Текст книги "Мушкетер"

Автор книги: Валерий Большаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Глава 15,
из которой легко вывести цену человеческому счастью

1

Бальтазар Жербье весь изнервничался в первые дни, а после смирился со своей участью. Он лежал день напролёт, ворочаясь на соломенном матрасе, переходя в сидячее положение лишь во время кормёжки. Сам себе Жербье напоминал животное, пойманное и укрощённое.

По ночам он вставал, обходил своё узилище и ощупывал стены в поисках хоть какой-то щёлочки, как будто владел чёрной магией и мог оборотиться тараканом. Когда светила луна, от окошка вытягивался узкий луч, упираясь в дверь.

Жербье смотрел на бойницу как завороженный – это был его единственный «выход» в мир. Вначале он еще сомневался, считал, что окошко выходит в сад или во двор, но голоса, доносившиеся до него днём, цокот копыт и грохот телег убеждали, что за стеной – улица.

Какая, он понятия не имел. Попытки влезть по стене закончились ободранными ладонями и прорехой на камзоле.

Однажды Бальтазар проснулся среди ночи и вскочил с бешено бьющимся сердцем. Он видел сон, в котором давал о себе знать.

Не заснув до самого утра, Жербье проклинал себя за уныние, в которое впал по малодушию своему. А ведь у него был шанс! Он и сейчас есть, надо только воспользоваться им, а не страдать зря.

Часов в девять ему принесли завтрак. Молодой мужчина, которого называли Виктуар, был слугой московита Ярицлейва. Тем самым слугой, что убил двоих из отряда Жербье при попытке освобождения лорда Монтегю.

С каменным лицом приняв миску с кашей, Бальтазар заговорил:

– Понимаю, что просить вас вернуть мне свободу было бы странно…

– Правильно понимаете, – кивнул Виктуар.

– Но бумагу-то вы мне можете дать? – с некоторым раздражением спросил Жербье. – Я художник, и мне невыносимо сидеть взаперти целыми днями, не видя ничего, кроме снов! Дайте мне бумагу и краски, прошу вас!

Слуга задумался и пожал плечами:

– Ладно…

Тремя днями позже другой слуга, зовомый Александром, передал узнику несколько листов серой бумаги и краски.

Жербье овладело возбуждение. Усевшись на полу, так чтобы на лист падал лучик из окна, он принялся рисовать.

Не затрудняясь смешиванием цветов, он тщательно выписывал портрет Олегара де Монтиньи. Душа Бальтазара пела, изнывая от сладкого чувства мести.

Просидев почти до обеда, Жербье еле разогнулся. Написав короткое письмо под портретом, он тщательно сложил лист, заклеил его жёваным мякишем и начертал сверху: «Передать графу Холланду! Срочно! Нашедшему сие граф выплатит 5 крон серебром!»

До обеда промаявшись, Бальтазар умудрился-таки выбросить послание из окошка своей темницы, когда Виктуар запер за собою дверь, унося посуду.

Успокоенный и умиротворённый, Жербье лёг и тотчас же уснул.

2

Прошла неделя, минула другая. Октябрь был всё ближе, и на душе у Сухова легчало – задание кардинала он выполнит наверняка. Разброд и шатание в армии Англии и на флоте, разлад среди йоменов,[87]87
  Йомены – мелкие землевладельцы.


[Закрыть] которые всё чаще шли в отказ, не желая снабжать хлебом да салом королевское войско, – весь этот человеческий фактор работал на Францию, склоняя весы в пользу Ришелье и Людовика XIII.

Граф Холланд метался из Портсмута в Лондон, силясь понять, отчего дело разваливается, отчего разбегаются его люди.

Он ничего не понимал и бранил всех подряд, даже его величество, горячо обещавшего, что флот вот-вот отправится, буквально на днях.

Король тоже недоумевал, почему не исполнялись его приказы, почему бюрократическая машина постоянно давала сбои, почему продолжалась волокита.

Откуда Карлу I было знать, что, скажем, потеря важной бумаги в Адмиралтействе, из-за чего застопорилось снабжение флота канатами, вовсе не случайность, что данное деяние было оплачено Олегом через подручных?

Тихий саботаж зашёл уже так далеко и так глубоко, что, даже прекрати Сухов свою подрывную деятельность, начавшийся разброд не прекратится вдруг, сам по себе.

Путаница и беспорядки так и будут продолжаться по инерции, пока дело не заглохнет, ибо навести порядок было некому: король был слабым и недалёким человеком, закомплексованным и неуверенным в себе. Он всегда торопился принять решение сам, чтобы, не дай бог, кто-то не отсоветовал ему это делать, не попенял на неразумность, непродуманность его указов и прочих распоряжений.

Вероятно, именно из-за комплекса неполноценности король и не созывал парламент. Будущие историки найдут причину этого в стремлении Карла I укрепить свою власть, а дело-то было совсем в ином – монарх боялся предстать перед пэрами глупым петушком, чьему сиплому кукареканью внимают снисходительно и добродушно, скрывая насмешливые ухмылки.

Карл два раза распускал парламент, самовольно собирая подати.

Пройдёт лет двадцать, и копошение слабовольного государя, плодившего беспорядки и неустройства, приведёт его на плаху.

Впрочем, так бывало в истории не раз: правитель, не обладавший волей, жёстким характером и холодным рассудком, плохо кончал. Доброму и вялому слюнтяю можно удержаться на троне лишь в том случае, если его окружает умная и умелая свита. Если же нет, то он обречён.

При этом Олегу нужно было учитывать позицию молодой королевы, Генриетты-Марии.

Ей еще не исполнилось и восемнадцати, но девушка она была с претензиями. Умная и властная, Генриетта попыталась было подчинить себе мужа, однако быстро поняла, что тот находится под полным влиянием герцога Бэкингема.

Живя в одном дворце, король и королева не видели друг друга неделями. Зато имелось влияние на двор, хотя, надо признать, Генриетта-Мария, по неопытности или по глупости подчёркивала свою приверженность к католицизму – и это в стане придворных-протестантов.

Правда, воздействовать на скучавшую королеву Олег не мог, да и не собирался. Для этого пригодилась миледи.

Возникало еще немало вопросов, которые Сухову приходилось решать лично. По принципу: «Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы…»

Персоной, вызывавшей у Олега постоянную головную боль, был лорд Адмиралтейства сэр Клудесли Грей. Ему до всего было дело, он радел о флоте, как о собственном семействе, живота своего не жалея. Короче, был изрядной помехой Олеговым планам.

Невзрачный, тощий, с редкими волосами на блестящем черепе, скряга и зануда, Грей не пользовался успехом у женщин, а посему весь свой нерастраченный пыл употреблял на службу королю.

Пока другие отлынивали от работы и брали взятки, он трудился ревностно и рьяно, отличаясь неподкупностью, чем изрядно гордился.

Ещё одной чертой, отличавшей сэра Клудесли, была заносчивость. А поскольку дворяне не всегда соглашались терпеть высокомерное к себе отношение, Грею волей-неволей пришлось освоить искусство фехтования, в чём он весьма преуспел, приобретя дурную славу дуэлянта. На этом Сухов и собирался сыграть.

Три дня подряд Ярик следил за Клудесли и выяснил, что тот – человек привычки. Грей, как «истинный ариец», всё в своей жизни подчинял непреложному порядку.

К примеру, после ланча он непременно совершал моцион по Сент-Джеймсскому парку, дабы процесс переваривания пищи проходил на свежем воздухе.

Быков предлагал ликвидировать Грея из засады, но Олег воспротивился. Ему претило убивать исподтишка, это было «неспортивно», как будут говаривать англичане.

А посему, выбрав вторник для убийства, Сухов отправился на Кинг-стрит, где располагалась одна из контор Адмиралтейства, и стал дожидаться Клудесли.

Тот вышел, не нарушая своего графика, минута в минуту, и неторопливо прошествовал к парку. Шпага Грея, болтавшаяся на перевязи, успокоила Олегову совесть.

Когда лорд Адмиралтейства свернул в пустынную аллею, Олег догнал его и громко спросил:

– О, неужто это сам сэр Клудесли, нежная забава Бэкингема?

Грей развернулся, как ужаленный.

– Что вы себе позволяете, сударь? – выцедил он.

– Да не прячь ты от меня свою худую задницу, – сказал Сухов с весёлым пренебрежением, – я не из мужеложцев.

Выхватив шпагу, Грей бросился на Олега.

– Не маши так сильно, – комментировал Сухов, отбивая натиск. – Я понимаю, конечно, что в клинке присутствует нечто фаллическое, но не до такой же степени распаляться!

Клудесли зарычал, снова бросаясь в атаку, а Олег кружил, оглядывая окрестности. Никого. В тот же миг шпага вонзилась Грею в сердце.

– Ничего личного, – сухо сказал Сухов, отшагивая и салютуя.

Сэр Клудесли рухнул на колени, качнулся и простёрся на траве.

Спрятав шпагу, Олег не спеша скрылся с места преступления. Сухов был спокоен. «Я жив, он мёртв. О чём нам говорить?»

Убивать ему всегда было неприятно – это одно и грело душу. Стало быть, не садюга пока.

Сколько уже человек он сжил со свету? Счёт потерян… Вот и ещё один отправлен им в мир иной.

Олег, по правде говоря, никогда не увлекался интеллигентскими рассусоливаниями на тему бесценности жизни. Профессия воина поневоле привила ему циничное отношение к этому вопросу.

Это не значит, конечно, что всё дозволено и можно убивать направо и налево «тварей дрожащих». Нет, конечно. Сухов обнажал оружие в меру необходимости – но и не переживал особо о погубленных им жизнях.

Прогулявшись по парку, Олег по Сент-Джеймс-стрит выбрался к дому графа Холланда.

На травке возле особняка он застал привычную картину – десятка два солдат стояли, сидели, лежали или бродили вокруг, охраняя его лордство. Некоторых из них Сухов знал, поэтому ответил на их приветствия.

Хозяин был дома и пребывал не в духе.

– Приветствую вас, граф, – церемонно поклонился Сухов.

– Рад встрече, Северус, – бледно улыбнулся Рич.

– Вы чем-то расстроены?

– Весьма, мой друг, весьма! Боюсь, что ваши надежды отправиться со мною в Ла-Рошель становятся всё более несбыточными. Владыка небесный! Творится что-то невероятное! Население недовольно до крайности, солдаты бегут, съестные припасы портятся, а фригольдеры[88]88
  Фригольдер – лично свободный крестьянин, владеющий землёй и имеющий право защиты в королевском суде.


[Закрыть] напрочь отказываются продавать свежие продукты. Лорд-казначей разводит руками и плачется, что денег нет, что подати не собраны, что те средства, кои были изъяты, ещё не доставлены, а те, что уже поступили, истрачены на более важные дела. Проклятие!

– Да уж, – хмыкнул Олег. – А голландцы что говорят?

– А подлые голландцы увели свои корабли во французские гавани! Им теперь платит Ришелье, и эти жадюги согласны работать на кардинала, лишь бы на палубах их кораблей не служили католических месс!

Сухов сокрушённо покачал головой. Хотя на самом деле это он сам уговорил негоциантов из Антверпена сдать свои корабли на нужды французского флота, и те согласились – щедрость Ришелье их убедила.

– Чёрт знает что! – пробурчал Холланд.

«Ну не только чёрт…» – мелькнуло у Олега.

В этот момент в дверях показался возмущённый дворецкий, а следом за ним какой-то оборванец в живописных лохмотьях.

– Эт-то ещё что такое? – нахмурился граф.

– Ваше сиятельство, – пролепетал Джордж, – я его не хотел пускать, но он…

– Тут, господин граф, такое дело, – заговорил бродяга, не слишком-то робея. – Письмо вам!

– От кого? – поморщился Рич – со стороны «почтальона» несло отнюдь не благовониями.

– Того не ведаю.

Граф протянул руку, но нищеброд проворно спрятал послание за спину.

– Мне пять крон обещано с вас получить!

Холланд долго смотрел на бродягу, явно желая вытолкать взашей непрошеного гостя, но потом рациональное начало возобладало в нём. В конце концов, пять крон не деньги.

Сунув затребованную мзду в чёрные от грязи руки, граф получил письмо.

– Господь да благословит вас, сэр! – поклонился босяк.

Холланд, потеряв к нему интерес, нетерпеливо развернул письмо.

Что писал неизвестный адресант, Сухову видно не было, зато он мог «читать» выражение лица Генри Рича. Вот оно окостенело, словно оскорбившись, вот крылья носа затрепетали, а губы скривились. Граф был в ярости.

Порывисто сложив письмо, Холланд сделал пару быстрых шагов и окликнул из дверей уходившего бродягу:

– Эй, кто тебе передал это?

Бродяга, убедившись, что догнать его будет трудно, ответил:

– Никто! На улице нашёл.

– А дом помнишь? Если проведёшь моих людей, получишь золотой соверен!

Нищий расплылся в улыбке совершенного счастья.

– Проведу, ваше сиятельство! Как есть проведу!

Отослав небольшой отряд вместе с оборванцем, граф сделал знак страже и вернулся в дом. Сухов почувствовал опасность.

– Что-то серьёзное? – вымолвил он.

– Весьма, – глухо произнёс Холланд, а затем добавил официальным тоном: – Олегар де Монтиньи, вы арестованы!

Глава 16,
из которой явствует, что сотворённое благо частенько оборачивается не к добру

Первый день после отправки письма Жербье провёл на нервах. Он всё ждал, когда же что-то произойдет, вздрагивал при каждом громком звуке, долетавшем в его «камеру», но так ничего и не дождался.

Бальтазар впал в уныние, и оно-то как раз и помогло ему заснуть, а не ворочаться всю ночь, обдумывая печальные думы по кругу.

Второй день начался, как обычно, – с тарелки каши, принесённой Виктуаром.

– Рисовали? – поинтересовался слуга.

У Жербье что-то внутри ёкнуло, но он нашёл в себе силы не подать виду, что испугался, и промямлил:

– Да так… Набросал кое-что…

Если бы Виктуар потребовал показать наброски, что бы он тогда делал?

Дверь затворилась за слугою, и Бальтазар отёр пот со лба.

Вот тут-то его и пронзила пугающая мысль: а если первым, кто подберёт выброшенное им письмо, окажется тот же Виктуар?! Или Александр? Что тогда? И Жербье отважился на решительные действия.

Он бросился к топчану и резким движением отодвинул его от стены – первые три ночи художник занимался тем, что расшатывал камни, из которых была сложена стена. Раствор был замешан плохой, он крошился под пальцами и осыпался на пол.

Вот его-то Бальтазар и сгрёб аккуратно в кучку, а потом набил им свой собственный шёлковый чулок. Получился этакий кистень, которым убить трудно, зато оглушить можно было запросто.

Руки у Жербье ходили ходуном, но ближе к обеду он всё же справился с собою и даже придумал хитрый план: за оставшееся до кормёжки время набросал по памяти портреты того же Виктуара, Александра и Ярицлейва.

Бальтазар сильно вздрогнул, когда загремел засов. Быстро вытерев потные руки, он взялся за своё оружие. Вошедший Виктуар был, как всегда, осторожен – миску с кашей он держал в левой руке, правую оставляя свободной. Мало ли что вздумает заключённый.

– Хотите глянуть? – натянуто спросил Жербье.

– Ну-ка, ну-ка… – заинтересовался слуга.

Он взял в руки рисунок, изображавший Александра, и хмыкнул.

– Похож!

Полюбовавшись своим портретом, Виктуар отложил его, потянувшись за третьим «шедевром».

В этот-то момент Бальтазар и нанёс свой удар – увесистый мешочек огрел слугу так, что тот свалился без чувств.

Задыхаясь, Жербье на цыпочках прошёл к двери, выглянул. Громкий голос Ярицлейва спугнул его – Бальтазар сорвался на бег, кинувшись сперва к лестнице, где обнаружил Александра. Слуга очень удивился их встрече и закричал:

– А ну стой, гад!

Жербье тут же кинулся обратно, заметив, как из его темницы выбирается на четвереньках Виктуар, морщась и потирая шишку на голове.

– Держи его!

Бальтазар запаниковал, заметался и уже совершенно случайно выскочил именно туда, куда было нужно, – в холл.

– Стой!

Жербье, всхлипывая от ужаса, забился о входную дверь, шаря по створке в поисках запора, нащупал какую-то ручку, слыша за спиной гулкие шаги, дёрнул её вверх-вниз-вбок и вывалился на ступени, сбив с ног солдата с мушкетом.

Тот покатился по лестнице, изрыгая ругательства. Двое его сотоварищей, не успев отпрыгнуть, тоже упали, роняя оружие.

Бальтазар, сам едва не покатившись, рванул к видневшимся за липами воротам, но угодил в крепкие руки солдат.

– Кто таков? – рявкнул офицер, наполняя воздух тошнотворной смесью табака и чеснока.

– Я – Жербье! – завопил художник, вырываясь. – Бальтазар! Они меня похитили! Я послал весть графу Холланду! Я…

Поток его излияний был пресечён тычком пальца в грудь.

– Так и сидел бы на месте, дур-рак! – прорычал командир отряда. – Сорвал нам захват, дубина этакая!

– Я не знал… – лепетал Жербье. – Я не думал…

В ту же секунду дуло мушкета со звоном вышибло стекло, и грохнул выстрел. Один из солдат мигом упал в траву, и тяжёлая круглая пуля пробила навылет грудь его соседа.

– Огонь! – гаркнул офицер, картинно поднимая пистолет.

Следующей пулей, вылетевшей из дома, ему снесло пол-лица. Солдаты дали залп, который выбивал стёкла и откалывал здоровенные щепки от двери. Двое из них, отложив разряженные мушкеты, подхватили трухлявое бревно и побежали ко входу, бранясь самыми чёрными словами.

Таран с гулом и треском впечатался в дверь, и тут же прогремел выстрел из мушкетона. В окошке мелькнуло бледное лицо Виктуара.

Жербье, выглядывавший из-за воротного столба, резко отдёрнул голову, убеждённый в том, что целились непременно в него.

…Акимов отпрянул от окна и принялся лихорадочно перезаряжать мушкетон. Голова у него раскалывалась и гудела, было ему паршиво, но Виктор соглашался с мнением Пончика, выраженным на бегу: «Спасибо мазилке, хоть не дал нас врасплох застать!»

Забив заряд, и пыж, и пулю, хронофизик переполз к соседнему окну, поднялся в простенке, выглянул наружу.

Солдаты, лишившись командования, не шибко рвались в бой – они прятались за деревьями, за ужасными каменными львами у лестницы, заряжали свои ружья или долбили бревном входную дверь. Та трещала, но не поддавалась – сколоченная из брусьев и скреплённая толстыми полосами ржавого железа, она имела большой запас прочности.

– Витька! – крикнул Быков из гостиной. – Как ты там?

– Живой! – откликнулся Акимов.

– Двигай к нам! Надо уходить!

Короткими перебежками, справляясь с мутью в голове, Виктор проник в гостиную.

– А где же Олег? – спросил он, падая на колени под окошком.

– В беде, – буркнул Пончик. – Угу…

Акимов вопросительно глянул на Ярослава.

– Олег был у Холланда, – сказал тот с неохотой, – и вдруг тут солдаты графа. Совпадение?

Виктор тоскливо выругался.

– Вот и я так думаю, – угрюмо кивнул Быков. – Ладно, уходим, пока не окружили!

– Чёрный ход? – понял Акимов.

– Или через окно в сад.

– А лошади? Пешком мы уйдём недалеко!

– Ёш-моё! Действительно…

– Есть идея, – решительно сказал Пончик и бросился в холл.

Последние метры он одолел на четвереньках, и Виктор с Яриком тоже поползли окарачь, зато, когда Шурик указал им на бочонок с порохом, оба чуть не вскочили.

– Ты гений! – громко прошептал Быков.

– Ну есть немного, – скромно признался Александр.

Просыпав по полу порох от входной двери до арки гостиной, изобразив этакий бикфордов шнур, Шурик установил бочонок возле самого входа.

– Поджигай!

Кресало сработало на раз – весёлый огонёчек побежал по россыпи серого праха, но три товарища этого не видели – они мчались к чёрному входу.

А шипение сменилось яркой вспышкой и грохотом – взрывом вынесло дверь, сметая солдат вместе с тараном. Солдаты, залёгшие поодаль, стали палить в пустой проём, где клубился густой дым, а те, кого они жаждали взять живьём, уже выводили лошадей из конюшни.

Вскочив в сёдла, друзья порысили в глубь сада – мягкая земля глушила топот копыт – и выскользнули в поле.

– Куда теперь? – крикнул Пончик.

– К миледи!

Сделав немалый крюк, троица выехала к Чаринг-кросс. Отсюда до особняка Карлайлов было рукой подать. Заведя лошадей в конюшню графа, друзья разделились: Виктор с Шуриком остались ухаживать за животными, а Быков отправился к графине.

Беспутный супруг Люси был дома, но после вчерашней пьянки отсыпался. Его благоверная побледнела, увидев, в каком состоянии Быков.

– Миледи! – выдохнул Ярослав. – Беда!

Кратко посвятив графиню в события последних часов, он опустился на стул совершенно без сил, а вот Люси, напротив, забурлила деятельной энергией.

Мигом собравшись, она объявила, что навестит лорда Холланда и обо всём разузнает. Приказав Мэри накормить гостей, графиня выпорхнула из дома.

Прошёл час томительного ожидания, и миледи вернулась. Узнав от нее последние новости, Быков побежал в конюшню.

– Вы что, совсем с ума посходили? – начал он страшным голосом. – Вы зачем этому придурку краски дали?

– Ну он же художник, – выдавил из себя Акимов.

– Мы и подумали… – пролепетал Шурик.

– Не знаю, каким местом вы думали, – грубо проговорил Яр, еле сдерживаясь, – но этот художник нарисовал портрет Олега и подписал в уголке: «Олегар де Монтиньи, корнет роты королевских мушкетёров, шпион кардинала Ришелье»! И выбросил свою писульку в окошко, не забыв упомянуть адрес Холланда. А какой-то босяк её подобрал и доставил графу лично в руки!

Пончик побледнел.

– И что теперь? – вопросил он сдавленно.

– Да ничего особенного. Олега заключили в Ньюгетскую тюрьму, а завтра повесят на «Тайбернском дереве»![89]89
  «Тайбернское дерево» – виселица из деревянных балок, в форме большого треугольника.


[Закрыть]