Текст книги "Мушкетер"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Валерий Большаков
МУШКЕТЕР

Глава 1,
в которой Олег Сухов оказывается вне зоны доступа

…Секира махом врубилась в щит, просаживая доски, обтянутые вощёной кожей, и тот распался, даже кованый обод не выдержал, лопнул.

– Умри! – прорычал могучий викинг, отводя старый добрый бродекс.[1]1
  Бродекс – двуручный топор с краем-полумесяцем.


[Закрыть]

Радомир отскочил в сторону, стряхивая ненужный щит. Совершив обманное движение мечом, он резко пригнулся, пропуская край-полумесяц секиры над собой, и левой рукой выхватил засапожный нож.

Рядом с огромным северянином, чья неохватная грудь распирала кольчугу, Радомир казался щупленьким отроком, беспомощной и беззащитной жертвой злого великана-тролля. Зато киевлянин был юрким…

Метнувшись под гудящий топор, Радомир распорол ножом мощную десницу викинга, бугрящуюся мышцами, окрученную серебряной спиралью наруча, и тут же отшагнул, спасая буйну головушку от секущего удара.

– Жалкий трэль![2]2
  Трэль (или трэлл) – раб.


[Закрыть] – взревел нурманн. – Убью, длиннопятый!

Разящая сталь взлетела, а киевлянин мгновенно упал на колено, поражая врага мечом, – клинок вонзился викингу под кольчугу, погружаясь в необъятное нутро…

…Раздражённо схватив пульт, Олег выключил телевизор. Замучили они своими батальными сценами! Сослать бы хоть одного дурака-шоумена в прошлое, пусть бы поглядел на истинного викинга – могутного воина, ловкого и скорого!

Нурманны тех киевлян пачками хватали, чтобы продать на невольничьем рынке в Константинополе, а юрких Радомиров крошили десятками и далее не запыхивались. Хотя на что этим режиссёрам-продюсерам правда? Им зрелища подавай…

Сухов снова почувствовал прилив желчи. Напялят на качка доспехи и выставляют это неуклюжее чучело грозой морей! Убогие…

– Хватит психовать, – цыкнул Олег сам на себя.

Иногда память о прошлом вызывала в нём жуткую досаду, порою доводя до бешенства. Старички на лавочках любят побрюзжать: «Вот в наше время…» В их время! Ха! Жалких сорок лет тому назад! А ему-то как быть, полжизни оставившему в Средних веках? Каково это, будучи багатуром, магистром, кесарем, почти на равных толкуя с королями да императорами, – и стать в строй, пополнить собой миллиардоглавую толпу обывателей?

В мире XXI века Сухов чаще всего ощущал глухое раздражение. Безжалостный и беспощадный вельможа, с холодной решимостью сживавший со свету врагов престола, он с отвращением следил за тем, как «либералы-интеллектуалы» нянькаются с мигрантами, как сюсюкаются с террористами, сепаратистами и прочим вражьём.

Олег насмотрелся, что бывает с цивилизованной страной после набега дикарей, а Европа сама впустила в свои пределы варварскую орду…

Брейвика следовало четвертовать на площади. Сомалийских пиратов – пошинковать ракетами и выжечь напалмом. Террористов, педофилов, убийц, наркоторговцев, всю эту сволочь человечества – на кол сажать. Вешать. Колесовать. Без суда и следствия! Железом и кровью!

Что толку носиться с «общечеловеческими ценностями», как дурачкам с писаной торбой, если нашествие уже свершилось, если варвары с Юга и Востока заполонили города и веси Запада и скоро устроят «золотому миллиарду» новые порядки?

Для кесаря Олегария это было настолько ясно – пронзительно, до боли! – что Олег Романович Сухов иногда доводил себя до сущего неистовства. «Перебесившись», он впадал в депрессию.

Олег встал с дивана и вышел на балкон. Отсюда хорошо видна была Об,[3]3
  Река на востоке Франции, приток Сены.


[Закрыть] которую Быков в шутку звал Обью, зелёные холмы за рекой, а если вытянуть голову, наполовину откроется замок, давший название маленькой, сонной деревушке Арси.

Жизнь тут вели размеренную, устроенную раз и навсегда, а посему приезжих из России встретили настороженно, видимо ожидая безобразий a la Куршавель, но так и не дождались. Стали мало-помалу привыкать.

Булочник Гастон раньше мрачноват был, шевелил только разбойничьими усами, нынче же улыбается, как ясно солнышко, и выкладывает для «месье Сухофф» румяный багет. А хозяйка дома, в котором Ярик с Пончем сняли второй этаж, и слова, бывало, не скажет, ходила всё с поджатыми губами, а теперь то и дело пускается в пространные воспоминания. Сухов терпел старушечью болтовню, поскольку мадам Лассав пекла изумительные плюшки…

Олег закрыл глаза и подставил лицо солнцу. Было тепло, в лучезарном воздухе разливались покой и умиротворение. С тихой чистенькой улочки доносились негромкие голоса тётушек-молочниц, живших по соседству, слышался девичий смех, перебиваемый ломким баском. Застрекотал и смолк мотоцикл, словно устыдившись резкого шума, звучащего не в лад с общей благодатью. Шмель погудел у горшка с геранью, выставленного на подоконник… Хорошо!

В кармане Олеговой рубашки требовательно завибрировал мобильник. Звонила Алёнка. Улыбаясь, Сухов приложил плашку сотового к уху.

– Алё.

– Привет! – донёс телефон милый голос.

– Привет, кисонька.

– А ты где? Во Франкии?

– Ага! – рассмеялся Олег.

– Ой, надо же – «во Франции»! А ты чего сразу смеёшься?

– Я не смеюсь, я радуюсь.

– Радуется он… – проворчала Елена Сухова, в девичестве Мелиссина. – Ты в Париже?

– Мы в Шампани, Алёнка. Это самое… Ярику приспичило купить себе замок.

– Купил?

– Да купил… Шато-д’Арси.[4]4
  С французского – замок Арси.


[Закрыть] Развалины какие-то. Главная башня ещё туда-сюда, ну и воротная с куском стены, а остальное – хлам. Лом. Культурный слой.

– Завидуешь небось «феодалу»?

– Ну уж нет уж! Пусть сам теперь мается… Да это его Витёк сбил с панталыку.

– Наш Витёк?

– Ну да! Скучают научники – нельзя ж печататься, машина времени – табу. Взялись вроде «двигатель времени» курочить, бросили. Сейчас у них новое увлечение… это самое… явления класса «туннель».

– Как-как?

– Явления класса «туннель»! Ну это когда в прошлое попадают всякими ходами или, там, по пещерам.

– А разве так бывает?

– Думаешь, я знаю? Витька уверяет, что сплошь и рядом. Всем уже головы заморочил, второй день ищет дыру в прошлое.

– Там, у вас?

– В донжоне[5]5
  Донжон – главная башня замка.


[Закрыть] Ярикова замка. Да пусть себе ищет… Может, и обрящет чего путного. Как там Наташка?

– Балуется, как… Я почему звоню – отец Ярослава зовёт нас в Доминикану. Поплавать, позагорать… Меня, Ингу и Геллу. Представляешь? Курорт называется Бока-Чика, я смотрела в Интернете – так здорово! Синее небо, лазурное море и белый песок… Картинка!

– Ммм… Ну ладно уж, с Сергей Михалычем можно.

– Домостройщик, – ласково сказала Елена.

– Ага, будешь тут домостройщиком. Найдёшь себе там здоровячка мускулистого, загорелого, такого мачо…

Мелиссина рассмеялась.

– Ты сам-то веришь в это? – спросила она ласково. – Ты – воин, ты – настоящий мужчина. Кесарь! И чтобы я… Как это Инга сказывала?.. Чтобы я запала на брутального мальчика, накачанного пупсика? Оле-ежек… О! Совсем забыла тебе сказать! Мне тут предложили сняться в «Плейбое». Представляешь?

– Представляю… – буркнул Сухов. – И что ты ответила?

– Обещала подумать! – промурлыкала Мелиссина. – А что?

– Ммм… Тебе, конечно, есть что показать миру, но, знаешь, я предпочитаю сам всё с тебя снимать.

– Единоличник!

– Ага…

– Я тебя люблю.

– И я тебя, кисонька.

– Пока!

– Пока.

Сунув мобильный в карман, Олег ещё с минуту испытывал остаточное умиление. Алёнка… Наташка… Хоть какой-то позитив.

Покачав головой, Сухов хмыкнул: «Плейбой» им подавай! Обойдутся как-нибудь. Алёна только его – и ша, как говорят в Одессе. Он ничего не имеет против мужских журналов, но красота Мелиссины не для глянца, не на показ. Кто-нибудь видел голую Софи Лорен на обложке? То-то и оно. А Елена покрасивей синьоры Шиколоне…[6]6
  Шиколоне – фамилия известной актрисы, Лорен – её псевдоним.


[Закрыть]

Причесавшись у зеркала, Олег подумал, что кастинг на мушкетёра в массовке он бы прошёл: длинные вьющиеся волосы опускались до плеч, а трёхдневную щетину можно и подбрить кое-где. Усы с эспаньолкой[7]7
  Эспаньолка – небольшая узкая бородка, которую ввели в моду в Испании, потому она и эспаньолка; во Франции первым ее начал носить отец Людовика Генрих IV, вместе с усиками она составила «ансамбль», использованный многими королевскими особами, поэтому и стала называться «руаяль».


[Закрыть] ему идут…

– Вылитый Атос, – усмехнулся Олег и спустился в маленький тенистый дворик. Друзья уже были там, одетые, как и он сам, в светлые футболки (чтобы лучше отражать солнце), в просторные шорты ниже колен (чтобы вентиляция!) и сандалии. Униформа курортника.

Разморенные Быков с Пончевым сидели на лавочке в тени, а Виктор Акимов что-то им доказывал, помогая себе руками и прочими частями тела.

– Легенда – не аргумент, – пробубнил Шурик. – Люди, знаешь, такого наговорят, что…

– Да вы послушайте только! – настаивал Акимов. – Там речь об одном алхимике, Рудольфусе вроде. Его заперли в донжоне замка Арси – упрятали в каморку, конечно же, и на ключ. Пущай, дескать, золота сначала понаделает, потом, может, и выпустим. Два дня сидел алхимик под замком, а на третий день оттуда кэ-эк фухнет сиреневым! Кинулись все к каморке, священники на дверь святой водой побрызгали и отворили. А внутри – никого! Шикарно… Ну легенда-то всё просто объясняет: явился-де Сатана и спас слугу своего. Оттого и сияние диавольское. Но мы-то с вами знаем, конечно же, какие «спецэффекты» бывают при темпоральных эрупциях. Видывали небось!

– Ёш-моё да согласен я, – лениво молвил Ярослав. – Но всё равно это ещё не доказательство существования межвременного портала… или как там у тебя? Туннеля?

– Явления класса «туннель», – торжественно провозгласил Виктор.

– Да без разницы…

– Между прочим, – вставил хронофизик, – мы проверяли с помощью приборов. Детекторы хронополя зашкаливают около донжона!

– Темпоральная аномалия… – зевнул Пончик.

Акимов глянул на него уничтожающе.

– Что б ты понимал! – высокомерно сказал он. – Между прочим, Ахмет, когда ездил к родне в Таджикистан, обнаружил точно такую же «аномалию» в Юр-Тепе – это в горах Памира, а Валерка, когда со своей отдыхал в Доминикане, скалу нашёл у самого берега. Здоровенная, говорит, скала, а в ней пещера сквозная и тоже не маленькая – яхта только так войдёт…

– Это самое… – вмешался Олег. – И где эта скала?

Акимов живо обернулся.

– В Доминикане, конечно же!

– Я понял, а где именно? Доминикана большая…

– Валерка сказал: к зюйд-весту от Пуэрто-Плата. Это на севере острова.

– Ясненько… А наши девушки собрались в Бока-Чику. Это на юге.

– Чего-чего? – забеспокоился Пончик.

– Ёш-моё! Они собрались! – фыркнул Яр негодующе. – Норма-ально…

– Не пуши хвост, – улыбнулся Сухов. – Их твой батя пригласил.

– А-а…

– А Гелла не позвонила даже, – обиженно заворчал Александр. – Ладно-ладно…

Хронофизик, уразумев, что зря радовался, и Олега обратить в свою веру ему не удалось, сразу как-то поскучнел и засобирался.

– Ну ладно, я пошёл, – бодро сказал он.

– А ты куда? – вежливо поинтересовался Шурик.

– В замок, – вздохнул Акимов. – Вы тоже подгребайте, ладно?

– Ладно, – рассеянно кивнул Быков, думая в этот момент о пляжных красавцах, осаждающих его Ингигердочку. А Ингигердочка дефилирует в своём голубеньком мини-бикини, двух полосочках ткани, которые ничегошеньки не скрывают, а лишь подчёркивают, выделяют и преподносят жадным взглядам все прелести…

Виктор надулся и пошёл прочь со двора. Шагая по улочке вверх, к замку, он переживал, тетешкая свою обиду. Правильно, с горечью рассуждал Акимов, Олег с Пончем двадцать с чем-то лет провели в Средневековье, и даже Яр побывал два раза в прошлом. Сколько у них общих воспоминаний, приключений… Тут хочешь не хочешь, а сдружишься. А он? А он так, сбоку припёка. Обслуга, вроде автомеханика на «Формуле-1» – кому-то достаётся рекорды бить и шампанским брызгать с пьедестала, а кто-то гайки крутит да шины меняет гоночному болиду…

Виктору стало так себя жалко, что он зашёл в винную лавку месье Мишона и купил бутылку домашней наливочки «Пишегрю». А закуску он с самого утра припас. Думал, вот соберутся все, и он включит активатор… Будет за что выпить.

– Будет! – сказал Акимов с ожесточением.

Замок господствовал над всею долиной, улочки Арси-сюр-Об теснились у подножия высокого холма, на вершине которого в старину воздвигли зубчатые стены и могучие башни крепости, родового гнезда графов д’Арси.

Узкая дорога вилась по склону, доводя до кургузой воротной башни. Влево от неё стена со щербатыми зубцами тянулась шагов на двадцать, вправо – может быть, на сорок. Вот и все укрепления.

Виктор шагнул в тень, под арку ворот, представляя, каково тут бывало раньше – и ров ряской вонял, и подъёмный мост висел на цепях, а суровые рыцари несли дозор…

Вздохнув, хронофизик прошёлся по двору замка. От двухэтажного дворца осталась пара стен с проёмами окон, но и эти останки жилища были погребены до половины. Пыль веков занесла и порушенные стены, и обвалившиеся башни. Один лишь донжон устоял – могучее сооружение, метров сорока в вышину. Даже тяжёлая крыша из плоских каменных плит сохранилась на нём в целости и наружная галерея, обносившая по кругу главную башню замка.

Перевалив через травянистый холмик, наросший посреди бывшего каминного зала, Виктор вышел прямо к дверям донжона. В главной башне было сумрачно и гулко. Спустившись по истёртым каменным ступеням винтовой лестницы, Акимов очутился в полуподвальном помещении – ещё ниже располагались обширные погреба.

Нырнув под навешанные кабеля времянки, Виктор нащупал выключатель и зажёг свет. Тускловатые фонари разом смазали романтический флёр, зато стало видно, куда ступать и где пригибать голову.

Войдя в небольшую комнату со сводчатым потолком, Акимов сгрузил покупки на верстак в углу и нахохлился.

Причастившись неведомого, стоя у истоков физики времени, хронодинамики, асимметричной механики и прочих чудес науки, он не мог ни об одном из них поведать миру. Нельзя было, не созрело человечество для путешествий во времени. Сергей Быков, отец Ярика, отгрохал Виктору с коллегами роскошнейшую обсерваторию «Интермондиум», а в ней – великолепнейшую лабораторию «Тау», платил им бешеные деньги, но с одним уговором – молчать. Не болтать, не печатать статей в научных журналах, соблюдать режим тишины, как в субмарине, залёгшей на дно.

Хронофизики прониклись. Скрёпя сердце, хранили молчание. Понимали прекрасно: стоит раскрыть тайну – и грянет слава, но будет она кратка. Тут же все спецслужбы мира объявят на них охоту, словят и засадят в совсекретный центр. И какая пагуба ждёт тогда их однопланетников, ближних и дальних, родных и чужих? Грозное скрещение грядущего с былым? Даже подумать страшно…

Хронофизиков было семеро, и все поклялись молчать, как партизаны. Вели исследования в своей обсерватории, в узком кругу посвящённых, словно члены тайного общества, увлекаясь то получением энергии из темпорального поля, то свойствами антивремени, то явлениями класса «туннель»…

А Олег с Яриком даже вида не подали, что им это интересно! Да притворитесь вы хотя бы, повздыхайте, войдите в положение! Друзья, называется… Неужели это так трудно – просто побыть рядом пятнадцать минут, поприсутствовать, разделить с ним радость открытия? «А в ответ – тишина…»

– Ну и чего я жду? – громко, с вызовом спросил хронофизик. – Наливай!

«Пишегрю» его малость разочаровала. Сладкая, густая, как компот. А он-то напиться жаждал! Наклюкаться! И тут не повезло…

Закусив свежей колбаской, аппетитно пахнувшей чесночком, Виктор пригорюнился, даже не заметив, что уже порядком захмелел.

– Всё прально, конечно же… – промычал он. – По фигу вам мои туннельчики… Шика-арно… Я вам щас всем… По-али? Всем докажу. Виктор Акимов – ик! – голова! Золотая, конечно же. И голова у него – у меня? – золотая, и руки золотые, и зубы… Не, зубы свои. Почти…

Хихикая, Акимов попытался встать. С третьей попытки ему это удалось. Опираясь на спинку стула, на верстак, на полку камина, он добрался до активатора и вдавил кнопку на миниатюрном пульте. Ничего не произошло, только яркая красная точка лазера заалела на кирпичной кладке. Тау-ориентация канала.

Кирпичам тем лет триста, но сводчатый проём, который ими замуровали, был вдвое старше. После исчезновения алхимика вход в странный тупик замуровали, от греха подальше. Свят-свят-свят!..

Комп пискнул и выдал синтезированным голосом:

– Хроностабилизатор вышел на полную мощность. Есть вход в темпоральный канал. Точка входа и точка выхода зафиксированы. Есть включение баланса энергии… Стабилизация канала… Фокусировка… Есть темпоральная конфигурация.

– Давай, давай… – еле выговорил Виктор, хватая бутылку за горло. Больше разбрызгав, чем налив, он поднёс стакан к губам и выпил. Хорошо пошло! – Ак-ктивируй, давай!

– Двадцать секунд, – отрапортовал компьютер. – Канал стабильный. Мелкие флуктуации в пределах нормы.

В то же мгновение вокруг незримого лазерного луча закружились сиреневые сполохи. Призрачными опахалами они распускались, словно лепестки невиданного огненного цветка. Смутные тени завились вокруг, обметая стены, а фиалковое сияние всё набирало силу и вот полыхнуло вовсю.

Когда Акимов проморгался, то не увидел кирпичной кладки – перед ним была добротная дверь, сколоченная из толстых досок и навешенная на кованые петли.

Стремительно трезвея, хронофизик отворил тяжёлую «бронедверь». На него дохнуло прохладой, как из бабушкиного погреба. За проёмом чернел сводчатый подземный ход, уводивший совсем недалеко, метров на десять от силы. Но не тупик!

Шатаясь, Виктор переступил порог и зашагал вдоль стены, выложенной камнем. Было совсем не страшно, ведь впереди виднелась плохо прикрытая дверь, из-за которой пробивался свет и слышались голоса.

– Ик! – сказал Акимов, хватаясь за витую ручку, и вышел на свет божий. «Явились, не запылились…» – подумал он о друзьях, слушая неразборчивый говор. На душе потеплело. Виктор до того расчувствовался, что даже всхлипнул. И тут же его продрало нервным морозцем – он входил в ту же самую комнату, которую только что покинул! Как это возможно?

В комнате находился всего один человек – тщедушный, остролицый типчик с тонзурой, в чёрной рясе, подвязанной верёвкой. Монах, что ли? Откуда он тут взялся? А Олег где? Ярик? Шурка?..

Увидав Акимова, монах выпучил глаза и заорал. Просеменил к выходу, осеняя себя крестным знамением, и умотал.

С запоздалым изумлением хронофизик огляделся. Те же своды, те же фигурные держаки для факелов, даже расколотая плита под ногами с тем же рисунком трещин. Но никакого верстака, никакой аппаратуры и в помине не было. Ни переносного холодильничка, ни компа – ничего!

Зато наличествовал крепкий, тяжёлый стол, заставленный бутылками. Пустыми или полными, не понять, сосуды покрывал толстый слой пыли. На стенах висели полки, забитые колбами и ретортами, в углу валялся котёл, а с потолка свисало чучело крокодила.

«Откуда вышел, туда и вернулся? – мелькало у Виктора. – Я что, скомандовал себе „кругом!“ и двинул обратно? А когда они успели всё тут переставить? Да кто они-то?! „Ирония судьбы, или С лёгким паром“!..»

– Что за… – начал учёный, но не договорил.

Чадно горел факел на стене, зазеленевший бронзовый канделябр, попиравший стол, был утыкан свечами – это их трепетное сияние он видел, когда брёл по коридору. И тут Акимова пронзило: мёбиус-вектор!

– Сработало! – выдохнул он.

Резко повернувшись кругом, хронофизик бросился обратно – и шарахнулся о кирпичную кладку. Двери не было!

Поскуливая от ужаса, Виктор судорожно ощупывал кирпичи, пальцами касаясь недавно засохшего раствора – проход замуровали совсем недавно, неделю или две назад.

– Господи, господи… – застонал учёный, словно воочию наблюдая, слыша, как рушится его жизнь – такая налаженная, устроенная, безопасная…

Да нет, гулкий стук и топот – это не озвучка краха жития. Это за ним пришли!

Акимов резко обернулся, спиной прижимаясь к кирпичной стенке и моля, чтобы растаяла кладка. Но та была тверда и холодна.

Низковатая дверь, ведущая к винтовой лестнице, рывком распахнулась, и в помещение ввалилось трое верзил с бледными лицами, стриженные под горшок, в штанах до колен, в чулках и в просторных рубахах. Их грубые сабо из дерева громко клацали по каменному полу, а в руках верзилы держали верёвочную сеть.

Все трое стали наступать на Виктора, а за их широкими спинами подпрыгивал четвёртый, тот самый монах. Он изрыгал хулу и грозил Акимову тощим кулачком.

С перепугу хронофизик бросился напролом и сам же запутался в сети. Верзилы радостно взревели, повалили «гостя из будущего» на пол и стали вязать. Пыхтя, они выговаривали:

– Sancta Dei Genetrix… Domina nostra, mediatrix nostra, advocata nostra…[8]8
  «Святая Богородица… Владычица наша, защитница наша, заступница наша…»


[Закрыть]

Тут к Виктору прорвался остролицый типчик. Задрав чёрную рясу, он больно пнул Акимова, схватился за распятие и взревел:

– Сгинь! Изыди, нечестивый!

Его старофранцузский Виктор понимал с пятого на десятое, хотя какая теперь разница? Всё кончено. Живьём взяли демона.

Сейчас его бросят в застенки инквизиции, будут пытать, а после сожгут на костре… Акимова резануло жалостью, и он заплакал.

Сквозь слёзы Витя увидал, как протаивают кирпичи, по второму разу освобождая проход. Но не для него.

Стащив у мадам Лассав целую тарелку плюшек, Олег с Пончиком тихо наслаждались ими в тени беседки. Начало мая, душистый чаёк в термосе, выпечка, исходящая ванильным духом, – что ещё нужно для счастья?

– А ты почему не бреешься? – спросил Шурик, щепетно беря плюшку, пятую по счёту. – Угу…

– Лень, – признался Сухов. – Бородку, что ли, отрастить?

– Совсем ты без Алёны распустился, – пригвоздил его Александр.

– Расслабился просто… – потянулся Олег. Откинувшись на беседочные перила, он засвистел незамысловатый мотивчик: «Пора-пора-порадуемся на своём веку…»

Пончик шумно вздохнул, сощурился мечтательно.

– Знаешь, – сказал он, – а я бы хотел попасть туда, ко временам д’Артаньяна, кардинала Ришелье… Угу.

Сухов фыркнул.

– Мало тебе Византии?

– Сравнил! Мрачное Средневековье и начало XVII столетия. Есть же разница!

– Да никакой. Та же грязь, те же грубые нравы, только… это самое… кровь тебе пустят не мечом, а шпагой.

– Шпаг мне, шпаг! – театрально продекламировал Шурик и вдруг нахмурился: – А куда это Витька пропал? Что-то я его не вижу. Угу…

– В замке, наверное, – пожал плечами Олег, раздумывая, съесть ли ему ещё одну плюшку, последнюю, или пора завязывать.

Александр беспокойно заёрзал.

– По-моему, он на нас обиделся, – предположил он.

– Разве? – сказал Сухов, с сожалением отставляя пустую чашку.

– Да, да! Он нас так звал, а мы… Давай сходим?

– Неохота, Понч…

– Ну давай! Ты что, сюда толстеть приехал?

– Щас получишь…

– Ну, Олег!

– Господи, как ты меня достал… Пошли.

Обрадованный Шурик тут же выбежал на солнце и крикнул:

– Яр! Пойдём с нами!

Наверху что-то упало, и в окне показался встрёпанный Быков.

– Чего тебе надо? – сонно сказал он.

– После обеда спят либо аристократы, либо дегенераты! Угу… Пошли в замок!

– С чего бы я туда пёрся?

– Это ж твоё «дворянское гнездо»! Пошли!

– Ёш-моё! Как же ты мне надоел уже… Иду!

Десять минут спустя все трое неспешно брели по улочке. Ярослав обратил внимание на предвыборные плакаты, расклеенные повсюду, и спросил:

– Понч, а ты бы за кого голосовал?

– Не знаю… За Олланда, наверное. Социалист всё-таки. Угу…

– А ты? – Быков повернулся к Сухову. – За Саркози?

– Ещё чего.

– А за кого?

– Чего ты ко мне пристал?

– Нет, ну ты скажи!

– За Марин Ле Пен, – усмехнулся Олег.

– Она же ультра, – удивился Шурик.

– Потому и голосовал бы. Все эти высоколобые, прекраснодушные интели-либерасты изнасиловали Европу. Напустили негров с мусульманами, теперь гомосекам задницы лижут…

– Расист и гомофоб! – заклеймил его Яр.

– Не говори ерунды. Африканцев с арабами надо было работать заставить, а не брать на содержание. Пусть бы учились, поднимали свой культурный уровень, а то ведь фигня получается: европейцам уже крестики нательные носить нельзя – не политкорректно, видите ли! Зато святые понятия «мать» и «отец» упраздняются, будут теперь «родитель А» и «родитель Б». Гомосятина полная!

– Права человека…

– Кроме прав, есть долг – оставаться людьми! Не подобает человеку поступаться природой, достоинством, честью, в угоду всяким содомитам. Такими темпами… скоро с Нотр-Дама муэдзин будет скликать правоверных, а нормальных девушек сгонят в спецлагеря. Станут их там осеменять, чтоб рожали побольше младенцев для однополых семей!

Пончик ошеломлённо поморгал.

– Ну ты и сказанул… – пробормотал Шурик. – Угу…

Сухов криво усмехнулся.

– «Возможно ли это? – вопросил однажды Иосиф Виссарионович и сам же ответил: – Конечно, возможно, раз это не исключено!»

Во дворе Шато-д’Арси было пусто, даже туристов не видать, да и чего им тут делать, в захолустье? Экскурсии больше на Луару тянет, там тех замков, как в лесу муравейников. Отпуска не хватит, чтобы все осмотреть. А быковская твердыня явно не прельщала фотографов-любителей.

– Витька в донжоне, наверное… – начал Пончик и заткнулся: из дверей главной башни пыхнуло сиреневым, словно отсвет от сварки по стенам пробежал.

«Знаем мы эту сварку!» – подумал Олег, холодея.

– За мной, бегом! – рявкнул он, бросаясь к донжону.

Ссыпавшись по витым ступеням, он влетел в ту самую каморку алхимика, о которой давеча Витька повествовал, и затормозил. Гудевший на треноге аппарат, смахивавший на киношный гиперболоид инженера Гарина, словно закручивал вокруг себя полотнища сиреневого света, комкал их, распускал, обмахивал стены.

– Дверь! – завопил Пончик. – Тут стенка была, а теперь – дверь!

Молча оттолкнув Шурку, Сухов ринулся в открывшийся проход – тащить обратно дурака разобиженного. Судя по разлитому вину, ещё и в нетрезвом состоянии…

Толчком распахнув вторую створку, Олег словно вернулся в ту же комнатушку, но куда более похожую на прибежище алхимика. Трое парнюг деревенской наружности волокли спелёнутого хронофизика, а особа духовного звания в облачении монаха-бенедиктинца поддавала пленнику по рёбрам.

Вырубив монаха ребром ладони по тощей, кадыкастой шее, Сухов резко развернул к себе туповатого челядина, облапившего Акимова, – хронофизик, замотанный в сеть, едва трепыхался. От сильного рывка верзила устоял, а в следующее мгновение заработал прямой в голову, да и повалился на пол.

Двое его подельников, углядев ещё одного демона во плоти, заорали благим матом и кинулись прочь. Следом за челядью умотал и монах, а поверженный, трубя дурным голосом, сбежал окарачь. Быков хорошенько пнул его в откляченный зад, придавая ускорение.

– И вы здесь? – резко спросил Олег. – Уходим!

– Поздно… – выдохнул бледный Шура, лапая кирпичную стенку.

– А, ч-чёрт…

Присев, Ярослав размотал Виктора. Тот сопротивлялся поначалу, а потом, разобрав, кто с ним рядом, скривил и без того зарёванное лицо.

– Ребята… – пролепетал Акимов. – Вы здесь… А я… Это… Простите! Я, как дурак, конечно же, спьяну… И вас… Отсюда не вернуться назад – канал односторонний, из будущего в прошлое…

– Поздравляю, – холодно сказал Сухов, – опыт удался.

– Но можно попробовать в Доминикане, – мямлил Виктор, – или на Памире… Нет, лучше всё-таки в Доминикане… Там канал из прошлого в будущее…

– Вообще-то, на дворе – Средневековье, – сухо заметил Быков, – и нету никакой Доминиканы. Есть Эспаньола, остров под властью испанской короны, а вокруг оного рыщут пираты, флибустьеры и прочие корсары. И как туда попасть, уцелев по возможности?

Глядя на разнесчастного учёного, Олег смягчился.

– Ладно, – проворчал он, – будешь должен.

– Буду! – с готовностью вскинулся хронофизик.

– Чтоб вернул нас в 2012-й. Понял?

– Понял! Верну, конечно же! А…

– Что?

– А никто не заметил индекс на пульте? – робко осведомился Виктор. – Там табло такое… Хотя бы четыре последних циферки!

– Один, шесть, два, семь, – припомнил Шурик. – Угу…

Акимов побледнел ещё пуще.

– Добро пожаловать в 1627 год, – сказал он страдальческим голосом.

– Попали! – хмыкнул Быков и заговорил наигранно-весёлым тоном: – Усё как у кино – мушкетёры дерутся с гвардейцами кардинала, а герцог Бэкингем строит козни Людовику XIII!

Сухов глянул на Пончика. Тот шмыгнул носом и пробормотал:

– Сбылась мечта идиота… Угу.