Текст книги "Риск, борьба, любовь"

Автор книги: Вальтер Запашный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Я терпеливо выслушал эту тираду, но согласиться с доводами дрессировщицы все же никак не мог своими мыслями я поделился с Ионисом.

– Это можно расценить как преступную халатность, – подумав, рассудил мой помощник. – Каждый тигренок стоит тысяч сорок. А если в валюте?

– Ладно! – сказал я и снова пошел к Марианне.

Она встретила меня все той же невозмутимой улыбкой.

– Отдайте тигрят мне! – бухнул я прямо с порога.

– Кому, кому? – Лукаво улыбнувшись, укротительница приподняла свою тонкую; словно ниточка, бровь. – За какие такие грехи я должна отдать тигрят тебе?

Я смутился:

– Хорошо, пусть не мне! Отдайте их в зоопарк, в Уголок Дурова, в детский сад, наконец!

Рейс рассмеялась мне прямо в лицо:

– Да ни за какие деньги я не соглашусь отдать Радкиных тигрят!

Дверь распахнулась, на пороге стоял Полосатов. В его сложенных ладонях еле-еле копошились три беспомощных слепых существа. Младенцы широко разевали свои крошечные квадратные пасти и пищали хриплыми, словно потрескивающими, голосами.

– Им осталось жить считанные часы, – сказал Константин и посмотрел на меня.

– Зоопарки мы обеспечили молодняком, в детсад нельзя, а вот тебе… – Марианна рассмеялась и, обращаясь к мужу, кокетливо спросила: – Костик, отдадим Вальтеру на воспитание? Пусть попробует – выкормит, вырастит, а заодно и нас научит, как это делать!

– А что, получай новогодний подарок! – Полосатов театрально рассмеялся и, словно яблоки, высыпал тигрят мне на колени.

Я смотрел на них, не веря своим глазам. Три будущих хищника лежали у меня на коленях, слабо шевеля полупрозрачными лапками с растопыренными мягкими коготками.

– Да-да, – защебетала Марианна, – это наш подарок к Новому году!

Я искренне поблагодарил чету дрессировщиков и бросился к себе.

Но, если разобраться, радоваться было рано.

Первое: тигрята не ели уже двадцать часов.

Второе: надышались холодного воздуха.

Третье: я уезжаю, а на дворе сорокаградусный мороз.

Четвертое: необходимо срочно достать молоко – и не простое, а молозиво только что родившей самки, иначе у малышей не наладится нормальная работа желудка.

И я начал действовать. Телефонный звонок – и через четверть часа трое братьев с сестрой уже у меня. Я отдавал распоряжения, словно полководец:

– Славик, бегом в поликлинику. Назовешься моим именем и возьмешь бюллетень – я никуда не уезжаю. Игорь, ты в питомник ДОСААФ, найди проводника с кормящей сукой и вези его сюда. Да не забудь, сука должна быть только что родившей! Сережа, а ты дай объявления о том, что цирку срочно нужна кормящая сука, – на радио, в газеты и на телевидение!

– Как «кормящая сука»?! – смутился Сергей. – Такое объявление не примут.

– Примут, Сережа, примут. Ты только объясни, что имеется в виду собака. Кстати, ты подал мне блестящую идею. Аннушка, – обратился я к сестре, – у тебя такое отличное плаксивое выражение лица. Беги, голубушка, в ближайший роддом и узнай там, нельзя ли достать молозиво!

Ошеломленная сестра, пробормотав что-то маловразумительное, неуверенно двинулась следом за братьями. Я же разделся догола и лёг под пуховое одеяло. Три обессиленных крошечных существа, пригревшись у меня на животе, сладко заснули.

Без стука распахнулась дверь, и ко мне в комнатувлетел экспедитор цирка:

– Вагон подан, надо грузить, а ты в постели валяешься! А за простой кто платить будет?!

– У меня грипп, – слабым голосом отвечал я. – Уходи, а то заражу. Не веришь – завтра покажу бюллетень. А с бюллетенем, сам знаешь, никуда отправлять меня права не имеете!

– Это просто саботаж какой-то! – хлопнул дверью экспедитор.

А уже через час начались звонки: люди из самых разных уголков Москвы предлагали привезти своих кормящих собак и вызывались безвозмездно помогать всем, что только понадобится. Из роддома на «скорой помощи» приехала медсестра с бутылочкой и соской. Заверив меня, что взяла отгулы на все новогодние праздники, она изъявила желание кормить тигрят целых три дня.

Не отрываясь от телефонной трубки, я предложил медсестре немедленно раздеться и лечь в постель.

– Как раздеться?! – не поняла она.

– Догола, – ответил я, приподнимая одеяло и показывая ей малышей: – Тигрята любят нас голыми.

Пока медсестра отогревала и поила тигрят из бутылочки, из питомника на растяжках и в наморднике привезли немецкую овчарку с отвисшими сосцами. Но подложить под нее тигрят оказалось непросто. Проводник натирал их собачьей шерстью, обмазывал молоком, закрывал собаке глаза… Ничего не помогало: едва заслышав хриплый писк новорожденных, овчарка вскакивала и пыталась удрать. Пришлось спешно ехать за ее щенками, и только когда у ее брюха закопошились сразу шестеро малышей, собака согласилась лежать спокойно. Она недоуменно поглядывала на полосатых сосунков, но, слыша повизгивание собственных щенков, успокаивалась.

Провозившись с нами полночи, проводник ушел встречать Новый год. А мы оказались перед новой проблемой: овчарка Альфа не давала никому пошевелиться, немедленно бросаясь на каждого. Я начал беспокоиться, что от волнения у собаки перегорит молоко. К тому же оставлять ее в наморднике и на привязи было невозможно. В конце концов ее нужно кормить и выгуливать. Оставалось одно – укротить злобную собаку.

Убедившись, что Альфа замолкает всякий раз, как только заскулят щенки, я взял ее за ошейник и, не давая вцепиться себе в руку, снял намордник. Сергей продел конец поводка через дверную ручку и оттащил собаку к двери. Понемногу он стал «травить» поводок, подпуская Альфу все ближе и ближе ко мне. Почувствовав относительную свободу, собака попятилась, рванула – и прочный брезентовый поводок не выдержал. В эту минуту мне показалось, что в вольере с тигрицей было несколько уютнее: сейчас на меня, совершенно безоружного, летела разъяренная сука, готовая насмерть биться за своих детенышей.

Не дожидаясь, пока овчарка вцепится мне в горло, я схватил щенков, прикрываясь ими, как щитом. Впечатление было такое, что собака остановилась прямо на лету. Она вдруг завизжала и принялась облизывать малышей.

– Фу, Альфа, свои, – приговаривал я.

Потом попробовал скомандовать:

– Лежать, Альфа!

И, к моей невероятной радости, собака беспрекословно подчинилась. Приговаривая «лежать, Альфочка, лежать», я начал потихоньку подкладывать под нее щенков вперемешку с тигрятами. Поняв, чего от нее хотят, собака успокоилась, а я на всякий случай постоянно держал под рукой щенка.

Должен сказать, что я часто потом вспоминал овчарку Альфу добрым словом. Тигрята выросли на редкость красивыми и здоровыми, я работал с ними больше пятнадцати лет. И долго не решался расстаться и сдать их в зооцирк, даже когда они стали матерыми и чрезвычайно опасными хищниками.

Но не буду забегать вперед. Минули новогодние каникулы, и в ночь на 21 января по разнарядке главка я со всем своим – уже немаленьким – хозяйством выехал на зимнюю базу в Днепропетровск.

Больше всего меня беспокоил вопрос, смогу ли я теперь справиться с Ватаном. Пустит ли он меня в клетку после того, как бегал на свободе и рвал когтями несчастного Валентина? Ведь пантера убедилась в том, что человек не так уж страшен, загадочен и неуязвим… Но все обошлось. Я часто потом думал, что мы с Ватаном сделали необходимые для себя выводы и научились относиться друг к другу с пониманием и уважением.

ПАНИКА

В Днепропетровском цирке я не задержался надолго: прибыла новая программа, и меня отправили в другой город, потом в третий. Начались бесконечные скитания по городам, по циркам. История, которую я хочу рассказать сейчас, произошла в одном из таких временных «прибежищ». Цирк стоял на ремонте: полным ходом шла реконструкция старого здания. Повсюду громоздились строительные леса, тут и там валялись старые швабры, щетки, потертые кисти, грязные ведра, бочки с известью и заляпанные краской спецовки. Рабочие ленились обходить здание и таскали стройматериалы прямо через настежь распахнутые окна. Расставляя клетки, мы с Ионисом и новым рабочим Гасюнасом, принятым на место уволившегося Валентина, должны были следить, чтобы никто из строителей, зазевавшись, не подошел к животным слишком близко.

И все же, несмотря на суету и неуют, я радовался: наконец-то можно будет репетировать спокойно, ведь до конца ремонтных работ в этот цирк не пришлют других артистов. Но не тут-то было. То ли отдел формирования, как всегда, что-то напутал, то ли реконструкция здания показалась московским чиновникам незначительной мелочью. Только в один день со мной в цирк стали прибывать артисты международной программы.

Манеж наполнился представителями самых разнообразных народностей и всевозможных жанров. Здесь были известные негритянские степисты, китайские прыгуны, японские фокусники, канадские акробаты-эксцентрики, виртуозы-канатоходцы из Северной Осетии и высокорослые атлеты – Николай Жеребцов и Всеволод Херц. Дирижер, притопывая ногой и выстукивая ритм палочкой, репетировал с оркестром. Кипела творческая жизнь. Параллельно с ней шла разгрузка. То и дело с манежа раздавались недовольные крики: «Прекратите сквозняк!» Это означало, что грузчики забыли закрыть ворота за очередной автомашиной с клетками или багажом.

Проходя в туалеты, расположенные в конце закулисной части, артисты и служащие должны были миновать два фургона с моими животными. Между фургонами был выстроен продолговатый вольер из фанеры. Там находился только что полученный необыкновенно очаровательный трехмесячный львенок. Настойчиво царапающий стены малыш стал объектом всеобщего внимания. Даже хищники, сидящие в фургонах, упирались лбами в решетки и, ссорясь между собой, старались рассмотреть новенького собрата. А львенок, с трудом поднимаясь на толстущие задние лапки, топырил округленные ушки, таращил глазенки и, пытаясь увидеть, что творится на белом свете, просовывал потешную мордочку в узкую щель между двумя листами фанеры.

Ионис и Гасюнас были заняты разгрузкой прибывающих автомашин. И артисты, пользуясь отсутствием служащих, повизгивая от удовольствия, торопились погладить глазастого звереныша – будущего царя зверей.

Измотавшись на разгрузке, я покинул своих помощников и направился в гардеробную, которая располагалась возле директорского кабинета. С тех пор как обзавелся хищниками, я предпочитал жить прямо в цирке. Так удобнее: можно постоянно наблюдать за животными, а заодно и за служащими, которые за этими животными ухаживают. Итак, я шел в свою гардеробную, когда меня остановил похожий на бродягу косматый старик. Одет он был в пиджак с отодранными рукавами, пузырящиеся на коленях грязные брюки и мятую кепку без козырька. Дед был пьян и тяжело опирался на костыль и клюшку. Его правую ногу заменяла культяпка. Перегородив мне дорогу и стараясь удержать равновесие, старик прохрипел:

– Куды, мил человек, шпаришь? Я хучь не трезвой, однако при исполнении, – и он стукнул клюшкой о пол.

– Я, мил человек, – в тон собеседнику произнес я, – иду к себе в гардеробную.

– Зачем? Здесь шаствовать не положено!

– Много ты знаешь, как я погляжу, что положено, а что не положено. И вообще, – смеясь, добавил я, – шел бы ты домой; выспался бы.

– Я выспанный, потому как я ночной, понимаешь, с-с-с-тор… стри-иш, – икнув, выдавил сторож.

– Ночной, говоришь?

– Да, – мотнул он нечесаной головой.

– Так ты бы, дед, ночью сторожил, – вполне миролюбиво сказал я. – А сейчас не морочил бы мне голову. Я с дороги, мне побриться надо.

Но сторож твердо стоял на своем. Набрав в грудь побольше воздуху, он угрожающе промычал:

– Не велено, не пущу.

Растопырив руки с клюшкой и костылем, он постарался перегородить мне дорогу. Но потерял равновесие и чуть не упал.

– Ладно тебе, «стриж ночной», отстань. Я приезжий, живу здесь. Понял, кудлатая твоя голова? Вон в той комнате, – и я махнул рукой в сторону своей двери.

Он что-то пробурчал себе под нос и зашатался, опять чуть не упав. А я пожал плечами и пошел к себе под аккомпанемент его бессвязной шипящей брани.

Окно моей комнаты выходило прямо на манеж. Взглянув туда, я поразился количеству репетирующих артистов. «Муравейник!» – вздохнул я. И, наблюдая, как копошатся труженики арены, не спеша намылил щеки, взялся за бритву… Сверху манеж был виден как на ладони. Вдруг моя рука дрогнула: я заметил, что репетиция прекратилась и в одно мгновение всех артистов словно сдуло.

Забыв о бритье, я высунулся в окно. Люди бежали как сумасшедшие, налетали друг на друга, спотыкались, падали, вскакивали и снова бежали наперегонки. Все будто ошалели. Негры, словно на пальмах, повисли на столбах и, закатив глаза, так что видны были одни белки, что-то шептали – должно быть, читали молитвы. Хромой «стриж» – даром, что был одноногий – скакал как кенгуру. Перемахнув барьер, он вихрем пронесся через манеж. Костыль и клюшка в его вытянутых в стороны руках казались какими-то фантастическими ощипанными крыльями. Перелетая через туго натянутый канат, сторож зацепился за что-то культяпкой. Перевернувшись через спину, он резво вскочил на единственную ногу и скрылся из виду. С легкостью бабочки промчалась толстущая баба.

Я оцепенел. Все говорило о панике.

На лестнице послышался топот, и в незапертую дверь моей комнаты забарабанили. Я подскочил к двери, пытаясь открыть ее. Но тот, кто ломился снаружи, видно, налег плечом, и дверь не поддавалась. С трудом отжав дверь, я увидел запыхавшегося директора цирка. Его выпученные бесцветные глаза стали совершенно круглыми, в них прыгал отчаянный страх. Не в состоянии произнести ни слова, он, задыхаясь, хлопнул себя по толстому животу и пухлым пальцем указал в сторону зрительного зала.

– Что случилось?! – догадываясь о самом страшном, закричал я и схватил полотенце, чтобы вытереть пену с лица.

Губы не повиновались директору. Некоторое время вместо слов изо рта его лишь брызгали слюни, мешая бедолаге говорить. Наконец он хлопнул руками по бокам и, видимо, ассоциируя мое лицо с чем-то ужасным, прокричал:

– Что ты здесь сидишь в пене, когда там, – и снова махнул рукой в направлении манежа, – тигр во-о-о-от, – он широко развел руки, – с такой бородой бегает?!

А по лестнице уже топотали еще какие-то ноги. Но я уже понял все. Тревога! Хищники на свободе!

Вниз по лестнице я летел не тише, чем тот ночной сторож. Глаза жадно шарили по сторонам: хоть бы швабра, ножка стула, ведро с известкой! Но на моем пути, как ни странно, не попалось ни одного предмета из тех, что целый день мозолили глаза, а сейчас могли бы пригодиться как оружие для защиты от хищников.

Пробегая мимо гардеробных, я увидел не вышедших на свободу зверей, а толпу пытающихся спрятаться артистов и служащих. В бочке с известью прыгал канадец, которому, видно, крепко щипало пятки. Какой-то негр забрался под самый потолок и громко молился на неизвестном языке. Один из китайцев четко и внятно произнес «япона мать» и подпер ногой незастекленную дверь, через раму которой в поисках убежища сновали люди, не сумевшие укрыться в гардеробных. Те, кто уже затворился в гримерках, ни под каким видом не соглашались отпереть и впустить кого бы то ни было. Обезумевший китаец не понимал, что происходит. Шальными глазами он провожал тех, кто пробегал мимо, и никак не мог взять в толк: почему люди проходят сквозь дверь, которую он держит? Толстенная женщина с двумя животами – та самая, что на моих глазах «пролетела» через манеж, – сломала своей тяжестью несколько ступенек на лестнице. Теперь, заваленная обломками, она закрыла голову штанами, брошенными кем-то из маляров, и выглядывала из-под них, словно из блиндажа.

Нигде не обнаружив сбежавших хищников, я направился к фургонам. Там все было спокойно. Пересчитав своих питомцев, я убедился, что никто из них и не думал покидать фургоны. А вот львенок исчез. Фанера, которой он был отгорожен от мира, упала, и малыш отправился на прогулку.

Оценив ситуацию, я расхохотался. Так вот из-за чего сыр-бор! Видно, кто-то крикнул: «Львы на свободе!» И люди, повинуясь инстинкту самосохранения, не разобравшись, кинулись врассыпную. Но, как бы то ни было, львенка все равно нужно найти.

Не обнаружив беглеца под фургонами, я зашел в туалет. В первой кабинке взору моему предстал китаец, намертво застрявший ногой в унитазе. Плаксивое выражение узкоглазого лица было незабываемо. Нога бедолаги проскочила в отверстие, но обратно, хоть убей, не вынималась. Весь в дерьме и слезах, маленький человечек дергал ногой и жалобно приговаривал: «Моя не брала льве-енк, она сама меня сюда загнала». Львенок же, напуганный паникой, забился в другую кабинку и тоже изрядно выпачкался, правда, он не плакал и не жаловался, что его сюда загнали. Малыш лежал, прижавшись к унитазу, и полными ужаса глазенками затравленно смотрел на меня. Видно, люди, в панике мчавшиеся мимо, здорово напугали беднягу.

Я взял львенка за шиворот и водрузил на место. Закрывая проход в вольер фанерой, я вдруг услышал отчетливый стон. Решив, что мне почудилось, я было собрался уходить, и тут стон повторился. Кто-то горестно причитал: «Ой, ее, о! Ой, ее!»

Прошло много времени, пока я определил, откуда раздаются стоны. Наконец с помощью подошедших артистов удалось обнаружить несчастного. Это оказался не кто иной, как сторож-рекордсмен. Горемыка с разбегу (представляю, с какой скоростью он мчался!) влетел в щель между стенкой и фургоном. Ни сам, ни с нашей помощью он не мог вылезти. Зато охал весьма внятно. Я понимал, каково бедному «стрижу», но, ничего не мог поделать. Фургон весил больше семи тонн и был на рессорах и, когда мы всем гуртом пытались отодвинуть его, лишь раскачивался, угрожая расплющить голову застрявшего.

«И как его угораздило влезть в такую щель? – поражались сочувствующие. – Ведь захочешь – не сможешь!» И в самом деле, трудно было поверить, что такое возможно. Но вот он, пожалуйста, стонет – и ни туда ни сюда…

Пришлось-таки вызвать аварийную машину. При помощи домкратов подняли фургон и с большой осторожностью вытащили ночного сторожа.

А тем временем артисты, поняв, что напрасно поддались панике, стали смеяться друг над другом. Хохоча, они вспоминали нелепости, которые сами же учинили. Местные остряки уже принялись травить байки. Да и было о чем. Кто отказывался открыть дверь, опасаясь, что вместе с людьми в комнату заскочат львы. Кто сполз из-под потолка, но так и не смог разжать сведенные члены и еще долго сидел в обнимку со столбом. Кто, несмотря на возраст, проявил неслыханную резвость и обогнал молодых. Кто оцепенел на месте и потом утверждал, что нисколько не испугался. Мужчина лет сорока, невзирая на то, что все давно кончилось, на всякий случай по-пластунски полз в свою гримерку. А толстая женщина вполне искренне спрашивала присутствующих, не видели ли они, кто снял с нее юбку. Оркестр как ни в чем не бывало исполнял галоп. Не могли же музыканты бросить недоигранные фразы на произвол судьбы! У многих еще долго тряслись челюсти и стучали зубы. А пришедший в себя директор цирка обиженно произнес: «Какая глупая шутка!» – и решительно зашагал в кабинет.

– Семен Александрович! Вас к телефону! – остановила его вахтерша.

– Скажи, что меня нет! – раздраженно бросил директор.

– Не могу, – последовал ответ. – Вас срочно требуют из высокого дома.

– Из какого еще высокого дома?! – От пережитых волнений директор явно перестал соображать.

– Из того самого, из которого вся Сибирь видна, – хихикнула вахтерша. – Непонятно, что ли: КГБ на проводе!

– Иду, – тяжело вздохнул директор. – Неужто успели доложить?

С убитым видом он подошел к телефону:

– Алло! Я вас очень внимательно слушаю.

– Что у вас происходит?! – заорала трубка. – Почему тигры разгуливают по городу?! Обнаглели, понимаешь, так, что даже к нам приперлись. Вы что думаете, если мы рядом, можно и у нас цирк устраивать?!

– Что вы! – залепетал директор. – Вы не так поняли.

– Как это не так?! Я же вижу из окна! Вон ваш парень ее за хвост тягает! Если вы немедленно не прекратите это безобразие, мы вашу тигру в момент ухлопаем!

– Кого ухлопаете? – простонал директор. – Только, ради Бога, не надо никого хлопать! Выслушайте, пожалуйста, меня. Это не тигра, а ма-а-а-ленький львенок. Это вам немножко показалось, что тигра, или ваши товарищи не поняли, что это совсем не тигра.

– Вы мне голову не морочьте, – угрюмо посоветовала трубка. – Вам, товарищ директор, пора бы уже разбираться, где тигр, а где лев. Или вам в этом помочь, понимаешь?!

– Извиняйте, – обиделся директор. – Я не хуже вас разбираюсь, где тигренок, а где львенок…

– Если ваши тигры будут ходить в КГБ, – грубо перебила его трубка, – можете больше не считать себя директором. Понятно?! Срочно разберитесь и доложите моему помощнику. Все!

Растерянный директор упал в кресло.

– Только этого на мою седую голову и не хватало! «Разберитесь!» В чем тут, спрашивается, разбираться?!

Но все же разобрались. Оказалось, что, пока мы с Ионисом и целой толпой доброхотов пытались освободить из плена одноногого «стрижа», кто-то из рабочих, разгружающих вагоны, вместо поручня дернул клетку за ручку. Дверца, разумеется, открылась. Увидев в двух шагах полосатую морду, грузчик дал деру, а тигр Ахилл спокойно вышел из клетки и, не ориентируясь в незнакомом месте, двинулся через дорогу – прямиком к зданию КГБ. В этот момент во двор вошел Гасюнас, отлучавшийся на минутку за папиросами. Ничего не зная о панике в цирке, служащий увидел пустую клетку и кинулся искать тигра. Надо сказать, что обнаружил он его как нельзя вовремя. Схватив метлу, Гасюнас бросился к беглецу и погнал его в сторону цирка. Шоферы запрудивших дорогу автомашин принялись сигналить, чем оказали моему помощнику немалую услугу.

Озадаченный гудками и новой обстановкой, тигр, забыв свою агрессивность, подпустил к себе Гасюнаса. А тот под аплодисменты высунувшихся из окон сотрудников КГБ схватил Ахилла за хвост и, толкая впереди себя, словно тачку, подвел его к распахнутой клетке, в которую тигр с явным облегчением нырнул, как к себе домой. Вернувшись в клетку, Ахилл внезапно вспомнил о том, что он тигр, и, вновь став обычным опасным хищником, повернулся, чтобы разделаться с наглецом, таскавшим его за хвост. Но было поздно. Гасюнас успел накрепко защелкнуть щеколду.

Когда мы с директором вышли во двор, все уже было в порядке. Довольный Гасюнас, с аппетитом затягиваясь папиросой, рассказывал о своем подвиге. Каюсь, если бы не звонок из КГБ, я никогда бы не поверил его рассказам.

Но факт – упрямая вещь.