Текст книги "Риск, борьба, любовь"

Автор книги: Вальтер Запашный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

МИКРОСПОРИЯ

Животных у меня все прибавлялось, и мы с Ионисом и Гасюнасом просто выбивались из сил. Совсем тяжело нам стало, когда из ФРГ прибыли три новых тигренка. Но наконец главк внял моим многочисленным просьбам и открыл в будущем аттракционе еще одну штатную единицу. У кассы цирка было повешено объявление, и ко мне потянулись претенденты на должность рабочего по уходу за животными. Люди разных возрастов и специальностей предлагали свои услуги. Нам было из кого выбирать.

Однажды во время репетиции в зрительный зал вошел дежурный вахтер с тремя очень интересными молодыми особами и, многозначительно улыбаясь, спросил:

– Вальтер Михайлович, вам девушки нужны на ра-бо-ту-у?

Я не мог прервать репетицию, мельком взглянул на девиц и попросил подождать.

– Прямо здесь? – спросила одна из них, показав ровные блестящие зубы и томно играя огромными голубыми глазами.

– Можете прямо здесь, – ответил я вопреки собственному правилу не допускать на репетиции посторонних. – Садитесь вон там, в третьем ряду.

Гасюнас с Ионисом понимающе заулыбались, в ответ им обворожительно заулыбались и красотки.

Пока девушки пробирались по рядам, я исподтишка рассматривал их. Что говорить, они были хороши. Холеные руки с длинными ногтями сверкали ярким маникюром. Разноцветные полупрозрачные колготки, гипюровые перчатки и множество блестящих украшений в ушах, на шее и пальцах говорили сами за себя. Вызывающе короткие юбки соблазнительно обтягивали округлые ягодицы. Вид девиц никак не ассоциировался с понятием «рабочие», даже наоборот.

«Изголодавшиеся» мужчины взволновались. Все мы как-то разом поняли, что, увлекшись работой, уже целый месяц не вспоминали о прелестях и наслаждениях жизни.

Закончив репетицию, я подошел к девчонкам. Положение мое было весьма затруднительным. Во-первых, у меня была свободна только одна штатная единица. Во-вторых, принять на работу такую «штучку» означало обречь коллектив на вечные склоки: ребята будут напропалую за ней ухаживать и неизбежно ссориться. А там может начаться непредсказуемое.

Вздохнув, я изобразил из себя опытного кадровика:

– А ну-ка, девочки, покажите свои ручки!

Не ожидая такого оборота, они, смущенно переглянувшись, кокетливо протянули мне унизанные кольцами бархатистые лапки. Ход моих мыслей, вероятно, показался им причудливым, и все трое напряженно уставились в мои глаза, стараясь угадать, что еще я придумаю.

– Нет, нет, переверните, я должен видеть ваши ладошки.

Это они сделали почти одновременно.

– Какие красивые и мягкие! – Я взял одну из протянутых ладоней и провел ею по своей небритой щеке. Девочки заулыбались и принялись гладить мне щеки.

– Вы красивые девочки, – сказал я, – одна другой лучше. Но беда в том, что никто из вас не годится в рабочие. У вас слишком нежные руки. Нет ни одной мозоли.

– Ах, вот в чем дело! – наперебой загалдели они. – Вы ошибаетесь, работать мы умеем.

«Интересно только как?» – помимо моей воли пронеслось у меня в мозгу. Я отвернулся, чтобы не выдать собеседницам эту фривольную мысль. А они, задорно глядя на нас, продолжали:

– Вы только возьмите нас, и мы докажем. Мы будем, если хотите, работать бесплатно, нам нужна только справка. А за нее мы все втроем будем холить вас, ухаживать, а главное – любить, страстно и необыкновенно.

«Ничего себе!» – подумал я. Но, возбужденный услышанным, совершенно не знал, что ответить и как правильно поступить. Наконец, справившись с собой, я строго сказал:

– Покажите свои трудовые книжки!

С большой неохотой красотки достали из своих сумочек девственно чистые трудовые книжки. Ничего другого я и не ожидал.

– Дайте паспорта!

Девицы засуетились и подали мне требуемое. Под лиловой печатью у всех троих значилось: выслана из Москвы по статье 145 «А» без права приближаться к столице на 101 км.

Я прочел и растерялся: на сто первый километр высылали проституток и заключенных, отбывших наказание.

– Милые вы мои, – спросил я, – что все это значит? Объясните.

– Ладно, – сказала одна из девиц. – Меня зовут Алла, а это мои сестры Вера и Галя. Мы высланы из Москвы за то, что приносили радость мужчинам, а они нам хорошо платили. Но что мы можем работать – это факт. И ты не пожалеешь, если нас возьмешь. Но только всех троих! Иначе не пойдем: мы неразлучны.

Минуту поразмыслив, я решился. Проститутки тоже люди, и им нужна лишь справка, что они устроились. Иначе их насильственно направят на тяжелые работы.

– Ну хорошо, я возьму вас троих с условием, что вы свою профессию забудете, хотя бы на тот срок, пока будете у меня работать.

– Согласны, – кивнула Алла.

– Но это еще не все. Всех троих я возьму на одну зарплату.

– Как на одну? – спросила Вера.

– А очень просто, – отвечал я. – У меня только одна свободная единица. Вот увеличат штат, и, если будете нормально справляться со своими обязанностями, я прибавлю вам зарплату и зачислю на постоянную работу.

Так в моей группе появились три красотки, при виде которых млели и облизывались буквально все мужики. Удивительно, но случилось то, на что я даже не рассчитывал: Алла оказалась отличной служащей. В руках у нее, что называется, все кипело и горело. Она успевала убраться в клетках, дать корм хищникам, накрутить фарш для больных животных и приготовить пищу всем нам. Ее сестры справлялись со своими обязанностями намного хуже, но тоже старались изо всех сил.

Меня, как я ни протестовал, девицы норовили выделить. Если делали бутерброд, то маслом изображали дубовый листок. Если разливали суп, то норовили положить в мою тарелку мозговую косточку.

На все свои возражения я неизменно получал ответ:

– Ты, Вальтер, наш вождь и организатор всех наших побед. Тебя нельзя приравнивать ни к кому из нашего коллектива.

Однажды за обедом я в очередной раз доказывал милым сестрам, что мне тошно слышать такие слова, ведь я стараюсь создать коммуну. Я говорил:

– Нельзя выделять никого. Мы же все деньги складываем вместе, питаемся из одного котла, коллективно обсуждаем почти все вопросы. Мне перед ребятами стыдно, вот Ионис с Гасюнасом подтвердят, я им уже не раз говорил. Кстати, а где Гасюнас?

В этот момент в комнату вошел Гасюнас, и девицы дружно накинулись на него:

– Ну наконец-то явился – не запылился, зато извозился.

И правда: вся спецовка рабочего была в шерсти.

– Где это ты так? – спросил я.

– Вальтер, ты видел, как у Байкала лезет шерсть? Он ни с того ни с сего начал линять.

– Да-да, – подтвердили девицы, – и мы заметили, что в клетках стало много шерсти.

– А сероватых таких пятен с чешуйками ни у кого не замечали? – Я не на шутку встревожился.

– Одно пятнышко я видела, – сказала Вера, – у кого-то на лбу. Кажется, у тигра. Или гепарда?

– У кого на лбу? – испугался я. – У нас их сорок голов!

Бросив недоеденный обед, мы всей командой пошли в тигрятник и стали внимательно осматривать животных. Отсутствие дневного света мешало хорошо видеть. И все же нам удалось рассмотреть мелкие серые пятнышки на шкуре у некоторых тигров. У Байкала же пятна видны были особенно отчетливо, они напоминали потертости или даже коротко выстриженные пятачки в гуще более длинной шерсти.

Еще во время своей стажировки я слышал от Володи Борисова, что такие пятна были у его медведей. Он точно описал мне этот «стриженый» волос – верный признак лишая. Сейчас я отчетливо вспомнил рассказ Володи: он тогда ничего не смог сделать. Спасти медведей не удалось.

А кошек?! Я слышал, что кошачьи не поддаются лечению и их попросту уничтожают.

Пришел ветеринар и, взглянув на пятна, сказал:

– Похоже, что ты прав – это микроспория. Но визуально не определишь. Придется делать соскобы и посылать в лабораторию. Или вот что, давай зафиксируем животное и потянем шерсть вокруг пятна. Если будет легко отделяться, дело – труба. Надо, конечно, лечить и на карантин всех посадить. Можно еще йодом мазать.

– А помогает? – спросил я, останавливая ребят, которые бросились было в аптеку.

– Погодите, не горячитесь, – сказал ветврач. – Сначала нужно исследовать, а потом решать, чем и как лечить. А то вы йодом намажете и всю картину испортите. А лаборанту нужен чистый материал. Если диагноз подтвердится, времени на лечение у вас будет предостаточно: город объявят закрытым, ввозить и вывозить животных запретят. Так что будете сидеть здесь и лечиться.

– Что же это за зараза такая?! – испуганно спросила Вера.

– Вот именно, зараза, – ответил врач. – Микроспория распространяется даже ветром.

– Как – ветром? – не поверила Алла.

– Очень просто. Эта спора приводит к распаду шерсти. Волосок становится хрупким и рассыпается, как пепел. Вот смотри! – Ветеринар достал из пачки папиросу, затянулся и стряхнул пепел себе на ладонь. – Видишь кучку пепла? Представь себе, что эта кучка волос, пораженная спорами стригущего лишая.

– Ну и что?

– Смотри дальше! – И он одним пальцем растер пепел на ладони. – Теперь пепла почти не видно. Вот так и микроспория. Она не исчезла, а рассыпалась на очень мелкие частицы и стала незаметной человеческому глазу. А теперь я подую на ладонь, и полетят такие частицы-споры во все стороны, попадут на кожу человека или животного и начнут прорастать. Появится плесень, потом пятно, пятно превратится в зудящую язву, и животное или человек целиком покроется такой кровавой коростой, а волос на нем исчезнет. Мало этого, микроспора поражает корни волос, через кровь она распространяется по всему телу и проникает во все органы. Ее находили у погибших животных даже в мозгу. Но самое мучительное для заболевших, когда лишай попадает на слизистую оболочку – в глаз или в интимные места женщин. Слизистая ноет, зудит и неимоверно чешется.

Опущу из скромности каскад скабрезных шуток, последовавших за этими словами доктора. Мне пришлось даже строго прикрикнуть на служащих, чтобы умерить их внезапную веселость.

– Тоже мне, нашли тему для обсуждения! – разозлился я и обратился к врачу: – А долго прорастает эта проклятая микроспория?

– Инкубационный период, – ответил он, – может длиться до сорока пяти дней.

– К нам как раз прислали новых тигрят из ФРГ, – задумчиво сказал Ионис, – и месяца еще не прошло. Что же делать?

– Во-первых, убедиться, что это микроспория. Во-вторых, соблюдать чистоту. Все халаты и спецовки ежедневно кипятить. В складках одежды спора может сохраняться сколько угодно, но и погибает уже при пятидесяти градусах Цельсия. Входить в здание придется только в калошах, все деревянные предметы сжечь, а перед дверьми постелить дезинфицирующие коврики с тряпкой, пропитанной формалином и едким натром. Еще надо завести для каждого зверя индивидуальные предметы ухода и не допускать контакта друг с другом. О репетициях придется забыть до полного выздоровления животных.

Назавтра ветврач принес постановление горветнадзора о том, что нам предписываются карантин и строгая изоляция.

«Труба дело, – подумал я, – животные отвыкнут от работы. А с Багирой вообще придется, начинать все с нуля».

Так нежданно-негаданно к нам пришли черные дни.

Из Московской ветеринарной академии по моей просьбе прибыл профессор Андриенко. Каждый час его консультации стоил сто рублей. Он взялся за дело очень бойко и уверенно, хотя время было упущено и мы все – и животные и люди – уже были перезаражены. У меня лишаи появились на шее и руках, у ребят на голове, а у девчонок на теле и ногах. Ежедневно, закончив работу, мы раздевались догола и осматривали друг друга под люминесцентной лампой. Едва обнаружив светящуюся точку, прижигали ее йодом и натирали какой-то вонючей мазью. Но бывало и так: вроде бы не светится, а чешется. В таких случаях для осмотра и консультации звали самого авторитетного члена группы, то есть меня. Девчонки очень любили, чтобы я как можно дольше консультировал их, наперебой подставляя для осмотра интимные места.

И я, конечно, не выдержал. У меня вспыхнул роман… со всеми тремя! Что греха таить, мне нравилось, когда втроем они заводили и истязали меня с неимоверной страстью. Да, это были настоящие профессионалки!..

Но, кажется, я отвлекся. Вернемся к микроспории.

Андриенко привез инструкции, литературу, а главное, объяснил, как обнаружить микроспорию в раннем периоде ее развития.

– Жаль, – сказал он, – что у вас нет лампы Вуда. С ней бы мы быстро разделались с лишаем.

– А разве эту лампу нельзя изготовить самостоятельно? – спросил я. – Как она устроена?

– Нужна люминесцентная лампа, легкий ящик по размеру, дверца с окошком и, главное, оптическое стекло, пропускающее ультрафиолетовые лучи.

– Так тут ничего сложного нет. Гасюнас, Ионис, – крикнул я, – бросайте все и за дело!

– Так уж и бросайте, – возразил Ионис. – А кто молодняк будет кормить?

Ящик мы смастерили, но в нем осталось много просветов, мешающих нам работать. Дело оказалось очень нудным и кропотливым. Мы осматривали животных, связанных, что называется, по рукам и ногам. Они пытались вырваться. Лапы, крепко стянутые веревками, сильно отекали и превращались в ластообразные лепешки. Но самым изнурительным был поиск хрупких волос, ярко фосфоресцирующих под лучами ламп.

Перебирая шерсть, словно ища насекомых, мы прижигали пораженные островки йодом. Обработка одного зверя занимала шесть-семь часов. А надо было осматривать так каждого – причем ежедневно. Наконец мы пришли к заключению, что, пока дойдет очередь до последнего хищника, первый осмотренный вновь заразится, а ломающийся хрупкий волос разлетится по всему телу и прорастет микроспорами.

Как же быть?!

И Андриенко предложил! Он развел известь и, настояв ее в бочке, сказал:

– Ничего, ребята, мы разделаемся с этой заразой по моему старому испытанному методу. Дело проверенное, не зря же я докторскую защитил. Надо только суперфосфат растолочь и посылать на пятно, смоченное известковой настойкой. Произойдет реакция: хлорная известь закипит на теле животного, потом засохнет, образуя на лишайных точках коросту, а на здоровых участках осыплется.

– Как это – закипит?! – возмутились ребята.

– Да вы не паникуйте. Кипение извести дает температуру не более шестидесяти градусов – вполне терпимо. Зато этого достаточно, чтобы убить микроспорию, – объяснил Андриенко.

Мы успокоились и приступили к лечению.

С трудом зафиксировав Байкала, мы предоставили профессору намочить треть тигриного тела и засыпать растолченным суперфосфатом. Известь зашипела.

Я запоздало спросил:

– А что, если известь попадет в глаза, в пасть или на любую другую слизистую?

Андриенко нахмурился:

– Да, это проблема. Следите, чтобы раствор не проник в уязвимые места. И ни в коем случае нельзя, чтобы животное, когда вы его отпустите, нализалось этого раствора.

– А как же быть? – всполошились девочки. – Он же может лапой умыться.

– Я же сказал, что это проблема. Во-первых, надо хорошо хищника просушить. А около глаз и в других нежных местах мазать йодом. Но мазать под увеличительным стеклом и очень осторожно, чтоб не выжечь глаз.

– Но он же вертится и глаза закрывает плотно-плотно! Вон у него какие крепкие круглые мышцы вокруг глаза! – испугался я.

Девочки ахнули:

– Так у нас все хищники ослепнут, вот ужас!

Ионис развязал тигра. Освобожденный от фиксации Байкал встал и отряхнулся. Вокруг него повисла туча белой едкой пыли.

– И сколько раз его так купать? – спросил я.

– Частями каждый день. А всего… – Профессор задумался. – Если вынесет, то два раза. Посмотрим, понаблюдаем.

Мы обрабатывали одно животное за другим, сбиваясь с ног, чтобы успеть всех и выкупать, и высушить, и накормить, и напоить, а еще очистить клетки от опилок и прокалить пол паяльной лампой. Мы потеряли представление о времени и совершенно обессилели. Засыпали там, где сидели. О приготовлении пищи не могло быть и речи. Иногда наспех обедали чаем с бутербродами.

Животные, которых мы ежедневно подвергали мучениям, сопротивлялись, как могли. Один вид людей приводил их в неистовство. Но жестокий метод, предложенный профессором, в конце концов позволил вылечить хищников.

В дни борьбы с микроспорией, пожалуй, больше всех досталось Султану – тому самому львенку, которого я в прошлом году привез из Рижского зоопарка.

Но о Султане я расскажу; в отдельной главе.

СУЛТАН

Султан покорил меня с первого взгляда, еще когда я увидел его в Риге на площадке молодняка. Со временем я оценил львенка как самого сметливого и талантливого, самого добродушного своего ученика и привязался к нему так сильно, как только способен привязаться человек к животному. Малыш платил мне взаимностью, и мы стали друзьями. Султан страшно скучал, если мне приходилось уезжать даже на сутки.

При виде меня львенок буквально изводился – бегал, орал, скреб лапами пол и грыз решетку. Выйдя же на свободу, он носился, словно щенок, и прыгал на меня. Старался не упустить меня из виду и повсюду преследовал. Догнав же, обязательно рвал мне брюки или пиджак, в лучшем случае пачкал костюм опилками, слюнями и шерстью. Испугавшись чего-нибудь, он в поисках защиты мчался ко мне и прыгал на руки. Я, разумеется, падал, а Султан рычал, обхватывал меня лапами и прятался за мою спину.

Я прощал своему любимцу все шалости. С ним мне было необыкновенно легко и весело, буквально любая его затея вызывала у меня восторг. В конце концов я пришел к мысли, что львенок должен жить вместе со мной, спать на моей кровати и питаться в те же часы, что и я. За обедом я сажал его рядом с собой как полноправного члена семьи. Он грыз мясо, порой залезая на стол, а я, подражая его манерам, вгрызался в колбасу. Жаль, что рядом с нами ни разу не оказалось фотокорреспондента – получились бы уникальные кадры!

Не сумело нас поссорить даже описанное выше варварское лечение от микроспории. Султан стоически терпел и первичную обработку известью, и даже вторичную, когда мы безжалостно сдирали образовавшиеся на коже корочки и вновь повторяли пытку.

В один из злосчастных дней мы обрабатывали Султана не частями, а целиком. В запарке никто из нас почему-то не вспомнил, что заметно подросшая грива львенка впитывает в себя гораздо больше влаги, чем короткая шерсть, покрывающая его тело. В результате началось такое бурное выделение хлорки, что и я, и мои помощники вынуждены были надеть противогазы. Оградив таким образом от ядовитых испарений себя, мы забыли о самом главном – о льве.

Закончив обработку львенка, мы выпустили его из фиксатора и заперли в глухой клетке с единственной отдушиной – решетчатой дверцей.

Едва я успел снять с себя халат и достать таблетки (постоянная нервотрепка и еда всухомятку уже наградили меня язвой желудка), как в комбату ворвался Ионис.

– Вальтер, скорее! – кричал мой помощник. – Султану плохо! Он задыхается!

Я кинулся за ним.

Лев лежал со стекленеющими глазами. В его раскрытой пасти судорожно подергивался совершенно синий язык.

– Султан! – неистово закричал я и кинулся к нему.

Из клетки, как из газовой камеры, пахнуло на меня удушающим запахом хлорки.

Я рванул решетку. Гасюнас, Ионис и девочки бросились на помощь. Я обнял Султана, изо всех сил стараясь вытащить его из клетки. Ионис тянул за хвост, остальные тащили за лапы. От боли львенок схватил меня зубами за руку, но все же не позволил себе сомкнуть челюсти.

Задыхаясь от запаха хлорки, мы волокли умирающее животное во двор, на свежий воздух. Я крепко прижимал к груди тяжелое обмякшее тело и последними словами проклинал собственную глупость и беспечность. Изредка Султан дергал задней лапой и упирался ею в меня, глубоко раня мои бока острыми когтями. Не замечая боли, я молился об одном: «Только бы дотащить его живым!»

Наконец мы достигли двора и опустили львенка на землю.

– Куда подевался врач?! – вне себя заорал я. – Найдите этого жалкого труса!

– Я здесь, – обиженно ответил доктор, манипулируя возле носа львенка каким-то флаконом.

Оказывается, едва заслышав крики Иониса, ветеринар сообразил, что дело дошло до эмфиземы легких, и немедленно кинулся в свою каморку за медикаментами.

Вдохнув нашатырного спирта, Султан резко дернулся. Он даже поднял голову, но она тут же бессильно упала на передние лапы. А доктор уже вводил иглу в бедро львенка, ласково приговаривая:

– Ну вот, маленький, сейчас поддержим тебе сердечко, укрепим общий тонус, и все будет хорошо.

Трое суток организм Султана боролся со смертью, и все эти трое суток мы ни на минуту не отходили от львенка. Ночью я накрывал его одеялом и фуфайками, утром поил парным молоком. Через каждые полтора часа, положив его голову себе на колени, осторожно вливал лекарство. Вслушиваясь в дыхание своего любимца, поминутно щупая его пульс, я мысленно ругал себя. А он смотрел мне в глаза, словно пытаясь сказать: «Что ты, брат, наделал?! Спасай же теперь! Моя судьба в твоих руках».

На третьи сутки ему стало хуже. Наступил кризис, Султан бился в судорогах и задыхался.

Ионис бросился на поиски ветеринара, но не смог его найти: измученный врач, видимо, где-то уснул.

Лев погибал, и мы ничем не могли помочь ему. Я был в отчаянии. Не находил себе места, колотил кулаками по голове, рвал на себе волосы.

Внезапно Султан дернулся и стих.

– Ионис, адреналин! – не своим голосом заорал я.

Шприц с длинной иглой давно был подготовлен доктором, предвидевшим подобную ситуацию. Трясущимися руками я сделал укол в сердце львенка и замер в ожидании чуда.

И оно свершилось. Адреналин подействовал: сердце Султана снова забилось!

Я плакал, словно мать над умирающим ребенком, и без конца целовал морду льва. Эти нос, уши и глаза стали для меня такими дорогими…

Лев задышал ровнее. Тут подоспел врач, который действительно уснул… на станции «Скорой помощи», куда забежал за лекарствами. Там присевшего на минутку к столу и немедленно забывшегося тяжелым сном человека не стали будить, и он чуть не проспал жизнь замечательного зверя, о котором все дрессировщики мира в скором времени скажут: «Этот лев достоин памятника».

Но об этом позже. А сейчас Султан смотрел на меня с надеждой и благодарностью. С усилием раскрывая его пасть, я по ложечке вливал туда молоко, смешанное с яйцами, алоэ и кагором. После нескольких глотков снадобья львенку становилось лучше, он даже пытался облизнуться, но пока что не мог от бессилия. Мне приходилось «выносить за ним горшки» и ухаживать за шерстью. Разглаживая жесткие усы львенка, я повторял: «Жить, только жить!» Наконец он стал поднимать голову. Смерть отступила. Султану становилось все легче, и свое выздоровление он связывал с моим присутствием. Теперь его любовь превратилась в настоящее обожание. Задремав, я порой просыпался от его рыка: это Султан охранял меня от служащих. Бедному Ионису приходилось теперь палкой придвигать еду, которую он приносил мне и львенку.

Султан выздоровел, но не изменил отношения ко мне. Он постоянно облизывал меня, терся головой о колени. Если я хоть немного передвигал лежащие под его головой ноги, он удерживал меня, обхватывая лапами, и успокаивался, только когда я переставал шевелиться. Если же я вставал, намереваясь выйти из комнаты, львенок обнимал меня лапами, небольно прикусывал и норовил перетащить поближе к себе. Его привязанность была очень трогательной, хотя и создавала мне определенные проблемы.

Время летело удивительно быстро, и вскоре Султан превратился в мощного льва с царской осанкой и довольно внушительной гривой. Теперь на мои попытки покинуть комнату он отвечал угрожающим рычанием. Развалившись всей своей тушей под дверью, лев ловил меня за одежду, не давая выйти. Я был вынужден прибегать к обману: бросал в угол кусок мяса и быстро выскальзывал за дверь.

Его любовь становилась мучительной. Ходить с ним по цирку стало невозможно: Султан никого не подпускал ко мне. Спать он ложился только рядом с моей кроватью, а иногда плюхался прямо на меня. Когда же я шел готовить себе пищу, он неизменно следовал за мной. Ласкаясь, терся об меня головой, отчего суп, если я нес в руках тарелку, неизменно оказывался на полу. Боясь ошпарить льва, я старался прикрыть его собой и зачастую сам страдал от ожогов.

О том, чтобы мне выйти за пределы цирка, не могло быть и речи – ведь при этом льва необходимо было запереть в клетку. А он, понимая это, наотрез отказывался даже приближаться к ней. Ложился на пол, морщил нос, терпел все мои толчки и пинки, но в клетку не шел. Приходилось обманывать его, прятаться за фанеру. В поисках меня Султан терял бдительность и забегал в клетку, а Ионис молниеносно захлопывал за ним дверь. Но с каждым разом обмануть льва становилось труднее и труднее. Вскоре умное животное сообразило ставить в клетку только передние лапы и, убедившись, что меня внутри нет, немедленно выскакивать обратно. Слыша мое дыхание и понимая, что я прячусь где-то рядом (а слух у льва значительно лучше, чем обоняние), Султан порой и вовсе не подходил к клетке. С выражением «Дураков здесь нет!» он спокойно укладывался на пол, поместив голову на передние лапы, и терпеливо ждал, когда у меня не выдержат нервы и я подам признаки жизни.

Но больше всего мне мешала ревность Султана. Он не подпускал ко мне ни одно животное, отгонял других членов группы, срывал репетиции, устраивал потасовки. Приходилось буквально силой сажать его в клетку и не занимать в репетициях.

Оставшись один, лев принимался стонать и жалобно выть, он до изнеможения метался по клетке, в кровь разбивая морду о прутья решетки. Я нервничал, а Ионис просто отказывался заходить к несчастному страдальцу, да еще заявлял при этом: «У тебя нет сердца! Посмотри, как он мается!»

Успокаивался Султан, только когда я приходил и освобождал его. Выражая самые теплые и искренние чувства, лев щедро вылизывал меня своим шершавым, словно терка, языком, что причиняло мне немалую боль. Чтобы освободиться хоть на минуту, я бросал ему свою рубаху или пиджак. Лев жадно хватал эти вещи, подминал их под себя и начинал ретиво охранять. Добыть же обратно лохмотья, в которые после этого превращалась одежда, было почти невозможно.

Одним словом, Султан изводил меня своей любовью.

Но понемногу я научился использовать в работе индивидуальные особенности своих подопечных. В том числе и Султана. Надо сказать, что со временем лев стал, что называется, контролировать себя. Играя со мной, старался избегать грубых движений, понимая, должно быть, что я намного слабей его. Но в остальном я оставался для него постоянной загадкой: из маленького металлического предмета я умел извлекать громоподобный звук и ослепительный блеск, ловко пользовался палками, неизменно извлекал откуда-то вкусные кусочки мяса. Как бы то ни было, в конце концов я сумел ввести Султана в группу и занял его в репетициях.

Однажды во время репетиции я сидел на тумбе и, наблюдая за животными, незаметно для себя задремал. Большей глупости и неосторожности нельзя было даже выдумать: вокруг меня лениво развалились четыре тигра, чуть поодаль возилась пара леопардов.

Очнулся я от резкого толчка: это внезапно напрягся Султан, лежавший у моих ног Сонно моргнув, я увидел, что Багира украдкой соскользнула со своей тумбы и, припав к земле, движется в мою сторону. Остальные хищники оставались на своих местах, однако пристально наблюдали за нами.

Сон как рукой сняло! Я весь сжался, но, боясь спровоцировать прыжок, не пошевелился. Тигрица неслышно кралась ко мне, зигзагом перебегая с места на место. Я сжал в руке длинный прут и изготовился для удара. Багира чуть присела перед прыжком. Доля секунды – и мы схватились бы не на жизнь, а на смерть.

Но тут вмешался Султан.

Громоподобно рыкнув, он бросился на тигрицу и яростно рванул ее за загривок. Багира выкрутилась и мгновенно оказалась на шее льва. Мой прут со свистом разрезал воздух и ожег спину тигрицы, одновременно охладив пыл остальных собравшихся разделить с ней трапезу. Остервеневший лев стряхнул тигрицу, подмял ее под себя и принялся полоскать в опилках. Над манежем повисло облако пыли. Рев разъяренных зверей разнесся по всему цирку, пугая всех, кто находился в здании. Глухие удары лап, усиленные эхом пустого зала, казались раскатами отдаленного грома.

Выхватив револьвер, я хотел было выстрелить, чтобы утихомирить расходившегося Султана, но Ионис крикнул:

– Оставь! Пусть врежет ей как следует! Этой подлюке давно пора надавать банок!

Решив, что Ионис прав и Багиру следует проучить, я не стал разнимать дерущихся.

Султан мял тигрицу, швырял ее из стороны в сторону, яростно трепал. Защищаясь от льва, Багира падала на спину, отбивалась лапами, пыталась спастись бегством. Но лев догонял ее и вновь принимался истязать. Наконец я понял, что кровавую сцену все-таки пора прекращать. Но ни окрики, ни выстрелы уже не действовали на Султана. Приблизиться же к дерущимся я по понятным причинам не решался. К счастью для Багиры, расправа закончилась так же внезапно, как и началась. Спасаясь от льва, тигрица забилась под ножки составленных в два ряда тумб. Наткнувшись на металлические опоры, Султан остановился и неожиданно опомнился. Тяжело дыша, он рысцой вернулся к моим ногам. Еще долго лев, победоносно сверкая глазами, озирал манеж и гордо зализывал кровоточащие раны.

Тигрица лежала, словно мертвая. Боясь привлечь внимание Султана, она даже не шевелилась. В эту минуту мне не было ее жаль. Ласково поглаживая Султана, я смотрел на разбежавшихся в страхе хищников и думал: «Что, ребятки, поняли теперь, кто здесь повелитель?!»

Этот эпизод надолго запомнился Багире, до конца дней сохранившей на шкуре следы той неудачной атаки. Я же стал беззастенчиво пользоваться силой Султана, чуть что «прячась за его спину», как еще совсем недавно он прятался за мою.

Так у меня появился верный помощник и телохранитель, не раз спасавший меня от верной гибели. А вскоре сама жизнь подсказала, как использовать рыцарские качества Султана на манеже.

Я репетировал эпизод, где два тигра как бы на разных этажах идут навстречу друг другу – один по буму, а другой между подпорками бума. Вдвоем тигры довольно четко выполняли упражнение. Но, по моему замыслу, на буме должен был лежать я, и верхнему тигру, таким образом, следовало через меня переступить. Загвоздка заключалась в том, что стоило мне улечься на перекладину, как ни тот ни другой хищник не трогались с места. Находясь в этом неудобном и довольно уязвимом положении, я всячески заманивал тигров, но те – ни в какую! Так продолжалось довольно долго, пока соскучившийся Султан не вздумал подойти приласкаться. Едва завидев льва, оба тигра поспешно выполнили упражнение и ретировались на свои места. Лев, рыкнув им вдогонку, подошел ко мне, поставил передние лапы на бум и принялся меня облизывать.

Трюк родился сам собою. Мне оставалось только закрепить его, чтобы у зрителей возникла иллюзия, будто тигры отказываются подчиняться мне, пока я не призову на помощь льва. «Султан, поторопи, пожалуйста, этих лентяев!» – говорил я обычно во время представления. Многие зрители принимали эту сценку за случайную импровизацию, кто-то говорил: «Так и должно быть. Ведь лев – царь зверей, он все понимает, и другие звери его слушаются». Некоторые же, сомневаясь в исключительном интеллекте и добронравии льва, утверждали, что я обладаю личным магнетизмом или виртуозно владею гипнозом. Так или иначе, но забавная сценка неизменно вызывала живейшую реакцию публики.