые союзники, немцы, не гяуры? Они тоже враги ислама, но это ничуть не мешает им командовать нами.
– Да что говорить! – вмешался в разговор больной аскер. – Вот арабы – истинные мусульмане, а вы бы посмотрели, что они творили с нами в пустыне! Разве мы инглизов видели! Только арабы и нападали на нас из-за угла, засыпали колодцы, угоняли верблюдов, а кто из нас попадал к ним в руки, того убивали тут же, как собаку.
– Это инглизы их подкупили, – сказал молодой вольноопределяющийся.
– Значит, могут быть хорошие гяуры и плохие мусульмане, – подхватил пожилой аскер, – а мы что сделали? Свалили всех армян в одну кучу и уничтожили. Я видел своими глазами, как их собирали тысячами со всех вилайетов, угоняли в пустыню и там беспощадно уничтожали. Никого не щадили, ни детей, ни старух. За это аллах, наверное, разгневался на нас, и мы терпим всюду поражение.
– Вот потому-то от них и нужно было избавиться, – ответил вольноопределяющийся.
– Почему же? Объясни нам. Ты, наверное, ученый человек, должно быть, все знаешь, вычитал в каких-нибудь книжках.
– Что ж, объясню, если будете слушать, – сказал молодой.
Он поудобнее сел на нарах, достал сигареты, угостил всех слушателей и начал говорить. Ребята подошли поближе к ним. Впервые им приходилось слушать объяснение того, что с ними случилось, от самих турок.
– Прежде всего вы должны понимать, что верой никто из образованных людей не интересуется, – начал он, – эти времена давно прошли. Если выгодно, то заключается союз с одними христианами против других. К примеру, мы в союзе с немцами воюем против инглизов, франков и руссов. Еще совсем недавно мы воевали с болгарами, а сегодня они – наши союзники… Это называется политика. То же самое делают и наши враги. Они использовали армян против нас, когда это им было выгодно… Давно нужно было перебить их всех, а кстати забрать у армян землю, дома и все богатства, которые они накопили. Но в мирное время неудобно было это сделать, сейчас – другое дело. А вера тут ни при чем.
– Вот оно что! – воскликнул пожилой аскер. – Выходит дело, вера только для простого народа?
– Не совсем так. Я тоже мусульманин и считаю, что только наша вера истинная и лучше всех других, но, кроме Корана, я знаю еще политику, при помощи которой можно натравить одних христиан против других.
– Мне что-то не нравится эта политика, – сказал больной аскер после некоторого раздумья, – ради которой погибает столько людей. Свидетель пророк, я никак не пойму: то ли на земле места не хватает, то ли люди хуже волков – грызут друг друга? Вначале я думал, что все это делается ради веры, так и мулла объяснял нам в полку, а сейчас совсем я запутался, ничего не понимаю.
– И не скоро поймешь, – вставил пожилой аскер.
– Тут понимать-то нечего, – вмешался опять сержант. – Аскеру не полагается понимать: приказано воевать – вот и воюем. А насчет гяуров правильно сказал господин вольноопределяющийся: раз и навсегда покончили с этой нечистью – и хорошо! Когда еще подвернулся бы такой подходящий случай!
Ребята в раздумье отошли от беседующих. В то время их жизненный опыт был еще слишком мал, чтобы разбираться в таких сложных вопросах.
В Стамбуле
На четвертые сутки, рано утром, ребята добрались до Скутари. Купив билеты на морской трамвай, они пересекли Босфор и вышли на пристань у Большого моста Стамбула.
Ни прозрачно-голубые воды Босфора, ни очаровательные очертания его берегов, утопающих в роскошном убранстве золотой осени, ни высокие минареты Айя-Софии не вызвали у них восторга – им было не до созерцания природы и всех чудес Стамбула.
Достигнув наконец цели, они не знали, что же делать дальше, к кому обратиться в незнакомом, большом, суетливом городе.
Постояв немного на мосту в это туманное утро, они смешались с разношерстной толпой горожан и зашагали навстречу судьбе, смущенные, расстроенные, без всяких надежд на будущее.
Долго они бродили по городу и только к вечеру, устав от множества впечатлений, вспомнили, что нужно найти место для ночлега. Но это оказалось не так просто. Прежде всего потребовалось право на жительство, о котором ребята до сих пор не имели ни малейшего понятия. Бумаг, полученных Смпадом, оказалось недостаточно, так как в них было указано, что ребята следуют в Стамбул к родственникам. Ни один хозяин ночлежного дома не пустил их ночевать.
Делать было нечего, ребята отправились к набережной и забрались в лодки. Ночлег оказался на редкость приятным. Лодки, слегка покачиваясь, убаюкивали, а над головой в синем небе горели тысячи ярких звезд.
Рано утром ребята выкупались в море и выбрались на берег, боясь быть застигнутыми хозяином лодок. Денег совсем не было, а после хорошего сна и морского купания есть хотелось как никогда. После двухчасового хождения по базару и созерцания всяких яств голод только увеличился.
– Не стащить ли буханку хлеба? – спросил Ашот при виде больших караваев хлеба на прилавке пекарни.
– И угодить в полицию. Только этого нам не хватало! Давай лучше поищем каких-нибудь армян, может быть, даже земляков, они помогут нам, – предложил Мурад.
Но как отыскать армян, когда в Стамбуле все носят фески, одеваются одинаково и говорят по-турецки? Они стали прислушиваться к разговорам, – напрасно: ни одного армянского слова!
Проходя мимо одной из булочных, они увидели на вывеске армянскую надпись. Обрадовавшись, ребята постучали в двери булочной. Хозяин, тучный пожилой человек в засаленной феске, сидел за кассой.
– Вы армянин, ага? – спросили они робко.
– А для чего, собственно говоря, вам это нужно знать? – в свою очередь спросил он их.
– Мы хотели с вами поговорить.
– Знаю я эти разговоры! Тут таких, как вы, много развелось. Нет у меня бесплатного хлеба.
– Мы только вчера приехали, никого не знаем. Может быть, вы поможете нам отыскать наших земляков? – не отставали ребята, несмотря на явно недоброжелательное отношение булочника.
– Откуда вы?
– Из города Ш…
На одну минуту лицо булочника прояснилось, но тут же приняло прежний суровый вид.
– Там все погибли, как нам говорили. А вы-то как спаслись?
– Это долго рассказывать, а мы со вчерашнего вечера ничего не ели! – рассердился Качаз. – Если можете, скажите нам, как разыскать земляков или найти какую-нибудь работу, а в другой раз мы придем и расскажем вам все подробно.
– Так, так. Значит, вам сейчас некогда? Хорошо, а какую работу вы можете выполнять?
– Любую.
– А если я вам предложу работать у меня, что вы на это скажете? Хотя мне работники не нужны, но что же делать, нужно помогать своим. Ладно, уж так и быть, будете ночевать у меня в булочной, а кормить вас буду чем бог пошлет, согласны?
– Согласны! – в один голос ответили ребята.
Так началась их жизнь в благословенном Стамбуле, у «сердобольного» земляка.
В двенадцать часов ночи они вставали носить муку и воду, в час начинали месить тесто и, пока оно подходило, на короткое время ложились спать тут же, на грязных столах. Чуть свет развозили свежие бублики к утреннему завтраку богатых клиентов хозяина. Кормил он скудно: тарелочка вареных бобов, заправленных уксусом, на обед, кипяток с хлебом на завтрак и ужин. Ни копейки денег, ни обуви, ни одежды.
Когда ребята немного огляделись, привыкли к шуму большого города, когда их босые ноги от беготни по камням мостовой начали покрываться язвами, жизнь в булочной земляка показалась им хуже, чем работа на строительстве шоссейных дорог, но деваться было некуда и приходилось терпеть.
Война кончилась. Тринадцатого ноября 1918 года в Босфор вошел флот Антанты. В Стамбул хлынули войска всех наций. Целыми днями на площадях играла музыка. В ресторанах и барах пьянствовали богачи и военные. На каждом шагу продавали бумажные флажки союзников. А греки неустанно пели: «Зито, зито, Венезелос!»[16]16
«Живи, живи, Венезелос!»
[Закрыть]
Пьяные матросы с американских военных кораблей, шотландские стрелки в клетчатых юбках до колен, французские, итальянские и канадские солдаты бесчинствовали на улицах и в общественных местах. Они среди бела дня приставали к женщинам, срывали с них чадру, насиловали. Издевались над турками, избивали полицейских и чиновников. Турки, веками угнетающие своих подданных, национальные меньшинства – армян, греков, арабов, курдов, – сами оказались на положении угнетаемых. После позорного Мудросского перемирия 1918 года они познали горечь поражения, испытали позор оккупации и безропотно терпели бесчинства пьяной солдатни.
Ребята же, полуголодные, похудевшие, по-прежнему работали у земляка.
– Раз война кончилась, я не согласен больше так работать, – заявил однажды Ашот. – Пусть хозяин назначит нам жалованье, как и всем работникам, иначе мы бросаем работать. А то подохнем тут.
Отправились к хозяину. Выслушав их требования, он пришел в бешенство. Его и без того красное лицо побагровело.
– Жалованье! – закричал он. – Да вы сначала отработайте мне то, что сожрали!
– Разве мы не работали? – спросил Качаз. – Нет уж, спасибо за все! Если вы нас спасли тогда, то это не значит, что мы должны погибать сейчас. Посмотрите, на кого мы похожи? Как хотите, но работать бесплатно мы больше не будем.
– Что ж, убирайтесь ко всем чертям! – крикнул разъяренный хозяин и тут же выгнал их из булочной.
Ребята опять очутились на улице без гроша в кармане. Однако времена изменились: уже не приходилось озираться с опаской на каждого прохожего и скрывать свою национальность. Они отыскали учреждение под вывеской «Армянский комитет помощи беженцам» и обратились туда за помощью, скрыв, что давно уже приехали в Константинополь. В комитете хорошо одетый молодой человек в пенсне, выслушав их рассказ, дал им направление в американский детский дом для сирот. Там ребят постригли, выкупали, переодели и распределили по классам.
В первые дни сытая и праздная жизнь в детском доме после тяжелой каторги в булочной казалась прекрасной, но очень скоро эта «золотая клетка» превратилась в тюрьму. Воспитатели в большинстве своем были армяне, окончившие разные американские колледжи. Они все были похожи друг на друга: очень вежливые, мягкие, с вечной улыбкой на лице; на всех уроках, будь то арифметика, история или литература, учителя старались внушить воспитанникам покорность, почтение к старшим, веру в бога. Однажды на уроке естествознания, когда учитель доказывал, что все от бога, пылкий Ашот задал ему неосторожный вопрос.
– Скажите, то, что турки вырезали столько армян, – это тоже совершилось по воле бога? – спросил он.
И учитель не задумываясь ответил ему со своей мягкой улыбкой:
– Безусловно да. Это была кара бога армянам за их грехи.
– Очень уж злопамятный бог, если он так жестоко наказывает людей! – возмутился Качаз.
Ребята думали, что разразится скандал, учитель выведет Качаза из класса, накажет, но ничего подобного не случилось. Учитель с той же улыбкой возразил, что «бог часто испытывает терпение верующих и вообще армяне-грегориане[17]17
Большинство армян – христиане-грегориане.
[Закрыть] заблуждались в своих верованиях. Истинное христианство – это протестантизм». И учитель начал долго и скучно рассказывать классу о преимуществах протестантизма.
После стычки с учителем Качаз очень скоро почувствовал на себе меру веротерпимости мягких на вид воспитателей. Его наказывали по каждому пустяковому поводу: то пуговица не застегнута, то складка одеяла на кровати неровна – и все в таком же роде. Товарищам Качаза приходилось делать большие усилия, чтобы удержать его от необдуманных поступков.
Зато Смпад делал большие успехи. Своей покорностью и угодливостью он быстро вошел в доверие начальства. Сначала его назначили старостой общежития, а через некоторое время – начальником отряда (ребята были разбиты на отряды, подобно скаутам) и помощником воспитателя. Зная характер Смпада, ребята несколько раз предупреждали его, чтобы он не доносил учителям об их разговорах. В таких случаях Смпад принимал позу оскорбленного человека.
Мальчиков из старших классов часто отбирали для работы на многочисленных американских предприятиях и складах, которые, точно грибы после обильного дождя, бурно появлялись после войны в Стамбуле. Посылали и на фабрики и в мастерские армянских предпринимателей. У детей согласия не спрашивали. В канцелярии составляли списки и, выстроив мальчиков в ряд, под надзором одного из воспитателей отправляли на место работы.
В детском доме усиленно культивировали наушничество, а самых послушных выделяли из общей среды, создавая для них особые, привилегированные условия: из таких детей собирались в будущем готовить протестантских миссионеров, или, попросту говоря, агентов для работы на Ближнем Востоке. В детском доме поговаривали о том, что этих мальчиков отправят в колледжи, даже в Америку, для продолжения образования. Но таких было мало, большинство же сирот кое-чему учились, работали в мастерских, усиленно маршировали во дворе и три раза в день молились за своих благодетелей американцев.
Из учителей только один Назаретян отличался от остальных. Высокого роста, могучего телосложения, он походил скорее на крестьянина, чем на преподавателя армянского языка. Учитель этот держался независимо, слегка посмеивался над коллегами и, пожалуй, был единственным человеком во всем детском доме, который относился к сиротам сочувственно. На уроках он, увлекаясь, часто цитировал наизусть целые страницы из произведений лучших армянских поэтов и прозаиков.
Мальчики любили его и с удовольствием посещали его уроки. Вскоре между Мурадом и Назаретяном установились особые, дружеские отношения. Часто во время перемены они прогуливались вдвоем под тенистыми деревьями сада и по вечерам, присев на скамеечке около пруда, вели долгие беседы. Назаретян все расспрашивал о событиях, свидетелем которых был Мурад. Внимательно слушая его, учитель делал какие-то записи в своей книжке.
Однажды он принес Мураду томик Пароняна. Вечером, закрывшись в спальне, ребята по очереди читали бессмертные произведения великого сатирика, при этом от хохота катались по постелям: уж очень смешно изображал Паронян нравы Стамбула и армянских богачей. В другой раз Назаретян передал Мураду томик Раффи «Самуэл», но попросил его быть осторожным: в американском детском доме не разрешалось читать Пароняна, Раффи и других армянских классиков.
Увлекшись чтением, ребята не заметили, как к незакрытой спальне подкрался дежурный воспитатель. Встав у дверей, он несколько минут слушал, что читал Ашот, потом на цыпочках подошел к нему и выхватил из его рук книгу.
– Откуда у тебя эта книга? – спросил он ласково.
– Это моя книга, господин воспитатель, – сказал Мурад. – Я принес ее с собой.
– Ты говоришь неправду. Ты ведь хорошо знаешь, что при поступлении в детдом все ваши вещи были взяты. Лучше скажи, кто дал тебе эту книгу? – настаивал воспитатель.
– Я же вам говорю…
– Ай-яй-яй, как нехорошо говорить неправду! За это бог разгневается на тебя и накажет. Что же, так никто и не скажет, откуда попала эта книга к вам?
Наступило молчание.
– Хорошо, завтра я доложу господину директору.
Воспитатель собрался уходить, но Мурад вскочил с постели и преградил ему дорогу.
– Отдайте мою книгу! – угрожающе воскликнул он.
Воспитатель непонимающе посмотрел на Мурада и сделал шаг к дверям.
– Господин воспитатель! Я по-хорошему прошу вас отдать мою книгу, иначе я не пущу вас из комнаты.
– Что это – угроза, бунт? Ты забываешь, мальчик, где находишься!
– Я ничего не забываю. Отдайте мою книгу! – на этот раз почти закричал Мурад.
Качаз и Ашот, с тревогой следившие за спором между воспитателем и Мурадом, тоже вскочили с постелей и подошли к Мураду.
– Мы тоже просим вас отдать книгу, – сказал Качаз и с силой вырвал книгу из рук воспитателя.
– Как видно, вас не воспитаешь, привыкли к улице. Я постараюсь, чтобы вы очутились опять там, где ваше место. – И воспитатель, презрительно улыбнувшись, пошел к дверям.
– Зачем всех выгонять? – заюлил перед ним Смпад. – Разве мы виноваты, господин воспитатель?
– Да, все вы виноваты, раз не говорите, кто принес вам эту книгу.
– Я скажу: эту и другие книги дает Мураду учитель армянского языка господин Назаретян, – выпалил Смпад.
– Так я и знал, – как бы про себя произнес воспитатель и вышел из спальни.
– Предатель! – Ашот бросился на Смпада. – Задушить тебя, чтобы меньше было таких гадов!
На помощь Ашоту к постели Смпада подбежали Качаз, Каро. Смпад закричал:
– Помогите! Убивают! Помогите!
За дверью раздались шаги. Услышав их, ребята легли на свои места. Все замолчали, сделав вид, что ничего не произошло.
В спальню вошел воспитатель.
– Что тут у вас происходит? – спросил он.
– Ничего особенного, господин воспитатель, – ответил Мурад, – просто поспорили немного.
– Врет он! – закричал Смпад. – Они меня хотели задушить за то, что я сказал вам правду. Прошу меня перевести в другое помещение: я боюсь, они убьют меня ночью.
