Текст книги "За Москвою-рекой. Книга 2"

Автор книги: Варткес Тевекелян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Да… Похоже, пройдет немало времени, пока люди не освободятся от всех этих страстей и страстишек…

– Может быть, мои шефы в чем-то и правы. Меня действительно всегда больше интересовали практические результаты научных экспериментов, чем теория. Кстати, я ведь хорошая жена: занялась технологией крашения синтетических волокон. Пока ничего путного не добилась, – крепкий оказался орешек!

– Это очень, очень важно! В век синтетики нет ни оборудования, ни нужных красителей – ничего. Всегда так: сперва создадим горы неведомого сырья, а потом ломаем голову, как его использовать. В красилке сплошной брак. Из трех-четырех партий пряжи сумели покрасить более или менее прилично одну. Остальные перекрашиваем в черный цвет… Знала бы ты, как все это надоело! К черту!.. Я всю жизнь тем и занимаюсь, что с кем-то воюю. Иногда подумываю – не пора ли бросить все, подыскать себе тихую пристань и там коротать остаток положенного времени…

– Одно только забыл – характер свой неугомонный! – Анна Дмитриевна ласково посмотрела на мужа.

– Характер, характер… Переделывать нужно такой характер, раз он жить мешает!

Анна Дмитриевна мягко улыбнулась:

– Это пройдет, дорогой. Ты просто устал. Отдохнешь, и все покажется в другом свете. Иди ложись, уже поздно, а я позанимаюсь еще немного…

Было далеко за полночь, когда она собрала книги и тетради и на цыпочках, чтобы не разбудить мужа, вошла в спальню. Власов, укрывшись простыней, крепко спал. Анна Дмитриевна улыбнулась: «Счастливый характер у человека, – может спать, что бы ни случилось!»

Она долго не засыпала, – лежала с открытыми глазами, думала. Вспомнила о тех временах, когда Власову было трудно, очень трудно. Но и тогда он не унывал, верил, что справедливость рано или поздно восторжествует. Сейчас он опять плывет против течения, ему снова трудно. Но он не отступает. Такой уж человек…

6

Сергей брился перед маленьким зеркальцем на кухне, когда туда вошел Леонид с полотенцем через плечо.

– Здорово! – весело сказал он и, склонившись над раковиной, стал так шумно и энергично умываться, что брызги полетели во все стороны.

– Морж, настоящий морж! – засмеялся Сергей. – Смотри, какие лужи вокруг.

– Ничего, подотру!..

– Поехали вместе на работу, а? – спросил Сергей, убирая бритвенный прибор.

– Зачем? Ты не маленький, дорогу знаешь…

– Не валяй дурака – лучше скажи честно: почему ты по утрам избегаешь меня?

– Избегаю? – Леонид немного смутился, но тут же ответил шуткой: – Если у тебя появилось непреодолимое желание коротать время в моем приятном обществе по утрам, то, разумеется, я чувствую себя польщенным!

Они позавтракали на скорую руку и вместе вышли на улицу.

– По некоторым данным, знакомство с красивейшей из женщин, пользующихся московским метрополитеном, продолжается, – сказал Сергей.

– Допустим…

– Не допустим, а точно!

– Ты что, агентуру завел?

– Когда имеешь дело с таким выдающимся конспиратором, как ты, не нужна никакая агентура: все и так видно по твоему поведению!..

На станции метро «Сокольники», как обычно, в этот утренний час народу было много. Пустой состав подкатил к широкой платформе. Леонид схватил Сергея за руку, затащил в третий вагон. Туда же вошла и Муза, в шелковом кремовом костюме. Сергей присвистнул про себя: серьезный случай, – не какая-нибудь смазливенькая простушка!.. Казалось, Леонид был счастлив уже от одного того, что мог стоять рядом с ней.

– Разрешите, Муза Васильевна, представить вам моего друга, Сергея Полетова, – не очень уверенно проговорил Леонид.

Молодая женщина внимательно посмотрела на Сергея.

– Очень рада, – сказала она, протягивая ему руку, – почему мы не встречались до сих пор?

– Видимо, ехали в разное время, – сказал Сергей, – здесь ведь решают минуты!

– Правда! – Муза улыбнулась, блеснули белые, ровные зубы. – Я была с вами знакома заочно. Леонид Иванович много рассказывал о вас…

– Что же он рассказывал?

– Только хорошее!

– Еще бы! – Сергей рассмеялся. – Скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Раз я хорош, значит, неплох и сам Леонид! – Что-то знакомое было в этой женщине, и Сергей напрягал память, чтобы вспомнить, где он встречал ее.

Из метро они вышли все вместе.

– Я провожу Музу Васильевну, – тут недалеко, – и догоню тебя, – сказал Леонид. Ему хотелось остаться с нею наедине.

– Идет! – Сергей попрощался с Музой и некоторое время смотрел им вслед. Леонид, жестикулируя, что-то доказывал ей…

Вскоре он вернулся.

– Ну, что? – не без скрытой тревоги спросил он.

– Красивая, ничего не скажешь, – сдержанно ответил Сергей. – Только знаешь, Леня, она из породы хищниц…

– Что за чушь!

– Нет, не чушь. Ну, может быть, и не из породы хищниц, но женщина властная, знающая себе цену. Это вовсе не значит, конечно, что все эти ее свойства проявятся и по отношению к тебе. Под воздействием настоящей любви…

– С чего ты все это взял? – перебил Леонид.

– Да это ж по всему видно! По ее манере говорить, по сжатым тонким губам, по выражению ее красивых глаз… И, наконец, я инстинктивно почувствовал… И вот еще что, – только ты не бесись, пожалуйста! Не так давно я видел ее в обществе Никонова… Только сейчас вспомнил! Помнишь этого типа, главного механика главка, подручного твоего отчима?

– Еще бы не помнить Юлия Борисовича!.. Но ведь он осужден…

– Был осужден. Только он не из того теста сделан, чтобы долго томиться в заключении. Он ловкач, пройдоха, выкрутится из любого положения. Говорят, вместо трех просидел всего один год и вернулся. Сейчас этот делец и дамский угодник разгуливает по Москве как ни в чем не бывало. Посмотрел бы ты на него, – выхоленный, в шикарном костюме, прямо со страниц журнала мод!

Леонид молчал. Вид у него был подавленный.

Расстались они во дворе комбината. Леонид ушел к себе в конструкторское бюро, а Сергей завернул в партком, в маленький, довольно неуютный кабинет, обставленный старой мебелью. Сел, раскрыл записную книжку, куда заносил все дела, которые предстояло сделать за день:

«Договориться с директором о созыве собрания партийно-хозяйственного актива».

«Побывать в молодежном общежитии».

«Побывать дома у Астахова, – он тяжело заболел…»

Сергей достал авторучку, чтобы записать еще несколько неотложных дел, но в эту минуту вошел председатель фабричного комитета Капралов.

– Здравствуй, Сергей Трофимович. – Он устало опустился на стул. – Слыхал? Умерла сегодня ночью старая ткачиха Леонова. Ты ее знал?

– Еще бы не знать! Тетка Настасья с моей мамой в одной смене работала…

– Была здорова, ни на что не жаловалась. Вышла на пенсию и через полгода – готово… Врачи говорят, так бывает в результате нарушения привычного ритма жизни. Если их послушать, так и на пенсию уходить не нужно, – помрешь!

Зазвонил телефон. Власов вызывал их к себе.

У директора они застали двух девушек и молодого человека.

– Пополнение пришло к нам, молодые специалисты, – сказал Власов, приглашая Сергея и Капралова сесть. – Вот Нина, – она по специальности инженер-химик. Светлана – прядильщица, Валерий – ткач. – И обратился к полной краснощекой девушке: – Ну как, Нина, в цех сменным мастером или в лабораторию?

– В цеху работа трехсменная? – спросила та.

– Нет, ночную смену на отделочной фабрике мы давно ликвидировали, – ответил Власов.

– Тогда в цех сменным мастером…

– Вот и хорошо! А вы, Светлана, к станку, как говорят, или в ОТК?

– Сначала в ОТК, если, конечно, можно, – маленькая, веснушчатая Светлана смутилась, покраснела.

– Хорошо, так и запишем. Теперь ваша очередь, Валерий.

– Если можно, меня в ремонтную бригаду, – попросил тот. – А там видно будет…

– Почему вы так решили? – спросил Власов.

– Очень просто. Прежде чем работать мастером, инженером или даже начальником цеха, нужно хорошо узнать ткацкий станок, – как говорит мой отец, пощупать его собственными руками. – У Валерия оказался приятный бас.

– Правильное решение! – Власов с одобрением посмотрел на молодого инженера и, улыбаясь, спросил: – Скажите, Валерий, если, конечно, не секрет, вы пением не увлекаетесь?

– Еще как! – с готовностью ответил Валерий. – После десятилетки мечтал о консерватории, хотел стать профессиональным певцом, но отец не разрешил. Он считает пение баловством, хотя сам любит петь, а профессию ткача ставит выше всего, всю жизнь работал ткацким поммастером, и только недавно назначили его мастером.

– Итак, договорились! – Власов подписал бумаги, встал, протянул каждому руку, пожелал успехов.

Когда молодые специалисты вышли, он сказал:

– Со временем из этого парня получится настоящий инженер, – у него хорошая закваска!

В кабинет быстро вошел главный бухгалтер. За последние годы Варочка заметно постарел, сдал, но не хотел подчиняться времени и по-прежнему ходил прямо, с высоко поднятой головой.

– Что вы делаете, Алексей Федорович? – взволнованно спросил он. – Сами себе закрываете пути-дороги на будущее!

– Ничего не понимаю. В чем дело?

– Как же, – девушке, которую вы назначили контролером ОТК прядильной фабрики, положили оклад восемьдесят рублей в месяц.

– Совершенно верно. Одно дело – работать в красилке или ремонтировать станки и совсем другое – работать в отделе технического контроля, где, как говорят, не пыльно и не каплет. Вот я ей и установил оклад на тринадцать рублей меньше, чем остальным.

– Я-то это понимаю, но не понимают в райфинотделе, вот в чем беда. При очередной регистрации штатов снимут эти тринадцать рублей, и больше вы их никогда не восстановите.

– Да-а, – вздохнул Власов. – Мы вынуждены переплачивать не желающему работать на производстве молодому инженеру лишь потому, что финансовые органы снимут с оклада тринадцать рублей, а потом будут доказывать, что не я, а они стоят на страже интересов государства… Чепуха какая-то! Сидор Яковлевич, не кажется ли вам, что эти порядки выдуманы, чтобы затруднять и без того трудное руководство промышленностью?

– Во всяком случае, выдуманы они не очень умными людьми, – ответил Варочка.

Вошла секретарша, положила перед Власовым записку.

– Очень хорошо, пропустите! – Власов оживился. – Из ателье принесли заказанные нами изделия из новых тканей. Оставайтесь и вы, Сидор Яковлевич, – полюбуйтесь, деньги за шитье вам платить!

Две женщины внесли в кабинет большие картонные коробки и бережно положили их на диван. Старшая отрекомендовалась:

– Художник-модельер Валентина Федоровна! А это, – показала она на свою спутницу, – Таня, наша манекенщица. У нее идеальная фигура, – мы сшили пальто и костюм по ее мерке. Если в будущем вам захочется продемонстрировать эти изделия где-нибудь еще, Таня всегда вам поможет.

– Мы ждали вас с нетерпением, – сказал Власов. – Скажите, понравились вам наши новые ткани? Скажите откровенно, мы люди не обидчивые.

– Что за вопрос? Очень даже понравились! Ткани замечательные, изумительные расцветки. Просновки тоже подобраны с большим вкусом. А главное, они не мнутся. Мы давно не видели таких материй. Одним словом – то, что нужно. В нашем ателье все убеждены, что они будут иметь большой успех у покупателей, особенно у женщин.

– Приятно слышать!

– Разрешите приступить к демонстрации? – спросила художница.

– Пожалуйста.

– Комнатку бы нам или, в крайнем случае, ширму, чтобы Таня могла переодеться.

– Сейчас! – Власов попросил секретаршу открыть пустующий кабинет главного инженера. Таня взяла две коробки и последовала за секретаршей.

Кабинет главного инженера пустовал давно, с тех времен, когда Баранова перевели на другую фабрику. Власов попросил не назначать нового главного инженера, а возложить его обязанности на директора. Он считал это тем более целесообразным, что на комбинате работал очень опытный начальник производства, да и дипломированных инженеров было достаточно. В тогдашнем министерстве текстильной промышленности с мнением Власова не согласились, но, не найдя подходящей кандидатуры, долго не назначали главного инженера, а потом и вовсе забыли об этом. Так и работал Власов – один в двух лицах.

И вот из кабинета вышла Таня в элегантном, изящном костюме.

– Вот это да! – восхищенно воскликнул старый бухгалтер.

Власов удовлетворенно потер руки.

– Теперь уж мы утрем нос кому следует! Пусть попробуют затягивать установление цен на наши новые ткани!..

Таня, пройдясь несколько раз перед присутствующими, вышла и тут же вернулась в пальто. Светлый тон тонкой ткани, еле заметные просновки, простота фасона придавали пальто особое изящество. Все сошлись на том, что и костюм и пальто из новой материи выглядят очень эффектно, производят самое хорошее впечатление.

Когда очередь дошла до мужского костюма, Власов пошутил:

– Сергей Трофимович, костюм будто на тебя. Ты бы и надел, показался нам! Глядишь, понравишься швейникам – пригласят тебя на работу в Дом моделей. Сам знаешь, работа не тяжелая, – во всяком случае, значительно легче, чем в красилке.

– Зря вы, товарищ директор, разбрасываетесь кадрами, – засмеялся Сергей, – поглядел бы я, что бы вы делали без красильщиков? Да и профессию свою красильщика я менять не собираюсь, она у меня потомственная!

Костюм тоже всем понравился.

Не успел Сергей вернуться к себе, как раздался телефонный звонок.

– Где ты пропадаешь? – спрашивал Леонид. – Звоню, звоню, никто не отвечает! – По голосу чувствовалось, что он чем-то взволнован.

Были у Алексея Федоровича. Работники ателье показали нам готовые изделия из наших материалов. Как сказала секретарша директора, эти костюмы и пальто будут гвоздем сезона в этом году. А она, как тебе известно, понимает толк в такого рода делах. Может, и перед твоей Музой тебе удастся покрасоваться…

Леонид не принял шутки и сухо спросил:

– Можно зайти к тебе?

– Заходи!

Леонид не вошел, а вбежал. Опустился на стул, долго молчал, глядя в одну точку.

Сергей терпеливо ждал. Наконец Леонид сказал:

– Мне очень важно знать, Сергей, – ты пошутил или сказал правду, что видел Музу Васильевну с тем мерзавцем, ну, как его?..

– Никонов, Юлий Борисович, – подсказал Сергей. – Но почему ты придаешь этому такое большое значение?

– Ты понимаешь… – начал было Леонид, но осекся на полуслове и снова замолчал.

– Леня, я не случайно сказал тебе, что она из породы хищниц…

– Ну, знаешь, из одного факта делать такие чудовищные выводы…

– Из какого одного факта?

– Что Муза Васильевна была в обществе этого подонка. Мало ли какие обстоятельства бывают в жизни. Если дело на то пошло, твоя жена, а моя сестра, тоже бывала в его обществе. Даже в ресторан ходила, вино с ним пила… От этого она хуже не стала.

– Слушай, как у тебя поворачивается язык Делать такие нелепые параллели? Кроме того, ты, наверно, помнишь, что я предостерег тебя вовсе не потому, что видел твою знакомую в обществе Никонова. И вообще я давно хотел поговорить с тобой… В последнее время твое поведение вызывает у меня серьезную тревогу. Да не только у меня…

– Чем?

– Всем. Ты стал очень замкнутым… Видали, барин какой нашелся, – он занят только собственной персоной, собственными переживаниями, а до остального ему будто никакого дела нет!

– Какие у тебя основания так говорить?

– Оснований у меня больше чем достаточно. Хочешь по порядку? – спросил Сергей.

– Очень хочу…

– Изволь! Вспомни, пару лет назад комсомольцы на общем собрании выдвигали твою кандидатуру в общекомбинатский комитет. Как ты ответил на это? Как рядовой обыватель: «Я учусь, мне трудно» и тому подобное. Хотя в то время ты взял в институте академический отпуск на целый год и ничем особенным не был занят. Просто отвертелся.

– Не понимаю, по-твоему, отказ быть избранным в руководящие органы комсомола может считаться проявлением замкнутости, может быть, даже эгоизма? – Леонид усмехнулся.

– Не крути, Леня. Мы с тобой знаем друг друга, как самих себя. Высоко себя ценишь, вот и ушел от большой общественной работы!

– Но… – Леонид попытался что-то сказать, Сергей перебил его:

– Погоди, это не все. Наберись терпения и выслушай до конца. Разве тебя тревожит, что ты механически выбыл из комсомола, по возрасту? Ничуть. Ты не сделал ни малейшей попытки, чтобы подготовиться к вступлению в партию.

– В партии людей и без меня хватает…

– В этом никто не сомневается. Но и ты при желании можешь быть в их числе. Сын старого большевика, героя Отечественной войны, молодой, способный специалист с большим практическим стажем…

– Словом, подходящие анкетные данные. Нет, Сергей, к вступлению в партию я отношусь значительно серьезнее, чем ты думаешь, и не считаю себя подготовленным для такой чести.

– Слова, пустые, заученные слова! Тебя пугает наша дисциплина, вот где истина. Конечно, куда проще жить вольным казаком, не подчинять свое «я» общественным интересам. Только вот беда – времена вольных казаков давно миновали.

– Я еще раз убедился, что тебя не зря выбрали в наши вожди. Народ знает, что делает. Ты произнес целую речь, как и положено руководителю партийной организации, но не произнес самых обыкновенных, простых слов, которые показали бы, в чем же заключается, в конечном итоге, мой эгоизм?

– Значит, не понял? Ну что ж, в таком случае придется разъяснить тебе еще кое-что, помочь понять. Скажи честно, ты доволен своим поведением дома, в кругу семьи?

– Не понимаю…

– Какой же ты стал непонятливый! Разве ты не замечаешь, что стал вести себя как обыкновенный квартирант, – пришел, поел, лег спать. Даже в мелочах. Недавно Иван Васильевич попросил тебя сыграть с ним партию в шахматы. А ты недовольно буркнул: «Не могу, некогда». Неужели тебе нужно объяснять, как ты должен относиться к отцу-калеке, вынужденному день-деньской сидеть дома в одиночестве? Да, он стал играть неважно, подолгу думает над каждым ходом, это все так, но он твой отец…

– Я не знал, что мое поведение дома раздражает вас. Могу переехать хоть сегодня. Освободить вас от необходимости воспитывать в квартиранте гражданские чувства…

– Глупости говоришь!.. Переехать не трудно. Кстати, ты, кажется, готовишь почву для этого.

– Терпеть не могу разговаривать загадками и разводить китайские церемонии. Если ты знаешь больше, чем я сам, говори прямо!

– Всегда готов. Не хочу быть пророком, но в то же время почти убежден в том, что твои отношения с той красавицей…

– Постой! – остановил его Леонид. – Хочешь, остальное я доскажу за тебя? Пожалуй, я сделаю это даже лучше. У тебя красноречие какое-то… казенное. Итак, продолжаю твою мысль… Ты хорошенько прислушивайся, Леонид, к словам людей, которые желают тебе добра, и тогда, может быть, кое-что поймешь. Твои отношения с той красивой женщиной, называемой Музой, кончатся печально, поскольку настоящей любовью здесь и не пахнет, а все зиждется на страсти. Еще поэт сказал:

 
Да будет славен тот, кто выдумал любовь
И приподнял ее над страстью!..
 

Счастлив ты не будешь, семью не создашь: твоя дама сердца, как представительница породы хищных, не захочет иметь детей, чтобы не портить фигуру. А без детей что за семья?.. С Наташей, скажем прямо, ты поступил подло. Впрочем, дело твое, но запомни: есть личные дела, которые тесно переплетаются с делами общественными, – тогда мы вправе спрашивать с тебя. Ты, Леня, это учти! Нарушать моральный кодекс нашего общества никому не разрешается, понял?.. Вот все, что ты хотел сказать. Только ты ничего не понимаешь, – мыслишь готовыми формулами. А засим – физкультпривет! – Леонид встал, помахал рукой и исчез за дверью.

После его ухода Сергей долго сидел неподвижно, казнил себя. Может быть, Леонид и прав, – кажется, за последнее время он действительно разучился говорить простые, сердечные слова. Произносит какие-то высокопарные фразы, думая, что ими можно убедить людей. Честно говоря, Леонид точно до мелочей знал все, что собирался сказать ему Сергей, – за исключением разве стихов. Он понятия не имел о них… Однако нужно признаться, стихи пришлись к месту!..

Леонид долго мучился, прежде чем решился позвонить Музе. Не очень охотно давая ему номер своего телефона, она просила звонить только в исключительных случаях.

– Говорит Леонид, – сказал он срывающимся голосом, когда она подняла трубку. – Извините меня за звонок, но мне нужно встретиться с вами сегодня же, хотя бы на десять минут, нет, на пять… Хорошо, спасибо, – буду ждать после работы на углу улицы… Конечно, конечно, я подожду, пока разойдутся ваши сослуживцы…

В ее голосе слышался холодок, но это, наверное, потому, что она была не одна в комнате, да и неудобно ей говорить о личных делах в служебные часы. Что же скажет он ей? Просто спросит: «Скажите, вы знакомы с инженером-механиком Юлием Борисовичем Никоновым?» Дальнейший разговор будет зависеть от того, как и что она ответит… А если рассердится и задаст вопрос: а позвольте спросить, вам какое дело? От этой мысли Леонида бросило в жар…

Дню, казалось, не будет конца. Леонид чуть ли не каждые пять минут смотрел на электрические часы. Работа двигалась плохо, в голове был полный ералаш.

Наконец стрелки часов показали ровно шесть. Леонид встал из-за чертежного стола, умылся, завязал галстук, тщательно причесал густые волосы и выбежал на улицу.

Заняв место на наблюдательном пункте за углом, он едва дождался той минуты, когда из подъезда вышла она. У Леонида сильнее застучало сердце. Забыв о всякой осторожности, он побежал навстречу.

– Что случилось? – спросила она, когда они свернули в почти безлюдный переулок.

– Ничего особенного… Мне захотелось повидать вас!

– И только поэтому вы позвонили на работу? Разве нельзя было потерпеть до утра?

– Нельзя… Я не мог не поговорить с вами.

– О чем же вы хотели поговорить? – Она держалась подчеркнуто холодно.

Несколько секунд Леонид молчал, потом вдруг посмотрел ей в глаза и спросил:

– Скажите, вы знакомы с инженером по фамилии Никонов? Никонов Юлий Борисович.

«Конечно, Сергей все это выдумал, а я просто идиот и все это пустяки!» – в ту же минуту подумал он. Но лицо Музы говорило о другом. Она спросила далеко не равнодушно:

– Почему… вас это интересует?

– Мне важно знать! – сказал Леонид, хотя уже понял, что она знакома с Никоновым.

– Прежде всего, я не намерена отчитываться перед вами. Я не давала вам ни малейшего повода задавать мне подобные вопросы. И, наконец, это вас попросту не касается, – отчетливо выговаривая каждое слово, ответила Муза. Повернулась и быстро пошла переулком.

Леонид растерянно постоял, потом медленно пошел по направлению к метро.

Приехав в Сокольники, Леонид замедлил шаги у выхода из метро. Куда деваться? Домой не хотелось, а больше идти было некуда. Раньше можно было пойти к Наташе, но теперь дорога к ней закрыта навсегда… Неужели во всем белом свете никто его не поймет, никто не посочувствует, не протянет руки помощи?

Не придумав ничего лучшего, подошел к киоску, недалеко от главного входа в парк.

– Налейте-ка, девушка, сто грамм! – небрежно, как заправский пьяница, сказал он молодой накрашенной продавщице.

Та посмотрела на Леонида оценивающим взглядом.

– Ах, так, – догадался Леонид. – Деньги вперед, значит?

– Ничего не поделаешь, пьют и не платят. Надоело милицию беспокоить.

Леонид бросил на прилавок рубль. Девушка убрала деньги и привычным движением налила в граненый стакан водки.

– Пейте на здоровье.

Леонид медленно выпил, ему стало противно. Он запил водку газированной водой. Не помогло.

– Еще сто грамм!

Девушка укоризненно покачала головой, – она хорошо изучила повадки пьяниц и понимала, что перед нею новичок.

– Может, хватит? – спросила она. – Небось с утра ничего не ели. – Но водки все же налила.

Леонид выпил водку залпом, заплатил и отошел от киоска.

Девушка оказалась права, – две стопки водки на голодный желудок оказались слишком сильным успокоительным средством для непьющего Леонида. Закружилась голова, подгибались колени. Чтобы не упасть, он свернул в сквер перед церковью и со всей возможной непринужденностью опустился на скамейку.

Как на экране кино мелькали события дня. Сергей, подняв руку, что-то говорил ему, – губы шевелятся, а слов разобрать нельзя, мешает какой-то шум. Шум постепенно нарастает, словно молотом бьет по голове. И голова сильно болит. Появляется Муза, – не то в парче, не то в струящемся шелку. Но ее застилает туман, медленно окутывает ее, – она растворяется в этом тумане, исчезает…

«Пора домой», – это всегда понимают даже очень пьяные. Леонид с трудом поднимается со скамейки и, пошатываясь, направляется к дому…

Открыв ему дверь, Милочка ахнула. Леонид стоял бледный, с блуждающими глазами, пытался улыбнуться.

– Что с тобой? Леня, что?!

– Я… Со мной? Ничего. – Язык у Леонида заплетался, и он улыбнулся жалко, просяще.

Милочка поняла. Втащив его в дом, она удивленно повторяла:

– Какой вид… Какой безобразный вид… Посмотрел бы ты на себя со стороны! Ну как ты мог, Леня, как ты мог довести себя до такого состояния?

Леонид задумчиво моргал.

На голос дочери подъехал на своей тележке Иван Васильевич. Мгновенно поняв, в чем дело, он стал успокаивать дочь.

– Ничего, ничего, дочка, это бывает. Ты лучше уложи его на диван, пусть поспит малость, и все пройдет.

Проснулся Сергей, подошел к ним. Он попросил Милочку принести подушку, а сам осторожно раздел Леонида, снял с него туфли и уложил на диван. Не успел Леонид положить голову на подушку, как тут же заснул.

…За вечерним чаем Милочка только и говорила о брате.

– Что, что могло случиться? Как Леня дошел до этого?

– Кажется, виноват я, – сказал Сергей.

Милочка с недоумением посмотрела на мужа.

– При чем здесь ты?

– Сегодня я разругал его…

– За что?

– За многое… Я выложил ему все, что думаю о той женщине, с которой он познакомился в метро. Сказал, что видел ее в обществе Никонова… Вот тебе результаты воспитательной беседы!

– Господи, в кого он? У нас в семье пьяниц не было!..

– Будет тебе, какой он пьяница? Смалодушничал парень, и все. Завтра он на водку и смотреть не захочет. А как старик отреагировал? – Сергей кивнул головой в сторону большой комнаты, где за занавеской жил Иван Васильевич.

– Защищал его, как и ты!.. С кем, говорит, не бывает. Сегодня папа очень возбужден, – получил письмо из Текстильпроекта. По-моему, ответ на свою заявку. Помнишь, папа послал туда свой проект организации механических мастерских при текстильных фабриках?

– Что же в письме?

– Не говорит. Письмо спрятал под подушку и ничего не сказал, хотя, судя по его настроению, ответ благоприятный.

За вторым стаканом чая Сергей спросил у жены, не забыла ли она, что и в яслях, и в детском саду в воскресенье родительский день.

– Конечно, не забыла!

– Куда ты собираешься – в ясли или в детский сад?

– Ну чего ты дипломатничаешь? Я ведь знаю – тебе хочется поехать в детский сад. Ну и поезжай!

– Хорошо, только ты приготовь гостинец! Может, в кино пойдем?

– Какое там кино? Не можем мы оставить Леонида без присмотра.

– Ничего с ним не случится, – проспит до утра. В случае чего батька присмотрит.

– Нет, Сережа, в кино я не пойду.

– Пойдем хоть погуляем, подышим свежим воздухом.

– Выходи, я переоденусь и догоню тебя.

В большой комнате Сергея окликнул Иван Васильевич, и когда он зашел за занавеску, старик длинными обрубками, напоминающими клешни, достал из-под подушки письмо.

– На, почитай…

Сергей быстро пробежал глазами напечатанное на пишущей машинке письмо.

– Замечательно, Иван Васильевич! – сказал он. – Значит, есть порох в пороховницах!

– Выходит, есть! – ответил тот, радуясь как ребенок. – Ты читал приписку внизу? «Следуемые вам деньги переводим по почте». Дело, конечно, не в деньгах. Но ведь если бы моя работа не пригодилась, не стали бы платить. Не так ли, Сережа?

– Разумеется, кто станет платить за ненужную работу, – ответил тот и торопливо вышел в палисадник. У него перехватило дыхание и слезы навернулись на глаза…

Следом за ним из дома вышла Милочка в простеньком штапельном платье. Глядя на тонкий ее стан, на свежие щеки, никто бы не сказал, что она мать двоих детей.

Сергей подошел к ней, тихо сказал:

– Не зря все-таки я за тобой столько лет ходил! Красивая ты…

– Нашел красавицу! Я уже старуха…

– Если бы все старухи выглядели, как ты, косметологам нечего было бы делать. Закрылась бы целая отрасль промышленности, разорились бы крупнейшие фирмы и, возможно, наступила бы эпоха всеобщего кризиса.

– Я рада, что у тебя хорошее настроение.

– С тобой у меня всегда хорошее настроение.

Некоторое время они шли молча.

Вечер был по-летнему теплый, светлый.

– Удивительно все-таки, – заговорил Сергей, отвечая на собственные мысли, – стоит человеку поверить, что он еще кому-то нужен, как он сразу меняется, даже будто моложе становится!

– Это ты о ком?

– Об Иване Васильевиче, об отце твоем. Кажется, худшего положения, чем у него, не придумаешь, а ведь он хочет работать, приносить пользу. Получил бумажку, в которой написано, что его предложение дельное, что оно будет использовано… Ты бы видела его лицо, когда он показывал мне письмо из Текстильпроекта!..

– Жалко мне его, – сказала Милочка. – Временами он замыкается в себе, часами молчит… А иной раз ведет себя так, словно ничего с ним и не случилось, – шутит, смеется, играет с детьми… Нет, не могу простить маме, что она так жестоко, так бесчеловечно поступила с ним!

– А вот Леонид думает иначе. Говорит, что мать при всех обстоятельствах остается матерью. И каждый месяц посылает ей деньги… Наверное, это великая вещь – уметь прощать людям их слабости, – сказал Сергей.

– Ну нет, не всякую слабость можно простить.

Зажглись фонари. Из парка доносились звуки танцевальной музыки.

– Пошли в парк, – предложил Сергей. – Давно не были.

– Что ты! – Милочка замахала руками. – Забыл, в каком состоянии мы оставили Леню. Да и мне хочется лечь пораньше… Если бы ты знал, Сережа, как я устала!

– Еще бы, мать большого семейства. Да еще школа. Знаешь что, пока ребята за городом, езжай куда-нибудь отдыхать. Купим путевку в дом отдыха под Москву или, еще лучше, на юг, к морю.

– Интересно, как я оставлю вас, троих мужчин? Вы такого тут натворите!

– Ничего, не пропадем, не бойся! Мы с Леонидом можем обедать в столовой комбината, а бате будем стряпать дома.

– Да уж вы настряпаете!.. Никуда я не поеду…

Дома Леонид, посапывая, спал на диване. Рядом с ним сидел в кресле-коляске отец…

Утром Леонид поднялся с трудом. Ему было стыдно, скверно, трещала голова.

Сергей позвал его завтракать.

– Что ты, я на еду смотреть не могу…

В метро, куда они спустились вдвоем, Леонид быстро прошел мимо третьего вагона. Сергей ни о чем не спросил его.

Из дневника Сергея Полетова

6 июня 1964 года

Вести дневник регулярно никак не удается, – нет свободного времени. А хочется. Раскроешь потом тетрадь, и воскресают перед глазами «дела давно минувших дней», – словно вновь их переживаешь. По моим дневникам, наверное, можно написать историю нашего комбината со времен Великой Отечественной войны. Что ж, может быть, такая история и будет когда-нибудь написана…