355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вальтер Скотт » Певерил Пик » Текст книги (страница 34)
Певерил Пик
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:51

Текст книги "Певерил Пик"


Автор книги: Вальтер Скотт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 43 страниц)

Глава XXXVII

Я должен жить – фортуна так велит:

Ведь Бакингем ко мне благоволит.

Поп

Обширное жилище герцога Бакингема вместе с принадлежащими ему владениями называлось Йоркхаус и занимало большой участок земли, примыкающий к Савойе.

Построенное с необычайной пышностью его отцом, любимцем Карла I, оно могло спорить в великолепии даже с Уайтхоллом. А поскольку тогда общество все более предавалось страсти прокладывать новые улицы и возводить чуть ли не новый город для соединения Лондона с Уэстминстером, этот участок приобрел особенно большую ценность. Нынешний герцог Бакингем, который любил давать волю своей фантазии и часто нуждался в деньгах, одобрил проект некоего предприимчивого архитектора превратить лежащие вокруг дворца обширные земли в улицы, переулки и подворья, носящие и теперь имя и титулы герцога. Впрочем, люди, обитающие на Бакингем-стрит, на Дьюкстрит или на Вильерс-стрит, едва ли вспоминают теперь остроумного, эксцентричного и распутного Джорджа Вильерса, герцога Бакингема, в честь которого названы места, где они живут.

Герцог занялся осуществлением нового проекта с тем жаром, с каким он вообще относился ко всяким новшествам. Сады уничтожили, беседки разрушили, роскошные конюшни снесли – все великолепие его загородного поместья исчезло, превратилось в развалины, было вскопано для закладки фундамента новых зданий и выравнивалось в местах, где пройдут новые улицы. Но это предприятие, как потом оказалось – доходное и удачное, вначале встретило на своем пути многочисленные препятствия, частично вызванные отсутствием необходимых средств, а частично – нетерпеливым и непостоянным нравом герцога, который очень скоро увлек его к другим начинаниям. Поэтому разрушили много, а построили мало, и ни одна работа но была завершена, Правда, главная часть герцогского дома осталась нетронутой, но само поместье весьма напоминало непостоянный нрав своего благородного владельца. Среди кучи мусора и зияющих сточных канав красовалась группа экзотических деревьев и кустов – остатки великолепного сада. В одном месте старинная башня грозила похоронить под своими обломками всякого, кто приблизится к ней, а в другом можно было легко провалиться в весьма современный подвал. В этом начинании чувствовалось величие мысли, но почти повсюду оно было испорчено отсутствием средств к его осуществлению или небрежностью. Словом, вся эта картина была подлинным воспроизведением израсходованных попусту способностей и таланта, и поместье герцога представляло собою теперь скорее опасность, нежели выгоду для общества, из-за расточительности его владельца и недостатка у него твердых принципов.

Впрочем, некоторые говорили, что герцог преследовал другие цели, окружая свои владения недостроенными современными и полуразрушенными старинными зданиями. Они утверждали, что, участвуя в многочисленных любовных и политических авантюрах и пользуясь репутацией самого дерзкого и опасного интригана своего времени, его светлость счел удобным окружить свой дом развалинами, чтобы затруднить доступ к нему служителей правосудия; и, кроме того, развалины эти могли бы сложить падежным укрытием для тех, кто помогал герцогу в осуществлении его отчаянных предприятий, и предоставляли возможность проникнуть к нему незамеченными тем, кого у герцога были особые причины принимать тайно.

Оставив Певерила в Тауэре, мы еще раз перенесем нашего читателя в приемную герцога, который в то утро, когда Джулиана перевели в крепость, обратился к своему первому министру и– главному слуге со следующими словами:

– Я доволен тобою, Джернингем, ты мастерски окончил дело, и, если бы сейчас появился сам сатана и предложил мне за тебя лучшего своего беса, я не поменялся бы с ним.

– Целый легион бесов, – ответил Джернингем, кланяясь, – не мог бы сравниться со мною в усердии служить вашей светлости. Но, осмелюсь доложить, ваш замысел чуть не сорвался из-за того, что вы вернулись домой лишь вчера вечером или, правильнее сказать, сегодня утром.

– А почему, разрешите спросить, мудрый мистер Джернингем, – сказал герцог, – должен я возвращаться раньше, нежели мне заблагорассудится?

– Не знаю, милорд, – ответил слуга, – но, когда вы передали нам через Эмпсона в доме Чиффинча приказание во что бы то ни стало задержать девушку, вы сказали, что придете тотчас, как только сумеете избавиться от короля.

– Избавиться от короля, негодяй? Да как ты смеешь так говорить? – вскричал герцог.

– Эмпсон сказал, что передает слова вашей светлости, милорд.

– Я могу говорить все, что мне вздумается, но ни ты, ни Эмпсон недостойны это повторять, – надменно возразил герцог. Впрочем, будучи в смене настроений столь же непостоянным, как и в своих затеях, он сразу же заговорил фамильярным тоном: – Однако мне известно, чего ты хочешь: во-первых, тебе интересно знать, где я был и что я делал с тех пор, как ты получил мои приказания в доме Чиффинча, а во-вторых, тебе хочется услышать похвалы твоей доблести; но вовсе не следует трубить в фанфары, коли ты сбежал и оставил своего товарища в руках филистимлян.

– Прошу вашу светлость припомнить, что я вынужден был отступить, дабы сохранить драгоценный груз.

– Как? Ты еще смеешь острить? – закричал герцог. – Ты у меня узнаешь, что и заурядного приходского дурака следовало бы выпороть, если бы он попытался выдать такую остроту за настоящую шутку даже среди носильщиков и рассыльных.

– Я сам слышал, как ваша светлость забавлялись jeu de mots note 80Note80
  Игрой слов (франц.).


[Закрыть]
, – ответил слуга.

– Любезный Джершшгем, – сказал герцог, – отбрось свою память или держи ее под замком, не то она помешает твоей карьере. Ты, может быть, видел, как я по-простонародному играл в мяч, обнимал горничных, пил эль и ел сыр? Так мне было угодно, но ты не смеешь ничего помнить. Ну, хватит об этом. Лучше расскажи мне, как случилось, что этот длинноногий увалень Дженкинс, столь искусный фехтовальщик, дал проколоть себя насквозь такому деревенщине, как этот самый Певерил?

– Поверьте, ваша светлость, сей Коридон – не такой уж новичок в фехтовании. Я видел его атаку и осмелюсь сказать, что знаю только одну руку, которая владеет шпагой с подобною ловкостью, искусством и проворством.

– Вот как? – спросил герцог, взяв в руки собственную шпагу в ножнах. – Этого я не мог предвидеть. Пора бы и мне поупражняться, а то я что-то совсем засиделся. Певерил – имя благородное, с ним можно прогуляться в Барнз Элмз или за Монтегюхаус не хуже, чем с кем-нибудь другим. К тому же отец его, говорят, замешан в заговоре, и мой поступок расценят как усердие ревностного протестанта, а мне необходимо поддержать свою добрую славу в городе и получить прощение за то, что я пропускаю молитвенные собрания и проповеди. Но твой Лаэрт прочно заперт в тюрьме Флит, а его тупоголовый противник, я надеюсь, умер или по крайней мере умирает?

– Наоборот, милорд, он выздоравливает, – возразил Джернингем. – К счастью, его раны оказались не смертельными.

– Черт бы побрал его раны! – сказал герцог. – Передай ему, чтобы не спешил выздоравливать, а не то я всерьез отправлю его на тот свет.

– Я скажу это лекарю, – заметил Джернингем, – дело будет вернее.

– Скажи и прибавь, что пусть лучше сам ляжет на смертное ложе, чем вылечит своего пациента, прежде чем я позволю. Я не хочу, чтобы этого молодого человека освободили.

– Не беспокойтесь, – ответил Джернингем. – Я слышал, что он, по словам свидетелей, замешан в каких-то делах на севере. За это, а также за письма графини Дерби его, говорят, велено перевести в Тауэр.

– Пусть отправляется в Тауэр и попробует выбраться оттуда, если сможет, – сказал герцог. – А когда ты услышишь, что он уже там, передай фехтовальщику, что ему позволено выздоравливать. Пускай тогда они вдвоем с лекарем делают все, что могут.

Герцог умолк и задумчиво зашагал по комнате. Джернингем терпеливо наблюдал за ним; он знал, что его господин никогда не предается продолжительным размышлениям и что долго ждать ему не придется.

В самом деле, минут через семь-восемь герцог подошел к своему туалетному столу и взял с него большой шелковый кошелек, наполненный золотом.

– Джернингем, – сказал он, – ты верный слуга, и грешно было бы не наградить тебя. Я обыграл короля в шары. С меня хватит, а выигрыш я, мой милый, дарю тебе.

Джернингем с поклоном взял кошелек и положил его г, карман.

– Я знаю, – продолжал герцог, – ты осуждаешь меня за непостоянство. Ты так красноречиво об этом говоришь, что я почти согласен с тобой и иной раз по нескольку часов подряд сержусь на себя за то, что не стремлюсь постоянно к одной цели; впрочем, все изменится, когда от возраста этот флюгер (тут он коснулся рукой своего лба) станет слишком ржавым, чтобы вертеться по ветру. Но сейчас, пока у меня еще хватает духу и пыла, пусть вертится на верхушке мачты, указывал лоцману, куда держать курс. Я же следую за своей судьбой и не намерен ей мешать.

– Из всего, вами сказанного, ваша светлость, я понял только, что вы намерены изменить некоторые планы, прежде вами одобренные, и полагаете, что это будет к лучшему.

– Вот посуди сам, Джернингем, – ответил герцог. – Я виделся с герцогиней Портсмутской. Чему ты удивляешься? Это правда, клянусь небом. Я виделся с нею, и из злейших врагов мы сделались закадычными друзьями. В договоре между столь высокими и могущественными сторонами есть весьма важные пункты. Кроме того, мне пришлось иметь дело с француженкой посредницей. Теперь ты поймешь, что несколько часов отсутствия были мне нужны для приведения в порядок наших дипломатических дел.

– Ваша светлость меня изумляет, – сказал Джернингем. – Значит, намерение Кристиана сместить эту важную даму совершенно отпало? А я-то думал, что вы приказали доставить сюда ее прекрасную заместительницу для того, чтобы самому руководить осуществлением этого плана.

– Я, право, забыл, каковы были в то время мои намерения, – ответил герцог. – Мне только не хотелось, чтобы она провела меня так, как проводит нашего доброго короля. Но коли уж ты напомнил мне о прелестнице, я остаюсь верным своему намерению. На площадке для игры в шары я вдруг получаю от герцогини записку, полную раскаяния. Отправляюсь к ней и вижу совершенную Ниобею. Ей-богу, Джернингем, есть женщины, которые и с красными глазами, распухшим носом и растрепанными волосами, как говорят поэты, все же прелестны. Она рассказала мне все и с таким смирением, с таким раскаянием молила о сострадании (а ведь это самая гордая душа при дворе), что и стальное сердце смягчилось бы. Короче, Чиффинч во хмелю проболтался молодому Сэвилу о нашей затее. Сэвил решил сыграть шутку и с нарочным уведомил обо всем герцогиню; правда, нарочный, к счастью, немного опоздал. Герцогиня узнала также – она мгновенно все узнает – про мою стычку с королем из-за новой Филлиды в рассудила, что из нас двоих мне, вероятно, скорее удастся поймать птичку – стоит лишь взглянуть на нас обоих.

Должно быть, Эмпсон успел напеть все это на ушко ее светлости. В общем, она решила, что нам следует действовать заодно, а потому упросила меня расстроить планы Кристиана и скрыть девушку от глаз короля, особенно если она действительно такой лакомый кусочек, как говорят.

– И ваша светлость обещали поддерживать ее влияние, которое так часто грозились уничтожить? – спросил Джернингем.

– Да, Джернингем! Разве я не достигаю цели, если эта женщина в моей власти, если она молит меня о снисхождении? Мне все равно, по какой лестнице я войду в королевский кабинет. Лестница герцогини стоит прочно – зачем же пытаться ставить новую? Не люблю лишних хлопот.

– А Кристиан? – спросил Джернингем.

– Пусть убирается к черту, самонадеянный осел! Нынешняя перемена в планах нравится мне хотя бы тем, что я могу отомстить этому мерзавцу! Он ведь так заважничал, что, клянусь небом, даже вломился ко мне в спальню и стал читать нотации, словно я какой-нибудь школьник. Да пропади он пропадом, этот пресмыкающийся лицемер! Если он только разинет рот, я велю отрезать ему нос, как сэру Джону Ковентри… note 81Note81
  Грубое обращение некоторых лейб-гвардейцев с сэром Джоном Ковентри, которому мстили за то, что он упоминал в парламенте о любовной связи короля с актрисой, вызвало принятие так называемого акта Ковентри, запрещающего истязать людей. (Прим. автора.)


[Закрыть]
Послушай, а полковник здесь?

– Я ожидаю его с минуты на минуту, милорд.

– Пришли его сюда, как только придет, – сказал герцог. – Ну, что ты на меня смотришь? Чего ты ждешь?

– Ваших приказаний насчет молодой леди, – ответил Джернингем.

– Ах, боже мой, я совершенно забыл про нее! – воскликнул герцог. – Что она, плачет? В отчаянии?

– Она не так убивается, как другие, которых мне случалось видеть, – ответил Джернингем, – но поистине, милорд, никто еще не был так возмущен, как она.

– Дадим ей время успокоиться. Я не в силах видеть слезы и отчаяние двух красавиц разом. Мне надоели всхлипывания, заплаканные глаза и опухшие щеки; я должен бережно расходовать свои средства утешения. Ступай и пришли ко мне полковника.

– Не позволите ли, ваша светлость, задать вам еще один вопрос? – сказал слуга.

– Спрашивай скорее и ступай.

– Ваша светлость решили отказаться от Кристиана, – заметил Джернингем. – А что станется с королевством Мэн?

– Клянусь богом, забыл начисто, как будто никогда и не думал о нем!-воскликнул герцог. – Черт побери; надо сплести воедино разорванные нити этого королевского замысла. Впрочем, жалкая скала не стоит тех сил и хлопот, которые я на нее трачу. «Королевство» – это, конечно, звучит сильно. Но, ей-богу, можно украсить шляпу и петушиным пером, а назвать его султаном. Кроме того, если вдуматься, то, право, нечестно отнимать у Дерби это крошечное королевство. Я выиграл у молодого графа тысячу золотых, когда он был здесь в последний раз, и потому терпел его рядом с собой при дворе. По-моему, весь доход от его королевства не более чем вдвое превышает эту сумму. Будь Дерби здесь, мне было бы легче выиграть у него этот остров, нежели способствовать низким проискам Кристиана.

– Если вы позволите мне высказать свое мнение, милорд, – заметил Джернингем, – то я скажу, что, как бы часто вы ни меняли свои намерения, во всей Англии нет человека, у которого каждый раз нашлись бы такие веские причины для оправдания своих поступков.

– Я и сам так думаю, Джернингем, – сказал герцог. – Быть может, оттого я и меняю их. Человек любит оправдывать свои поступки и находить для них веские причины. А сейчас иди. Или нет, постой. Мне понадобится золото. Оставь здесь кошелек, что я тебе подарил, а я дам тебе взамен вексель на ту же сумму с процентами на два года на имя старого Джейкоба Даблфи.

– Как угодно вашей светлости, – ответил Джернингем, у которого едва хватило почтительности скрыть досаду, когда ему пришлось отдать блестящее содержимое кошелька, уже лежавшего у него в кармане, за долгосрочный вексель – в последнее время они не всегда оплачивались в срок. Он тайно, но торжественно поклялся, что двухгодичным– процентом герцог не отделается за то, что отнял у него кошелек.

Когда недовольный слуга вышел из комнаты, он встретил на площадке великолепной лестницы самого Кристиана, который с непринужденностью старого друга шел в гардеробную герцога без доклада. Джернингем, сообразив, что такое посещение будет весьма не вовремя и некстати, попытался остановить гостя, сказав ему, что герцог нездоров и находится в спальне. Он умышленно говорил громко, чтобы Бакингем, услышав его, успел, если пожелает, уйти в спальню, как в последнее убежище, и запереться там.

Но герцог сейчас не пожелал прибегнуть к этой уловке, хотя прежде весьма часто к ней прибегал, когда хотел избежать визитов, даже если сам приглашал людей на определенный час и по важному делу, и закричал из гардеробной, приказывая своему камергеру тотчас ввести к нему его доброго друга господина Кристиана и укоряя его за то, что он не сделал этого сразу же.

«Знай Кристиан герцога так, как я, – подумал Джернингем, – он скорее согласился бы, чтобы на него прыгнул лев, как это делает лондонский дрессировщик, чем войти к моему господину сейчас, когда он так же опасен, как лев».

Он впустил Кристиана в гардеробную, а сам остался у двери, чтобы быть наготове, когда его позовут.

Глава XXXVIII

«Когда погибель ходит по пятам,

Чего уж там вздыхать по пустякам!» -

Так капитан журил слезливых дам,

Заахавших над пойманным дельфином.

«Весь мир законом держится единым:

Сейчас мы их едим; но – виноват! -

Коль мы потонем, нас они съедят!

Убийцу укокошить можно смело,

А вора обобрать– святое дело!»

«Морское путешествие»

Кристиан хорошо знал свет, причем с самой скверной его стороны, но прием, оказанный ему герцогом, не вызвал у него даже смутного подозрения, что появление дьявола было бы сейчас приятнее хозяину дома, нежели посещение его «старого друга». Пожалуй, только чрезмерная учтивость Бакингема к столь давнему знакомому могла показаться несколько необычной.

С трудом выбравшись из области банальных любезностей, которые столько же относятся к делу, сколько, по словам Мильтона, Limbo Patrum note 82Note82
  Обитель отцов (итал., лат.).


[Закрыть]
– к осязаемой и материальной земле, Кристиан с присущей ему грубой бесцеремонностью, обычно маскировавшей его лицемерие и изворотливость, спросил герцога, давно ли он виделся с Чиффинчем или с его подругой.

– Давно не видел их обоих, – ответил Бакингем. – А разве вы у них не были? Я полагал, что вы будете больше беспокоиться о выполнении вашего великого плана.

– Я два раза ездил туда, – ответил Кристиан, – но мне не удалось повидать эту важную чету. Боюсь, не хитрят ли они со мною.

– За что, клянусь небом и звездами, вы не преминете им отомстить, мистер Кристиан. Я хорошо знаю ваши пуританские правила, – сказал герцог. – Мщение, должно быть, сладко, если столь многие почтенные и благоразумные мужи предпочитают его всем другим наслаждениям, доступным бедным грешникам мира сего; единственное, что может с ним соперничать, – это взыскание денег по заемному письму с должника, получившего наследство.

– Вы шутите, милорд, а…

– А вы все же собираетесь мстить Чиффинчу и его милой приятельнице. Но сделать это нелегко. Чиффинч умеет так разнообразно угождать своему господину, а его маленькая подруга умеет так удачно служить ширмой и так умело сама устраивает свои дела, что, по совести, на вашем месте я бы не становился на их пути. Что из того, что их дверь оказалась закрытой для вас? Мы все поступаем иногда точно так же и с нашими лучшими друзьями, и с назойливыми кредиторами, и со скучными гостями.

– Если ваша светлость настроена шутить, – заметил Кристиан, – то вы знаете мое терпение. Я подожду, пока вам не вздумается говорить более серьезно.

– Серьезно? – переспросил герцог, – Почему же нет? Я только и жду, когда вы заговорите о серьезном деле, ради которого пришли ко мне.

– Очень коротко, милорд; отказ Чиффинча видеть меня и несколько напрасных посещений вашего дома убеждают меня в том, что либо наш план потерпел неудачу, либо вы намерены осуществить его без меня.

Эти слова Кристиан произнес особенно выразительно.

– Без вас? Лишить добычи вдохновителя всего дела было бы глупостью, да и предательством. Слушайте, Кристиан, мне очень жаль, что приходится неожиданно сообщать вам дурные вести, но, если вы хотите знать худшее и не стыдитесь подозревать в предательстве своих лучших друзей, я вынужден говорить. Ваша племянница вчера утром покинула дом Чиффинча.

Кристиан пошатнулся, как от сильного удара. Лицо его так побагровело, что герцог подумал, не хватил ли его апоплексический удар. Но, призвав на помощь свое редкостное самообладание, по оставлявшее его в самых тяжелых обстоятельствах, Кристиан сказал ровным голосом, неестественно противоречившим выражению его лица:

– Должен ли я понять, что, отвергнув покровителей, назначенных ей мною, молодая девушка нашла убежище в доме вашей светлости?

– Сэр, – серьезно возразил Бакингем, – вы приписываете мне честь, которой я не заслужил.

– Милорд, – сказал Кристиан, – я не из тех, на кого производят впечатление подобные притворные фразы. Мне известны способности вашей светлости, и я знаю, что для удовлетворения минутной прихоти вы не задумаетесь испортить дело, над которым сами же усердно трудились. Но, положим, вы преуспели в своем намерении и смеетесь над моими попытками соблюсти интересы как вашей светлости, так и других. Скажите мне лучше, как далеко зашла эта шалость, и мы поищем средства все исправить.

– Клянусь честью, Кристиан, – сказал герцог со смехом, – вы самый обязательный из всех дядюшек и опекунов. Пусть племянница ваша переживет столько приключений, сколько невеста короля дель Гарбо у Боккаччо – вам все равно. Чистая или опозоренная, она будет лишь ступенькой к вашей карьере.

Индийская пословица гласит: «Стрела презрения пробивает даже панцирь черепахи», и это особенно верно, когда совесть говорит объекту насмешки, что насмешка справедлива. Кристиан, уязвленный упреком Бакингема, тотчас принял надменный и угрожающий вид, никак не соответствующий тому долготерпению, в котором он не уступал самому Шейлоку.

– Вы сквернослов и недостойны своего звания, – вскричал он, – и таким я представлю вас всему свету, если вы не загладите нанесенную мне обиду!

– А каким же представить мне вас, – заметил герцог Бакингем, – если козявка, подобная вам, недостойна даже быть замеченной такими людьми, как я? Как назвать последнюю вашу затею, которая вызвала столь неожиданное недоразумение?

Кристиан не промолвил ни слова – то ли от бешенства, то ли от внутреннего убеждения в своей правоте.

– Полно, полно, Кристиан, – продолжал герцог, улыбаясь. – Мы слишком многое знаем друг о друге, нам ссориться опасно. Мы можем ненавидеть друг друга, обманывать друг друга – так водится при дворах, -но изобличать друг друга… какое недостойное слово!

– Я не произносил его, пока ваша светлость не вывели меня из терпения, – сказал Кристиан. – Вы знаете, милорд, я дрался и в Англии и за границей, и вы должны помнить, что я не потерплю оскорбления, которое можно смыть кровью.

– Напротив, – возразил герцог с той же язвительной учтивостью, – я совершенно уверен, что жизнь двадцати друзей ваших покажется вам пустяком, если они затронут – нет, не честь вашу, для вас это понятие не имеет большого значения, -а вашу выгоду. Образумьтесь, милейший, мы с вами слишком давно знакомы. Я знаю, вы не трус, и с удовольствием вижу, что могу извлечь искру огня из вашей холодной души. Теперь, если хотите, я расскажу вам про молодую особу, в которой, поверьте, принимаю самое искреннее участие.

– Я слушаю вас, милорд, – сказал Кристиан. – Но не думайте, что я не заметил насмешливого выражения вашего лица. Вашей светлости известна французская пословица: «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», но все же я слушаю вас.

– Слава богу, – ответил Бакингем, – ибо дело не терпит и смеяться тут нечему, уверяю вас. Итак, вот как развивались события, за истину которых я могу ручаться жизнью, состоянием и честью, если не довольно моего слова. Позавчера утром я от нечего делать и чтобы узнать, как идут наши дела, зашел к Чиффинчу, неожиданно встретил там короля и стал свидетелем удивительной сцены. Ваша племянница напугала хозяйку, оказала открытое неповиновение королю и гордо удалилась под защитой молодого человека, ничем не примечательного, если не считать его сносной наружности и неслыханной дерзости. Ей-богу, я едва удерживаюсь от смеха, вспоминая, как мы с королем оба остались несолоно хлебавши. Не буду отрицать, я тоже хотел было поухаживать немного за этой прекрасной Индамирой, но, ей-богу, молодой человек выхватил ее у нас из-под носа, как мой Дрокенсер, лишивший пира двух королей Брентфорда. Он ушел с большим достоинством, этот молодец. Нужно попытаться обучить этому Муна note 83Note83
  Известный в то время актер. (Прим. автора.)


[Закрыть]
– очень пригодится для его роли.

– Все это мне непонятно, милорд, – возразил Кристиан на этот раз с обычным своим хладнокровием, – и я просто не могу поверить подобной сказке. Кто осмелится увести мою племянницу таким способом, да еще в присутствии столь августейшей персоны? И она, такая благоразумная, такая осторожная – я-то ее знаю, – согласилась уйти с незнакомым ей человеком? Милорд, я не могу этому поверить.

– Любой из ваших священников, мой благочестивый Кристиан, – сказал герцог, – ответил бы: «Умри, нечестивец, в своем неверии». Но я всего лишь бедный грешник, поглощенный земными интересами, и в объяснение сказанного мною добавлю лишь, что этого молодчика зовут, как мне сказали, Джулианом, он сын сэра Джефри Певерила из рода Пиков.

– Певерил из рода сатаны и сам сущий дьявол! – с жаром вскричал Кристиан. – Я его знаю, он храбрец и способен на любой отчаянный поступок. Но как он попал к королю? Сатанинские силы, должно быть, помогли ему, или бог занимается людскими делами больше, нежели я думал. Если это так, господи помилуй нас, грешных, ибо мы думали, что ты совсем о нас не заботишься.

– Аминь, христианнейший Кристиан! – сказал герцог. – Я рад убедиться, что в вас еще сохранилась капля благодати, если вы способны так говорить. Но ведь Эмпсон, малютка Чиффинч и с полдюжины слуг были свидетелями прихода и ухода этого наглеца. Допросите их хорошенько, если у вас довольно времени и вы не думаете, что лучше погнаться за беглецами. Упомянутый молодчик попал к королю, кажется, с какой-то труппой актеров или танцовщиков, а ты знаешь, как милостив Раули к тем, кто его забавляет. Итак, сей неистовый кавалер проник к Чиффинчу и, как Самсон среди филистимлян, обрушил наш хитроумный замысел на наши собственные головы.

– Теперь я верю вам, милорд, – сказал Кристиан. – Я не могу не верить и прощаю нанесенную мне обиду, зная, что вы любите подшутить над неудачей и несчастьем. Но куда же они отправились?

– В Дербишир, наверно, на поиски ее отца, – ответил герцог. – Она сказала, что хочет прибегнуть к помощи отца вместо вашей опеки, мистер Кристиан. Видно, в доме Чиффинча что-то произошло и она заподозрила, что вы опекаете дочь не так, как хотелось бы отцу.

– Слава богу, – сказал Кристиан, – что она не знает о приезде в Лондон ее отца. Они, должно быть, отправились в замок Мартиндейл или в Моултрэсси-Холл; в обоих случаях им от меня не уйти Я последую за ними и тотчас вернусь в Дербишир. Если она увидится с отцом до того, как эти ошибки будут исправлены, – все пропало. До свидания, милорд. Боюсь, вы помешали осуществлению нашего плана. Но я вас прощаю; теперь не время для взаимных упреков.

– Ваша правда, мистер Кристиан, – ответил герцог. – Желаю успеха. Не могу ли я помочь вам людьми, лошадьми или деньгами?

– Весьма благодарен, ваша светлость, – сказал Кристиан и поспешно вышел.

Когда затих звук его шагов на лестнице, герцог обернулся к вошедшему Джершгагему:

– Victoria! Victoria! Magna est veritas, et praevalebit! note 84Note84
  Победа! Победа! Велика истина, и она восторжествует! (лат.)


[Закрыть]
Если бы я сказал этому негодяю хоть одно слово лжи, оп, так хорошо с ней знакомый (ведь вся его жизнь – сплошной обман!), тотчас бы обо всем догадался. Но я сказал правду, и это было единственным средством обмануть его. Victoria! Любезный Джернингем, я больше горжусь тем, что обманул Кристиана, чем если бы мне удалось перехитрить государственного министра.

– Вы слишком высокого мнения о его уме, – заметил Джерпипгем.

– Во всяком случае, о его хитрости, а ведь она в дворцовых интригах часто торжествует над умом – так рыболовная лодка в Ярмуте может обойти фрегат. Я постараюсь, чтобы он ни в коем случае не вернулся в Лондон до окончания всех этих дел.

Но тут герцогу доложили, что полковник, о котором он спрашивал несколько раз, явился.

– Не встретился он с Кристианом? – торопливо спросил Бакингем.

– Нет, милорд, – ответил слуга, – полковник поднялся по лестнице из старого сада.

– Я так и думал. Сова не любит показываться днем, когда есть чаща, где она может спрятаться, – заметил герцог. – Вон он крадется по узкой и мрачной тропинке, такой же зловещий, как птица, которую так напоминает.

Полковник – его всегда называли только по чину – вошел в комнату. Это был высокий человек, крепкого сложения, уже немолодой; лицо его можно было бы назвать красивым, если бы его не портило мрачное выражение. Когда герцог говорил с ним, он не то из скромности, не то по другой причине не поднимал своих больших серьезных глаз; но, отвечая, он бросал на собеседника проницательный взгляд. Костюм его был очень прост и походил более на костюм пуританина, нежели кавалера. Черная шляпа с большими полями, напоминавшая испанское сомбреро, широкий черный плащ и длинная шпага делали его похожим на кастильского идальго. Сходство еще более усиливалось его серьезностью и чопорностью манер.

– А, полковник! – сказал герцог. – Давненько мы не виделись с вами. Как поживаете?

– Как все деятельные люди во времена спокойствия, – ответил полковник. – Я похож на пиратское судно, которое село на мель в заливе и у которого рассохлась и покоробилась вся обшивка.

– Что же, полковник, – сказал герцог, – я не раз пользовался вашей доблестью и, может быть, вновь воспользуюсь ею. Поэтому я позабочусь, чтобы корабль скорее починили и просмолили как следует.

– Вашей светлости угодно предпринять путешествие? – спросил полковник.

– Нет, но надо прервать другое путешествие, – ответил герцог.

– Это только вариация того же мотива. Слушаю вас, милорд, – сказал полковник.

– Да нет, дело-то пустяковое. Вы знаете Неда Кристиана? – спросил герцог.

– Знаю, милорд, – ответил полковник, – мы давно знакомы.

– Он отправляется в Дербишир отыскивать племянницу, которую едва ли там найдет. Его возвращению в Лондон нужно помешать, и в этом я надеюсь на вашу испытанную преданность мне. Поезжайте с ним или ему навстречу, будьте с ним ласковы или нападите на него, слоном, делайте с ним что хотите, но не пускайте его в Лондон по крайней мере недели две, а там уж мне будет все равно, когда он появится.

– За это время, – сказал полковник, – девицу может разыскать любой, кто захочет взять на себя этот труд.

– Вы сами, пожалуй, захотите взять этот труд на себя, полковник, – ответил герцог. – Уверяю вас, что у нее не одна тысяча приданого. Такая жена избавила бы вас от необходимости жить на общественный счет.

– Я продаю мою жизнь и шпагу, милорд, но не торгую честью, – сурово возразил полковник. – Если я женюсь, свадебная постель моя может быть бедна, но она будет честна.

– Стало быть, ваша жена будет у вас единственным честным приобретением, полковник, по крайней мере с тех пор, как я вас знаю, – сказал герцог.

– Ваша светлость можете говорить все, что вам угодно. Последнее время я занимался главным образом вашими поручениями, и если они были менее честны, чем мне хотелось бы, то заказчик виноват в этом столько же, сколько исполнитель. Но жениться на отставной любовнице… Нет в мире человека (за исключением вашей светлости, ибо я у вас состою на службе), который осмелился бы предложить мне это.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю