Текст книги "Певерил Пик"
Автор книги: Вальтер Скотт
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 43 страниц)
– Ради бога, делай что хочешь, – сказал Кристиан. – И да не дерзнет никто, по моему примеру, связывать язык женщине, ибо за это приходится расплачиваться исполнением всех ее прихотей. Кто бы мог предвидеть это? Но конь закусил удила, и я вынужден мчаться, куда ему вздумается, ибо не в силах им управлять.
А теперь мы возвращаемся в Уайтхолл, во дворец короля Карла.
Глава XLVIII
Никогда еще за всю свою жизнь, даже среди грозных опасностей, Карл не терял своей природной веселости в такой степени, как теперь, ожидая возвращения Чиффинча и герцога Бакингема. Разум его отвергал мысль о том, что человек, пользовавшийся его особой благосклонностью, товарищ его досуга и развлечений, мог оказаться участником заговора, цель которого, по-видимому, состояла в том, чтобы лишить короля свободы и жизни. он вновь и вновь допрашивал карлика, но не узнал ничего нового, кроме уже слышанного им. Женщину, посещавшую его в Ныогетской тюрьме, карлик описывал такими романтическими и поэтическими красками, что король невольно решил, что бедняга рехнулся, а так как в турецком барабане и других инструментах, принесенных музыкантами герцога, ничего не нашли, то он тешил себя мыслью, что либо весь этот заговор просто шутка, либо карлик ошибся.
Люди, посланные следить за действиями прихожан Уэйвера, донесли, что они спокойно разошлись. Правда, они были вооружены, но это еще не доказывало враждебности их намерений, ибо в те времена все добрые протестанты могли постоянно ожидать беспощадной резни, а отцы города то и дело созывали отряды ополченцев, пугая жителей Лондона слухами о том, что вот-вот начнется бунт католиков; одним словом, пользуясь крылатым выражением одного олдермена, все были убеждены, что в одно прекрасное утро проснутся с перерезанной глоткой. Установить, от кого именно следовало ожидать таких ужасных дел, было труднее, тем не менее все признавали подобную возможность, поскольку один мировой судья уже был убит. Поэтому не было ничего удивительного в том, что в такие смутные времена участники собрания протестантов, par excellence note 113Note113
Преимущественно (франц.).
[Закрыть] из бывших военных, явились в молельню с оружием и руках, и в одном этом еще нельзя было усмотреть мятежные замыслы против государства.
Исступленные речи священнослужителя, если бы даже их достоверность и была доказана, тоже не содержали явного призыва к насилию. В излюбленных проповедниками иносказаниях, метафорах и аллегориях во все времена часто встречались слова воинственные. Сильная и красивая метафора, встречающаяся в священном писании– взять царствие небесное приступом, – в их проповедях уснащалась специальными терминами, относящимися к искусству осады и обороны укрепленных позиции. Словом, опасность, какова бы она, в сущности, ни была, исчезла мгновенно, точно пузырек на поверхности воды, что лопается от одного случайного прикосновения, не оставив никаких следов, и самое ее существование стало подвергаться серьезному сомнению.
Пока королю доносили обо всем происходящем вне его дворца и покуда он обсуждал события с теми вельможами и государственными деятелями, с которыми считал нужным посовещаться по этому поводу, какое-то уныние и беспокойство постепенно сменило веселье, господствовавшее в начале вечера. Все почувствовали, что происходит нечто особенное. То обстоятельство, что король держался поодаль от своих гостей, – явление небывалое, и скука, воцарившаяся в зале приемов, ясно показывали, что Карла обуревают необычные мысли.
Игра была забыта, музыки не было слышно, или никто ее не слушал, кавалеры перестали говорить комплименты, а дамы их ожидать, и тревожное любопытство овладело гостями. Все спрашивали друг друга, почему они так невеселы, а ответить на этот вопрос люди способны были не более, чем стадо, которое испытывает безотчетное беспокойство, когда надвигается гроза.
И тут, умножая общие опасения, начал распространяться слух, что некоторых из придворных, пожелавших уехать, не выпустили из дворца, предупредив, что до назначенного часа общего разъезда никого выпускать не велено. Когда же они возвратились и шепотом поведали остальным, что караулы у ворот удвоены, а во дворе стоит наготове отряд конной гвардии, столь необычный порядок возбудил еще большую тревогу.
Таково было состояние двора, когда раздался стук колес и суматоха в сенях дала знать о прибытии важной особы.
– Вот и Чиффинч с добычей в когтях, – сказал король.
И действительно, это был герцог Бакингем, который с волнением приближался к королю. При въезде в ворота отсветы от факелов, горевших по углам кареты, засверкали на алых мундирах, нарядных киверах и обнаженных палашах конной гвардии – зрелище необычное и рассчитанное на то, чтобы вселить ужас в любого, а особливо – в тех, чья совесть не слишком чиста.
Выходя из экипажа, герцог сказал караульному офицеру:
– Вы сегодня что-то долго задержались на службе, капитан Карлтон.
– Таков приказ, сэр, – ответил Карлтон с военной краткостью и приказал четверым пешим караульным, стоявшим у нижних ворот, пропустить герцога Бакингема. Едва его светлость вошел, как тот же офицер скомандовал: – Часовым сомкнуться. Ближе к воротам, никого не пропускать! – Слова эти, казалось, отняли у герцога всякую надежду на спасение.
Поднимаясь по парадной лестнице, Бакингем приметил и другие предосторожности. Дворцовая стража была усилена и вместо алебард вооружена штуцерами. Служилые дворяне, вооруженные протазанами, также присутствовали в большем количестве против обыкновенного; словом, все средства обороны, имеющиеся в распоряжении короля, были, казалось, собраны и все люди поставлены под ружье.
Бакингем пытливо оглядывал все эти новшества, всходя по королевской лестнице твердым и медленным шагом, как будто пересчитывал все ступеньки. «Кто, – спрашивал он себя, – поручится за верность Кристиана? Если оп устоит – мы спасены… В противном случае…»
С этими мыслями он вошел в приемную.
Король стоял посреди залы, окруженный своими советниками. Гости держались поодаль, сбившись в кучки, и с любопытством смотрели на короля. При появлении Бакингема воцарилась тишина; все ожидали, что он объяснит тайную причину общего беспокойства. Этикет не позволял придворным подойти поближе, и поэтому все наклонились вперед, надеясь услышать хоть что-нибудь из разговора его величества с этим злокозненным государственным мужем. Советники расступились, чтобы герцог мог представиться королю по всем правилам придворного этикета. Бакингем выполнил эту церемонию с присущим ему изяществом, но король принял его с необычной серьезностью.
– Вы заставили себя ждать, милорд. Чиффинч очень давно был послан просить вас сюда. Я вижу, вы тщательно оделись, но в данном случае это лишнее.
– Лишнее, ибо не прибавит ничего к блеску двора вашего величества, – ответил герцог, – по не лишнее для меня самого. Сегодня в Йорк-хаусе черный понедельник, и весь мой клуб Pendables note 114Note114
Висельников (франц.).
[Закрыть] собрался в полном составе, когда я получил повеление явиться к вашему величеству. Я был в обществе Оугла, Мэнидака, Доусона и других, а потому не мог явиться сюда, не переодевшись и не совершив омовения.
– Надеюсь, что очищение будет полным, – сказал король, сохраняя мрачное, суровое и даже жестокое выражение, всегда ему свойственное, если его не смягчала улыбка. – Мы желаем узнать у вашей светлости, что означает весь этот музыкальный маскарад, которым вы намеревались нас угостить и который, как нам стало известно, не удался?
– Я вижу, он совершенно не удался, – ответил герцог, – поскольку ваше величество изволите говорить о нем с такой серьезностью. Я смел надеяться, что шутка моя. явление из виолончели, доставит вам удовольствие, как по раз случалось прежде; но вижу противное. Боюсь, но причинил ли какого-нибудь вреда мой фейерверк.
– Он нанес меньше вреда, чем вы предполагали, – мрачно заметил король. – Видите, милорд, мы все живы и не обожглись.
– Да сохранится здравие вашего величества на долгие годы, – сказал герцог. – Тем не менее я вижу, что мое намерение как-то неправильно истолковывают. Вина моя непростительна, хоть и неумышленна, ибо она разгневала снисходительного монарха.
– Слишком снисходительного, Бакингем, – сказал король. – Моя снисходительность превратила верноподданных в изменников.
– С позволения вашего величества, мне непонятны эти слова, – возразил герцог.
– Следуйте за нами, милорд, – сказал Карл. – Мы постараемся объяснить вам их.
В сопровождении тех же советников, что его окружали, и герцога Бакингема, на которого были устремлены все взоры, Карл направился в тот кабинет, где в течение этого вечера уже происходило много совещаний. Там, опершись скрещенными руками на спинку кресла, Карл начал допрашивать герцога:
– Будем говорить откровенно. Признавайтесь, Бакингем, какое угощение приготовили вы нам сегодня вечером?
– Небольшой маскарад, государь. Маленькая танцовщица должна была появиться из виолончели и станцевать по желанию вашего величества. Предполагая, что эта забава будет происходить в мраморном зале, я приказал положить в футляр несколько палочек китайского фейерверка, думая, что он произведет безвредное и приятное действие и скроет появление на сцене маленькой волшебницы. Надеюсь по крайней мере, что нет ни опаленных париков, ни испуганных дам, ни погибших надежд на продолжение благородного рода от моей столь неудачной шутки?
– Нам не довелось видеть фейерверк, милорд. А ваша танцовщица, о которой мы слышим впервые, предстала перед нами в образе нашего старого знакомого Джефри Хадсона, а для него, как вам известно, время плясок уже давно прошло.
– Я потрясен, ваше величество! Я умоляю вас послать за Кристианом, Эдуардом Кристианом; его можно найти в большом старом доме на Стрэнде, возле лавки оружейника Шарпера. Клянусь честью, государь, я поручил ему устроить это увеселение, тем более что танцовщица принадлежит ему. Если он сделал что-нибудь, чтобы опозорить мой концерт или обесчестить меня, то он умрет под палкой.
– Я давно заметил нечто странное, – сказал король. – Все почему-то сваливают вину за свои гнусные преступления на этого Кристиана. Он играет ту роль, которая в знатных семействах обычно отводится лицу по имени «Никто». Если Чиффинч дал промах, виноват Кристиан; если Шеффилд написал памфлет, я уверен, что услышу: его поправлял, переписывал или распространял Кристиан. Он – ame damnee note 115Note115
Злой гений (буквально «проклятая душа»; франц.).
[Закрыть] всех и каждого при моем дворе, козел отпущения, который должен отвечать за все их пороки. Ему придется унести с собой в пустыню тяжкую ношу. Что же касается грехов Бакингема, то Кристиан постоянный и усердный за них ответчик. Я уверен, его светлость думает, что Кристиан понесет все заслуженные им наказания и на этом и на том свете.
– Извините, государь, – возразил герцог с глубочайшим почтением, – я не надеюсь быть повешенным или осужденным по доверенности. Но мне ясно, что кто-то вмешался и испортил мою затею. Если меня в чем-то обвиняют, то позвольте мне по крайней мере выслушать обвинение и видеть обвинителя.
– Это справедливо, – ответил Карл. – Выведите из-за каминной решетки нашего маленького друга. – Когда карлик предстал перед ним, он продолжал, обращаясь к нему: – Вот стоит герцог Бакингем. Повтори в его присутствии историю, которую ты рассказывал нам. Пусть он послушает, что было в виолончели, прежде чем ты залез туда. Не бойся никого и смело говори правду.
– С дозволения вашего величества, – сказал Хадсон, – страх мне неизвестен.
– Тело его слишком мало, чтобы в нем поместилось такое чувство или чтобы за него можно было бояться, – подтвердил Бакингем. – Но пусть говорит.
Не успел еще Хадсон закончить свой рассказ, как Бакингем перебил его. воскликнув:
– Неужели ваше величество могли усомниться во мне на основании слов этого жалкого выродка из породы павианов?
– Негодяй! Я вызываю тебя на смертный бой! – вскричал маленький человечек вне себя от гнева.
– Молчи ты там! – воскликнул герцог. – Этот зверек совершенно обезумел, ваше величество, и вызывает на поединок человека, которому достаточно штопора, чтобы проткнуть его насквозь, и который может одним пинком переправить его из Дувра в Кале без помощи яхты или ялика. Что можно услышать от дурака, который помешался на танцовщице, выделывавшей антраша на канате в Генте, во Фландрии? Вероятно, он хочет соединить ее таланты со своими и открыть балаган на Варфоломеевской ярмарке. Даже предположив, что это жалкое создание по наговаривает на меня просто по злобе, всегда свойственной карликам, которых мучит зависть к людям обычного роста, даже в атом случае, говорю я, разве не ясно, к чему все это сводится? Он принял шутихи и китайские хлопушки за оружие! Ведь он не утверждает, что держал их в руках. Он только видел их. И вот я спрашиваю: способен ли этот убогий старикашка, когда в башке у него засядет какая-нибудь вздорная навязчивая идея, отличить мушкетон от кровяной колбасы?
Карлик стонал и скрежетал зубами от бешенства, слыша, как умаляют его военные познания. Торопливость, с которою он бормотал о своих воинских подвигах, и уродливые гримасы, которыми он сопровождал свои рассказы, вызвали смех не только Карла, но и всех присутствовавших там государственных деятелей, и придали совсем уже нелепое обличье и без того смехотворной сцене. Наконец король прекратил спор, приказав карлику удалиться.
Теперь началось более спокойное обсуждение его показаний, и герцог Ормонд первым заметил, что дело это гораздо важнее, нежели они предполагают, поскольку карлик упомянул о странном и явно изменническом разговоре между доверенными людьми герцога, которые принесли футляр во дворец.
– Я был уверен, что герцог Ормонд не упустит случая замолвить слово в мою пользу, – с презрением заметил Бакингем, – но я не боюсь ни его, пи других моих врагов, ибо мне не трудно доказать, что этот так называемый заговор, если здесь есть вообще хоть тень чего-то в этом роде, представляет собой не что иное, как злостную выдумку, цель которой – обратить на протестантов справедливое негодование против папистов. Поэтому и сей карлик, только сегодня спасенный от заслуженной им петли, является сюда, чтобы опозорить пэра-протестанта; и на чем же основан его донос? На беседе четверых немцев-музыкантов, подслушанной им через дырочки футляра для виолончели, причем футляр был заперт и его несли на плечах! Да и по-немецки этот урод знает не больше моей лошади. И даже если он хорошо слышал, хорошо понял и верно пересказал этот разговор, то можно ли положиться на болтовню такого рода? Я говорил с этими людьми не больше, чем обычно говорят подобные мне с простонародьем! Подозревать меня в сообщничестве с ними?! Извините, государь, но я осмелюсь сказать, что мудрые государственные деятели, которые пытались при помощи мнимого заговора «бочки с мукой» скрыть заговор папистов, ошибаются, если думают, что басни о скрипках и концертах принесут им больше лавров.
Советники посмотрели друг на друга, а Карл повернулся на каблуках и начал большими шагами ходить по кабинету.
В эту минуту королю доложили о прибытии отца и сына Певерилов, и Карл приказал позвать их.
Певерилы получили приказ короля явиться во дворец весьма неожиданно. Когда старый Бриджнорт освободил их из заключения на условиях, известных нашим читателям из разговора его с Кристианом, они направились к дому, где остановилась леди Певерил, которая ожидала их с радостью, смешанной со страхом и тревогой. Через верного Ланса Утрема она знала, что муж и сын ее оправданы, но длительное их отсутствие и слухи о беспорядках на Флит-стрит и Стрэнде не могли не встревожить ее.
Когда утихли первые восторги радостного с ни Дания, леди Певерил многозначительно посмотрела на своего сына, как будто предупреждая его, чтобы он был осторожен, и сказала, что намерена представить ему дочь их старинного друга, которую он никогда (это слово было особенно выделено) не видел.
– Это единственная дочь полковника Митфорда из Северного Уэльса, – продолжала она. – Отец вверил ее на время моим попечениям, не имея возможности заняться ее образованием.
– Да, да, – сказал сэр Джефри, – Дик Митфорд, должно быть, уже стар. Ему, наверное, далеко за семьдесят. Он и тогда уже был боевой петух, а не цыпленок, когда присоединился к маркизу Хертфорду при Нэмтуиче с двумястами необузданных уэльсцев. Клянусь святым Георгием, Джулиан, я люблю эту девушку как родную. Без нее леди Певерил не вынесла бы своего горя; а Дик Митфорд прислал мне, весьма кстати, тысячу золотых, потому что в карманах у нас не сыскать было ни гроша, хоть выверни их наизнанку, – все деньги ушли на стряпчих. Впрочем, я тратил их, не жалея, потому что в Маргпндейле приготовлен лес на сруб, и Дик Митфорд знает, что Я сделал бы то же самое для него. Странно, однако, что из всех моих друзей он один догадался, как мне могут понадобиться деньги.
Продолжая свои рассуждения, сэр Джефри почти не заметил, как Джулиан здоровался с Алисой Бриджнорт, и только бросил мимоходом:
– Поцелуй ее, Джулиан, поцелуй. Что за черт! Неужели на острове Мэн тебя научили здороваться с девушкой так, будто губы ее – раскаленная подкова? Не прогневайтесь, моя прелесть, Джулиан от природы застенчив и воспитан в доме старой женщины; но со временем вы сами увидите, принцесса, он будет таким же галантным кавалером, как и я. Ну, леди Певерил, теперь обедать. Старой лисе все же надо набить себе брюхо, хотя гончие гоняли ее целый день.
Затем Ланс Утрем радостно поздравил их с благополучным возвращением, но благоразумно ограничился несколькими словами и, проворно накрыв стол, подал простой, но сытный обед, взятый им из соседней харчевни. Джулиан, как зачарованный, сидел между матерью и своей возлюбленной. Он сразу догадался, что леди Певерил и была тем надежным другом, которому Бриджнорт поручил свою дочь, и его беспокоила только мысль, как примет это отец, когда узнает настоящее имя Алисы. Однако он счел за лучшее пока молчать об этом и не нарушать общей радости, позволяя себе только многозначительно переглядываться со своей милой, в чем им не мешали ни взгляды леди Певерил, ни бурное веселье старого баронета, который говорил за двоих, ел за четверых и пил за шестерых. Неизвестно, как далеко завело бы его это занятие, если бы пиршество не было прервано прибытием незнакомого джентльмена с приказанием от короля отцу и сыну Певерил немедленно прибыть в Уайтхолл.
Леди Певерил встревожилась, а Алиса побледнела от страха. Но старый рыцарь, который все принимал за чистую монету, счел такой приказ искренним желанием короля поздравить его со счастливым окончанием дела. Такое участие со стороны его величества он находил вполне естественным, ибо и сам желал представиться королю. Он был тем более приятно удивлен, что вспомнил о совете, данном ему после оправдания, – следовать благоразумию и отправляться в Мартиндейл, не являясь ко двору: теперь ему подумалось, что это противоречило желаниям Карла так же, как и его собственным.
Пока он советовался с Лансом Утремом, как поскорее почистить портупею и эфес шпаги, леди Певерил рассказала Джулиану, что Алиса вверена ее попечениям самим майором и что он согласен на их брак, если это будет возможно. Она прибавила, что намерена просить посредничества графини Дерби для устранения препятствий, которые могут возникнуть со стороны сэра Джефри.
Глава XLIX
Повелеваю именем монарха
Немедля бросить шпаги и кинжалы!
«Критик»
Когда отец с сыном вошли в кабинет, легко было заметить, что сэр Джефри откликнулся на зов короля с такой же готовностью, с какой вскочил бы на коня при первом звуке боевой трубы. Его растрепанные седые волосы и беспорядок в одежде свидетельствовали о рвении и поспешности, выказанных им сейчас так же, как и в прежние времена, когда Карл Первый призвал его на военный совет, но теперь, в мирное время, такой его вид казался не совсем уместным в приемной дворца. Старик остановился было в дверях, но как только король приказал ему подойти, сэр Джефри, на которого нахлынули, тесня друг друга, волнующие воспоминания юности и зрелых лет, опустился перед королем на колени, схватил его руку и, не сказав ни слова, громко зарыдал. Карл, всегда очень чувствительный, когда то, что производило на него впечатление, находилось перед его глазами, позволил старику излить свои чувства, а потом сказал:
– Мой добрый сэр Джефри! Я вижу, тебе пришлось нелегко, мы обязаны вознаградить тебя и не преминем заплатить свой долг.
– Я нисколько не пострадал, государь, – ответил старик, – и вы мне ничем не обязаны. Меня не беспокоит то, что говорили обо мне эти негодяи. Я знал, что они не найдут и дюжины честных людей, которые поверили бы их вздорной клевете. Признаюсь, я слишком долго не мог отплатить им, когда они вздумали обвинять меня в измене вашему величеству; но столь скоро предоставленная мне возможность воздать почтение моему государю вознаграждает меня за все. Эти подлецы убеждали меня, что я не должен являться ко двору…
Герцог Ормонд заметил, что король покраснел, ибо это по его собственному приказанию сэру Джефри намекнули, чтобы он ехал домой, не появляясь в Уайтхолле. Более того – он заметил, что веселый старый кавалер не упустил случая за обедом промочить горло после всех волнений этого богатого событиями дня.
– Старый друг, -шепнул он, – вы забыли, что надо представить его величеству вашего сына. Позвольте мне взять на себя эту честь.
– Смиренно прошу вашу светлость извинить меня, – ответил сэр Джефри, – по этой чести я никому не уступлю, полагая, что отдать юношу на службу государю и внушить ему беспрекословное повиновение – святая обязанность отца, которую никто не может выполнить лучше него. Подойди, Джулиан, опустись на колени. Вот он, с позволения вашего величества, Джулиан Певерил, молодая поросль старого дуба; он не так высок, но силой не уступит мне, каков я был в дни юности. Примите его под свое покровительство, государь! Он будет вам верным слугой, a vendre et a pendre note 116Note116
Преданным душой и телом (франц.).
[Закрыть], как говорят французы. Если Же когда-нибудь, будучи на службе вашего величества, он испугается огня или стали, топора или виселицы, я отрекусь от него, он мне не сын, и он может отправляться на остров Мэн или хоть к самому дьяволу – мне все равно.
Карл подмигнул Ормонду и с присущей ему любезностью выразил уверенность, что Джулиан будет следовать примеру доблестных своих предков, а всего более – своего отца, и добавил, что его светлость герцог Ормонд, вероятно, намерен поговорить с сэром Джефри подробнее о делах службы. Старый кавалер, поняв намек, щелкнул каблуками и отошел к герцогу, который начал его расспрашивать о происшествиях дня. Между тем король, удостоверившись, что сын не находится в столь веселом расположении духа, как отец, попросил его рассказать о том, что случилось с ними после суда.
Джулиан ясно и точно, как того требовали важность событий и присутствие государя, рассказал все происшествия вплоть до появления на сцене майора Бриджнорта. Его величество был очень доволен и, обернувшись к Арлингтону, поздравил его, сказав, что наконец-то они сумели толком узнать об этих темных и таинственных событиях от человека здравомыслящего. Когда же Джулиан должен был говорить о Бриджнорте, он не назвал его имени и, хотя упомянул о часовне, полной вооруженных людей, и о зажигательных речах проповедника, добавил, что толпа мирно разошлась еще до того, как их обоих освободили.
– И вы спокойно пошли обедать на Флит-стрит, молодой человек, – сурово сказал король, – не известив мирового судью о таком злонамеренном собрании люден, не скрывавших своих опасных замыслов, совсем рядом с нашим дворцом?
Джулиан покраснел и не ответил ни слова. Король нахмурился и отошел в сторону с Ормондом, который сказал, что отец, кажется, ничего об этом не знает.
– Досадно, – сказал король, – что сын не так откровенен, как я надеялся. У нас весьма разнообразные свидетели по этому странному делу: полоумный карлик, подвыпивший отец и чересчур скрытный сын. Молодой человек, – продолжал он, обращаясь к Джулиану, – я не ожидал такой скрытности от сына Джефри Певерила. Я должен знать имя человека, с которым вы беседовали. Оно, наверное, известно вам?
Джулиан признался, что знает его, и, преклонив колено перед королем, умолял его величество простить его за то, что не может назвать этого имени, ибо, сказал он, только с этим условием он получил свободу.
– Из вашего рассказа видно, – возразил король, – что обещание было дано под принуждением, и я никак не могу позволить вам сдержать его. Ваш долг – открыть истину. Если вы опасаетесь Бакингема, он уйдет.
– У меня пет причины бояться герцога Бакингема, – ответил Джулиан. – В моей дуэли с человеком из его дома виновен этот человек, а не я.
– Черт побери! – вскричал король. – Дело начинает проясняться. То-то ваше лицо показалось мне знакомым! Не вас ли я видел у Чиффинча в то утро? Я совсем забыл об этой встрече, но теперь вспомнил, что вы назвали себя сыном этою веселого баронета.
– Да, – подтвердил Джулиан, – я действительно встретил ваше величество у мистера Чиффинча и боюсь, что заслужил ваше неудовольствие, но…
– Довольно, молодой человек, не будем говорить об этом. Но я помню, с вами была эта прекрасная танцовщица… Бакингем, держу цари, что это она должна была спрятаться в футляр от виолончели?
– Догадка вашего величества верна, – ответил герцог, – и я подозреваю, что она подшутила надо мной, посадив на свое место карлика, ибо Кристиан думает…
Черт бы побрал этого Кристиана! – вскричал король. – Поскорее привели бы сюда этого всеобщего третейского судью.
Едва король произнес эти слова, как ему доложили о прибытии Кристиана.
– Пусть войдет, – сказал король. – Но послушайте – мне пришло в голову – послушайте, мистер Певерил: эта танцовщица, что познакомила нас с вами при помощи необыкновенного своего искусства, не жила ли она, по вашим словам, в доме графини Дерби?
– Много лет, – ответил Джулиан.
– Тогда позовем сюда и графиню, – сказал король. – Пора наконец выяснить, кто такая эта маленькая фея, и если она действительно принадлежит Бакингему и этому его Кристиану, то ее светлость должна обо всем узнать, поскольку я сомневаюсь, пожелает ли она в этом случае взять ее обратно. Кроме того, – заметил он в сторону, – этот Джулиан, который молчит так упорно, что его молчание становится подозрительным, тоже жил в долге графини. Разберемся в этом деле до конца и воздадим каждому по справедливости.
Графиню Дерби тотчас же пригласили в кабинет. Она вошла в одни двери, а в других в это же время появились Кристиан и Зара, или Фенелла. Владелец замка Мартипдейл, увидев графиню, загорелся желанием поздороваться со своим старинным другом и родственницею. Только ее знаки да Ормонд, который взял его дружески, но твердо под руку, удержали его от этого проявления чувств.
Графиня присела перед королем в почтительном реверансе, менее церемонно приветствовала окружавших его придворных, улыбнулась Джулиану Певерилу и с изумлением посмотрела на неожиданно появившуюся Фенеллу. Бакингем кусал с досады губы, понимая, что присутствие леди Дерби может испортить и запутать всю его с таким трудом приготовленную защиту. Он бросил взгляд на Кристиана, взор которого, устремленный на графиню, горел смертельной злобой ядовитой гадюки, а лицо просто почернело от бешенства.
– Но узнаете ли вы здесь кого-нибудь, миледи, – ласково спросил король, – кроме ваших старинных друзей Ормопда и Арлингтона?
– Я вижу, государь, – ответила графиня, – так же двух достойных друзей семьи моего мужа: сэра Джефри Певерила и его сына; последний долго находился при моем сыне.
– Быть может, еще кого-нибудь? – спросил король.
– Я знаю эту несчастную девушку; она исчезла с острова Мэн в день отъезда Джулиана Певерила по важному делу. Полагали, что она упала со скалы в море и утонула.
– Есть ли у вас, миледи, какие-либо основания… извините за такой вопрос, – сказал король, – подозревать близкие отношения между молодым Певерилом и этой девушкой?
– Государь, – ответила графиня, покраснев от возмущения, – мой дом пользуется доброй славой.
– Не сердитесь, миледи, – сказал король, – я только спросил… Это случается и в самых лучших домах.
– Но не в моем, государь, – ответила графиня. – Кроме того, Джулиан Певерил настолько горд и честен, что не мог завести интрижку с несчастной девушкой, ужасный недостаток которой почти лишил ее права называться человеком.
Зара взглянула на графиню и сжала губы, словно стараясь удержать слова, которые рвались с них.
– Не знаю, что и подумать, – продолжал король. – Доводы ваши, быть может, и справедливы, но у людей бывают странные вкусы. Эта молодая девушка исчезает с Мэна в день отъезда молодого человека и появляется в Сент-Джеймсском парке, танцуя словно фея из сказки, как только он приезжает в Лондон.
– Это невозможно! – воскликнула графиня. – Она не умеет танцевать.
– Мне кажется, – сказал король, – она умеет делать многое, чего вы не знаете и, узнав, не одобрите.
Графиня гордо выпрямилась и ничего не ответила.
–г– Едва Певерил, – продолжал король, – попадает в Ньюгет, как, по словам почтенного маленького джентльмена, эта проказница появляется и там. Не пытаясь узнать, как она могла туда проникнуть, я все же склонен думать, что у нее неплохой вкус и приходила она не ради карлика. Ага, кажется в мистере Джулиане заговорила совесть.
Действительно, при этих словах короля Джулиан вздрогнул, ибо он вспомнил ночного посетителя в своей камере.
Пристально взглянув на него, король продолжал:
– Итак, джентльмены, Певерил доставлен в суд, и, едва только он получает свободу, мы находим его в доме, где герцог Бакингем готовится, как он говорит, к музыкальному маскараду. Ей-богу, я уверен, что эта же девушка сыграла шутку с его светлостью и посадила в футляр от виолончели бедного карлика, чтобы провести время получше, а именно – в обществе мистера Джулиана Певерила. А что скажет по этому поводу Кристиан, всеобщий третейский судья? Основательна ли моя догадка?
Кристиан украдкою взглянул на Зару и прочел в ее глазах нечто такое, что привело его в замешательство.
– Не знаю, – ответил он. – Правда, я приказал этой превосходной танцовщице участвовать в маскараде. Она должна была явиться в блеске сверкающих огней, искусно приготовленных с разными благоуханиями, чтобы заглушить запах пороха; но я не знаю, для чего – быть может, просто из упрямства или каприза, ибо эти качества присущи ей, как и всем гениям, – ей вздумалось все испортить, посадив на свое место уродливого карлика.
