Текст книги "Риск, борьба, любовь"

Автор книги: Вальтер Запашный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Что поделываешь? – спросил дядя Паша.

Обрадовавшись родному человеку, я рассказал ему обо всех своих злоключениях.

– Теперь мне надо найти, у кого стажироваться, – закончил я, – а в главке говорят: ищите сами того, кто захочет взять вас на стажировку.

– Вот гады! – искренне возмутился Тарасов. – Кому же захочется по доброй воле воспитывать конкурента! Но ты не унывай – найдем. Вон их сколько развелось, человек семь уже с хищниками работают.

– Да я вроде всех перебрал, – уныло откликнулся я. – Не возьмет никто – у кого уже есть ученики, у кого дети подрастают, а кто зеленеет и скрипит зубами при одном упоминании обо мне.

– А Гладильщиков? Он честный и хороший человек. К нему обратись.

– Я и сам к нему хотел бы, тем более у него смешанная группа животных.

– Вот и иди. Смешанная группа интересней, чем однородная. Знаешь, что самое трудное? Сочетать мелких зверей с крупными, научиться управлять ими. А Гладильщиков преподаст тебе все до тонкости. Он, конечно, уже стар, и животные у него старые, но мастер, каких поискать.

– Да не возьмет он меня, дядя Паша. Говорю же: кто мог бы взять, у того уже есть ученики. Гладильщиков со своим племянником возится, пытается из него дрессировщика сделать, да, говорят, ленится парень. А тут мне, кстати, Афанасьев вроде бы помощь предложил, да надул, как маленького, – прочел сценарий и ставит его теперь для какой-то Кошкиной. Обокрал – да и только!

Услышав фамилию «Афанасьев», мой старый друг даже побледнел:

– Не вздумай идти к этому лису! Он ленивый, подлый и ненадежный. Знаешь, поди, что это он увел у меня из-под носа группу львов.

– Конечно, знаю. Да я к нему теперь и близко не подойду, ученый уже.

– А Евгений Николаевич Плахотников тебе тоже отказал? – успокоившись, спросил дядя Паша.

– Кто это?

– Неужто не знаешь?! – поразился Тарасов. – О, это знаменитый человек – в профессиональном кругу, конечно. Неужели ты о нем до сих пор не слышал? Очень опытный дрессировщик – один из самых опытных, к тому же отличный товарищ.

Я изумленно вытаращил глаза: за все годы работы в цирке я никогда не слышал о дрессировщике Плахотникове.

– И давно он работает, дядя Паша?

– Сто лет. Всю жизнь цирку отдал. Покалеченный весь – увечье ноги, травма позвоночника. Естественно, хромой и горбатый, он на манеж не выходит. А работает у Аэроса, дрессирует леопардов.

– Но, если у Плахотникова нет собственной группы, он; наверное, не имеет права брать стажера. К тому же Аэрос не отпустит, не зря же он ставил свою подпись под всеми письмами против меня.

– Не знаю, разрешит Аэрос или нет, но дядя Женя точно поможет. Он любит молодых и дерзких. Кстати, аттракцион Аэроса через месяц начнет гастроли в Москве. Так что с Плахотниковым я тебя познакомлю.

– Спасибо, дядя Паша! – искренне поблагодарил я старика. – Видите, проблема моя с ходу не решается. Не ушел бы на пенсию Макс Борисов, был бы у меня сейчас учитель, лучше которого не придумаешь.

– Да, Макс – это личность. Гигант. Знаешь небось, как он за какие-нибудь полгода подготовил шестерых взрослых, практически неуправляемых львов.

– Конечно, знаю. Только не за полгода, а всего за пять месяцев. Это когда в Молотовском шапито сгорела его собственная группа. Это, кстати, было при мне.

– Да ну? Расскажи!

– Пожар тогда был страшенный. Представляете: июнь, жара, здание деревянное – сухое, как щепка, вокруг забор из старых пересохших досок. Так что полыхало не хуже костра. Помню, вагончики, в которых мы гримировались, вспыхнули, словно их подожгли по команде. Дым, ничего понять невозможно… Все мечутся, орут. А орать в таком дыму тоже не особенно получается – тут же начинаешь кашлять, задыхаться. Один командует: «Закрывайте ворота! Сквозняк огонь раздувает!» Другой кричит: «Откройте ворота! Вытаскивайте имущество!» Все суетятся, что-то тащат, пытаются спасти хотя бы костюмы и реквизит.

– А из-за чего загорелось?

– Да кто его знает, такая сушь. Короче, паника настоящая. Только моя тетушка Нина Ринглер быстренько сориентировалась. У них же с мужем был номер «Снайперы»…

– Помню, – перебил меня дядя Паша, – они еще работали с дрессированными голубями, с редкими породами.

– Ну да. И вот, представляете себе, бегает моя тетушка и голосом, вызывающим расстройство желудка, вопит: «Голуби мои! Люди! Вытаскивайте скорее эти ящики! Здесь порох – сейчас как рванет!» Народ и без того очумел от ужаса, а тут еще снайперские боеприпасы. Короче, теткино шмотье вытащили мигом. Все спасли – до последнего кофра! А вы же знаете, сколько у нее драгоценностей – и золото, и серебро, и камни… Зато потом, когда Министерство культуры компенсировало погорельцам убытки, тетушка Ринглер рыдала и страдала от сердечных приступов больше всех. Она сочинила такой список якобы сгоревшего личного имущества – зачитаешься. Там вам и собольи шубы, и норковые манто, и бобровые шалевые воротники, и пальто из выдры на белых подкладках… Короче, то, чего никто никогда не видел.

– И что, возместили ей убытки?

– А куда же денешься! Удивительно другое: почти никто не последовал теткиному примеру. Видно, уцелев на пожаре, люди побоялись сгореть со стыда. Министерство дало им маленькую компенсацию, но оценило порядочность.

– А что же Макс?

– Макс Антонович не растерялся. Когда заполыхали крыши гримерок и конюшни, он понял, что огонь вот-вот доберется до клеток, открыл ворота во двор и выпустил львов. Да только ворота уже горели, и львы бросились не туда, а на конюшню. Так и сгорели вместе с лошадьми! Все же произошло мгновенно. Пожар начался внезапно и кончился через какие-нибудь пятнадцать минут – как раз к прибытию команды. В Молотове пожарные работают очень оперативно – раскатывают по городу на красных телегах, в которые запряжены ленивые ожиревшие тяжеловозы. Подъезжает такая телега к нам, вылезает пожарный. Посмотрел на тлеющие угли, почесал каску и говорит: «Вот, ядрена корень, только что стоял цирк, и уже его нет…» Нам вроде всем не до смеха было, а тут как грохнем! Директор шапито даже обиделся: «Такая беда, а вы ржете!» И побежал давать срочную телеграмму в Москву.

– А знаешь, какую телеграмму он отбил? – смеясь, спросил Тарасов. – Весь главк три дня прийти в себя не мог: «Цирк сгорел. Все в порядке». И подпись.

– Ну это, наверное, хохма! – усомнился я.

– Какая там хохма, сам видел!

– Ну вот. А потом Борисову по всем зоопаркам страны собрали новую группу львов. А в зоопарках, сами знаете, взрослые животные, которые списаны из цирка из-за свирепости или по старости. Там были и такие, которым случилось человеческой крови попробовать. Но Макс Антонович их укротил, и укротил лихо! Жестоким методом – но укротил! Рекордных трюков, конечно, не показал. Но свести в одну группу и за пять месяцев подготовить для выступлений шестерых взрослых, перезревших львов – это настоящее чудо. Такой подвиг по плечу только Максу Борисову.

– Говорят, после дебюта корреспондент его спрашивает: «Как это вы не боитесь такой опасной работы? Может быть, у вас есть секрет?» А Макс отвечает: «Секрет, конечно, есть – это труд. А опасность всегда грозит тем, кто ее боится». Корреспондент, конечно, давай записывать. Говорит: «Ах, какой афоризм! Вы отлично сказали». А Макс ему: «Запиши-запиши! Кстати, это не я сказал, а Бернард Шоу».

Мы дружно захохотали.

– Ну вот, – грустно заключил я, – а теперь Макс Антонович больше не работает. О лучшем учителе я бы и не мечтал…

– Постой-постой, это идея! Макс-то на пенсии, а его сын Володя работает. Дрессировщик он не особенно сильный, но школу у отца прошел всю – до тонкостей. Любую мелочь знает. Другое дело, что характером не вышел, потому и до Макса ему далеко. Но если передаст тебе семейные секреты, считай, повезло. Поезжай-ка ты к Володе. Я слышал, он сейчас где-то в Средней Азии. Оформи стажировку да зайди в отдел формирования, тебе точно скажут, в каком он цирке.

…И я поехал в Среднюю Азию к Владимиру Борисову.

Ранним утром я пришел в цирк и спросил полусонного привратника, на месте ли дрессировщик.

– А где ж ему быть? – удивился вахтер. – Ищи на конюшне.

Местонахождение хищников угадывалось сразу же. Едва я открыл двери конюшни, как в нос ударил острый запах, от которого резало глаза и першило в горле. «Когда создам собственный аттракцион, – самоуверенно подумал я, – у меня в клетках никогда не будет такой вони!» Увы, я тогда ошибался, не зная еще, что такое специфический запах хищников!

Зажав нос и протирая глаза, я двигался почти вслепую и неожиданно уткнулся в грудь высокого человека в спецовке и сапогах. Приняв его за рабочего по уходу за животными, я поинтересовался:

– У вас тут что, вентиляция плохо работает?

Работяга презрительно взглянул на меня и грубо ответил:

– Думаешь, у тебя будет работать лучше?!

Я понял, что с порога ляпнул нечто непозволительное. И, спохватившись, запоздало поздоровался.

Вместо приветствия мой случайный собеседник поинтересовался, какого дьявола мне здесь надо.

– Да вот ищу Владимира Борисова, – ответил я, словно не замечая неприязненного тона служащего. В конце концов, с этим человеком мне предстоит иметь дело в течение некоторого времени.

– Ну, я Борисов, – не очень вежливо сказал человек, которого я принял за рабочего.

Как выяснилось позднее, когда мы с Володей Борисовым уже подружились и прекрасно узнали друг друга, неласковый прием объяснялся очень просто. Узнав о том, что к нему посылают ученика, Борисов перепугался не на шутку. Оказывается, незадолго до меня у него уже стажировалась какая-то дама. Честно поделившись с ней своими знаниями, дрессировщик в один не особенно прекрасный день получил приказ главка передать стажерке всех своих медведей и львиц. Понятно, что и ко мне Борисов-младший отнесся весьма настороженно. Не зная, что затеял главк на сей раз, Володя боялся подпускать меня к животным. Он охотно посвящал меня во все тонкости содержания, дрессуры и лечения хищников, но в клетку, хоть убей, не впускал.

Я не отчаивался. Сведя дружбу с помощником Борисова, я входил ко львам в отсутствие хозяина, урывками постигая на практике повадки животных, их индивидуальные особенности, привычки и капризы. Так моя учеба и продвигалась: легально я постигал тайны новой профессии так сказать, платонически, нелегально же набирался конкретного опыта, пробуя свои силы по секрету от наставника.

Как бы то ни было, эта весьма своеобразная стажировка пошла мне на пользу. Я твердо усвоил три правила укротителя. Во-первых, с хищником не следует играть. И, если зверь, увидев вошедшего к нему человека, захочет вовлечь того в игру, человек обязан помнить, что в такой игре от крепости его костей, мышц и сухожилий зависит жизнь. У зверя в любую минуту могут пробудиться хищные инстинкты. Он прыгнет на человека и, убедившись в физической слабости двуногого, начнет испытывать, насколько верно это открытие. Во-вторых, животное не должно чувствовать себя победителем, ибо, не подчинившись однажды, оно не послушается и в следующий раз.

Третья истина, которую я постиг за время стажировки, гласила: в своих действиях укротитель должен руководствоваться не собственным желанием, а предполагаемыми последствиями. Голову и нервы нужно постоянно держать «в холоде». Спокойный рассудок, осмысленные поступки, глубокий расчет, отличная реакция, физическая выносливость, уверенность в своем превосходстве – вот слагаемые успеха. Да, человеку свойственно ошибаться, но главное вовремя исправить ошибку, не дать хищнику почувствовать, что ты ее совершил.

Понял я и еще одно – может быть, самое важное: жизнь укротителя – ежедневный ринг, где нокаут может оказаться первым и последним. А потому укротитель не имеет права быть нокаутированным.

ГЕРТА

Стояла ранняя весна. Поблескивая на солнце водяными бликами, журчали веселые ручейки. На пригорках появились ярко-зеленые пучки травы. Перелетая с дерева на дерево, галдели грачи. По земле, изредка подпрыгивая, важно расхаживали вороны.

Моя стажировка у Владимира Борисова давно закончилась. И теперь я маялся в ожидании собственных животных, которые почему-то задерживались в Германии, где проходили курс «первичной обработки» – то есть привыкали к своим кличкам и местам на арене.

Однажды вечером я бродил вокруг шапито, стоявшего в московском парке культуры имени Горького, и бесцельно разглядывал расходившуюся после представления публику. Зрители возбужденно обсуждали только что увиденный аттракцион Борисова, восхищались красотой и сметливостью львов, а мне оставалось только вздыхать: «Когда же настанет и моя очередь?!» Вдруг чьи-то широченные пальцы закрыли мне глаза и откуда-то с двухметровой высоты раздался мощный возглас на ломаном русском:

– Угадаешь – отпущу!

Разве я мог не узнать этого гиганта?! Я учился у него всему, что только можно перенять у беспредельно смелого укротителя, способного подготовить группу взрослых львов всего за пять-шесть месяцев! Мог ли я не узнать человека, которому подражал даже в мелочах; человека, чью походку старательно копировал?!

Да, это был Макс Борисов – блистательный укротитель, последний представитель так называемой дикой дрессуры. Теперь он уже вышел на пенсию и передал свою группу львов сыну Владимиру.

– Макс Антонович! – радостно воскликнул я.

– А, узнал-таки, – широко улыбаясь, отозвался Борисов. – А можешь так же быстро узнать, зачем я пришел к тебе?

Сгорая от нетерпения, я энергично замотал головой:

– Ну, Макс Антонович, не томите!

Сморщив лицо, как от глотка лимонной кислоты, он потер свои громадные ручищи и произнес:

– Тебе-е нужно ехать в Главное управление цирками.

– Зачем? – испугался я.

В голове мелькнуло множество предположений: хотят направить обратно в акробатическую группу братьев Запашных? или потребуют подробного описания репертуара будущей работы с тиграми? или…

– О чем твоя светлая голова задумалась? Не хочешь ехать в главк? – перебил мои мысли Борисов.

– Да нет, хочу, только боюсь, что опять будут требовать описания репертуара для иностранцев, готовящих моих тигров. А иностранцы получат информацию и еще больше продлят сроки подготовки. В общем, пока я выпущу аттракцион, весь трюковой репертуар у меня слижут, сославшись на совпадение идей, и получится, что я свои же трюки у кого-то скопирую.

– Да не волнуйся ты так. – Макс Антонович улыбнулся. – Я слышал, тебя посылают в Днепропетровск. Командировка, понял!

Я облегченно вздохнул и торопливо начал прощаться с Борисовым, объясняя, что мне нужно для поездки в главк переодеться в вечерний костюм. Но мой собеседник расхохотался:

– Тпррру! Ты на часы-то взгляни!

Действительно, бежать в главк было уже поздно. Вот вечно так: не терпится тебе что-то узнать, так обязательно что-нибудь да помешает!

Макс Антонович заложил руки за спину и, словно поддразнивая меня, произнес:

– Кстати, завтра тоже будет поздно.

– Почему?!

Он не обратил внимания на мой вопрос и издевательски продолжал:

– И послезавтра…

Я снова открыл было рот, но тут Борисов сжалился надо мной:

– Глупый русский голова помнит или нет, что сегодня главк работает до шести часов, завтра суббота, и он вообще не работает, а послезавтра…

– Воскресенье, – обреченно закончил я. – Неизвестность хуже всего. Неужели ждать три дня?!

– Ладно, – улыбнулся Макс Антонович, – надевай свой костюм! Пойдем в ресторан «Узбекистан». За мое сообщение с тебя причитается.

Я с удовольствием согласился, и мы вышли на улицу. По дороге я услышал то, чего меньше всего ожидал.

– Я был на зообазе, – медленно говорил Борисов, до конца дней не утративший сильнейшего румынского акцента, – там есть два тигра. Один – очень большой. Ну очень большой. А второй нормальный, но очень плохой по характеру. А в Днепропетровск, я думаю, тебя посылают, чтобы кое-кого показать. Между прочим, туда уже поехал и Владимир Дуров. Кстати, я тоже поеду. Я-то знаю, кого тебе покажут, но не скажу.

Я так и запрыгал вокруг Борисова: ну и денек, неужели мне и вправду дадут животных! А Макс Антонович, сморщив лоб, продолжал:

– Ты, кажется, много писал заявок на аттракционы – в том числе собирался сводить слонов и тигров, делать номер с гривистыми волками, с гепардами без сетки… Сколько у тебя этих заявок?

– Одиннадцать, – ответил я почти машинально. Мысли были заняты другим: неужели это наконец случится! Да я все силы положу, чтобы сделать аттракцион! Голова просто шла кругом. Мысли путались, фантазия бушевала. Неожиданно для себя я выпалил:

– Макс Антонович, мне бы анаконду добыть или гориллу!

Швейцар узнал постоянных посетителей и, согнувшись в почтительном поклоне, широко распахнул дверь. В этом ресторане отменно готовили национальные блюда и подавали их очень большими порциями. Узбеки любят мучное. А их лагман, манты или плов несравнимы ни с чем. Меню в «Узбекистане» подают только незнакомым посетителям и иностранцам, а завсегдатаям вроде нас накрывают без уточнений. Словом, настоящий рай для любителей пожрать!

Мы заняли столик, который, как мы знали, в часы обеда был закреплен за Николаем Сергеевичем, главным зоотехником Управления цирками. Этого посетителя здесь чрезвычайно уважали за широкую натуру, отменный аппетит и сверхщедрые чаевые, которыми он сорил направо и налево – к слову говоря, нередко за счет тех, с кем приходил в ресторан. Не успели мы расположиться, как услышали знакомый хриплый голос:

– Ага, знаете, за чей столик надо садиться!

Сопя и отдуваясь, тяжелой матросской походкой к нам пробирался сам Николай Сергеевич. В свое время он имел успех как профессиональный борец-комик. С годами и атлетические и комические черты фигуры стали еще рельефнее: это был человек небольшого роста с толстой и короткой шеей и огромным животом. Он поставил к стене палочку, на которую опирался, и улыбнулся, обнажая редкие и ужасно ржавые зубы. Из-под многочисленных складок выглядывали совершенно заплывшие вследствие частого употребления спиртных напитков добрейшие голубые глаза. Затем Николай Сергеевич с трудом втиснулся за стол, справился с одышкой и утер платком обильный пот. Попытался подтянуть штаны до пупка, но не смог – помешал излишне круглый живот.

Мы с Борисовым радостно приветствовали хозяина столика. Я же попросту возликовал: вот человек, у которого можно спросить, зачем меня посылают в Днепропетровск. Ведь через главного зоотехника проходит вся информация, связанная с приобретением животных.

– Сегодня за наш обед платит он, – ткнув толстым пальцем в мою сторону, объявил Николай Сергеевич.

– Не возражаю! – весело отозвался я. – Хотя и не знаю, за что мне такое наказание.

– Сынок, виновен ты лишь в том, что хочется нам кушать, – доброжелательно сопя, протянул Николай Сергеевич. – А я вот думаю, не предложить ли тебе чего-нибудь или кого-нибудь из животинки, с которой ты на первых порах не справишься.

Макс Антонович отодвинулся от стола, расслабил ремень и изрек:

– Раз уж обед на халяву, я, так и быть, заодно согласен и поужинать. Кстати, Николай Сергеевич, вы уж тогда предложите Вальтеру что-нибудь в виде анаконды, да таких размеров, какая была у Гладильщикова.

Николай Сергеевич чокнулся с Борисовым, опрокинул рюмку, крякнул и сказал, понюхав кусочек чебурека:

– Ты, парняга, не хитри и тем более не умничай. Историю цирка изучать надо тщательнее, это и тебе и будущим твоим ученикам очень и очень пригодится. Что вы тут выдумали? Никакой анаконды в русском цирке никогда не было и, пока я жив, не будет. А у Гладильщикова был обыкновенный питон – правда, очень большой. Он с ним на де капо, то есть, как бы сказать, на закуску боролся. Ты, Макс, слушай, а сам наливай! Причем однажды произошла одна забавная штука: питон сдох…

– Ничего себе «забавная штука»! – возмутился я.

– Да ты слушай, сынок, – отмахнулся Николай Сергеевич и выпил еще чарочку. – Именно забавная штука. Дело в том, что сдохнуть он умудрился в день окончания гастролей, да только дирекция уже подсуетилась выбросить рекламу: дескать, Гладильщиков по просьбе публики продлит свои гастроли на три дня и будет бороться с удавом, вес которого превышает двести пятьдесят килограмм.

– И что, гастроли отменили? – опять не выдержал я.

– Что ты! – рассмеялся рассказчик. – Кто же отменяет аншлаги?! Гладильщиков, царствие ему небесное, боролся. Именно боролся.

– Как боролся?! Питон же сдох!

– А вот так. Питона держали в холодильнике, чтоб не протух. А на представлении четыре человека выносили его на плечах и изображали, что он шевелится – да так, что их из стороны в сторону бросает. А уж потом Гладильщиков наматывал на себя эту махину и то же самое проделывал один. Чего там говорить, великолепный был актер Николай Павлович. Вам, молодым, нужно у таких учиться и учиться. А какая фигура, как накачан – культурист, да и только! Аполлон! Женщины ему просто проходу не давали. Штаны на нем рвали, штабелями падали, мужей бросали, вешались. Писали письма, умоляли о встрече, все предлагали, лишь бы от него забеременеть. Ой, как вспомню…

Николай Сергеевич выпил еще пару стопок, умял манты и лагман, не считая более легких закусок, и, вытерев руки о скатерть, сказал:

– Макс, поезжай ты с ним на Цветной бульвар. И посмотрите там во дворе, что за чудо я привез. Тебе тоже будет интересно, я просто поражаюсь величине этого исполина. Гора, а не тигр.

– Ну, нашел чем удивить, – протянул Борисов тоном уязвленного самолюбия. – Да у меня такие были…

– Знаю, знаю, – примирительно произнес зоотехник, – у тебя были крупные львы, кто же спорит. Но ты все-таки не поленись и сегодня же посмотри на этого тигра, а то я его скоро отправлю.

Мы провели бы прекрасный вечер, если б я не портил компанию тем, что так и не прикоснулся к спиртному. Теперь же, услышав о тигре-гиганте, я окончательно потерял интерес к ресторанным радостям и стал умолять Макса Антоновича поскорее ехать в цирк. Ворча для порядка на слишком горячую молодежь, мои сотрапезники наконец поднялись.

То, что мы увидели, превзошло все мои ожидания. В громадной транспортной клетке, выстроенной из толстых досок и снабженной решетками толщиной чуть ли не в лом, сидел тигр длиной никак не меньше четырех метров. По бокам этот бледно-желтый гигант был «расписан» удивительно тонкими и редкими полосами. Таких исполинов мне не приходилось видеть ни в одном зоопарке. Мне сразу вспомнилась газетная статья, в которой утверждалось, что Хрущев, охотясь в джунглях вместе с Джавахарлалом Неру, якобы убил тигра весом более тонны. Теперь я своими глазами видел подобное существо.

– Николай Сергеевич, – замирая от восторга и тайной надежды заполучить это чудо природы, обратился я к зоотехнику, – откуда такое чудовище?

– Да, – ответил он хриплым голосом, – именно чудовище. И характер соответствует.

– А куда и кому вы собираетесь его отправить? – осторожно спросил я.

Николай Сергеевич расхохотался:

– Я понимаю, конечно, ты губки раскатали надеешься, что я отдам его тебе. Так вот… – Он сделал паузу, достал из кармана носовой платок и старательно высморкался. – Запомни: тебе его никогда не видать.

– Почему? – обиделся я.

– Да потому, – последовал ответ, – что ты не Макс Борисов, это раз. Ты начинающий укротитель, это два. И ты с ним просто не справишься, это три.

– А если справлюсь? – проснулся во мне азарт. – Что тогда?

– Тогда, – рассудительно произнес Николай Сергеевич, – как раз успеешь закончить работу к самым его похоронам. Пойми, парень, это же очень старый тигр. Ему больше двадцати лет, и буржуи продали его нам не зря, от него попросту избавились: в таком возрасте хищники становятся слишком опасными. Так что доживать ему теперь свой век в зооцирке.

Николай Сергеевич взглянул на мое разочарованное лицо и дружелюбно сказал:

– Да не сокрушайся ты так. В понедельник узнаешь, зачем тебя в главк вызывают, подпишешь открытую доверенность. И милости прошу ко мне на базу!

– А что такое открытая доверенность?

– Это такая хитрая бумага, в которой не указывается, что именно ты будешь получать. Все наименования вписываются при получении товара.

– Так кто же мне такое подпишет?!

– А ты умудрись, впиши кого-нибудь, ну, скажем… – Он поднял глаза к ночному московскому небу и, подтягивая штаны, произнес: – Гривистых волков или гиен. У тебя же обширный круг поклонниц в главке. Вот и воспользуйся!

Николай Сергеевич достал из кармана несколько доверенностей и одну бумагу на мое имя и заговорщически прошептал:

– Вот это все нужно подписать. Если подпишешь, все у нас пойдет о'кей.

Не буду утомлять читателя рассказами о том, как мне удалось получить необходимые подписи. Сыграла, конечно, свою роль и фамилия Запашный – нас с братьями хорошо знали и как представителей старинной цирковой династии, и как ведущих акробатов советского цирка. И все же ничего бы у меня не вышло, если бы не замечательные женщины нашего циркового главка. О незабвенные Раечки, Танечки, Ниночки!.. Что делали бы мы без вас?!

Получил я и ожидаемый приказ назавтра выехать в Днепропетровский цирк и в составе авторитетной комиссии посмотреть на предмет приобретения группу слонов, прибывших из-за границы.

Как бы то ни было, пометавшись по главку всего несколько часов, я позвонил Николаю Сергеевичу домой.

– Ну как у тебя дела? – засопел он. – Подписал?

– Фирма веников не вяжет! – хвастливо заявил я. – Свистать всех наверх! Курс норд-ост на «Будапешт», но сначала – на зообазу.

– Годится, – ответил он, – надоел «Узбекистан».

– Верно, надо сменить обстановку. Но сегодня платите вы.

– Нет вопросов. Раз ты подписал все бумаги, готов платить хоть в «Метрополе».

– Но сперва все же на базу.

– Ну давай, посмотрим на животинок.

На зообазе, куда мы приехали с Максом Антоновичем и дрессировщиком Евгением Николаевичем Плахотниковым, мы сразу же встретили уже знакомого нам бенгальского исполина.

– Ей-богу, – сказал Плахотников, – таких крупных тигров я даже во сне не видел. Обычный самец легко пройдет у него под брюхом и не заденет. Наверное, что-то с гипофизом. Развитие как при слоновой болезни.

Остановившись у вольера, выстроенного из надежных металлических прутьев и сверх того закрытого мелкой сеткой-рабицей, Николай Сергеевич патетически произнес:

– Вот еще один из подарков подарок. – Он указал глазами на лежавшую за решеткой тигрицу. – Уже месяц за ней наблюдаю. Мяса не жрет.

– Так чем же она питается? – удивился я.

– Редко, сынок, когда живую курицу или кролика разорвет. От убоины отказывается. И все время охотится, стерва, за служащими. Вот полюбуйтесь. Только близко не подходите – поймает.

Тигрица лежала, вытянувшись вдоль задней стены вольера. Увидев нас, она медленно поднялась, прижала уши, прищурила глаза и, обнажив литые белоснежные клыки, как-то неестественно поползла к нам. В ее оскале явно сквозило чертовское сходство с улыбкой. Под кожей слаженно заходили бугры мышц. Тигрица была очень худа и изрядно потрепана.

– Вот это чудо и, пожалуй, чудо из чудес.

– А когда она прибыла?

– Я же сказал, прибыла она месяц назад из Голландии. Из знаменитой фирмы Гагенбека, от Кланта, с которым мы подписали договор о подготовке пяти тигров.

– И как? – спросил Плахотников.

– Девушка с характером, да еще с каким! – Николай Сергеевич почему-то усмехнулся, глядя на Макса Антоновича. Тот ответил ему понимающим взглядом. Я догадался, что присутствующим тигрица почему-то не нравится. – У нее отрицательное обаяние, – словно поймав мою мысль, объяснил Николай Сергеевич. – Как считаешь, Макс?

– Что я могу сказать… – отозвался Борисов. На первый взгляд тигрица побывала в жестокой обработке и в довольно плохих руках.

Макс Антонович стоял, опираясь плечом о стенку и ковыряя соломинкой в зубах. Он внимательно следил за тигрицей, замершей в напряженной стойке в противоположном конце вольера.

– Ишь, стерва какая, охотится, – задумчиво сказал он. – Дайте-ка мне ее на несколько репетиций, и она больше не будет охотиться.

– Да знаем мы тебя, костолома несчастного. Тебе только дай добраться, ты ей все ребра переломаешь!

Борисов засмеялся:

– Переломаю или нет, а охотиться больше не будет!

На дощечке, прикрученной к сетке вольера, значилось:

«Осторожно! Очень опасно! ГЕРТА, 1956 год рождения».

– Сколько ни наблюдаю за этой чертовкой, никак не могу ее понять, – продолжал Николай Сергеевич, указывая на многочисленные плохо затянувшиеся раны на шкуре тигрицы. Раны почти зажили. Но посмотрите, как кто-то изувечил ее переносицу!

– Может быть, это просто потертости, – предположил Плахотников. – Ее же ловили, связывали, транспортировали.

– Не похоже, – возразил Борисов, – тут что-то другое. Бог ее знает.

– А если кто-то пытался ее дрессировать? – выдвинул и я свою версию.

Многозначительно улыбаясь, Николай Сергеевич ответил:

– По-моему, тебе ее брать не следует. Ибо кто к ней в клетку войдет, от нее и погибнет. Во всяком случае, из клетки не выберется. Ее, видно, потому и продали нам. Но, подлецы, не прислали никаких документов с описанием ее прошлого. Да, откровенно говоря, какой дурак напишет, что он не справился с животным. Короче, ерунда все эти разговоры. Я не советую тебе ее брать, и точка. – И зоотехник посмотрел на меня испытующе.

Я всполошился:

– Как же можно не брать, когда ее уже прислали и она прошла месячный карантин! Ведь кончился же карантин, Николай Сергеевич, правда? Что ж, за один неуживчивый характер отправлять ее в зоопарк?! Милый Николай Сергеевич, – взмолился я, – с вашим мнением все начальство считается. Бога ради, не говорите никому о ее повадках, иначе мне не разрешат ее приобрести! А я хочу стать настоящим укротителем и покорять животных с любым характером. Да и потом, если я от нее откажусь, слух сразу пройдет. Скажут: взялся акробат не за свое дело, а попался ему строптивый тигр – он и струсил. Но ведь я не боюсь, Николай Сергеевич, ни риска, ни трудностей. Попробуем: она – меня или я – ее. Да будь я трижды рыжий, если не справлюсь! К тому же, – продолжал я канючить, – она мне уже нравится. Это же первая тигрица с таким тяжелым нравом. Я все силы отдам, чтобы ее покорить. Николай Сергеевич, Макс Антонович, Евгений Николаевич, вы же сами говорили, что к тигру нужен индивидуальный подход! Я постараюсь, вы еще будете мной гордиться, если я укрощу непригодную для дрессуры тигрицу. Мне главное начать. Поддержите меня, вся надежда на вас!..

Устав от моего нытья, Николай Сергеевич, перебил:

– Поживем – увидим. Ей еще почти месяц здесь томиться. Понаблюдаем.

Он отвернулся от тигрицы, собираясь вести нас дальше. Но в тот же миг за его спиной раздался страшный грохот решетки. Вздрогнув, мы отшатнулись, едва не сбив друг друга: тигрица, одним прыжком преодолевшая пятиметровое пространство между задней и внешней стенкой вольера, теперь висела в двух шагах от нас, уцепившись смертоносными когтями за сетку-рабицу.