Текст книги "Ленинград — срочно..."

Автор книги: Валерий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава XI

– Рад тебя видеть, Герд! Как и обещал, прибыл в твое распоряжение.

– Господин гауптман, вы опоздали.

– Не понимаю… почему опоздал? Ровно десять. И вообще, Герд, что за официальный тон, ведь мы одни?

– Пока что одни. А опоздали вы, господин гауптман, в своей работе. Как ни печально, но вам придется теперь отвечать за это.

– Ничего не понимаю! Что за намеки? Объясни.

– Не прикидывайтесь. Неужели не ясно, для чего я вас сюда вызвал? Ваши агенты бездействуют?!

– Но, шеф, я уже объяснил: Физик засветился. Он скрылся, отстреливаясь. Вынужден был бросить радиостанцию. Его ищут. Добрался до Волхова. Связался через почтовый ящик с центром…

– И вы считаете, что этого достаточно?! А радары русских как стояли, так и стоят! Хотя наш агент даже служит в расчете одной из установок. Почему же Физик и Племянник до сих пор не сообщили их точных координат? Почему не наводят на них нашу авиацию? Ракетниц нет? Я вас спрашиваю?!

– Напрасно вы так, шеф…

– Мне крайне неприятно отчитывать такого опытного разведчика, как вы. Но что поделаешь! Информацию о ходе операции затребовал сам господин Геринг. Немыслимо! И все по вашей милости, милейший!

– Но еще ведь не все потеряно?

– О, майн готт! Геринг посылает сюда вызванного из фирмы «Телефункен» своего физика. С пеленгаторами. Нам не доверяют… Понимаете, что это значит для нас? Если вы, милейший, не примете срочных мер, вам придется отправиться на фронт, и, боюсь, уже не гауптманом…

– Я все понял. Приказывайте, шеф.

– Нужно немедленно вернуть Физика в Ириновку. Пусть делает что угодно. Взорвет станцию или наведет на нее наши бомбардировщики – мне все равно. Главное, чтобы установка русских была уничтожена! Задействуйте и Племянника. Хватит ему брюхо отращивать за наш счет. Вам ясно?!

– Яволь!..

Конец операции «Племянник»

Май 1942 года, станция Войбокало под Волховым

Заманский был зачислен в расчет «девятки» еще на заводе, когда завершалась сборка «Редута». Учли, что он шофер, знает хорошо двигатель, значит, сможет работать и на силовом агрегате. Комбат подписал приказ о назначении его электромехаником.

Заманский ликовал. Он надеялся, что, уехав на «дозор», отделается от Мухина, который требовал невозможного: выкрасть карту с обозначенными позициями «Редутов». Заманский и не слыхал о такой, и не ведал, где ее раздобыть.

Но вскоре Заманский с грустью понял: от Мухина ему скрыться не удастся. Тот обязал его разузнать, когда отправится колонна и каким двинется маршрутом. Заманский решил не ходить на очередную встречу. Перед отъездом Мухин сам отыскал его, и не где-нибудь, а на территории завода.

– Что, падла, думал скрыться? – прошипел он. – Гляди, враз кончу, а не я – другие отыщут! Дядька твой же и придушит!

Заманский рассказал все, о чем знал.

– То-то же. Теперь слушай мой приказ, – сказал Мухин, выслушав его. – Как только доберешься, сообщи о местонахождении. Как?.. Очень просто: мы ведь знаем, что позиция для установки оборудована где-то за Ладогой. Отправишь письмо в Волхов, по уже знакомому тебе адресу. Поинтересуешься у своей девушки, жива ли она, здорова, не забыла ли тебя, составь одну фразу так, будто вспоминаешь населенный пункт, где когда-то гулял с ней, а я пойму, что именно там развернут ваш «дозор». И тебя найду. Но гляди, – пригрозил Мухин, – не напишешь, будет как той «птычке»…

Вскоре Заманский отправил послание неизвестной Настеньке. Очень короткое. В конце письмеца он вывел дрожащей рукой: «Помнишь Войбокало, как мы гуляли с тобой».

И Мухин вновь объявился. Он подошел к Заманскому тогда, когда электромеханик, получив письма и газеты для расчета установки на полевой почте соседей-разведчиков, беспечно возвращался в расположение «дозора».

– Ба-а! Вот так встреча! – вдруг вырос перед Заманским усатый ефрейтор с вещмешком за плечом. – Не узнал?.. – И тихо приказал: – Быстро в сторонку, не привлекай внимания!

На этот раз Мухин очень спешил.

– Времени у меня нет. Вконец измотали патрули, – выругался он и, нервно закурив, развязал вещмешок. – Вот, держи, – протянул сверток, – здесь ракетница, припрячешь. На днях начнутся бомбежки железнодорожной станции. Тогда и выстрелишь, обозначишь свою «точку». Там же, – Мухин показал на завернутую в тряпку ракетницу, – деньги, премия твоя.

Мухин бросил окурок на землю, затоптал его каблуком:

– Ну, бывай, племянничек. На обратном пути, через недельку-другую, забегу. Не стрельнешь – самого пристрелю. Такой приказ тоже есть.

Племянник не успел ничего вымолвить в ответ, а Мухин уже скрылся. Заманский развернул сверток: такой пачки рублей ему в руках держать еще не доводилось. «Заховаю так, что ни одна ищейка не найдет. И «пушку» спрячу, – решил он, спешно завертывая ракетницу в тряпку и рассовывая по карманам деньги. – А вдруг и вправду пристрелит, гадюка, як не пальну? – Тревожно засосало под ложечкой. – Брешет он! В крайнем случае я ему сбрешу… Откуда он узнает – пустил я ракету или нет?..»

А Мухин тихими переулками уже подходил к железнодорожному вокзалу. Там было довольно многолюдно, и он мог чувствовать себя относительно спокойно: немцы изготовили добротные документы, Мухин получил их через почтовый ящик вместе с грозными инструкциями – будь они неладны!

Он проклинал своих хозяев из «Абвергруппы», ругал советскую контрразведку. Хорошо, что удалось прихлопнуть Купрявичюса, который узнал его в Ириновке… «Только бы до Ириновки добраться, а там – «насвечу» ракетами и ходу! Плевать мне, попадут их бомбы на установку или нет. Главное, вовремя смыться».

Открылась входная дверь приземистого серого здания вокзала, из него вышли двое военных. Тот, что повыше – с повязкой на рукаве – дежурный?! Показывал что-то другому, видно приезжему, офицеру. Мухин принял левее, ближе к деревцам, окаймляющим площадь: зачем лезть на глаза. Офицеры – теперь их можно было разглядеть получше – казалось, не замечали его…

– Нет, этого не может быть! – прошептал изумленный Мухин. – Но… похож как… Купрявичюс?! Живой?!

Мухин присел, нащупал внутри мешка пистолет.

– …Спасибо, товарищ лейтенант! Теперь я сам найду.

– Счастливо, товарищ воентехник!

Купрявичюс пошел напрямик, через площадь. Офицер с повязкой скрылся в здании вокзала. «Кажется, пронесло! Ух ты, черт, – Мухин поднялся, – нет, надо мотать отсюда!»

Он смотрел на удаляющегося Купрявичюса и чувствовал, как в душе поднимается ненависть к этому человеку. «Кончу, падлу, не жить ему на свете! – Но тут же одернул себя: – Ведь влипну! Скорее на поезд. Благо в Ириновке теперь меня наверняка никто не узнает. А там вернусь, рассчитаюсь с литовцем. Заодно племянничка проверю…»

Мухин бросился к станции, откуда призывно загудел паровоз.

Ириновка, через 20 дней

…Бондаренко велел помощнику начальника штаба лейтенанту Юрьеву, который одновременно являлся и военным дознавателем батальона, ехать на «шестерку»:

– Поедешь с технической летучкой. Осинин вызывает для проведения регламентного ремонта. Разберись в обстановке. Чую, назревают там события: опять чужой передатчик засекли в эфире. А о последних непонятных событиях на «дозоре» сам знаешь. Особисты по своему плану действуют. Вопросы есть?

– Все ясно, товарищ майор! Вот только… – замялся Юрьев.

– Что еще? – нетерпеливо откликнулся комбат.

– Разрешите велосипед с собой взять! – выпалил лейтенант.

– Зачем он тебе?

– По округе покатаюсь, присмотрюсь.

– Ладно, валяй. Только еще раз предупреждаю: Шерлока Холмса из себя не строй. Твоя задача в первую очередь не допустить на «дозоре» чэпэ. А сыщики найдутся и без нас. Выполняйте!

Воентехник Горелов категорически возражал, чтобы в тесный фургон техлетучки запихивали еще и велосипед. И только узнав от Юрьева, что это комбат разрешил «подобное безобразие», начальник радиомастерской махнул рукой: мол, тебе же, лейтенант, хуже – будешь всю дорогу сидеть скрюченным в три погибели.

Лейтенант очень дорожил своей машиной, которую нашел в чулане заброшенного дома. Юрьев почистил ее, выпросил у хозяйственников немного солидола и смазал цепь, острозубый диск и втулки колес. Бондаренко оценил сообразительность Юрьева и посоветовал остальным офицерам, в целях экономии горючего, для передвижения использовать тоже велосипеды. Бензина не хватало. Только на три машины, не считая комбатовской «эмки», выдавали его со строгим учетом. Две полуторки возили продукты и разные хозяйственные грузы. Третья – «техническая летучка» – совсем недавно была смонтирована на шасси машины силового агрегата. Командовал летучкой Горелов. Он все-таки оборудовал телевизионный пункт «Редут-5» – главный пост» и теперь поочередно проводил на «Редутах» профилактику-настройку. Ему помогал механик из его телевизионной группы, он же был и шофером. После их посещений станции как бы омолаживались: зорче глядели за линию фронта. В Ириновке летучку встретили Осинин и Ульчев. За ними подошли операторы, телефонисты, все свободные от наряда бойцы расчета. И тут из фургона, громыхая велосипедом, кряхтя и чертыхаясь, выбрался Юрьев. Осинин удивился: «Для чего это штабной дознаватель пожаловал?» Юрьева всегда встречали настороженно.

– Все, Горелов, больше я в вашу тесную карету ни за какие деньги не сяду, – вытирая лоб, сказал Юрьев. – Надо было добираться своим ходом: крутил бы себе педали, озон вдыхал.

– Я предупреждал вас! – огрызнулся Горелов. Ремонтники пошли в гору, к «Редуту».

– Здорово! – хлопнул Юрьева по плечу лейтенант Ульчев. – Ты погостить к нам?

– Угу. А что это твои орлы на бугор высыпали, как будто представления ждут. Порядка у тебя маловато, а, Володь?

Ульчев растерянно обернулся, тихо шепнул Юрьеву:

– Да ты что, Леха, у нас ведь праздник сегодня – летучка приехала!

– Шумно чересчур, не по-военному как-то, Володя, распустил ты их…

– Зачем спешить с выводами, товарищ лейтенант? – раздраженно заговорил Ульчев, покрываясь красными пятнами.

– Выводы… А вы выяснили, кто телефонную связь повредил? – сухо спросил Юрьев.

– Я же докладывал, – вздохнул горестно Ульчев, – обнаружили обрыв недалеко от озера. Может, это и не человек, а зверь какой-то, или осколком резануло…

– Ладно, разберемся. Куда велосипед поставить?

– В мою землянку, там и постель вам приготовим. Вы надолго? – спросил Ульчев и, покраснев, добавил: – Извините, сдайте свой продаттестат, сами понимаете…

Потом они пили чай. Беседа не клеилась. Юрьев больше помалкивал, скупо отвечая на вопросы, а Ульчев просто не знал, о чем еще спрашивать.

– Вот что, Володя, поговорим серьезно. Кто обнаружил обрыв линии?

– Только моих парней не подозревай, пожалуйста! Мы весь лес обшарили в округе – ни души! Капитан-особист днюет и ночует здесь, ищет, а все попусту. Нет, Леха, я уверен, что не человек повинен в обрыве линии, – твердо сказал Ульчев.

– А три дня назад, когда вы радиостанцию маскировали, почему вдруг отключился один канал? А авария на высоковольтке – здесь тоже не человек виноват?! Как другу скажу тебе, строго между нами: снова в вашем районе появился передатчик.

– Да ты что?! Вот это, Леха, уже серьезно.

Утром Юрьев сел на велосипед, а Ульчев направился к установке, в которой хозяйничали инженеры Осинин и Горелов.

Ульчев тихонько, словно непрошеный гость, протиснулся в аппаратную «Редута»:

– Не помешаю?

Осинин, держа в зубах какие-то проводки и переключая ручки настройки, жестом пригласил остаться. Ульчев топтался у входа, не зная, чем заняться. Наконец Осинин протянул ему отвертку и прошепелявил:

– Помогай, коль пришел.

Сам взял паяльник, вынул изо рта проводки и задымил парафином. Минут через двадцать, окончив, сказал довольно:

– Готово. А у тебя как, «внук» Галилея?

Из-за стойки с аппаратурой послышался голос Горелова:

– Норма. Сейчас выберусь, и будем включать установку. Дверь станции резко распахнулась.

– Ульчева здесь нет? – заглянул Юрьев. Увидев друга, он заговорщицки подмигнул: – Пошли скорее, дело есть!

– Что-нибудь случилось, товарищ лейтенант? – спросил его Осинин.

Юрьев замялся, ответил как-то неуверенно:

– Да как сказать… Думаю, товарищ военинженер, что нужно еще один пост выставить по охране «дозора». Мне необходимо посоветоваться с Ульчевым.

– Ну, ну… Только не забудьте потом и меня, как старшего здесь на «дозоре», обо всем проинформировать.

– А как же, товарищ военинженер, обязательно! – заверил Осинина Юрьев.

– …Володя, я, кажется, напал на след радиста.

– Иди ты!.. Бежим, сообщим…

– Тише, тише, дружок. Я на тайничок напоролся, мы там засаду устроим. Сами возьмем диверсанта, и – баста!

– Как это сами? – не понял Ульчев. – А инструкции?

– Ты, Володя, маленький, что ли… Время упустим, смоется, гад…

Ульчев колебался:

– Осинина надо все-таки предупредить, Леха. Случись что, потом как врежут нам!

– Какой же ты трусоватый.

– Это я?! А кто мне о дисциплине, о порядке нудел? – скривился Ульчев, голосом подражая Юрьеву. – Нет, Леха, не уговаривай. Рискованное дело. Инженеру нужно доложить, он замкомбата, пусть принимает решение.

– Ну, как знаешь, – обиженно нахмурился Юрьев. – Не хочешь, не надо. Только как друга прошу, держи пока язык за зубами. Я ничего тебе не говорил. Как-нибудь один справлюсь, – он подхватил с земли велосипед.

– Леха, погоди! – крикнул Ульчев и пошел за ним.

Юрьев остановился. Обернувшись, улыбнулся:

– Я знал, что ты согласишься. Молодчина! Значит, так… Пара хлопцев надежных найдется в твоем расчете?

– Найдется. Есть у меня сибирячки – братья-близнецы.

– Их посадим в овражке, у озера. Я покажу место. А мы с тобой займем главную позицию.

Из сарая, в котором был замаскирован «Редут», вышли Осинин и Горелов.

– Куда это вы направились? – крикнул лейтенантам Осинин. – Ульчев, прикажите дежурной смене занять места. Через десять минут включение.

– Есть! – откликнулся Ульчев и шепнул Юрьеву: – Вот видишь, совсем забыли мы с тобой о боевом дежурстве. Сибирячкам-то надо в станцию лезть, а не в овражек.

– Подмени их другими операторами, – зашептал Юрьев. – А этих в засаду – как наметили.

– Что ж я скажу инженеру? Он обязательно спросит, почему я включил в боевой расчет других людей.

– Ну придумай что-нибудь…

Осинин тем временем разговаривал с Гореловым. Механик уже отогнал летучку к землянкам.

– …Когда в Лесное вернешься? – спросил Горелов. – Дел много. Червов с высотной приставкой один зашивается. Да и мне мотаться по «дозорам» не с руки. Хочется провести эксперимент – поставить телеприемник на истребитель. Вдруг да и получится!

– А ты Бондаренко попроси, – с иронией перебил его Осинин.

– Что ты, Серега! Комбат говорит, что после того как на капэ телевизоры установили, соединив их с «пятеркой», меня из батальона чуть не забрали, он еле отстоял. А если я самолетами займусь – наверняка переведут в какой-нибудь НИИ.

– И хорошо сделают. Ты же, Эдик, прирожденный изобретатель и пользу должен приносить в государственном масштабе. А Бондаренко дальше батальона не видит. Есть толковый инженер – пусть никуда не рыпается, ведь за ним, как за каменной стеной. Вот и меня заслал сюда. Видите ли, или Купрявичюса на «шестерку», или сам туда поезжай. Можно подумать, у нас других инженеров нет.

– Может, в штарм обратиться, объяснить ситуацию?

– Думаешь, там не в курсе? Наверняка знают, что я здесь торчу. Обидно, но Бондаренко убедил полковника Соловьева, что такая расстановка сил более целесообразна, и готово. Ладно, будем работать. Червову передай: скоро я ему подошлю кое-какие расчеты. Уверен, сдвинется с мертвой точки дело с приставкой. Ну, счастливо.

По тропинке к станции прибежали офицер и два бойца – дежурная смена.

– Что-то не так, – забеспокоился Осинин. – Сейчас же Ульчев с близнецами заступать должны. При чем тут третий расчет?

– Ничего страшного, – успокоил Горелов. – Ну, пока… Вскоре летучка запылила к трассе на Ленинград.

В 12.00 28 мая «Редут-6» включился в наблюдение. Осинин, так и не поняв, почему не явился Ульчев, отправился искать лейтенанта.

В 16 часов инженеру самому пришлось исполнять обязанности оперативного дежурного. Операторы остались на вторую смену, так как братьев-сибирячков на «дозоре» не оказалось. Осинин не на шутку разволновался, связался по телефону с представителем особого отдела. Тот ответил спокойно: «Я догадываюсь, в чем дело. Подождем до сумерек, появятся».

Два часа у экрана прошли сравнительно тихо. «Редут» провел несколько целей вдоль линии фронта. Вдруг старший оператор резко остановил антенну и уставился в развертку на экране. Прошло двадцать пять секунд.

– В чем дело, сержант? – окликнул Осинин. Круговой обзор дожен быть непрерывен, для пеленгации цели обычно требовалось шесть – восемь секунд, а тут – задержка. Наконец старший оператор вымолвил:

– Дальняя групповая цель, товарищ инженер. Расстояние сто тридцать, на азимуте сто девяносто. Точное количество самолетов пока определить не могу.

– Спокойно, сержант, спокойно, – Осинин поставил точку на планшете, – это район Луги.

Он встал со своего места и подошел к экрану. Справа, на краю линейной развертки, слабо пульсировал отраженный импульс.

«Это налет», – подсказало ему чутье. Инженер быстро составил донесение. Боец-оператор передал его по телефону и записал в журнал. «Хорошо все-таки, что успели профилактику провести, – подумал Осинин, – вовремя!»

Импульс увеличился, а протяженность его по шкале достигла не менее десяти километров. В группу входило около пятидесяти бомбардировщиков. Их маршрут совпадал с железной дорогой Луга – Ленинград. Сомнений не было – налет на город. Почти месяц фашисты не пытались прорваться к Ленинграду.

Цель была уже близко, когда старший оператор снова остановил антенну.

– Сержант, цель! – крикнул Осинин, что означало: время вышло, пора передавать очередное донесение.

– Товарищ инженер, самолеты, кажется, повернули, – растерянно ответил старший оператор.

Осинин подскочил к нему. На трубке осциллографа бешено плясали импульсы в виде одного сгустка со множеством вершин. Некоторые выбросы перекрывали весь экран. Инженер вцепился в ручку реверса антенны. Пеленг взят! Осинин метнулся к планшету, поставил точку, соединил ее с предыдущей. Сердце сжалось: «юнкерсы» повернули к Ладоге, они летели бомбить Дорогу жизни, базу и порт в Осиновце, корабли Ладожской флотилии.

Осинин схватил телефонную трубку, открытым текстом предупредил КП Ладожского дивизионного района ПВО:

– На вас идут пятьдесят «ворон»!

– Понял, – услышал он четкий ответ. Сердце вроде отпустило.

– Сержант, цель?!

– Совсем близко, товарищ инженер. Еще несколько засечек, и она сольется с «местными» предметами.

– Значит, сейчас будет над нами. – И он приказал оператору: – Передавайте!

– Товарищ инженер! – воскликнул тот. – Связи нет! С берега не отвечают!

– Вызывайте радиостанцию! – И опять Осинин с благодарностью вспомнил Горелова, который смонтировал на станции новую систему, разработанную им и Червовым. Теперь оператор мог нажатием кнопки включаться в сеть радиостанции и, не теряя времени, диктовать в микрофон донесение. Перед отъездом Горелов опробовал новинку – все было прекрасно. Сейчас радиостанция молчала.

– Что случилось?! Как же теперь передавать донесения, товарищ инженер?!

– Ведите цель и записывайте донесения в журнал, – приказал Осинин и выскочил из аппаратной.

Он хотел броситься к машине с радиостанцией, замаскированной метрах в ста от установки, но от неожиданности остолбенел: по багряному небу вдоль озера медленно и грозно двигалась армада «юнкерсов». Их тупые, сигарные тела напоминали зловещих акул, выискивающих добычу. И тут разом все небо вспучилось облачками разрывов зенитных снарядов. Осинин не предполагал, что в районе Осиновецкого порта так много зениток. С бомбовозов посыпались темные точки. Но вот запылал один бомбардировщик, с воем спикировав в лес, откуда поднялся красный столб. Разлетелся на куски второй «юнкере», за ним упал ведущий самолет…

Он увидел Ульчева с несколькими бойцами, которые чинили силовой кабель питания рации. Ульчев, шмыгая носом, начал объяснять:

– Я ему говорил, убеждал его по-человечески: давай предупредим. А он свое: сами, мол, справимся. А теперь… Ранен он, товарищ инженер!

Осинин увидел у покосившейся сосны скрюченного от боли Юрьева, прижимающего рукой бедро. Рядом валялся разбитый велосипед. Юрьев стонал и ругался:

– Гад, рыбаком прикинулся… И как только он успел по кабелю шарахнуть! Потом я гнался за ним, а он в упор, подлец, из-за дерева в меня выстрелил. Сволочь! Ничего, от капитана и сибирячков хрен уйдет!..

В этот момент из темного леса на опушку, ломая с треском сухие ветки, вышли люди. Они волокли упирающегося человека. Впереди шагал капитан, он тащил портативную рацию. Подойдя к Осинину, бросил ее и, переведя дух, сказал:

– Знакомьтесь, это Мухин – предатель и изменник Родины!

Из журнала «Вперед!»:

«Красноармейцы Путютины задержали «любителя рыбной ловли», оказавшегося диверсантом… Преступник Мухин имел целью нарушить работу установки, вывести ее из строя. Во время налета он пытался выстрелить из ракетницы, чтобы обозначить месторасположение «дозора», но был схвачен и обезоружен…

Выше бдительность, товарищи!..»

Юрьева отправили в медсанбат. Ранение было неопасное, но он потерял много крови. И его, и Ульчева ожидали неприятности за самовольство. Смягчало их поступок лишь то обстоятельство, что, обнаружив у озера тайник диверсанта, а потом и его самого, действовали они смело, с благими побуждениями. Но наказания заслуживали…

На следующий день гитлеровцы повторили налет на Осиновецкий порт. На «шестерке» дежурили Ульчев и отличившиеся братья-близнецы. Связь на этот раз работала безукоризненно, и наши истребители встретили «юнкерсы» еще на подступах к Ладоге. Завязалось воздушное сражение. Заградительный огонь не меньшей силы, чем накануне, открыли зенитки. За два дня было сбито семьдесят четыре стервятника.

Сразу же после допроса Мухина из штаба батальона на «Редут-9» была послана радиограмма: «Немедленно задержите электромеханика Заманского и под конвоем доставьте к ноль первому». Но Заманского арестовать не успели…

Станция Войбокало, в то же время

Заманский ждал и страшился обещанного появления Мухина. Или еще хуже – дядьки, о котором тот напомнил. Мухин вообще казался Заманскому сущим дьяволом…

Прямых налетов на станцию не было. «Редут» четко засекал «ворон», загодя выдавал о них сведения, и зенитчики не давали им особенно разгуляться. Заманский в такие моменты выбегал из землянки или из силовой электростанции, отковыривал кусок дерна, закрывающего тайник, и хватался за ракетницу. Только вот нажать на курок не мог, боялся. Чутье ему подсказывало: если он выстрелит, пропадет наверняка.

После таких встрясок он, как правило, прикладывался к бутылке, пользуясь тем, что землянка электромехаников находилась в стороне, у склада горюче-смазочных материалов. Денег на водку хватало. Когда начинало приятно шуметь в голове, он уже ничего не боялся… И не замечал, что новый инженер установки воентехник Купрявичюс хмуро приглядывается к нему.

В то утро «девятка» провожала сержанта Гарика Микитченко и с ним еще трех бойцов в Ленинград, в штаб батальона. Больше сотни «редутчиков» направлялось в стрелковую бригаду на Синявинский выступ: войска Ленфронта готовились к прорыву блокадного кольца, и нужно было мобилизовать все силы. Заманский тоже вначале попал в эту группу, но Купрявичюс не отпустил: «Электромеханик мне нужен. Назначьте другого».

Заманский обомлел: «Неужели воентехник догадался о чем-то? – Но тут же успокоил себя: – Ерунда, я же ничего здесь не сделал. Разве что водочку пил? Но и этого никто не знает. Но ракетницу надо перепрятать…»

Через час объявили о налете.

Нервничая, Заманский выскочил из аппаратной силовой установки.

К железнодорожной станции Войбокало приближались два «мессера». Обычно такие вылазки фашисты предпринимали в разведывательных целях. Но если позволяла обстановка, они стреляли на бреющем полете и метали бомбы. Поэтому зенитчики, предупрежденные «Редутом», открыли огонь. Один «мессер» с воем помчался к земле. Сбросив бомбу, он попытался было взмыть вверх, но при выходе из пике снаряд саданул его прямо по серо-пятнистому брюху, и самолет, кувыркнувшись, с грохотом упал за лесополосу.

Заманский схватил ракетницу, но кто-то сзади сбил его с ног, прижал к земле.

– Гад!.. Вот ты, оказывается, кто?! Не зря я за тобой следил.

Заманскии узнал голос инженера. Он изо всех сил рванулся и, сбросив с себя Купрявичюса, еще не окрепшего после ранения, кинулся почему-то к землянкам.

– Стой, ублюдок, все равно не уйдешь! Стрелять буду!

Заманский неожиданно сам обернулся и пальнул из ракетницы в воентехника, но не попал: малиновая ракета с шипением врезалась перед Купрявичюсом в землю и, срикошетив, отлетела в сторону. Заманский отшвырнул ракетницу и понесся пуще прежнего.

– Нет, я стрелять не стану! Я тебя живьем возьму, судить тебя будем!

Фашистский летчик заметил, как яркая блестка малиново вспыхнула и погасла. Выйдя на боевой курс, он бросил самолет в пике. Две бомбы со свистом устремились к земле…

На «Редуте» дежурные следили за экраном. А свободные от смены находились в одной из землянок на занятиях. Чувствовали бойцы себя не очень спокойно: частили зенитки, ревели самолеты. Но командир был неумолим: «Не отвлекаться, товарищи бойцы, это разведполет. Ну-ка, кто мне расскажет об эффекте Допплера?..» Но когда где-то совсем рядом они услышали шум борьбы, усидеть никто не смог: «Быстро на выход!»

Выскочившие первыми увидели, что у дверей в крайнюю командирскую землянку воентехник Купрявичюс пытался выкрутить руки Заманскому, прижать того к стене. Но ему было трудно справиться со здоровенным детиной, который отбивался, слезливо причитая: «Пустите, хрястом-богом прошу!» Бойцы кинулись на помощь инженеру, но в это время послышался пронзительный вой. Кто-то крикнул: «Ложись!»

Заманский отшвырнул Купрявичюса и юркнул в землянку. Купрявичюс впрыгнул за ним:

– Не уйдешь, подлец!

Первая бомба упала на полянку, чуть в стороне от землянок. Заманскии рухнул на пол. Купрявичюс навалился на предателя. Но тут обрушился свод землянки…

Старший оператор Микитченко

Кораблик маленький. Ладога спокойна и величава. Тихо шуршат за бортом волны. Я закрываю глаза, и чудятся мне черноморские лиманы, мы с мамой покачиваемся в лодке, всплеск весел, солнце… Жива ли она, моя родная?

Вспомнилась служба на «девятке». Славные парни там, работящие. Одного, правда, я так и не понял – электромеханика Заманского. Угрюм, неразговорчив и взгляд отводит. Может, натура такая у него или ноша на душе тяжелая, а поделиться с кем-нибудь совесть не позволяет – всем тяжело сейчас. А он «старушку» собирал.

Это мы «девятку» «старушкой» называем. Делали ее наши парни с рабочими из старого макета, на котором до эвакуации завода настраивалась аппаратура для серийных станций. Даже блоки в ней стоят не в стойках, а на обычном письменном столе. Собрали ее в самую лютую стужу и за Ладогу отправили. У меня теперь стаж старшего оператора приличный. Только вот везло мне, везло, а под конец фортуна взяла да отвернулась от меня.

А сначала приказ пришел: меня и еще двух операторов за четкие и своевременные оповещения о налетах представить к награде. Сказано – сделано. Помчался нарочный с наградными листами в штаб. Несколько дней я гоголем ходил. Еще бы, хоть и не за награды воюем, но ведь приятно, когда к медали дело идет! Приехать с ней в Одессу – ух! Мне бы такую жизнь!..

А у «старушки» болезнь была. Ее антенну мотор крутит через червячный редуктор. Червяк бронзовый, а шестерня стальная. «Подъела» со временем она его. Антенна при вращении изрядно дергаться начала. А шестерня жует червяк медленно, но верно.

Купрявичюс доложил в Ленинград. Вскоре умельцы в радиомастерской новую бронзовую завитушку выточили и прислали на «дозор». Но как выкроишь время, чтобы ее поставить? Мы работаем круглосуточно. Антенна – на последнем издыхании вращается.

Наконец Купрявичюс договорился с начальством, и нам разрешили в 24.00 выключиться на два часа из воздушного наблюдения для проведения ремонта. У нас все готово. В небе обстановка спокойная. В полночь еще раз запрашиваем КП, как, мол, не отменяется перерыв? Отвечают – валяйте! Порядочек, выключаем установку. Мне Купрявичюс командует: «Давай, Гарик, на крышу!»

Забрался я наверх. Напарник мне помогает. Всего минут сорок прошло, а дело вот-вот закончим. Ликуем! Предполагалось на замену червяка полтора часа, запросили с запасом– два, а тут!.. А тут команда по телефону: «Срочное включение!» Инженер отвечает: «Не можем, еще минут десять надо». «Ничего не знаем. Что вы там возитесь! Кто на крыше?» Купрявичюсу ничего не оставалось, как назвать меня, Гарика, значит. А я слышу и кричу с крыши: «Порядок, товарищ инженер, можно врубать высокое напряжение!»

Включение… Кажется, что лампы накаливаются слишком медленно. Антенну крутит новый редуктор. Вроде ажур. А что в воздухе? Наблюдаю уходящие от Волхова одиночные и парные цели. Всего не менее пятнадцати – двадцати самолетов. Это фашисты улетают, отбомбившись. Горько. Прозевали мы налет. Но почему же нас никто не подстраховывал?!

А командование уже мечет гром и молнии на нас. Конечно, ему виднее… Сгорел мой наградной лист, без дыма…

…Ленинград. Двое суток добирались мы до тебя, ты по-прежнему гордый и суровый стоишь на твердыне-земле и будешь стоять вечно. Такова воля всего народа. Я видел, как Большая земля помогает тебе. Я считаю себя ленинградцем, верным твоим бойцом. Ты моя вторая родина, с которой мы связаны кровью, голодом, стужей – всем, что пришлось испытать нам вместе. И как бы ни сложилась жизнь – я всегда останусь с тобой, дорогой мой Ленинград!

– Гарик, ты что, стихи читаешь? – спрашивает меня попутчик.

– Нет, в любви признаюсь, в вечной.

– А-а… Да-а… – ребята тоже внимательно присматриваются к городу. А он уже пробуждается…

В Лесном, во дворе штаба, встречаюсь с комиссаром Ермолиным.

– Очень хорошо, Гарик, что ты приехал, краски и кисть по тебе соскучились.

– Нет, – отвечаю, – я же на передовую собрался.

– Еще успеешь. Расскажи-ка лучше, как все было?

– Что было? Я не понял.

– Значит, без тебя «девятку» бомбили?

– Как?! Не может быть!

– На войне все может быть… Геройски погиб воентехник Купрявичюс. Есть еще убитые и раненые.

– А «Редут», товарищ батальонный комиссар? Он цел?!

– Цел. Техника не пострадала. Послушай, Гарик, оказывается, Заманский с диверсантом спутался. Может быть, именно он и самолет на «девятку» навел? Купрявичюс его придушил. Землянку завалило, разрыли ее, а инженер… Не полез бы он за этой мразью – живым бы остался…

– Когда на передовую, товарищ батальонный комиссар… – Я не мог больше ждать, хотел рассчитаться за все с фрицами.