Текст книги "Несколько моих жизней: Воспоминания. Записные книжки. Переписка. Следственные дела"

Автор книги: Варлам Шаламов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 80 страниц) [доступный отрывок для чтения: 29 страниц]

Двадцатые годы

ПРИМЕЧАНИЯ

Впервые в сокращении – «Юность», 1987, № 11, 12.

Публиковались за границей по неправленому маш. экземпляру (А-Я. Париж, 1985).

Полностью публикуется впервые.

Подлинник рукописи хранится в Российском государственном архиве литературы и искусства, ф. 2596, оп. 1, ед. хр. 6–9.

Литературная критика двадцатых годов еще не вышла из приготовительного класса и писала с орфографическими ошибками. Так, молодой Ермилов[21]21
  Ермилов Владимир Владимирович (1904–1965) – критик, литературовед, поборник «социалистического реализма».


[Закрыть] называл Киплинга американским писателем, а Войтоловский[22]22
  Войтоловский Лев Наумович (1876–1941) – прозаик, критик, автор «Очерков по истории русской литературы XIX и XX вв.», ч. 1–2. М. – Л., 1927–1928.


[Закрыть] в учебнике по истории русской литературы, перечисляя героев «Евгения Онегина», назвал Гремина – персонажа оперы, а не поэмы. Совсем недавно литературовед Машинский[23]23
  Машинский Семен Иосифович (1914–1978) – литературовед. С 1960 – профессор Литературного института им. М. Горького. Основные труды посвящены русской литературе XIX в.


[Закрыть] на обсуждении первого тома «Истории советской литературы» уверял, что «Рычи, Китай» Третьякова[24]24
  Третьяков Сергей Михайлович (1892–1939) – писатель, один из теоретиков Левого фронта искусств (ЛЕФа), «Рычи, Китай», 1926 г., поэма, позже переделанная в пьесу. Необоснованно репрессирован.


[Закрыть] – пьеса, а не поэма.

Конечно, были критики и пограмотнее – Фриче[25]25
  Фриче Владимир Максимович (1870–1929) – литературовед и искусствовед, 1904–1910 преподавал в МГУ, с 1929 – академик АН СССР. Фриче обосновывал в своих работах новую методологию, опираясь на взгляды Г. В. Плеханова; стремился установить «социальную доминанту» историко-литературного процесса.


[Закрыть], Коган[26]26
  Коган Петр Семенович (1872–1932) – историк литературы, критик, профессор I и II МГУ, с 1921 – президент Государственной Академии художественных наук (ГАХН). Популярный лектор по истории современной литературы.


[Закрыть], но они не пользовались уважением ни у рапповских вождей[27]27
  РАПП – Российская ассоциация пролетарских писателей (1925–1932), ей предшествовала Всероссийская ассоциация российских писателей (с 1920), возглавляемая группой «Кузница». В 1923 руководство перешло к группе «Октябрь», связанной с журналом «На посту». Тогда же организовалась Московская организация пролетарских писателей (МАПП), в которую вошли группы «Октябрь», «Молодая гвардия», «Рабочая весна». В 1925 оформился РАПП как ведущий отряд ВАПП. ВКП(б) поддержала создание РАПП, осудив, однако, крайности напостовцев и указав на необходимость «бережного отношения к попутчикам» (Резолюция ЦК ВПК(б) от 18 июля 1925 г).


[Закрыть], ни у лихих лефовцев[28]28
  ЛЕФ (Левый фронт искусств), 1922–1928 – литературная группа, выдвигавшая теорию «социального заказа», «непосредственной пользы, утилитарности искусства». Членами ЛЕФа были В. В. Маяковский, С. М. Третьяков, О. М. Брик, Н. Н. Асеев, А. М. Родченко, Дзига Вертов и др. Издавались журналы «ЛЕФ» (1923–1925), «Новый ЛЕФ» (1927–1928).


[Закрыть].

 
Чтобы разнеслась
бездарнейшая погань,
Раздувая
темь
пиджачных парусов,
Чтобы
врассыпную
разбежался Коган,
Встреченных
увеча
пиками усов…
 

<В. Маяковский. «Сергею Есенину»>

Или:

 
Следите,
как у Лежнева[29]29
  Лежнев Александр (наст. имя Абрам Зеликович ) (1893–1938) – критик, литературовед, теоретик группы «Перевал». Выступал за «органическое искусство», против теории «социального заказа», пропагандируемого «ЛЕФом». Необоснованно репрессирован.


[Закрыть],
на что уж
робок,
Тускнеет
злее прежнего
Зажатый обух…
 

<Н. Асеев. «Литературный фельетон»>

У лефовцев это считалось полемикой лучшего тона. Рапповцы же не «обыгрывали» внешности противника (любимый лефовский «прием»), не каламбурили, называя Ольшевца[30]30
  Ольшевец Максим Осипович – журналист, зав. редакцией «Известий ЦИК СССР и ВЦИК».


[Закрыть] «пошлевцем», а «сопролетарских» конструктивистов[31]31
  В поисках поэтических путей Шаламов отдал дань увлечения «ЛЕФу», а потом, правда, очень мимолетно – конструктивизму, явно привлеченный сборниками «Мена всех» (1924), «Госплан литературы» (1925), «Бизнес» (1929).
  В сборнике «Мена всех» была опубликована «Знаем (Клятвенная конструкция конструктивистов-поэтов)», где провозглашались эстетические требования группы: «конструктивизм есть центростремительное иерархическое распределение материала, акцентированного (сведенного в фокус) в предустановленном месте конструкции», т. е. провозглашался не интуитивный поиск художественных средств, а конструирование поэтического материала.
  ЛЦК (литературный центр конструктивистов) самораспустился в 1930 г.


[Закрыть] – «сопля татарская». Рапповцы привешивали литературным противникам политические ярлыки по типу «чем вы занимались до семнадцатого года».

Леф опирался на «формалистов». Шкловский[32]32
  Шкловский Виктор Борисович (1893–1984) – прозаик, литературовед, член ОПОЯЗа (Общества изучения поэтического языка), предлагавшего «формальные методы» в литературоведении, членами ОПОЯЗа были также Ю. Н. Тынянов, Б. М. Эйхенбаум, Р. О. Якобсон и др.


[Закрыть] – крупная фигура Лефа, был тем человеком, который выдумывал порох, и для формалистов был признанным вождем этого течения. Ленинградцы Тынянов[33]33
  Тынянов Юрий Николаевич (1894–1943) – прозаик, литературовед, исследователь поэтики литературы и кино, автор романов «Кюхля» (1925), «Смерть Вазир-Мухтара» (1927–1928), «Пушкин» (не окончен, 1935–1943).


[Закрыть], Томашевский[34]34
  Томашевский Борис Викторович (1890–1957) – литературовед, текстолог, стиховед, исследователь жизни и творчества А. С. Пушкина.


[Закрыть], Эйхенбаум[35]35
  Эйхенбаум Борис Михайлович (1886–1959) – литературовед, исследователь поэтики М. Ю Лермонтова, Н. В. Гоголя и др.


[Закрыть] – все это были эрудиты, величины солидные, недавние участники тоненьких сборничков ОПОЯЗа[36]36
  Якобсон Роман Осипович (1896–1982) – русский и американский литературовед. С 1921 за границей, один из основателей структурализма в языкознании и литературоведении.
  Основные труды посвящены русской поэтике.
  Член ОПОЯЗа.


[Закрыть]. Пока в Ленинграде формалисты корпели над собиранием литературных фактов, Москва создавала эти литературные факты.

Двадцатые годы – это время литературных сражений, поэтических битв на семи московских холмах: в Политехническом музее, в Коммунистической аудитории 1-го МГУ, в Клубе Университета, в Колонном зале Дома Союзов. Интерес к выступлению поэтов, писателей был неизменно велик. Даже такие клубы, как Госбанковский на Неглинном, собирали на литературные вечера полные залы.

Имажинисты[37]37
  Имажинизм – литературная группировка, утверждавшая примат самоцельного образа и формотворчества над идеей. В нее входили С. А. Есенин, А. Б. Мариенгоф, В. Т. Шершеневич, Н. Р. Эрдман и др.


[Закрыть], комфуты[38]38
  Футуристические группы не имели единого центра, имя им, действительно, было легион; эгофутуристы (И. Северянин), кубофутуристы, комфуты, «Гилея» (В. Хлебников, В. Маяковский, В. Каменский, А. Крученых), «Центрифуга» (Н.Асеев, С. Бобров, Б. Пастернак), «заумники», «ничевоки» и др. «Русский футуризм был пророком и предтечей тех страшных карикатур и неясностей, которые явила нам эпоха войны и революции» (А. Блок. Собр. соч., т. 6. М., 1962, с. 181.)


[Закрыть], ничевоки, крестьянские поэты; «Кузница»[39]39
  «Кузница» – литературная группа, основана в 1920, в 1931 влилась в РАПП. Для ее членов характерна пролетарская романтическая лирика в поэзии, а в прозе – романы о рабочем классе и о революции. Журнал «Кузница» издавался в 1920–1922 гг.


[Закрыть], ЛЕФ, «Перевал»[40]40
  «Перевал» – литературная группа (1923–1932), возникла при журнале «Красная новь», возглавляемом А. К. Воронским (1921–1927). В группу входили многие «попутчики» (Д. Горбов, А. Лежнев и др.). Группа декларировала реализм, интуицию и самовыражение художника. В «Красной нови» печатались Вс. Иванов, М. Горький, Л. Леонов, И. Бабель, М. Зощенко и др.
  «… Некоторые марксисты-литераторы усвоили себе архизаезжательские приемы в отношении к футуристам, серапионам, имажинистам и вообще попутчикам. Особенно входит почему-то в моду травля Пильняка… Выкиньте мысленно из нашего обихода Пильняка и Всеволода Иванова – и мы окажемся на некоторую дробь беднее… Организаторы похода против попутчиков – похода без достаточной заботы о перспективах и пропорциях – избрали одной из мишеней и… тов. Воронского, редактора «Красной нови», и руководителя издательством «Круг» в качестве попутчика и почти соучастника…
  Но если мы выкинем Пильняка с его «Голым годом», серапионов с Всеволодом Ивановым, Тихоновым и Полонским Маяковского, Есенина, так что же собственно останется, кроме неоплаченных векселей над будущую пролетарскую литературу?
  (Л. Троцкий. «Литература и революция». М., 1991, с. 168–170).


[Закрыть], РАПП, конструктивисты, оригиналисты-фразари и прочие, им же имя легион.

Литературные битвы развивались по канонам шекспировских хроник:

Сцена 5. Входят, сражаясь, Маяковский и Полонский[41]41
  Полонский (наст. фам. Гусев) Вячеслав Павлович (1886–1932) – критик, историк, гл. редактор журнала «Новый мир» (1926–1931), активно выступал против «ЛЕФа».


[Закрыть]. Шум боя. Уходят.

Сцена 6. Входят Воронский[42]42
  Воронский Александр Константинович (1884–1937) – критик, писатель. Автор «Литературных портретов» тт. I, II (1928–1929), автобиографической повести «За живой и мертвой водой» (1927), «Бурса» (1933). Необоснованно репрессирован.


[Закрыть] и Авербах[43]43
  Авербах Леопольд Леопольдович (1903–1939) – критик, публицист, общественный деятель, в 1926–1932 редактор журнала «На литературном посту» и генеральный секретарь РАПП. Шурин Г. Г. Ягоды. Необоснованно репрессирован.


[Закрыть]. Воронский (поднимая меч): – Извините, я. – Уходят, сражаясь.

Сцена 7. Темный лес. Входит, озираясь, Асеев[44]44
  Асеев Николай Николаевич (1889–1963) – поэт, автор поэм «Лирическое отступление», «Электриада» (1924), «Синие гусары» (1926), «Буденный», «Двадцать шесть», «Семен Проскаков» (1928), «Чернышевский» (1929).


[Закрыть]. Навстречу ему Лежнев и т. д.

Битвы-диспуты устраивались зимою, по крайней мере раз в месяц, а то и чаще.

В Колонном зале, где часто устраивались литературные вечера, никогда не бывало диспутов.

Выступления поэтов, писателей, критиков были двух родов: либо литературные диспуты-поединки, где две группы сражались между собой большим числом ораторов, либо нечто вроде концертов, где читали стихи и прозу представители многих литературных направлений.

Вечера первого рода кончались обычно чтением стихов. Но не всегда. Помнится на диспуте «ЛЕФ или блеф»[45]45
  Диспут «ЛЕФ или блеф» состоялся в марте 1927 г. после появления в «Известиях» статей В. П. Полонского, направленных против «Нового ЛЕФа». Тезисы диспута (по афише) были таковы: «Что такое ЛЕФ? Что необходимо, чтобы называть лефистом? Где теория ЛЕФа? Где практика ЛЕФа? С кем вы? «Блеф» – его пригорки и ручейки, можно ли разводить людей для плача? Лев Толстой и ЛЕФ. Лев Толстой и блеф. Александр Пушкин как редактор. Будущее по Эдгару По. Куда идет нелефовская литература и что в нее заворачивают? ЛЕФ и кино. Формальный метод и марксизм. Значение тематики сейчас».
  «Лефистом мы называем каждого человека, который с ненавистью относится к старому искусству. Что значит «с ненавистью?» Сжечь, долой все старое? Нет. Лучше использовать старую культуру как учебное пособие для сегодняшнего дня, постольку поскольку она не давит современную живую культуру. Это одно. И второе, что для передачи всего грандиозного содержания, которое дает революция, необходимо формальное революционизирование литературы».


[Закрыть] для чтения стихов не хватило времени – так много было выступавших.

Для участия в диспутах приглашались иногда и «посторонние» видные журналисты – Левидов[46]46
  Левидов Михаил Юльевич (1891–1942) сотрудничал в журн. «Летопись» и газ. «Новая жизнь», издаваемых М. Горьким. После революции работал в области драматургии и журналистики. Был незаконно репрессирован.


[Закрыть], Сосновский[47]47
  Сосновский Лев Семенович (1888–1937) – публицист, в 1918–1924 редактор газеты «Беднота», в 1921 зав. агитпропом ЦК РКП(б), затем на государственной и журналистской работе. Необоснованно репрессирован.


[Закрыть], Рыклин[48]48
  Рыклин Григорий Ефимович (1894–1975) – журналист, сатирик, автор мемуаров о М. Горьком, В. Качалове, М. Кольцове и др.


[Закрыть].

Иногда устраивались диспуты на какую-нибудь острую общественную тему:

«Богема».

«Есенинщина».

«Есть ли Бог».

«Нужен ли институт защитников».

Писатели, поэты и журналисты выступали и здесь, но уже стихов, конечно, не читали.

Москва двадцатых годов напоминала огромный университет культуры, да она и была таким университетом.

Диспут «Богема» шел в Политехническом музее. Доклад, большой и добротный, делал Михаил Александрович Рейснер[49]49
  Рейснер Михаил Александрович (1869–1928) – чл.-корр. ГАХН, профессор права, общественный деятель.


[Закрыть], профессор истории права 1-го МГУ, отец Ларисы Михайловны[50]50
  Рейснер Лариса Михайловна (1895–1926) – участница Гражданской войны, писательница, жена Ф. Ф. Раскольникова, государственного и военного деятеля, дипломата, автора письма И. В. Сталину, обличающего последнего в необоснованных репрессиях (1938).


[Закрыть]. Сама Лариса Михайловна в то время уже умерла.

Докладчик рассказывал о французской богеме, о художниках Монмартра, о Рембо[51]51
  Рембо Артюр (1854–1991) – французский поэт, написавший полные революционного пафоса стихи, посвященные Парижской Коммуне (1871).


[Закрыть] и Вердене[52]52
  Верден Поль (1844–1896) – французский поэт, символист.


[Закрыть], о протесте против капиталистического строя. У нас нет социальной почвы для богемы – таков был вывод Рейснера. «Есенинщина» – последняя вспышка затухающего костра.

Несколько ораторов развивали и поддерживали докладчика. Зал скучал. Сразу стало видно, что народу очень много, что в зале душно, потно, жарко, хочется на улицу.

Но вот на кафедру вышел некий Шипулин – молодой человек студенческого вида. Побледнев от злости и волнения, он жаловался залу на редакции журналов, на преследования, на бюрократизм. Он, Шипулин, написал гениальную поэму и назвал ее «Физиократ». Поэму нигде не печатают. Поэма гениальна. В Свердловске отвечают так же, как в Москве. Он, Шипулин, купил на последние деньги билет на диспут. Пришел на это высокое собрание, чтобы заставить себя выслушать. Лучше всего, если он прочитает поэму «Физиократ» здесь же вслух.

Толстый сверток был извлечен из кармана. Чтение «Физиократа» длилось около получаса. Это был бред, графоманство самой чистой воды.

Но главное было сделано: Шипулин со своим «Физиократом» зажег огонь диспута. Было что громить. Энергия диспутантов нашла выход и приложение.

– Уважаемый докладчик говорит, что у нас нет богемы, – выкрикивал Рыклин. – Вот она! Гражданин Шипулин сочиняет поэму «Физиократ». Ходит по Москве, всем говорит, что – гений.

– Ну, жене можно сказать, – откликается Михаил Левидов из президиума.

Рыклин сгибается в сторону Левидова:

– Товарищ Левидов, вы оскорбляете достоинство советской женщины.

Одобрительный гул, аплодисменты.

Рыклин бы тогда молодым, задорным. Левидов – известный журналист двадцатых годов, считавшийся полезным участником всяких литературных и общественных споров того времени, «испытанный остряк», сам себя называвший «комфутом», то есть коммунистическим футуристом (!).

Двадцатые годы были временем ораторов. Едва ли не самым любимым оратором был Анатолий Васильевич Луначарский[53]53
  Луначарский Анатолий Васильевич (1875–1937) – советский государственный деятель, писатель, критик. С 1917 – нарком просвещения РСФСР и СССР, с 1929 – председатель Ученого комитета при ЦИК СССР.


[Закрыть]. Раз тридцать я слышал его выступления – по самым разнообразным поводам и вопросам, – всегда блистательные, законченные, всегда ораторское совершенство. Часто Луначарский уходил от темы в сторону, рассказывая попутно массу интересного, полезного, важного. Казалось, что накопленных знаний так много, что они стремятся вырваться против воли оратора. Да так оно и было.

Выступления его, доклады о поездках – в Женеву, например, я и сейчас помню – рассказ о речи Бриана[54]54
  Бриан Аристид (1862–1932) – неоднократно премьер-министр и министр иностранных дел Франции (1909–1931). Лауреат Нобелевской премии мира (1926).


[Закрыть], когда Германию принимали в Лигу Наций. Бриан заговорил: «Молчите, пушки, молчите, пулеметы. Вы не имеете здесь слова. Здесь говорит мир». И все заплакали, прожженные дипломаты заплакали, и я сам почувствовал, как слеза пробежала по моей щеке.

Его доклады к Октябрьским годовщинам были каждый раз оживлены новыми подробностями.

Часто это были импровизации. В 1928 году он приехал в Плехановский институт, чтобы прочесть доклад о международном положении. Его попросили, пока он снимал шубу, сказать кое-что о десятилетии рабфаков. Луначарский сказал на эту тему двухчасовую речь. Да какую речь!

После каждой его речи мы чувствовали себя обогащенными. Радость отдачи знания была в нем. Если Ломоносов был «первым русским университетом», то Луначарский был первым советским университетом.

Мне приходилось говорить с ним и по деловым вопросам и по каким-то пустякам – в те времена попасть к наркомам было просто. Любая ткачиха Трехгорки могла выйти на трибуну и сказать секретарю ячейки: «Что-то ты плохо объясняешь про червонец. Звони-ка в правительство, пусть нарком приезжает». И нарком приезжал и рассказывал: вот так-то и так-то. И ткачиха говорила:

– То-то. Теперь я все поняла.

А когда дверь кабинета Луначарского была закрыта, в Наркомпросе шутили: «Нарком стихи пишет».

Нам нравилось в десятый раз расспрашивать его о Каприйской школе[55]55
  Каприйская школа – партийная школа на о. Капри в авг. – дек. 1909, созданная отколовшимися от большевиков фракционными группами – отзовистами и ультиматистами, требовавшими отзыва социал-демократической фракции из Госдумы. В 1909 объединились в группу «Вперед» (А. Богданов, А. Луначарский, М. Покровский, Л. Красин и др).


[Закрыть], о Богданове[56]56
  Богданов (наст. фам. Малиновский) Александр Александрович (1873–1928) – чл. РСДРП, в 1896–1909 руководитель группы «Вперед», автор утопических романов «Красная звезда», «Инженер Мэнни». Идеолог Пролеткульта.


[Закрыть], который был еще жив, преподавал в Университете. Богданов умер в 1928 году. Он был универсально одаренным человеком. Философ махистского толка, он написал два утопических романа: «Инженер Мэнни», «Красная звезда». «Пролеткульт»[57]57
  Пролеткульт – культурно-просветительная и литературно-художественная организация (1917–1932), пропагандировала пролетарскую самодеятельность и нигилистическое отношение к культурному наследию.


[Закрыть] связан с его именем. В Университете он читал лекции. Написал книжку, учебник «Краткий курс экономической науки».

Жизнь не пошла по тому пути, на который ее звал и вел Богданов. Он постарался занять себя наукой, создал первый Институт переливания крови, много в нем работал, выступал с теорией, что два литра крови человек может дать вполне безопасно. Всего крови в организме человека пять литров. Три находятся в беспрерывной циркуляции, а два – в так называемом «депо». Вот на этом основании и построил Богданов свою теорию. Ему говорили, что человек умрет, если у него отнять два литра крови, Богданов доказывал свое. Он был директором Института переливания крови. Он провел опыт на самом себе – и умер.

Никто не знает – было ли это самоубийством.

Богданов с Луначарским были в дружбе и в родстве. Сестра Богданова – первая жена Луначарского. Второй женой была актриса Малого театра Н. А. Розенель[58]58
  Розенель-Луначарская Наталья Александровна (1902–1962) – актриса Малого театра, жена А. В. Луначарского.


[Закрыть].

Маяковский был любимцем Луначарского. В выступлениях, в письменных и устных, Луначарский всячески подчеркивал эту свою симпатию. И не только в выступлениях, а решался «для пользы дела» и на более серьезные вещи. Если бы была известна в свое время записка Ленина к Луначарскому[59]59
  Записка В. И. Ленина к А. Луначарскому, а также его записка к М. Покровскому о В. Маяковском опубликована в журн. «Коммунист», 1957, № 18, атакже в 65-м томе «Литературного наследства». М., 1958. с. 205–216.
  Записки касались издания поэмы В. Маяковского «150.000.000» тиражом 5000 экз. В. И. Ленин считал возможным издание футуристических произведений тиражом не более 1500 экз. Вряд ли имело место утаивание этой записки. Весьма скептическое отношение Ленина к футуризму было известно по воспоминаниям Клары Цеткин, А. Луначарского, М. Горького и др.


[Закрыть] о Маяковском, обнародованная только в 1960 году, – литературная судьба наследства Маяковского сложилась бы, бесспорно, иначе. Но Луначарский утаил ленинский документ. На это нужна смелость.

Приятель мой так сказал про Луначарского:

– Немножко краснобай, но как много знает!

Почти не уступал Луначарскому, а кое в чем и превосходил его митрополит Александр Введенский[60]60
  Введенский Александр Иванович (1888–1945) – митрополит русской обновленческой церкви.


[Закрыть], красочная фигура двадцатых годов. Высокий, черноволосый, коротко подстриженный, с черной маленькой бородкой и огромным носом, резким профилем, в черной рясе с золотым крестом, Введенский производил сильное впечатление. Шрам на голове дополнял картину. Введенский был вождем т. н. «новой церкви», и какая-то старуха при выходе Введенского из Храма Христа ударила его камнем, и Введенский несколько месяцев лежал в больнице. На память Введенский цитировал на разных языках целые страницы. Блестящие качества обоих диспутантов привлекали на сражение Луначарский – Введенский большое количество людей.

На диспуте «Бог ли Христос» в бывшей опере Зимина (филиал Большого театра) на Б. Дмитровке Введенский в своем заключительном слове (порядок диспута был таков: доклад Луначарского, содоклад Введенского, прения и заключительные слова: сначала Введенского, потом Луначарского) сказал:

– Не принимайте так горячо к сердцу наши споры. Мы с Анатолием Васильевичем большие друзья. Мы – враги только на трибуне. Просто мы не сходимся в решении некоторых вопросов. Например, Анатолий Васильевич считает, что человек произошел от обезьяны. Я думаю иначе. Ну что ж – каждому его родственники лучше известны.

Аплодисментам, казалось, не будет конца. Все ждали заключительного слова Луначарского, как он ответит на столь удачную остроту. Но Луначарский оказался на высоте – он с блеском и одушевлением говорил: да, человек произошел от обезьяны, но, поднимаясь со ступеньки на ступеньку, он далеко опередил животный мир и стал тем, что он есть. И в этом наша гордость, наша слава!

Словом, Анатолий Васильевич не отмолчался, а развернул аргументы еще ярче, еще убедительней.

Наше всегдашнее уважение вызывала его манера произносить «по-западному» целый ряд слов: «революционный», а не «революцыонный», как произносим мы, «социализм», а не «соцыализм», «интернационал», а не «интернацыонал» и так далее.

Нам нравилось, что носовой платок наркома всегда белоснежен, надушен, что костюм его безупречен. В двадцатые годы все носили шинели, кожаные куртки, кители. Моя соседка по аудитории ходила в мужской гимнастерке и на ремне носила браунинг. В Луначарском, в его внешнем виде была какая-то правда будущего нашей страны. Это был не протест против курток, а указание, что время курток проходит, что существует и заграница, целый мир, где куртка – костюм не вполне подходящий.

Луначарский редактировал первый тонкий советский журнал «Красная нива»[61]61
  «Красная нива» – журнал, издавался 1923–1931.


[Закрыть]. Там печаталась сначала уэллсовская «Пища богов»[62]62
  Уэллс Герберт Джордж (1866–1946) – английский писатель. Классик научно-фантастической литературы.


[Закрыть], а потом – в стиле тех лет – коллективный роман тридцати писателей. Каждый из тридцати писал особую главу. Новшество было встречено с большим интересом, и писатели в этой игре принимали живое участие, но толку, разумеется, не вышло никакого. Роман этот был даже не закончен, оставлен.

В этом журнале была напечатана фотография «Красин в Париже». Красин[63]63
  Красин Леонид Борисович (1870–1926) – советский партийный и государственный деятель, с 1920 – нарком внешней торговли, одновременно полпред и торгпред в Великобритании, с 1924 – во Франции.


[Закрыть] был тогда послом. Он выходил из какого-то дворца с колоннами. На голове его был цилиндр, в руках – белые перчатки. Мы были потрясены, едва успокоились.

Луначарский, правда, цилиндра в Москве не носил, но костюм его был всегда отглажен, рубашка свежа, ботинки старого покроя – с «резиночками».

Он любил говорить, а мы любили его слушать.

На партийной чистке зал был переполнен в день, когда проходил чистку Луначарский. Каприйская школа, группа «Вперед», богостроительство – все это проходило перед нами в живых образных картинах, нарисованных умно и живо.

Часа три рассказывал Луначарский о себе, и все слушали затаив дыхание – так все это было интересно, поучительно.

Председатель уже готовился вымолвить «считать проверенным», как вдруг откуда-то из задних рядов, от печки, раздался голос:

– А скажите, Анатолий Васильевич, как это вы поезд остановили?

Луначарский махнул рукой:

– Ах, этот поезд, поезд… Никакого поезда я не останавливал. Ведь тысячу раз я об этом рассказывал. Вот как было дело. Я с женой уезжал в Ленинград. Я поехал на вокзал раньше и приехал вовремя. А жена задержалась. Знаете – женские сборы. Я хожу вдоль вагона, жду, посматриваю в стороны. Подходит начальник вокзала:

– Почему вы не садитесь в вагон, товарищ Луначарский? Опаздывает кто-нибудь?

– Да, видите, жена задержалась.

– Да вы не беспокойтесь. Не волнуйтесь, все будет в порядке.

Действительно, прошло две-три минуты, пришла моя жена, мы сели в вагон, и поезд двинулся.

Вот как было дело. А вы – «Нарком поезд остановил».

Емельян Ярославский[64]64
  Ярославский Емельян Михайлович (Губельман Миней Израилевич) (1878–1943) – советский партийный и государственный деятель, академик АН СССР (1939).


[Закрыть], в кожаной куртке, в кепке, стоял перед занавесом театра Революции. Он выступал с воспоминаниями об Октябре: «Были и в наших рядах товарищи, которые ахали и охали, когда большевики стреляли по Кремлю. Пусть нынешний нарком просвещения вспомнит это время».

Луначарский мог ходатайствовать о людях искусства, о памятниках искусства, мог писать пьесы и говорить «мой театр». «Освобожденный Дон Кихот», «Бархат и лохмотья», «Канцлер и Слесарь» – все это род лирико-философских драм… Мог ездить во главе дипломатической миссии на международные конференции, но политики он не делал и не был ни вождем, ни крупным теоретиком. Его эмоциональная натура, огромный культурный багаж, разносторонняя образованность, великий талант популяризатора, просветителя, история всей его богатой жизни – все это привлекало к нему симпатии молодежи.

У молодежи к нему было чуть-чуть ироническое отношение, совмещенное с глубокой нежностью и уважением. Анатолий Васильевич встречался с молодежью с восторгом. С его литературными вкусами считались. Но, конечно, не Луначарский делал большую политику.

Двадцатые годы нельзя представить себе без «Синей блузы»[65]65
  «Синяя блуза» – возникла в 1923 как жанр агитационных театрально-эстрадных представлений, «живая газета». Теоретиком и руководителем ее был Борис Семенович Южанин. С 1924 «С. Б.» перешла в ведение МГСПС, вскоре группы синеблузников давали представления по всему СССР, в Германии, Польше, Скандинавии. «С. Б.» оказала большое влияние на эстраду. В ее коллективе работали В. Маяковский, О. Брик, А. Арго, В. Ардов, В. Лебедев-Кумач, С. Юткевич и др.
  В нач. 1930-х гг. «С. Б.» распалась. В антиромане В. Шаламова «Вишера» описана встреча его с Б. Южаниным в лагере.


[Закрыть]. Искусства советского, нового искусства без «Синей блузы» представить нельзя. «Синяя блуза» была гораздо большим, чем эстрадная форма, малая форма. Она была своеобразной философией эпохи. Именно поэтому она привлекла к себе самых лучших писателей, поэтов, самых интересных молодых режиссеров того времени.

Маяковский, Асеев, Третьяков, Арго[66]66
  Арго (Абрам Маркович Гольденберг) (1897–1968) – поэт, сатирик.


[Закрыть], позднее Кирсанов[67]67
  Кирсанов Семен Исакович (1906–1972) – поэт, входил в объединение ЛЕФ, автор публицистических, социально-философских и лирических стихотворений и поэм «Моя именинная» (1928), «Товарищ Маркс» (1933) и др.


[Закрыть] охотно писали для «Синей блузы».

Сергей Юткевич[68]68
  Юткевич Сергей Иосифович (1904–1985) – режиссер, теоретик кино, фильмы «Встречный», «Человек с ружьем» и др.


[Закрыть] ставил в коллективе «СБ» оратории, скетчи.

Борис Тенин[69]69
  Тенин Борис Михайлович (1905–1990) – актер, в 1924 работал в «Синей блузе», в 1925 – в Театре им. Вс. Мейерхольда, затем вернулся в «Синюю блузу», работал в других ленинградских и московских театрах.


[Закрыть], нынешний известный киноактер, начинал в «Синей блузе», Клавдия Коренева[70]70
  Коренева Клавдия Петровна (1902–1972) – актриса, в 1924–1926 работала в «Синей блузе», с 1926 – актриса Московского театра для детей, затем – в ЦТСА и Московском театре драмы.


[Закрыть], премьерша Детского театра, также впервые сплясала «Частушки метрополитена» в «Синей блузе».

Константин Листов[71]71
  Листов Константин Яковлевич (1900–1983) – композитор, автор музыки к операм и опереттам, песням («Песня о тачанке», «В землянке» и др.).


[Закрыть] начинал как композитор «Синей блузы». Ему принадлежат и знаменитые марши – «Антрэ»:

 
Мы синеблузники,
Мы профсоюзники,
Мы не баяны-соловьи,
Мы только гайки,
Великой спайки
Одной трудящейся семьи.
 

«Синяя блуза» – живая газета. Да, «Синяя блуза» была живой газетой. До наших дней дожили агитбригады, культбригады – род художественной самодеятельности, начало которой было положено «Синей блузой».

Пятнадцать-двадцать человек, одетых в синие блузы, разыгрывают перед зрителями сценки, скетчи, оратории.

Выходили они под марш, превращая любую площадку в сцену. «Синяя блуза» служила современности: по-газетному – била растратчиков, хапуг и в ораториях – по международной политике, вступая в диспут с Чемберленом.

За серьезным материалом шел развлекательный – фельетон, короткий скетч.

Грима у синеблузников не было, занавеса – не было.

Впоследствии введены были «аппликации», накладки, помогающие зрителю разобраться в героях очередной сценки.

Все в темпе, под музыку.

Пока академические театры раскачивались и приглядывались к революции, «Синяя блуза» казалась революцией на сцене, казалась каким-то новым явлением быта нашего, новой дорогой искусства.

«Эстрадные группы» или, как их называли, «коллективы» «Синей блузы», росли повсеместно. К пятилетней годовщине «Синей блузы» было в СССР 400 коллективов. В «Синей блузе» не было актеров-профессионалов – по первоначальному замыслу. Новый товарищ надевал синюю блузу, прикалывал эмалированный значок и выходил на сцену клуба, на любые подмостки.

В качестве хранителей истинной веры, синеблузной закваски, образца и примера сохранялись, допускались в центре коллективы профессионалов – в большинстве из учеников театральных училищ, из бывших актеров.

В Москве были коллективы:

Образцовый,

Ударный,

Основной —

восемь, кажется, групп.

«Синяя блуза» имела свой стационар – бывшее кино «Ша-Нуар» – теперь кинотеатр «Центральный» на Пушкинской площади[72]72
  Кинотеатр «Центральный» снесен. На его месте построено здание издательства «Известия».


[Закрыть].

В юбилейные даты помещение «Ша-Нуара» для «Синей блузы» было тесно.

Пятилетие, например, было отпраздновано в Колонном зале Дома Союза при невиданном стечении народа.

Плакатность, апелляция к разуму зрителя больше, чем к чувству, острый отклик на «злобу дня» составили ту особенность «Синей блузы», которая оказалась вечным ее вкладом в искусство, в мировое искусство. Ибо театр Бертольда Брехта[73]73
  Брехт Бертольд (1898–1956) – немецкий писатель, режиссер, основатель театра «Берлинер ансамбль», разработал теорию «эпического театра», дал новаторскую трактовку жанра антибуржуазной сатиры.


[Закрыть], знакомый москвичам, – рожден от «Синей блузы» и вдохновлен «Синей блузой». Сам Брехт это подчеркивал неоднократно.

Успех нового искусства был велик. «Синяя блуза» была первым советским театром, выехавшим за границу. Триумфальная поездка по Германии, по Скандинавии. Приглашение в Америку, аншлаги всюду.

Каждый день рождал новые находки. Первые синеблузники относились к делу бережно, благоговейно. Казалось, что, надев «синюю блузу», человек изменился и способен только на хорошее.

«Синяя блуза» издавала репертуарные сборники, альманахи, которые быстро превратились в журнал «Синяя блуза». Он существовал четыре года. В первых синеблузных выпусках скетчи, оратории, фельетоны не подписывались вовсе – работа сине-блузная считалась коллективной, и Маяковский соседствовал с Ивановым или Сидоровым, и льва можно было узнать только по когтям.

Но вскоре этот порядок, несколько напоминавший пуританские нравы основателей Художественного театра, был изменен. Материал стал печататься с подписью автора, и только завзятые энтузиасты-синеблузники подписывали свои вещи инициалами.

Новизна синеблузной философии была разносторонняя. Один из ее вождей говорил:

– «Синяя блуза» отрицает плагиат. Мы можем взять для пользы все лучшее, что создала литература, поэзия, скомпоновать, монтажировать – и дать новый текст для исполнителя. Актеров в «Синей блузе» не было – были исполнители.

Редактором всех синеблузных журналов, основателем, идеологом и вождем «Синей блузы» был Борис Семенович Южанин – молодой журналист, только что пришедший из армии, с Гражданской войны.

Его все знали, все любили – за доверчивость, за приветливость, скромность, за наивность и – за принципиальность, за фанатизм.

Выдержать пришлось много боев. Искусство ли «Синяя блуза»? Не занимает ли она больше места в жизни, чем ей положено? И что «Синяя блуза» по сравнению с академическими театрами, которые уже возвращались к активной жизни? Художественный уже поставил «Бронепоезд»[74]74
  «Бронепоезд 14–69», пьеса Иванова Всеволода Вячеславовича, поставлена МХАТ в 1927.


[Закрыть], а Малый – «Любовь Яровую»[75]75
  «Любовь Яровая» – пьеса (1926) Тренева Константина Андреевича (1876–1945), поставлена Малым театром в 1926, в МХАТ – в 1936 г.


[Закрыть]. Зритель отхлынул от «Синей блузы», а закрепить движение и его находки на большой высоте Южанин не сумел. Это удалось только Бертольду Брехту.

В ответственный момент, когда решалась судьба «Синей блузы» и на горизонте вырисовывались дальнейшие ее рубежи, произошла катастрофа.

Южанин был арестован за попытку перейти границу, приговорен к трехлетнему заключению в лагерь и отравлен на Северный Урал, на Вишеру.

Разбитые очки, чуть зажившие мозоли на ладонях, грязное загорелое тело, рваные штаны и «сменка», которые дали Борису Южанину блатные, раздев его дочиста на «этапе», – и широко раскрытые, близорукие, крупные южанинские глаза.

– Вы знаете, я ничего не помню, что со мной было. Психоз какой-то. Почему я очутился в Армении – я не знаю.

В тогдашнем лагере манией начальства – знаменитого Берзина[76]76
  Берзин Эдуард Петрович (1894–1938) – участвовал в раскрытии заговора главы английской миссии при советском правительстве Р. Локкарта (1918) по заданию Ф. Дзержинского, в 1930–1931 возглавлял строительство Березниковского химкомбината. В ноябре 1931 направлен на Колыму, с 3 декабря 1931 – директор Дальстроя. 19 дек. 1937 арестован в Александрове, направляясь по вызову в Москву, 1 авг. 1938 г. расстрелян.


[Закрыть] – было использовать каждого заключенного по специальности. Это было романтическое начало известной «перековки». В соответствии с традициями Берзина Южанин был назначен организатором лагерной «Синей блузы» и редактором местного журнала «Новая Вишера». Писал оратории, скетчи.

Через год Южанин вернулся в Москву, жил в Мытищах, в тридцатые годы работал на радио.

Синеблузное движение медленно сошло на нет: живые газеты, агитбригады, культбригады, художественная самодеятельность…

«Синяя блуза» была искусством нашего поколения. Ее марши напевали по всей стране.

Сейчас в музее, в Доме художественной самодеятельности, под стеклом хранится синяя блуза с эмалированным значком «Синеблузника».

В музей приходит и Южанин. Он постарел, поседел. Он был раздавлен лагерем. Никогда не оправился после этой катастрофы. Еще бы – ведь потом был тридцать седьмой год, была война…

Спрос на художественную литературу рос. Создано было новое акционерное общество, огромное издательство «Земля и фабрика»[77]77
  «Земля и фабрика» (ЗИФ) – советское государственное акционерное издательство (1922–1930), Москва – Ленинград. Специализировалось на массовых изданиях произведений классики и советских писателей. Издавало журналы «30 дней», «Всемирный следопыт». Влилось в государственное издательство художественной литературы (ГИХЛ), книгоиздательство «Недра» (1924–1932).


[Закрыть]. С маркой «ЗИФ» выходили книги русские и переводные. Альманахи «Недра». Журнал «30 дней», переданный «ЗИФу» «Гудком»[78]78
  «Гудок» – центральная газета железнодорожников. Выходила в свет с декабря 1917 г.


[Закрыть], вскоре занял свое особое место среди других журналов, энергично привлекая талантливую молодежь. Именно в «30 днях» начали печататься Ильф и Петров. После большого перерыва начал выступать там с очерками Михаил Булгаков. Лет пять после «Роковых яиц» он жил рассказиками для «Медицинского работника» – профсоюзного «тонкого» журнала. Булгаков, врач по образованию, почти для каждого номера ежемесячника давал очерк или рассказ вроде «Случаев из практики».

Во главе издательства «Земля и фабрика» был поставлен человек очень большого организационного опыта, крупный русский поэт-акмеист Владимир Нарбут[79]79
  Нарбут Владимир Иванович (1887–1938) – поэт, в 1912 примкнул к группе «Цех поэтов». Сборник «Аллилуйя» (1912). Занимался издательской деятельностью в Воронеже, Киеве, Полтаве и др. в 1919–1922 вышли в свет 8 его поэтических книг.
  В 1919 попал в плен к деникинцам и под страхом смерти написал отказ от большевистской деятельности. Был освобожден из тюрьмы конницей Б. М. Думенко. С 1922 г. был директором ЗИФ. В 1936 г. арестован и этапирован в Магадан. 7 апр. 1938 г. осужден к расстрелу тройкой УНКВД по Дальстрою.


[Закрыть]. Нарбут был редактором «30 дней», «Всемирного следопыта». Заведующим редакцией «30 дней» был работник «Синего журнала» Регинин[80]80
  Регинин Василий Александрович (1883–1952) – журналист. Участвовал в создании журналов «30 дней», «Смехач», «Чудак», работал в «Литературной газете», «Огоньке», «Молодой гвардии», писал либретто оперетт.


[Закрыть]. Заведующим редакцией тогда назывались нынешние ответственные секретари.

Нарбут имел свое место в литературе. Сборник «Аллилуйя» – не исключишь из русской поэзии XX века.

Кроме «Аллилуйи» Нарбут выпустил после революции несколько сборников стихов – в Харькове, в Одессе.

После Октябрьской революции оказалось, что Нарбут – член партии большевиков. Он воевал всю Гражданскую, потерял на войне левую руку.

 
Чтобы кровь текла, а не стихи
С Нарбута отрубленной руки…
 

Это Асеев двадцатых годов («Мы – мещане, стоит ли стараться»…)

Кончилась Гражданская война, и Нарбут возглавил второе по величине издательство в СССР. Размах у него был большой, прибыли издательства – огромны, замыслы – велики.

Внезапно он был исключен из партии и снят с работы.

Постановление ЦКК по его делу было опубликовано в газетах. Оказывается, будучи захвачен белыми в Ростове и находясь в контрразведке, Нарбут позволил себе дать показания, «порочащие его как члена партии». Более того: когда факты стали известны – продолжал все отрицать. Упорство усугубляет вину.

Нарбут был сослан в Нарым, кажется, и года через два вернулся.

В начале тридцатых годов он занимался вместе с Зенкевичем[81]81
  Зенкевич Михаил Александрович (1891–1973) – поэт, переводчик, участник группы «Цех поэтов».


[Закрыть] пропагандой «научной поэзии». Тогда я и познакомился с Нарбутом на каком-то собрании.

Писатель Дмитрий Сверчков[82]82
  Сверчков Дмитрий Федорович (1882–1938?) – поэт, печатался с 1903 г.


[Закрыть], который весьма активно Нарбуту помогал, был тогда членом Верхсуда. В 1937 году погибли оба: и Нарбут, и Сверчков. Нарбут был на Колыме, там, кажется, и умер.

Но имени его не исключить ни из истории русской поэзии, ни из организационных великанских дел двадцатых годов.

После ухода Нарбута издательство «ЗИФ» быстро захирело, сошло на нет.

Имя Пильняка[83]83
  Пильняк (наст. фам. Вогау) Борис Андреевич (1894–1938) – прозаик: романы «Голый год» (1921), «Повесть непогашенной луны» (1926), «Красное дерево» (1929). Необоснованно репрессирован.


[Закрыть] было самым крупным писательским именем двадцатых годов. «Серапионовы братья»[84]84
  «Серапионовы братья» (1921–1929) – название группы было дано по названию кружка друзей в одноименном романе Э. Т. А. Гофмана. Группа собиралась в «Доме искусств» на Невском, в Петрограде. Писатели ставили своей задачей совершенствование профессионального мастерства. Душой группы был рано умерший талантливый писатель Л. Н. Лунц (1901–1924). В группу входили Вс. Иванов, М. Зощенко, В. Каверин, К. Федин, Н. Тихонов, М. Слонимский и др.


[Закрыть] в Ленинграде – Федин, Каверин, Никитин, Зощенко, Всеволод Иванов, Тихонов – приглядывались к революции. Группа распалась после смерти Льва Лунца, и бывшие «серапионы» еще не определили своего отношения к революции. В Москве же Пильняк уже выступил с «Голым годом», с фейерверком рассказов и повестей. Писал Пильняк много. Книги путевых очерков, романы выходили один за другим. Чуть не в каждом номере «Нового мира», например, еще в 1928 году был новый рассказ Пильняка.

Своим учеником Пильняк называл Петра Павленко[85]85
  Павленко Петр Андреевич (1899–1951) – прозаик.


[Закрыть], подписывал вместе с ним несколько первых (для Павленко) рассказов: «Трего тримунтан», «Speranza». Рассказы были очень хороши, по-пильняковски увлекающи, смутны. Но когда Павленко изготовил свой первый самостоятельный роман «Баррикады», с первых страниц были видно, что это – совсем не Пильняк. Роман хвалили, но очень сдержанно. Следующий роман «На востоке» был откровенно плох. Учеба у Пильняка не помогла Павленко.

Пильняк был плохой оратор, редко выступал, много писал, ездил.

Когда Андрей Белый умер, некролог в «Известиях» был подписан Пильняком, Пастернаком и… Санниковым[86]86
  Санников Григорий Александрович (1899–1969) – поэт.


[Закрыть].

«Мы считаем себя его учениками». Фраза была понятной в устах Пильняка, Пастернака, но Санников?

Пильняк много ездил. В комнате у него на всю стену был натянут шелковый ковер с изображением дракона. Пильняк привез из Японии. Была написана книга «Камни и корни». Еще раньше – толстый том «О'кэй» о путешествии в Америку.

Недавно где-то я усмотрел статью об Ильфе и Петрове, в которой заявлялось, что путешествие Ильфа и Петрова в Америку было «первым путешествием советских писателей за рубеж».

Но Пильняк и в Европу, и в Америку уже ездил и не один раз.

Маяковский ездил в Америку и Мексику. Эренбург жил за границей постоянно, романы о загранице писал.

Но в путешествии Ильфа и Петрова был особый смысл.

Дело в том, что тогдашняя Америка ошеломляла всех, кто ее видел. Пильняковский «О'кэй» – лучший тому пример. У нас была переведена книга знаменитого немецкого журналиста: «Эгон Эрвин Киш[87]87
  Киш Эгон Эрвин (1885–1948) – чешско-австрийский писатель, журналист.


[Закрыть] имеет честь представить вам американский рай». Это было вроде «О'кэй», но менее рекламно.

Послали сатириков, чтобы развенчать Америку, но «Одноэтажная Америка» ошеломила и их.

Пильняк, идя от знаменитых ритмов «Петербурга» Белого, искал новых путей для новой прозы. Он успел найти мало – он умер в 1937 году, почти за десять лет до этого как бы выключенный из литературы. Но в двадцатые годы это был самый крупный наш писатель.

«Попутчик», как говорили тогда.

По молодости лет мы часто не знали – кто попутчик, а кто нет. Например, Всеволод Иванов[88]88
  Иванов Всеволод Вячеславович (см. пр. 54) (1893–1963) – автор повести «Партизаны» (1921), «Цветные ветра» (1922), сб. рассказов «Тайное тайных» (1927) и др.


[Закрыть] ходил в брюках «гольф», в каких-то узорных шерстяных носках – явный попутчик. Да еще в круглых роговых очках. Читая разносные статьи по поводу «Тайное тайных» и вспоминая брюки «гольф», мы понимали, как опасно быть «серапионом».

О чем он говорил в тот давний вечер в Политехническом?

О трудности писательского пути, о том, что он, Иванов, в юности переписал от руки «Войну и мир» – хотелось понять, ощутить, как пишутся такие строки. Я понимал это. А на другой день я увидел его около Смоленского рынка. По всему Смоленскому бульвару тогда тянулся Смоленский рынок – «толкучка», уступавшая первое место только Сухаревке.

Иванов стоял, внимательно глазея на проезжающего извозчика. Лошадь задрала хвост, и дымящийся навоз падал на дорогу. Взгляд Иванова был так пристален и сосредоточен на этом зрелище, что приятель мой сказал:

– Вставит теперь этот навоз в роман, обязательно вставит.

. . . . . . . . . . . . . .

Никогда, ни на одном литературном диспуте не выступал Андрей Соболь[89]89
  Соболь Андрей (наст. имя Юлий Михайлович) (1880–1926) – прозаик, в юности вел социалистическую пропаганду, в 20-е годы воспринимал действительность как трагический поток событий.


[Закрыть]. Попутчик?

Соболь был политкаторжанин, прошедший знаменитую Байкальскую «Колесуху» – концлагерь царского времени.

Талантливый человек, русский интеллигент, по своим знакомствам и связям Соболь много печатался, но искал не славу, а что-то другое. Совесть русской интеллигенции, принимающей ответственность за все, что делается вокруг, – вот кем был Соболь.

НЭП Соболь принимал очень болезненно. Поездка за границу мало помогла, не успокоила. Соболь много работал на Капри. «Рассказ о голубом покое» был одной из вещей, написанных тогда. Был написан, наконец, давно задуманный роман, который Соболь считал главным своим трудом. Соболь, как и Маяковский, не любил черновиков. И вот, когда все было готово, отпечатано, проверено, когда все черновики сожжены, а перепечатанный беловик уложен в аккуратную стопку на письменном столе, – Соболь открыл окно комнаты, где жил и работал.

Порыв сирокко, итальянского ветра, выдул рукопись в окно, и роман исчез бесследно во мгновение ока.

Соболь сошел с ума. После месяца, проведенного в психиатрической лечебнице, Соболь уехал на родину, подавленный, угнетенный. В Москве его встретили весьма сердечно.

«ЗИФ» готовил полное собрание сочинений Соболя. Камерный театр поставил его «Рассказ о голубом покое». Пьесу назвали «Сирокко», она не один сезон шла в Камерном театре.

Но жизнь Соболя уже кончилась. Осенью 1926 года на Тверском бульваре, близ Никитских ворот, Соболь выстрелил себе в живот из револьвера и умер через несколько часов, не приходя в сознание. Пушкинская рана. Было не поздно сделать операцию, извлечь пулю, зашить кишки, но в 1926 году еще не было пенициллина и сульфамидов. Соболь умер.

Если Есенин и Соболь покидали жизнь из-за конфликта со временем, он был у Есенина мельче, у Соболя глубже, то смерть Рейснер была вовсе бессмысленна.

Молодая женщина, надежда литературы, красавица, героиня Гражданской войны, двадцати девяти лет от роду умерла от брюшного тифа. Бред какой-то. Никто не верил. Но Рейснер умерла. Я видел ее несколько раз в редакциях журнала, на улице. На литературных диспутах она не бывала.