Текст книги "Таки да!"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

Некоторые занимаются любовью в машинах. Это считается нечто средним между квартирой приятеля и раздевалкой на пляже в осенне-зимний сезон. Часть населения, между прочим, покупает машины именно для таких целей. Потому что квартира стоит еще дороже. Машины с влюбленными редко используются в качестве двуспальной кровати в черте города, если не считать тех же лесопосадок, пляжей и «карманов» возле административных зданий. Некоторые особо хладнокровные приспосабливаются к личной жизни на кладбище. В общем, в то, что любовь и машина прекрасно сочетаются, давно уверовали даже те, кто грешил этим делом в общественном транспорте.

И вот представьте себе, как-то днем в тихий одесский дворик заезжает машина, в которой сидят двое. Он и она. Причем, заехали они во двор не на милицейском «газике» или «скорой помощи», что так же привычно, как «пожарная», а на «москвиче». Девушка выходит из машины, и кое-кто из окон замечает, что она одета, словно на пляже. А парень не выходит. Он раскладывает переднее сидение и орет на весь двор через окошко: «Ну давай скорее, я аж весь горю». Девушка возвращается на свое место, по дороге освободившись даже от такой одежды и парень бросается на нее с решительностью героя, накрывающего амбразуру.

Сами понимаете – все ринулись на балконы и к окнам, чтобы убедиться: а вдруг он ее хочет задушить или уничтожить каким-то другим образом? Того глядишь – в свидетели угодить можно. Но присмотрелись, ничего страшного, некоторые сами так умеют. Но какой повод пообщаться между собой и оторваться от телевизора, по которому из всей порнографии демонстрируют лишь присуждение Брежневу золотой сабли и еще какой-то цацки.

А парень с девушкой вытворяли такую любовь, что аж весь двор загудел и начал делиться впечатлениями на нею мощь голосовых связок.

– Смотри, смотри, это называется любовь по-французски...

– Подумаешь, я лет двадцать назад еще лучше мог.

– А сколько ты уже не можешь?

– Лет девятнадцать.

– А я тьфу-тьфу всего три года.

Какая-то дама орала мужчине в майке поверх пальто:

«Учись, скотина!», – и била его кулаком по спине от азарта. Другой мужчина в ажиотаже прижал к себе женщину и ласково сказал: «Вот это бикса! Выдаст не хуже твоей сестрички». Одинокая фигура все время повторяла: «Бывает же такое!», – и шкрябала ногтями по перилам. Какая-то старушка взвизгнула: «Изнасиловали!».

– Кого? – поинтересовались из соседнего окна сразу трое, тянущие артиллерийский бинокль друг у друга.

– Да меня же! – гордо ответила бабушка и победоносно посмотрела на них.

– Где?                                                :

– Здесь!

– Когда?

– Лет пятьдесят назад.

– Так чего ты, дура старая, орешь? – возмутился подслушивающий этот разговор сосед слева, не отрывая орлиного взора от «москвича».

– Так приятно вспомнить!

Бесплатный сеанс любви по-французски длился около сорока минут. За это время некоторые успели изойти слюной, хотя о пиве и не помышляли. И, наконец, машина выехала из двора.

А потом началось самое интересное.

– Слушай, зачем ты перевернул весь шкаф? – спросила женщина, у мужчины в майке поверх пальто.

– Ты не видел, куда исчезли мои сережки? – допытывалась у мужа сестра его любовницы.

Трое смотрели в прекрасный артиллерийский бинокль, но магнитофона «Сони» в упор не увидели. А бабушка, зайдя в комнату, сильно удивилась, что из нее исчез Брежнев со своей золотой шашкой и ее телевизором.

Потом дом долго и нудно подсчитывал, но что ему обошелся сеанс французской любви. И лишь одной семье крупно повезло. Муж задержался па работе, а жена – на кухне, окно которой выходило на улицу. И когда эта парочка узнала о происшедшем, она стала хихикать еще больше, чем соседи во время не такого уж и бесплатного зрелища.

Вдоволь нарадовавшись за жильцов своего дома, муж подсчитал, что в лучшем случае на этом концерте они сэкономили норковую шубу и «Грюндиг», стоящий на пачке облигаций, под которыми лежал конверт с деньгами.

А потом довольный глава семьи обратился к своей половине:

– Ты уже поставила машину на стоянку?

– А разве ты не уехал после обеда на нашем «москвиче»? – как водится в Одессе, вопросом на вопрос ответила жена.

ПРОПАВШАЯ УЛИКА

Докер-механизатор первого класса комсомольско-молодежной бригады, ударник коммунистического труда, член ДНД и активист гражданской обороны Тимофей Бородулин устало нес свои титулы и гудящее за смену тело к проходной. В общем-то, несмотря на тяжесть в ногах, Тимофей оставался доволен рабочим днем: полторы нормы считай, в кармане, да и килограммов шесть лимонов удалось слямзить. «Целых шесть килограммов, – мысленно похвалил себя Бородулин, но сразу же поправился, -или всего шесть? Грейфер бы взял...»

Если бы Бородулин размышлял более здраво, то со звеньевым Тищенко по кличке Грейфер он бы себя сравнивать не рисковал. Игорь Тищенко не зря получил сравнение с увесистой штучкой, поднимающей шесть тонн сыпучих грузов. Хотя, откровенно говоря, шесть тонн из порта на себе не вынес бы даже Тищенко. Кроме того, сыпучие грузы были ему без надобности. Другое дело – мясо, цитрусовые... Тут Игорь устанавливал такие личные трудовые рекорды по переноске общественной собственности, что вся бригада стонала от зависти. Да что там вытащить на себе... Однажды Грейфер выпил в течение смены девять литров сока манго. Все знали, что этот сок Тищенко не любит. Но что делать, если в ту смену других видов груза не предвиделось? Пришлось Игорю пить трудно перевариваемый им сок.

Однажды Грейфера чуть не поймали. Цепкая рука сержанта милиции опустилась на его плечо, когда в полутьме Игорь выталкивал в пролом стены баранью тушу. Но в дальнейшем милиционер честно признался своему руководству, что преступника он упустил. А из его внешнего вида запомнил только два громадных кулака. Кроме синяков, надежно прикрывших глаза сержанта, других улик по поводу кражи у линейного отдела милиции не было. А искать злоумышленника по размерам кулаков было делом заранее безнадежным. Уж чем-чем, а этими размерами докеры-механизаторы не обижены.

Но самым неприятным для милиции было то, что ни один из стукачей не смог выяснить, какому именно не– установленному следствием лицу принадлежали те самые кулаки, которые вывели сержанта из строя на две недели. Словом, до Грейфера Бородулину было, как от Кубы до Острова Свободы. Поэтому он и не пытался бить рекорды звеньевого: лимонов – так полпуда, сока больше трех литров – не пил, мутить начинило, бананы и те тащил в мизерном количестве, преимущественно приспосабливая их под штанами чуть ниже пояса, вызывая тем самым не подозрение, а даже некоторое восхищение в глазах бдительного ВОХРа.

Чем ближе подходил Тимофей к проходной, тем чаще он ощупывал пропуск в кармане. В общем-то дело привычное: документ на месте, лимоны – тем более, чего зря волноваться? «Как дела, трудяга – ВОХР, – мысленно издевался над безоружными стрелками Бородулин, – глаз еще не замылился, не заапельсинился, не залимонился?». А потом его неожиданно потянуло на размышления. Что же это получается? Судно загрузилось, моряки и рейсе – едят. Пришел груз в порт – докерам тоже витамины нужны. И не только докерам. Железная дорога своего никогда не упустит. Потом при перевалке на базу часть груза если не съедается, то берется. На базе, ясное дело, не дураки сидят. Как после этой технологической цепочки у государства сходится дебит с кредитом, Тимофей даже не пытался понять. Потому что, во-первых, решил, что только знание высшей математики, помноженное на советские экономические законы, даст ответ на такой вопрос. А, во-вторых, в это время один из лимонов выскочил из-за пазухи и нагло покатился по вечным выбоинам асфальта. Этого еще не хватало, примета – хуже не бывает...

Тревожные предчувствия не обманули Тимофея. Войдя в чистилище проходной, он сразу не заметил отсутствия стрелка Феди. С Федей было легко и надежно. За рубль стрелок спокойно бы пропустил Бородулина, пусть даже он не нес бы какие-то жалкие шесть кило лимонов за пазухой, а тащил за собой судно на якорной цепи. Но вместо знакомого стрелка сидела какая то женщина, которая не читала газету, а почему-то интересовалась пропусками. От отчаяния у Тимофея в алфавитном порядке дрогнули печень, руки, сердце. И тут проклятый лимон снова выскочил наружу и покатился прямо к турникету.

После этого оставалось только бежать назад, но тыл Тимофея был надежно прикрыт – сзади напирали другие работники. Нашелся даже доброволец, который помог стрелку-женщине задержать проклятого расхитителя социалистической собственности. И пока забившие вход и выход люди не давали возможности Бородулину бежать, а стрелок – звонила начальнику караула, оцепеневшего Тимофея на всякий случай подпирал парторг второго звена Ищук. Не убигишь, – театрально шептал на ухо Тимофею Ищук так, что его было слышно за проходной, – я тебе дам наш коллектив позорить. Попался, ворюга».

Пальцы парторга одновременно легко сжимали край верхней одежды Бородулина и мелко-мелко вздрагивали. Ищука это событие крайне волновало. Вдобавок на своем месте не оказалось стрелка Феди, а у Ищука было при себе всего на килограмм лимонов меньше, чем у пойманного Тимофея. Парторг второго звена сразу понял, что после поимки расхитителя Бородулина, человека, держащего несуна, никто проверять не будет. Наоборот, может даже письмо руководству пошлют за активную помощь...

После того, как начальник караула поблагодарил Ищука и вызвал милицию, несчастливого Бородулина закрыли в служебном помещении, чтобы он не сбежал с похищенным грузом.

«Какой позор! – проклинал сам себя Тимофей, прикидывая на глаз толщину оконной решетки. – Попался. И с чем... Сгорел на такой мелочи! Нет, гады, просто так вы меня не возьмете».

Когда в помещение вошли милиционеры, Бородулин стоял у стены и делал вид оскорбленной невинности. Он смотрел на стражей правопорядка взглядом, каким бросали в следователей НКВД впоследствии посмертно реабилитированные жертвы необоснованных репрессий.

Милиционеры интересовались, что взял Бородулин. Тимофей, медленно растягивая слова, ответил, что он никогда ничего нигде не брал. И тут же, тяжко дыша, сделал чистосердечное признание, что сами вохровцы грузы крадут – только дым идет, а на него, беззащитного, сваливают последствия. Сотрудники линейного отдела переглянулись, как будто не знали, кто именно из вохровцев питает слабость к любым видам груза. А потом спросили у начальника караула, где похищенные лимоны. Начальник караула переспросил: «Кем похищенные?» Милиционеры переглянулись еще раз. «Ах, этим, – спохватился начальник караула, вытирая платком тыльную сторону форменной фуражки. – При нем».

В помещении лимонов не оказалось. Стекла наглухо задраенных окон были целы. При обыске подозреваемого нашли три рубля шестьдесят две копейки, расческу со сломанными зубьями, прокомпостированный трамвайный билет, пачку папирос «Сальве» и зажигалку с изображением полуодетой женщины, что не тянуло на инкриминирование порнографии. И ни одного лимона.

– Так, где же уворованные лимоны? – ласково спросил у Тимофея один из милиционеров. Бородулин делал вид что не понимает, хотя с ним говорили почти на правильном русском языке. .

– Ничего не брал! – с трудом выдавил из себя Бородулин и закрыл рот. Он явственно ощущал, что последний из шести килограммом лимонов, съеденных за каких-то двадцать минут, стоит колом даже не в горле, в ноздрях.

Как и в случае с Грейфером, отсутствие улик было налицо. И милиции, строго соблюдавшей социалистическую законность, пришлось отступить. Бородулина отпустили, строго предупредив, чтобы это было в последний раз. Что именно имели в виду милиционеры, Бородулин так и не понял. То ли предупреждали, чтобы не брал лимоны по шесть кило, то ли намекали, что при поглощении такого веса кислых цитрусовых с лушпайками может вытошнить.

Если вы беспокоитесь о здоровье Бородулина, то совершенно напрасно. Среди портовиков попадаются и не такие уникумы. Один на спор за шкалик две банки гуталина съел – и ничего страшного: конфетой закусил и дальше работать пошел. А лимоны, пусть с немытой кожурой, все таки вкусней гуталина, хотя и кисловаты. Дороже всех эта история обошлась вохровцу Феде. Мало того, что за прогул его лишили двадцати пяти процентов премии, так вдобавок Тимофей со своим парторгом Ищуком отлупили его за милую душу. Чтоб знал, как пить в то время, когда надо вовремя стоять на боевом посту.

ОДЕССКИЕ СУМАСШЕДШИЕ

«Это был обыкновенный и нищий полуидиот, какие часто встречаются в южных городах»

          И. Ильф, Е. Петров «Золотой теленок»

У него высокий лоб и чересчур светлый даже для придурка взгляд. Он гордо сидит у облупившейся стены, опоясывающей Привоз, надвинув замусоленную кепку на смоляные, некогда соломенного цвета, волосы. В отличие от остальных людей, располагавших лишь фамилией, именем, отчеством, у него прозвище, по пышности не уступающее былым владыкам вселенной – МИША РЕЖЕТ КАБАНА, МИША ЗАДАЕТСЯ. Он реагирует только на этот титул, но когда пребывает в хорошем настроении, что отнюдь не редкость, настроен демократически и отзывается на упрощенное обращение – МИША РЕЖЕТ КАБАНА. Но не короче.

В отличие от других сумасшедших, которых в прежние времена в Одессе было предостаточно, Миша Режет Кабана самостоятельно зарабатывал на жизнь продналогом и почти цирковыми аттракционами.

Он рассматривал территорию Привоза как фамильное имение, а торгующих здесь крестьян – словно собственных крепостных, и никогда не унижался до разговоров с ними. В глазах Миши Режет Кабана светился вызов обществу и явная сексуальная опасность для любого объекта в юбке. Кто знает, может именно из-за Миши Режет Кабана женщины стали надевать брюки – на таких он никогда не реагировал.

Когда Миша Режет Кабана бывал голоден, а это случалось чаще, чем пребывание в состоянии подчеркнутой демократичности, он штурмовал прилавки с яростью народа, набрасывающегося на очередную Бастилию. Одной рукой Миша сгребал все, что под нее попадется, второй цепко хватал грудь продавщицы, если она не успевала вовремя отшатнуться. Наверное, таким образом он стремился компенсировать потерю части товара. И горе той продавщиц, которая хотя бы пыталась помешать движению гребущей руки. Миша Режет Кабана страшно обижался. Он бросал экспроприацию и занимался воспитательной работой, отучая женщину от жадности. Могучие клешни Миши впивались в одежду женщины, рывок в стороны занимал долю секунды, и жмотливая продавщица становилась красной, как бурак, пытаясь прикрыть обнаженный до пояса торс. Многие покупатели, только что кричавшие ей, что двадцать восемь рублей на старые деньги за курицу – это грабеж, не скрывали своего удовольствия. А Миша Режет Кабана под гул одобрения и редкие возгласы возмущения хватал приглянувшиеся ему яйца и не торопясь уходил к другим прилавкам продолжать свою налоговую деятельность. Некоторые женщины, которые всю жизнь торговали здесь сельхозпродуктами, хотя и не знали, с какой стороны их выращивать, откупались от Миши Режет Кабана щедрыми улыбками и незначительными денежными средствами. Кстати, эти торговки изредка подсказывали Мише, на какую колхозницу ему лучше всего обратить внимание, если у последней была чересчур мягкая политика ценообразования.

Когда Привоз получал отдых до утра, ночевавшие здесь крестьянки сбивались в плотные стаи с обязательно бодрствовавшими по очереди часовыми. Не столько из-за страха, что кто-то посягнет на их картошку: Миша Режет Кабана кружил гогочущим призраком между торговых рядов и вполне мог овладеть чьим-то расслабившимся во сне телом. Утром не выспавшиеся продавщицы тупо реагировали на вопросы покупателей, хотя рассвет дарил им передышку. На рассвете Миша Режет Кабана, как правило, заанимал место под воротами. Крестьянки в те годы штурмовали места на базаре с пылом сегодняшних покупателей. Наиболее смелые лезли через забор, чтобы успеть захватить шмат площади в торговом ряду до восхода солнца. И пока они, груженые товаром, спускались с ворот на дефицитную площадь Привоза, Миша Режет Кабана получал полную свободу действий. Пользуясь тем, что руки его жертв были заняты, он ощупывал их с педантичностью полицейского, ищущего листовки пои одеждой подпольщицы. Колхозницы подымали визг в качестве единственного варианта сопротивления такому насилию, но крики не отпугивали полового гангстера Привоза, а еще больше распаляли его.

Только однажды Миша Режет Кабана получил достойный отпор. Дородная молодица с невозмутимым видом позволила ему проверить упругость своей груди. В таких случаях, обычно, Миша Режет Кабана проникался к женщине симпатией и быстро завершал свои исследования. Но стоило ему только опустить руки, как крестьянка отличным хуком справа отправила короля Привоза в глубокий нокаут. Сумасшествие Миши Режет Кабана не мешало ему оставаться психологом, и к женщинам, относившимся к его потугам с хладнокровием, он с тех пор подходить опасался.

Во второй половине дня, после крепкого сна, завершающего обильную дневную трапезу, Миша Режет Кабана выходил через ворота, ведущие на улицу Советской Армии, и усаживался рядом с ними, поджидая потенциальных клиентов.

Среди клиентов почти не бывало взрослых, и с просьбами к нему подходили, в основном, несовершеннолетние.

– Миша, – обращались они к сумасшедшему, но тот даже не реагировал на столь фамильярное обращение, безучастно глядя на обступивших его пацанов осоловелыми глазами.

– Миша Режет Кабана, Миша Задается, – догадывались они обратиться к нему полным титулом, и взгляд идиота становился осмысленным.

– Сделай нам «паровозик», – просили Мишу Режет Кабана ребятишки, у которых на цирковых клоунов не хватало средств и свободного времени.

Миша невозмутимо протягивал руку. Минимальная такса за подобный аттракцион была три копейки. За меньшую сумму Миша Режет Кабана никогда не соглашался работать. Кто-то из пацанов не без вздоха сожаления расставался с суммой, необходимой для постановки и исполнения сценки «паровозик», и Миша Режет Кабана поднимался на ноги с решительностью Гамлета, идущего в атаку на Лаэрта.

Чтобы получить больше удовольствия, пацаны перебегали на противоположную сторону улицы и занимали места в ложах. Миша Режет Кабана, Миша Задается расстегивал штаны и доставал свой гигантский фаллос. Одной рукой деятель привозного искусства придерживал его, направляя в небо, вторую прикладывал к губам. Издав могучий гудок «Т-ту-ууууу!», сумасшедший, уверенно имитируя вибрацию паровоза по рельсам, разрезал уличную толпу. Если быть откровенным до самого конца, некоторые мужчины смотрели на его, как говорят в Одессе, ПРИБОР с явной завистью, а многие женщины – с тайным восхищением. Но даже они потом усиленно делали вид, что возмущены, хотя часть взрослых смеялись над этой сценкой не хуже пацанов. Во всяком случае, гораздо громче. А Миша Режет Кабана не обращал на зрителей никакого внимания, он честно отрабатывал свой гонорар: локомотив, развивая скорость, мчался до конца квартала и обратно к воротам Привоза с постоянными гудками, сбрасыванием пара и шумовым эффектом на рельсовых стыках. Сумасшедший добивался такого правдоподобия, что будь здесь великий Станиславский, он бы вполне мог закричать: «Верю!» Однако режиссеры Мишу Режет Кабана почему-то вниманием не баловали. И неизвестно, сколько потерял потенциальных зрителей театр на Пастера, именуемый театром на дотации, где долгие годы шел спектакль с неизменной афишей «97». Представляете, какое бы там было столпотворение, если бы одесситы узнали, что в «Анне Карениной» роковую роль локомотива будет исполнять одно из чудес Привоза.

Что касается других номеров в исполнении Миши Режет Кабана, то рассказывать о них не рискну, слишком они были эксцентричны по сравнению с «паровозиком». Старые одесситы наверняка помнят о них. А что касается молодого поколения, то ему даже трудно представить, сколько зрителей собирал Миша Режет Кабана во время и своих сольных выступлений. Не меньше, чем сегодняшние рок группы, приезжающие в Одессу на гастроли.

* * *

Среди одесских сумасшедших более позднего разлива был еще один Миша. Он действовал на нервы горожан с меньшим внешним эффектом, чем его предшественник, зато гораздо действеннее.

Если Миша Режет Кабана, Миша Задается был по призванию актером во второй половине дня и продотрядовцем в первой, а стремление ощупывать женщин проявлял круглосуточно, то Миша Ястребницкий являлся исключительно разведчиком.

Невысокого роста, чрезвычайно смуглый, с прикрытой буйными кудрями вмятиной на голове, которая сыграла роковую роль в судьбе Миши и выборе им профессии разведчика, он с настороженным видом передвигался по городу. Своей таинственной манерой поведения Миша был обязан исключительно собственной маме. Oна в детстве всего одним ударом чем-то тяжелым по голове (исключительно в воспитательных целях) превратила сына из шаловливого ребенка в отважного разведчика. Миша намечал будущую жертву и «вел» ее по городу, как в детективных фильмах, время от времени специально попадая в поле зрения клиента. Когда его подопечный начинал проявлять признаки беспокойства, Миша, выбрав удобный момент, быстро подходил поближе, мимоходом бросал: «Осторожно, за вами следят», – и вскакивал на подножку уходящего трамвая. Как правило, предупрежденные почему-то верили ему безоговорочно и постоянно озирались по сторонам, продолжая свой путь. Если вообще резко не изменяли ранее намеченный маршрут.

Когда Миша проникался к людям симпатией, он рассказывал им историю своей жизни. Отважного разведчика Мишу, доблестно действовавшего на территории... тс... военная тайна, все-таки захватила американская разведка и вывезла секретным спецрейсом в тайные подвалы Пентагона. Там Мишу усиленно допрашивали, предлагали пост начальника американской контрразведки в Восточной Германии, сто рублей и виллу в районе Сочи, но наш резидент только смеялся над потугами вербовщиков. Несмотря на щедрые посулы и страшные пытки, он не продал ни явок, ни связников, ни любимой Родины.

И в конце концов Родина не забыла о нем. Отважного разведчика Мишу она ценила больше, чем даже легендарного Абеля. Если Абеля обменяли всего на одного разведчика из Штатов, то ценность Миши была куда выше. Больше года КГБ вело переговоры с ЦРУ по поводу судьбы отважного разведчика Миши, и наконец его обменили на трех японских резидентов. Почему японских – Миша загадочно умалчивал, видимо, это тоже была военная тайна. Но в качестве подтверждения правдивости своей истории всегда доставал из кармана документ. Это была вырезка фотографии из журнала «Огонек», на которой Брежнев целовался с Дартикосом Торрадо. Миша утверждал, что Торрадо – это он, отважный разведчик, в том самом замаскированном виде, в каком прибыл из подвалов Пентагона после обмена на японскую резидентуру. Хотя к тому времени Дартикос Торрадо еще не застрелился, слова Миши он почему-то не опровергал, и, быть может» поэтому Ястребницкий продолжал гордо рассказывать всему городу свою необычайную историю. Время от времени его неблагодарными слушателями становились люди в белых халатах, забиравшие Мишу в дом на Слободке. Однажды, пробыв там целый год кряду, разведчик ошеломил город повествованием об очередной эпопее, связанной с интересами страны юго-восточнее Одессы.

На сей раз Миша побывал в Афганистане, чтобы противостоять проискам легендарного не менее, чем он сам, Рэмбо. Две недели продолжался поединок между наймитом мирового империализма и отважным разведчиком Мишей. В конце концов у Рэмбо и Миши синхронно закончились снаряды, патроны и танки с вертолетами. Они сошлись в рукопашной и несколько часов изводили друг друга приемами каратэ, джиу-джитсу, бокса. И хотя гнусный Рэмбо успел нанести травму легендарному разведчику, да такую заметную, как вмятина на голове, профессионал Миша сумел найти против него нужное средство. Натасканный на восточных единоборствах Рэмбо оказался слабаком против нашего отечественного изобретения самбо, и в конце концов теряющий последние силы в схватке Миша провел столь же секретный, как его миссия, прием. Потерявший сознание Рэмбо был тут же связан лианами, и трое суток пятидесятикилограммовый Миша транспортировал его на себе, не думая о воде, пище и сне. Однако после того, как Рэмбо был благополучно сдан Мишей в кабульскую тюрьму, наемник мировой реакции умудрился сбежать оттуда. Не нашлось в братской стране человека с опытом разведчика Миши и поэтому, не исключено, он вскоре снова отправится в путь в поисках неугомонного и зловредного солдата удачи Рэмбо.

Более подробно этой историей разведчик Миша утомлял своего соседа по палате, после того, как снова долго исчез из города для выполнения очередного задания лично начальника всей советской разведки. К слову сказать, этот сосед теперь с восторгом  вспоминает дни, проведенные в обществе героического Миши. Может быть, из-за того, что в те годы он был абсолютно здоров и поэтому в отличие от отважного разведчика не стремился противоборствовать душманам вместе с их дружком Рэмбо. И предпочел, подобно предшественникам, описанным в «Золотом теленке», немножко посидеть рядом с доблестным Ястребницким по политическим соображениям. Безо всяких намеков со стороны организации, в которой, по словам Миши, легендарный разведчик тоже состоял на учете в звании полковника. Кто знает, может быть со временем, он решится рассказать об очередных подвигах разведчика Миши более подробно и интересно, чем это сделал я.

* * *

Трамвай, проскрипев, начал свой медленный разбег, и с задней площадки в салон прошел высокий парень, одетый по последней моде – в нейлоновом плаще, узких брюках-дудочках, остроносых, тщательно начищенных туфлях.

В те времена, когда нейлоновые плащи и рубахи сводили с ума второе поколение стиляг, в трамваях по Одессе ездили очень примечательные личности. Например, пара слепых с аккордеоном, поющая жалобные песни о нелегкой судьбе всех инвалидов с детства, собиравшая плотный ручеек пассажирской мелочи в измызганную кепку. Внешний вид головного убора лучше всяких слов свидетельствовал о тяжелом материальном положении незрячих. В течение одного дорожного отрезка между двух остановок они успевали собрать милостыню со всего вагона и завершали жалобное пение под фальшивую мелодию аккордеона за несколько секунд до того, как вагоновожатый замедлял ход.

Затем калеки выходили, трамвай отправлялся дальше, а они поджидали очередной вагон на остановке. К слову сказать, во время короткой передышки между жалостливыми песнопениями, бельма на глазах одного из слепых превращались в зрачки, и он ловко отделял серебро от меди.

Парень в модном нейлоновом плаще не был похож ни на слепых, ни на женщину с грудным ребенком на руках, которую в течение доброго десятка лет муж изгонял из дому (хотя за эти годы грудничок не подрос ни на сантиметр). Он не походил на увеченных последней войной, собиравших по трамваям дань с таким иконостасом на груди, что он до сих пор может присниться некоторым маршалам. Или даже на мужика, откровенно призвавшего: «Мужчины, окажите возможное содействие. Мадамочки могут не напрягаться. Прошу не на хлеб – на водку».

Потому что красивый парень был, в отличие от прочих, сумасшедшим. И он не просил у пассажиров милостыни, а властным голосом требовал с них дань.

Его изысканность была столь же отличительной чертой, как характерные заскоки коллег по болезни. В городе парня именовали Профессором. Ходили слухи, что он, сын известного ученого, в свое время подавал большие надежды. Однако до такой степени вгрызся в гранит науки, что зубы в нем безнадежно завязли, а нервы не выдержали. Словом, перезанимался.

Обычным маршрутом Профессора была улица Короленко. Он садился в вагон, не обращая никакого внимания на кондуктора, и, пока трамвайные рельсы перерастали в улицу Советской Армии, собирал деньги не пропуская ни единого пассажира. Исключение  Профессор делал только для детей и стариков.

Профессор обычно с деловом видом извлекал из модных наглаженных брюк блокнот красного цвета и обращался ко всему вагону:

– Приготовьтесь делать взносы на сберегательную книжку.

Когда на блокноте вырастала внушительная горка мелочи, Профессор молча покидал вагон на конечной остановке своего маршрута. Он выходил напротив церкви, на Советской Армии, и щедрой рукой раздавал деньги со своей «сберкнижки» нищим, облепившим ступеньки величественного здания, с которого тогда еще не умудрились снять кресты.

Через несколько лет Профессор исчез. И наверняка горше всех ощутила эту потерю его многочисленная клиентура, искренне молившая Бога за спасение души Профессора. Страшно подумать, что одним из самых душевных, отзывчивых людей в то время для них был он, которого другие считали душевнобольным.

* * *

Если Профессор удивлял город своим непривычным для ненормальных внешним видом, то Баба Водолаз добилась аналогичного эффекта точно таким же способом. Зимой и летом она ходила в костюмчике, характерном для нашего общества и в тридцатые, и в девяностые годы. На Бабе Водолаз ладно сидела телогрейка, ватные брюки и тяжелые ботинки, рядом с которыми кирзовые сапоги могут казаться модельной обувью. Голова была постоянно повязана огромным платком, тщательно закрывавшим лоб, щеки и подбородок, как у ниндзя, но в отечественном исполнении. Внешнее сходство с настоящим водолазом завершали гигантские черные очки, оставлявшие открытым только кончик носа. Впрочем, иногда Баба Водолаз позволяла себе прогуливаться без очков. Зато она никогда не выходила на улицу в гордом одиночестве, чем испытывала психику прохожих. Они разлетались в разные стороны только при запахе, сопровождавшем эту девушку, не говоря уже о внешнем виде Бабы Водолаз и ее подопечных.

В каждой руке Баба Водолаз сжимала толстый канат, от которого ответвлялись веревки потоньше. К концу любой из  них была привязана собака, способом "петлей за горло". Такая манера вождения по городу разнокалиберной стаи была выбрана Бабой не потому, что она не догадывалась о существовании ошейников, а из соображений техники собственной безопасности. Собачья свора шла размеренным шагом, стоило какому-нибудь псу сделать резкое движение, как петля рвала ему горло, и он снова шел чинно-спокойно, в точности как его хозяйка, правда без ватных штанов. Если бы не эти петли, Баба Водолаз сильно рисковала ехать за своей стаей даже не на санях или в карете, а прямо по тротуару на собственном ватнике: брать с собой на прогулку меньше пятнадцати животных она по-видимому считала дурным вкусом.