Текст книги "Мушкетер"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Глава 17,
в которой Олег не желает сдаваться

Камера была невелика, со всех сторон обжимая холодным, грубо отёсанным камнем. Бойница, пробитая в толстенной стене, была до того узка, что её не стали перегораживать решёткой, а в низкую дверцу, толстую, как в сейфе, бесполезно было стучать – глухой звук гас, не разносясь далеко.

Да и толку от этих стуков! Ну услышит тебя здешний вертухай и что? Безнадёга…

Олег уселся на деревянный топчан, прислонился спиной к каменной кладке и закрыл глаза.

– Бес-пер-спек-тивняк, – пробормотал он одно из любимых словечек Быкова-старшего.

Хотя почему? Это что, первая зона в его жизни? Он и в знаменитой Мамертинской тюрьме сиживал, и в застенки Октогона[90]90
  Мамертинская тюрьма – пожалуй, самая страшная в Древнем Риме. Тюрьма Октогон находилась в Константинополе.


[Закрыть] его бросали, а давеча и Бастилию посетил. Ньюгетская тюряга в сравнении с ними – тьфу!

Сухов задумался. Оружия ему не оставили, конечно, но тут к стене ржавая цепь привинчена, можно расшатать да и вытащить. Всё ж какая-никакая, а железяка. Дашь врагу по кумполу, и будет тебе счастье.

Да нет, ерунда это. Перебить вооружённых охранников, когда те явятся за ним? Глупости. Нет, порезвиться, конечно, можно, да только на пути к свободе куча дверей и толпа стражи – и в коридоре, и во дворе, и у ворот. Всех не перебьёшь, умаешься.

Спору нет, сбежать отсюда можно, но на организацию побега нужно время, и немало, а у него сроки поджимают – завтра обещают вздёрнуть.

Если подумать, то лучшее место для молодецких забав – у самого эшафота. Главное, там стен нет, а стражники внезапно смертны.

Поток мыслей был разом прерван лязгом засова. Дверь отворилась, и в камеру вошли, сильно пригибаясь и удерживая шляпы, трое молодцев с пистолетами. Четвёртым протиснулся граф Холланд с горящим факелом в руке.

Поискав держак на стене, Генри сунул в него свой осветительный прибор и пристально посмотрел на Олега.

– Добрый вечер, граф, – сделал ему ручкой Сухов. – Хорошая сегодня погода, не правда ли?

Холланд усмехнулся.

– Отдаю должное вашему хладнокровию, шевалье, – проговорил он.

– В общем-то, виконт. Виконт д’Арси.

– Тем более. Но должен вам заметить, господин виконт, оказались вы здесь по причине излишнего благородства. К чему, спрашивается, вы сохранили жизнь Жербье? Будь он мёртв, я бы сейчас пил с сэром Северусом.

– Вы правы, граф, – согласился Олег. – Есть же хороший девиз: «Не спеши творить добро, дабы оно не вернулось к тебе злом!» Так нет же, отступил от сего мудрого правила.

– Вы и герцогиню де Шеврез надули. Мне передавали из Нанси, что Мари пришла в сущее бешенство, узнав, что расстроила планы герцога Бэкингема в отношении Карла, сама не желая того![91]91
  Речь о Карле IV, герцоге Лотарингском.


[Закрыть]

– Да какая ей разница, кого предавать? – пожал плечами Сухов. – Этой вздорной милашке лишь бы интригу заплести, да покруче. Политика для неё – развлечение.

Хмыкнув, лорд прошёлся взад-вперёд и спросил, не оборачиваясь:

– Скажите, виконт, вы не любите Англию вообще или ваша неприязнь направлена исключительно на герцога Бэкингема?

– А с чего мне любить Англию, милорд? С какой стати? Вы шкодите всему христианскому миру, и магометан успеваете лягнуть, и туземцам разным кровь пустить. По мне, так вы ничем не лучше испанцев или турок. А Бэкингем… Вы знаете, граф, я терплю содомитов, пока они не высовываются. Но этот извращенец зарвался, хотя сам по себе полное ничтожество. А король ваш подпевает ему, дурачок венценосный…

При этих словах бесстрастные лица охранников дрогнули, как и пистолеты в их крепких руках.

– Вы бы не трогали его величество, виконт, – с угрозой проговорил Рич.

– Да ну? – ухмыльнулся Олег. – А что мне за это будет? Знаете ли, милорд, висельнику позволено многое, в том числе говорить то, что он думает, не опускаясь до лести и лжи.

– Оставим это! – досадливо поморщился граф. – Вы хотя бы понимаете, что казнь – это наименьшее из наказаний за совершённые вами преступления?

– А что я такого сделал? – комически изумился Сухов. – Ну назвался другим именем. И что? Не понимаю, почему бы благородному дону не сменить имя!

– Что-что? – не понял Холланд, но тут до него дошло: – А-а… Нет, господин виконт, не прикидывайтесь невинной овечкой! Да я, только начав копать, за полдня насобирал столько доказательств вашей вины, что волосы встали дыбом! Боже правый! Я голову ломаю, отчего мою эскадру преследуют несчастья, а, оказывается, всё это ваших рук дело!

– Ну так судите меня, милорд! – прочувствованно сказал Олег. – Зачем же эти застенки? Зачем обещание прогулки в Тайберн?

Граф осклабился.

– Это обещание я намерен выполнить в точности, виконт!

– По какому праву?

– Господи Иисусе! По праву сильного! Герцог доверяет мне, поэтому оставил несколько чистых бумаг за подписью короля. Достаточно было вписать несколько строчек о вашем заключении и казни.

– Понимаю… Разумеется, очень невыгодно, чтобы меня судили Бог и страна,[92]92
  Одна из стандартных формул английского судопроизводства.


[Закрыть] поскольку сразу станет ясной и ваша роль в этом деле, весьма неблаговидная. Да и опасно это – признавать, что человек, ради которого вы хлопотали об аудиенции, оказался врагом! Это же сразу бросает тень на вас самого. А уж как будет зол король!..

Холланд, не рискуя приближаться к Олегу, прошёл к двери и развернулся, покачался с пяток на носки.

– Знаете, почему я пришёл сюда, господин виконт? Вовсе не для того, чтобы насладиться вашим падением, отнюдь нет. Вы мне по-прежнему симпатичны, и… Вот скажите, а почему вы работаете на Ришелье?

Сухов пожал плечами.

– Потому что кардинал прав, – ответил он равнодушно, начиная уставать. – И король Людовик прав, поскольку защищает своё государство, подавляя мятеж. А вы лезете, куда вас не просят.

Ненадолго повисшее молчание было нарушено графом.

– У вас есть один-единственный шанс спастись, – медленно проговорил он. – Если здесь, на этом самом месте, вы подпишете обязательство работать на Англию и её короля, верно и преданно служить его светлости герцогу Бэкингему. В этом случае вы получите свободу, и я верну вам шпагу.

– Полноте, граф, – улыбнулся Олег. – Вы не дьявол, а я не святой Антоний. Не стоит меня искушать. Моя шпага всегда служила справедливости, а предательство… Нет, это не для меня.

– Тогда прощайте, виконт! – резко ответил Холланд. – И да поможет вам Бог!

«…И друзья», – договорил про себя Сухов.

Спалось ему плохо. Вроде и тюфяк был мягок, и крысы не шебуршились по углам, а вот поди ж ты…

Олег вздохнул. Он был готов к борьбе, но ожидание выматывало. Господи, когда же кончится эта ночь?

Сухов усмехнулся. Странный он зэк – торопит исполнение приговора! Того самого – «высшей меры наказания». Не дождётесь!

Его всегда поражала непонятная апатия, которая охватывала приговорённых к смертной казни. Откуда в них эта непростительная покорность? Осуждённые сами клали голову на плаху, позволяли накинуть петлю на шею или безропотно выслушивали приказания, отдаваемые расстрельной команде: «Заряжа-ай! Це-елься! Огонь!»

Да как же так можно? Почему они не кидались на палачей? Боялись, что их за это убьют? Идиотский парадокс!

Разумеется, бросаться на охранников опасно, те и заколоть могут или пристрелить, но чего бояться смертнику?

Даже если точно знать, что будешь обязательно убит при попытке к бегству, всё равно надо пытаться! Ибо никто не ведает своей судьбы, не знает, что ждёт его даже минуту спустя.

Пусть на тебя направлено дуло ружья, и палец противника жмёт на курок – это ещё не конец! Ибо кто поручится, что ствол не забит смазкой, что его не разорвёт, поражая самого стрелка? Надежда, пусть и вовсе микроскопическая, остаётся всегда. А сдаваться, чтобы тупо умереть? Ну уж нет!

Олег поднялся со своего ложа и подошёл к окошку. Привстал на цыпочки и выглянул. Яркая луна освещала острые крыши башен, подчёркивая темноту, затопившую тюремный двор.

Завтра его вывезут отсюда. Бежать по дороге к месту казни было бы опрометчиво – лондонцы обожают смотреть на висельников, и толпа выстроится по обе стороны Оксфордской дороги, по которой двинется повозка. «Уйти в народ» и затеряться? Не получится. Приговорённому к смерти полагается взойти на эшафот в своей лучшей одежде. А толпа соберётся из простонародья. И что? Станет лондонская голытьба помогать или хотя бы не препятствовать джентльмену в чёрном камзоле из тонкого камлота[93]93
  Камлот – тонкое сукно из верблюжьей шерсти.


[Закрыть] с серебряными позументами? Это вряд ли…

Короче говоря, сопротивляться «представителям закона» следует у самого эшафота. Руки ему, наверное, свяжут. Так, а ноги для чего? В общем, нечего тут мудрить – как прибудем в Тайберн, так и начнём действовать. По обстоятельствам.

С этой мыслью Сухов вернулся на топчан и заснул сном праведника.

Разбудила его стража – двое с мушкетонами вошли в камеру, поднимая руки с масляными фонарями.

– Вставайте, милорд, – проговорил один из них простуженным голосом. – Пора.

– Выспаться не дадут… – проворчал Олег.

Встав, он оделся и попросил:

– Любезный, полей-ка мне водички.

Один из стражников, который помоложе, бочком приблизился и ухватился за кувшин. Пустил воду струйкой.

Сухов закатал манжеты рубашки с брабантскими кружевами, подставил ладони и с удовольствием омыл лицо. Хорошо!

Утеревшись батистовым платочком, Олег нацепил шляпу и сказал:

– Пошли.

В коридоре его поджидали ещё двое охранников с мушкетонами. «Боятся, – подумал Сухов, – значит, уважают!»

– Позвольте, милорд… – просипел простуженный и качнул мотком верёвки.

Олег протянул ему руки, но стражник повёл головой: «За спину, сэр, за спину». Как скажете.

Верёвки стянули Сухову запястья, но не слишком туго. И то хлеб.

Минуя сводчатые коридоры и винтовую лестницу с истёртыми ступенями, он спустился во двор.

Здесь было промозгло и зябко, как в погребе, суровые и мрачные стены тюрьмы закрывали простор, даже небо стягивая до скромного многоугольника лазури. Человек пять или шесть солдат грелись у костра, в сторонке фыркали их лошади. А вот и его «карета» – громоздкая телега, запряжённая волами.

Запрыгнув, Олег устроился на тюке соломы, четыре стражника уселись по сторонам подводы, свесив ноги, и возница щёлкнул кнутом.

Волы лениво стронулись с места, поволокли повозку к воротам – те уже медленно раскрывались навстречу. Чему? Смерти? Или воле? Скоро узнаем.

Шестеро всадников покинули Ньюгетскую тюрьму следом за повозкой. Узилище стояло на перекрёстке Ньюгейт-стрит и Олд-Бейли, и дорога до Тайберна обещала быть долгой – воловью упряжку разогнать нелегко.

Колёса, хоть и смазанные, скрипели нещадно, ободья грохотали, копыта волов неторопливо плюхали. Олега потянуло в сон. «А почему бы и нет?»

Заставляя стражу вздрагивать, он улёгся на солому. Трясло так, что не заснёшь, но хоть подремать…

Толпа стала подходить потихоньку. Гомон голосов становился всё громче, иногда стихая – видимо, зеваки стояли не слишком плотно.

«Попробовать?» – мелькнуло у Сухова. А стоит ли?

Кряхтя, он сел и огляделся. Дома в один-два этажа выстроились вдоль довольно широкой улицы. В узких проулках мелькали огороды и пастбища. Оксфорд-роуд.

К югу от дороги раскинулись кварталы Сохо, занятые ремесленным да торговым людом.

Любопытствующих бездельников хватало: одни молча стояли, жадно наблюдая за аристократом, которому уготовили казнь в этот прекрасный осенний денёк, другие шли рядом с повозкой, высматривая мелкие подробности.

Они словно изучали Олега, пытаясь понять, чем же отличается от них человек, которому светит рай? Или ад? Ну это уж кому как. Стражники гоняли особо приставучих, но те ухитрялись-таки пробиваться к самой телеге, хвататься за борта, глазеть да и шмыгать прочь, вжимая голову в плечи или почёсывая затылок после ха-арошей затрещины.

И вот ещё один странно знакомый босяк пробился к подводе, желая молниеносным движением дотронуться до Сухова, но его рука ушла в солому. Нечаянно.

– А ну пошёл отсюда! – рассердился охранник, прогоняя настырного. А тот, сделав неприличный жест, шмыгнул в толпу, напоследок подмигнув Олегу.

Сухов тут же напрягся. Повозившись, он стал шарить связанными руками и скоро наткнулся на рукоятку ножа. Огромное напряжение, копившееся в нём с вечера, разом отпустило, впуская радость – друзья рядом!

Ухватившись поудобнее за рукоять, Олег принялся резать путы, безмятежно поглядывая в небеса. Вскоре верёвки ослабли, и Сухов осторожно высвободил руки, сжав клинок в правой.

Повеселев, он огляделся. Тайберн был уже близко, деревенские домики выглядывали из-за рощицы, вокруг стелились огороженные поля, а впереди виднелось то самое «тройное дерево», зловещий ориентир.

Скользнув взглядом по конникам, Олег несколько удивился и глянул повнимательней. Кавалеристов стало больше.

Из тюрьмы выезжало шестеро, а ныне в сёдлах покачивались восемь человек. Сердце у Сухова забилось чаще – узнать присоседившихся к охране Быкова и Акимова было трудно, но возможно. Понч – это, наверное, во-он тот далёкий всадник.

«Поборемся…»

Ближе к Тайберну конные прибавили лошадям прыти и окружили телегу, взяли её в кольцо – приближался решающий момент.

Справа от повозки ехал Ярослав. Приклеенная борода ему шла, создавая «пиратский» образ. Быков, придерживая левой рукой мушкет, оттопырил палец, указывая на стражника, примостившегося ближе к вознице. Олег наклонил голову, показывая, что понял, и посмотрел на охранника, который сидел, сгорбившись, ближе к задку.

С левой стороны скрипел седлом Виктор. Невозмутимо поглядывая вдаль, он улыбнулся краешком губ.

И вот оно, «Тайбернское дерево»! Огромная виселица была сделана на совесть, вешай хоть дюжину приговорённых за раз. Рядом располагались сколоченные из досок трибуны для зрителей – этих набежало под сотню, хотя большинство будет любоваться зрелищем стоя, зато бесплатно.

«Сорвём вам мероприятие!» – подумал Сухов, приглядываясь к человечку в красном капюшоне, ожидавшему его на эшафоте. Не дождёшься!

Быков негромко засвистел припевчик: «Пора-пора-порадуемся на своём веку…» – это было сигналом.

Акимов мигом подхватил свой мушкетон и выстрелил, поражая одного из кавалеристов. Обратным движением он ударил прикладом стража, сидевшего на телеге.

Грохот выстрела был настолько неожиданным, что охрана оцепенела.

Быков и Пончик выстрелили дуплетом, а тут и Олег вскочил и, стоя на коленях, всадил нож в шею своему конвоиру.

Возница скатился с козел и почесал в поле, воя дурным голосом. Трое конных стражей закрутились на месте, успокаивая лошадей. Одному из них удалось вскинуть тяжёлый мушкетон, но шпага Быкова сбила прицел – пуля ушла в пыль, а за нею следом пал и сам стрелок.

– Олег! – закричал Виктор, сжимая в левой руке поводья отбитого коня. – Скорей!

Сухова уговаривать не пришлось, он махнул в седло с повозки. Радостно скалившийся Пончик перебросил ему ножны со шпагой.

Прогрохотал мушкет кого-то из охранников, и в дело пошли припасённые пистолеты. Быков с Пончевым промазали, а Виктор попал, сбрасывая чересчур ретивого служаку наземь.

– Уходим!

Четвёрка взяла с места, переходя на галоп, и поскакала к западу, не разбирая, где дорога, а где поле.

Олег в этот момент ощущал простую животную радость существования. Он не умрёт, он будет жить! Разве этого мало для счастья?!

– Спасибо! – проорал Сухов.

– Не за что! – крикнул Пончик и расхохотался.

– Это мы виноваты, конечно же! – покаялся Акимов, но Олег только отмахнулся и глянул через плечо.

По Оксфорд-роуд пылил всадник, нахлёстывавший своего коня, – спешил за подмогой.

– В город лучше не соваться! – прокричал Сухов. – И вообще, давайте к северу, направление – Кембридж!

– Понято! – откликнулся Быков.

– Миледи в порядке?

– В полном! Это она достала нам мундиры да причиндалы.

– Выношу благодарность!

– Служу Советскому Союзу! Стоп! А мы кому служим?

– Прогрессивному человечеству!

– Ха-ха-ха!

– Хо-хо-хо!

– Й-е-еху-у!

Глава 18,
в которой Олег, сам не желая того, распространяет суеверия

Кембриджшир – это низкая болотистая местность, унылая и безрадостная, край мелких озёр и запутанных проток, край одиноко растущих берёз, вересковых пустошей и диких дубрав. Здесь из непроходимых топей, подобно крохотным островкам, выглядывают белёсые останцы, а равнина лишь издали кажется голой – стоит только приблизиться, и ты оказываешься замкнут со всех сторон зарослями камыша в два человеческих роста, густым ивняком да ольшаником.

В этой глуши ещё сохранялись дороги, проложенные римскими легионерами, укатанные колеи, ведущие через пустоши и леса, где хватало лихих людей, промышлявших разбоем.

Изредка попадались одинокие хозяйства и даже целые поместья – старая добрая Англия…

Сухов вёл свой маленький да удаленький отряд низинами да лощинами, стараясь не попадаться на глаза преследователям, – вдогонку за ними кинулось чуть ли не пол-эскадрона.[94]94
  150–200 кавалеристов.


[Закрыть] Видать, крепко разозлились англичане.

Когда стало темнеть, Олег счёл за лучшее уйти подальше в топкие болота и там, отыскав сухое место в кругу дубов, стать на ночёвку. По темноте драгуны и сами не полезут в трясину, а с утра игра в догонялки продолжится с новыми силами.

Сухов устало слез с седла, взял вороного под уздцы и направился к Пончику, натягивавшему между деревьев крепкий канат – импровизированную коновязь.

– Эй! Тут кто-то есть! – внезапно раздался голос Акимова. – А ну выходи!

– Держи его! – кинулся на перехват Ярик.

– Да что там такое? – недовольно проговорил Олег.

В полумраке под деревьями завязалась свалка, и вдруг прямо на Сухова выскочил незнакомый мужчина в изорванном камзоле. Олег инстинктивно, не думая, двинул его как следует и повалил на землю. Подоспевшие Виктор и Яр скрутили незнакомцу руки. Тот был так слаб, что почти не сопротивлялся. Зато ненависти в его голосе оказалось с избытком.

– Проклятые английские собаки! – прорычал он.

Сухов передал повод Шурику и присел на корточки, оказавшись с неожиданным пленником лицом к лицу.

– Может, мы и прокляты, – усмехнулся он, – и собаки, но точно не английские. За нами самими погоня.

Незнакомец, заросший и нестриженый, нахмурился.

– Так вы не меня искали? – спросил он.

– А ты кто такой вообще?

– Меня зовут Нолан Чантри, – пробормотал пленный, не зная, верить ли тем, кто повязал его. – Я местный… Был.

– Был?

Чантри склонил голову и сразу выпрямил её, принимая вид одновременно горделивый и смешной.

– Здесь стоял мой дом, четыре комнаты, – с горечью сказал он. – Ещё дед сложил его из камня, а отец пристроил хлев и купил корову. А эти… Они всё отняли у меня! Только потому, что я католик.

Нолан быстро глянул на Сухова, но Олег лишь улыбнулся.

– Мистер Чантри, – мягко проговорил он, – мне без разницы, какой масти кошка, лишь бы она хорошо ловила мышей. Есть хотите?

Вздох, изданный пленником, был красноречивее слов.

– Присаживайтесь. Огня мы разжигать не станем, но вино можно пить и холодным. Да, Ярик, развяжи Нолану руки.

Запасливый Пончик, поворчав для порядка насчёт лишнего рта, выложил бурдюк вина и окорок, завёрнутый в пергамент. Акимов достал каравай.

– Люси постаралась? – улыбнулся Олег.

– Она, конечно же!

Нолан набросился на еду, давясь и чавкая, сопя и постанывая от удовольствия.

– Погоняли тебя, – хмыкнул Сухов, нацеживая в кружку красного винца.

Чантри покивал, сдерживая порыв запихать в рот сразу большой кусок. Пятью минутами позже, насытившись слегка, он отдышался.

– Я был совсем мальчишкой, – повёл Нолан рассказ, – когда отправился с дядей Гвилимом за океан, в Новый Свет. Мы плыли на корабле Бартоломью Госнолда[95]95
  Б. Госнолд основал колонию на территории нынешнего Массачусетса в 1602 году. Отцы-пилигримы из пуритан прибыли на Американский материк в 1620 году.


[Закрыть] и высадились на мысе Кэйп-Код. Потом переселенцы, почти все, покинули то место, одни мы остались.

Было очень трудно, но мы сдюжили. Охотились, ловили рыбу. Расчищали лес под поля и сеяли зерно. Построили сначала хижину, а после и дом каменный. Местные индейцы – вампаноаги и пекоты – были дружелюбны, они очень уважали дядю за то, что тот был кузнецом и мог ковать стальные ножи и наконечники для стрел.

За них они щедро расплачивались мехами. Мы уж думали, что кончились наши напасти, да куда там!

Господь продолжал испытывать нас – семь лет назад прибыли отцы-пилигримы. Они поселились неподалёку, выстроили целый посёлок и назвали его Плимут. Узнав, что мы с дядей паписты, пилигримы стали творить нам всякие гадости, а мою сестру Керрион объявили ведьмой и казнили.

Вождь пекотов, с которым мы были дружны, решил вступиться за нас, и его воины вырезали семьи Хазлингов и Шовеллов, повинных в гибели Керрион. После этого дяде Гвилиму пришлось бежать в Новый Амстердам,[96]96
  Новый Амстердам – будущий Нью-Йорк.


[Закрыть] а я подался обратно на родину.

Ох, недаром говорят, что возвращаться – плохая примета! Оказалось, что Оуэн, сынок нашего соседа, которого я не раз колотил в детстве, успел натворить бед. Он разорил моего отца и выгнал из дома, а когда тот ударил его, засадил в тюрьму. Там отец и помер…

Я сгоряча попытался расквитаться с Оуэном, но не тут-то было, герцог Бэкингем вывёл его из грязи в князи. И вот вторую неделю гоняют по болотам, как паршивого зайца.

Олег покивал понимающе. Слопав ломтик ветчины, он отряхнул руки и сказал:

– Вот что, Нолан, хочу тебя обрадовать – мы тоже враги Бэкингема.

– Только гоняют нас всего один день! – проговорил Быков с набитым ртом.

Сухов рассеянно кивнул, соображая.

– Я понял так, что кембриджширские болота тебе известны неплохо? – сказал он.

– Неплохо? – фыркнул Чантри. – Да я ж тут вырос! Угрей ловил, на гусей охотился.

– Тогда объединимся! Ты поможешь нам, а мы поможем тебе. Нам нужно что? Выбраться к морю, найти там какое-никакое судёнышко и убраться отсюда, ну хотя бы до французских берегов. А что нужно тебе?

– Да то же самое, – пожал плечами Нолан. – Тут мне всё равно жизни не дадут, а если и дадут, то проведу я её в тюрьме. Франция – так Франция. Я согласен!

– Вот и замечательно, – кивнул Олег. – Теперь вопрос номер два: есть тут такое место, где можно укрыться, и чтобы его окружала трясина? Чтобы ни пешком, ни на лодке не подобраться?

Чантри задумался. Минуту спустя на его губах дрогнула улыбка.

– Есть тут что вам нужно, – промолвил он. – Остров Брэннана! Брэннан был контрабандистом и прятал товар на этом самом островке. Он умер задолго до моего рождения, и я совершенно случайно, будучи ещё мальчишкой, наткнулся на старую гать. Прошёл по ней и достиг сухого, каменистого пятачка. Там стоял дом Брэннана – крыша у него провалилась, но стены были крепки. И конюшня там имелась, и склад, а в самом доме, на койке, лежал скелет. Наверное, хозяина дома… Хм. Но это немного в стороне от дороги к морю.

Сухов усмехнулся.

– Как тебе сказать, Нолан, – заговорил он. – Укрытие мне не требуется, прятаться и вообще задерживаться я не собираюсь. Просто, понимаешь, страшно не люблю, когда меня гоняют. И не хочу, чтобы весь путь к морю мне дышали в затылок английские драгуны.

– А чего вы хотите?

– Чтобы они остались в здешних болотах. Все!

Быков довольно крякнул, а Чантри выдохнул:

– Я согласен!

Разъезды драгун постоянно мелькали неподалеку, забираясь всё дальше в болота. Было их не меньше сотни, и командир отряда, усатый полковник Питт, горел энтузиазмом, желая выслужиться перед графом Холландом.

Шурик с Акимовым и Быковым или Олег с Ноланом напоминали преследователям о себе весь следующий день – последний день сентября. Они то и дело тревожили англичан – постреливая, позволяя себя увидеть и взять след, но в бой не вступая. Англичане неистовствовали.

Трое драгун было застрелено, ещё два кавалериста канули в топь вместе с лошадьми. В тот же день Сухов и Чантри взяли «языка» – напыщенного лейтенанта Керка. Он-то и выложил Олегу все подробности. Не сразу, конечно, но Сухов умел быть очень убедительным.

Вяло брыкавшегося лейтенанта повели в глубь болот, берегом древней протоки, выкопанной ещё римлянами, пытавшимися осушить здешние топи, а после ступили на гать, вобравшую в себя столь много влаги, что вся она ушла под коричневую жижу.

Выход на гать угадывался легко – как выйдешь между двумя кряжистыми дубами, так и ступай вперёд. Два камня обозначали начало невидимой дороги.

Лейтенант поначалу забился, затряс головой, пуча глаза и мыча сквозь кляп, – решил, видно, что его утопить хотят.

– Ножками ступай, болван! – прикрикнул Олег и сделал знак Быкову и Чантри – по плану «операции», они должны были остаться поблизости от начала гати.

А Сухов пошагал вперёд, с большой осторожностью ступая по жиже и внимательно поглядывая на вешки, расставленные Ноланом. Ботфорты уминали гать, уходя в болотистую бурую воду до половины голенищ.

Притопленная «дорога» из переплетённых жердочек тянулась замысловатым зигзагом, покоясь на зыбких напластованиях, подпиравших гать.

А по сторонам её цвела и пахла трясина, из глубин которой то и дело вырывались пузыри зловонного газа. Губительная хлябь не давала опоры даже осоке – канешь в эту муть с головой, и нет тебя. Твоё агонизирующее тело подёргается недолго, увязая в липком иле, и замрёт до Страшного суда.

Шли долго. У крошечного островка с чахлой берёзкой дорога сворачивала под прямым углом и выводила к сухому бережку. Крошечный островок Брэннана был расколот натрое каналами, затянутыми ряской, вековые дубы раздирали могучими корнями худосочную почву.

К клочку тверди подходила протока, в мшистый валун было вделано позеленевшее бронзовое кольцо, к которому цеплялась полусгнившая плоскодонка, давно затонувшая и высовывавшая из воды только острый нос.

– Пришли! – выдохнул Пончик, выводя «языка» на сухое место.

– Алекс! – резко скомандовал Олег. – Керка запереть в сарае!

– Слушаюсь! – вытянулся во фрунт Пончик. – Кляп вытащить?

– Вытаскивай. Отсюда не докричишься, хе-хе…

Лейтенант, получив возможность говорить, сперва плевался и морщился (видать, вкус тряпки пришёлся ему не по вкусу), а потом сказал:

– Объясните мне, сэр, для чего вы лишь усугубляете свою вину? Мало вам прежних преступлений, так вы еще и похитили лейтенанта гвардии его величества?

– Дружок, – ласково ответил Сухов и обвёл островок рукой, – здесь наша база. Контрабандисты пользовались ею на протяжении столетий, и ни одна королевская сволочь сюда и носу не сунула, ибо нет к этому месту путей, кроме того, которым прошли мы. Ну а ты, невольно посвящённый в эту тайну, унесёшь её с собой в могилу. В сарай его!

Шурик грубо поволок Керка к сараю – крепкому сооружению из камня с уцелевшими стропилами. Чёрный дуб выдержал испытание временем. Лейтенанта втолкнули в сарай и с грохотом притворили дверь. Лязгнул засов.

– Готово! – крикнул Пончик.

– Подгребайте сюда, поможете мне.

Олег заглянул в старый дом, обращённый к топи пустыми глазницами оконных проёмов, и, обогнув его, вышел на небольшой участок земли, где Брэннан когда-то сажал овощи. Дождавшись Шурика, Сухов спросил негромко:

– Связал не туго?

– Да нет, мигом развяжется. Тем более, ты его напугал могилой. Угу… А через стенку он не перелезет, а перескочит! Перелетит!

– Витёк, глянь. Только не высовывайся. А ты давай ругай Бэкингема, только погромче.

– Кол осиновый в задницу его содомской светлости! – громко заговорил Александр. – Угу…

– Нет, – не согласился Олег, – сначала мы его яйца в пасть королевскую затолкаем и прижжём венценосную ягодицу! Его величество мошонку откусит и подавится. Вот тут-то мы колышек и засадим!

– Небольшой такой колышек, фута в два величиной!

– Ха-ха-ха!

В это время Акимов подал знак, изобразив пальцами шагающего человечка: сбежал «язык»!

– Ох и весело будет! – разорялся Сухов, посматривая за угол полуразрушенного дома, – лейтенант семенил через болото, ловя равновесие, уходя всё дальше и дальше. – Понч, спой чего-нибудь!

– Чего именно?

– Неважно, лишь бы погромче!

Александр набрал воздуху побольше и заголосил:

 
Пятнадцать человек на Сундук Мертвеца![97]97
  На самом деле в этой старинной пиратской песенке под сундуком подразумевается не гроб, а необитаемый скалистый остров с таким названием (в Карибском море), куда капитан Чёрная Борода высадил 15 мятежников. Воды на Сундуке Мертвеца отродясь не водилось, а ром только усиливает жажду.


[Закрыть]
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
 

Виктор, прыская в кулак, высунул голову над полуразрушенной стеной и сказал:

– Ушёл!

– Ну и слава Богу, – кивнул Олег. – Пошли тогда, надо успеть добраться до наших.

Отвязав коней, они повели их в поводу к свежей гати, уложенной всего несколько часов назад. Уводила она в сторону от старой гати и вела к длинной полосе вязкого песка, перемешанного с гравием. Кони захрапели, пугаясь зыбкой дороги, и успокоились, лишь ступив на островок. Идти по нему было трудно, зато не утонешь.

– Цепляем!

Нащупав под водой верёвку, Сухов прицепил её конец к седлу и потянул вороного за повод. Конь напряг мышцы, верёвка натянулась – и гать повело в сторону. Щиты-плетёнки складывались, хлюпали, ломались… Была гать – и нету.

– Дальше, дальше! Ещё! Хватит. Притапливай, Понч.

– Да всё уже, не видно. Ни одна скотина на найдёт и не пройдёт. Угу…

– За мной.

Идти в обход болота пришлось долго, но торопиться резону не было, уж больно опасные места лежали вокруг.

Под конец «объезда» стало полегче. Как Нолан и говорил, тут начиналась древняя запруда – осевший земляной вал, поросший болотным миртом.

– Это здесь собака Баскервилей выла? – поинтересовался Пончик. – То есть завоет… лет через двести с гаком?

– По-моему, не здесь, – неуверенно ответил Акимов. – Но где-то поблизости, конечно же…

– Это элементарно, Ватсон, – хмыкнул Олег. – Под ноги смотрите!

Через пару часов, вымотанные и грязные, они выбрались к началу гати Брэннана. Им навстречу выбежал Быков, радостный и возбуждённый.

– Шеф! – громко зашептал он, переходя на русский и довольно щерясь. – Всё идёт по плану, без шума, без пыли! Лейтенант почесал так, что не всякая борзая угонится. Мы с Ноланом и задремать не успели, как явилась вся кодла, и летёха, очень гордый оказанным доверием, повёл всех вперёд, Сусанин хренов!

– Давно они прошли? – осведомился Сухов на инглише, поскольку из кустов вышел Чантри. Он вёл в поводу лейтенантского мерина, серого в яблоках.

– Можно начинать! – громко сказал Нолан.

– Да тише ты! – зашикал на него Яр.

Чантри рассмеялся.

– Не услышат!

– Вперёд! – скомандовал Олег.

Гать, после того как по ней прошагали десятки коней и людей, разошлась местами, зияла проломами и разводами в вонючей плёнке тины.

Голосов или ржания было не слыхать – пугающие вздохи и охи, хлюпы и плюхи болота заглушали остальные звуки.

– Здесь, – коротко сказал Нолан.

– Цепляем!

В этом месте гать стелилась под углом, и кони потянули за собой огромный участок, ярдов двадцать[98]98
  1 ярд равен 0,9144 м.


[Закрыть] склизкого, подгнившего настила, обросшего болотной растительностью.

– И тот ещё кусок, для пущей гарантии!

– Да и так нормально! Ну ладно, цепляй!

Ещё одно усилие – и второй гати тоже не стало – прореха в полсотни ярдов отделила сушу от острова Брэннана. Ни пройти ни проехать.

Выбравшись к двум дубам, Пончик оглянулся на болото и вздохнул:

– Лошадей жалко… Угу.

Олег кивнул.

– Они, конечно же, будут пытаться пройти топи, – негромко проговорил впечатлённый Акимов. – Снова и снова. Будут тонуть, будут метаться, кидаться друг на друга, сходить с ума…

– Первым убьют лейтенанта, – сказал Чантри, жмурясь на солнце. – Потом доберутся до полковника.