Текст книги "Ленинград — срочно..."

Автор книги: Валерий Волошин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

Глава I

Из материалов по истории службы ВНОС Ленинградского военного округа:

«…Утром 22 июня 1941 года первые боевые донесения о нарушении воздушных границ на северо-западе немецкими и финскими самолетами передали станции «Ревень»… Отличился старший радист заместитель политрука Шутилов, который передал 64 боевых донесения о налетах вражеской авиации на подступы к городу…»

Осинин

Ленинград, первый день войны

Инженер отдельного радиобатальона воентехник первого ранга Осинин к шестнадцати часам подъезжал на комбатовской «эмке» к Басковому переулку, где находился штаб корпуса ПВО. Его вызвал полковник Соловьев, и настроение Сергея было совсем никудышным: встреча с начальником службы ВНОС не сулила ничего хорошего.

Последний год учебы в академии пролетел в трудах праведных. Он корпел над дипломным проектом, в котором его руководитель видел основу для диссертации. Перед самым выпуском Сергей во второй раз встретился с полковником Соловьевым в кабинете начальника академии. И горько пожалел о «знакомстве» с ним в Москве. Лишь только Осинин вошел, как Соловьев громогласно объявил:

– О-о! Это мой старый знакомый. Он-то как раз и необходим нашему округу. Прошу направить его для дальнейшего прохождения службы к нам…

– Вообще-то слушатель Осинин планируется в адъюнктуру. Он ведь отличник. Но… давайте подумаем, – сказал начальник академии…

И распределили Сергея во вновь формируемый, засекреченный радиобатальон, инженером. Но больше всего его расстроило то обстоятельство, что командиром батальона был назначен капитан Бондаренко. Такие вот они, непредсказуемые превратности судьбы! Хотя Борис, вроде бы искренне радуясь, дружески пожал ему руку при встрече и сказал, улыбаясь:

«Значит, опять вместе… Ну, брат, лучше не придумаешь!»– Однако стычка с Бондаренко произошла сразу же по прибытии в Песочную, небольшую станцию в пригороде Ленинграда, где разворачивался батальон.

Их встретил военком и старший лейтенант, начальник штаба. Наконец-то, дождавшись командира и инженера, перебивая друг друга, они стали докладывать. Но Бондаренко неожиданно резко отчеканил:

– Все нам известно, в штабе корпуса не зря полдня торчали. Товарищ старший лейтенант, в каком состоянии восемь установок «Ревень», полученных батальоном? Небось мокнут под открытым небом?

Начштаба растерялся, недоуменно поглядел на комбата и военком. И тогда Осинин вмешался:

– Мы же знаем, Борис Юрьевич, что четыре установки используются как учебные. Остальные должны находиться на складе. Не так ли? – ободряюще обратился он к начштаба.

– Так точно… Нужно учить прибывающий личный состав, поэтому пришлось снять с консервации часть станций. Но они в укрытиях, как положено, под охраной…

А Бондаренко опять не дослушал и перебил старшего лейтенанта:

– Достаточно. Я потом лично все проверю. А сейчас постройте батальон.

И, только оставшись вдвоем с Осининым, подчеркнуто официально отчитал его:

– Видно, урок, полученный в Москве, не пошел вам на пользу, Сергей Алексеевич. Какого лешего суете нос, когда командир разговаривает?! – вдруг вскипел Бондаренко.

Осинин покраснел, ответил тихо, но с достоинством:

– Ясно. Учту. Только вас, товарищ капитан, впредь попрошу выбирать выражения…

С тех пор их отношения стали натянутыми. Как будто и не учились они вместе в академии, не жили в маленькой московской комнатушке на Садовом и не коротали вечеров за чашкой чая, поверяя друг другу самое сокровенное…

«И зачем Соловьев меня вызвал, Москву, что ли, решил вспомнить? – обеспокоенно подумал Осинин и вдруг мысленно себя одернул: – Да о чем это я? До мелочей ли сейчас? Ведь война!.. Нет, ясно, что-то срочное и важное. А ерунда всякая в голову лезет – видно, нервы… Все же немало покрутились на границе в последнее время, когда разворачивали «Ревени». Торопились, как чувствовали…» Начальника службы ВНОС в его кабинете не оказалось, и Осинин, потоптавшись, направился в отдел разведки, подумав, что полковник, возможно, находится там. По коридору штаба сновали офицеры, хлопали двери. В отделе разведки трезвонили телефонные аппараты, оперативники кого-то вызывали, что-то уточняли, делая пометки на карте, выбегали из кабинета, а возвращаясь, снова хватались за трубки и требовали какую-то «Фанеру», «Непоседу» или совсем уж нечто несуразное: «Африку»! Срочно «Африку»!.. «Ну и позывные, нарочно не придумаешь», – усмехнулся Сергей. Чтобы не мешать, он двинулся к выходу и в дверях столкнулся с полковником. От неожиданности остановился.

– Не путайся под ногами… Приехал – жди! – Соловьев легонько, словно пушинку, отодвинул Сергея в сторону и гаркнул: – Быстро сведения по Карельскому направлению для доклада начштаба!

Подбежал офицер с картой, которую полковник от нетерпения чуть ли не вырвал у него из рук. Не взглянув больше в сторону Осинина, Соловьев стремительно вышел. Но вскоре снова появился и подозвал его к себе.

– Значит, так, рассусоливать мне с тобой, товарищ воентехник первого ранга, некогда. Обстановка… – он махнул огорченно рукой. – Хотел было побеседовать обстоятельно, потому и вызвал. Но теперь не до разговоров. – Полковник оценивающе окинул взглядом Осинина и одобрительно-шутливо пробасил: – А ты малец, да удалец! «Ревени» к сроку подготовил. Идут от них донесения! И Бондаренко тебя хвалит…

У Осинина невольно вырвалось:

– Как – и Бондаренко?!

– Да, комбат тобой доволен. Так держать!.. А теперь слушай задачу, – посуровел Соловьев. – Батальону передается станция дальнего обнаружения типа «Редут». Я уже сообщил Бондаренко. Установка стационарная – это экспериментальный полигонный макет физико-технического института, сейчас она находится в Токсово. Необходимо срочно подготовить боевой расчет, принять станцию и начать работу… Кодированные донесения будете сообщать по телефону. Для дублирования связи развернешь радиостанцию. Но пользуйтесь ею лишь в крайних случаях: при обрыве линии, и то во время налета. Сам понимаешь, это для того, чтобы исключить возможность радиоперехвата.

Кодовое наименование установки – «Редут-1». Работай в Токсово до тех пор, пока не пришлю инженера. Ясно?

– Так точно, товарищ полковник!

– Да… Инженера мы уже нашли. Ученый, кандидат наук. Может, слышал о Червове? Нет? Ученик Бонч-Бруевича, заведовал лабораторией, магнетроны изобретал. Доброволец! Призываем его в качестве военинженера третьего ранга. Так что тебе ждать недолго… Вопросы есть?

Осинин заколебался на мгновение, но все же решился и спросил:

– А что, товарищ полковник, «Редут-1» есть, значит, должны быть и другие «Редуты»: второй, третий…

Соловьев нахмурился, недовольно буркнул:

– Задал бы вопрос полегче. – И, видно вспомнив те, прошлогодние испытания в Москве, напустился на Сергея: – Сам ведь руку тоже приложил: забыл, как со своими идеями перед начальством распинался?! А теперь радиозавод с выполнением заказа тянет. Конструкторы все чего-то дорабатывают.

Осинин опустил голову. Чтобы как-то смягчить полковника и оправдаться, глухо предложил:

– А может, попросить пока «Редуты», которые мы тогда опробовали? Из Баку при мне еще одну установку привезли на полигон в Москву. Правда, потрепали ее изрядно. Вдруг они там еще стоят, зачехленные, без дела? – с надеждой посмотрел Сергей на Соловьева.

– Так они и ждут тебя, – усмехнулся тот. – Хотя… чем черт не шутит. Позвоню-ка в Москву Лобастову!

…Осинин возвращался в Песочную, а мыслями он уже был в Токсово. «Где взять в боевой расчет старших операторов? В батальоне по пальцам можно пересчитать тех, кто знаком с «Редутом». Но и они отправлены на усиление расчетов РУС-1. Не хватает специалистов. А готовить их должен в первую очередь я – как инженер батальона…»

Вспомнив о комбате, Осинин почувствовал себя виноватым: «Поспешил вот осудить человека, не разобрался. В сущности, Борис неплохой мужик. За дело болеет. Всей душой. А уж организаторские способности – будь здоров! Попробуй запустить такую махину…»

Небо серело, закутывалось в грязно-белесый войлок. От Ленинграда фронт находился далеко, и Осинин не догадывался, что уже в эту ночь ленинградцы впервые услышат ставшие потом такими привычными слова: «Воздушная тревога!.. Воздушная тревога!..» Она будет длиться сорок одну минуту, а в районе Песочной рухнет, объятый пламенем, первый сбитый вражеский стервятник, пытавшийся прорваться к Ленинграду. Это и было первое боевое крещение бойцов ПВО.

Старший оператор Микитченко

Станция Песочная

Меня родители нарекли Игорем. Но сколько ни талдычу об этом во взводе, все обращаются ко мне не иначе как Гарик. А мне уже девятнадцать!

Ох уж эта белая ночь! Чудная она – ни тебе луны, ни звезд. То ли дело в родной Одессе! Тьма-тьмущая, а звезды по всему распахнутому небосводу… А как же теперь мама?! Что будет с ней? По радио передавали – Одессу бомбили!

Эх, на фронт бы… Ну какой толк сидеть в этой гнилой яме и пялиться на небо. Еще слушать надо: летит – не летит… Только вряд ли сюда фашист долетит – фронт-то вон аж где. Да, незавидная роль, ну какой из меня наблюдатель-«слухач»! Зря, что ли, «Редут» осваивал?..

Конечно, Коле Калашникову и тем парням, что с «Ревенями» уехали, больше повезло. Мне бы такую жизнь. Уже, видно, воюют… Да-а!.. От Калашникова и пошло – Гар-ри-ик… Чушь какая! Игорь я.

Тогда, в Баку, мы, остриженные наголо, после баньки впервые надели военную форму. Николай оглядел меня с ног до головы и расхохотался:

– Ты, паря, случаем не из цирка, не в коверных ходил?

– На себя лучше погляди, – говорю, – обмундирование торчком, уши как лопухи.

– Ну ты, говорун, – двинулся вперед Калашников с таким видом, что мне сразу вспомнился его однофамилец из известного лермонтовского сочинения… Правда, этот Калашников долговязый и белобрысый, родом из воронежской Бутурлиновки, но ручищи и у него были не дай боже! Сердце защемило. Калашников и говорит:

– Пошли-ка, паря, к турнику. – А через минуту, подхватив меня под мышки, легонько оторвал от земли. – Хватайся!

Делать нечего. Схватился. Повис. Подтянуться не могу. Спрыгнул.

– Нет, в цирк бы тебя не взяли, – серьезно сказал Николай. – Слабоват. Как кличут-то?

– Игорем…

– В общем, так, Гар-ри-ик, будем теперь заниматься, мозоли на ручонках растить.

Так и прилипло – Гарик да Гарик… А может, подойти завтра к воентехнику первого ранга Осинину, попроситься, чтобы и меня отправили на «Ревень». Чем я хуже других?! Чего торчать в этом окопе – тут еще, чего доброго, комарье сожрет. Зудят, зудят… Но комаров вроде нет. Что же зудит, душу наизнанку выворачивает! А вдруг это…

Спешно накручиваю ручку телефона, надо сообщить дежурному по штабу. Пусть на всякий случай зенитчиков предупредит. Они поблизости расположились, за рощицей.

– Товарищ лейтенант, наблюдатель Микитченко докладывает! – кричу в трубку. – Кажется, летит!..

– Хорошо. Мы уже знаем… – в трубке щелкнуло. Удивляюсь: кто же опередил? Ах да, «Ревени» ведь тоже не дремлют… А я, старший оператор, все зачеты по установке сдал на «пять» – и сижу тут как шут гороховый.

Выскакиваю из ямы, ну ее к ляду. Отчетливо слышу гул, натужный, тревожный. Забухали зенитки, всполохи разрывов вспороли небо.

Стою как вкопанный. Где же он?.. Зловещий гул нарастает, и вдруг из-за верхушек сосен выплыл самолет-громадина. Черные кресты на крыльях и фюзеляже приковывают взгляд. Бомбардировщик явно теряет высоту, за ним тянется черный шлейф.

– Подбили! По-од-би-и-или! – ору не своим голосом. Он проходит надо мной на высоте метров двухсот. И тут сердце сжалось, я ахнул: от брюха самолета отделилась бомба, увеличиваясь в размере, она с чудовищной быстротой падает прямо на меня!

Цепенею от страха, завороженно смотрю на бомбу. Ноги ватные. «Неужели это конец?! – проносится в голове. – Так глупо погибнуть! И повоевать не пришлось!..»

Бомбу по инерции относит чуть в сторону. Она ударяется о крышу заброшенного сарая и, срикошетив, отлетает еще дальше, к вещевому складу. Взрыв оглушительной силы сотрясает землю. Крутая волна горячего воздуха шибает в лицо. Уши будто заткнули ватой. Кто-то глухо кричит. Ноги подкашиваются, я уже стою на коленях. В висках бьют молоты, но душа ликует: сбили гада!

Подбегают санитары с носилками:

– Что с тобой, Гарик?

– Живой! Жи-ивой!..

Из дневника старшины команды радистов Михаила Гаркуши:

«…00 часов 45 минут. 23.06.41 г. Стрельба зениток. Тревога! Пролетел самолет. «Наш», – подумал я. От взрыва качнулось караульное помещение. Стекол в окнах как не бывало. Раненых нет, у вещевого склада контузило часового. Перепуганных сколько угодно… Самолет упал у Черной речки. Летчика взяли в плен. Теперь и внушать не надо – это война. Война!»…

Из корпусной газеты «Защита Родины»:

«…В ночь с 22 на 23 июня две группы «юнкерсов», по девять бомбардировщиков, пытались совершить налет на Ленинград и Кронштадт со стороны Карельского перешейка. Мощный огонь зенитной артиллерии преградил им дорогу. Четырех стервятников сбили батареи Краснознаменного Балтийского флота. Под Ленинградом прославили свое оружие зенитчики батареи младшего лейтенанта А. Пимченкова, сбившие один «Ю-88»…»

Глава II

26 июня 1941 года

«…Финские воинские подразделения перешли государственную границу. Принял решение свертывать и эвакуировать спецустановки РУС-1 по мере отхода наших войск. Прошу оказать содействие по обеспечению прикрытия в связи с выводом техники в безопасные районы и указать новые места дислокации для ее развертывания и продолжения боевой работы.

Бондаренко».

«…Приказываю: осуществить перебазирование РУС-1 на станцию Песочная в район дислокации штаба радиобатальона. Не допустить захват установок противником вплоть до их уничтожения, сообразуясь с обстановкой. Для прикрытия используйте посты визуального наблюдения из 2-го полка ВНОС, которые располагались вместе со станциями. Они поступают в ваше распоряжение. Комплекты РУС-1, обеспечивая скрытность передвижения, разобщить, ответственные за них выходят на связь в обусловленных точках маршрута. Расчеты радиоприемного оборудования на острове Лавансааре под командованием лейтенанта Матю-шова и радиогенераторного оборудования на острове Валаам под командованием лейтенанта Юрьева передать до особого указания начальникам гарнизонов островов в целях организации связи с Большой землей. О своих действиях информируйте через них.

Соловьев».

«…Связь с островами наладил. О продвижении других расчетов и техники РУС-1 информации не имею. Видимо, как и расчет, выходящий из окружения под моим командованием, с боями прорываются к Ленинграду. Приказ о недопущении захвата техники противником успел довести до всех командиров.

Бондаренко».

«…Передвигайтесь в ночное время. Для выхода к Выборгу используйте проселочные дороги. О движении докладывайте.

Соловьев».

«…Почему молчите? Доложите обстановку!

Соловьев».

«…Да ответьте же наконец! Где находитесь?..

Соловьев».

«Ревеней» короткий век

На Карельском перешейке

В течение четырех дней после начала войны «Ревени» неплохо стерегли воздушное пространство. Комбат сам видел их в деле, мотаясь по «точкам», оставив свое хозяйство в Песочной на попечение начштаба и старшего политрука Ермолина. Бондаренко считал, что на границе решалась главная задача, тут находилось большинство его людей, потому именно сюда перебрался и он сам.

И потом, когда обстановка резко осложнилась, приказ Соловьева о передислокации «Ревеней» в Песочную комбата не смутил. «Ничего, будем считать отступление временным, – успокаивал он себя. – В Песочную так в Песочную… Скорее всего, Соловьев предполагает быстрее сгруппировать установки в одном пункте. А там – распоряжение поступит, где снова разворачиваться».

Но вскоре последующие события – окружение, мытарства по проселкам без связи (радиостанцию размолотили пули в первой же перестрелке с немецкими автоматчиками), исчезновение расчетов других «Ревеней», так и не появившихся в условленных контрольных пунктах, – выбили Бондаренко из колеи.

«Конечно, ведь и в мыслях никто не допускал, что есть сила, способная опрокинуть передовые порядки на границе и вклиниться так глубоко на нашу территорию, – рассуждал капитан. – Тем более здесь, на северо-западе, где заблаговременно создавался укрепрайон. Кто думал об отступлении? Нет, ни в каких планах по приведению батальона в различные степени боеготовности такого не предусматривалось. Позиции установок оборудовали на совесть, фундаментально. Месяц крутились как белки в колесе. И вот тебе на… Выборг отрезан. Колонну веду на авось. Если ее можно так назвать: колонна. «Козла» своего бросил, колеса не выдержали. Остались два ЗИСа с продырявленными фургонами и разбитой наполовину аппаратурой да скрипучая полуторка, кузов которой набит бойцами расчета и ранеными «отступленцами», потерявшими своих… Эту птаху тоже подобрали на дороге, – искоса глянул Бондаренко на девушку-военврача, сидевшую в кабине между ним и шофером. – Видно, натерпелась, бедняга, – с жалостью подумал комбат. – Девчонка совсем… Симпатичная», – непроизвольно отметил он.

Бондаренко вспомнил, с каким решительным видом выскочила она на обочину, размахивая пистолетом в поднятой руке, пронзительно крикнула:

– Остановитесь!.. Немедленно остановитесь!

Она была без пилотки, в разорванной гимнастерке, перепачканной кровью.

– В чем дело, кто такая? – требовательно спросил он, открыв дверцу кабины.

– Военврач третьего ранга Нина Казакова из второго полка ВНОС. Выхожу из окружения… У меня тяжелораненые, товарищ капитан. Двое…

Лейтенант, командир ротного визуального поста наблюдения – как представила его военврач – находился без сознания: с перевязанной головой лежал на самодельных носилках, сплетенных из березовых ветвей. Рядом, под развесистой елью, стонал боец, правое плечо которого выпирало массивной перебинтованной глыбой с проступившим поверх марли темным пятном.

– И вы обоих тащили?! – изумился Бондаренко, смерив взглядом хрупкую фигурку девушки.

– Волокли вдвоем лейтенанта, – устало пролепетала она, кивнув в сторону красноармейца. – Теперь он обессилел. Много крови потерял…

Раненых погрузили в фургон и тронулись дальше. Из сбивчивого рассказа Нины Бондаренко понял, что малочисленный пост ВНОС, располагавшийся на колокольне старой церквушки, вступил в неравный бой с прорвавшимися немецкими танками. Казакова оказалась там случайно, объезжая «точки» своего полка. Вооруженные винтовками и бутылками с горючей смесью, вносовцы подожгли три танка и бронемашину, которые, запылав, образовали на дороге пробку.

Фашисты открыли по церкви огонь прямой наводкой. Сразу же был сражен осколком командир – лейтенант. Нина с трудом его перетащила в нишу и наскоро перевязала.

Неожиданно стрельба стихла. Она отчетливо услышала: «Рус, сдавайся, ви окружен!» Один из бойцов крикнул: «Комсомольцы не сдаются!» – и швырнул две оставшиеся бутылки. Загорелся еще танк. В ответ засвистели пули. Красноармеец, поджегший танк, пошатнулся, схватившись за плечо… Нина подхватила его и отвела в нишу. И тут от прямого попадания снаряда рухнула крыша колокольни. Лишь Нина с двумя ранеными чудом уцелела в образовавшейся пещере.

Они затаились, выжидая, пока фашисты займут места в своих железных коробках. Наконец взревели моторы, и танки покатили по дороге…

Капитан с горечью думал о том, что визуальные посты наблюдения, вероятно, дезорганизованы отступлением.

Вносовцы мужественно дерутся, гибнут… Оставшиеся, как и его бойцы-радисты, тоже жили этим: как же выбраться из окружения?.. Кто же теперь предупреждает главный пост ВНОС о налетах врага?.. «Прав был Осинин, когда убеждал меня, что РУС-1 хороши лишь тогда, когда они спаяны в единую цепь. Достаточно выйти из строя только одному звену, и все летит в тартарары. Теперь ясно: нужны именно «Редуты». Ох как нужны!.. Интересно, начал ли Осинин работу на установке, которую получили в Токсово?.. Хотя разве один в поле воин?..»

Неожиданно машина резко затормозила. Бондаренко по инерции подался вперед и едва не стукнулся лбом о ветровое стекло. Вытянув руку, успел упереться в панель.

– В чем дело? – крикнул Бондаренко шоферу, придерживая левой рукой девушку.

– Чуть в деревню не въехали, товарищ капитан, – виновато ответил водитель и добавил, оправдываясь: А вдруг там немцы?!

– Эх, Заманский, Заманский, все тебе что-то мерещится, – пробурчал комбат. Обращаясь к Нине, сказал: – Вы уж простите нашего ли-ха-ча…

Он выбрался из кабины на песчаную колею. Впереди лес расступался, в светлеющем и расширяющемся коридоре проглядывали очертания изб. К комбату подбежал лейтенант Ульчев, старший второй машины:

– Случилось что, товарищ капитан?

– Пока ничего. Деревенька какая-то или лесничество, шут поймет, – озабоченно проговорил Бондаренко. – Неплохо бы разведать. В расчете есть подходящий для этого хлопец?

– Найдется. Сержант Калашников, ко мне!

– Да не шуми ты, – одернул Бондаренко Ульчева. А спустя минуту, увидев бегущего к ним долговязого сержанта, недовольно заметил: – Ну и каланча. Его же за версту видно! Или вы, товарищ лейтенант, всех по своему росту подбираете?

– Зря вы так, товарищ капитан, – обидчиво проронил лейтенант, – Калашников парень что надо. Понадобится, ящерицей проползет – никто не заметит.

– Ладно. Сержант, пойдете в деревню, – приказал Бондаренко. – Скрытно! Необходимо выяснить, что это за населенный пункт и есть ли там противник. Понятно?

– Так точно!

– Выполняйте!..

Калашников отсутствовал недолго, хотя комбату показалось, что его не было целую вечность. Отправив Уль-чева предупредить бойцов, чтобы те были наготове, он то и дело поглядывал на часы: стрелки словно застыли. Комбат даже поднес часы к уху. «Нет, идут, – услышал он частое тиканье и мысленно себя одернул – Спокойно!»

Подошла Казакова:

– Я успею сменить бинты раненым?

– Только в темпе. Случись что – и ждать будет некогда:

Поводов для волнения у Бондаренко имелось достаточно. Первый раз они наткнулись на фашистский грузовик с автоматчиками прямо на дороге. Тот с поднятым капотом стоял на обочине, в моторе ковырялся толстозадый водитель, рядом, размахивая длинными руками, ругался офицер в нелепой фуражке с высокой тульей, а в кузове горланили, беспечно развалившись на скамьях, солдаты с закатанными по локоть рукавами. Когда «козел» Бондаренко вынырнул из-за поворота, до гитлеровцев оставалось метров двадцать, а то и меньше. Хватаясь за гранаты, лежавшие на сиденье, он крикнул шоферу: – Сворачивай на поле! К лесу гони-и!.. Он знал: машины, следующие за ним, выполнят тот же маневр – такая была договоренность.

Бондаренко увидел, что фашистский офицер, показывая одной рукой на их колонну, другой вытаскивал из кобуры пистолет и что-то кричал. Не медля, комбат швырнул в грузовик две гранаты – благо с «газика» заранее сняли тент. Ухнули взрывы. С полуторки забухали винтовочные выстрелы – не растерялись бойцы расчета.

Комбатовский «козел» и три грузовика подпрыгивали на кочках и мчались к спасительному лесу, когда по ним резанули автоматные очереди. «Петляй, петляй!..» – приговаривал он шоферу, то и дело оглядываясь назад. Один ЗИС, натужно взвывая, несся по прямой. От его фургона отскакивали щепки, он дымился.

– Олух, станцию погубит! – задохнулся от ярости комбат и бросил своему водителю: – Ну-ка, перегороди ему дорогу. Хоть так свернет в сторону!

Шофер, шустрый ефрейтор в заломленной набекрень пилотке, крутанул баранку и остановил автомобиль. Комбат тем временем, привстав, показывал рукой на лес. Отбившийся из общего строя ЗИС на полной скорости объехал легковушку. Бондаренко успел погрозить водителю кулаком, но тот вроде бы и не заметил комбата. Солдат уставился в одну точку и, казалось, ничего не видел вокруг. Рядом с ним, откинув назад голову, в неестественной позе привалился плечом к стеклу старший машины. Бондаренко инстинктивно нагнулся: фашистские автоматчики уже цепью бежали по полю, стреляя на ходу.

– Поехали, поехали, чего стоишь… – заторопил комбат шофера и осекся: ефрейтор был мертв.

– Гады! Сволочи! – процедил сквозь зубы Бондаренко, с трудом отрывая холодеющие пальцы водителя от руля…

На лесную поляну комбат выехал последним. Шины «козла» были спущены, ветровое стекло – разбито. Бойцы по приказу лейтенанта Ульчева уже выпрыгивали из кузова полуторки и рассредоточивались на опушке, занимая удобные позиции. Но гитлеровцы сунуться в лес не решились.

Бондаренко подсчитал потери: двое убитых, четверо раненых – один тяжело. Шофера-ефрейтора и старшего аппаратной наскоро похоронили. Вышла из строя и радиостанция.

– Нам ее не восстановить, – удрученно доложил радист. Комбат приказал найти водителя злополучного ЗИСа.

Подбежал краснощекий, рыжий, с испуганными глазами шофер:

– Красноармеец Заманский по вашему вызову явился! – доложил он елейным голоском, совсем не подходящим к его грузной фигуре.

– Вы что, очумели от страха? – сурово спросил его Бондаренко. – Ведь я предупреждал: следовать за моей машиной, безоговорочно повторяя все ее маневры.

– Так точно, товарищ капитан. Но мне старшой приказал: гони напрямки к лесу! Разве можно ослушаться?

– Старший, говоришь?.. Конечно, с мертвого теперь какой спрос. – Комбат вдруг вскипел: – А то, что я тебе показывал, махал, стоя поперек дороги, – непонятно было?! Такого парня из-за тебя под пули подставил!

Заманский сник.

– Простите великодушно, товарищ капитан. Ей-богу, окромя леса ничего не бачил. Скорше к нему хотелось, станцию спасал… И старшой казав…

– Ничего он уже не мог говорить, – зло оборвал его Бондаренко. – И станцию угробили! За это следовало спросить с тебя по всей строгости военного времени!.. Только у нас теперь каждый водитель на счету.

– Больше не повторится, товарищ капитан. Я… Я ще…

– Перестань якать. Сам сяду с тобой и посмотрю, на что ты способен…

…Потом они еще несколько раз нарывались на фашистов, но все обходилось благополучно. Бондаренко невольно отмечал про себя, что Заманский обладал каким-то необъяснимым чутьем на опасность. То заметит «ненашенский» след колеса и вовремя свернет в лес, уводя за собой остальные машины, и как раз в этот момент проносятся мимо мотоциклисты в темно-зеленых мундирах и в непривычных, похожих на ночные горшки, касках. То услышит раньше него, комбата, «несвойский» гул и уступит дорогу бронетранспортерам с черными крестами на бортах. То первым разглядит издали шлагбаум и гитлеровских солдат…

«И сейчас – надо же! – первым узрел населенный пункт, – удовлетворенно подумал о Заманском капитан. – Хоть и тормознул резковато, но ведь неспроста!.. Где же сержант, что он так долго ходит? – Комбат нетерпеливо глянул на часы: – Тринадцать минут прошло. Еще мало».

Но тут перед ним вырос запыхавшийся Калашников:

– Там хуторок… Никого нет… Можно ехать, товарищ капитан!

– Погоди, быстроногий, давай-ка подробнее рассказывай. За тобой же никто не гонится? – шутливо спросил Бондаренко.

Оказывается, проселочная шоссейка, которая вела в хутор, в конце его раздваивалась: одна дорога соединялась с широкой грунтовкой, а вторая – узкой тропочкой уходила вправо, в лес.

– По ней и надо шуровать, товарищ капитан, – предложил Калашников. – За деревьями ее не видно. Зато мы уж наблюдение установим тики-так, разберемся, что к чему.

– Соображаешь, – одобрил Бондаренко. – Становись на подножку первой машины, рядом с шофером. Будешь показывать…

Когда ЗИСы и полуторка втянулись в хутор и до поворота оставалось метров пятьдесят – семьдесят, неожиданно навстречу им, пыля с пригорка, выкатили вражеские мотоциклисты. Тут и чутье Заманского не помогло, столкнулись нос к носу. Он остановил машину, резко распахнул дверцу, столкнув со ступеньки Калашникова, выскочил и затрусил к стоявшему поблизости срубу. Калашников, спотыкаясь, пробежал по инерции несколько шагов, стаскивая с плеча винтовку, примостился на колено и выстрелил по мотоциклистам. Те в ответ резанули длинной очередью из пулемета, заставив сержанта залечь.

Бондаренко в этот момент, отстреливаясь из пистолета, заорал:

– Ульчев, выходи вперед!

Лейтенант вывел полуторку влево от ЗИСов. Из кузова бойцы открыли огонь. Мотоциклисты развернулись и умчались. Напоследок еще раз полоснули из пулемета. Пули просвистели над головами, забарабанили по дому, за которым затаился Заманский. Толстенное бревно гулко лопнуло. Острая щепка впилась шоферу в щеку, и он заматерился от боли.

– Чего орешь, – прикрикнул комбат. – А ну, мигом в машину! Все отходим в лес! – подал он команду. – Это разведка. Сейчас приведут основные силы. Тогда нам несдобровать. Быстро! Быстро!.. Ульчев и Калашников – прикрывайте!..

Машины взревели моторами. Потом свернули на просеку с глубокими колдобинами, наполненными водой.

Через час Бондаренко приказал остановиться. Обходя группки бойцов, справляясь о самочувствии раненых, вдруг заметил за деревом Калашникова, который пытался прижать Заманского к стволу. Шофер хоть и был массивнее сержанта, но не мог оттолкнуть Калашникова от себя. Щека Заманского распухла, он пискляво тянул:

– Брось, брось, сатана! Брешешь, все брешешь…

– Сержант, немедленно прекратите! – тут же вмешался Бондаренко. – В чем дело?

Калашников отпрянул от Заманского, виновато опустил руки. Набычившись, произнес:

– А вы у него спросите… Где он звездочку с пилотки скрутил и петлицу сорвал? Вторую-то успел срезать только наполовину. У-у… – опять пошел Калашников на шофера.

Тот отступил ближе к комбату и, преданно глядя на него, истерично выкрикнул:

– Брешет он, товарищ капитан! Все брешет!.. Петличка оборвалась, зацепил воротом за шось в кутерьме. И пилотка кудысь задевалась…

– Вот она, – Калашников достал из кармана смятую пилотку. – Я последним отходил, видел, как ты ее вышвырнул. Жаль, не успел пошарить в том месте, где спрятался этот трус, – обратился он уже к капитану. – А то бы показал и петлицу, и звезду.

Понимая, что комбат его объяснениям не верит, Заманский взмолился:

– Пощадите, товарищ капитан! Я докажу ще… Бондаренко брезгливо отвернулся, потом бросил через плечо Калашникову:

– Оставьте его, сержант. Нам сейчас к своим выбраться надо. Там – разберемся…

На Ладоге, остров Валаам

Временами лейтенанту Юрьеву казалось, что про них забыли совсем. На острове, кроме его расчета, не было ни души. Когда поступил приказ о свертывании «Ревеней» на материке, а его установка согласно указанию командования стала работать в режиме обычной радиостанции, Алексея полностью поглотили дела: радиограммы сыпались одна за другой – от комбата, начальника гарнизона острова, из штаба корпуса и от флотского начальства. Он их кодировал, дешифрировал, передавал по назначению, снова принимал… А потом вдруг морячки попрыгали в свои посудины и уплыли в неизвестном направлении.