Текст книги "Черное солнце"
Автор книги: Валерий Большаков
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)
Браун рассмеялся. Кермас гневно посмотрел на него, но не выдержал, прыснул в кулачок.
– Ладно, – сказал Тимофей, – я согласен.
И протянул Кермасу руку. «Генерал» с чувством пожал её.
Глава 28
ГЛУБОКИЙ ПОИСК
1 января, 16 часов 10 минут.
АЗО, станция «Новолазаревская».
Из Мак-Мердо вылетели целой эскадрильей – за турболётом Сихали Брауна поднялся «батон» Кермаса и вся команда Помаутука, уместившаяся в три аппарата. Тимофей взял с собой Шурика Белого и Купри, Илья Харин влез без спросу – куда ж генруку без командора ОГ! А ещё три «Голубых кометы» несли в своих отсеках субмарины типа «Орка».
Сихали не обольщался насчёт перемирия с «интерами». Кермас мог верить во что угодно, даже в джентльменские потуги МККР, но он-то был ганфайтером и не верил никому. То, что Международные войска отошли на Кергелен и Южную Георгию, говорило лишь о том, что фридомфайтеры реально намяли бока «интерам», отчего те и решили взять тайм-аут. А потом? «Суп с котом!» – сказал бы Боровиц…
…Прямо по курсу появилась обширная горная страна – горы Русские, затем показался массив Вольтат, выросли огромные башни и шпили хребта Орвин. Эти твердыни были огромны и величественны. При беспредельной прозрачности воздуха с турболёта был виден весь горный массив, он представал глазам как исполинский макет на белой подставке – каждый излом, каждую расселинку можно было рассмотреть, не напрягая зрение.
Прямо под «батоном» поднимался к горам ледник. На нём были видны русла водотоков, а в понижениях синели озёра талой воды. Лето!
Перед холмистым оазисом Ширмахера, на краю которого располагалась станция «Новолазаревская», гигантскими дугами гнулись морены.
– Сядем южнее станции, – высунулся из кабины Гирин, – там у «новолазаревцев» что-то вроде аэродрома.
– Валяй, – одобрил Браун.
– Подстраховаться бы… – пробасил Тугарин-Змей.
– Уже, – кивнул генрук. – Я Витальичу звякнул, он «Гренделя» приведёт.
– Так ему идти сколько…
– А нам? Думаешь, мы с маху на эту Вальхаллу натолкнёмся? И не надейся…
Снег стаял, и лыжи турболёта загрохотали по пузырчатой ледяной поверхности. Невдалеке поднимались на сваях старинные сооружения «аэропорта» – щитовые, плоскокрышие домики, облезшие и заброшенные. Однако перед ними выстроились в ряд новенькие «Харьковчанки».
– Это мои «оборонцы» подогнали, – небрежно заметил Кермас.
– Я так и понял, – сказал Браун.
С высокой коричневой сопки он увидел к северу от оазиса ледяную равнину, простиравшуюся километров на восемьдесят до моря, тёмно-коричневые мёртвые скалы лежали у его ног застывшими навечно волнами. Они сдерживали напор льда, спускавшегося с юга, с горного массива.
Видно было, как ледник обтекал скалы с запада и востока и снова сливался в единый недвижный поток у северной кромки гряды.
Ледник с талой водой, разлившейся по его поверхности, окрашивал в синий цвет низкие облака. На юге виднелись горные хребты массива Вольтат, выделяясь своей тёмной синевой на лазурном фоне неба и льда.
– Вон, – Кермас протянул руку к морю, – с запада на восток идут: залив Дублицкого, мыс Красинского, залив Сергея Каменева, мыс Острый, залив Ленинградский, мыс Опорный, мыс Мурманский, мыс Седова… И где там искать Вальхаллу, я понятия не имею.
– Было бы что искать, – хмыкнул Купри.
– Найдём! – бодро заявил Помаутук, нервно-зябко потирая руки. – Обязательно!
Сихали заметил сходство между парнями из пасторской команды и гвардейцами Харина – и те и другие были непробиваемо спокойны и молчаливы. Собранные, подтянутые, они зорко смотрели вокруг, запоминая все входы-выходы, и постоянно были наготове.
– Садимся! – скомандовал своим Тугарин-Змей, и это стало приказом для всех.
В «Харьковчанках» «оборонцев» почти что не было, лишь за рычагами сидели люди Кермаса. Сихали занял хорошее место, сев так, чтобы кобура была под рукой, – одна из привычек ганмена.
– На станции есть рабочая субмарина, – сказал Олег с долей неуверенности в голосе, – с полсотни человек она вместит свободно…
– На ходу? – прогудел Илья.
– Да-да. Нам её перегнали из Мирного, она стоит у самого барьера, там вырублено что-то вроде проруби в припае, глубоководники говорят – «майна»…
– Потом, – сказал Тимофей. – Сначала походим на «Орках», посмотрим, что там и как…
– Конечно-конечно, – согласился Кермас.
– Ведь, если немецкие субмарины заходили в эту Вальхаллу…
– Заходили, – перебил Тимофея Помаутук, проводя языком по губам, – можете не сомневаться.
– …Тогда должны остаться какие-то следы. Ну не знаю… Фонари, фермы какие-нибудь, створы, указатели. Не могли же они слепо тыкаться носом в скалы, отыскивая проход! Пока нам известна лишь граница по глубине – тогдашние субмарины не опускались ниже ста метров, в среднем – до отметки пятьдесят.
– Уже легче, – сказал Илья.
Сихали кивнул.
– Трогай! – крикнул Кермас.
«Харьковчанка» с ужасным грохотом двинулась под гору, трясясь и подпрыгивая на камнях. Тимофей дождался, пока вездеход выедет на дорогу, выложенную настилом, и тогда уже отвалился на спинку сиденья. Костотряс какой-то…
Показалась «Новолазаревская» – стандартный набор свайных домиков.
Проехав берегом озера Лагерного, кортеж «Харьковчанок» свернул на улицу Гербовича и выехал на большую треугольную площадь, залитую серым металлопластом, исшарканным гусеницами и ножами бульдозеров, по весне разгребавших снежные заносы – иначе те не успевали растаять.
Тимофей с удовольствием вышел размяться – дорожная тряска его изрядно утомила.
«Новолазаревцы», завидев гостей, стали собираться, поглядывая то на Кермаса, то на Брауна и гадая, сменилась ли власть и кто сейчас главный.
«Оборонцы» вели себя корректно – антарктов не гоняли, но бдили.
Неожиданно из-за спин перетаптывавшихся новолазаревцев выскочил мужичонка в распахнутой каэшке и завопил, обращаясь к Брауну:
– Наконец-то! Где ж вы раньше-то были? Замучили нас эти «оборонцы», сил нет!
Кермас побледнел, а Сихали усмехнулся.
– А где был ты? – ласково спросил он. – Чего ж ты не показал «оборонцам», какой храбрый?
– А чего – я? – подувял мужичонка. – Без оружия, и вообще…
Браун с презрением осмотрел «храбреца».
– Когда мы уходили партизанить, вооружён был лишь каждый второй, – отчеканил он. – Остальные добывали оружие в бою. А насчёт «вообще»… «Оборонцы» хоть что-то делали, хоть какой-то порядок наводили, а что совершил ты? Отсиживался рядом с тёплым гальюном? «Моя хата с краю, ничего не знаю»? А теперь чего удаль свою показываешь? Героизм одолел? Так вон они, «оборонцы»! Ступай, воздай им за свои муки, отомсти как следует.
– Я думал, вы нам помогать пришли… – протянул мужичонка, сохраняя лицо. – А вы, стало быть, с ними вместе…
– Я не вместе с Кермасом, – холодно сказал Тимофей, – я рядом с ним. А помогаем мы тем, кто сам пытается добиться правды. Поднялись горняки в Тил-Маунтин – и мы встали с ними рядом. Жаль только, что на войне обычно погибают лучшие, те, кто идёт в бой, а суслики вроде тебя прячутся по норкам. Так что брысь отсюда, пока я не поправил дисбаланс!
Мужичонка испарился.
– Поехали! – резко сказал Сихали. – Достал меня этот «массовый героизм»!
Вытащив радиофон, он сказал Гирину:
– Максим! Скажи там, пусть перегоняют субмарины на припай!
– Понял, – донёсся ответ.
Пока «Харьковчанки» добрались до ледового барьера, турболётов уже и след простыл, а в огромной прямоугольной майне, прорубленной в припае, покачивались четыре подлодки – одна рабочая, типа «Дипскаут», и три «Орки».
К майне вёл пологий скат, вырубленный во льду и щедро посыпанный песком. Визжа и скрежеща, «Харьковчанка» съехала по нему вниз и развернулась, хрустя тонким ледком, намёрзшим за ночь на выступившей талой воде.
– Шурка! – окликнул Белого Тимофей. – Полезай в дальнюю. Змей, средняя – твоя. И берите с собой одного-двух для балласта… Шутка. Кермас и вы, пастор, полезайте за мной, если хотите.
– Хотим-хотим, – откликнулся «генерал».
– И ещё как! – широко улыбнулся Помаутук. Глаза у пастора горели огнём страстного ожидания – мечта всей его жизни была близка к тому, чтобы сбыться.
Сихали перепрыгнул на палубу «Орки» и открыл люк. Привычным движением спустился вниз, с удовольствием ощущая знакомые запахи и звуки. Переступая высокий комингс и пригибая голову, Тимофей забрался в рубку и протиснулся к командирскому сиденью. «Орочка»…
Он успел запустить реактор, когда пассажиры, пыхтя и кряхтя, спустились в переходный отсек.
– Тесновато тут у вас, – сказал Кермас, замирая в проёме сегментного люка. – А… где нам… того… притулиться?
– Вон место бортмеханика, а вон, у переборки, откидное сиденьице. Не абы что, конечно, но… Кермас, сделайте доброе дело – заприте люк.
– Какой? А, сейчас.
Помаутук, пользуясь отсутствием Олега, занял сиденье бортмеханика, так что Кермасу пришлось удовольствоваться «откидушкой».
В утробе субмарины заныли, раскручиваясь, турбины. На пультике селектора замигал зелёный квадратик, донося голос Харина:
– «Орка-два» вызывает «Орку-один».
– «Орка-один» слушает, – отозвался Тимофей.
– К погружению готов.
– Понял.
– «Орка-три» готова, – торопливо проговорил Белый.
– Кто с вами?
– Максим, – прогудел Тугарин-Змей.
– Со мной Купри! – доложил Шурик.
– Понял. Погружение пятьдесят метров.
Экран, что находился под иллюминатором в центре пульта, замерцал, вырисовывая чёрно-белую картинку, – работал биооптический преобразователь. Приучаться водить субмарину, ориентируясь не по мутной воде за иллюминатором, а по БОПу, было трудно только с самого начала. Потом глаз привыкал следить за чётким изображением на экране, не поддаваясь искусу глянуть на «всамделишный» пейзаж. Правда, в глубине антарктических морей стоило делать поправку – вода здесь была чистейшая и прозрачнейшая. А уж жизнь просто бурлила, справляя праздник размножения. Градусник показывал почти минус два за бортом, но в студёной воде ярко желтели губки, ползали гигантские морские звёзды фиолетового окраса, морские черви в метр длиной, прекрасные, как цветы, копошились меж продолговатыми розовыми голотуриями, шевелящимися на ковре из красных водорослей, рыбы губастые косяками шастали… Тропики подо льдом.
Пингвины, такие неуклюжие и смешные на суше, под водой обретали неожиданную стремительность, и даже своеобразное изящество – они проворно носились, оставляя за собой шлейф из пузырьков, и поглядывали на «Орку» – не касатка, нет?
Загудел перегретый пар в реакторе. Сихали завертел штурвальчик рулевого управления и повернул рукоятку скорости.
– Ничего не видно… – пробормотал Помаутук, пялясь в иллюминатор. Припайный лёд просвечивал голубым и синим, простирая сумрак до глубины в сотню метров.
Тимофей включил все прожекторы – два по бортам и один под днищем.
– «Однойка» вызывает «двойку» и «тройку», – сказал он, наклонясь к селектору.
– «Двойка» слушает, – отозвался Харин.
– «Трояк» на связи, – выразился Белый.
– Двигаем на запад «пирамидой» – Шурик обследует берег на глубине до тридцати метров, Илья – между тридцатью и шестидесятью, я – от шестидесяти и ниже. Как поняли?
– Понятно.
– Поняли, поняли!
– Тогда начали.
Метров до тридцати в глубину на скалы и камни цеплялись мощные хлысты ламинарии, они извивались и колыхались, как будто бы сами по себе. До сорока добирались ровные, как восковые свечи, асцидии в три-четыре метра ростом – эти стояли недвижимо, как странный неземной лес.
«Орка-1» опустилась на семьдесят пять метров вглубь и двинулась малым ходом на запад, описывая синусоиду, – подлодка то погружалась, то всплывала, захватывая в круги света скалистый ступенчатый склон. Сихали глянул в верхний прозрачный колпак – в толще воды плыло светлое пятно – подлодка Тугарина-Змея. Ещё выше испускала слабое сияние «Орка-3».
Мимо, из глубины, всплыла огромная медуза, центнера полтора весом. Здорово смахивавшая на груду тонкого разноцветного белья, она томно помахивала шестиметровыми щупальцами.
– Никогда не заглядывал под лёд, – сказал Кермас зачарованно, – а тут как в зазеркалье…
– Я и сам здесь второй раз в жизни, – признался Сихали. – Пастор, вы должны быть в курсе… Какие субмарины приходили сюда из Третьего рейха?
– О, их было много! – с готовностью откликнулся Помаутук. – В «Конвой фюрера» входили лодки разных серий. Больше всего было из ІX-й – океанские подлодки, и XIV-й – подводные танкеры. Грузы перевозились на подводных транспортах Unterwasserboot-Frachtschifr, попросту UF. Эти были самыми большими. Две подлодки из «Конвоя» – U-530, под командованием Отто Верхмута, и U-977, где капитаном был Хайнц Шеффер, сначала высадили своих высокопоставленных пассажиров в Вальхалле, а потом сделали переход в Аргентину и там, в Мар-дель-Плате, сдались властям. Это случилось в июле сорок пятого, а почему они так поступили – бог весть…
– Может, не хотели остаток жизни провести в подземельях? – предположил Кермас.
– Возможно. Тимофей, а для чего вам подробности о подводном флоте Гитлера?
– Я подумал, что не все субмарины Адольфа уцелели. Вдруг да наткнёмся на обломки этого самого… «Унтервассербоот-Фрахтшифра»? Сразу станет ясно – вход где-то рядом!
– Да, это был бы чёткий знак… – согласился Джунакуаат.
– Пастор, – поинтересовался Кермас, – а для чего те подробности вам?
Помаутук пристально посмотрел на «генерала» и облизнулся.
– Тайна! – выговорил он. – Вот что меня влекло всегда. Великая, мрачная тайна того времени! Вроде бы сороковые годы двадцатого века и не скрыты за завесой тысячелетий, а вот поди ж ты… Мы так мало знаем о тёмных делах того отрезка лет, что просто оторопь берёт. Ведь посмотрите только – гитлеровцы с сорокового года, последовательно и упорно, строили здесь базу. Тем же летом в Коварах – это на юго-западе Польши – был создан секретный учебный центр вермахта, готовивший элитные части для Новой Швабии. Начиная с сорок второго, тысячи эсэсовцев и просто «истинных арийцев» тайно переправились сюда. И никто об этом ни словом, ни полсловом!
– Свидетелей тогда не оставляли, – сказал Сихали, медленно вращая штурвальчик.
– Совершенно верно, – кивнул пастор. – Я узнавал обо всём из архивов Ватикана, из переписки чинов СС, сбежавших в Парагвай и Боливию, дёргал за ниточки, почти незаметные, выискивал информацию в описках…
Неожиданно из синеватой полутьмы наплыла огромная тёмная масса. Субмарину качнуло волной, а в следующий момент страшный лобовой удар в борт сотряс «Орку», опрокидывая её на бок. Кермаса припечатало к переборке, пастор и вовсе приложился грудью о пульт. Один Тимофей усидел на месте, пристёгнутый широким эластичным ремнём.
– Что это? – просипел Помаутук, вытирая кровь с разбитой губы.
– Кашалот! – Выдавил Сихали, справляясь с подлодкой. – Зараза…
Огромный кит развернулся, попадая в свет прожекторов, демонстрируя гигантское, уродливое тело, которое китопасы не зря прозывали «черносливом», – угольно-сажного цвета с бурыми подпалинами, кожа кашалота собиралась в редкие морщины-складки. Тупая, словно обрубленная морда напоминала чёрный мрамор – она вся была испещрена белыми шрамами, оставленными присосками и клювами кальмаров.
Physeter [130]130
Physeter– латинское обозначение кашалота.
[Закрыть]распахнул пасть – попросту откинул узкую нижнюю челюсть, усыпанную коническими зубами, и снова попёр в атаку.
– Куда лезешь, скотина тупорылая? Держитесь! – Тимофей резко развернул «Орку» кормой к зубатому хулигану и до упора отжал рукоятку скорости. Струя кипятка из турбин угодила кашалоту в глотку, кит от неожиданности испражнился и, мощно работая хвостом, пошёл вверх.
– Засранец… – проговорил Сихали, поглядывая через колпак вслед кашалоту.
– Генрук, – сказал Кермас, вытягивая шею, – а вон там… Видите? Под скалой? Это что?
Тимофей навёл бортовой прожектор «под скалу» и осветил ржавую ферму, обросшую лохматой порослью.
– Похоже на стрелу крана, – пригляделся Браун. – Да! Вон и трос выглядывает. Уронили лет сто назад…
– А не сто пятьдесят?
– Не похоже…
Селектор замигал и заговорил голосом Белого:
– Алё! Тут айсберг торчит, почти впритык к барьеру. Там щель метров пять-шесть, не больше. Протиснемся?
– Тискайся. Только, если «горушка» задумает опрокинуться, «Орочку» твою в блин раскатает. В блин с начинкой. С мясом.
– Прорвёмся!
– Змей, как у тебя?
– Нормалёк.
Сихали кивнул, как будто Илья его видел, и маленько добавил лодке ходу. Впереди, отсвечивая густо-синим и фиолетовым, расплывался айсберг. Ледяная гора уходила вглубь, растворяясь в темноте, и оставляла неширокий проход между собственными обрывами и отвесом скалистого берега.
Субмарина осторожно заскользила в опасной теснине.
– А что? – спросил Кермас. – И вправду раздавить может?
– А ты думал! – хмыкнул Тимофей. – Хрусть! Чпок! И на дно…
Благополучно обогнув необъятный айсберг, «Орка» заскользила дальше, шаря в потёмках лучами прожекторов.
2 января, 9 часов 45 минут.
Десять часов длился глубокий поиск. Чего только не находили «субмарин-мастера» на уступах подводных скал – и пустые бочки из-под солярки, похожие на цилиндрические кружева, и полные бочки нечистот из гальюнов, гусеницы и остовы вездеходов, якорь с цепью, хвостовое оперение самолёта «Ли-2» и даже бутыль с глицерином, полную и совершенно целую. Но никаких признаков базы 211 не попадалось на глаза.
Экипажи субмарин не стали возвращаться на базу. Дабы не терять времени зря, океанцы с антарктами переночевали прямо на борту – было тепло, но жёстко. Встали часа в четыре, подкрепились горячим какао, глотнули спораминчику и – по местам посадочного расписания.
В десятом часу Сихали, позёвывая от скуки, вёл «Орку» вдоль бугристой береговой кручи, как вдруг заметил интересную особенность – метрах в десяти перед ним зияла тонкая вертикальная расселина, одинаково видимая, что в иллюминаторе, что на экране, а вот локатор упорно показывал глубокий проём.
Тимофей приблизил субмарину к самой скале и лишь тогда распознал оптический обман – пара гигантских утёсов перекрывала друг друга так, что создавалось впечатление ровной цельной стены, а на самом деле имелся зигзагообразный проход, в плане похожий на руну «зиг»… Неужто?..
– Что-то есть… – медленно проговорил Тимофей, боясь спугнуть удачу.
– Что? Что?! – сунулся к нему Помаутук, языком осторожно касаясь разбитой губы. – О, боже…
«Орка-1» плавно вплыла во внешний «портал», огибая левый, ближний утёс и попадая в обширную полость, скрытую от постороннего взгляда. Вдали смутно отсвечивала дальняя скала, выступавшая справа.
– Сцилла и Харибда… – пробормотал Кермас.
Тимофей громко сказал в звукоприёмник:
– «Двойка»! «Трояк»! Спускайтесь…
– Погружение семьдесят пять метров, – откликнулся Харин.
– Нашёл?! – отозвался Шурик.
– Спускайся, сказал…
Субмарины, одна за другой, вплыли в переходную полость и стали огибать слоистую стену «Харибды».
– Не может быть, чтобы мы ошиблись… – пробормотал Кермас.
– Не может, не может! – еле выговорил пастор, то и дело облизывая губы. Руки его тряслись.
– Подлодка сюда войдёт свободно, – сказал Тимофей, – даже «Грендель» впишется.
– Слушайте, – спохватился Помаутук, – если мы открыли Вальхаллу, то не дело следовать туда в одиночку! Мы не знаем, кто нас там встретит и как. Надо вызвать подмогу! Пускай моих ребятишек пришлют, всё спокойнее будет…
Сихали кивнул согласно и склонился над селектором.
– «Орка-1» вызывает базу, – сказал он.
– База слушает.
– Высылайте «Дипскаут» и группу Джунакуаата Помаутука.
– Вас понял.
– Пусть ориентируются по радиобакену, мы его сейчас сбросим!
– Понял. Высылаем.
Подлодка Брауна обогнула «Харибду» и оказалась перед зиянием огромного туннеля, стены которого были сложены из пластов и наплывов лавы. Нижняя часть открывшегося прохода, терявшаяся в лучах прожекторов, была завалена обломками и лавовыми «подушками», а верх сходился под острым углом, «домиком», рождая ассоциации с готическим собором. Правая стена выглядела так, будто её составили из громадных, неровных колонн разного размера, а на левой, ноздреватой, но более-менее гладкой, красовалась пятиметровая окружность со вписанной в неё дюжиной молний. Schwarze Sonne. Чёрное солнце.
– Вальхалла! – выдохнул Помаутук.
– Прибыли, – обычным голосом сказал Браун.
Глава 29
НОВЫЙ БЕРЛИН
2 января, 12 часов 10 минут.
АЗО, Вальхалла, Новый Берлин.
Туннель то сужался, сдвигая неровные стены, то расширялся до такой степени, что свет прожекторов едва доставал до лавовых потоков, застывших невесть когда. Прямой поначалу, проход раза два плавно изгибался, напоминая в плане знак интеграла, уводя всё дальше под скальные покровы побережья. [131]131
Интересно, что уровень озера Лагерного, расположенного в оазисе Ширмахера, рядом со станцией «Новолазаревская», постоянно колеблется, подчиняясь ритму приливов и отливов, то есть оно свободно соединяется с морем…
[Закрыть]
«Орка-1» плыла впереди, и Сихали первым заметил препятствие – там, где свод резко опускался, провисая и ужимая проход, лежала огромная подлодка. Сильно накренившись на правый борт, субмарина привалилась к стене, замыкая сужение туннеля, как пробка – горлышко бутылки.
– Ни пройти, ни проехать… – раздался из селектора ворчливый голос Тугарина-Змея.
– Это подводный транспорт, – взволнованно проговорил Джунакуаат.
Сихали не стал комментировать. Плавно подведя «Орку» поближе, он рассматривал через иллюминатор рыхлые, проржавевшие борта затонувшей подлодки.
– Надо попробовать рубку снести! – дал совет Белый.
– А то я бы без тебя не догадался, – фыркнул Тимофей.
Приподняв нос субмарины, он проплыл над узкой палубой UF, отмечая чёрные сквозные зияния.
– Стреляли по ней, что ли? – высказался Шурик.
– Это называется коррозия, – медленно проговорил Сихали. – Пролежи полтора века в солёной воде – узнаешь, что это такое…
Выдвинув манипулятор, он подковырнул им пласт обшивки. Старинная сталь расслоилась, пустив по течению облачко ржавчины.
– Порядок…
Подойдя вплотную к возвышению рубки UF, Тимофей вооружил «механическую руку» пульсатором из набора навесного оборудования и приложил к облезлому металлу. Пульсатор часто загрохотал, отдаваясь дробным гулом, а высокая рубка подводного транспорта разлеталась на чешуйки, с шорохом оседавшие на ржавую палубу. Утратив опору, отломился весь верх рубки с остатками поручней и плавно опустился в донную муть.
– Путь свободен! – торжественно провозгласил Шурик.
«Орка-1» проплыла между корпусом UF и гребнями свода, попадая в узкий участок, расширявшийся воронкой, делавшийся всё шире, всё объёмней.
– Обождём «Дипскаут»? – поинтересовался Тимофей.
– Нет-нет! – поспешно отозвался Помаутук.
– Мы уже миль двадцать проплыли… – неуверенно сказал Кермас.
– Не проплыли, – тут же отозвался Белый, – а прошли! И не двадцать, а все тридцать пять!
– Ничего себе… – пробормотал Олег.
– Ага… – сказал Сихали.
– Чего – ага? – осведомился Шурик.
– Приплыли.
На экране БОПа чётко вырисовывалась бугристая стена. Тупик? Ну уж нет! Столько искать, найти и упереться носом?!
Тимофей направил прожектора вверх, и там засияла поверхность, отливая ртутным блеском.
Продув цистерны, Тимофей всплыл. За прозрачным колпаком «Орки» показался огромный грот. Его каменные своды напоминали скорлупу грецкого ореха – такие же извивы, бугры и впадины. Метрах в двадцати смутно виднелся длинный причал, облицованный гранитом или мрамором, с литыми кнехтами, выстроившимися в ряд.
Сихали всё это видел воочию, потому что поодаль стояли в линию высокие чугунные фонари, поддерживавшие по три кованых светильника каждый. Горели далеко не все лампы, да и те, что были включены, светились вполнакала. Но и этого освещения хватало, чтобы понять – они попали туда, куда хотели.
– Вальхалла… – очарованно прошептал Помаутук.
Тимофей придал лодке движение, подработал рулями и пристал в том месте, где к гавани спускались ступени неширокой лестницы, а в гранит были вделаны бронзовые кольца, позеленевшие от времени.
Сихали покинул своё место за пультом и двинулся к люку, бросив короткое:
– Выходим. Фонари не забудьте – они здесь, в переходном отсеке. «Дипскауту» ещё идти и идти. Сходим пока на разведку…
Перебраться на берег было делом секундным. Следом полезли Кермас и Помаутук, Шурик с Ильёй, Гирин и Купри.
У Тимофея не пропадало странное ощущение – чудилось ему, что он попал в запретную сказку, где царствует злой волшебник. Сихали прекрасно понимал, что сотней метров выше, за каменными пластами, пролегает АЗО, и солнце тужится согреть сопки оазиса Ширмахера, и «новолазаревцы» живут-поживают да добра наживают, но это всё воспринималось умом, а вот душа отвергала доводы рассудка.
– Пошли, – сказал Браун, – осмотримся.
Гигантский грот углублялся в породу, одновременно понижаясь, и там, за рядом погасших фонарей, гостей подземелья встречала величественная трёхпролётная арка, украшенная точёными колоннами и барельефами из белейшего мрамора. Лучи фонарей скрестились на скульптурных изображениях. В дрожащих светотенях перед Тимофеем предстали герои Третьего рейха – вдохновенные «белокурые бестии» в касках, тянувшие руки в приветствии вождю, могучие пролетарии, верные девизу «Дойчланд юбер аллеc!», [132]132
«Германия прежде всего!» (нем.)
[Закрыть]а вот и сам фюрер – губы плотно сжаты, глаза устремлены вперёд и ввысь, знаменитые усики, знаменитая чёлка… А наверху арки раскидывал крылья грозный орёл, сжимавший в когтях свастику.
– Точно, приплыли, – сказал Харин.
Сихали прошёл средним, самым широким пролётом, попадая на широкую и прямую, вымощенную каменными плитами… улицу? Шаги океанцев и антарктов гулко отдавались, эхом разносясь меж двух высоченных колоннад, что зажимали улицу с обеих сторон.
– Наверное, их высекли из базальта, – проговорил Купри, задирая голову, – окультурили, так сказать, перемычку между пещерами…
– Да-а… – вымолвил Гирин. – Это вам не баран начихал…
Между колонн стояли фонари, но света они давали мало, да и тот был тусклым, желтовато-оранжевым, словно и не лампы накаливания горели, а стеариновые свечи.
Улица с колоннадой вывела экипажи «Орок» к громадному порталу, поперёк которого висела фигурная металлическая решётка. На ней были закреплены причудливые готические буквы, складывавшиеся в топоним: «Neuer Berlin».
– Добро пожаловать в Новый Берлин! – произнёс Помаутук лязгающим голосом.
За порталом глазам Сихали открылся и вовсе колоссальный грот. В слабом свете редко разбросанных фонарей и одиноких прожекторов угадывался пологий свод километра полтора в диаметре. Разорванные цепочки фонарных столбов очерчивали собою контуры улиц, застроенных домами в два-три этажа, и редко где за стёклами слепых окон высвечивался огонёк. Прямо по центру открывшейся панорамы сгущалась тьма, и Тимофей догадался о том, что тут же высказал Шурик:
– Там потолок смыкается с основанием! Видите? Типа колонна в сто обхватов!
– Господи, – покачал головою Купри. – Как тут только люди живут?
– Чуете? – спросил Тугарин-Змей. – Воняет.
– Смердит, я бы сказал, – поправил друга Сихали.
В самом деле, неподвижный воздух, не знавший, что такое ветер, явственно отдавал затхлостью. Застарелая вонь висела невидимой пеленой – шагаешь и обоняешь. Пахло тухлятиной и горелым, накатывало чем-то скисшим и тошнотворно-сладковатым.
– Никакой вентиляции, – брюзжал Шурик.
– Да нет, – не согласился с ним Гирин, – какая-то связь с атмосферой здесь должна быть. Приливом воздух выжимает наружу, отливом втягивает сюда. А иначе они бы тут давным-давно задохнулись!
Широкая улица с колоннами вывела всю компанию на круглую площадь, обрамленную двумя помпезными зданиями, гнутыми дугою. По карнизу одного из зданий тянулась надпись выпуклыми буквами. «Рейхскомиссариат „Новая Швабия“» – разобрал Браун.
В самой серёдке площади, на высоком постаменте, стояло изваяние – бронзовый фюрер, во всей своей красе.
Из Гитлерплац «вытекали» три улицы. Средняя упиралась в центральный столб, поддерживавший купол пещеры и опоясанный тремя ярусами аркад. Браун зашагал по правой улице – вывеска на каменном, стоявшем на углу доме извещала, что топал он по Борманштрассе.
– А чего мы всё по улице, да по улице? – спросил Белый. – Давайте в дом зайдём, что ли! Поздороваемся хоть!
– С кем? – буркнул Илья.
– Ну живёт же здесь хоть кто-нибудь!
– Ты уверен?
Правота оптимиста Шурика скоро подтвердилась – дверь дома напротив со скрипом открылась и на улицу вышел пожилой мужчина в накинутой на плечи серой шинели. Редкие волосы покрывали его череп, который даже въедливый Розенберг [133]133
Альфред Розенберг– рейхсляйтер и рейхсминистр, обергруппенфюрер СА, создатель расовой теории.
[Закрыть]признал бы арийским. Кожа у мужчины была не просто бледна, она отливала белизной бумаги, причём тонкой, сквозь которую просвечивали голубоватые вены.
Попав под луч фонаря, мужчина испуганно вскрикнул, жмурясь и заслоняясь руками.
– Он на вампира похож, – пробормотал потрясённый Шурик, – те тоже света боятся…
Помаутук заговорил с новоберлинцем по-немецки. Голос пастора журчал и успокаивал, а сам Джунакуаат медленно подходил к мужчине, который никак не мог проморгаться и всё утирал слёзы. Задыхаясь, новоберлинец и сам подал шамкавший голос, но Тимофей ничего не понял, кроме «йа, йа» и «битте».
– Что он говорит? – осведомился Браун, стараясь не делать резких движений.
– Его зовут Готлиб Шольц, – обернулся Помаутук.
– Йа, йа, – подтвердил Шольц.
Пастор принялся что-то растолковывать новоберлинцу, тыкая пальцем вверх и разводя руками. Новоберлинец ошеломлённо тряс головой и улыбался беззубым ртом.
– О, майн Готт… еле выговорил он, сощуренно взглядывая в сторону океанцев и антарктов, хоть и направлявших лучи фонарей в сторону, но не погасивших их.
– Вы рассказали ему, откуда мы взялись, пастор? – спросил Тимофей.
– Именно! – кивнул Помаутук, не отвлекаясь, и заговорил снова, дважды упомянув Карла Людвига фон Штромберга.
– Йа, йа! – радостно закивал Шольц и поманил всех за собой.
Новоберлинец зашагал впереди, полы его шинели развевались, как крылья, придавая его фигуре ещё большее сходство с вампиром.
Сихали неожиданно споткнулся и посветил под ноги.
– Да у них тут рельсы! – снова опередил его Белый.
– Трамваи, что ли, ходили? – удивился Купри.
Помаутук пролаял что-то на «хох-дойч», потом повернулся и утвердительно кивнул:
– Ходили, говорит, но уже год стоят в депо – электричества не хватает. У них тут режим строгой экономии.
– Заметно, – кивнул Сихали, заново удивляясь свойству человеческой психики – привыкать к необычному. Вот он, идёт себе, шагает по Новому Берлину, как будто так и надо. Словно и не был этот город сутки-двое назад химерой, граничившей со вздорной выдумкой, интеллектуальным миражом.
За пыльными окнами пивной задвигались тени, и вот на тротуар шагнули ещё двое местных – тощих, бледных, беззубых. Видать, цинга тут обычное дело. Рахит, впрочем, тоже. Бедные подземные жители…
Аборигены то глядели из-под руки на пришельцев из Верхнего Мира, то жадно выслушивали ликовавшего Шольца, переспрашивали, не веря, но вот же ж они, спасители!
Новоберлинцы робко подошли, по привычке вскинули руки в нацистском приветствии, [134]134
В принципе, вскидывать руку в знак привета было принято у древних римлян. Фашисты Муссолини переняли этот жест, а германские нацисты позаимствовали его, так сказать, из вторых рук.
[Закрыть]но опомнились, потянулись выразить своё дружелюбие в извечном жесте.