Текст книги "Синдикат-2. ГПУ против Савинкова"

Автор книги: Валерий Сафонов

Соавторы: Олег Мозохин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

408 русских людей. Вы – враг России, ибо враг крестьян и рабочих, как пришлось содрогнуться мне. Я желаю Вам, чтобы Вы вдумались в то, что происходит в России, вдумались без эмигрантского ослепления, того ослепления, которое долго владело мною. Тогда Вы не будете искать причин моей «перемены». Вы переменитесь сами. И Вы послужите родному народу. Но дойдет ли мой голос до Вас. Да, дойдет. Если не сегодня, то завтра.

Борис Савинков.

Внутренняя тюрьма.

Сентябрь 1924 г.»[239]239
  АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 17–20.


[Закрыть].

Процесс над Савинковым, и появившиеся вслед за тем статья и письма Савинкова внесли в ряды эмиграции, с одной стороны, растерянность, а с другой – вызвали небывалую озлобленность наиболее экстремистских элементов, озлобленность, с которой органам ОГЛУ пришлось еще столкнуться.

26 ноября 1924 г. ИНО ГПУ сообщило о деятельности бывшей савинковской организации. Было установлено, что после перехода Савинкова на сторону большевиков, Варшавский центр принял решение, работу не ликвидировать, а провести реорганизацию. Такое решение последовало не столько благодаря самому савинковскому центру, сколько влиянию извне. После перехода Савинкова на сторону большевиков Струве вел продолжительную переписку с Арцыбашевым. Он доказывал необходимость оставления савинковского центра, указывал способы его реорганизации и на необходимость слияния его с другими русскими национальными центрами.

Неандер, читая доклад в Галлиполийском обществе, говорил, что «переход Савинкова» только очистит организацию от социалистического налета, т. к. Савинков, несмотря на свой официальный выход из партии социалистов-революционеров, по своей натуре продолжал оставаться социалистом. Неандер восхвалял Арцыбашева как идейного борца с большевиками.

Профессор Одарченко сообщил, что Савинков прислал в Прагу письмо своим бывшим последователям, в котором писал, что они могут спокойно ехать в Россию, что им там ничего не угрожает. Однако брату своему Виктору Савинкову как человеку, чересчур напакостившему большевикам, он не советовал туда возвращаться. По словам Одарченко, это письмо вызвало только смех, так как никто в Россию ехать не собирался.

Варшавский центр продолжил свою работу. Были заметны тенденции парижских националистов взять его в свои руки, подчинить своему влиянию. В середине октября в Париж приехал из Варшавы Кальченко, бывший ротмистр императорской армии, продолжительное время работавший в организации Савинкова. Кальченко сошелся в Париже с Пинкавой. От него Пинкава узнал, что организация Савинкова продолжает свою работу и что он, Кальченко, имеет дело к группе Карташева.

«В Русском национальном комитете Кальченко был действительно принят как свой человек. Теперь Кальченко бывает в РПК почти ежедневно. Кальченко просил Пинкаву по возможности помочь ему в его работе. Кальченко в период своего пребывания в Париже предпринял две поездки: в Бельгию (в Брюссель) и в Швейцарию (в Цюрих). Цели его поездки пока еще неизвестны. Теперь Кальченко находится в Париже. Адрес его: улица Дарн, 12, Париж»[240]240
  ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 19. Л. 94–95.


[Закрыть].

А в это время в Москве Савинков продолжал давать показания. 19 января 1925 г. он писал по поводу представленных ему копий протоколов заседаний Совета представителей четырех кавказских республик от 28 января и 3 февраля 1922 г. следующее:

«Приписав свою неудачу в Каннах дипломатической обособленности «Союза», я попытался на этот раз войти в соглашение с «окраинными государствами», в частности с Кавказскими Республиками. Правда, «Союз» в то время был уже связан с украинцами и отчасти с донцами, кубанцами, белорусами и карелами, но никто из их представителей, в том числе и Петлюра, влиянием заграницей не пользовался. Кавказские же Республики вели постоянную и не всегда безуспешную дипломатическую работу в Лондоне и в Париже. С их помощью я рассчитывал добиться на конференции в Генуе того, чего мне не удалось достичь в Каннах, т. е. обусловить признание Советской власти требованиями «Союза». Я рассчитал, кроме того, что дипломатическое соглашение с Кавказскими Республиками приготовит возможность будущих совместных с ними вооруженных выступлений на территории Советской России.

В конце января 1922 г. я посетил Чхенкели и просил его устроить соединенное заседание представителей Кавказских Республик. Заседание состоялось 9 февраля 1922 г. в помещении армянской делегации, в Париже. Знал я только официальных представителей делегаций (Чхенкели, Хатисова, Топчибашева и Чермоева), и остальные присутствовавшие кавказцы были мне неизвестны. Я сделал доклад. Сначала я подробно изложил программу «Союза» и подчеркнул, что в национальном вопросе «Союз» стоит на точке зрения права самоопределения народов. Затем я заявил, что, по моему мнению, положение Советской власти является крайне непрочным, что борьба с нею ведется разъединенными силами, что в связи с конференцией в Генуе я считаю ближайшей задачей дипломатическое соглашение всех «окраинных государств» и русских демократических организаций и, наконец, что – дальнейшую цель я вижу в совместных вооруженных выступлениях на территории Советской России. – После прений была вынесена резолюция. В ней ничего не говорилось о совместной вооруженной борьбе, но признавалась необходимость согласования дипломатической работы на конференции в Генуе.

Однако, даже и эта резолюция оказалась бумажной. В ближайшие после заседания дни представители Армянской, Азербайджанской делегации заявили мне, каждые в отдельности, что ввиду большой остроты армяно-турецкого вопроса и различных отношений к Турецкому правительству, Кавказские Республики действовать согласованно не могут и что их^: дипломатическое единение носит чисто внешний характер. Разумеется, при этих условиях, только что достигнутое соглашение являлось совершенно фиктивным.

Я склонен думать, что армяно-турецкий вопрос послужил только предлогом и что истинная причина моей неудачи заключалась в боязни соглашения с «Союзом». С одной стороны, представители Кавказских республик опасались, что соглашение с никем не признанной подпольной, организацией умалит престиж их «правительств», с другой – что оно может вызвать те совместные вооруженные выступления, на которые рассчитывал я и которые, по их словам, не входили в круг деятельности делегаций, учреждений исключительно дипломатических. Я склонен думать также, что немалую роль сыграла и крайняя недоверчивость «окраинных государств» к русским организациям, та недоверчивость, с которой мне не раз приходилось встречаться в моих сношениях с украинцами, белорусами, кубанцами и даже донцами, несмотря на то, что «Союз» признавал право на независимость всех без исключения народов. Как бы то ни было, после вышеизложенных заявлений, я утратил надежду не только на совместную с Кавказскими Республиками борьбу на территории Советской России, но даже и на согласованную с ними дипломатическую роботу в Западной Европе.

В Геную я не поехал.

Борис Савинков.

Внутренняя тюрьма.

19/1—1925 г.»[241]241
  ЦА ФСБ России. Д. Н-1791. Т. 19. Л. 233–235.


[Закрыть].

Все это время после ареста содержался Савинков во внутренней тюрьме ОГПУ. Чтобы облегчить душевное состояние и закрепить его на позициях признания и сотрудничества с Советской властью, ему были созданы максимальные удобства нахождения под стражей. Он часто в сопровождении чекистов выезжал на прогулки, посещал рестораны и театры, приглашался на квартиры сотрудников КРО ОГПУ Пузицкого и Сосновского, встречался с литераторами и знакомыми, занимался литературной деятельностью.

Савинков несколько раз обращался через печать к лидерам белой эмиграции с призывом прекратить бессмысленную борьбу. Его объемное письмо «Почему я признал Советскую власть» печаталось в эмигрантской прессе, в газетах и журналах многих стран Европы. По распоряжению Ф.Э. Дзержинского, ему разрешили находиться в одной камере с его фактической женой – Л.Е. Деренталь. Проживая в одной камере с Любашей, как он ее называл, они обеспечивались необходимой литературой, продуктами, вином.

Несмотря на льготный режим содержания, Савинков очень тяготился положением человека, лишенного свободы, и просил освободить его досрочно из тюрьмы. «Жизнь в тюремных условиях, – как неоднократно заявлял он сотруднику КРО ОГПУ В.И. Сперанскому, – была для него совершенно неприемлема и психологически и физически».

Валентин Иванович, приняв эти слова за шутку, также шутливо ему ответил: «У Вас, Борис Викторович, камера настолько маленькая, что нельзя разбежаться, а без разбега и головы не разбить…»

Савинков грустно улыбнулся и мрачно произнес: «Вы все шутите, Валентин Иванович, а в мои годы мне не до шуток»[242]242
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 10–12.


[Закрыть].

Заключение в тюрьме, бездеятельность тяготили Савинкова. Он рвался на волю. Во время одного из свиданий с Любовью Дикгоф-Деренталь. Савинков говорил ей, что после замены расстрела десятью годами у него была длительная беседа с Дзержинским. Он мне сказал: «Савинков, вас надо было расстрелять или дать возможность работать с нами».

На вопрос Дикгоф-Деренталь о впечатлении, которое произвел на Савинкова Дзержинский, он протянул ей свои заметки, сделанные в тюрьме. В этих заметках были такие слова: «…Жизнь Дзержинского и Менжинского достаточно известна. Они старые революционеры, и при царе были в каторге, в тюрьме, в ссылке. Я их видел вчера. Менжинского я знаю по Петрограду. Мы вместе учились в университете. Он умный человек, что же касается Дзержинского, он произвел на меня впечатление большой силы».

Когда Дикгоф-Деренталь, прочитав эти строки, обратилась с каким-то новым вопросом к Савинкову, он, не ответив ей, проговорил: «Дзержинский мне сказал, что дело Дикгоф-Деренталя и Эммы Ефимовны (Эмма Ефимовна Сторе – подпольная кличка Любови Ефимовны Дикгоф-Деренталь) будет прекращено, их можно будет выпустить на свободу теперь же».

«А я уже на свободе – ответила Любовь Ефимовна, – Менжинский только опасается, что меня могут убить агенты польской контрразведки, чтобы приписать это убийство советским органам…»[243]243
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 37–39.


[Закрыть]

5 мая 1925 г. Савинков написал на имя Артузова письмо, которое передал ему через Сперанского. В нем он ставил вопрос о своем освобождении, а также просил сообщить о его действительном положении: «…Не откажите мне, прошу Вас, Артур Христианович, и сообщите, действительно ли предполагается предать мое прошлое забвению или я осужден и просто-напросто отбываю наказание?»[244]244
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 40.


[Закрыть].

В этот же день Пузицкий беседовал с Савинковым, которому было сообщено, что освобождение его пока несвоевременно, а также высказал мысль, что не исключается его перевод из Москвы в Челябинск или другую какую-нибудь тюрьму.

Савинков побледнел. Тяжело вздохнул и, опустив голову, тихо промолвил: «Вот теперь-то мне все ясно, Сергей Васильевич…»

7 мая 1925 г. утром в камере внутренней тюрьмы Савинков передал Сперанскому письмо на имя Ф.Э. Дзержинского:

«Гражданин Дзержинский,

Я знаю, что Вы очень занятой человек. Но я все-таки Вас прошу уделить мне несколько минут внимания.

Когда меня арестовали, я был уверен, что могут быть только два исхода. Первый, почти несомненный, – меня поставят к стене; второй – мне поверят и, поверив, дадут работу. Третий исход, т. е. тюремное заключение, казался мне исключением: преступления, которые я совершил, не могут караться тюрьмой, «исправлять» же меня не нужно, – меня исправила жизнь. Так и был поставлен вопрос в беседах с гр. Менжинским, Артузовым и Пилляром: либо расстреливайте, либо дайте возможность работать; я был против вас, теперь я с вами; быть серединка на половинку, ни «за», ни «против», т. е. сидеть в тюрьме или сделаться обывателем, я не могу.

Мне сказали, что мне верят, что я вскоре буду помилован, что мне дадут возможность работать. Я ждал помилования в ноябре, потом в январе, потом в феврале, потом в апреле.

Итак, вопреки всем беседам и всякому вероятию третий исход оказался возможным. Я сижу и буду сидеть в тюрьме, – сидеть, когда в искренности моей вряд ли остается сомнение и когда я хочу одного: эту искренность доказать на деле. Я не знаю, какой в этом смысл. Я не знаю, кому от этого может быть польза.

Я помню наш разговор в августе месяце. Вы были правы: недостаточно разочароваться в белых или зеленых, надо еще понять и оценить красных. С тех пор прошло немало времени. Я многое передумал в тюрьме и – мне не стыдно сказать – многому научился. Я обращаюсь к Вам, гражданин Дзержинский. Если Вы верите мне, освободите меня и дайте работу, все равно какую, пусть самую подчиненную. Может быть, и я пригожусь: ведь когда-то и я был подпольщиком и боролся за революцию… Если же Вы мне не верите, то скажите мне это, прошу Вас, ясно и прямо, чтобы я в точности знал свое положение.

С искренним приветом Б. Савинков»[245]245
  АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 24.


[Закрыть].

В этот день Савинков, по словам Сперанского, производил «впечатление крайне изнервничавшегося, пессимистически настроенного человека» и не раз повторял: «Для меня лучше немедленная смерть, чем медленная в тюрьме…»[246]246
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 10–12.


[Закрыть]

Затем он попросил вывезти его в этот день за город на прогулку, так как ему страшно надоели тюремные стены.

Просьбу эту Сперанский передал Пузицкому. Теплым вечером 7 мая ровно в 20 часов Сперанский по служебной записке заместителя начальника КРО Пузицкого получил из внутренней тюрьмы Савинкова и доставил его в кабинет № 192, где уже находились Пузицкий и уполномоченный 6-го отделения КРО Сы-роежкин. В 20 часов 20 минут они выехали на машине за город в Царицыно.

Савинков сидел на заднем сиденье, по одну сторону от него находился Пузицкий, по другую – Сперанский. Борис Викторович нервничал, закуривая, тут же бросал папиросу. Пузицкий обнял его за плечи и почти ласковым голосом спросил, что он так сегодня нервничает. Савинков на это ничего не ответил, а лишь глубоко затянулся и махнул рукой.

В Царицыно они погуляли по чудесному весеннему парку. Савинков взял под руку Сперанского, и они так прогуливались. Валентина Ивановича это очень удивило, но он не стал ничего спрашивать, а объяснение нервозности нашел в тот вечер в товарищеском к Савинкову отношении. Ведь Борис Викторович не раз заявлял: «Я отношусь к Артузову с уважением; к Пузицко-му – с уважением и симпатией – а к вам, Валентин Иванович, по-товарищески…»[247]247
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 37–39.


[Закрыть]

В 22 часа 30 минут они поехали обратно в Москву. В 23 часа приехали на Лубянку в д. 2, вошли в кабинет № 192, где стали ждать прибытия конвоя из внутренней тюрьмы. У Сперанского в этот вечер сильно болела голова, и он прилег на диван. Нужно отметить, что его донимали гипертония и ряд других болезней, которые потом безвременно оборвали его жизнь. Пузицкий, взяв графин, вышел из кабинета за водой.

Сыроежкин сел в кресло, а Савинков, рассказывая им о своей первой вологодской ссылке, ходил по кабинету, неоднократно подходил к раскрытому окну и глубоко дышал воздухом. Вечер в тот день был необыкновенно теплым.

В 23 часа 20 минут Савинков прыжком вскочил на подоконник и головой вниз выбросился в открытое окно. Сыроежкин пытался его перехватить, но не успел. Появившийся в дверях Пузицкий громко крикнул: «Он выбросился из окна… Скорей, тревогу…»

Прибывший вскоре начальник санитарной части ОГПУ Кушнер М.Г, в присутствии помощника прокурора РСФСР Катаньяна констатировал, что «смерть… последовала мгновенно от тяжелой травмы головы с нарушением целости важнейших центров головного мозга, вследствие падения с 5 этажа на асфальтовую площадь»[248]248
  ЦА ФСБ России. Д. ПФ-9489. Т. 1. Ч. 2. Л. 16.


[Закрыть]

Расследованием факта самоубийства по поручению Ф.Э. Дзержинского занялся особоуполномоченный Коллегии ОГПУ В.Д. Фельдман В заключении он указал: «Савинков за последнее время тяготился своим положением человека, лишенного свободы, и неоднократно высказывал мысль: либо освобождение, либо смерть». И далее Фельдман писал, что «какой-либо халатности со стороны лиц, имеющих в данный момент обязанность его охранять, то есть Пузицкого и Сыроежкина, или признаков этой халатности не усматривается и дознание подлежит прекращению».

12 мая 1925 г. Ф.Э. Дзержинский поручил Артузову составить текст для опубликования в печати о самоубийстве Бориса Савинкова. Такой текст Артузов и Пузицкий составили быстро.

В тот же день Председатель ОГПУ направил его на согласование Сталину. Он писал: «т. Сталину. В связи с самоубийством Савинкова прошу утвердить проект текста для публикации в хронике газет. Необходимо завтра же опубликовать»[249]249
  АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 23.


[Закрыть].

Все члены Политбюро согласились с предложенным текстом, и 13 мая газета «Правда» опубликовала сообщение о самоубийстве Бориса Савинкова.

«7-го мая БОРИС САВИНКОВ покончил с собою самоубийством.

В этот же день, утром САВИНКОВ обратился к т. ДЗЕРЖИНСКОМУ с письмом относительно своего освобождения.

Получив от администрации тюрьмы предварительный ответ о малой вероятности пересмотра приговора Верховного Суда – БОРИС САВИНКОВ, воспользовавшись отсутствием оконной решетки в комнате где он находился по возвращении с прогулки, – выбросился из окна 5 этажа на двор и разбился на смерть.

Вызванные врачи в присутствии Пом. Прокурора Республики констатировали моментальную смерть»[250]250
  АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 22.


[Закрыть].

Там же было опубликовано и письмо Б.В. Савинкова Ф.Э. Дзержинскому от 7 мая 1925 г.[251]251
  «Правда» от 13. 05. 1925 г. № 107.


[Закрыть]

20 мая 1925 г. Полномочный представитель СССР во Франции Л.Б. Красин сообщил в НКИД, что Председатель Лиги прав человека Бюиссон по просьбе Савинковой и его сына запрашивает точные сведения о смерти Б.В. Савинкова, указывая в письме на малую вероятность самоубийства, имея в виду характер и настроение Савинкова в последнее время. «Возникает даже сомнение, как можно в тюрьме, где решетки на окнах, выброситься из окна»[252]252
  АП РФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 28. Л. 26.


[Закрыть].

Естественно, не зная режима пребывания, установленного для Савинкова во внутренней тюрьме ОГПУ, можно было задавать такие вопросы. Распостранившиеся слухи о том, что к смерти Бориса Викторовича причастны чекисты, маловероятны. В большей степени он им нужен был живой. С его помощью можно было бы продолжать дискредитацию антисоветских организаций за рубежом.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Новые методы агентурно-оперативной работы, примененные сотрудниками Контрразведывательного отдела ГПУ, показали свою жизненность и эффективность в борьбе с одним из основных противников большевиков. В самом начале зарождения агентурной комбинации «Синдикат-2» используемые крокистами методы могли показаться несколько громоздкими и довольно сложными. Однако, когда начинаешь анализировать материалы этой операции, видно, что использованные сотрудниками КРО методы агентурно-оперативной работы, по существу, являлись весьма простыми, довольно жизненными и всегда логичными. Превосходство крокистов над своим хитрым и опытным противником, их победы, даже в отдельно взятых эпизодах, достигались прежде всего за счет титанической работы небольшого чекистского коллектива, тщательного анализа создававшихся ситуаций и изучения многочисленных документальных материалов по савинковскому движению, той скрупулезной теоретической проработкой и репетицией каждого подготовленного к рассмотрению вопроса, а затем и четкому исполнению всего отрепетированного.

Конечно, были у крокистов ситуации, когда нужно было действовать по обстановке, но и в этом они также превосходили своего противника. Достигалось это превосходство благодаря отличному подбору оперативных сотрудников и секретных агентов, участвовавших в оперативной игре с Савинковым.

Самым сложным и трудным в этой разработке стал, по-видимому, выбор правильного ее курса, который упорно и невозмутимо нужно было осуществлять, несмотря ни на какие преграды.

А трудностей и преград у молодых крокистов в работе над «Синдикатом-2» хватало. В августе 1924 г. В.Р. Менжинский об этом говорил Пузицкому и Сосновскому: «Вы достигли того, что сейчас происходит процесс, несмотря на то, что мы сделали все, чтобы Вам помешать»[253]253
  ЦА ФСБ России. Д. Р-8470. Л.79.


[Закрыть].

Благодаря оперативному искусству крокистов, были выведены из-за кордона и арестованы несколько польских шпионов, ряд резидентов «НСЗРиС» и главарей савинковских банд. Легендированная «Л.Д.» согласно программе, разработанной интеллектуалами из КРО, выступала как против индивидуального политического, так и экономического террора. Этим крокисты парализовали террористическую деятельность Савинкова, заставили его согласовывать сбои действия с «Л.Д.», а значит, находится под неустанным контролем КРО.

Очень трудным и необыкновенно сложным было составление дезинформационных материалов для польской разведки, всех этих многочисленных докладов, писем, карт, схем и просто сведений. Их надо было готовить так тщательно, чтобы в Генеральном штабе Польши в них не сомневался ни один специалист. Крокисты справились с трудностями и сдержали активность в то время одного из основных своих стратегических противников – польскую разведку, отвлекли ее силы и средства по нужному для Республики Советов пути, вынудив ее действовать под контролем ОГПУ, в заранее подготовленных условиях. После захвата Савинкова все экспозитуры 2-го отдела Генштаба Польши были разогнаны Пилсудским, а ряд его сотрудников, в том числе капитаны Секунда и Майер, уволены из разведки.

Хочется отметить, что многие аспекты разработки «Синдикат-2» были сконструированы на рискованных ситуациях, когда на карту ставилась не только жизнь отдельных ее участников, но и крушение всего дела. Но без риска победить такого противника, каким являлся Савинков, нельзя было.

Крокисты сознательно шли на риск и тем самым, как писали 20 января 1931 г. непосредственные участники операции С. Пузицкий и Н. Демиденко, вычеркнули из лагеря контрреволюции одну из ее крупнейших фигур и положили конец савинковскому движению[254]254
  ЦА ФСБ России. Д. Н-1791 (экз. 4). Л. 132.


[Закрыть].

Приобретенный в «Синдикате-2» крокистами опыт использовался в ряде крупных агентурных разработок против белоэмигрантских центров и иностранных спецслужб. В годы Великой Отечественной войны уникальный опыт Контрразведывательного отдела, его оперативное искусство применялись в борьбе с фашистским абвером, службой безопасности и СД.