Текст книги "Ленинград — срочно..."

Автор книги: Валерий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Юрьев запросил материк, мол, что делать? Ответили коротко: ждите. Он опять отстучал, дескать, сколько ждать и кого? В ответ резанула шифровка: ждите и следите за волной станции первого. Если комбат объявится, то немедленно доложите. Точка.

Что там творится? Какая на материке обстановка? Ничего не ясно. Потому и ходит Алексей сумрачный, и сказочный Валаам уже не поражает его удивительными шедеврами древнерусской архитектуры. Сейчас на церкви – НП, оттуда ведется наблюдение за входом в бухту. Кто в нее войдет нынче, чье судно? Хорошо, если наше. А если… Тогда бой. Последней гранатой он взорвет установку.

Юрьев сидел за аппаратурой, надеясь услышать свои позывные, когда с НП раздался тревожный звонок. Дежурный наблюдатель взволнованным голосом доложил:

– Товарищ лейтенант, идет корабль! Точь-в-точь как в кино!

До Юрьева сразу дошло, что стояло за словами красноармейца «как в кино». Совсем недавно (а кажется, вечность прошла с того мирного вечера!) им показывали фильм «Подводная лодка Т-9». Ох и здорово действовал ее экипаж! Но нелегко пришлось ему, когда лодка преследовала вражескую шхуну… Но какой же корабль входит в бухту: подводная лодка или шхуна?!

Лейтенант выскочил на улицу. К острову медленно двигалось судно, замаскированное под шхуну.

– Тревога! Всем по местам! Оружие к бою!..

Его лицо было белей стены, у которой он стоял. В руке зажата граната. «Свои или нет?» Алексей уже видел на капитанском мостике фигуру в черном кителе, матросов, копошащихся у счетверенного пулемета в носовой части. Казалось, его стволы нацелены прямо на него, Юрьева, и вот-вот выплеснут они зловещие огненные струи.

Но тут лейтенант в напряженной тишине услышал такой отборный мат – родной, русский! Разнесся он со шхуны на всю округу. Юрьев побежал к берегу, размахивая руками и крича:

– Братаны! Мы же свои!..

У пришвартовавшегося корабля собрался весь юрьевский расчет.

– Без табака – мука, – улыбаясь, пояснил Юрьев бородатому капитан-лейтенанту, открывшему коробку «Северной пальмиры».

– Так и быть, лейтенант, выделю вам папирос из своих запасов…

– Разве мы здесь снова остаемся?

– Приказано. На остров перебазируется стрелковая дивизия. Она вела тяжелые бои, немцев колотила крепко. Теперь надобно отдышаться малость. Меня затем и послали, чтобы обстановочку на острове разведать. И тебе передать, если у вас все в ажуре, то поступаешь во временное распоряжение комдива.

– Ясно, – вздохнул Юрьев, – значит, снова ждать.

– Ждать – не рожать. Видел бы ты, что на Большой земле творится. Фрицы прут, гады. Но ничего. Отомстим сполна… – капитан-лейтенант зло выругался.

Юрьев, смущаясь, спросил:

– Интересно, из-за чего вы матерились, когда к берегу подходили? Я хотел уже огонь открывать.

– Вот-вот, а у меня расчет пулемета замешкался малость.

– А если б не замешкался?

– Тогда – амба, – развел руками капитан корабля.

– Но вы ведь знали, что мы на острове. Как же так?! – возмутился Юрьев.

– Не знали, а предполагали, надеялись, что вы живы-здоровы. Но за то время, что мы к острову шли, все могло перемениться. Вели вы себя подозрительно. Кто от своих за стенку прячется да из «хлопушек» целится? Я все видел… Ладно, не кипятись, – дружески тронул капитан-лейтенант Юрьева за локоть. – А папиросы бери. Но – взамен выдели чего-нибудь из лакомств для славного экипажа, – неожиданно добавил он. – Знаю, у тебя на острове целый продовольственный склад.

Юрьев замялся:

– Дивизия придет… Для них… Будет тебе. Дай ящик печенья. По рукам?

Алексей с минуту поколебался и протянул руку.

Глава III

Телеграмма № 438/54 от 03.07.41 г. Время: 6.12:

«Совершенно секретно тчк Лобастов Соловьеву тчк Просьба передаче вам двух установок редут института связи удовлетворена тчк Отправка сего числа двадцать три семнадцать спецэшелоном тчк Примите все меры по обеспечению скрытности развертывания станций зпт соблюдению строгой тайны их боевой работы тчк Вводе редутов на участки фронта зпт местах дислокаций информируйте тчк»

Осинин

Токсово, у озера Хипоярви

Утро выдалось росным, туманным. Парила земля, щебетали на все лады птицы. Сейчас бы удочки – да к озеру. Даже не верится, что где-то рвутся бомбы и снаряды, терзает землю, обжигает металл и впитывает она кровь людскую. Как тяжело такое сознавать!

Осинин только что прослушал последнюю сводку Совинформбюро. Ничего утешительного. Откатываемся назад. И нечем подбодрить бойцов расчета. Может, вовсе не выступать перед ними?.. Ермолин трезвонит каждый день, интересуется, провел ли политинформацию. Старший политрук как чувствует, что для Сергея труднее дела нет. Дотошный старик. Хотя какой он старик – сорока еще нет. Года на два моложе Бондаренко… Да, пропал комбат. Как говорится, ни слуху ни духу. Жалко будет, если случится с ним беда.

– Товарищ воентехник первого ранга, – высунулся дежурный радист из-за двери автофургона радиостанции, – часовой звонит с КПП. Говорит, военные какие-то приехали. Похоже, начальство.

– Скажите, сейчас иду, – бросил через плечо Осинин и напрямик, через поляну, побежал к оборудованному невдалеке шлагбауму, закрывающему въезд на территорию позиции «Редута-1».

В высоком широкоплечем полковнике он без труда узнал Соловьева. Рядом с ним стоял мужчина средних лет, коренастый, форма сидела на нем мешковато, новенькая портупея съехала на бок, а из-под фуражки курчавилась пышная русая шевелюра. Осинин было хотел с ходу доложить обстановку, но Соловьев жестом отмахнулся и весело пробасил:

– А служба-то поставлена у вас – ни проехать ни пройти! Уж как ни увещевал этого орла – он ни в какую, – показал полковник на невысокого часового. – Фамилия как? – обратился Соловьев к бойцу.

– Микитченко! – звонко, по-мальчишески, выкрикнул часовой и горделиво добавил: – Стараемся, товарищ полковник.

Но Соловьев уже смотрел на Осинина.

– Ну, заждались инженера? Но я слово держу. Знакомьтесь: военинженер третьего ранга Червов. Будет принимать установку.

Коренастый протянул Осинину руку и, пытливо заглядывая ему в глаза, по-штатски представился:

– Георгий Николаевич. Очень рад. Очень рад.

– Осинин… Сергей Алексеевич…

Начальник службы ВНОС нахмурился и сдержанно заметил, обращаясь к Червову:

– Вы, товарищ военинженер, вообще-то привыкайте к нашим армейским порядкам. Воентехник хоть и младше вас, но является вашим непосредственным начальником, инженером батальона. Так что прошу любить и жаловать.

– Как можно, Дмитрий Васильевич. Конечно, конечно, – суетливо закивал Червов крупной головой, – обязательно привыкну.

– Вот и хорошо. Пошли осматривать хозяйство.

Слева позицию – небольшую полянку – дугой опоясывали буйно разросшиеся кусты, закрывая ее от шоссе. С противоположной стороны она была как бы отрезана крутым оврагом, спускающимся к озеру, вокруг которого плотным строем вытянулись могучие сосны. Посередине зеленого ковра, на расстоянии ста метров друг от друга, были установлены две двадцатиметровые металлические вышки с антеннами – одна для излучения радиосигналов, другая для приема. А в стороне, у развесистых кленов, примостился приземистый домик. В нем располагалась аппаратура, тут же находилась дежурная смена. У въезда на поляну вытянулся дощатый барак, приспособленный под казарму, где жили бойцы расчета. Опутанный маскировочной сетью, примостился за его торцом, почти у края обрыва, автофургон радиостанции.

– Ну и как техника, освоили? – спросил у Осинина Соловьев.

– «Видит» установка прилично, вышки высокие. – Осинин невесело пошутил: – Ее бы законсервировать для будущего музея радиоулавливателей самолетов…

Соловьеву шутка не понравилась:

– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что аппаратура примитивна и несовершенна, – невозмутимо ответил Сергей. – Я с тех пор, как прибыл сюда, только и сижу над ней с отверткой и с паяльником.

– А я знаю, что институт эксплуатировал установку, и совсем неплохо! – начал закипать Соловьев. – Так, товарищ Червов?

– Конечно, конечно, Дмитрий Васильевич, – с готовностью ответил тот, – «старушка» себя еще покажет.

– Не «еще», а с сегодняшнего дня, – подытожил полковник. – Распорядитесь дежурной смене занять свои места. Включайте установку! – приказал он Осинину.

Через некоторое время на экране запульсировала узкая полоска с частыми зубцами. Застывшие в полумраке люди не сводили с нее глаз. Молчали. Вдруг с правой стороны от центра экрана на световой ленте острой иглой выплеснулся отраженный импульс.

– Есть цель! – воскликнул старший оператор Микитченко, которого Осинин специально заменил на посту у КПП и посадил за экран.

– Сейчас определим, что за цель. – Сергей придвинул к себе планшет с разбитой на сектора картой воздушного пространства. Остро заточенным карандашом сделал на ней засечку. – Район Сиверской. Самолет взлетел с нашего аэродрома.

– Один самолет или несколько? – спросил Соловьев. Осинин вгляделся в экран. Микитченко, как бы подсказывая инженеру, вымолвил:

– «Ноль икс».

– Что-о?

– Неизвестно, значит, – разъяснил Осинин. – Но я думаю – один или два самолета. Слишком острая вершина у импульса.

– Как же так? Нам нужно знать точное количество самолетов в цели. И какого они типа, – не отступал полковник.

Осинин пожал плечами:

– Ошибки допустимы. По техническим условиям.

– Никаких ошибок, – резко перебил Соловьев. – Ни единой! Отвечать будете головой.

Инженер посмотрел на Червова. Тот стоял с безразличным видом, словно сказанное к нему не относилось. Отметка от цели исчезла так же неожиданно, как и появилась.

– Наверное, совершил посадку, – прокомментировал старший оператор.

А через минуту-другую импульс вновь прорезал световую полоску экрана. И опять по форме был похож на иглу.

– Вот те раз, как он здесь оказался? Ей-богу, тот же самолет, товарищ полковник. – Микитченко сверил местонахождение цели по карте и сделал засечку. – Это уже район Тосно.

– Вы уверены, что это та самая цель? – спросил Соловьев.

– Больно похожа, – ответил старший оператор.

– «Мертвая зона», – проговорил Осинин. – И цель пропала, а потом мы снова ее засекли.

– Как же исключить «мертвые зоны»? – задумчиво произнес Соловьев. – Ведь за целью надо вести наблюдение постоянно.

И вот тут наконец подал голос Червов:

– Нужны еще станции, Дмитрий Васильевич. И расположить их следует так, чтобы каждая перекрывала «мертвую зону» другой.

– Вы правы, – утвердительно кивнул Осинин. – Ничего не слышно, товарищ полковник, о новой технике?

– Любишь ты неуместные вопросы задавать, «академик», – недовольно пробурчал Соловьев, снова переходя на «ты». – Лучше внимательно смотри да поясняй, – он ткнул пальцем поверх головы оператора в сторону осциллографа. – Сколько ни вглядываюсь в эту муть зеленую – ни хрена не вижу.

– Да-а, здесь чутье, даже, можно сказать, талант нужен, Дмитрий Васильевич, – снова высказался Червов. – Не каждый обладает таким воображением, чтобы ориентироваться в пространстве по флюоресцирующей развертке. Вот у товарища, чувствуется, есть такой дар. Как ваше имя-отчество? – наклонился он к застывшему у экрана Микитченко.

Тот от неожиданности опешил, начал бормотать:

– Гарик, Игорь…

– Не отвлекайтесь! Видите, обстановка опять изменяется, – одернул старшего оператора Осинин.

Но цель пропала и больше не появлялась. Может быть, и пошли бы отраженные от нее импульсы, но зарябили помехи, и на дрожащей, извивающейся змейкой полоске уже никто ничего не мог разглядеть. Микитченко, ссутулившись, обреченно сидел у осциллографа. И Соловьев расстроился вконец. Но что он мог сказать? Ясно одно: «Редут-1» пока не в состоянии выдавать исчерпывающие сведения о воздушных налетах врага. «Может, Червов здесь что-нибудь подтянет? Все же кандидат наук, сам корпел когда-то над этими ящиками», – с надеждой подумал он.

Затрезвонил аппарат. Главный пост вызывал полковника Соловьева. Он взял трубку, но никак не мог расслышать, о чем говорили на другом конце провода.

– Гроза, что ли, надвигается? – зло дунул он в трубку. – Алло? Слушаю… Кто?! Неужели? Он, он… Молодчина!.. Кого?..

Настроение полковника менялось на глазах. Он весело подмигнул Осинину, и инженер батальона подумал: «Неужто дали фрицам под дых? Вот было бы здорово!»

Соловьев положил трубку:

– У-уф, что-то душно у вас. – Он снова заговорщицки подмигнул Осинину. – Айда на улицу, проветримся.

Со стороны Финского залива заходила огромная, в полнеба туча. Изредка ее полосовали огненные вспышки молний, грохотал гром.

– Сейчас врежет, – сказал Соловьев и рассмеялся. – Будем прятаться или как?

Инженеры улыбнулись.

– Можно не прятаться, летний дождь – отличный бодрящий душ! – Осинин еле сдерживал себя, так хотел узнать, какие новости сообщили полковнику, поэтому гроза его совсем не волновала.

– Ладно, обрадую. Бондаренко вышел на связь. Нашелся комбат! Сообщил, что находится в расположении наших войск под Выборгом. Вместе с техникой. Потери незначительные. Еще и раненых вносовцев вывез…

«Ну, наконец-то! – радостно подумал Осинин, слушая полковника. – Даже на сердце полегчало. Теперь Борис закрутит. Скорее бы до штаба добрался. Командир есть командир…»

Вдруг обратил внимание на брошенную вскользь Соловьевым фразу.

– Как вы сказали – Казакова?! – переспросил Осинин.

– То ли Казакова, то ли Мазакова, – не расслышал я. Военврач. Знаете ее?

Осинин замялся:

– Да так, фамилия знакомая.

– Ну так вот. Он еще на место не прибыл, а уже требует назначить ее врачом батальона, – продолжил полковник. – Видали каков?! Уж не влюбился ли? Но у него ведь жена, сын, семья крепкая, как я знаю. Да и время – до утех ли сейчас?! Но орел, ничего не скажешь…

Осинин уже не слушал: «Неужели Нина? Не может быть! Она уехала в Куйбышев, перевелась на военно-медицинский факультет… Писать перестала месяцев восемь назад… Но как она могла попасть сюда? Почему не сообщила? Нет, это не она. Случайное совпадение…»

– Что с тобой, Осинин? Лица на тебе нет. Заболел? – услышал он откуда-то издалека голос Соловьева. – Ну-ка пошли назад, под крышу. Сейчас и вправду ливанет, зачем зря мокнуть… От твоего самочувствия, товарищ воентехник, многое зависит.

– Не волнуйтесь, товарищ полковник, я здоров, – попытался улыбнуться Сергей.

– Дела серьезные назревают, товарищи инженеры, – перешел на деловой тон Соловьев. – Сегодня шифровка пришла. На днях мы получим из Москвы два «Редута». О-о, сразу ожил, и румянец на лице появился, – показал полковник на Осинина. – Да, дорогой, те самые… Еще один вот-вот поступит с радиозавода. Одноантенный вариант, можно сказать, первая ласточка! Значит, будет у нас еще «двойка», «тройка», «четверка». Можно четырьмя «Редутами» перекрыть ваши зоны-невидимки, товарищ Червов?

– Надо попробовать, Дмитрий Васильевич.

– Конечно, это уже сила! – воскликнул Осинин.

– А расчеты сумеем скомплектовать, хватит специалистов? – спросил Соловьев у инженера батальона.

– Найдем людей. На первых порах одного-двух операторов отсюда можно будет взять.

– С кем же мне прикажете остаться, Сергей Алексеевич? – решительно возразил Червов.

По земле и по крыше домика, у которого стояли офицеры, забарабанили крупные капли.

– Товарищ воентехник! Товарищ воентехник! – со стороны радиостанции бежал радист. – Сталин сейчас будет выступать по радио… Сталин!

Они кинулись к автофургону. Возле него толпились красноармейцы. Дождь усилился. Приемник потрескивал, и Осинин с ненавистью посмотрел на лиловую тучу, закрывшую небо. Сквозь эфирные шумы прорывался тихий, но твердый голос: Сталин со всей откровенностью излагал народу горькую правду о положении, в котором оказалась страна…

Из доклада об итогах первого месяца войны 2-го корпуса ПВО:

«Шесть установок РУС-1 ценой огромных усилий выведены из окружения и перебазированы в район Песочной. Дальнейшее их использование нецелесообразно в виду создавшейся обстановки. Подлежат консервации…»

Старший оператор Микитченко

Район Нарвской губы, деревня Логи. Через двадцать дней

Вот ведь какай жизнь! Только начнутся удачи, и вдруг закрутит, завертит – и снова остаешься с носом. Ну, почему бы мне не прижиться в Токсово? Такой солидный, уважительный инженер принял установку. Культурный человек! Сразу ко мне по имени-отчеству! Не то что некоторые: Гарик да Гарик! А инженер еще похвалил, сказал, дар у меня особый, талант. Не хухры-мухры…

За что же Осинин перебросил меня в расчет «Редута-3»? Что я ему плохого сделал?.. Станция – колымага! Крутишься вместе с аппаратной кабиной, а она скрипит, дребезжит, дергается… Комиссар, говорят, приехал на «точку». Ребята подшучивают: мол, держись, Гарик, по твою душу.

Я, правда, сам к старшему политруку пришел, так сказать, на разведку, показал, как рисовать могу. Тут же задание получил, написал два плаката, установку нашу намалевал в красках для учебного пособия. Ермолин похвалил, сказал, что художник я приличный. Если б только этими художествами занимался, а не другими… И строго так глянул. Ох, что будет, что будет?

А случилось это после обеда. Я, значит, кручусь, минута – оборот, еще минута – еще круг, глаз не спускаю с осциллографа. Дежурю. Кстати, не за себя, за Ивана Пилюлина. Многих ребят укачивает на этом чертовом токосъемнике. А Гарику что? Гарику хоть бы хны… Рядом со мной у телефона красноармеец Веснин – пожилой такой дяденька, выдержанный. В другой машине у передатчика крутится Вовик Щеглов. Ему там особо не за чем следить, лишь бы генератор не чихал да антенна синхронно вращалась с другой антенной. Чтоб я так жил…

Вовик открыл двери станции, пристроился на ступеньке, закурил «Ракету». И повел неторопливую беседу с наблюдателем Пилюлиным. Щеглов медленно вращается, а Ваня тихонько идет за ним следом, тоже круги наматывает. Щеглов с Волги, окает:

– Во-от ты, Ваня, как считаешь? Гитлера опосля войны ро-осстреляют иль за о-одно место по-овесют?

– Думаю, повесят, – отвечает Пилюлин, а сам идет себе, идет, чтоб рядом с Щегловым быть.

– Кумекаешь верно-о. Я даже число вычислил, когда тако-о сбудется.

– Да неужели? И когда?! – заволновался Иван и ближе, ближе к Щеглову подался.

– Это-о, брат, секрет, – отмахнулся Вовик. Но Иван стал просить, умолять, и Щеглов сдался: – А, ладно. Подставляй ушко-о, шепну.

Вот тут-то Пилюлин голову свою и подсунул. Кузов в тот момент поравнялся с кабиной автомашины. Ванину голову как зажмет между вращающимся кузовом и неподвижной кабиной, как прищемит! Он как заорет благим матом. Эх, жаль парня, жаль…

А я не слышу. Я весь внимание. Что такое? Вдруг ни с того ни с сего приемная и передающая антенны рассогласовались. Я-то не вижу, что передатчик Иваном заклинило. Дал, понятно, нагрузку посильней… Чуть-чуть нажал, я всегда стараюсь все осторожно делать… Щеглов потом сказал: что ты наделал, Гарик? И Ивана голова затрещала как яичная скорлупа. Сердца у тебя нет.

А я ничего не слышал. Конечно, надо было выключиться, выйти посмотреть, в чем дело. Но у нас всякое выключение без команды – ЧП, и я еще надеюсь, что все образуется, и, склоняя в сердцах развалюху станцию, еще поддал нагрузочку. Чуть-чуть. И тут услышал!.. Как я себя ругал! Ну что мне Иван плохого сделал! А вот я ему… Чтобы высвободить Пилюлина, пришлось дверь аппаратной снимать. Терпел мужик стойко. Но вот душа неуемная: когда увозили в госпиталь, он все еще Щеглова донимал:

– Вова, ну скажи, ты же вычислил… ну, когда?

– Что когда?.. А-а, скоро, Ваня, скоро по-овесют фюрера за одно место, чтоб на земле бо-оле не рождались такие гады!

И Пилюлин с хорошим настроением отправился лечиться. Но в тот же день вернули его обратно: молодцом держался и врачей убедил, что нечего ему на больничной койке делать. Но разболелся он всерьез, почти неделю скрюченный ходил и не хныкал. Меня старается не замечать. Хотя я-то при чем? Мне из-за него пришлось станцию выключить. Хорошо, что в это время налета не было.

Вообще, когда дежуришь, есть время о многом передумать, вспомнить маму. Как она там, бедная? Наверное, думает о сыночке своем Игоре. И за Одессу идут тяжелые бои. Лишь бы жива была, родная, а писем нет… Что-то экран замутнел. Тру глаза. Резь какая-то. Неудивительно, смениться отказался, пятый час сижу. Гарик – он такой, Га-рика не укачивает…

Мать честная! Вижу цель! Еще… еще… Около двадцати самолетов. Курс… на нас, к заливу. Даю команду Веснину:

– Срочно донесение! Передавай морякам… Начинаю диктовать. Стараюсь и интонацией голоса выразить тревогу. Вот он, мой первый бой! Веснин дублирует по телефону, замечаю, что и тон мой хочет передать, старается. Вдруг запнулся, что-то мямлит, толком понять не могу, почему он данные не диктует, перед кем-то оправдывается?

– Есть… Так точно… Это не я. Красноармеец Гарик… Есть! – Протягивает мне трубку и смотрит ошалело, будто на проводе сам бог. А что бог? Сейчас каждое мгновение на счету. Беру трубку. Говорю бодро, но осторожно:

– Слушаю.

– Это ваши сведения о приближении авиации противника? – Голос в трубке басовитый, строгий, начальственный.

– Так точно!

– Что за бред, как это вы можете ви-идеть бомбардировщики, когда район, который вы указываете, давно уже занят немцами? Вы что, за линией фронта?

– Никак нет, но я ручаюсь!

– Какого черта панику наводите? – заклокотала трубка. – Да я вас…

– За свое донесение полностью несу ответственность. Противник в данный момент находится уже… – Смотрю на экран – мать честная! Близко! Стараюсь как можно спокойнее диктовать цифры.

– Под суд военного трибунала пойдешь! Паникер! – затрещало в телефоне.

Мне не верят. Это вы Гарику не верите? Перехожу на открытый текст:

– Если вы сейчас же не примете меры, то можете опоздать, через две-три минуты немецкие самолеты будут над вашей головой. Они летят бомбить флот! Понимаете, фло-от!

В трубке что-то грохнуло. Обидно! Не то слово, как мне обидно. Но поверил морской начальник или нет?

Цели совсем близко. Вот они вошли в «мертвую зону». Теперь экран бессилен. Мы свое дело сделали. Выходим с Весниным из станции. После затемненной аппаратной солнце бьет в глаза. Мы жмуримся, запрокидываем головы. Бомбардировщики гудят зловеще: «иду-у, иду-у, иду-у!..» Насчитал двадцать два Ю-88, на два, значит, ошибся. А зенитчики?.. Не слышно и колоколов громкого боя с кораблей. Стервятникам только того и надо. Самолеты спокойно сбрасывают бомбы. Я вижу огромные фонтаны воды, вздымающиеся ввысь. С катеров открыли запоздалый пулеметный огонь, слышатся ружейные выстрелы. Злоба и отчаяние душат меня. И слезы хлынули, черти!.. Веснин успокаивает.

– Не поверили! Почему-у?!

Ай да четвертый «Редут»!

Станция Песочная, в тот же день

Капитан Бондаренко вызвал к себе Осинина и Червова и устроил им разнос. Его лицо было землистым, осунувшимся – сказались все же мытарства во вражеском тылу. «Кащей Бессмертный, да и только!» – подумал Осинин, а сам вызывающе ответил:

– Ну, чего вы расшумелись, товарищ капитан! В чем наша-то вина, если ни летчики, ни моряки не верят донесениям «Редутов»? В конце концов, не мы их должны информировать о существовании спецустановок – есть отдел разведки, главный пост, спецслужба. И вы с полковником Соловьевым куда гля…

– Ты это мне брось! – оборвал его Бондаренко и хрястнул кулаком по столу. – А сколько целей операторы прохлопали?! В батальон влились опытные инженеры из НИИ. Чем они занимаются? Кто бойцов учить должен? Я вас спрашиваю…

Осинину крыть было нечем. Пытаясь как-то оправдаться, он, опустив голову, произнес:

– Опыт со временем приходит.

– И я вот так же должен отвечать Соловьеву, когда он рычит каждый день в трубку: «Наведи порядок! Иначе разжалую!» Да вы понимаете, какая обстановка складывается на фронте? Кто будет ждать, пока ваши операторы поднатореют?.. Не смогли научить, сами садитесь за экран! – безапелляционно отрубил комбат.

– А кто будет следить за работой техники, Борис Юрьевич? – заволновался Червов, скромно отмалчивавшийся до этого. И тут же пожалел, потому что Бондаренко напустился теперь на него:

– А вы кандидат наук, такие надежды на вас возлагались. До каких пор ваша установка будет выдавать «ноль иксы»? И вообще, когда вы наконец станете военным человеком? Что за вид у вас: ремень болтается, гимнастерка– как юбка у бабы!..

Червов нахмурился, кашлянул и ответил сухо:

– Вы, Борис Юрьевич, со мной так не разговаривайте. И по поводу «ноль иксов» не мне вам объяснять, сами знаете: имеющиеся на установке трансформаторы, потенциометры, лампы не соответствуют условиям эксплуатации и работают в перенапряженном режиме. Станция включается лишь на восемь – десять часов в сутки, остальное время уходит на ремонт. Люди вымотались, глаз не смыкают… К тому же допотопная синхронизация вращения антенн – мехспособом…

Бондаренко смутился. Потом поднялся из-за стола и нервно прошелся вдоль него. Повернулся к застывшим посреди кабинета инженерам и с отчаянием сказал:

– Но ведь что-то надо делать. Думать! Придумать! Изобрести! Голова от всего вспухла. Как раскаленный чугунок… Ладно, идите, – устало махнул он рукой. Тяжело опустился на стул, обхватил голову.

Инженеры вышли из штаба мрачные, подавленные.

– Мда-а, ну и шумливый же он, – сказал Червов.

– Попробуй не пошуми, когда такая ответственность навалилась на плечи. Тут самый спокойный может сорваться, – заступился Осинин. – Я вот что думаю, Георгий Николаевич, нам надо в батальоне создать радиотехническую мастерскую. Собрать в нее умельцев, головастых парней. Они будут по «точкам» ездить, регламентные работы проводить на технике, чтоб не барахлила. Наиболее способных подключим к изобретательству, лабораторным исследованиям. «Редуты» надо совершенствовать, их возможности далеко не все исчерпаны.

– Идея неплохая, – оживился Червов. – Поддержит ли комбат? Специалистов и так не хватает.

– Поддержит. Уверен. Вот только кого поставить во главе мастерской? Нужен талантливый инженер. Вас не могу предложить, пока токсовский «Редут» не отладим. Если только выбрать из новичков… Подумайте, вы их знаете лучше меня, трудились вместе в институте.

– Хорошо, – с готовностью откликнулся Червов. – Только надо знать, кто зачислен в батальон. Я ведь все время на «точке», новеньких и не видел.

– Пройдите к начштаба, ознакомьтесь со списком. Кстати, сегодня еще два инженера прибыло. Я пока не решил, куда их определить. Нам обещают через неделю прислать с радиозавода два-три «Редута». Поэтому эти инженеры будут пока в резерве. – Осинин глянул на часы: – Ну и ну, времечко бежит… Пойду-ка в приемный центр. Созвонюсь с авиацией и флотом. Все же следует их представителей познакомить с радиоулавливателями.

Они простились. Осинин направился по тропинке к блиндажу, где размещалось хозяйство начальника связи батальона. Червов поднялся по ступенькам к двери штабного барака. Она распахнулась перед ним. На пороге неожиданно выросли его давние знакомые по довоенной работе – Горелов и Купрявичюс.

– Вот так встреча! Какими судьбами? – воскликнул Червов.

– Галилей все устроил, – пошутил Горелов и пояснил: – Помните, когда старик телескоп свой создал, то изрек: «Я направил изыскания к небу…» И представляете, приснился мне сон, будто явился Галилей собственной персоной, но не с телескопом, а с телевизором под мышкой, и произнес знаменитую фразу, только с существенным добавлением: мол, ты-то что медлишь? Пересказываю утром в лаборатории – коллеги мне: «Это вам недвусмысленный намек, пора ваши телеканалы, Эдуард Кириллович, к небу прилаживать». Вот я и помчался по вашему примеру в военкомат…

– Значит, защитить диссертацию не успели? – спросил Червов.

– Еще придет время. Сначала Гансам надаем по шеям, – рубанул рукой Горелов.

– Ну а вам, Альгис, случайно не Ньютон совет дал – отказаться от брони? – улыбнувшись, обратился Червов к Купрявичюсу.

– Нет. Брат надоумил, – серьезно ответил тот.

В НИИ братьев Купрявичюсов знали все. Выходцам из семьи вильнюсского инженера-электрика немало пришлось поколесить по белу свету после восемнадцатого года. В конце концов они осели в Питере. Старший, Ромас, способный физик, был приглашен в электрофизический институт, работал в группе по созданию «Рапида», потом возглавил лабораторию. Младший, Альгис, в то время рабочий завода «Светлана», учился заочно в институте и изобретал новые конструкции радиоламп. Его пригласил в свою лабораторию Червов. А потом случилась непонятная история с магнетроном…

«Да нет, ведь доказал же он свою непричастность к пропавшим чертежам. В партию его приняли перед войной…» – мысленно одернул себя Червов.

Купрявичюс молчание Червова и его испытующий взгляд расценил по-своему. С присущей ему прямотой, выделяя каждое слово, спросил:

– Вы так и считаете меня повинным в деле с чертежами последнего магнетрона?

– Ошибаетесь, Альгис. Следственная комиссия во всем разобралась. Зачем ворошить старое?.. И потом, вы ушли из нашей лаборатории по собственной инициативе. Если помните, я уговаривал вас не делать этого. Купрявичюс смутился:

– Простите, мне показалось… До сих пор не выходит из головы та история… У меня такое чувство, что те бумаги не сожгли по ошибке, как все решили, а как бы и вправду там не были бы замешаны враги!

– Ну вот еще! – воскликнул Горелов. – Глупость говорите. Какие шпионы могут быть при таком режиме? И лаборант сознался, что паяльник забыл выключить. И пепел нашли на месте пожара. Получил он свое за халатность.

– Мухина осудили, верно. А я его на работу рекомендовал. Потому и ушел сам из лаборатории, – вздохнул Купрявичюс.

В это время на крыльцо выскочил Бондаренко.

– Где ваша пилотка, товарищ красноармеец? – строго спросил он у Горелова.

Тот растерянно ощупал голову.

– А вы, – повернулся он уже к Червову, – спокойно относитесь к тому, что солдат одет не по форме?

Червов только теперь заметил, что Горелов – красноармеец, а Купрявичюс всего лишь младший воентехник. Как же так? И тут его осенило:

Товарищ капитан, – обратился Червов к Бондаренко, – они мои товарищи по институту. Прекрасные инженеры. Назначьте их ко мне в помощники. Мы живо установку в порядок приведем. Пожалуйста!

– А не жирно – три инженера на один «Редут»? Впрочем, мне сейчас думать над этим некогда. Осинин с приемного центра позвонил только что – «четверка» на связи! – И комбат, сбежав со ступенек, ринулся по той же тропинке, по которой десять минут назад ушел инженер батальона.

…«Редут-4» сообщал, что из района Пскова курсом на город шли пятьдесят фашистских бомбардировщиков. Бондаренко запросил по связи Соловьева. Когда тот ответил, повторил доклад «четверки». Закончил взволнованно:

– В Ленинграде надо срочно объявлять воздушную тревогу!

– Уже объявили! – пророкотал в трубке голос Соловьева. – И летчиков подняли навстречу. Думаешь, спим мы здесь на главном посту?.. Ну а ошибки быть не может? Что за парень сидит за экраном, надежный?