Текст книги "Ленинград — срочно..."

Автор книги: Валерий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Штатский – директор радиозавода, тоже подлил масла в огонь:

– А как вы, милостивый государь, думаете питать «Редут»? От силовой машины? А где брать бензин? Электричества нет!

– Есть электросеть… – тихо возразил Купрявичюс. – На ириновских торфоразработках.

– Значит, и «Редут» нужно ставить в Ириновке. Свертывайтесь! – приказал полковник. – А по поводу вашей нерасторопности будет особый разговор.

…Колонна медленно потянулась назад, от озера к Ленинграду, мимо Ваганова, в шести километрах от которого приютилась на длинном узком косогоре деревенька Ириновка. На самом холме у околицы в туманной дымке вырисовывались очертания церкви. Купрявичюсу понравилось это место еще тогда, когда они проезжали мимо деревни, направляясь к Ладоге. Теперь же он выпрыгнул из кабины и зашагал по лужам в хвост колонны, к «эмке».

– Что стряслось? – вышел из нее Соловьев.

– Товарищ полковник, вот отличная позиция для «Редута», – показал Купрявичюс на косогор. – В тот сарайчик у церкви загоним установку, антенну – наружу, замаскируем – никто не догадается. И для землянок удобно, прямо в откосе их выроем – получится что-то вроде пещер.

– А где линия электропередачи? – спросил Форштер.

– Если напрямую, то километра два-три будет.

– Не пойдет, – развел руками директор завода. – Место хорошее, а не пойдет. Так вот-с, друг мой. Не сможете вы подсоединиться к электросети, придется новую линию тянуть. А для этого не дни, месяцы потребуются.

– Надо будет, и в дни уложимся, – не сдавался Купрявичюс.

Подошедший Ульчев поддержал инженера:

– Конечно, построим, чего там…

– Действуйте, – махнул рукой Соловьев. – Ты, лейтенант, затаскивай на гребень станцию и приступай к оборудованию позиции. А ты, коль проявил инициативу, – он смерил пристальным взглядом Купрявичюса, – иди в контору торфоразработок. Договоришься там о прокладке линии.

Но когда Купрявичюс приехал в Рахья, где находилось управление, и встретился там с техническим руководителем торфоразработок, то упал духом. Нет, подключиться к линии было можно, только напряжение ее – три тысячи вольт. А это значило, что следует потом еще монтировать понижающую подстанцию.

– Коль такое дело – пособим. Дам я тебе двух спецов. Они хоть и бабы, но электрики высокой квалификации, – попытался успокоить техрук Купрявичюса.

– Да разве нас всего два монтера выручат, тем более женщины?!

– Не скажи, не скажи. Они вкалывают похлеще иного мужика, без нытья…

На прокладку линии электропередачи вышел весь расчет, не считая дежурной смены и часовых. Бойцы валили лес, рыли ямы, ставили столбы, монтеры тут же взбирались на них, вешали крючья, протягивали кабель… Это был чудовищный, адский по тяжести труд войны.

Они протянули «высоковольтку» и установили понижающий трансформатор за двое суток! Зато теперь «Редут-6» «видел» великолепно.

Деревня Манушкино

Наконец-то Николая Калашникова снова включили в боевой расчет. Только не на «четверку», а старшим оператором «Редута-7».

В Манушкино прибыли под вечер. Всеми работами по оборудованию «дозора» руководил инженер батальона Осинин, и Калашников старался быть к нему поближе.

Засветилась на экране полоска электронной развертки. Калашников смотрел на нее, комментируя малейшее изменение зубцов-импульсов отраженного сигнала.

– Товарищ воентехник, смотрите, какая четкая картинка «местников», уж я ее, дорогушу, запомню! Наверное, лучше всего зарисовать, как вы считаете? Тогда ночью разбуди – и тут же воспроизведешь! А вот цель!

– Ну-ка, ну-ка…

– Да вот же, товарищ воентехник, смотрите, – ткнул Калашников в едва заметную, с волосок, полоску. – Видите теперь? Одиночка, от нас отдаляется. Интересно, что за самолет?

Осинин взял отвертку, подкрутил потенциометр настройки, и полоска проступила на экране четко, обозначилась ее вершина.

– Нет, это не бомбардировщик.

– Почему ты так решил?

– Понимаете, товарищ воентехник, у «юнкерса», например, вершина должна быть более пологая… Вот я чудак-человек, кому объясняю? – хохотнул неожиданно Калашников. – Вы ведь сами нам об этом на занятиях рассказывали! А эту отметочку, – он снова показал на экран, – я тоже запомню…

Они работали до полуночи. Утром, чуть свет, Осинина снова удивил Калашников, сидевший на пеньке невдалеке от шалаша-землянки и что-то записывающий в тетрадь.

– Не спится, сержант? – подошел к нему Осинин. – Письмо решил зазнобе написать?

– Никак нет! – вскочил Калашников. Смущенно добавил: – Решил я, товарищ инженер, книгу написать.

– Кни-и-игу?.. – протянул Осинин. – И о чем? Калашников смешно почесал затылок карандашом.

– Понимаете, я спрашиваю себя: много ли есть учебников, наставлений там всяких о «Редутах»?.. Нет ничего. Мы первые их осваиваем, хотя бы вот этот, – кивнул он в сторону установки. – До конца ли мы знаем ее возможности? Наверное, тоже нет. А в книгу я буду записывать все до мелочей. Посмотрите, если есть желание, – он протянул инженеру тетрадь.

Осинин открыл ее. Калашников описывал ту воздушную обстановку, которую наблюдали они при настройке станции. И не только зафиксировал поведение радиопеленгатора в тот или иной момент, но и попытался зарисовать картинку, высвечивающуюся на экране. А Калашников продолжал:

– Когда будет заступать очередная смена, я им покажу, смотрите, мол, братцы, что вы можете увидеть. Не теряйтесь в случае чего. Это тому-то и тому-то соответствует. Правда, с рисунками у меня дело туго идет. Но как только я с Гариком встречусь… – Поправился: – С красноармейцем Микитченко. Он все оформит в лучшем виде.

– Думаю, ты прав. Одобряю твое начинание, – сказал Осинин, возвращая тетрадь. – Золотая получится книга с точки зрения обобщения нашего опыта. Это, брат, ой как нужно!..

Осинин рассказал о Калашникове командиру и комиссару батальона:

– Представляете, какую идею подсказал старший оператор? Нужно на каждом «дозоре» завести такую книгу или, вернее сказать, «Журнал характерных импульсов». В него зарисовывать изображения разверток, описывать обстоятельства того или иного воздушного наблюдения, все реакции «Редутов». Это же будет настольная книга операторов!

– А что, командир, задумка хорошая, – поддержал

Осинина Ермолин.

– Согласен. Но только как же быть с сохранением военной тайны? – спросил Бондаренко. – Ведь есть распоряжение: никаких записей, никаких дневников… Вдруг такой журнал попадет в руки врага?

– А если «Редут» попадет в руки врага?!

– Что за чушь говоришь, Сергей! Такого не будет никогда, – сказал Бондаренко.

– Засекретим журналы, как и другие наши документы, прошнуруем страницы, включим в опись «Редутов», ответственными назначим инженеров установок…

– Убеждать умеешь, – согласился Бондаренко. – Но смотри, Осинин, под твою ответственность, чтобы с точки зрения сохранения тайны все было как надо. Теперь вот еще что. – Бондаренко улыбнулся и торжественно объявил: – Получено разрешение штаба корпуса об организации при «Редуте-5» экспериментальной группы для создания комплексной телевизионной установки, которая будет передавать данные РУС-2 на командный пункт. Техническим руководителем назначается автор проекта – сержант Горелов.

Осинин вскочил.

– Смотри, а он сейчас в пляс пустится, – засмеялся Ермолин.

– Ты особо не радуйся, Сергей, садись, – урезонил инженера комбат. – Определены сроки: три-четыре месяца на эти работы. Если не выполним, спросят в первую очередь с тебя. Ясно?

– Но ведь такие сроки нереальны, – опешил Осинин.

– Приказы не обсуждают, – не терпящим возражения тоном отрезал Бондаренко.

– А как с радиомастерской? – спросил Осинин.

– Будем ее создавать на базе группы Горелова. Радиомастерская должна стать центром всей изобретательской и рационализаторской работы, – устало заключил Бондаренко.

4 октября, Смольный

Вечером в кабинет Жданова вошли Форштер и Соловьев, которые доложили члену Военного совета фронта о том, что его указание о создании сплошного радиопеленгаторного поля для обнаружения воздушных налетов противника выполнено. Установки РУС-2 работают надежно.

– Приятная новость, спасибо. – Андрей Александрович поднялся из-за стола и подошел к большой, во всю стену, карте. – Так где расположены наши «Редуты»?

Соловьев перечислил. Жданов взял записную книжку и сделал пометки.

– Хорошо бы поставить пеленгатор и за Ладогу, к Волхову, и, может, не один, – размышлял он. – Очень важно оберегать нашу единственную коммуникационную артерию, связывающую город со страной. Как, товарищ Форштер, завод не даст нам еще парочку «Редутов»?

– Завод свернул производство и практически полностью уже эвакуировал технику.

– Это плохо. Но кто-то же да остался на заводе? Наверное, и сырье, и детали, и кое-что из оборудования тоже осталось… Я вот о чем попрошу, товарищ Форштер, прежде чем вы отправитесь в Новосибирск, соберите рабочих, которые не уехали, организуйте из них бригаду. Может быть, подключить к ним специалистов из радиобатальона? Надо собрать еще хотя бы одну установку. Разъясните людям… Если ленинградский рабочий за дело возьмется, он обязательно доведет его до конца!

– Хорошо, товарищ Жданов, считайте, что я выполнил ваше поручение, – взволнованно заверил Форштер…

…Если вам, читатель, доведется побывать в Ленинграде в Музее истории Ленинградского военного округа, то обязательно обратите внимание на рукописный фолиант в бархатной обложке, на которой укреплены резные деревянные буквы – «Золотая книга». Да, это та самая, что написана первыми локаторщиками. Полистайте ее и вы почувствуете не только насколько она уникальна по содержанию, но и «услышите голоса» мужественных защитников Ленинграда, ощутите терпкий вкус того далекого времени. Дрогнет сердце, ведь это начало нашей радиолокации.

Из «Золотой книги»:

«Сила плюс искусство – вот что решает исход вооруженной борьбы. Нашей силой в борьбе с врагом является передовая техника – «Редуты», а искусством – многочисленные приемы применения этой техники… Было бы неправильно считать, что из «Редутов» нельзя выжать больше отведенной ему максимальной дальности обнаружения в 120 километров…

Творческая мысль инженеров, старших операторов, их постоянное стремление возможно дальше обнаружить противника привели в ряде случаев к засечке целей на расстоянии 220–230 км».

Глава VII

Лобастов: – Здравствуйте, Дмитрий Васильевич! Очень рад, что предоставилась возможность переговорить.

Соловьев: – Приветствую, Михаил Михалыч! Обрадован такой встречей на расстоянии в не меньшей мере. Что нового? Как Москва?

Лобастов: – Стоит столица незыблемо!.. Но об этом после, если останется время. Сейчас о главном. Как мы поняли из последнего донесения, установки РУС-2 значительно улучшили свою работу и стали на вашем фронте единственным надежным средством воздушного наблюдения.

Соловьев: – Так точно, товарищ генерал. Начиная с октября внезапных налетов авиации противника на город не было.

Лобастов: – Похвально. А как обстоит дело с соблюдением режима?

Соловьев: – Засекреченность полная. Усилили охрану «дозоров». Чего-либо подозрительного не наблюдалось.

Лобастов: – Все равно, Дмитрий Васильевич, бдительность должна быть на первом плане. Наши товарищи из контрразведки проинформировали нас, что противник подозревает о наличии у нас радиоулавливателей, и о том, что мы отводим им важную роль в обороне Ленинграда. Гитлер издал приказ, в котором сулит летчикам «люфтваффе» за каждый обнаруженный и уничтоженный радиопеленгатор железный крест.

Соловьев: – Учтем, Михаил Михалыч. Будет им крест, березовый. Хотя мы ощущаем их наглость. Часа два назад они сбросили листовки с угрозой: «Сегодня будем вас бомбить, а завтра хоронить!» Намерены испортить празднование двадцать четвертой годовщины Октября.

Лобастов: – Надеюсь, отдали распоряжение расчетам «Редутов» глядеть в оба?

Соловьев: – Так точно.

Лобастов: – Тогда желаю удачи. С праздником! О Москве скажу: вечером слушайте радио и завтра утром.

Соловьев: – Неужели будет парад?

Лобастов: – Все. До свидания!

7 ноября Ленинград не бомбили

Токсово, «Редут-1»

Надо отдать должное военинженеру Червову: установку довел до ума. Хотя единственным прибором для регулировки «Редута» ему служила обычная неоновая лампочка, по свечению которой определялась мощность излучения. В руках Георгия Николаевича эта эбонитовая «палочка-выручалочка» творила чудеса. На двести километров за линию фронта стал «видеть» «Редут»!

Между тем Червов нервничал из-за того, что никак не успевает заменить масштабную ленту на экране осциллографа что-нибудь километров на сто пятьдесят. Тогда старшим операторам было бы легче распознавать дальние цели.

Ругал он себя часто. Даже тогда, когда дела складывались удачно, он вздыхал и высказывался примерно так: «Эх, еще лучше можно сработать, но пока не додумал. Видно, мозги сохнут с голодухи…»

Начальник «Редута» лейтенант Юрьев, временно назначенный к Червову на стажировку, на эти «охи» инженера в сердцах восклицал: «Что вы так огорчаетесь, Георгий Николаевич! Радоваться надо: вы такого наворотили, та-ко-го!»…

Однако сейчас Червова волновало другое: немцы начали мудрить. Он отложил свою масштабную ленту и засел в домике дежурной смены вместе с операторами, не сводя глаз с осциллографического отметчика.

Октябрь их научил: стервятники летают ночью, а днем – только в пасмурную погоду, при большой облачности. Группы небольшие – два – четыре бомбардировщика, а то и вовсе одиночки. Следить за такими целями нетрудно, если нет «зоны провала». Червов вычертил маршруты ночных налетов и заставил бойцов вызубрить схемы назубок: пошли со стороны Витино, значит, дальше они полетят на Ропшу, через Финский залив и на город; двинулись от Сиверской – потом направятся на Красногвардейск, через Среднюю Рогатку и на Ленинград; ну а если выходят от Тосно, то жди их над Колпином, вдоль Невы будут заходить к самому центру города… Только дудки, чопорный педантизм фашистских стратегов рушил их же собственные черные замыслы. «Редут» ни разу не сплоховал, и летчики с зенитчиками отгоняли «ворон».

Но вот старший оператор обратил внимание на то, что большая группа самолетов взлетела с дальнего аэродрома и пошла от Нарвы. И вдруг, когда приблизилась к Сиверской, – телефонист уже было начал передавать донесения на главный пост, – исчезла! Больше не появлялась, как в воду канула. В чем дело? Неужели появилась новая «мертвая зона»?

– Может, вы ошиблись? – допытывался Червов у старшего оператора дежурной смены.

– Никак нет, товарищ военинженер, была группа, а над Сиверской пропала, – уверенно ответил тот.

«Неужели самолеты сели на аэродром? – терялся в догадках Червов. – Но в Сиверской базируются фашистские истребители, а боец утверждает, что вершина импульсов была пологая, значит, это бомбардировщики. Надо проверить».

Через некоторое время уже другой старший оператор доложил:

– Вижу группу, примерно самолетов двадцать, бомбардировщики, взлетели с Дно!

– Пожалуйста, повнимательней, – попросил его Червов и отдал распоряжение телефонисту: – Дублируйте донесение на главный пост!

Пошли цифры, цифры, началась обычная работа, а Червов пристально наблюдал за экраном. Вот самолеты подошли к Сиверской. Что это? Количество импульсов уменьшилось! Осталось только два самолета, ошибки быть не может – изображение четкое. Они заходят на Ленинград уже знакомым маршрутом. А где же остальные бомбардировщики?!

– Этих двух проведите до конца! – взволнованно приказал Червов.

Самолеты подошли к городу и сравнялись с импульсами от «местных предметов».

– Следите, следите, они сейчас должны опять появиться…

– Если не собьют наши, – процедил красноармеец, сидевший у экрана. – О! Вырыл, гад, себе могилку!

– Молодцы зенитчики, четко сработали, – тоже обрадовался инженер, увидев, что только один импульс вновь появился на экране. (Потом они узнали, что это не зенитчики сбили бомбардировщик, а летчик Севастьянов впервые над ночным Ленинградом протаранил врага.) Второй бомбардировщик ушел обратным курсом. Подойдя к Сиверской, он пропал.

– Совершил посадку. – Червов совсем разволновался. – А почему же те остальные бомбардировщики отказались от налета на город?.. Пожалели? Добренькими стали? Враки! Да, да, товарищи дорогие, враки все это! Они обязательно полетят на Ленинград. Собирают армаду. Сиверская для них – промежуточный аэродром. Соедините меня с главным постом! – попросил телефониста. – Наблюдений не прекращать!

Червов доложил о своих предположениях оперативному дежурному на КП корпуса. Вскоре инженер сообщил еще об одной группе немецких бомбардировщиков, взлетевших с Луги, которые произвели посадку, но только теперь не в Сиверской, а на аэродроме в Гатчине.

Смольный

В штабе обороны города о донесениях «Редута-1» пока еще знали только два человека – полковник Соловьев и начальник разведывательного отдела фронта комбриг Евстигнеев, которого начальник службы ВНОС успел проинформировать. Но доложить об этом начальству они не успели. После короткого собрания партийного и советского актива в честь 7 Ноября Жданов пригласил к себе представителей командования фронта. На повестке дня стоял один вопрос: как предотвратить бомбардировки Ленинграда?

– Учтите, предполагаемый налет – не обычная акция, – начал совещание Жданов. – Нам нельзя позволить, чтобы в годовщину Великого Октября фашисты бомбили город. А они намереваются учинить такой разбой, какого свет не видывал. Что будем делать, товарищи?.. Видимо, нашей авиации что-то надо предпринять.

– У меня в полках на исходе горючее, товарищ Жданов. Если я и отряжу на патрулирование эскадрилью, она не сможет быть долго в воздухе, – сказал командующий авиацией генерал Новиков.

– Да, лед еще не сковал Ладогу. Зато ледяной шуги столько, что озеро уже не судоходно, – огорченно вздохнул Андрей Александрович. – В Новой Ладоге скопилось и продовольствие, и горючее, а как доставить?..

– Товарищ Жданов, разрешите доложить, – поднялся полковник Соловьев. – Буквально перед тем как идти сюда, я узнал – мне сообщили, что спецустановки обнаружили сосредоточение больших групп бомбардировщиков противника на аэродромах в Сиверской и Гатчине. Можно попробовать нанести упреждающий удар авиацией.

– Что значит «попробовать», полковник?! – вскочил Новиков. – Я же говорю, что у меня бензина едва на один полковой вылет хватит. А вдруг там нет никаких бомбардировщиков, а полетят они с другой стороны, – что тогда прикажете делать?! И как ваши наблюдатели могли все так точно определить?

– Подождите, товарищ Новиков, не горячитесь. Нужно разобраться, – остановил генерала командующий фронтом Хозин. – Товарищ полковник, кому вы еще докладывали об этом?

– Успел сказать только комбригу Евстигнееву, – ответил Соловьев.

– И какое мнение начальника разведотдела?

– Проверять надо…

– Сколько времени вам для этого нужно?

– Часов шесть, может, больше. Как повезет разведчикам…

– Нет, это много. Нам медлить никак нельзя, – прервал их Жданов, который поднялся из-за стола и взволнованно начал прохаживаться по кабинету. Неожиданно звонким голосом он спросил Соловьева – Ну, а верить-то вашим пеленгаторщикам можно? Вы уверены в том, что они не ошибаются?!

– Уверен, товарищ Жданов!

– Вы можете соединиться непосредственно с установкой и еще раз спросить того, кто это обнаружил, – убежден ли он в своей информации? – спросил Андрей Александрович.

– Отсюда? – переспросил Соловьев.

– Да откуда угодно, только чтобы быстро…

– Тогда разрешите! – Соловьев направился к телефонам, стоявшим на маленьком столике. Подошел к ним и Жданов, поднял одну из трубок:

– Сейчас соедините полковника Соловьева, он скажет с кем, – и подал трубку начальнику службы ВНОС.

Соловьев, связавшись с оперативным дежурным, вызвал первый «Редут». Червова в этот момент в аппаратной не оказалось.

На связь вышел дежурный старший оператор установки.

– Товарищ красноармеец, доложите, что там у вас за сведения о скоплении авиации противника на ближних аэродромах?.. Кто интересуется? – Соловьев усмехнулся и посмотрел на Андрея Александровича. Тот согласно кивнул, и полковник, выделяя каждое слово, проговорил – Лично товарищ Жданов интересуется… Да, да…

Прикрыв ладонью микрофон и слушая доклад, Соловьев начал пересказывать присутствующим, как были обнаружены «Редутом» аэродромы.

Жданов не выдержал:

– Спросите еще раз, сам он твердо уверен или это только предположения?

Соловьев через несколько секунд ответил:

– Уверен, товарищ Жданов. Говорит, что и инженер Червов тоже уверен. А он ошибиться не может.

– М-да… Ну что, товарищи, давайте подумаем… Можно ли рискнуть, атаковать вражеские аэродромы?..

…Через три часа в воздух поднялся 125-й бомбардировочный полк майора Сандалова. Бомбовый удар, который нанесли наши летчики в Сиверской и Гатчине, оказался неожиданным и сокрушительным. Было сожжено на земле 66 фашистских самолетов…

7 Ноября Ленинград не бомбили.

А вскоре войскам фронта был объявлен приказ, подписанный Хозиным и Ждановым, о первом награждении советских локаторщиков за боевое применение новой техники. Инженер Червов получил Красную Звезду. Дежурные операторы «Редута-1» – медали «За боевые заслуги»… С этого момента авторитет ленинградских разведчиков неба стал незыблемым.

Нужен рыбий жир

Лесное, штаб радиобатальона

Сейчас, по прошествии стольких мирных лет после описываемых событий, нам трудно представить, что перенесли ленинградцы во время блокады.

От голода и дистрофии до неузнаваемости преображался облик солдат. На глазах менялся их характер, резче проявлялись те черты, о которых многие и не догадывались. Чем же они питались, как выжили?

Вот отрывки из документов той поры. Возьмем только один день – 13 ноября. Почему? С этого числа в городе была установлена самая мизерная продовольственная норма: выдавалась «пайка» слипшейся чернухи весом в 125–250 граммов, в зависимости от того, кому она предназначалась – солдату на передовой или тем, кто находился в «тылу», рабочему у станка, бойцу или ребенку…

Из дневника старшины штабной команды радистов Михаила Гаркуши:

«После того как немцы захватили Тихвин и перерезали последнюю железную дорогу, совсем стало худо. В городе ни хлеба, ни дров, ни света, ни воды… Артиллерийские обстрелы и налеты авиации длятся почти круглые сутки. Чувствую, что совершенно выбиваюсь из сил. Боже мой, доживу ли я до того времени, когда наемся хлеба. Ложусь спать. Поднимусь ли завтра?..

Мишу К. судили за 7 буханок хлеба, украденных у него из автомашины по пути от хлебозавода. Конечно, действовала какая-то шкура. Но как он, такой опытный хозяйственник, мог проглядеть! Жалко, хороший парень. Комбат и комиссар не стали заступаться, может, души в этом голоде черствеют. А может, они не имеют права прощать такую оплошность… Блокада жестока, и осилит ее стальная твердость… Жизнь Мишки решена. Он плачет…»

А в журнале боевых действий 2-го корпуса ПВО такие строки:

«С 18.00 13.11.41 до 18.00 14.11.41 на дежурстве оперативная группа № 2 майора Метелева…

В 18.47 спецустановка № 1 (Токсово) предупредила о крупном налете авиации противника на город. Цели были обнаружены на расстоянии 110 км.

В 10.05 дежурной сменой установки № 4 (Волково кладбище) был предупрежден налет за 80 км от города. В налете участвовало 20 бомбардировщиков противника…

Благодаря достаточному упреждению налеты были неэффективными… В общей сложности установками РУС-2 было обнаружено 58 самолетов противника…»

И это несмотря на голод. Обеспокоенные Бондаренко и Ермолин срочно вызвали военврача Казакову: у старших операторов «Редутов» ухудшилось зрение. Некоторые из них ослепли полностью.

– Необходимы витамины. Мы уже готовим в медпункте хвойный экстракт. Было бы хорошо, если бы хозвзвод занялся бы заготовкой сосновой хвои. У меня только два санитара да военфельдшер. – Нина, не спрашивая разрешения, тяжело опустилась на стул, устало провела ладонью по опухшему лицу и сказала с горечью – Но тем, кто теряет зрение, хвойная настойка вряд ли поможет. Нужен рыбий жир…

– Что-о?.. Какой еще рыбий жир? – усмехнулся Ермолин. – Да легче иголку в стоге сена найти!

Нина пожала плечами и бесстрастно сказала:

– Другого лекарства предложить не могу.

– А может, все-таки что-нибудь придумаете, Нина Владимировна? – расстроенно попросил Бондаренко. – Может быть, хлеба по две нормы выдавать…

– Это тем, кто еще не начал слепнуть. А заболевшим нужен рыбий жир.

– Та-ак. Где ж его достать? – Бондаренко с усилием потер указательным пальцем висок, а левой рукой придвинул к себе портрет сына, установленный на столе в специальной рамке-подставке. Все в штабе знали, как любит своего сына комбат, как тяжело переживает разлуку с семьей после ее эвакуации. Еще заметили, что когда «бате» нужно принять серьезное решение или найти выход из трудного положения, он всегда вглядывается в фотографию вихрастого улыбающегося мальчика.

Вдруг капитан воскликнул:

– Кажется, нашел!.. А ведь точно! – Он вскочил, подбежал к двери, пнул ее ногой. Выйдя в коридор, приказал

дежурному:

– Машину мне, срочно! – Обернувшись, сказал застывшим в недоумении Ермолину и Казаковой: – Я сейчас… одна нога здесь – другая там… Может, и привезу рыбий жир. Ждите…

В кабину фыркающего грузовика Бондаренко забрался по-стариковски, еле переведя дух.

– Давай-ка жми на мою квартиру… Улица Труда, десять, – приказал он шоферу, не обращая внимания на то, как побелело довольно упитанное лицо бойца.

Они ехали по городу медленно из-за притушенных фонарей, из-за попадающихся на дороге груд битого кирпича, обрушившихся с домов балконов, чугунных решеток, кусков кровельного железа, над которыми тихо парили снежные хлопья. Словно мотыльки, они липли к ветровому стеклу машины. Глядя на мельтешащие автомобильные дворники, комбат вспомнил о механическом фонарике, непроизвольно проверил, лежит ли тот в боковом кармане шинели. Шофер от его резкого движения вздрогнул непроизвольно, отчего машина вильнула.

– Ты спишь, что ли? – рассердился комбат.

– Никак нет, товарищ комбат, померещилось што-то.

– Повнимательней, повнимательней, Заманский, не по луговине едем, – устало пробормотал Бондаренко, прикрыв веки. Интересно, цела ли двухлитровая бутыль с рыбьим жиром, которую он однажды принес, когда заболел сын?.. Жена подняла Бондаренко на смех, разве жиром можно вылечить ангину? Бутыль эту она запрятала, но куда?..

– Приихалы, товарищ капитан…

– Пойдем со мной, Заманский, будешь светить фонарем.

– А як же машина, товарищ капитан, не можно ее бросать.

– Что с ней сделается?

– Да мало ли туточки отчаянных голов шныряет, топлива нема, сольют бензин…

– Ладно, машина так машина, сиди, дрыхни, – пробурчал Бондаренко и, кряхтя, вылез из кабины.

Он вошел в подъезд вымершего дома, в гнетущей тишине которого вжиканье его фонарика напоминало беспомощного жучка, залетевшего в западню и не ведающего, как из нее выбраться.

Бондаренко вспомнил, что у него нет ключа от квартиры. «Может, у дворника есть? Славная девчушка. Она приехала сюда из деревни к родственникам накануне войны. Песни любила вечерами петь, – машинально подумал он, спускаясь обратно на первый этаж. – Кажется, здесь…»

На стук никто не ответил. Он тронул дверь, которая чуть приоткрылась. Жужжа «динамкой», вошел в комнату и вдруг услышал слабый голос: «Кто там?» Направив в ту сторону вспыхивающий и тут же тускнеющий луч света, он увидел в углу на койке закутанного в тряпье человека. Подошел поближе:

– Мне дворник нужен, бабушка. Я капитан Бондаренко, жильцом здесь был. Хочу в квартиру войти, а ключа нет.

– Признала я вас, сами, значит, заявились, – прошептала женщина с иссушенным лицом, впалыми глазами и всклокоченными волосами. – А вы меня не признали… Связка здесь, – скосила она глаза. – Вы простите, стулья я ваши стопила. Хотела и шкаф, да сил нет…

Бондаренко невольно посмотрел на давно остывшую «буржуйку» с белесым налетом инея, засунул руку под голову дворничихи, вытащил связку ключей и с горечью подумал: «А стоит ли туда подниматься? Если мебель пошла на дрова, то уж что-то съедобное вряд ли уцелело… Как же может измениться человек: была молодуха – кровь с молоком, а теперь тощенькая, одни косточки. И помочь я ей не в состоянии».

Он вышел на улицу, позвал Заманского. Тот было снова попытался отговориться, но комбат прикрикнул, и боец, понурившись, нехотя поплелся за капитаном. Войдя в свою опустошенную квартиру, в разбитые окна которой дул морозный ветер, Бондаренко сказал шоферу:

– Давай-ка наберем дровишек. – И пояснил: – Надо печку внизу затопить, женщина замерзает.

Заманский, как показалось Бондаренко, обрадовался поручению, энергично бросился отрывать крышку небольшой тумбочки. Расправившись с ней, подскочил к книжному шкафу, в котором сиротливо лежали две небольшие книжицы. «А ведь забит был!»– подумал Бондаренко и отметил, что ему совсем не жалко книг, что смотрит на все равнодушно. И двинулся к перевернутой этажерке, прижимавшей этюдник жены. Хотел было вытащить его, но ему помешал Заманский. Подлетев к этажерке с другой стороны, он хрястнул со всего маху по ней ногой:

– Счас поломаю и эту на дрова, товарищ капитан.

– Да погоди ты, дай этюдник высвободить…

– А он только чадить будэ.

– Я его с собой заберу, рисунки там… Подсвечивая одной рукой фонариком, Бондаренко другой потянул этюдник, и вдруг обнажилась в развороченном полу зияющая дыра.

– Ничего не понимаю… Неужели тайник?!

Бондаренко сунул в отверстие руку и вытащил небольшой, но увесистый куль. Он протянул его Заманскому, мол, подержи, но тот отпрянул, будто испугавшись чего-то. Комбат усмехнулся:

– Однако и трусоват ты, правду люди говорят. Не бойтесь, это не мина, – перешел он на официальный тон. – Светите тогда фонарем.

Содержимое свертка заставило вздрогнуть и Бондаренко: в темно-зеленой солдатской фляжке оказался рыбий жир, видно, часть того, слитого из бутыли; тут же были засушенные куски хлеба и… часы-хронометр. Капитану стало понятно, что человек, хозяйничавший в его квартире, служил в радиобатальоне.

– Кто же?! Неужели Юрьев или Ульчев? Может, оба?! У них же пропали такие часы! – не сдержавшись, хрипло воскликнул Бондаренко.

– Не могу знать, товарищ капитан, – промямлил Заманский.

– Ничего, узнаю, – заскрипел зубами Бондаренко. – Ну-ка, отдай фонарь, собери дрова и – за мной!

Но дворничиха, которую хотел расспросить Бондаренко, уже не дышала…

Басков переулок

На другой день сменилось командование 2-го корпуса ПВО. Военный совет Ленфронта назначил командиром корпуса-генерал-майора береговой службы Зашихина, военным комиссаром – полкового комиссара Иконникова, начальником штаба – подполковника Рожкова.

После представления новому руководству Бондаренко направился в отдел разведки. Там было довольно оживленно: офицеры обсуждали предпринятую накануне фашистами ночную бомбежку Москвы. Бондаренко услышал фразу, заставившую сжаться сердце: «Одна фугаска разорвалась на территории Кремля…» И хотя тут же последовало успокоительное: «К счастью, жертв и разрушений нет, только воронка…» – боль не проходила.