Текст книги "Мушкетер"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Пришёл черёд Олега. Он взобрался на облучок, взял вожжи в руки, да и стронул шестёрку в путь. Гнедок с чалком и беарнские мерины потрусили следом за экипажем в поводу.

Вот только далеко Сухов не уехал – на дорогу, что вилась между редких рощиц, выехало человек восемь на лошадях, заботливо прикрытых попонами. Одеты всадники были одинаково и с виду небогато – в серые дорожные камзолы. Зато шпаг, палашей и пистолетов хватило бы на десяток кавалеристов.

Коротконогий наездник без бороды, но с длинными, тонкими усиками, гарцующий впереди всех, поднял руку в повелительном жесте, и Олег осадил коней.

– В чём дело? – крикнул он. – Марш с дороги!

Люди в сером переглянулись и расхохотались, как по команде.

– Если что, – донёсся голос Яра, – мы готовы!

– Мушкетон зарядил? – сурово спросил Пончик.

– Ага, – слабо отозвался Акимов.

– Учти: пожалеешь кого, от его же руки и ляжешь!

– Ага…

Усатенький молодчик пустил коня шагом. Расслабленно покачиваясь в седле, он проговорил с обидным снисхождением:

– Любезный, мы не разбойники, и денежки, если они у вас водятся, можете оставить себе. Нам нужен ваш пленник, его багаж и карета. Сэр Уолтер! – громко позвал длинноусый.

– Я здесь, Бальтазар! – тут же откликнулся лорд.

– Можете выходить, вы свободны!

– Вы ошибаетесь, сударь, – холодно парировал Сухов. – Убирайтесь прочь и не искушайте меня зря.

– Любезный, вы хоть считать-то умеете? Нас восемь человек!

– Было восемь.

С этими словами Олег выхватил пистолет и разрядил его в Бальтазара. Однако усатенький проявил чудеса изворотливости – пригнувшись к самой шее коня, он пропустил увесистую пулю над собою, и та разворотила грудь его товарищу, безусому юнцу со злым, дёргающимся лицом.

Второй пуффер Сухов нацелил в пожилого, грузного седока, и этот выстрел неожиданно породил оглушительный грохот залпа – все его друзья пальнули разом.

Олег своего противника ранил в плечо, тот пришпорил лошадь и нарвался «на промах» Пончика – Шурка так тщательно выцеливал свою живую мишень, что рука дрогнула. Судьба уберегла молодого, конопатого парня с длинными прилизанными волосами, которого он взял на мушку, зато подставила седока постарше, не добитого Олегом.

Быков сделал два выстрела, оба метких: одного из «серых» он сразил насмерть, другому перебил правую руку. Даже Виктора можно было поздравить с удачей, хотя учёный и не рад был своей виктории: целил-то он повыше голов, не в силах переступить через ветхозаветную заповедь, да только лошадь под его нечаянной жертвой встала на дыбки, и заряд картечи снёс всаднику полчерепа.

Одним залпом те, кто держал оборону, сравняли счёт с нападавшими.

Сухов, бросив разряженный пистолет и накрутив вожжи на фонарь, вскочил на крышу и с неё перепрыгнул на чалого. Конь приветственно заржал и, послушный руке хозяина, ринулся вокруг кареты – только камешки из-под копыт полетели.

Быков пешим сцепился с одним из всадников. Позиция у Яра была явно проигрышная, конник так и кроил воздух палашом, зверски кривя лицо.

Быков едва успевал отбиваться, но тут он вспомнил о даге, мигом вооружился ею и вонзил кинжал коню в бок. Бедное животное взвилось от боли, всадник утратил на миг равновесие, взмахнув рукою, и этого мига оказалось достаточно, чтобы быковский клинок пронзил «серого» снизу вверх, протыкая сердце.

Мельком заметив улепётывавших Бальтазара и верзилу, которому Яр прострелил руку, Олег набросился на тех, кто ещё не осознал своего поражения.

Их было двое: тот, что напирал слева, помоложе, а тот, что справа, постарше, но оба были очень похожи. Братья, что ли?

Старший оказался весьма ловок в обращении со шпагой, клинок его так и порхал стальной змейкой, готовой вот-вот ужалить.

Да только и у Сухова опыта хватало. «Серый» наседал, шпаги звенели жалобно, будто в последний раз. Олег фехтовал с этакой ленцой, отбивая колющие и даже рубящие удары противника. Он словно играл с «серым», нанося ему уколы – болезненные, но не смертельные. Старший мешал младшему, как вдруг последний, наехав на Быкова, опрокинул Яра на землю и резко развернул коня. Он уже отводил левую руку со шпагой, занося клинок, готовясь пронзить Олегу спину…

В последний момент Сухов оценил грозившую ему опасность. Проколов старшему шею, он стал оборачиваться к левше. Времени почти не оставалось – все происходящее спрессовалось в одну секунду.

Удара в спину Олег так и не получил – грохнул мушкетон Акимова, и заряд картечи искромсал «серому» левый бок, разорвав кожаный колет и обнажив переломанные розовые рёбра.

Левша опрокинулся навзничь на спину храпящего коня и соскользнул в пыль. Одна нога его застряла в стремени, но лошадь это не остановило – она ускакала с сапогом, разув умиравшего всадника.

Развернув наконец чалого, Сухов отсалютовал шпагой мертвенно-бледному Виктору.

– С боевым крещением тебя! – прокряхтел Ярослав, поднимаясь.

Акимов молча кивнул, сдерживая рвотные позывы.

– Вот так оно тут и бывает, – мужественным голосом подытожил Пончик, однако никто не улыбнулся.

Олег спешился и передал ему поводья. Шурик без разговоров принял их и повёл коня за карету, привязывать к запяткам.

– Что, не удалось? – спросил Сухов у лорда.

Монтегю сидел сжавшись в углу кареты, напряжённый и злой.

– Не получилось, виконт, – криво усмехнулся он. – Но не грешите на меня, я ни сном ни духом. Полагаю, это была инициатива Гербьера.

– Бальтазара Жербье?

– Его самого. Он художник[41]41
  Художники в ту пору привлекались к шпионажу: Рубенс, Ван Дейк, Жербье осуществляли связь между разведывательными сетями в Испании, Англии и Италии. (Поговаривают, что тем же грешили Веласкес и Ланье.)


[Закрыть] и личный посланник герцога Бэкингема.

– Да и чёрт с ним! – буркнул Быков, яростно отряхиваясь. – Попадётся он нам ещё, легко не отделается.

– А откуда ты знаешь, что его зовут Жербье? – поинтересовался Пончик на русском языке. – Угу…

– Читал, – усмехнулся Сухов. – Это Жербье передал алмазные подвески королевы, «томящейся нежно», герцогу. В позапрошлом году.

– Да ты что?! – воскликнул Акимов, малость отходя от пережитого. – Шикарно…

– А ты думал? – хмыкнул Шурик с таким видом, словно сам провернул всю интригу с подвесками.

– Поехали, – сказал Олег, влезая на место кучера.

Оставляя мёртвые тела воронам и ворам, экипаж покатился к Парижу.

Глава 4,
в которой Олег соображает, стоит ли Париж мессы

В столицу королевства карета въехала через ворота Сент-Антуан. Сводчатые ворота были фланкированы двумя башнями, но по сравнению с крепостью, смыкавшейся с городской стеной, выглядели вежи несерьёзно.

Фортеция звалась Бастилией и смотрелась настоящей твердыней, суровой, но не слишком мрачной. Поражали высокие стены цитадели, дотягивавшиеся почти до верха восьми круглых башен – Угловой, Часовенной, Казённой, Графской, Бертодьер, Базиньер, Колодезной и башни Свободы. Мало того, крепость была окружена ещё одной стеною, а через глубокий ров перекидывался висячий мост.

– Шикарно!.. – выдохнул Акимов. – Надо же, настоящая Бастилия! Взяли, придурки, разрушили. Зачем? Была бы, конечно же, такая достопримечательность…

– Революция – это массовое сумасшествие, – назидательно сказал Пончик. – Угу…

Лорд Уолтер с любопытством посматривал на них, не понимая варварского наречия московитов.

– Всё-таки XVII столетие чувствуется, – со знанием дела заявил Виктор, – никакого тебе Средневековья. Даже жалко…

Сухов усмехнулся. В самом деле, улица Сент-Антуан даже близко не походила на памятные ему «городские артерии», кривые и загаженные.

Сент-Антуан была самой красивой улицей Парижа и самой широкой, недаром здесь селилась знать. Особняки тутошние выглядели типовыми – одни и те же глухие ворота под аркой, ведущие в большой мощёный двор, где можно было разъехаться на каретах, невысокое крыльцо двухэтажного здания, выстроенного подковой, серая островерхая крыша со слуховыми окнами, покрытая шифером или черепицей, вся утыканная трубами.

Ещё был непременный маленький садик с французскими клумбами и аккуратно подстриженными кустами жасмина. Парадиз для индивидуального пользования.

– Яр! – крикнул Олег. – Это самое… Сворачивай к Сене!

– Зачем? – откликнулся Быков, занявший место возницы. – Там же узко. И воняет!

– Во-во! Покажем Витьке истинный Париж!

– А-а! Эт можно…

Ничего не понявший Монтегю нахмурился.

– Если вы не хотите показываться на глаза соглядатаям, – заметил он, – то сворачивать в кварталы буржуа нелогично, богатой карете там не затеряться.

– У меня свои резоны, – ухмыльнулся Сухов.

В самом деле, сию минуту его не занимали никакие деловые соображения – это было блаженное время передышки, приуготовлений к тому моменту, когда настанет черёд быстрых решений, проворных действий, зачастую на опережение противника. А пока что можно было и полениться.

Даже поимка английского шпиона и передача его кардиналу не слишком занимали его мысли – думать и выбирать нужно будет потом, не сейчас. Истекали последние минуты жизни свободной, когда ты ещё ни во что не вовлечён и принадлежишь только самому себе. Скоро, скоро начнётся борьба, какие-нибудь интриги, погони, дуэли.

Без этого не обойтись, если хочешь хоть чего-то добиться. Спокойная жизнь – это прозябание на обочине. Никакого риска, никаких тревог, зато нищета тебе обеспечена – и тоска во взгляде, которым ты будешь провожать спешащих мимо, удачливых и успешных. Нет уж, лучше руку на эфес – и в бой!

– Смотри, Витёк, налево и направо, – сказал Олег.

Акимов смотрел – истово, вглядываясь во всё до рези в глазах. Его друзья быстро обвыклись в «прошедшем времени», даже Яр, который и года не прожил в Средних веках. А вот хронофизика буквально шатало от обилия впечатлений.

Виктор наслаждался тутошним воздухом, не содержавшим ни молекулы бензиновой гари, упивался здешним бургундским, полусухим нюи, поражался всему увиденному и услышанному, плохо спал, не в силах привести себя в равновесие, унять взбудораженные нервы.

А когда изнемогавший мозг ненадолго успокаивался, за дело принималась совесть – грызла и грызла, ежечасно напоминая, по чьей вине они все тут оказались, и мучая сомнениями, выберутся ли они из бездны времён, из тьмы веков?..

И всё равно окружающий мир был настолько интересен, влекущ, невероятен, что Виктор то и дело удивленно моргал глазами и покачивал головой.

– Я смотрю! – выдохнул он.

Каменные дома кончились, карета закачалась на ухабах липкой мостовой, вдоль неширокой улицы Прекрасной решётки,[42]42
  Имеется в виду rue Beau treillis.


[Закрыть] зажатой двумя рядами ветхих фахверковых домов. Их чёрные балки были источены червями, угловые башенки нависали над перекрёстками, а сама улочка напоминала сырое, вонючее ущелье, куда солнце заглядывает разве что в полдень. Затейливые вывески лавчонок и харчевен нависали поперёк проезда, зазывая, обещая, хвалясь. Раз за разом жители опорожняли свои «ночные вазы», выплёскивая их смердевшее содержимое прямо на улицу…

– Ну как тебе XVII век? – поинтересовался Сухов.

– Шикарно! – отозвался впечатлённый Акимов.

С улицы Львов святого Павла карета вывернула к Сене и проехала вдоль реки, направляясь к набережной Железного Лома. Сена плавно несла к морю чёрно-зелёные воды. На реке было тесно – лодчонки, привязанные к кольям, колыхались на слабой волне у самого берега; маленькие галеры, загребая чередой вёсел, медленно поднимались против течения, обгоняя барки, гружённые зерном, сеном, дровами, навозом.

Их тащили лошади, уныло шагая по «пляжу», заваленному конскими яблоками, а те судёнышки, что уже достигли пункта назначения, причалив к гулким пристаням, неспешно разгружались чумазыми поденщиками. Пышнотелые торговки расхаживали тут же, голося:

– Гу-уся! Кому гу-уся!

– Маслице свеженькое! Отдам по десять су за фунт! Молочко парное!

– Капуста, редиска! Лучок! Огу-урчики! Две дюжины огурцов всего за один ливр и три су!

– Пирожки-и! Пирожки горячие!

– Яички! Яички кому! По четырнадцать денье!

Мужики виду мятого чуть ли не в окна кареты заглядывали, сипло выкрикивая:

– Крыс травим! Мышей и крыс!

– Трубы чистим!

– А вот шкуры овечьи! Шкуры овечьи!

– Уголька кому, дровишек!

– Сеном торгуем, сеном! Травинка к травинке, соломинка к соломинке!

Впечатлённый Виктор их как будто не замечал – он глаз оторвать не мог от двуглавого собора на острове.

– Нотр Дам де Пари… – бормотал Акимов.

Угрюмоватый собор Парижской Богоматери величаво возносил свои башни к пасмурному небу, обещавшему дождь. В том Париже, где над крышами рэкетирует шпиль Эйфелевой башни, Нотр-Дам смотрелся несколько чужеродным телом, никак не связанным с автомобильной каруселью. Но здесь собор был на своем месте, плоть от плоти города, послед древних трудов и помышлений.

Олег приоткрыл дверцу, отмахиваясь от назойливых торгашей, и крикнул Быкову:

– Яр! Сейчас будет мост Нотр-Дам – дуй мимо, к Новому! А то заплутаем!

– Понял!

Упряжка лошадей вынесла карету к Новому мосту, соединившему берега Сены с островом Сите. «Попаданцам» из будущего мост казался самым обычным, но современниками он воспринимался как потрясение основ. Во-первых, на Новом мосту запрещено было строить дома, чтобы не загораживать вид на реку, во-вторых, на нём установили конную статую Генриха IV, да ещё и насосную станцию, прозванную Самаритянкой,[43]43
  Установленная на ней скульптурная группа изображала Иисуса и самаритянку у колодца Иакова.


[Закрыть] а в-третьих, по бокам моста проложили тротуары. Здесь, вознесённые над тёмными, холодными волнами, вели свой изысканный торг книгоноши, а под сырыми сводами моста принимали иные заказы – прирезать кого или обокрасть.

А на левом берегу Сены карета лорда Монтегю попала в настоящую пробку – множество повозок скучилось на перекрёстке, и ржание коней, скрип, стук, треск, щёлканье бичей и грубая брань кучеров повисали почти зримой чернотой.

Выкатившись на улицу Вожирар, экипаж проехал прямо к Люксембургскому дворцу. Знаменитый сад с тем же названием не был ещё толком разбит, так что аллеи, фонтаны и прочие статуи отсутствовали, зато имелся большой неопрятный пустырь, где паслись козы. Ряды первых деревьев, высаженных лет десять назад по приказу королевы-матери, примыкали к самому зданию дворца. В их зыбкой тени шастали гвардейцы кардинала, щеголяя в красных плащах с серебряными крестами.

Карета подкатила к парадному входу, и Сухов тут же внутренне собрался, предощущая знакомую по прошлым встречам оторопь – сейчас он узрит живого Армана Жана дю Плесси де Ришелье.

Довольно тошнотворное чувство – ждать встречи с человеком, чьи кости давным-давно истлели. Умом Олег понимал, что пересёкся с кардиналом не только в пространстве, но и во времени, и нынче «Красный герцог» жив и здоров, ему всего сорок два. Но душа восставала против немыслимости такой ситуации и попрания основ здравого смысла.

Сухов усмехнулся: не будь его нервы хорошо закалены, вполне мог бы двинуться рассудком. Но переживания оставим на потом…

У входа в Малый Люксембургский дворец прохаживались мушкетёры в красном.[44]44
  После третьего по счёту покушения на Ришелье в 1629 году король передал ему пятьдесят конных аркебузиров для охраны. До той поры особу кардинала оберегали тридцать мушкетёров-гвардейцев, которых он нанял сам и платил им из собственного кармана. Их отличал красный плащ с белыми крестами.


[Закрыть] Завидев карету, трое или четверо из них тут же направились к ней, дабы узнать, кто осмелился потревожить монсеньора. Впереди гвардейцев шагал совсем ещё молоденький парень, весь в бледно-голубом атласе и серебристой парче, в белой фетровой шляпе с лазурными перьями.

Изящно поклонившись Олегу, покидавшему насиженное место, он церемонно спросил:

– Не соблаговолите ли объяснить, милостивый государь, с какой целью вы наносите визит? И кому именно?[45]45
  В Малом Люксембургском дворце, вместе с Ришелье, проживала герцогиня д’Эгильон, племянница кардинала (а может, и не только племянница…).


[Закрыть]

– Соблаговолю, – улыбнулся Сухов и, в свою очередь, осведомился: – С кем имею честь?

Парень в белом вздёрнул подбородок и отчеканил:

– Шарль-Сезар де Рошфор, паж его высокопреосвященства!

– Олегар де Монтиньи, виконт д’Арси, – скромно отрекомендовался Сухов и добавил металлу в голос: – Мною был задержан лорд Монтегю, шпион герцога Бэкингема, и с ним вся его секретная почта. Я обещал шевалье де Бурбону передать как письма, так и самого курьера монсеньору, и мне хотелось бы сдержать данное слово.

Во взгляде де Рошфора, гордо прямившего спину, так и светилось: «Вы что же, мне не доверяете, сударь?!» – но громадным усилием воли паж поборол себя.

– Следуйте за мной! – сказал он резко и направился во дворец.

Олег последовал за ним, опережая Уолтера Монтегю, взятого под белы рученьки дюжими гвардейцами, а Быков кряхтел за спиною Сухова, волоча дорожный сундук, полный тайной переписки.

За дверьми кардинальского кабинета было тихо и сумрачно – тяжёлые шторы наглухо закрывали окна. Нервный звук шагов по паркету разносился чётко и гулко.

Остановившись у высокой двери из полированного дуба, де Рошфор приглушённым голосом попросил обождать, тихонько приоткрыл створку и скользнул вовнутрь. Отсутствовал он недолго, а когда снова возник на пороге, то с поклоном открыл дверь, приглашая войти.

Невольно волнуясь, Олег перешагнул порог и отступил в сторону, пропуская Ярика. Паче чаяния, в обширной комнате, открывшейся его глазам, царили прохлада и свет. Деревянные стены были покрыты резными узорами, а потолок расписан игривыми сценками – пухленькие нимфочки с купидончиками так и мелькали между выступавшими балками. Огромные поясные портреты царствующих особ были помещены в тяжёлые рамы из искусственного мрамора с золочёным рельефом. В глубине комнаты чернел зев большого камина, а рядом, словно по зимней привычке греться у камелька, сидел в кресле кардинал Ришелье.

Он был в сутане из ярко-красного муара. Его породистое лицо, узкое и бледное, с тонким носом с горбинкой, с умными, холодноватыми серыми глазами, хранило спокойствие, а высокий лоб делал его ещё длиннее. Кардинальская шапочка прикрывала недлинные, склонные виться волосы, прятавшие уши, но открывавшие шею.

На коленях у монсеньора жмурила глаза белая кошка, ещё один пушистый зверёк свернулся калачиком на подушке, на которой покоились ноги хозяина.

Олег поклонился кардиналу, снимая шляпу и махнув пером по ковру.

– Подойдите ближе, господин виконт.

Сухов приблизился, с любопытством разглядывая человека, о котором так много слышал, но никогда даже представить себе не мог, что увидит его воочию.

– Де Бурбон не смог арестовать Монтегю? – обратился к нему кардинал.

– Лорд опасно ранил его, ваше высокопреосвященство, – ответствовал Олег. – Мы, как сумели, перевязали де Бурбона, а после оставили его, дабы исполнить просьбу раненого – догнать и схватить милорда. И доставить к вам.

– Похвально, похвально… – тонко улыбнулся Ришелье и позвал совсем негромко: – Шарль!

В то же мгновение дверь отворилась, и на пороге возник де Рошфор, готовый всех растерзать по первому слову Ришелье.

– Любезный Шарль, потрудитесь отправить лорда в Бастилию. Передайте с рук на руки Трамбле[46]46
  Имеется в виду Леклер дю Трамбле, назначенный Ришелье комендантом Бастилии, брат Франсуа Леклера дю Трамбле, или отца Жозефа, прозванного Серым кардиналом.


[Закрыть] и проследите, чтобы его милость устроили, как полагается.

– Слушаю, ваше высокопреосвященство!

Де Рошфор аккуратно прикрыл двери за собой.

– Покажите мне почту, – велел кардинал.

Олег, уловив в тоне Ришелье нетерпение, дал знак Ярославу. Неловко поклонившись (ноша была тяжела!), Быков поднёс сундук с письмами.

– Ваш друг немой? – улыбнулся его высокопреосвященство.

– Он московит, – ответил Сухов.

– Тогда пусть выйдет, мне нужно переговорить с вами наедине.

У Быкова вытянулось лицо, но ослушаться он не посмел и с поклоном удалился.

– Присаживайтесь, господин виконт. – Кардинал жестом указал на кушетку. Олег присел. – Вы ознакомились с этими образчиками эпистолярного искусства?

– Нет, монсеньор. Но я допросил лорда Уолтера, и тот рассказал кое-что о планах герцогини де Шеврез, а также её сообщников, включая Бэкингема. И есть ещё одно письмо, ваше высокопреосвященство…

Достав письмо герцога к королеве, Сухов протянул его Ришелье. Узнав, от кого письмо с красной восковой печатью и кому именно оно адресовано, кардинал едва не воскликнул от переполнявших его чувств, но сдержался – только худое лицо чуть дрогнуло.

– Лапорта я заверил, – почтительно добавил Олег, – что в багаже Монтегю нет никаких посланий к её величеству, но не вижу смысла скрывать это от вас, монсеньор.

– Почему же? – прищурился кардинал.

– Я верю вам, монсеньор, поскольку знаю: Франция для вас значит очень многое. Но я не верю королеве.

– И вы правы, господин виконт, – ровным голосом сказал Ришелье. – Её величеству куда дороже Мадрид и Вена, чем Париж…[47]47
  Намёк на то, что Анна Австрийская состояла в родстве с испанским королевским родом и с династией Габсбургов.


[Закрыть] Лондон тоже дорог её сердцу.

– Боюсь, вы правы, ваше высокопреосвященство. Во всяком случае, именно посланник герцога Бэкингема, некий Бальтазар Жербье, сделал попытку отбить у нас лорда Монтегю и его почту.

– Ах, даже так… – протянул кардинал. – Попытка, как я понимаю, не удалась. Сколько у Бальтазара было людей?

– Семеро, ваше высокопреосвященство. Ушёл только один, да и тот раненый. А Жербье бежал самым первым.

– Бальтазар – не герой, но он хитёр и умён. Раз уж вы, господин виконт, всё равно перешли дорогу этим врагам короля, будьте осторожны и знайте, что в Париже орудует не только Жербье, есть тут и ещё один человек Бэкингема – лорд Холланд.

– Всенепременно учту это, ваше высокопреосвященство.

Сухов не стал упоминать о разговоре, подслушанном в «Королевском мече», – зачем? Уж кому-кому, а кардиналу о Генри Риче известно и без него.

В это время под кушеткой что-то зашебуршилось, и оттуда, потягиваясь, вылез здоровенный чёрный кот. Олег, не думая, опустил ладонь и погладил его. Кот вздрогнул, поглядел на Сухова будто с удивлением, но принял ласку, зажмурился, а потом запрыгнул к Олегу на колени и разлёгся, любезно дозволив себя гладить и чесать за ушком.

– Однако! – восхитился Ришелье. – Это Люцифер, он никого к себе не подпускает, кроме меня!

– Он понял, что я ему тоже друг, ваше высокопреосвященство.

А его высокопреосвященство между тем пришёл в хорошее расположение духа.

– Я полагаю, господин виконт, – улыбнулся кардинал, – что вы и сами плохо понимаете, насколько ценна ваша добыча, – он кивнул на разворошённый сундук с письмами. – Я давно охочусь за Монтегю, но попался он вам. Скажите… мм… а Рене Жереми Непве де Монтиньи кем вам приходится?

– Он мой отец, – твёрдо ответил Сухов.

– Я слышал, что его сын умер в далёкой Московии…

– Слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными, ваше высокопреосвященство, – улыбнулся Олег.

Ришелье рассмеялся и словно помолодел, сбросил с себя зловещую маску всесильного министра.

– Браво, браво!.. Что ж, весьма рад был знакомству с вами, господин виконт.

Сухов тут же встал, собираясь откланяться, и осторожно переложил Люцифера на кушетку. Кот был недоволен.

– И вы ни о чём не попросите? – с любопытством спросил кардинал. – Ни о какой награде?

Олег улыбнулся краем губ.

– Мне почему-то кажется, ваше высокопреосвященство, что при дворе и без меня достаточно попрошаек.

«Красный герцог» захохотал, и его кошки неодобрительно посмотрели на него – ну вот, взял и разбудил…

– Право, вы мне нравитесь, господин виконт! – воскликнул Ришелье. – А всё-таки? Ведь не без цели явились вы в Париж, не для того лишь, чтобы сопроводить Монтегю?

– Мы с моим другом-московитом преследуем лишь одну цель – послужить королю.

– А кардиналу? – живо спросил его высокопреосвященство.

– И вы, монсеньор, и его величество радеете о благе Франции.

Кардинал усмехнулся, оценив ответ.

– Хотите вращаться при дворе?

– Я – воин, монсеньор. Положения и славы я буду добиваться шпагой. А для начала хотелось бы заполучить на плечи лазоревый плащ мушкетёра. Правда, говорят, сперва необходимо попасть в гвардию…

Ришелье кивнул, поняв желание Олега, и сказал:

– Служба гвардейца не сложна, не опасна, но и не слишком почётна среди молодых и рьяных. Однако его величество король может одарить вас мушкетёрским плащом, не дожидаясь выслуги в гвардии. Например, за особые отличия – которые за вами уже числятся, господин виконт. Итак, завтра с утра, часам к десяти, будьте в Лувре, на Большой лестнице или в Большом зале – после завтрака король полон благодушия.[48]48
  Завтрак короля заканчивался в половине десятого.


[Закрыть] Явитесь сами, и пусть явится ваш друг-московит. И ещё. Надеюсь, что, поступив в роту королевских мушкетёров, вы не забудете и сюда дорогу?

– Всегда к услугам вашего высокопреосвященства.

– Ступайте, господин виконт, – ласково сказал Ришелье. – И да поможет вам Бог.

Покинув дворец, Сухов ощутил немалое облегчение и то чувство свободы, что охватывает тебя на выходе из пещеры или подземелья.

Как ни крути, а кардинал был и оставался опасным человеком, обладавшим к тому же колоссальной властью. Вот придёт ему фантазия бросить тебя в застенки, и что ты станешь делать? Тут трепыхайся, не трепыхайся, всё равно загремишь и ещё спасибо скажешь, что в темницу упекли, а не повезли сразу на Гревскую площадь…[49]49
  Гревская площадь – одно из мест для публичных казней в Париже. На ней находится Парижская ратуша (наши герои, проезжая к Новому мосту, миновали въезд на Гревскую площадь).


[Закрыть]

– Ну что? – бросился к Олегу Пончик.

– Жив, как видишь, – усмехнулся Сухов.

– А меня прогнал! – уязвлённо пробурчал Быков.

– Кардинал велел нам обоим прибыть в Лувр завтра с утра.

– Ва-ау! – изумился Ярослав.

– Ух ты… – впечатлился Шурик.

– А ты думал…

– А зачем в Лувр? Угу…

– На экскурсию.

– Нет, я серьёзно!

– Нас представят королю.

– О-о!

– Рот закрой, а то кишки простудишь. Поехали.

– А куда?

– На кудыкину гору! Это самое… На постой встанем. Не ночевать же на улице.

– А где? Угу…

– Понч, ты меня замучил! Ну откуда я знаю? Тут где-нибудь… За мной!

Без сожаления расставшись с пуховыми подушками кареты, Олег вскочил в седло. Понукать чалого скакуна не пришлось, тот и сам соскучился по наезднику.

Проехав совсем немного, Сухов свернул на улицу Могильщиков, узкую и кривоколенную, и по ней выбрался за городскую стену, на Вье Коломбье, улицу Старой голубятни.

– Я помню! – заёрзал Пончик в седле. – На ней ещё капитан де Тревиль жил!

– Пока что здесь живёт капитан де Монтале, – осадил его Быков.[50]50
  Капитаном мушкетёров в 1625 году де Тревиль не был, его «назначил» на эту должность Дюма-отец. На самом деле де Тревиль в то (и в описываемое время) числился корнетом мушкетёрской роты. Её капитан-лейтенантом он стал лишь в 1634 году.


[Закрыть]

Улица Старой голубятни находилась на окраине, почти что в предместье, а посему снять квартиру здесь было куда дешевле, чем где-нибудь в центре. Хотя, надо сказать, дома на Вье Коломбье стояли добротные. Фахверки, и те чернели вертикалями и диагоналями свежих еловых балок, а были тут и каменные дома, иные и в три этажа поднимались, правда, два верхних строили уже из дерева.

Копыта коней звонко цокали по булыжной мостовой, но на четвёрку никто не обращал внимания – Париж в ту пору населяло полмиллиона человек, не деревня, чай. Мало кто знал друг друга, да и не шибко-то интересовался, даже проживая по соседству.

Навстречу Олегу важно выступал плотный мужичок, одетый как буржуа – в серое платье с белым отложным воротничком. На голове у него криво сидела шляпа с высокой тульей, опоясанная чёрной лентой, плечи покрывал тяжёлый плащ, на ногах были туфли с пряжками.

– Эй, любезный! – властно окликнул его Сухов. – Не подскажешь ли, кто тут может сдать комнаты двум шевалье?

Буржуа внимательно осмотрел сначала Олега, потом Ярослава, подумал и внушительно изрёк:

– А вон, спросите-ка Хромого Бертрана, – и указал на дом, что стоял напротив. – Он вроде как искал постояльцев.

Дом Хромого Бертрана поднимался в два этажа, а крышу вдобавок словно распирала изнутри мансарда. Пара окон в густом переплёте смотрела на улицу с бельэтажа, выступавшего над улицей, наискосок от крепких дубовых ворот, сплошь обитых гвоздями с квадратными шляпками – такие только тараном и возьмёшь. Ещё одно окошко, совсем малюсенькое, блестело сбоку от воротного столба. Рядом, под аркой, наличествовала дверь, к которой вела пара ступенек.

Постучав в дверь колотушкой, подвешенной на цепке, Сухов добился того, что маленькое окошко отворилось, и оттуда высунулась лохматая голова личности преклонного возраста – угрюмое лицо было изрезано глубокими морщинами, а локоны, чёрные когда-то, были щедро разбавлены сединой.

– Чего надо? – грубо спросила личность, крепко цепляясь за подоконник волосатыми руками.

– Нам нужен Хромой Бертран!

– Я это, – буркнул визави Олега. – Чего надо?

– А ты не слишком приветлив, – прохладным голосом сказал Олег.

– Будешь тут приветливым! Чего надо, спрашиваю?

– Хотим на постой встать…

Тут Бертран зарычал, порываясь закрыть окошко, а после и вправду пропал.

– Негостеприимный товарищ, – заметил Виктор.

– Не понимаю, – капризно сказал Ярик, – почему благородные доны должны терпеть выходки этого мужлана!

Тут дверь отворилась, и тот самый мужлан застыл на пороге, хмуро обводя глазами господ и слуг.

– Пусть ваша милость простит мне недостаточное почтение, – довольно мирно проговорил Бертран, – да ведь есть с чего злиться! Ещё летом лучшую комнату сдал одному гасконскому барону – и до сих пор не видал от него ни единого су!

Сухов похлопал по кошельку, висящему на поясе, и успокоил хозяина:

– За деньгами дело не станет, заплатим вперёд.

Бертран помялся и сказал:

– Вы не подумайте чего дурного, а только вот что я скажу. Господ я всяких разных перевидал, потому как в рейтарах служил и охромел после боя с берберами.[51]51
  Берберские (мусульманские) пираты были подлинным бичом Господним, они совершали набеги на берега Италии, Испании, Португалии и Франции, высаживались в Англии, а в июле 1627 года добрались даже до Рейкьявика в Исландии, захватив там 400 пленников. Но регулярного флота у Франции не было, если не считать десятка галер на побережье Средиземного моря. Кстати, именно кардиналу Ришелье принадлежит заслуга создания французского флота (с 1634 года).


[Закрыть] Давайте так, ежели на постой встать решили, так я только рад буду. Я и плату с вас поменьше возьму, одна просьба – вытолкайте вон этого вшивого барона!

Олег переглянулся с Яром. Быков кивнул.

– Не вижу причин, – надменно заявил он, – почему бы двум благородным донам не надавать пинков третьему! А скажите, любезный хозяин, клопы у вас водятся?

– Не держим.

– Ладно, где барон? – прямо спросил Сухов.

– Я проведу, я проведу, – засуетился хозяин.

Отворив ворота, он пропустил во двор будущих постояльцев и с поклоном открыл им дверь своего жилища.

Спешившись и перебросив поводья Пончику, Олег прошёл в дом, позвякивая шпорами, и сразу попал в главную комнату – это была гостиная, она же столовая. За нею шла кухня, а наверх вела лестница без перил – к этому удобству только-только начинали привыкать, так что подниматься пришлось, держась за натянутый канат.

Всё в доме было надёжным и прочным: толстые стены, крепкие перекрытия, кровля – черепица к черепице.

Бертран сразу поотстал, задерживая ретивых слуг, рвавшихся за своими господами, поэтому наверху Сухов с Быковым оказались вдвоём.

– Вышибем? – сказал Яр, кивая на двери к постояльцу.

– Погоди вышибать.

Олег толкнул тяжёлую створку, и та подалась, пропуская гостей в большую светлую комнату. Потолок, правда, был низковат – Сухов мог спокойно похлопать рукою по балке, покрытой резьбой, а так ничего – светло, уютно. Пол паркетный, не скрипит. Пышности не наблюдалось, но мебель стояла добротная – монументальный платяной шкаф из каштана, массивный стол из вощёного дуба, стулья с подлокотниками, прямыми жёсткими спинками и точёными ножками, две высокие кровати под балдахинами на витых столбиках. На том ложе, что находилось дальше от входа, раскинулся в вольной позе мужчина лет тридцати пяти. Длинноволосый, с непременной бородкой и усами, он был в сорочке до колен и в смешном ночном колпаке. Рядом, на стуле, ворохом лежала его одежда, сверху был небрежно брошен голубой плащ мушкетёра, а шляпа с белыми и малиновыми перьями – цветами ливреи королевского дома – висела на крюке, вбитом в стену.

Судя по батарее бутылок, выстроившихся рядом с кроватью, верный слуга короля был с похмелья. Мрачный взор «вшивого барона» блуждал, не сразу заметив нарушителей его спокойствия и одиночества.

– Не вмешивайся, – предупредил Олег Быкова по-русски.