Текст книги "Таки да!"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Насчет выбранной манеры поведения Бабы больше всех радовался дворник с улицы Академика Павлова, где она проживала со своими подопечными. Выходя на улицу, стая тут же делала все от нее возможное, чтобы дворник не зря получал свою зарплату. Что касается соседей, то они относились к Водолазу с еще большей симпатией, чем дворник. Потому что кроме собак Баба содержала еще и мирно уживавшихся с ними кошек. В отличие от собак, кошки выходили на прогулку из дома не столь часто, чем еще больше увеличивали степень симпатии соседей к Бабе Водолаз.

Как говорили во времена седой древности, слабонервных прошу не представлять себе, что творилось в комнате Бабы Водолаз и каким ароматом были пропитаны стены этого несчастного дома и даже квартала. Для людей с крепкими нервами могу дополнительно сообщить, что зверинец Бабы Водолаз вышеперечисленными животными не ограничивался. Кроме полутора десятков разнопородных, но громко лающих шавок и не считанного количества кошек у Бабы Водолаз проживал еще и попугайчик скромных размеров: чуть поменьше смеси болонки с догом, но явно побольше, чем пикинес, родившийся oт колли. В отличие от прочих подопечных Водолаза попугай не только имел имя, но даже умел произносить его, а также ряд других слов. Звали попугая Катя. Летний сезон Катя проводил на относительно свежем одесском воздухе. Он сидел в крохотной клетке; голова Кати торчала между прутьями с одной стороны, а зад высовывался за пределы жилища с противоположной. В таком положении из всех целенаправленных движений попугай мог только отчаянно сучить ногами и произносить собственное имя, вперемешку с другими словами. Клетка с попугаем Катей была прибита к акации посреди двора, и если бы дерево умело говорить, то удовольствия от такого соседства явно бы не высказало. Что тогда рассказывать о людях, которые не вздрагивали лишь в том случае, когда  Катя открывал свой клюв, чтобы  выкрикнуть исключительно собственное имя?

Пообщавшийся за зиму  только с Бабой Водолаз, попугай Катя выдавал свой лексикон громким гортанным голосом, несмотря на протесты соседей, тревожившихся за пополнение словарного запаса подрастающим поколением.

Изредка Баба Водолаз, по просьбам жильцов дома, вежливо просила попугая заткнуться, благодаря чему он учился произношению все новых и новых трудно передаваемых на страницах книги слов. Бывало, что Катя не переставал ругаться в течение нескольких дней. Это дневное молчание компенсировалось ночными кошмарами. Особо нервные соседи вскакивали с постелей, едва заслышав звериный рев, четко переходящий в вопль: «Kа-тя! Кур-рр-ва!» И так далее.

Перевоспитать попугая не смог даже участковый, попытавшийся воздействовать на него с помощью хозяйки, переводившей Кате его речь на более знакомый язык. В конце концов попугай обложил собеседника ответным спичем, используя выражения, которые милиционер редко слышал даже от своей постоянной клиентуры. Все остальные слова, до тех пор не входившие в лексикон Кати, добавила Баба Водолаз вслед торопливо уходящему из двора участковому.

Жизнь попугая Кати сложилась трагично. Однажды после ночного концерта он исчез навсегда вместе с клеткой, и дальнейшую участь попугая, принимая во внимание его характер, можно было только оплакивать.

Через несколько лет круто изменилась и судьба Бабы Водолаз. Она таинственным образом исчезла вместе со своим зоопарком в одну из длинных весенних ночей. Несмотря на явную нехватку жилплощади, соседи не спешили начинать крупномасштабные гладиаторские бои за освободившуюся комнату. Это произошло позже; победители поселились в бывшем дворовом зоопарке только после его капитального ремонта, когда запах свежей краски начал перебивать прочно устоявшийся аромат необычной даже для Одессы квартиры.

Последний раз Бабу Водолаз видели несколько лет назад. Она грустно бродила по Приморскому бульвару в непривычном одиночестве все в том же, до рези в глазах, знакомом ватном костюме и в черных очках. Ночевала она неподалеку от своего бывшего дома, рядом с дворовым туалетом, в подсобке, где хранились шланги и веники. Через несколько месяцев Баба Водолаз снова таинственно исчезла и теперь, боюсь, уже навсегда.

* * *

Самым полезным городским сумасшедшим долгое время был Алеша Мушкетер. Еще каких-то лет пятнадцать назад он делал то, до чего никак не дойдет кооперативный, о государственном лучше молчать, сервис. Ранним утром, когда люди спешили испортить последние нервы перед работой, у их дверей раздавался звонок. Открыв, они словно в заграничном кино спокойно принимали у вежливого молочника необходимые продукты. Кроме сумасшедшего Алеши Мушкетера таким видом услуг в Одессе никто не занимался. И не занимается по сей день: дурных, как говорится, нема.

Когда сумерки еще не расходились над медленно просыпающейся Одессой, Алеша уже загружал в магазинчике на Торговой небольшую тележку молоком, кефиром, ряженкой, творогом, маслом. И причем без особой очереди, о чем сегодня можно только мечтать, впрочем, как и о самих продуктах, не говоря о такой мелочи, как их качество.

Вечером Алеша неторопливо гулял по прилегающим к Торговой улицам и мило беседовал со своими много-численными клиентами. В качестве обязательного приложения к беседе был анекдот, благодаря которому Алеша получил свое прозвище. Вот этот анекдот. В магазине продается книга «Три мушкетера». Покупатель спрашивает: «Сколько она стоит?» «Три рубля», – отвечает продавец. (Откровенно говоря, на эту книгу такой цены не было уже в те годы, но ведь Алеша с его поведением был не от мира сего – авт.) «А нельзя ли за два рубля купить книгу «Два мушкетера?»» – любопытствует покупатель.

Анекдот, связанный с книгами, Алеша рассказывал не случайно. Он не был сумасшедшим с рождении, а стал им в результате пожара, устроенного родным сыночком. Когда Алеша чем-то не угодил ему, сын выбрал самую страшную месть и сжег библиотеку отца. Алеша был заядлым библиофилом и всю жизнь вложил в свою, десятилетиями собиравшуюся, библиотеку.

Хрупкая нервная система книгочея не выдержала такого удара, и вместо степенного любителя литературы на книжном пепелище, как феникс, появился сумасшедший Алеша Мушкетер.

Хорошо, что в те времена дети по отношению к родителям были несколько сдержаннее, чем сегодня. Вон несколько дней назад один сынок ударил топором свою мать, отказавшую ему в купонах для приобретения водки. Но как знать, может быть, для Алеши мгновенный удар отточенным железом был бы желанным финалом его жизни? Может, кому-нибудь такое рассуждение покажется страшным, но это, поверьте, было бы для Алеши гораздо более гуманным концом...

Особенным успехом Алеша пользовался у детей. Он почему-то иногда плакал, когда они окружали его плотной стайкой, а потом смеялся, забыв вытереть слезы. Встречи с молодежью у Мушкетера завершались традиционно, как и со взрослыми. Но если взрослое население города не просило Алешу, уже в который раз, рассказывать анекдот про книжный магазин, то дети, напротив, умоляли его спеть песенку. И Алеша исполнял: «На позицию девушка провожала бойца. Темной ночью держалася за его два яйца». На этом музыкальный номер завершался, и Алеша, обязательно погладив по голове кого-нибудь из ребятни на прощание, продолжал свою вечернюю прогулку.

А наутро Алеша снова звонил и стучался в квартиры людей, которым, благодаря нашему самому ненавязчивому it мире сервису, постоянно не хватает времени, и снабжал молоком подрастающих одесситов к вящей радости их мамаш.

И это продолжалось до того страшного дня, когда ранним утром Алешу Мушкетера нашли в его парадном с пробитой головой и страшными ножевыми ранениями в области живота и груди. Он умирал в течение нескольких дней, долго, мучительно, и теперь вам, может быть, не покажутся странными рассуждения о том, какую смерть все-таки предпочел бы Алеша.

Скажу честно, я сильно отстал от жизни и не знаю, существует ли сегодня в городе территориальное деление. Но в те годы старый район Одессы делился на «хутора», враждовавшие друг с другом из поколения в поколение. После гибели Алеши все «хутора» сошлись в «разборах» и выяснили, что не было на их территории человека, который бы осмелился поднять руку на Мушкетера.

Бедный Алеша, заслуживший высокое прозвище всей своей незаметной, но такой полезной жизнью. Как настоящий мушкетер, он был благороден и никогда не брал с людей денег за свои действительно огромные услуги. Его кормили – это было, иначе он бы просто умер с голода, одинокий смешной старик в поношенной одежде с чужого плеча, никогда не требовавший оплачивать свое добро не имеющими ему эквивалента деньгами. И все «хутора» старого города, позабыв о вражде, заключили перемирие, чтобы найти и покарать нелюдей, изрезавших Алешу. И никто не мог возразить ребятам с его «хутора» на веское требование: искать имеют право все, но кончать гадов могут только они.

Однако нашлись люди, которые сказали пацанам – отойдите в сторону. И те безропотно отошли. Потому что это слово сказали уже мужчины, которые недавно были такими же пацанами с этих «хуторов», и они выросли из тесного мира ребячьих «разборов». «Пацаны, – терпеливо объяснили пацанам мужчины, это был наш Алеша, и поэтому все дальнейшее – это наше дело.» Чтобы не обидеть пацанов, мужчины промолчали о том, что у них больше шансов отомстить за Алешу без возможных последствий. Мужчины понимали, что человека можно избить, ограбить и даже убить, кое-кто из них был способен на это. Но поднять руку на Алешу, старого Мушкетера, приносившего людям добро, казнить медленной смертью беззащитного, издеваться над юродивым – этого они понять не могли.

И через несколько недель мужчины полной мерой воздали обидчикам Алеши, забравшимся порезвиться на его «хутор» аж с поселка Котовского, именуемою в Одессе Жлобоградом. Среди тех, кто отомстил за мучительную смерть Алеши, были разные люди и не стоит называть их имен, хотя бы потому, что далеко не все из них стали уголовниками, а срок давности – понятие не абстрактное. Только давным-давно уехавшего куда-то в Аргентину Капитана да бывшего уже к тому времени рецидивистом Буру можно вспомнить в связи с этой историей. Бура вскоре после тех событий снова сел, затем вышел и стал вести почти добропорядочный образ жизни. Он погиб на улице ранним вечером, когда попытался вступиться за избиваемую мужчинами женщину. Нож вошел в его солнечное сплетение по рукоятку и оборвал жизнь одного из тех, кто отомстил за Алешу.

И признаюсь честно, больше писать об одесских сумасшедших невозможно. Потому что последний заслуживающий  внимания – легендарный Яник, ходивший в моряцкой мице с огромным козырьком над гигантским искривленным носом. О причудах Яника, бывшего постоянным украшением вечеров отдыха и дискотек, можно было бы говорить много, но...

Но несколько лет назад мы сидели в квартире Владика Кигеля, который стал сотрудником лос-анжелесской «Панорамы», а тогда еще корреспондента газеты «Знамя коммунизма», кто-то позвонил ему и сообщил, что Яника убили.

Не знаю, нашлись ли в городе мужчины, отомстившие за смерть Яника, или нет. Теперь уже не это главное. Одесса – не та. И это вовсе не ностальгия по давно ушедшим временам; еще сто лет назад старики говорили, что Одесса уже далеко не та; и моя бабушка, родившаяся на улице Земской восемьдесят шесть лет назад, давным-давно утверждала то же самое. У каждого поколении есть право и причины высказаться таким образом...

Но если Одесса начала убивать своих сумасшедших, если она даже не оказалась в силах просто защитить их – о чем тогда еще говорить?

РАССКАЗЫ ПО ОДЕССКИ

РАССКАЗ НОМЕР РАЗ

ОСОБО ВАЖНОЕ ЗАДАНИЕ

«Вот вам история одной одесской свадьбы»

                          (Старинная песня)

1

Вызов в обком партии для журналиста Ростислава Полоскина был такой же обыденностью, как рюмка перед творческими муками. Однажды перед созданием очередного шедевра журналистского творчества «Выше надои – ближе коммунизм» он до того перебрал, что умудрился сделать сравнение: от коровы собрано молока не меньше, чем центнеров с га. Хотя Полоскин понимал в коровах и центнерах с га примерно одинаково, этот номер газеты пользовался небывалым успехом. Впрочем, как и номера других газет, где печатается недельная программа телевидения.

Заходя в здание, Ростислав машинально отметил, что его появлению в обкоме джинсы теперь не помеха, как бывало несколько лет назад. Перемены свежего ветра апреля явно залетели и в этот вестибюль, где милиция строго смотрела за соблюдением формы одежды входящих.

Войдя в кабинет Ответственного Работника, Ростислав сотворил абсолютно спокойный вид и подумал: «Ох уж эти ответственные работники. Если чем и отличаются от нас, грешных, то только тем, что никогда и ни за что не отвечают». При этом он сделал вид небывалой радости на измученном заботой о благе народа лице и, дважды поздоровавшись, с сыновней преданностью посмотрел в глаза хозяина кабинета.

Ответственный Работник почти по-отечески, непривычно ласково бросил беглый взгляд на ерзающего по стулу журналиста, а потом сказал:

– Твои репортажи люди читают. Есть мнение, что народу они нравятся. Теперь нужно написать о новом почине в  нашей области. В стране уже созданы целые зоны трезвости, а у нас пьют, как будто нет постановления и указания. Ответственный кивнул на очередной портрет на стене и более жестким тоном закончил: – Позор! Это наш с тобой просчет.

Во время монолога Ответственного Ростислав каждые три секунды молча кивал головой, а сам при этом думал:

«Ага, зоны трезвости. Да вы давно всю страну в одну большую зону превратили... Это наш с тобой просчет. А потом скажешь, что это мой просчет. А ты только не доглядел. У тебя профессия такая – постоянно недоглядывать. Поэтому ты перестроился раньше всех на свете».

А вслух сказал:

– Конечно! Если партия говорит «Надо», я всегда готов ответить «Есть!»

Ответственный принял эти слова как должное. Во-первых – потому что привык отождествлять себя с партией, а во-вторых, Полоскин был бойцом его идеологического фронта, на котором генеральная линия наступления постоянно разрабатывалась Ответственным.

– Словом, тебе нужно сделать репортаж об очередном патриотическом почине. Мы тут с товарищами посовещались,   Ответственный бросил беглый взгляд в зеркало, стоящее на столе, – и решили: было бы неплохо, если ты напишешь о безалкогольной свадьбе.

Полоскин часто-часто закивал головой, как будто кто-то сильно барабанил по его затылку.

– Понятно. На когда нужна свадьба?

– Чем скорее, тем лучше. Вон в Болграде уже все виноградники вырубили, а мы сидим и не чухаемся. Перестройка – это прежде всего инициатива.

Ростислав недавно был в Болградском районе и видел: там лозу рубили с таким остервенением, какого не проявляли казаки во время показательных выступлений перед царем. Почин местного начальства высоко оценили и ставили в пример остальным воителям с алкоголизмом. Но в Одессе лоза не растет, а почти все ликеро-водочные магазины уже закрыли. Нужно что-то новое. На достигнутом останавливаться нельзя...

Полоскин собрался с духом и веско произнес:

–          Послезавтра утром материал будет у вас на столе.

        Ростислав никогда не унижался до того, чтобы отдавать заказы подобного рода своему редактору. Того до сих пор не выгнали на пенсию только потому, что он поднаторел составлять доклады для Ответственного Работника. Никто, кроме редактора, не мог так ловко составлять короткие слова в предложения, чтобы читающий их не путал.

– А свадьба? – на всякий случай спросил хозяин кабинета.

– А зачем нам свадьба? – искренне удивился Полоскин, – я и так напишу.

Брови Ответственного сдвинулись к переносице, и Полоскин с ужасом понял, что сказал что-то не то.

– Хватит «и так!» – грозно произнес Ответственный. Мне этого «Арагаца» на всю жизнь по ноздри... Ты что не понимаешь, в какое время живешь?

– В хорошее время живу, – тихо прошептал Ростислав и добавил: – Я всю жизнь жил только в хорошие времена.

Случай с «Арагацем» Ответственный работник вспомнил не случайно. В хорошие времена – как раз между борьбой за дисциплину и сражением с алкоголизмом – в областной газете «Знамя коммунизма» вышла заметка о том, как моряки советского теплохода «Арагац» спасли экипаж тонущего либерийского сейнера «3назма» в трехстах милях от Бомбея в Аравийском море. От экипажа судна гибель отвели, но бедная «Зназма» ушла под воду, и советских моряков за спасение от неминуемой гибели благодарил капитан либерийского сейнера господин Р.Клюквер.

Для хороших времен имени контрпропаганды это был отличный материал. Жаль только, что он оказался Развесистым Клюквером от заголовка до подписи «Капитан Скопцов». Не говоря уже о том, что среди фамилий экипажа «Арагаца» были псевдонимы и фамилии журналистов «Моряка» и «Знамени коммунизма», так вдобавок само название утонувшего судна «Зназма» расшифровывалось очень просто. По поводу этой заметки в Одессе произошли кое какие события особенно после того, как «Правда» перепечатала информацию о подвиге моряков «Арагаца».

Поэтому при слове «Арагац» Полоскин почувствовал, как мурашки побежали наперегонки с хорошим временем по его спине.

– Значит так, – примирительным тоном сказал Ответственный, переживая за душевное состояние своего резко побледневшего бойца, – организуешь свадьбу, опыт у тебя по починам есть. Если что – смело ссылайся на меня. Хотя я подтверждать ничего не буду. Материал должен быть у меня на столе в четверг, в первой половине дня. Пусть все знают – алкоголизму нет места в нашей местной советской жизни.

Полоскин перепугано поднялся со стула, стараясь изобразить на лице преданность.

– Постой, – устало сказал хозяин кабинета, подошел к сейфу, щелкнул дверцей, достал початую бутылку . «Арарата» и рюмки. – За удачу!

Ростислав выпил и сразу ощутил всю ответственность возложенной на него задачи. «Вот теперь он в лепешку разобьется, но исполнит все в лучшем виде», – подумал Ответственный, наливая себе вторую рюмку, после того, как за журналистом захлопнулась дверь.

2

Полоскин шел по улице и понимал: таких сложных заданий он еще не получал. Прежде доводилось организовывать почины «Сорокалетию обороны Одессы – сорок ударных декад», «60 ударных недель в честь 60-летия СССР», «Подвиг боевой – рекорд трудовой», «Пятидесятилетию Морфлота – пятьдесят смен с наивысшей производительностью». Тогда запутавшиеся в трудовых подвигаx и декадах читатели даже не пытались разобраться в честь кого они несут какую ударную вахту и раскрадывали материальные ресурсы предприятий с удвоенной энергией. В обкоме тоже делали вид, что понимают, как это можно в течение одного рабочего дня взвалить на себя несколько ударных вахт в честь разных событий. Сам Полоскин перестал обращать внимание на все эти тонкости, поэтому в его репортажах полеводы вполне могли трудиться ради юбилея морского министерства.

С восьмидесятого по восемьдесят пятый год страна вообще перестала работать. Она только героически несла ударные вахты, за размножением которых не успевало следить ЦРУ. Его резиденты постоянно двигали мозгами. Потому что, если, как поется в песне, русская душа была неподвластна чужеземным мудрецам, то что тогда говорить о советской экономике, которая никогда не была подвластна здравому смыслу?

Но такого сложного задания у бойца идеологического фронта Полоскина еще не было. Сыграть за день свадьбу и вдобавок с почином. «Но разве есть что-то невозможное для настоящего коммуниста?» – убедил сам себя журналист.

Прежде чем приступить к началу операции «Свадьба» Полоскин решил собрать разведданные. Хорошо, что среди массы поставщиков информации у него был подполковник милиции. Изредка Ростислав писал, как подчиненные под его непосредственным руководством обезвреживают всех подряд.

Подполковник сидел за столом и распространял свежий запах одеколона «Шипр». Но даже он стопроцентно не гасил аромат экспортной «Столичной». Подполковник радостно смотрел на Полоскина и с грустью подумал о том, что ему нечем порадовать журналиста. Вместо того, чтобы ловить тех, о ком интересно газете, его милиционеры усиленно принюхивались к прохожим на улице и боролись с алкоголизмом. Хотя совсем еще недавно они, забегая в рестораны, не обращали внимания на то, что люди очень часто мелькают рюмками. Тогда их интересовал только один вопрос: «Что вы здесь делаете в рабочее время?»

– Слушай, Вася, – фамильярно обратился Полоскин к подполковнику, – не пора ли тебе получить третью звездочку на погоны?

Вася понимал, что давно пора. Только его руководство об этом не имело никакого представления.

– Кстати, это правда, что в пригороде состоялась безалкогольная свадьба? – продолжал спрашивать журналист с совершенно безразличным видом.

Зрачки у привычного ко всему милиционера немного расширились. Благодаря своим сотрудникам и их стукачам он знал очень многое. Подполковник Вася был готов спокойно встретить известие о готовящемся ограблении банка и даже о налете на собственное учреждение. Но такое известие просто не укладывалось в голове. Как это не выпить на свадьбе? Такую опасную игру, с его точки зрения, не могла начать даже иностранная разведка.

Подполковник сделал вид абсолютного безразличия и сказал:

– Недавно ребята в селе сунулись аппарат искать на свадьбе. Так их там чуть не разорвали. Триста человек гуляло – а в наряде..., сам понимаешь. И собака куда-то пропала.

О собаке областная газета сообщила в том же номере, где хвалила ее начальника. Это была специально подготовленная ищейка с нюхом на самогонные аппараты. Фотография собаки украшала милицейскую Доску почета и витрины одного из сельских магазинов. Ниже на витрине было помещено объявление: «Она у тебя еще не была? Быстро сдавай самогонный аппарат, а то эта собака придет к тебе до хаты». Местные жители на всякий случай сдавали образцы безнадежно устаревших аппаратов и конспиративно гнали по-прежнему. Борьба с алкоголизмом дошла до такой степени, что самогон стали гнать даже те, кто прежде не мог отличить змеевик от оглобли. Беспощадное сражение за всенародную трезвость увеличило ряды самогонщиков и шеренги наркоманов. И вот в такой ситуации Полоскин был обязан сыграть безалкогольную свадьбу. Это было все равно, что выкрасть Гитлера накануне битвы за Сталинград, если не сложнее. Но Ростислав не отчаивался, хотя кроме лозунгов «Всем попробовать пора бы – хороши без пива крабы» и «Коль на свадьбе пьешь коньяк – значит ты совсем дурак» на ум не приходило. Особенно, когда он вспомнил об «Арарате». Плохо, что рюмки у Ответственного маленькие...

Журналист сделал вид, что ему очень жаль пропавшего четвероногого борца с самогоноварением. И на всякий случай он попытался зайти в тыл подполковника:

– А из твоих ребят никто не собирается жениться?

– Нет, – твердо ответил подполковник Вася и тут же добавил: – к сожалению.

А сам представил, что бы ему сказал сержант Петренко, который послезавтра устраивает собственную свадьбу. Ну что бы он в самом деле сказал? Ничего нового: служба и так собачья, квартиру второй год подряд обещают, а тут еще с таким издевательством пристают. Не понял бы своего подполковника сержант Петренко – как это, на свадьбе и не выпить? Точно так, как не понимал этого сам подполковник, с деланным сожалением разводя руками перед носом журналиста Полоскина.

3

Заскочив в свой кабинет, Ростислав начал судорожно крутить диск телефона. Он обзванивал секретарей парткомов предприятий, являющихся самыми надежными помощниками по поводу починов комсомольско-молодежных бригад и ударной информации в честь любого праздника.

– Алле! Иван Трофимович? Здравствуй, дорогой, Полоскин на проводе. Нет, не надо. И это тоже. Да пошел ты со своими отчетами и выборами, кому они сейчас надо? У тебя кто-то женится? Какой еще план? Слушай...

Озадачив таким образом своих почти добровольных помощников, Полоскин бросил на рычаги покрасневшее от перенапряжения главное орудие производства и на мгновение прикрыл усталые глаза. В дверь постучали.

– Войдите, – не сообразив бросил Ростислав, а потом в спешном порядке добавил: – Я занят!

Но было поздно. В кабинет боком просочился внештатный автор газеты Владимир Петушинский. И в мирное время Ростислав относился к Петушинскому без особого уважения, хотя ежегодно пятого мая награждал его Почетной грамотой. Но сейчас накануне операции «Свадьба» появление надежного помощника печати Петушинского было еще более нежелательным, чем всегда.

Петушинский отнюдь не был чернорабочим газеты. Он считал себя поэтом и всем об этом рассказывал. Его стихи печатались в газете крайне нерегулярно, зато всегда в связи с какими-то важными политическими событиями. Стоило только начаться конфликту между Китаем и Вьетнамом, который в Одессе тут же окрестили Первой Социалистической, как уже на следующий день Петушинский положил на стол Полоскина поэму в триста строк, заканчивающуюся словами:

«Мы помощи руку Вьетнаму протянем!

Делам Хо Ши Мина и Ленина – жить!

Бессмертно марксизма победное знамя!

Ханою под игом Пекина не быть!»

Полоскин тогда точно не знал: будут ли протягивать Вьетнаму руку помощи, но поэму подписал и подбросил ее главному редактору – пусть сам решает. Ростислав всегда поступал разумно, потому что боец идеологического фронта имеет право ошибаться не чаще, чем сапер. Даже когда после сообщения в программе «Время» о нападении на Гренаду американской военщины Петушинский следующим утром принес в редакцию стихи со словами: «Захватчик не будет собою рад! Кубинский рабочий бери автомат», – Полоскин отправил их к главному мимо ответственного секретаря.

Потом Петушинский приносил стихи о сгнившем на корню Западе, про необходимость увеличить план на полпроцента и другие шедевры подобного рода. Сейчас поэт Петушинский протягивал Полоскину измятый листик бумаги, и Ростислав даже немного напрягся:  вдруг что-то произошло на планете целых полчаса назад?

Прочитав первую строчку он облегченно вздохнул: Петушинский по прежнему разрабатывал начатую месяц назад золотоносную антиалкогольную тему.

        – В общем-то неплохо, – резюмировал Ростислав, не читая дальше, – однако текст несколько сыроват. Нужно немного подчистить и чуть-чуть усилить акценты. А в общем-то хорошо. Иди доработай.

Петушинский не понимал, как это дорабатывать написанное, когда за это же время вполне успеешь накатать что-то новое. Но вслух он возражать не стал и вытащил из кармана поэму «Водка погубила, вино довело» на тридцати шести страницах, которую создавал в течение целых пяти часов.

– Оставь, я потом посмотрю, – произнес Ростислав, прикидывая уляжется ли это произведение в корзину для мусора целиком. Вроде бы должно поместиться. А что если…

– Слушай, Вова, ты же можешь написать такое… Есть очень важная тема. Вот представь себе, безалкогольная свадьба. Представляешь?

– Нет, – честно признался Петушинский. – Такое представить невозможно даже поэту.

– А ты все таки попробуй, гнул нужную Ответственному тему Полоскин, – вместо водки на столах цветы. Жених пьет ситро и никто никого не бьет, – фантазия журналиста неслась галопом по кабинету и он с сожалением подумал: «жаль рюмка Ответственного не была стаканом». Тогда бы он вместо Петушинского поэму навалял. И опубликовал бы за Вовкиной подписью.

Петушинский слушал журналиста и на всякий случай уже прокатывал рифмы «вино – не нужно», «кагор – прошлого багор», «где жених и невеста – там шампанскому не место».

– Старичок, ты, значит, поэму набросай пока, а я тебе потом для правдоподобия пару фамилий подброшу.

– А когда напечатаешь? – спросил о самом главном поэт-нештатник.

– В следующем номере, – торжественно поклялся Полоскин, положив руку на «Справочник корректора».

– А когда я уже получу рекомендацию в Союз писателей? – начал наглеть Петушинский, чувствуя, что в нем нуждаются, как никогда прежде, – ты мне это уже двенадцать лет обещаешь.

– Сделаем – тут же выпалил Ростислав, но добавил: – Знаешь, как это трудно. Там же завистников – пруд пруди. Ты же пишешь не хуже их.

А про себя подумал: «И во всяком случае – не лучше многих». При этом вспомнил, что нужно уже серьезно поговорить с писателем Приголубько, который вполне может дать рекомендацию. Пусть пока хоть одна рекомендация будет. На всякий случай. А Приголубько никуда не денется. Газета иногда печатает фрагменты его романа. Ростислав недавно дежурил по номеру, читал что-то детективное об агентах империализма, но так ничего и не понял. Несмотря на то, что был как стеклышко и «свежей головой» по номеру. Как говорят профессионалы, «свежопоголовным». Так что пусть Приголубько один раз бесплатно для нужд газеты накатает опус. Ему это не впервой – трем парням из своей деревни дал рекомендации. Теперь двое из них тоже писатели. Может заказать кому и роман об антиалкогольной свадьбе? Ответственный вполне одобрил, за инициативу похвалил бы, хотя такого указания не давал. И издательство наше тут же роман напечатает. Они если что и с удовольствием публикуют, то только те книги, которые сами читают с отвращением.

– Будет тебе рекомендация, – твердо пообещал Полоскин, с удивлением смотря на расширяющуюся прямо на глазах грудь Петушинского. – Иди работай.

Ростислав подождал пока за поэтом закроется дверь и ловким движением руки послал его рукопись «Водка погубила, вино довело» в корзину для мусора. Теперь она была заполнена доверху, как папка ответственного секретаря антиалкогольными статьями.

4

Когда предпоследний секретарь парткома так и не сумел сосватать безалкогольную свадьбу, Полоскин почувствовал себя на грани срыва. Он последним усилием воли взял себя в руки, поправил галстук с решительно запер дверь на ключ.

Нижний ящик стола плавно поехал вперед, и журналист достал плоскую бутылочку с янтарной жидкостью.

5

Полоскин даже удивился, что голос его звучал как бы со стороны и интонации его были не менее властными, нежели в голосе Ответственного Работника. Он снова терроризировал телефон, но на сей раз выяснял совсем другие обстоятельства.

6

– Значит, говоришь, телегу в партком накатала? На каком месяце? Всего на третьем. Это хорошо. Под фатой видно не будет. Нет, это я не тебе. Значит, слушай, срочно вызывай его к себе в кабинет и воспитывай, пока я не приеду.

7

В кабинете секретаря парткома Сталепромлитейного завода имени Ворошилова переминался с ноги на ногу молодой человек среднего возраста.

– Учти, Понькин, мы с тобой цацкаться не будем, – продолжал воспитательную беседу уже уставший секретарь, – твои штучки давно коллективу поперек горла стоят. Все помнят, как ты прогуливал, как из вытрезвителя бумага пришла. А кто на демонстрации транспарант со словами вождя уронил? Да за такое прежде... А теперь ты лучшую штамповщицу-разливщицу из строя выводишь!