355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Вальтер Скотт » Певерил Пик » Текст книги (страница 38)
Певерил Пик
  • Текст добавлен: 10 сентября 2016, 16:51

Текст книги "Певерил Пик"


Автор книги: Вальтер Скотт



сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 43 страниц)

Глава XLII

…Я свалил бы

В бою таких с полсотни.

«Кориолан» note 98Note98
  Перевод Ю. Корнеева,


[Закрыть]

Без сомнения, многие из зрителей, присутствовавших на описанном нами судебном процессе, с удивлением следили за ходом дела и заключили, что ссора между судьей и прокурором была подстроена нарочно, с целью провалить обвинение. Однако, хотя судейских чиновников и заподозрили в тайном сговоре, посетители суда, в большинстве своем люди умные и образованные, давно подозревавшие, что дело о заговоре папистов – всего лишь раздутый мыльный пузырь, обрадовались, увидев, что обвинения, основанные на доносах, из-за которых было пролито столько крови, теперь, во всяком случае, можно опровергнуть. Но совсем по-иному смотрела на это чернь, заполнившая и двор прошений, и залу и даже толпившаяся на улице: она считала, что судья и прокурор сговорились помочь обвиняемым ускользнуть от наказания.

Оутс, который и по меньшему поводу мог довести себя до исступления, ринулся в толпу, надсадно крича:

– Они подде-ерживаают за-аговор! Они хотят скры-ыть за-аговор! Судья и прокурор сговори-ились спасти заговоорщпков и папиистов!

– Это все штучки папистской блудницы, герцогини Портсмутской, – раздался чей-то голос в толпе.

– Или самого Раули, – подхватил другой.

Если уж ему так хочется погубить самого себя, то пускай идет ко всем чертям! – вскричал третий.

– Судить его! – завопил четвертый. – Судить за участие в заговоре против самого себя! Судить и повесить in terrorem! note 99Note99
  Для устрашения (лат.).


[Закрыть]

Между тем сэр Джефри, его сын и маленький их товарищ покинули залу суда и направились на Флит-стрит, где жила теперь леди Певерил. В последнее время ей сильно облегчила тяготы жизни одна юная особа – не просто истинный друг, но сущий ангел, как выразился сэр Джефри, успевший пока только это сообщить Джулиану, и теперь она, конечно, с нетерпением ожидала мужа и сына. Жалость и мысль о том, что он, сам того не желая, обидел бедного карлика, заставили честного кавалера пригласить с собою и Хадсона.

– Я знаю, – сказал он, – что леди Певерил живет очень стесненно; но, верно, у нее найдется какой-нибудь шкаф, где можно будет устроить этого маленького джентльмена.

Карлик отметил про себя и эти слова, хотя они были вызваны самыми лучшими побуждениями, и решил, так же как и по поводу неуместного напоминания о пляске на столе, при первом же удобном случае серьезно объясниться с сэром Джефри.

В тот момент, когда они появились у выхода, все взоры устремились на них – прежде всего из-за самих событий, героями которых они были, но также и вследствие того, что, по выражению одного шутника из юридической корпорации, они напоминали три степени сравнения: большой, меньше, самый маленький. Не успели они сделать и двух десятков шагов, как Джулиан заметил, что толпа следует за ними по пятам не из одного только любопытства и что ее волнует буря низменных страстей.

– Вот эти головорезы паписты! – закричал один. – Ишь как бегут! В Рим торопятся.

– То есть в Уайтхолл, хочешь ты сказать, – подхватил другой.

– Мерзкие кровопийцы! – вопила какая-то женщина. – Позор, если они останутся в живых после злодейского убийства несчастного сэра Эдмондсбери.

– Повесить этих лицемеров присяжных! Выпустили папистских собак на наш мирный город! – ревел четвертый.

Шум и волнение усилились, и некоторые, самые неистовые, уже кричали:

– Улэмить их, братцы, улэмить!

Это выражение, бывшее в то время в большом употреблении, происходило от имени доктора Лэма, астролога и шарлатана, убитого чернью при Карле Первом.

Джулиана не на шутку встревожили эти опасные симптомы, и он пожалел, что они не спустились в Сити по Темзе. Но отступать было уже поздно, и он шепотом попросил отца идти поскорее в направлении к Черинг-кросу, не обращая внимания на оскорбления, ибо только решительный вид и твердая поступь могли удержать чернь от крайностей. Однако едва успели они миновать дворец, как выполнению этого благоразумного намерения помешали горячий нрав сэра Джефри и вспыльчивость маленького Хадсона, душа которого с презрением отвергала доводы о превосходстве сил противника как по числу, так и по размеру.

– Чума бы побрала этих мошенников с их криками и гиканьем, -сказал сэр Джефри Певерил. -Клянусь богом, будь у меня под рукой оружие, я бы научил их уму разуму.

– И я тоже! – вскричал карлик; он изо всех сил старался поспеть за своими спутниками и уже задыхался от усталости. – Уж я бы показал этим плебеям, где раки зимуют!

В обступившей их толпе, всячески издевавшейся над ними и готовой в любую минуту на них броситься, был один злой мальчишка – подмастерье сапожника; услышан хвастливые слова доблестного карлика, он не долго думая отомстил ему, ударив его по голове сапогом, который как раз нес своему заказчику, отчего шляпа маленького джентльмена съехала ему на глаза. Не видя, кто его ударил, карлик, естественно, кинулся на самого высокого мужчину в толпе, но тот дал ему такого пинка в живот, что бедняга, как мячик, отлетел назад к своим товарищам. Тут на них набросились со всех сторон, но судьба, благоприятствовавшая желаниям Певерила-старшего, устроила так, что схватка эта произошла возле оружейной лавки, где товары были разложены для обозрения. Сэр Джефри схватил палаш и начал размахивать им с грозным видом человека, которому не раз доводилось держать это оружие в руках. Джулиан стал звать на помощь констебля, одновременно пытаясь вразумить нападавших и объяснить им, что перед ними безобидные путники, но, видя тщетность своих усилий, счел за лучшее последовать примеру отца и тоже вооружился столь удачно оказавшейся поблизости шпагой.

Несмотря на столь решительно проявленное желание защищаться, толпа кинулась на них и смяла бедного карлика, которого, несомненно, растоптали бы в схватке, не будь рядом с ним его храброго тезки: отгоняя толпу взмахами палаша, он подхватил Хадсона сильной рукою и, поставив его на плоскую деревянную крышу лавки оружейника, избавил от опасности (теперь разве только кто-нибудь мог метнуть в него камень). В куче лежавшего на крыше ржавого хлама карлик проворно отыскал старый щит и рапиру и, укрывшись щитом, принялся размахивать рапирою перед самым носом нападавших. Преимущество его положения так ему понравилось, что он громогласно призвал своих товарищей стать под его защиту. Но отец и сын отнюдь не нуждались в его помощи; напротив, сражаясь с чернью на более равных условиях, они легко могли бы пробиться сквозь толпу, если бы пожелали бросить своего маленького спутника, который в эту минуту со своим щитом и рапирой был похож на искусно сделанную крохотную куклу, служащую вывеской на доме учителя фехтования.

Наконец в воздухе замелькали дубинки и полетели камни; толпа, невзирая на отчаянные усилия Певерилов выбраться, никому не причинив вреда, решилась бы, наверно, довести дело до конца, если бы несколько присутствовавших на суде джентльменов, видя, что людям, которых только что оправдали, теперь угрожает опасность погибнуть от рук разъяренной толпы, не обнажили шпаг и не вступились за невинных. В это же время подоспел отряд королевской гвардии; узнав о происходящем, гвардейцы поспешили навести порядок. С появлением этого неожиданного подкрепления Джефри Певерил возрадовался душой, услышав крики, знакомые ему еще со дней его молодости. «Где эти рогоносцы круглоголовые?» – кричали одни. «Долой мошенников!» – кричали другие. «Да здравствует король и ого друзья! Всех прочих к черту!» – кричали третьи, сопровождая эти крики такими проклятьями и бранью, какую не в силах выдержать бумага нашего более разборчивого века.

Старый кавалер, навостривший уши, как старая охотничья лошадь при лае гончих, теперь с радостью прошелся бы по Стрэнду с благой целью как следует проучить оскорбившую его толпу наглецов, но Джулиан удержал его. Он и сам был весьма раздражен злобным нападением черни, но со свойственным ему благоразумием рассудил, что в их положении надо думать о безопасности, а не о мщении. Он уговаривал и даже умолял отца укрыться куда-нибудь на время и переждать там, пока не утихнет ярость толпы, а не то будет поздно. Офицер, командовавший отрядом гвардии, также убеждал старого Певерила последовать совету сына, и если Джулиан заклинал отца именем матери, то командир гвардейцев прибегал для той же цели к имени короля. Старый рыцарь взглянул на свой палаш, на котором алела кровь самых рьяных зачинщиков, и, казалось, остался недоволен собою.

– Эх, надо было хоть одного проткнуть насквозь; по, уж не знаю почему, когда я вижу их широкие, круглые английские рожи, рука у меня сама опускается и дальше царапин дело не идет.

– Его величеству угодно, чтобы это событие не имело дальнейших последствий, – напомнил офицер.

– Матушка умрет от страха, – сказал Джулиан, – если узнает об– этой схватке до нашего прихода.

– Да, да, – ответил сэр Джефри, – его величество и моя дорогая жена… Нечего делать, их желания надо исполнять, королям и женщинам следует повиноваться. Но куда же мы отступим, если уж так необходимо отступать?

Джулиан не знал, что ответить, ибо все заперли свои лавки и заложили двери засовами, как только заметили, что стычка принимает угрожающие размеры. К счастью, оружейник, товаром которого они так свободно распорядились, предложил им убежище от имени хозяина дома, где он нанимал лавку, учтиво намекнув, что смеет надеяться на великодушие джентльменов, пользовавшихся его оружием.

Джулиан лихорадочно обдумывал, принять ли это предложение, зная по опыту, какие ловушки расставляют друг другу соперничающие партии, ибо каждая из них слишком закоснела в своей ненависти к противнику, чтобы проявлять щепетильность в выборе средств борьбы, как вдруг раздался пронзительный крик карлика: все ещё стоя на крыше, он изо всей мочи кричал – его надтреснутый голос напоминал вопли обессилевшего глашатая, – что необходимо принять приглашение почтенного хозяина дома. Его посетило, заявил он, успокаиваясь после славной победы, в которой была и его доля, прекрасное видение, слишком прекрасное, чтобы он, простой смертный, мог описать его, и оно приказало ему голосом, от которого его сердце затрепетало, как от звука воинской трубы, укрыться в доме этого достойного человека и уговорить своих друзой сделать то же самое.

– Видение! – воскликнул Джефри Певерил. – Звук трубы! Малыш помешался.

Но оружейник довольно туманно объяснил им, что карлик говорит о какой-то девице, которая разговаривала с ним из окна и ручалась за их безопасность, если они укроются в этом доме. Заметив, что шум и крики в отдалении усиливаются, он сказал, что толпа еще не разошлась и вскоре снова нападет на них в еще большем числе и с еще большим ожесточением.

Оба Певерила торопливо поблагодарили офицера, солдат и других джентльменов, пришедших им на помощь, сняли маленького Джефри Хадсона с его высокой цитадели, где он так храбро действовал во время схватки, и последовали за оружейником, который для большей безопасности повел их черным ходом через тупик и дворы. Поднявшись по лестнице, покрытой соломенными циновками, предохраняющими от сырости, они вошли в довольно большую залу, обитую грубой зеленой саржей с каймой из позолоченной кожи, какую небогатые или скупые горожане употребляли вместо гобеленов или панелей.

Здесь Джулиан так щедро вознаградил оружейника за его рапиры, что тот великодушно передал их в полную собственность джентльменов – с тем большим удовольствием, сказал торговец, что оно попадет в руки людей храбрых и умеющих им владеть – в этом он убедился.

Карлик учтиво улыбнулся ему и, поклонившись, сунул руку в карман, но тотчас с небрежным видом вынул ее, вероятно обнаружив, что там нет ничего, чем он мог бы отблагодарить оружейника.

Оружейник, уже откланявшись и собираясь уходить, продолжал разговор: он знает, что вскоре в Англии опять настанут горячие деньки и что клинки Бильбоа будут цениться не меньше, чем в былые времена.

– Я помню, джентльмены, – сказал он, – хотя был тогда еще мальчишкой, как велик был спрос на оружие в сорок первом и сорок втором годах. Палашей покупали больше, чем зубочисток, и Старый Железнобокий, мой хозяин, брал за дрянные рапиры не меньше, чем я осмеливаюсь просить теперь за толедский клинок. По правде сказать, тогда жизнь человека зависела от его оружия. Кавалеры и круглоголовые каждый божий день дрались перед воротами Уайтхолла; верно, и теперь, следуя вашему благородному примеру, они снова возьмутся за прежнее; тогда я смогу оставить эту жалкую лавку и открыть другую, гораздо лучше. Надеюсь, джентльмены, вы замолвите за меня слово перед своими друзьями. У меня всегда полно товару, на который спокойно может положиться любой джентльмен.

– Спасибо, любезный, – ответил Джулиан, – но теперь ступай. Будем надеяться, что в ближайшее время нам не понадобится твой товар.

Оружейник вышел, а карлик поспешил за ним к дверям, крича ему вслед, что вскоре зайдет выбрать клинок подлиннее и более удобный в бою. Правда, сказал он, его маленькая шпага вполне годится ему на каждый день или когда приходится драться с такими канальями, с какими им только что довелось схватиться.

Услышав эти слова, оружейник воротился и сказал, что с удовольствием предоставит карлику оружие под стать его воинственной натуре. А затем, словно осененный новой мыслью, добавил:

– Но, джентльмены, если вы пойдете по Стрэнду с обнаженными саблями, толпа снова на вас набросится. Прикажите, и, пока вы изволите здесь отдыхать, я подберу на них ножны.

Это предложение выглядело вполне разумно, и оба Певерила отдали свое оружие торговцу; после минутного колебания карлик последовал их примеру, величественно добавив, что без опасения расстается с верной подругой, которую судьба даровала ему всего минуту назад. Оружейник вышел, держа под мышкой оружие, и, затворив за собой дверь, запер ее на ключ.

– Ты слышал? – спросил сэр Джефри сына. – И мы безоружны!

Вместо ответа Джулиан осмотрел крепко запертую дверь, а затем взглянул на защищенные решетками окна, которые находились на высоте второго этажа.

– Не думаю, – сказал он после минутного размышления, – что этот человек готовит нам западню. Во всяком случае, не трудно выломать дверь или уйти каким-нибудь иным путем. Подождем, пока разойдется толпа, и дадим время оружейнику выполнить свое обещание. Если же он не вернется, попытаемся прибегнуть к самым крайним мерам; думаю, что нам удастся выбраться отсюда без больших затруднений.

Едва он произнес последние слова, как отодвинулась занавесь, скрывавшая маленькую потайную дверь, и в комнату вошел майор Бриджнорт.

Глава XLIII

Меж ними он явился, словно дух,

Чтобы напомнить о суде грядущем

И о небесной каре.

«Реформатор»

Удивление Джулиана при неожиданном появления Бриджнорта тотчас сменилось тревогой: он знал вспыльчивый нрав своего отца и боялся, что тот затеет ссору с их бывшим соседом, которого Джулиан уважал как за его собственные достоинства, так и потому, что он был отцом Алисы. Однако внешний вид Бриджнорта никак не мог бы возбудить негодования. Лицо его выражало спокойствие, походка была медленная и размеренная; в глазах но было ни гнева, ни торжества, хотя где-то глубоко в них таилось беспокойство.

– Приветствую вас, сэр Джефри Певерил, под гостеприимным кровом этого дома, – сказал он. – Я рад вам не меньше, чем прежде, когда мы были соседями и друзьями.

– Черт побери, – ответил старый кавалер. – Если бы я знал, что это твой дом, то лучше умер бы, чем переступил его порог даже в поисках спасения.

– Я прощаю вам эту неучтивость, – сказал Бриджнорт. – Ваши слова – следствие предрассудков.

– Побереги прощение для себя, – возразил кавалер. – Я поклялся святым Георгием, что, если только мне удастся уйти из этой проклятой тюрьмы, куда я попал по твоей милости, мистер Бриджнорт, я заставлю тебя заплатить мне за все сполна. Я никогда не трону человека в его собственном доме, но, если ты прикажешь этому торговцу возвратить мне оружие и пожелаешь пройти со мною в один из закоулков двора, я покажу тебе, может ли изменник устоять против верноподданного его величества, а кровожадный пуританин – против Поверила . из рода Пиков.

Бриджнорт спокойно улыбнулся.

– Когда я был моложе, кровь моя была горячей, – ответил он, – но и тогда я отверг бы ваш вызов, сэр Джефри. Не приму я его и сейчас, когда нам обоим остался лишь шаг до могилы. А крови моей я не жалел и не пожалею для отчизны.

– То есть когда тебе представится новая возможность изменить королю, – возразил сэр Джефри.

– Отец, – вмешался Джулиан, – выслушаем мистера Бриджнорта. Мы нашли убежище в его доме; кроме того, как видишь, он в Лондоне, но не явился в суд свидетельствовать против нас, хотя, быть может, его показания оказались бы для нас роковыми.

– Вы правы, молодой человек, – сказал Бриджнорт, – пусть залогом моей искренней доброжелательности послужит то, что я не пошел в Уэстминстер, хотя стоило мне сказать лишь несколько слов – и гибель древнего рода Пиков была бы неизбежна. Всего десять минут потребовалось бы мне, чтобы дойти до залы суда, и вы были бы осуждены. Но мог ли я на это решиться, зная, что тебе, Джулиан Певерил, я обязан спасением моей дочери, моей дорогой Алисы – единственного близкого существа, оставшегося мне в память о ее покойной матери, – из сетей, которыми ад и распутство опутали ее?

– Надеюсь, она в безопасности? – нетерпеливо воскликнул Джулиан, почти забыв о присутствии отца. – Надеюсь, она в безопасности и под вашей защитой?

– Нет, – с горечью ответил майор, – но она вверена попечению той, чье покровительство после покровительства божьего всех надежнее.

– Вы уверены… вы совершенно уверены в безопасности Алисы? – нетерпеливо повторил Джулиан. – Ведь я нашел ее у женщины, которой она тоже была доверена, но которая…

– Которая оказалась самой подлой из всех женщин, – ответил Бриджнорт. – Тот, кто поручил ей Алису, ошибся в ней.

– Скажите лучше, что вы ошиблись в нем. Вспомните, когда мы расставались в Моултрэсси, я предупреждал вас, что этот Гэнлесс…

– Помню, – прервал его Бриджнорт. – Вы говорили, что он – человек, искушенный в житейских делах, и это правда. Но он искупил свою вину тем, что освободил Алису от опасностей, грозивших ей, когда ее разлучили с вами. Кроме того, я и не думаю снова доверить ему мое единственное сокровище.

– Благодарение богу, хоть на это ваши глаза открылись, – заметил Джулиан.

– Сегодня они или широко откроются, или закроются навсегда, – ответил Бриджнорт.

Оба они говорили так, словно были наедине друг с другом. Сэр Джефри слушал их с удивлением и любопытством, пытаясь догадаться, о чем идет речь. Но ему так и не удалось ничего понять, и он прервал их, вскричав:

– Гром и молния! Джулиан, что все это значит? О чем ты болтаешь? Что у тебя общего с этим человеком? Не разговаривать с ним надо, а дать ему палок, если только стоит тратить силы на такого старого негодяя!

– Дорогой отец, – ответил Джулиан, – ты плохо знаешь этого джентльмена и судишь о нем несправедливо. Я многим ему обязан, и, конечно, когда ты узнаешь…

– Лучше мне умереть, прежде чем такая минута наступит! – вскричал сэр Джефри и продолжал, все больше раздражаясь: – Молю бога, чтобы я очутился в могиле, прежде чем узнаю, что мой сын, мой единственный сын, последняя надежда нашего древнего рода, последний отпрыск Певерилов, принимал одолжения от человека, ненавистного мне как никто на свете и еще более мною презираемого. Жалкий щенок! – воскликнул он яростно. – Краснеешь и молчишь? Говори, признавайся, что это ложь, или, клянусь богом моих отцов…

Но тут к нему подскочил карлик.

– Замолчите! – повелительно крикнул он столь пронзительным голосом, что, казалось, голос этот не мог исходить из груди человека. – Чадо греха и гордыни, замолчи! Не призывай святое имя во свидетельство столь греховной ненависти.

Эти слова, сказанные смело и решительно, и твердая уверенность в своей правоте на мгновение дали презренному карлику власть над неукротимым духом его огромного тезки. Секунду сэр Джефри Певерил смотрел на него с робостью, словно перед ним появилось нечто сверхъестественное, а затем пробормотал:

– Что знаешь ты о причине моего гнева?

– Ничего, – ответил карлик, – по все равно: ничто не может оправдать клятву, которую вы собирались произнести. Неблагодарный! Удивительным стечением обстоятельств вы спасены сегодня от губительной клеветы злых людей. Возможно ли в такой день предаваться гневу и злобе?

– Я заслуживаю этот упрек, – ответил сэр Джефри, – хотя и получил его от необычного человека – кузнечик, как говорится в молитвеннике, стал для меня тяжким бременем. Джулиан, мы поговорим с тобой об этих делах потом. Что же касается вас, мистер Бриджнорт, то с вамп я не желаю иметь никаких отношений: ни дружеских, ни враждебных. Время не ждет, и мне бы хотелось вернуться к жене. Прикажите отдать нам оружие и отпереть двери. Расстанемся без дальнейших препирательств: они могут лишь растревожить и ожесточить обоих нас.

– Сэр Джефри Певерил, – сказал Бриджнорт, – я не хочу вводить в гнев ни вас, ни себя, но я не могу так быстро вас отпустить. Это идет вразрез с моими намерениями.

– Как, сэр? Вы хотите сказать, что намерены задержать нас здесь против нашей воли? – вскричал карлик. – Да если бы мне не велело оставаться здесь то существо, коему принадлежит высшая власть надо мной, бедным маленьким человечком, я бы показал вам, что все ваши замки и щеколды ровно ничего для меня не значат.

– Правда, – заметил сэр Джефри, – в случае нужды, мне кажется, он пролезет и сквозь замочную скважину.

По лицу майора скользнуло нечто вроде улыбки, когда оп услышал хвастливую речь маленького храбреца и презрительное замечание сэра Джефри Певерила; по лицо его мгновенно приняло прежнее выражение.

– Джентльмены, – сказал он, – всем вам лучше остаться здесь добровольно. Поверьте, вам не желают зла; напротив, оставшись здесь, вы будете в полной безопасности, в противном же случае навлечете на себя беду. Не вредите себе сами, и я не дам и волосу упасть с вашей головы. Но помните, что сила на моей стороне, и если вы попытаетесь вырваться отсюда самовольно и с вами что-нибудь случится, то пенять вам придется только на самих себя. Вы мне не верите? Пусть тогда мистер Джулиан Певерил пойдет со мной и убедится, что у меня есть все средства подавить ваше сопротивление.

– Измена, измена!-вскричал старый кавалер. – Измена богу и королю! О, если бы у меня хоть на полчаса оказался в руках палаш, с которым я так беспечно расстался!

– Умоляю тебя, отец, успокойся, – сказал Джулиан. – Я пойду с мистером Бриджнортом, раз он об этом просит, и сам увижу, какая опасность нам угрожает. Выть может, мне удастся уговорить его воздержаться от крайних мер, если он сгоряча решился на них. Во всяком случае, положись на своего сына: он знает, как вести себя.

– Поступай как знаешь, Джулиан, – ответил отец. – Я полагаюсь на тебя. Но если ты окажешься недостойным моего доверия – знай: на твою голову падет проклятие отца.

Бриджнорт жестом пригласил Джулиана следовать за ним, и они вышли через ту потайную дверь, в которую он вошел.

Коридор вывел их в переднюю, куда сходилось еще несколько дверей и коридоров. Бриджнорт повел Джулиана дальше, знаком попросив его не шуметь и не говорить пи слова. Вскоре он услышал чей-то голос, что-то настойчиво и выразительно говоривший. Ступая легко и беззвучно, Бриджнорт провел его через дверь в конце коридора, и они очутились в небольшой галерее, разгороженной занавесью, из-за которой ясно и отчетливо слышался голос, по-видимому, проповедника.

Джулиан теперь не сомневался, что попал на одно из тех тайных и противозаконных собраний, которые все еще постоянно происходили в разных районах Лондона и его окрестностях. Правительство из осторожности или нерешительности смотрело сквозь пальцы на те из них, что состояли из людей, придерживавшихся умеренных политических воззрений, хотя и отвергавших догматы англиканской церкви. Но оно выслеживало, запрещало и преследовало сборища всех тех, кто принадлежал к непримиримым и яростным сектам индепендентов, анабаптистов, сторонников Пятой монархии и другим, чей суровый фанатизм сыграл такую роковую роль в судьбе Карла Первого.

Джулиан вскоре убедился, что собрание, куда его провели с такими предосторожностями, принадлежит к разряду последних и что оно, судя по гневной речи проповедника, состоит из самых отчаянных фанатиков. Он еще более в том убедился, когда по знаку Бриджнорта осторожно отодвинул уголок занавеси, висевшей над входом в галерею, и, скрытый ею, увидел всех слушателей и оратора.

В зале, уставленной скамьями и, по-видимому, предназначенной для богослужения, находилось около двух сотен человек. Это были одни мужчины, вооруженные пиками, мушкетами, саблями и пистолетами. Большинство из них, судя по внешнему виду, составляли бывшие солдаты, уже немолодые, но еще полные сил, что вполне заменяет юношескую ловкость. Они стояли и сидели, облокотись на свои пики и мушкеты, и сурово внимали словам проповедника: все взоры были устремлены на него, а он, закапчивая свою страстную речь, развернул знамя с изображением льва и надписью: «Vicit Leo ex tribu Judae». note 100Note100
  Победил лев из племени Иуды (лат.).


[Закрыть]

Поток мистического, но пламенного красноречия проповедника, седовласого старика, фанатизм которого возмещал ему недостаток голоса и сил, утраченных с годами, вполне удовлетворял вкусам присутствующих, но мы отказываемся повторить эти возмутительные и непристойные речи на страницах нашей книги. Оратор угрожал правителям Англии всеми проклятиями, павшими на головы правителей Ассирии и Моава; взывал к святым угодникам, моля их пустить в ход свою силу, и обещал чудеса, подобные тем, что помогли некогда Исайе и его преемникам, доблестным судьям израилевым, против аморесв, мадианитян и филистимлян. он предрекал, что раздастся трубный глас, будут сломаны печати и изольют влагу сосуды, и предсказывал грядущее правосудие под всеми таинственными знаками апокалипсиса. Был также провозглашен конец света со всеми предшествующими ему ужасами.

Охваченный глубокой тревогой, Джулиан вскоре понял, что это сборище может окончиться открытым бунтом, таким же, как мятеж членов секты Пятой монархии под предводительством Веннера, который произошел в первые годы правления Карла; кроме того, он подумал, что Бриджнорт, быть может, также причастен к этому преступному и отчаянному предприятию. Когда же проповедник призвал своих слушателей оставить надежду, будто слепое повиновение законам упрочит безопасность страны и ее народа, все сомнения Джулиана окончательно рассеялись. «Идя этим путем, – сказал проповедник, – вы в лучшем случае гонитесь за плотской, мирской потребой – вы возвращаетесь в Египет, ища милости гонителей ваших, не помышляя о том, что божественный ваш предводитель с негодованием отвергает сие, как постыдное бегство в чужой стае и забвение тех знамен, что осеняют нас ныне». Здесь он торжественно потряс над головами слушателей знаменем с изображением льва, как единственным символом, под сенью которого они обретут жизнь и свободу. И затем стал доказывать, что прибегать к обычному правосудию бесполезно и грешно.

– События в Уэстминстере, – сказал он, – должны убедить вас, что тот, кто сейчас обитает в Уайтхолле, ничем не отличается от своего отца. – И он закончил длинную тираду против греховного двора уверением в том, что «и нынешнему королю уготован Тофет; там ему и место».

Затем оратор осмелился предсказать, что вскоре грядет торжество теократии, и начал было ее подробно описывать, но тут Бриджнорт, который, казалось, забыл о Джулиане и с напряженным вниманием слушал речь проповедника, вдруг опомнился и, схватив юношу за руку, вывел из галереи в соседнюю комнату, тщательно затворив за собою дверь.

Когда они вошли туда, майор, предупреждая расспросы Джулиана, сам спросил его суровым и торжественным тоном, понимает ли он, что люди, которых он только что видел, не остановятся ни перед чем и что пытаться вырваться из дому, все выходы из которого охраняются такими защитниками, людьми, воинственными с младых лет, не только опасно, по и просто гибельно.

– Ради бога, скажите мне, – заговорил Джулиан, не отвечая на вопрос Бриджнорта, – для какой безумной цели собрали вы здесь этих безумцев? Я знаю, что у вас свое, особое воззрение на религию, но бойтесь обмануться! Никакая религия не может одобрить мятеж и убийство, а таковы неизбежные последствия тех поучений, которые мы сейчас слышали и которым с такой жадностью внимали эти исступленные фанатики.

– Сын мой, – спокойно ответил Бриджнорт, – в молодости и я так думал. Мне казалось достаточным отдавать исправно десятину тмина и мяты, – такой жалкой, ничтожной данью ограничивал я для себя исполнение стародавнего нравственного закона и полагал, что накапливаю драгоценные зерна, когда на самом деле они не более как гнилая мякина, которую не станут есть даже свиньи. Но да будет благословенно имя господне, ибо пелена спала с глаз моих и после сорока лет блужданий в пустыне Синайской я наконец обрел землю обетованную. Я очистился от мирской скверны, отряхнул прах с ног моих и могу теперь с чистой совестью возложить руку на плуг, не боясь, что во мне еще остались какие-то слабости. Борозды, – добавил он, нахмурившись, и мрачный огонь загорелся в его больших глазах, – должны быть длинны и глубоки, и кровь сильных мира сего оросит их!

Резкая перемена в тоне и манере Бриджнорта, когда он произносил эти необычные слова, не оставляла сомнений, что его разум, столько лет метавшийся между природным благоразумием и фанатизмом века, наконец поддался последнему. И хотя Джулиан понимал, какой опасности подвергаются сам этот несчастный человек, невинная и прекрасная Алиса и его собственный отец, не говоря уже о неизбежных при любом мятеже общественных бедствиях, он в то же время чувствовал, что никакие убеждения не заставят свернуть со страшного пути человека, у которого доводы религии сильнее доводов разума. Оставалось лишь воззвать к его сердцу. И Джулиан принялся умолять Бриджнорта подумать о том, что, следуя своим отчаянным стремлениям, он ставит на карту также честь и жизнь своей дочери.

– Если вы погибнете, – говорил он, – она попадет в руки своего дяди, который, как вы сами признаете, совершил огромную ошибку в выборе покровительницы, а ведь это, поверьте мне, не ошибка: я имею все основания утверждать, что выбирал он не вслепую.

– Молодой человек, – ответил Бриджнорт, – ты поступаешь со мной, как злой мальчишка: привязав нитку к крылу бедной птицы, он тянет ее к земле всякий раз, когда она пытается взлететь. Но, раз уж ты затеял такую жестокую игру – возвращать меня с небес на землю, знай, что та, у кого я поместил Алису и кто в дальнейшем будет руководить ее действиями и решать ее судьбу, вопреки Кристиану и другим, это… Нет, я не назову тебе ее имени. Довольно… Никто не смеет… а менее всех ты – сомневаться в том, что дочь моя в безопасности.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю