Текст книги "Таганский дневник. Книга 1"

Автор книги: Валерий Золотухин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Из Парижа звонит Марина Влади – «Говорит Марина Влади, мне Высоцкого».

21 октября 1968

Я прикатил домой в 3 ночи, разбудил, конечно, жену, и мы помирились и долго болтали в постели. Вечером «Галилей», Володя был в полном порядке и играл прекрасно. Перед вторым актом позвонил Полока, они (Рабинов[42]42
  Рабинов Илья Ильич – директор картины «Интервенция».


[Закрыть] и ренегат Степанов[43]43
  Степанов Анатолий Яковлевич – второй режиссер у Г. Полоки на этом фильме.


[Закрыть]) привезли показывать свой вариант картины. Полока видел это их безобразие, настроен по-боевому и, кажется, есть возможность достойно уложить картину на полку. Сидели в ВТО. Он опять с Иваненкой, ему часто хотелось выпить немножко вина, а мы держали его по рукам и ногам, его трясло от обиды:

– Почему я не могу с друзьями по-человечески посидеть, выпить сухого вина, почему вы делаете из этого событие, почему вы из меня делаете больного и т. д.

24 октября 1968

Завертелась моя жизнь в непонятной почему-то тревоге. Зайчик сказал мне вдруг:

– Ты мне принес чего-нибудь вкусненького? Ты мне покупай теперь каждый день чего-нибудь вкусненькое, а то Васька у нас будет хилым, я должна питаться теперь хорошо… понял, Зайчик?

Вот так фунт. Зайчик говорит, значит, у нас будет Васька, если Бог даст, все пойдет хорошо. Ну вот, Господь услышал мои мольбы, но я маловер, и мне все не верится, я боюсь радоваться, лучше уж я буду не верить до поры до времени. Сейчас Зайчика тошнит, он принюхивается к запахам, проверяет на себе все приметы беременных, не ест жареного, девки обязали меня подавать Зайчику в постель кофе, теща помолодела и бегает с анализами, в общем, дом наполняется наш чем-то невидимым, то молчаливым, то торжественным и все себе подчиняющим. А мне как-то неловко, я как жених краснею.

Худ. совет по «Хозяину» прошел под флагом избиения режиссера. Основная претензия всех и правильная – бессюжетность. Бессюжетность внешнего действия, то есть детектива и бессюжетность человеческих отношений. Не ясен весь треугольник Нюрка – Рябой – Ипатов, почему она ходит спокойно от одного к другому, как ко всему относится Сережкин и т. д.

Эльдар Рязанов бушевал очень:

– На меня материал произвел удручающее впечатление… Все бездарно, все неправильно, начиная от выбора актера на главную роль и кончая халтурной переделкой сценария. Я вчера только прочитал сценарий и предполагал увидеть хотя бы нечто близкое… Актер, берущий во время следствия гармонь и нюхающий цветочек во время погони за преступником, не может играть эту роль, в нем не чувствуется силы…

Можаев на удивление держал деловой тон – несколько заплаток, несколько сокращений, несколько разъяснений, и все встает на свои места. Смотрела материал его жена Мильда, после просмотра он ее долго провожал, его ждали, и он пришел в хорошем настроении. Надо полагать, что она его не огорчила своим мнением о материале.

Меня он встретил после худ. совета очень приветливо, спросил о делах, о жене, сказал, что все идет как надо, роль сложилась, устранить несколько проколов, и все будет нормально.

По линии вкуса говорили, что сцена моя дома с ребенком слащавая, сопливая, сентиментальная. Если это так, то я весь фильм играл не то, моим лейтмотивом было настроение, лирический подъем, желание скорее сделать дела, навести порядок и с чистой совестью вернуться домой, к жене, к детям.

Вечером выездной «Павший» в Жуковск. Володя был в хорошей форме, но после спектакля выпил немножко и сказал, что «завтра не возьмет в рот и росинки спиртного». Дай-то Бог.

У меня, слава Богу, все нормально, еще раз решил бросить баловаться с курением на три месяца, по крайней мере.

Сегодня с утра ходил с Кузей, ужасно холодно было на улице, часам к двум поеду на студию. Зайчик прыгает в театре, завтра сдача «Тартюфа» худ. совету.

25 октября 1968

Вчера получил кой-какие деньги на «Мосфильме», выкупил у фотографа альбом с контрольками и смотрел весь материал, как он шел на худ совете. Наломал Назаров дров, а Можаев орет на меня:

– Это ты, гений, там, говорят, режиссировал, менял все по-своему, говорят, приходил, даже когда у него съемки не было и давал ценные указания, а теперь приходится за вас расхлебывать. Ну ладно… У тебя, в общем, все получилось, я больше всего за тебя боялся, а ты получился… не такой могучий, как в прежнем варианте, но зато простой, естественный, несколько досъемок сделаем и все сладится отлично. И мы еще поговорим с Рязановым.

После «Антимиров» производственное собрание. Повестка:

1. Первые итоги пятидневки.

2. Дисциплина…

Дупак забросал нас цифрами, столько их наговорил, что мы запутались, что у нас было, что есть и куда идем мы.

Володя Высота успел поддать после спектакля, шумел неврастенично посреди зала и требовал почему-то, чтобы Губенко наконец-то дали квартиру, он всех перебивал, кричал в сторону от пятидневки, его успокаивали, усаживали – было смешно, стыдно и обидно за друга. Но у меня не вызвало его поведение возмущения – шутка гения, но почему не простить его, ну выпил, ну покричал – но ведь хотел он как лучше, ведь он добра хотел, чего обижаться на него за это, пусть его, если ему отдушина это, лишь бы работал нормально. Бедлам стоял страшный, кричали рабочие, все полупьяные. А может мне казалось так, потому что я сам перед собранием хватил у Люси коньяку. Все время записывал цифры, сбивался, запутался, чего-то придумал очень важное сказать, забыл, но говорить вышел все равно:

– Я хочу разобраться, поэтому начну издалека… Кто не знает, для тех. Я пришел из Академии, где репетиция, елки зеленые, по закону с 11 до 2.30 с перерывом и никаких гвоздей. Когда я поступал в этот театр, меня предупреждали, что «условия работы у нас иные, елки зеленые, мы будем, если понадобится, работать с 10 до 3-х, если надо будет, и по ночам, два года мы не разрешаем артистам сниматься и т. д. – согласны ли Вы на такие условия, условия студийного театра?» В то время еще на доске в «Добром» было написано, что «исполняет спектакль студийная группа театра», мне это и нравилось, я этого и искал, я принял с радостью эти условия…

Прошло четыре года, мы выросли, окрепли как театр, стали знаменитыми и стали говорить об ограничении рабочего времени… Я сейчас не хочу поддерживать или заклеймить пятидневку. Те, кто работают сейчас «Тартюфа», репетируют с 10 до 3, а остальные ведь не работают, по существу, они нас, неработающих, кормят. Значит, нам не грех отдать свой выходной и в него поработать на всех, тогда сохранится и большой отпуск и, елки зеленые, количество репетиционных часов. Здесь наталкивается вопрос производственный на творческий… Если производственные дела можно спланировать задолго, с небольшим отклонением, то творческие дела не поддаются точному планированию… Как можно рассчитать выпуск спектакля… «Пугачев» делался три недели, а «Послушайте» – полгода, кто может предугадать, как пойдут дела на репетициях… Мы забыли, с чего мы начинали, мы забыли, что мы иной театр, что работа ведется в нем на иных принципах.

Шеф меня поддержал: «Он по существу говорит, о самом главном».

Выскочил пьяный электрик:

– Артисты зазнаются, не здоровываются, нас за людей не считают… Идут по сцене – фонари, колодки сбивают, мешают работать нам.

– Скажите конкретно, кто?

– Гоша первый, где он??!!

Губенко кричал, что он сделает бунт, если не поменяют станок в «Пугачеве».

Пришли с прогона и просмотра «Тартюфа». Что-то раздражает меня в этом зрелище. Может быть, с нелегким сердцем смотрел, но чем дальше, тем раздражение накапливалось и было обидно за артистов.

Сплошная показуха, штучки-дрючки для своих и полное отсутствие «правдоподобия чувств». После «Мольера» Булгакова и Эфроса, неудобно смотреть этот спектакль, обидно за нас.

26 октября 1968

Сейчас на кухне пью кофе и слушаю биографию космонавта Берегового. На улице ветер, а у меня на кухне тихо. Ни дня без строчки, и я пишу. Зайчик спит, он должен сейчас спать больше. Пусть Васька нормально развивается там, в темноте зайкиной.

Встретил Толстых на прогоне, он был на худ. совете «Хозяина», видел материал, ругался на Назарова последними словами:

– Что он наделал, ничего же не понятно, кто дал ему право менять сценарий… и теперь не знает, как свести концы с концами… Вы с Высоцким все равно выделяетесь из этой компании, так что особенно не расстраивайтесь.

27 октября 1968

Ходил с Кузей. Снег лежит. Вчера такие мысли я обдумывал, и они меня волновали в течение целого вечера. Например, о том, что мне очень хочется выступать на эстраде – петь, к примеру, что-нибудь или читать, делать какой-то оригинальный номер. Я бы имел успех.

И еще мне хочется выступать, как Ираклий Андронников, со своими рассказами. Недели две назад Шумский говорил мне, что есть идея в ВТО устроить мой творческий вечер. Я отказался, «после премьеры «Живого» можно подумать о творческом вечере», на этом и порешили. Вообще, сознание, что творческий вечер будет, что он неотвратим, как страшный суд – мобилизует, я уже начинаю думать над этим, готовлюсь морально и думаю, чем бы удивить народ, который придет смотреть на меня, думаю, как построить вечер, чтобы максимально израсходоваться во всех видах – театр, кино, эстрада и даже литературное творчество продемонстрировать.

И еще такая мысль в этой же связи: где-то я видел ярлык рекламный, на котором было красиво написано:

Без рекламы нет успеха.

Я очень с этим согласен. И вообще артисту нечего стыдиться рекламы, он должен ее искать, разумную, конечно, ведь этим живет артист, ведь не зря же у Пастернака было в первом варианте: «Быть знаменитым некрасиво, но это поднимает ввысь». И ложная скромность артистов идет от лени, от отсутствия энергии творческой и житейской. Так что займемся концертной работой и рекламой, и «пускай на нас люди зарятся».

Зайчик читает «Войну и мир» – счастливый. Кузька с тещей играют в мячик.

Шеф сегодня делал нам очередной втык. И до спектакля, и после… Володя бухой… Отстранен от спектакля.

Я последний раз попытаюсь навести порядок в этом заведении, и в дирекции, и в актерском цехе… Особенно в творчестве, трехкопеечное каботинство, как вы любите меня передразнивать и т. д. И почему-то смотрит в упор на меня, как будто я главный поджигатель.

С чего начать подготовку к творческому вечеру? Я думаю, надо нарисовать в воображении портрет свой творческий и под него делать программу.

31 октября 1968

Вот какая суматошная жизня, что три дня ни строчки, нехорошо все это, неправильно. Четверг сегодня, вчера была среда – выходной день – немножко озвучивания и поход во Дворец съездов на балет «Золушка». Во вторник 29 с утра отправлял посылку в Междуреченск, смотрел кусок «Тартюфа», показывали управлению, потом немного озвучания, «10 дней» и день рождения Таньки Жуковой – попал в девишник. 28-го понедельник, покупал фрукты для посылки, пришла жена с хорошим известием – «анализы хорошие, Васька развивается нормально», потом «Галилей» – неудачно по моей линии, «ты потерял эту картину» – сказал шеф. 27 – вечером, значит, была поездка в г. Калининград с «Добрым человеком», и по дороге туда Венька пересказал мне важный разговор с шефом о Высоцком, о его деятельности в театре в связи с возобновляющимся пьянством.

Итак, о разговоре с шефом Веньки Смехова:

– Ну он начал, как всегда, заводиться с пол-оборота, что мне это надоело, что терпение мое лопнуло и т. д. Я его остановил и сказал, что передо мной не надо так брызгать, я это понимаю и видел не однажды, поговорим о деле. Он успокоился и сказал мне, на мой взгляд очень важные, вернее, продуманные и прочувствованные вещи. Во-первых, он решил серьезно расстаться с Володей. И почему всерьез, потому что Володя потерпел банкротство в его глазах как актер. Он любит его по-человечески, за его песни, за его отношение к театру, когда он в завязке и т. д., но как актер театра на Таганке он для него не существует: то есть он считает, что Колька[44]44
  Н. Губенко.


[Закрыть] сыграл бы Галилея лучше, то есть он считает, что Володя не выдержал испытания славой. «А в производственном отношении, когда он начинает пить – расшатывается весь организм театра, надо либо закрывать это заведение, либо освобождать Володю, потому что из-за него я не могу прижать других, и разваливается все по частям».

Вот такой, примерно, разговор. Он мне не нравится, но я понимаю, что действительно это всерьез, потому что разговор пошел за дело, за профессию, за талант, который берется под сомнение, потому что таким образом с ним легче распрощаться.

1 ноября 1968

О том, что меня считают хитрым.

Я заметил давно, а последнее время особенно часто я слышу от людей самых разных, но так или иначе знакомых с нашей кухней театральной, что я «хитрый», «мудрый», «кулак», «дипломат» и т. д., то есть все те слова, которые связаны с позицией жизненной – и волки сыты, и овцы целы. Люди говорят это с разными оттенками, некоторые с завистью, другие вроде бы даже с усмешкой, с презрением, а есть, их, конечно, мало и, к сожалению, они из противоположного Любимову клана деятели, которые считают мое поведение в театре и в общении со всеми людьми – мудрой политикой, то есть, зачем зря метать копья и плевать в колодец (например, в колодец Улановского), неизвестно, что будет завтра, и ясно всем, как Божий день, что Золотухину при любом режиме будет хорошо, он все равно устроится, договорится, он со всеми найдет общий язык и всем будет улыбаться. Наверняка, многие считают меня двуличным, скользким типом. Элла сказала Гаранину: «Вы дружите с самым хитрым человеком в театре», «И многие так считают» – добавил сам Гаранин. Белла Григорьевна на что-то как-то сказала: «Что вы хотите от Золотухина узнать… Если он Ефима Улановского заговорил…» Она мне же: «Как идет „Тартюф“?» – Шла сдача, спектакль шел прекрасно, я и сказал:

– Прекрасно…

– Нет, я серьезно спрашиваю… Вы ведь – здесь одно говорите, а за кулисами другое.

То есть и я состою в списке и числе людей неискренних, приспособленцев, людей, знающих и, главное, умеющих жить. Ронинсон[45]45
  Готлиб Ронинсон – артист Театра на Таганке.


[Закрыть] особенно часто поднимает в моем присутствии этот вопрос:

О… Золотухин – это опасный человек. С ним лучше не ссориться… Это человек себе на уме… У него, как говорится, один наружу, семь в уме… Это кулак кулачок сибирский… Мягко стелет, жестко спать, улыбается сладко, а уколет – не вылечишь… и т. д.

Мне обидно это слышать и знать, что люди так считают, хотя в общем, я действительно согласен, что мудрость в моем общении с людьми присутствует, и я не буду вести себя иначе. Но Бог с ними. На все это – один ответ – надо работать.

2 ноября 1968

Суббота. С утра с Кузькой. Принял ванну, вымыл голову… Но вообще я мыться не люблю почему-то, все мне кажется, что я время теряю. Нет у меня любви к чистоте тела, нет ее, нет.

Написал поздравительные открытки, в том числе и Сегелю. Опять кто-нибудь подумает, что из корысти, из тайных помыслов каких, авось возьмет да и пригласит на рольку. И это есть, чего скрывать. Но главное – мне доставляло удовольствие общение с ним, хоть я и не доверял ему стопроцентно, думал, он хитрит со мной и смеется.

Вчера играли «Галилея», и шеф очень хвалил Володю. Меня не досмотрел, вернее, до моей картины ушел.

А сейчас я смотрел записи мои о последних репетициях «Кузькина»… Боже мой… Неужели это никогда не состоится… Вообще, по тем записям и по тем отзывам… нельзя без слез думать об этом. Там был Бог, а сейчас я его забыл. Я стал циничнее, мне кажется, и жирнее, как будто победил уже и жну лавры… Я был готов тогда победить и только начал. Если будет возобновление Кузькина, мне надо родиться заново, очистить душу свою, такую роль нельзя тащить с грузом скверны и равнодушия… Когда я Высоцкому сказал, что ему сейчас нужно сделать рывок и очень серьезно отнестись к Одесскому фильму[46]46
  «…к одесскому фильму…» – имеется в виду к/ф «Опасные гастроли» (реж. Г. Юнгвальд-Хилькевич, 1969), где В. Высоцкий сыграл главную роль – артист Бенгальский, он же подпольщик Николай Коваленко.


[Закрыть] (бенефис Высоцкого, как они называют); для этого нужно оставить все постороннее, лишнее и даже пива в рот не брать, пока не будет отснят основной материал, он ответил:

– Да, я понимаю, это… нужно сделать то, что ты сделал в Кузькине… то есть уйти от всего и завязать на несколько месяцев с питьем и пр.

Мне было приятно слышать это… Какое было время… это и есть жизнь. Ведь радостных дней было, по существу раз два и обчелся, но ведь для них и крутилось все, для них и жилось.

А сейчас… Я смотрю кадры «Хозяина»… и сердце в клочья… Позор, позор, неужели ради этого я жил последнее время, как людям в глаза глядеть после такой работы… ужасно обидно, а ведь можно было сделать иначе. А вчера концерт в институте микробиологии. Люди ждут нас, смотрят, слышали о Таганке и имеют честь лицезреть это безобразие, мы берем по 25 рублей и уходим. Нет, так нельзя. Надо что-то придумать, выдумать, сфантазировать – иначе крах.

В «Тартюфе», мне кажется, очень важную победу для себя одержала Шацкая – мой Зайчик. Вообще эта пара Погорельцев – Шацкая, – самая точная в спектакле, самая обаятельная и великолепная. Но помимо спектакля есть завоевание личного порядка – это ее первая премьерная работа с Любимовым, он узнал ее, наконец, до этого были все вводы и прицелочные работы… Мило… хорошо… но не больше… По этой работе можно судить о большом диапазоне артистки, она очень разнообразна, может быть всякой, владеет разнообразными красками, чувствует жанр, пластична, обладает юмором… То есть анкета ее дарования во многом заполнилась положительными значками и высокими баллами… Она по праву вырвалась вперед, в ведущие актрисы, в лучшие фамилии театра, и я рад за нее и за нашу семью.

3 ноября 1968

Спокойно, Федя, спокойно! Не суетись, не дрожи. Посиди потихоньку и подумай, что к чему. Вчера приходят двое молодых людей, он и она, и предлагают меня на устный журнал… Я говорю, у нас есть-де комс. организация, они мне – нет, мы хотим Вас одного, если хотите, можете прихватить кого-нибудь, а вообще мы приглашаем вас одного – вы пойдете под рубрикой – «Наши любимые актеры» – (Я испугался, обрадовался и задрожал. Мне ужасно захотелось выступить под такой рубрикой, я мечтал о ней всю жизнь, можно сказать, и вдруг – я только подумал приготовиться к сольному выступлению, а меня уже зовут.) Я говорю: – Я никогда не выступал подобным образом, чего же я буду вам показывать.

– Ну как, ведь выступают же актеры, рассказывают о своей жизни, как они работают, случаи из съемок в кино и пр., потом почитаете что-нибудь, споете.

– А долго я должен занимать народ?

– Минут сорок…

– Да что вы, Господь с вами, что я буду делать 40 минут…

Но в общем согласился, взял телефоны… Вечер. «Вот и ко мне пришла слава», как говорит наш друг Фоменко. Увидят и в Б. Истоке, и в Междуреченске, и в Паутово – вся моя родня увидит. Отец обязательно за бутылкой пошлет мать. Пустячок, а приятно. И в Выезжем Логе, и в Дивногорске увидят и вспомнят нас. Как только они вспомнят, каким словом, когда, собственно, фильм посмотрят.

Собрание сегодня отменили, на что мы с Зайчиком обиделись и пошли в кино «Доживем до понедельника». Ребятня хорошо играет, они взрослым – режиссеру и артистам – сто очков дают, стыдно за взрослых. Может быть – это и есть главная мысль авторов, тогда они свою задачу выполнили.

Я вспоминаю… что никогда не решал дилеммы «Кем быть», я всегда знал, с рожденья, т. е. с того дня, как я стал помнить себя, что я буду артистом, вернее, что я есть артист, меня называли так взрослые… я пел… чего-то изображал, читал на память стихи… Но в отличие от своих сверстников, которые делали то же самое, а может быть, и лучше, в отличие от них я был профессионалом, потому что брал мзду за свою работу, в то время, как они были всего лишь самодеятельностью, потому что делали все за так или, в лучшем случае, за подарки, аплодисменты. Я же заранее договаривался об оплате выступления… (На полях: Время было тяжелое, шла война…) Мать уходила в поле, привязывала меня на крыльце за ногу… оставляла только воды и поесть чего-нибудь… Ну конечно, за мной добрые люди присматривали, те, кто не мог воевать и работать… Я сидел на крыльце и от скуки зазывал к себе народ. А как зазову, требую показать, чего он мне даст за мой номер. (Мне иногда и не хотелось, был не в настроении, но надо было – народ платит, смеяться хочет он – я это, конечно, не понимал, но догадывался.) И мне давали, кто яйцо, кто стакан молока… кто пирожок какой… конечно, не мое искусство восхищало, трогало время – маленький мальчик, которого не с кем оставить, да сам зарабатывает кусок хлеба… Я пел песню, уж не помню какую, в ней были слова…

 
…Мама будет плакать, слезы проливать,
А папа уедет на фронт воевать…
Эй, эй, герой, на разведку боевой.
 

Так оно и было, папа воевал, а мама проливала слезы и работала, а я хоть и был совсем еще не большой человек, но уже был профес. артистом, каким и продолжаю быть. От чего пошел, к тому и пришел… работаю… кормлю семью…

6 ноября 1968

Пришел со съемок пообедать и поглядеть на жену, а ее нет, и настроение испортилось – где-то шляется Зайчик, это нехорошо.

4-го ноября «Антимиры» и «Галилей» – между ними занимался на гитаре, готовился к выступлению под рубрикой «Наши любимые актеры». Перед «Галилеем» ездили паясничать в мин. угольной промышленности. Играли на гармошках-ложках-гитарах, заработали на троих 20 рублей. Урок Киселева – это наша профессия, мы клоуны, от нас это и ждут – так будь любезен, будь клоуном и не требуй к себе большого внимания – какое есть, такого и хватит.

7 ноября 1968

Вчера прогон «Тартюфа» ночной. Был Гарин. Не улыбался. Зайчик сделал себе альбом из «Белорояльных» фотографий, позавидовал мне и состряпал себе.

9 ноября 1968

Вот и праздники прошли. Шофер «Мосфильма» сказал:

«Мы все торопимся, торопимся и никак не опоздаем».

Шутки шутками, а тетрадка-то уже больше полгода трудится, записывает жизнь мою. Я пережидаю время, сейчас поем и спать буду.

10 ноября 1968

Вот как бывает в театре – вчера вместо «Галилея» состоялась премьера «Тартюфа». Да, вот так, вот такая жизнь. Ну что же, расскажу, как знаю, что запомнил. В обед вывел Кузьку, встретил Петрова, и он напомнил мне о телев. репетиции, я наскоро похватал и кинулся в театр. Зайчик сказал, что днем звонил Высоцкий, просил отменить спектакль – совсем без голоса, потом что-то переменилось – спектакль состоится. И вот вечер. Володя приходит: «Спектакля не будет, нечем играть». Поднимается шухер. Врачи, шеф, Дупак вся труппа – ходят и вспоминают «лошадиную фамилию» – что может пойти взамен, ничего, то того нет, то другого. Предлагаю «Тартюфа», звонить начальству и просить разрешения, что делать – в театре несчастье, а публика уже в буфете. На меня, как на сумасшедшего – не принятый спектакль, завтра всех увезут, шефу снимут голову и т. д. После всех передряг Дупак решается – «Семь бед, один ответ, пусть идет „Тартюф“». Дупак выходит к зрителям, зрители в зале, он выводит Высоцкого – «Дорогие наши гости… Мы должны перед вами глубоко извиниться… Все наши усилия, усилия врачей, самого актера В. – исполнителя роли Галилея, восстановить голос ни к чему не привели. Артист Высоцкий болен, он совершенно без голоса, и спектакль «Галилей» сегодня не пойдет (в зале крики: «Пить надо меньше», «Петь надо больше» – какая-то чушь), вместо этого мы вам покажем нашу новую работу «Тартюф», которую еще никто не видел. (На полях: Аплодисменты, крики восторга.) Для этого, чтобы поставить оформление «Тартюфа» и разобрать «Галилея», мы просим оставить зрительный зал на 20 минут. Через 20 минут начнется спектакль господина Мольера «Тартюф».

Что-то пытался сказать Володя: «Вы меня слышите?..» – я только и успел разобрать. В общем, позор. Никому Володя уже был не нужен, публика была при почти скандале, ей давали «Тартюфа», и она была счастлива – все-таки, это ведь исключительный случай, артист Высоцкий вышел извиняться, ему можно было выразить из зала свое «фе», перед ней (публикой) расшаркались и сейчас покажут премьеру, а пока она с шумом поскакала с мест и кинулась в буфет.

Весь театр начал растаскивать по углам «Галилея» и тащить «Тартюфа», как на абордаж, каждый пытался что-нибудь развязать, растащить, завязать, приволочь – публика в буфете, ее нельзя задерживать. А Володя ушел с Татьяной, его встретил пьяный Евдокимов, обхамил Татьяну, она вернулась в театр, где шла премьера. Спектакль шел в лучшем виденном мной варианте – Зайчик был на самой высокой высоте. После спектакля открыли шампанское.

Володя накануне был очень пьян после «10 дней» и какой-то бабе старой на улице говорил, что он «располосует себе вены, и тогда все будут довольны». Говорил про Есенина, старуха, пытаясь утешить, очень обижала: «Есенин умер, но его помнят все, а Вас никто не будет помнить и т. д.» Было ужасно больно и противно все это слушать.

Мы все виноваты в чем-то, почему нас нет рядом, когда ему плохо, кто ему нужен, кто может зализать душу его, что творится в ней – никто не знает. Господи!!! Помоги ему и нам всем!!! Я за него тебя прошу, не дай погибнуть ему, не навлекай беды на всех нас!!!

12 ноября 1968

Два дня сплошное расстройство из-за «Доброго». Мне трудно его играть, особенно, когда смотрит шеф, меня трясет, я вижу, как он морщится в зале: «не конкретно, суетится, не по существу», начинается то, что было с Эйбоженко, он уже не мог ни видеть, ни слышать его замечаний. А замечания одни и те же, что ему, что мне, все время одно и то же. Сказал Глаголину, чтобы искали второго исполнителя, будем репетировать вдвоем, со стороны мне будет виднее, я исправлю ущерб в своем актерском образовании.

Вчера с 6-ти утра снимался, с 4-х занимался с В. С. – вечером до 12 озвучание. Пока «звучали», выпал снег, настала зима, уж в который раз.

14 ноября 1968

Наконец-то я дома. Сейчас что-то около шести. Зайчик ушел с Богом на премьеру официальную «Тартюфа». Мне ужасно хочется пойти и на премьеру, и на вечер в ВТО, где будут показывать «Корабль дураков», но у меня физически, как говорит Дупак, нет сил. Завтра опять в 6 подъем и съемка ответственной сцены финальной «Посадка на лошадь»[47]47
  «Посадка на лошадь» – сцена из к/ф «Хозяин тайги».


[Закрыть], и я не могу рисковать. Я еле стою на ногах, а если не посплю, у меня будут красные глаза. Только бы завтра не подвел Высота. На него ужасно смотреть, когда он с перепоя, его крутит, рвет, он просто падает и умоляет дать ему 50 г выпить. Выпил 50 г – стал работать как человек. Ужас. Жалко. Вчера он сорвал съемку. К вечеру был в сосиску.

Смотрели генералы наш почти фильм. Сразу стали критиковать и в основном меня, мою игру.

Другие по одиночке хвалили, как раз, за простоту, за естественность, но все придирались к логике криминальных пунктов следствия. Вообще, все последнее время я занят мыслями о «Хозяине». Что делать? Хоть и думаю, думаю. Как монтировать, чего сокращать, как построить картину, чтобы хоть как-то заставить зрителя смотреть. Сегодня вспомнил про выброшенную сцену отчета с крыльца. Предложил поставить в начало, до титров «Хозяин тайги». По мне – это заявит жанр и подчеркнет бесхитростность, простоту, обыденность повествования. Знаю, что будет категорически против Можаев, он этого не писал, и это напоминает липатовский ход. Назарову это предложение пришлось очень по душе, если войдет оно в картину, еще бутылка.

Вчера состоялся мой первый самостоятельный выход на зрителя. Я все-таки поставил на этот концерт, к которому тщательно готовился и с которого начались мои сольные выступления. Я ужасно трусил, волновался необыкновенно, но всю намеченную программу выполнил до конца, хотя мне все время казалось, что я в полной лаже и хотел сбежать. Но думаю, «нет, Вася, как в цирке, раз начал – делай, второй раз будет в 10 раз труднее». Я забыл текст в романсе и закрыл лицо руками от стыда, но начал снова и допел. Рассказывал о себе, по-моему, ловко и смешно даже.

«Как я решил стать киноартистом. Мы приехали с женой к родителям моим в деревню. Она снималась в кино, ее знают, устроили ей встречу и показ «Коллег». Односельчане замучили меня вопросами: «Почему я не снимаюсь в кино?» Им было неудобно за меня, они хотели быть односельчанами киноартиста. В «Алтайской правде» появилось сообщение: «На отдых в деревню приехала известная киноактриса Нина Шацкая со своим мужем». Просто со своим мужем, ни фамилии, ни имени. Это заело мое самолюбие, я согласен быть просто мужем, но хотя бы с фамилией. После этого я решил стать не только мужем, но и киноартистом, тогда хоть будут фамилию писать. Я, конечно, не объявил по радио о своем желании, но оно было кем-то услышано, и я получил приглашение в «Пакет», таким образом приобретя право на звание мужа-киноартиста.

Я не скажу, что мне был оказан теплый прием, а может быть, я зажрался от приема в театре, я не скажу, что я блистал на концерте, нет, я ожидал большего от себя, не только, естественно, от публики. И тем не менее, я доволен, я одержал победу над самим собой, я преодолел барьер, я проверил себя и репертуар под рояльчик, я убедился, что я смогу добиться успеха на этой ниве, хотя и был маленько комом блин. У меня дрожали ноги, слипались губы, все пересыхало во рту, я все время прикладывался к воде, мне было стыдно. Мне заплатили 30 рублей, 10 я отдал В. С., давал 15, она не взяла. «Ночку» я почему-то пел – руки в карманы куртки. Концерт был более поучительный, чем победный. Победы, как таковой, не было, но стало ясно, что она может быть. По этому случаю, как и обещал, выпил бутылку вермута.

Я почти ничего не читаю, это плохо, я забыл Бога – это просто ужасно. Завтра читка «Матери», я не могу быть, у меня досъемка. Что делать.

Мне нужно срочно шить костюм, нельзя быть в комиссарской куртке и петь старинные романсы. Иногда мне бывает ужасно страшно, что меня никогда больше не будут приглашать в кино после «Хозяина», что я забуду дорогу на «Мосфильм», что никогда и в театре не дадут мне хорошую роль, и все поймут, наконец, какой я бездарный.

Зайчика тошнит, неужели у нас появится Васька? Господи, сделай это, пожалуйста, и как можно осторожнее, чтобы и мать, и плод были здоровыми.

Дал слово Зайчику, что куплю шубу за 1000 рублей к апрелю. Откуда я деньги возьму, интересно. Ведь слово я все равно сдержу, коль дал, кровь из носу, но интересно, где я деньги добуду. Займу, скорее.

Звонил Назарову. Его нет, он в монтажной. Света сообщила – Высоцкий допился до белой горячки, бьется головой об стенку, и съемка завтра вряд ли состоится, вот так.

15 ноября 1968

Снимали посадку на лошадь. С утра Володя был в форме, потом дошел, как появляется компания киношных артистов – туши свет. Сегодня закончился мой договор, все. Митта[48]48
  Митта Александр – кинорежиссер. В его фильме «Сказ про то, как царь Петр арапа женил» (1976) снимались и В. Высоцкий (Ибрагим Ганнибал), и В. Золотухин (Филька).


[Закрыть] дал сценарий «Искремас» – потрясающий, вот это сыграть бы, было бы да. Но опять – надо сбривать усы, краситься, молодиться и уходить из театра на полгода. Надо худеть срочно. Так и сделаю, хочу спать, вчера зря не пошел на фильм, все равно не мог уснуть до Зайки.