Текст книги "Таки да!"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Секретарь посмотрел на молча присутствующего при беседе журналиста и продолжил:

–          В общем так, Понькин, терпению коллектива пришел предел. И тебе придется отвечать за свои поступки.

Слесарь Понькин не выдержал и улыбнулся.

– А, так ты еще и смеешься? – взревел секретарь парткома, меняя материнский тон на комиссарский, – ты за свои штучки билет на стол положишь!

– А у меня его и нет! – нагло вставил реплику в воспитательную беседу обвиняемый.

Ростислав понял, что аргументы секретарь исчерпал, а Понькин все равно не созрел до свадьбы.

– Послушайте, Понькин, – устало произнес Полоскин, вам это еще не надоело? Пора бы остепениться, такой солидный человек.

– Он у меня в отпуск зимой пойдет! – не к месту вмешался секретарь.

– Ну зачем же так? Товарищ Понькин понимает, что положение нужно исправлять. Вы ведь любите эту девушку, да?

Слесарь Понькин не выразительно пожал плечами и сказал:

– Три раза всего любил, а такие неприятности.

– Товарищ Понькин, вам что, содержать жену зарплаты не хватает?

– Будь спок, – по-народному ответил слесарь, – на это дело у нас всегда найдется. А Нинка больше стакана за вечер не засосет.

– Так в чем же дело? .

– А где мне семью молодую строить? В общаге, что ли? Так из нее потом только в квартиру на Таирова выход уперед ногами.

– Вы давно состоите на квартирном учете? – проявил человеческое участие журналист.

– Аж восемь лет, – громко сказал Понькин, а секретарь тут же его поправил:

– Всего восемь лет. Вон Федюнин из прокатного двадцать восемь лет на учете состоит, а все равно женился.

Полоскин о чем-то задумался и протянул:

– А если, товарищ Понькин, в виде исключения мы бы подумали насчет однокомнатной...

– Тогда бы и я подумал, – тут же сообразил Понькин.

– Это был бы такой почин! – обратился журналист убагровеющему секретарю парткома. – «Новой заводской семье – отдельную квартиру».

Секретарь парткома мотал головой, как бык перед бойней. Он знал, что в таком случае заводу некогда будет работать – вместо трудовых рекордов пойдут одни свадьбы. А хозспособом МЖК строит кооператив на паях с кем-то уже год, но еще не построил даже привязки дома к местности.

– В виде исключения, товарищ секретарь, можно просто предоставить квартиру передовику производства. Так сказать, поощрить его энтузиазм...

– Это насчет Нинки? – теперь не к месту высказался слесарь.

– Подумайте, товарищ секретарь, – твердо сказал Ростислав и, вскинув глаза вверх, добавил, – там вас поддержат.

– А что? – откликнулся на движение глаз Полоскина секретарь. – Парень хороший. Можно сказать – золотой. На таких наш завод держится. Ударник труда. Всего раз в вытрезвителе еще до Указа побывал. На демонстрации всегда в первом ряду с транспарантом. И главное – готов отвечать за свои поступки.

– Значит, свадьба завтра? – спросил журналист Понькина.

– А квартира? – ответил слесарь.

– Свадьба будет в новой квартире, – пообещал Ростислав. И добавил: – Подожди меня в коридоре.

Когда Понькин вышел, Ростислав в приказном порядке бросил секретарю парткома:

– И чтоб квартира была как следует отремонтирована. Соки, воды и прочие цветы – задача профсоюза.

– А где я возьму квартиру? – ошарашено спросил секретарь парткома.

– Вот вызовет завтра Ответственный, так ты со своим директором вмиг из ведомственного жилья вылетите. Ишь, устроились. Сами в хоромах, а рабочему человеку однокомнатная – проблема. Наша пресса всегда стояла и стоять будет на страже интересов трудящихся, – резко закончил журналист.

– Что-то придумаем из директорского фонда, – пообещал секретарь парткома, который и без напоминаний Ростислава хорошо знал, как может повести кадровую политику Ответственный.

– Понькин, зайдите обратно, – властным голосом позвал Полоскин слесаря, внимательно подслушивавшего с той стороны двери.

– Поздравляю вас, – энергично тряс руку Понькина журналист, –  желаю больших успехов в вашей семейной жизни. На свадьбу хоть позовете, хе-хе?

– А как же, – возбужденно ответил слесарь, предвкушая радости жизни в браке и угадывая размеры своей будущей квартиры.

– Поздравляю, Понькин, – поднялся со стула секретарь. – Такая специалистка тебе досталась.

– Вы представляете, друзья, как это здорово, – радостно нагнетал атмосферу всеобщего воодушевления журналист, – комсомольско-молодежная свадьба в новой квартире. Первая безалкогольная свадьба в нашем городе.

–          Какая, какая? – зло перекосил рот только что счастливый Понькин. – Повтори это оскорбление еще раз...

8

Только через час Понькин капитулировал перед мощным напором советской журналистики. Единственным условием, о которое разбивались все уговоры и доводы, была компенсация морального ущерба новобрачного. Двухкомнатная – и точка! И с этой точки Понькина не сдвинул бы даже Ответственный, на которого Понькину в отличие от журналиста, директора и еще очень-очень многих людей было даже совсем наплевать.

– Значит так, первый день потерпишь... – объяснял Ростислав.

– В войну и не такое выдерживали, – поддакнул секретарь.

– ...а потом, – продолжал журналист, – хоть залейся. Два ящика водки – премия от завода...

– И бутылка «Портвейна», – выбивал дополнительные блага слесарь.

– Сам купишь, – резко оборвал секретарь парткома, – нечего государство разорять.

9

Легче всего было договориться с ЗАГСом. Потом Полоскин позвонил подполковнику Васе и приказал срочно разыскать платье со старорежимным названием «подвенечное». Фотограф требовал, чтобы невеста была в шикарном наряде. Некоторые на его фотографиях себя только по одежде и узнавали. Подполковник обыскал склад конфискованных товаров, но не нашел фирменной спецодежды. Через час домой к спекулянту, вывесившему объявление на столбе «Продается свадебный наряд (США) любого размера, можно напрокат», выехал тоже наряд, но только милиции.

–          Петушинский, – орал в трубку несколько уставший журналист. – Фамилия жениха Понькин. Невесту зовут штамповщица-разливщица Нина. Секретарь парткома – Дормидонтов...

10

Свадебный стол в воняющей свежей краской квартире ломился от бутылей с березовым соком, бутылок с лимонадом и кастрюль с компотом. Жених со съехавшим набок галстуком обнимал невесту в прекрасном американском платье. Фотограф прыгал вдоль стола, как какаду по ветке. Гости уже второй час сидели чинно-спокойно, словно в первые минуты поминок, и бросали скучные взгляды на секретаря парткома.

– ...А все-таки прекрасный обычай появился у всего советского народа, благодаря почину нашего завода, – продолжал он свою речь. – Навсегда ушло в прошлое проклятое пьянство благодаря неустанной заботе нашей родной партии и лично товарища Бре… То есть, правительства. А то и верно, товарищи, сколько можно терпеть? После праздников – весь город в винегрете. За здоровье молодых. Горько, как говорится!

Бокалы с лимонадом взметнулись вверх, и счастливая невеста толкнула в бок жениха, который задумался над тем, что потолок все-таки нужно побелить заново. Гости с отвращением глотали непривычный напиток и ощупывали бутылки, спрятанные под одеждой. Свадьба все-таки...

11

Полоскин допил шестую чашку кофе и поставил точку в статье под двумя рубриками «Социалистическому обществу – новые обряды» и «Работай, почин». Он откровенно зевнул, обозначая последний абзац, и с наслаждением потянулся. Хотел было налить рюмку, но передумал еще не хватало, чтобы Петушинский унюхал запах своего любимого напитка.

Поэт зашел в кабинет со следами губной помады от поцелуя музы на лбу. Толстая пачка бумаги, изъеденная машинописью, топорщилась у него под мышкой.

– Ты не представляешь, как это было тяжело, – откровенно признался он Ростиславу, – даже хваленый Пушкин не создал бы такую поэму всего за одну ночь.

Полоскин не возражал, а лишь довольно кивал головой.

– Так как насчет характеристики? – закончил разговор о поэзии Петушинский.

– Будет тебе характеристика, – еще раз пообещал Полоскин и чуть было от усталости не кинул рукопись в корзину, предназначенную для творчества Петушинского, но вовремя спохватился и нежно погладил титульный лист с заголовком «Подлинный праздник новобрачия. Эпическая поэма с прологом и эпилогом. Автор – лауреат районного конкурса «Алло, мы уже нашли таланты» поэт В.Петушинский».

Ростислав пламенным взглядом в красных от бессонной ночи глазах намекнул Петушинскому, что он может идти отсыпаться, а сам стал быстро накручивать телефон фотографа.

– Иван, где фотографии? Что значит, позже? Если бы свадьба была халтурная, то они были бы готовы еще вчера. Ты между прочим в газете работаешь, а не на свадьбах. Чтоб через час... А чем хочешь свои фотографии глянцуй, хоть на лысину нашего главного наклеивай – все равно, считай, я скоро в его кресло сяду. Вoт так, старичок, это уже лучше.

Ровно через полтора часа журналист осторожно постучал в дверь Ответственного Работника.

12

Несмотря на то, что Полоскин веером разложил на столе фото свидетельства нового обряда, репортаж об инициативе заводчан-сталепромлитейщиков и эпическую поэму, Ответственный хмурился и не предлагал садиться. Это было плохим признаком.

– Хреново работаешь, – наконец-то поблагодарил Полоскина Ответственный, – медленно. Вся моя идея – насмарку. Всегда так. Стараешься для вас, а вы только норовите все испортить. По радио с утра пораньше передали, что с инициативой безалкогольной свадьбы выступил город Зареченск. Что теперь прикажешь делать?

Полоскин понял, что теперь он должен идти ва-банк. Иначе, другого виновного в провале антиалкогольной пропаганды в городе не найдется. Преодолевая робость он начал рубить правду-матку в глаза Ответственного впервые за последний год:

– Да что вы! Кто поверит, что какой-то Зареченск мог придумать что-то дельное раньше вас? Вас вон где знают, а в Зареченске Ответственный без году неделя, раньше послом на побегушках летал. Не верю! Не может быть! Они еще тогда врали, когда инициатива с кукурузой была. Но ведь именно вы не только предложили сажать ее на пустующих пляжах, но и выступили с такой инициативой по всему Черноморью. И все об этом знают! То есть уже не помнят. Но сегодня, кто кроме, вас мог бы лучше знать веяния времени? Они по радио сами не знают, что мелят. И вообще, кто их слушает? Наши люди все равно... Они только «Голос Америки» привыкли. А газета – это не выстрел в воздух, слова в пространстве. Это, прежде всего, материальное свидетельство. Вот, вот, вот, – лупил кулаком по материалам на столе Полоскин, – это все наша инициатива, а не какого-то Зареченска. Это они из зависти. Не удивлюсь, если они и Васину собаку украли...

– Все равно негоже, – несколько смягчился, размышляя сам с собой. Ответственный, – они-то раньше успели. Значит, нам их почин подхватывать, а не со своим выступать.

Полоскин понимал: если Ответственный сам себя уговорит просто подхватить почин, двухкомнатная квартира  Понькина обойдется всей редакции чуть дешевле, чем ее главному специалисту по начинаниям

– Я не могу с вами согласиться, – смело вошел в эпоху плюрализма журналист Полоскин, – это ваша инициатива –  и не иначе. Пора кончать с этими застойными явлениями.

– Как это? – отвлекся Ответственный.

– А вот как. Что перед субботником Ленинским говорят? Что он будет проведен по инициативе московских рабочих. И так из года в год. А в социалистических обязательствах любого коллектива страны на следующий год обязательно есть пункт «В день Ленинского субботника отработать с наивысшей производительностью и на сэкономленных материалах». То же самое здесь. Вы инициатор, а не Зареченск. Когда у них свадьба была?

– Вчера.

– И у нас вчера. Значит, одновременная инициатива. В крайнем случае. И с этого пути вы не имеете права свернуть.

Ответственный задумался, бросил взгляд в зеркало, потом на сейф и, наконец, на Полоскина. Полоскин на всякий случай провел языком по пересохшим губам.

– Ладно. Все равно статья твоя – тебе и отвечать за то, что я придумал почин. А чтобы подтвердить все – быстро сообрази еще чего-нибудь. Даю тебе полную свободу действий. Под твою же личную ответственность. Если хочешь – хоть вытрезвители закрывай. Потому что не нужны они – пьяных в нашем городе не бывает. Или еще что-нибудь. Но чтоб послезавтра с утра ты был здесь. А вообще ты молодец – умеешь отстаивать свою точку зрения. Другие подлизываются, а ты критикуешь. За смелость – ценю. Иди.

На этот раз Ответственный выпил рюмку без Полоскина. А тот, бросив материалы на стол ответственного секретаря с пометкой «Срочно н номер!», заперся в кабинете и начал думать. Вообще-то с вытрезвителями – это неплохо. Нужно только договориться с подполковником Васей, чтобы пьяных развозили по домам. А через месяц, как водится, очередная инициатива закончится, и вытрезвители можно будет снова открыть.

Так, значит, инициатива... Нет, надо брать выше. Обращение представителей трудовых коллективов области «Вытрезвитель уходит в прошлое». Нет, не годится, но хорошее название потом придумаем...

От размышлений оторвал звонок.

– Тут такое дело, – беспокоил журналиста секретарь парткома Сталепромлитейного Дормидонтов, – Понькина сегодня утром на улице подобрали. Так что ты это...

– Я тебе дам «это!» – взревел Полоскин.   Ты как людей своих воспитываешь? Ты билет свой в два часа на стол положишь, если только Ответственный узнает!

Ростислав с ожесточением бросил трубку на рычаги аппарата и пожалел, что нельзя с такой же решительностью бросить ее на другой аппарат. Потом закрыл на ключ кабинет, допил остатки янтарной жидкости и набрал номер телефона.

– Вася! – твердым голосом забыл поздороваться журналист. – Спасибо, выручил. Да... Слушай! Та стой ты; плевать мне, что собака твоя с запахом прибежала. Закрывай к черту вытрезвители! На месяц. А пока срочно пошли кого-то, чтобы отвезли домой Понькина из этого заведения. Понькина. Передаю по буквам: Подонок, Образина, Негодяй, Мягкий знак... Правильно, Понькин. Что значит план? Слушай внимательно. Если в течение месяца в городе не будет ни одного пьяного... С сегодняшнего дня, конечно. Так вот, куда хочешь – туда девай, хоть арестовывай, но за мелкое хулиганство в трезвом виде или – домой, чтоб никто не видел. Подумай сам. И скажи своим ребятам, чтоб перестали ко всем на улице принюхиваться. Мало ли чем от кого несет при нашей . Продовольственной программе? Так вот, если ни одного пьяного за месяц в городе – ты уже полковник. Подведешь, Ответственный из тебя сержанта сделает. Сам знаешь, это он умеет. Нет, это не я придумал. Это новая инициатива трудящихся области – а народ всегда знал, чего он хочет. И ты должен стоять, как всегда, на страже его интересов.

РАССКАЗ  НОМЕР  ДВА

НАЛЕТ

В то время, когда в Одессе можно было свободно приобрести не только порцию дезодоранта «черемуха» на улице, но и целый флакон «Интимного» в магазине, в городе случались налеты на квартиры некоторых граждан. И далеко не всем хозяевам нравилось, когда в их двери влетали неизвестные гости, в конечностях которых были зажаты некоторые предметы убеждения для особо несознательных. Хотя многие квартиросъемщики с сочувствием подходили к тяжелому материальному положению незнакомцев и честно делились с ними своими соцнакоплениями.

И вот как-то одна веселая компания заглянула в квартиру, где околачивалась дружная семейная пара но фамилии Супрун. На вопрос: «Какой идиот бьет у двер?» – последовал традиционный ответ: «Одесгаз», – и ничего не подозревавшие супруги остались наедине со смертельной опасностью. Наведя на удивленных хозяев квартиры пистолеты, представители Одесгаза почему-то не интересовались состоянием колонки и конфорок, а проявили любопытство насчет золота, бриллиантов и даже бумажных денег. Если при словах о драгоценностях супруга Супрун только нервно рассмеялась, то когда речь зашла о деньгах, она почему-то зыркнула в сторону супруга с явной ненавистью. Грабители внимательно присмотрелись к обстановке в комнате и начали подозревать, что так сильно замаскироваться могли только истинные подпольные миллионеры. И они нагло начали действовать людям на нервы.

– Деньги? – нервно хихикнула жена Супрун. – Мой паразит их держит только у мешках под глазами. А все бриллианты этого дома живут за стенкой.

– А ну прикрой поддувало, – бестактно употребил жлобское выражение в разговоре с дамой один из непрошеных гостей, – а то зубами паркет пошкрябаешь.

В ответ на это замечание жена Супрун рта не закрыла, а обложила всех присутствующих, в том числе и собственного мужа, такими словами, которые не часто услышишь даже в университетском коридоре.

Грабители сразу поняли: если не остановить этот поток красноречия, они могут задержаться здесь на тот срок, который им грозил по совокупности в самом крайнем случае. И они в три глотки рявкнули на женщину: «Молчи! А то прибьем!» Но стоило только тишине на секунду зависнуть в воздухе, как супруг нежно добавил: «…твою мать!» Стволы трех пистолетов выразительно посмотрели в сторону несдержанного Супруна, и тот сделал вид что его рот заполнен клеем "суперцемент". Точно такой вид исполнила супруга Супрун, однако перед этим быстро добавила: «Хрен найдете».

Порывшись для приличия в немногочисленных вещах, гости с пистолетом поняли, что просто так найти даже хрен – тоже проблематично. И они начали угрожать несчастным супругам физической расправой, если те чистосердечно, как перед лицом закона, не скажут куда спрятали ценности. Супруны на всякий случай продолжали молчать, как им было приказано. Они специально не кричали и вели себя тихо. Потому что только длительное отсутствие воплей из окон их квартиры могло вызвать подозрение и привлечь внимание окружающей общественности.

Опыт грабителей подсказывал: прежде чем приступить к пыткам, нужна психическая атака на нервы, измученные социалистическим соревнованием и таким же бытом. И они начали рисовать перед молчащими супругами их дальнейшие судьбы.

Один из налетчиков тряханул Супруна-мужа за плечо и заявил: «Тебе зажмем твое хозяйство прямо у дверях», – на что его коллега меланхолично заметил, что Шаляпин был тоже великим крикуном. Последний налетчик продолжал вести себя самым хамским образом по отношению к женщине. Он заявил: «Тебе, коза, мы засунем в зад селедку, чтоб ты была похожа на русалку, а потом пойдешь под наше кодло». На что двое остальных в унисон сказали: «В следующий раз».

Реакция супругов на предстоящие пытки была синхронной. Жена тут же захихикала, что такой вид пытки ее супругу не угрожает: ему можно зажимать в дверях что угодно, но только не то, что ему даром не нужно. А оскорбленный супруг сказал, что для его женщины хвост селедки будет только подарком, учитывая ее бешенный аппетит.

В ответ на это супруга Супрун закатила своему благоверному такую затрещину, которая, судя ни реакции налетчиков, не входила даже в их пыточный арсенал. Теряющие терпение грабители растащили сцепившуюся в мертвой хватке семейную пару и стали в их присутствии выдавать профессиональные тайны. Дескать, эта сволочь-наводчица, видно, адрес перепутала, потому что у таких придурков не то что золота – сковородки приличной нет. А от их характера в квартире не могут держаться ни рубли, ни клопы. В ответ на такое оскорбление супруги Супрун, перебивая друг друга, заявили налетчикам, что они сами придурки и лучше бы их мамы сделали себе аборты. Мало того, что пришли в гости ,так еще и без бутылки. И обозвали налетчиков грабителями и крохоборами.

Один из бандитов, спрятав пистолет в карман, начал горячиться: «Сами вы жмоты. Я сейчас за ящиком сбегаю, давитесь». И показал освободившейся от оружия рукой кукиш по очереди каждому из супругов. В ответ на это супруг Супрун с воплем: «Здесь тоже не шаровики», – подскочил к своим носкам, стоящим у двери рядом с сандалиями, и выхватил из левого смятый червонец. Бросив его в лицо отпрянувшей назад троицы с криком:

«Подавитесь, комбедовцы!», – этот явно кулацкий отпрыск с чувством глубокого удовлетворения опустился на стул. И совершенно напрасно. Потому что, не обращая внимания на два пистолета, его супруга уже заходила к стулу с тыла. Она обрушила на затылок любимого мужа мощный удар сцепленных в «замок» рук, нежно проком-ментировав полет Супруна фразой: «Заныкал-таки, падло!» Поднявшийся супруг отбросил в сторону грабителя, пытавшегося стать на его пути, и пошел в наступление на защиту своей мужской чести. Грабители на всякий случай спрятали пистолеты поглубже в карманы. Один из них попытался примирить разбушевавшуюся пару, чтобы наконец-то заняться своим делом, но не тут-то было. Жена Супрун нанесла ему мощный удар ногой, предназначавшийся спрятавшему деньги мужу, и бандит, отчаянно скуля, повис на руках своих подельщиков, которые моментально прижались к стене. Через минуту, в виду явно худшей физической подготовки, мужчина Супрун начал отступать в сторону налетчиков перед напором женщины, размахивающей сковородой. Рванувшиеся к двери бандиты застряли только из-за того, что между ними продолжал висеть третий, получивший производственную травму. Это длилось буквально мгновение, потому что вместе с криком: «Я вам дам, у меня сковородки нет» супруга Супрун обрушила удар кухонным предметом между лопаток отступающего мужа. И его тело очень ловко выбило наружу своеобразную пробку, закупорившую двери.

Тем вечером соседи увидели возле дома Супрунов в общем-то привычную картину. Некоторое разнообразие в нее внесло то обстоятельство, что впереди Супруна-мужа бежало еще двое мужчин, между которыми волочил ногами по земле третий. К счастью для супруга его слабая половина потеряла резвость бега сразу же после домашних тапочек. Женщина затормозила и, гикнув на всю улицу, швырнула вслед набирающей еще большую скорость кампании сковороду, которая, к радости бегущих, совершила перелет.

Через два часа после описанных событий супруге Супрун соседка с радостью на лице донесла, что ее мужа наперебой угощают какие-то отвратительные, как и он, личности в пивной на Московской. Причем один из них, несмотря на то, что все время кривит морду и как-то неестественно держится полусогнутым, громко выражал ему свои соболезнования. Однако Супрун-женщина приняла это сообщение как должное, хотя и заметила, что основательно поговорит со своим дорогим позже. В эту ночь, несмотря на страшную духоту, соседи держали окна плотно запертыми, чтобы привычные звуки любовной сцены в постановке супругов доносились в их квартиры только шепотом. Что касается налетчиков, то в квартире Супрун они больше не рисковали показываться. И на улице, где они проживали – тоже.

РАССКАЗ  НОМЕР  ТРИ

БОЛЬШАЯ ИГРА

1

Вадим Лисин выскочил из театра, как будто за ним снова гонялся литературный редактор с ведомостью взносов на добровольное общество содействия армии и флоту. К концу первого акта Вадим вспомнил, что договорился встретиться с главой одесских нумизматов Беленьким для обмена двух царских десяток на четыре более современные купюры. Вообще-то Беленький намекал, что ему требуется минимум пять бумажных купюр, в связи с тем, что они чересчур современные, но ровно через неделю он уже был согласен на вариант, предложенный Лисиным. Они еще не знали: через полгода три зеленых купюры за две десятки будет более чем достаточно.

Вадим ругал себя за дырявую память, а главного режиссера за то, что испортил ему вечер. Внезапно заболел артист Пузач, и Лисину пришлось выступать вместо него, хотя текст Вадим порядком позабыл. «Хорошо, что вспомнил, – лихорадочно заводил свою "тройку" Лисин, – а то Беленький еще с кем-то другим поменяется. Может, стоило-таки переодеться? Ничего, так доеду, не в трамвае. Антракт – мой, а во втором акте выход через полчаса после третьего звонка. Успею», – успокоил себя Лисин и бросил машину вперед.

2

Пелагея Ивановна Матрешкина и Лидия Петровна Иваненко как обычно сидели на скамеечке возле своего дома, осуществляя совместный устный выпуск «Вечерней Одессы». Перемыв кости всем соседям, старушки на несколько минут замолчали. Лидия Петровна мысленно думала какие-то гадости о Пелагее Ивановне, а та платила соратнице еще большим вниманием.

«Ишь, зараза, – нежно смотрела на Пелагею Ивановну Иваненко, – не нравится ей, что пенсионер Кобылкин по утрам бегает. А сама, небось, если бы не размер задницы, за ним вдогонку бросилась, сучка. Известное дело...»

«Ханыги. ей мешають, – молча грызла семечки оставшимися зубами Матрешкина, – а сама, курва ,самогонкой балует». А вслух почему-то сказала:

– К Нинке из семнадцатой опять новый ухажер приезжает.

– Эта Нинка такая, прости Господи, – радостно подхватила Иваненко, мысленно сравнивая Нинку с Матрешкиной в юности. Сравнение было явно не в пользу молодого поколения.

– Такая же, как вся ихняя семья, – продолжала тему дискуссии Пелагея Ивановна.

– Ее бабка еще при немцах подолом трясла, – заглянула вглубь истории Иваненко, хотя сама переехала в Одессу из-под города Гайсина в шестьдесят втором.

– А зять ихний хуже любого немца будеть, – вспомнила Матрешкина, хотя видела этого зятя всего один раз в жизни, да и то на фотографии.

– Все немцы – гады, – попыталась подвести итог очередного раунда переговоров Иваненко, – как зашли к нам в село на танках, пока весь самогон не сничтожили – дальше не поехали.

– Не скажи, милая, среди них даже ничего люди попадаются. Энгильст, к примеру, – оставила за собой последнее слово Пелагея Ивановна, а про себя подумала: «Ишь, немцев ненавидить. Небось ей самогона тогда не оставили».

Лидия Петровна на всякий случай согласно кивнула головой и громко, но про себя выкрикнула: «Сучка немецкая!» В ту же минуту старушки одновременно сотворили крестное знамение. Возле скамейки остановилась вполне советская машина, точно такая, как у инженера Штукина, только не с дырявыми крыльями, и из нее вылез немецкий генерал. С тремя Железными крестами и болтавшейся на пояснице кобурой от пистолета «ТТ».

3

Лисин, выскочив из машины, наметанным артистическим взглядом отметил, что возле дома Беленького сидят постоянные дежурные, к рентгенным взглядам которых он давно привык. Только на этот раз одна почему-то вытащила изо рта вставную челюсть и крепко сжала ее в руке, а вторая даже не пытается освободиться от подсол-нечной шелухи, свисающей с краешка нижней губы. Обе старушки истово крестились.

«Чего это они? – удивился Лисин. – Обычно такое вслед шипят, словно крестов на них нет».

Звякнувший о пуговицу бутафорский жестяной Железный крест дал ответ на этот вопрос. Лисин коварно усмехнулся и позволил себе небольшую месть по отношению к сплетницам. Проходя мимо них, он придал лицу абсолютно безразличный вид, на мгновение задержал шаг, ткнул пальцем в автомобильной перчатке одновременно в двух старух и брякнул: «Партизанен! Ихт бин шиссен!»

И быстро стал подыматься по лестнице, исчерпав запас немецких слов ровно наполовину. В школе Лисин проходил английский, и только этим можно было объяснить такое скромное знание немецкого. Английских слов Вадим выучил раза в два больше. Подымаясь на второй этаж Лисин нос к носу столкнулся с выносящим мусор пенсионером Кобылкиным, который тут же уронил ведро и почему-то стал улыбаться, как в передаче «От всей души», а потом несколько раз поклонился. Пугать Кобылкина Лисин не захотел; времени до второго акта оставалось не так уж много. Поэтому он быстро добрался до двери, за которой был прописан Беленький, и, с трудом вычислив, какой звонок на этот раз принадлежит коллекционеру, мощно надавил его пуговку. Со звонками в этой квартире была такая же неразбериха, как с квадратными метрами. Коммуна подобралась чересчур даже для Одессы, и соседи постоянно воевали из-за освобождающейся жилплощади, захватывая и деля метры умерших и уехавших, а также их звонки.

Лисин, как всегда, ошибся. Потому что теперь Беленькому принадлежал звонок черного цвета. Дверь открыла вечно хмурая тетка, которая в прошлый раз приветствовала Вадима словами: «Ходют тут, а потом с кухни трусы пропадают». На этот раз тетка ничего не сказала; она только отпрыгнула в сторону, сделала подобие книксена и прошептала: «Битте».

– Олл райт, герл! – бросил в ее сторону Лисин, расстегивая кобуру, в которую на всякий случай спрятал доллары.

4

Беленький не удивился, увидев Лисина в гриме и мундире. Он не выходил из себя даже когда в его комнату изредка входили люди в советской милицейской форме. И больше того, не боялся их, потому что был коллекцио-нером, а не валютчиком. Так что мундиром страны, где валюту можно официально менять в банке, а не под угрозой статьи, его было трудно удивить. Тем не менее, что Беленький знал: Лисин способен не на такие фокусы. В его руках золотая десятка вполне могла превратиться в медную. «Внимание отвлекает, что ли? – прикидывал Беленький, пока Вадим рылся в кобуре в поисках своего обменного фонда. – Ну-ну, посмотрим».

5

Слух о том, что в доме появились оккупанты, разнесся с той же скоростью, с какой неделю назад они распространялись насчет мармелада в соседнем «Гастрономе». На коммунальной кухне в квартире Беленького сразу же начались большие перемены. Нудный инженер Штукин перестал терроризировать всех бородатым, как Фидель Кастро, анекдотом. Он схватил принадлежащий пенсионеру Гопмахеру примус и забежал в свою комнату вместе с этим агрегатом и шипящей сковородкой на нем .Тетка, открывшая Лисину дверь, срочно заменяла репродукцию Шишкина на стене вырезанным портретом из школьного учебника. Она думала, что немцы отнесутся к ней по-человечески, если увидят здесь своего соплеменника Карла Маркса, пусть даже в самодельной рамочке. За стеной раздавались непонятные звуки; это коммунист Васильев зарывал свой партбилет под паркетом. Гопмахер, не обращая внимания на пропавший примус и почти готовую яичницу, усиленно готовился к эвакуации в гетто. После сознательной жизни в такой коммуне он даже не мог представить, что в гетто будет еще большая скученность.

Больше всех усердствовал лично видевший фашиста Кобылкин. Он вырезал из наволочки повязку, нарисовал на ней кривую свастику и пришпилил на рукав. Потом решительно полез на диван и безо всякого почтения сорвал со стены портрет еврея Карла Маркса, искренне жалея, что в свое время испугался последствий и сжег и изображение Антонеску.

Лидия Петровна Иваненко прятала бутыль с самогоном еще тщательнее, чем от участкового, Пелагея Ивановна Матрешкина на всякий случай искала бигуди. Перед лицом смертельной опасности школьница Петрова предпочла вторично отдать свою невинность соседу, чем заклятым врагам. Все остальные делали вид, что оккупация их не касается, и запасались водой. Прибежавший с улицы алкоголик Дима поведал каким гадом оказался их участковый. «Стоит и приветствует вражеское вторжение, – нагло врал Дима, злясь на постоянно пугающего его штрафами инспектора. – Те едут на мотоциклах, переодетые рокерами, и орут "Хайль!" А этот изменник им вдогонку "Хай, хай! Что, наши в городе?" Я всегда говорил, что он сволочь, особенно, когда мне пятнадцать суток клеили». Не верящий этим бредням студент ветеринарного института Мокроус, которого не вывело бы из себя и правительственное сообщение о войне, а не рассказ опустившегося Димы, отложил в сторону курсовую по научному коммунизму и начал быстро писать листовку. Прокламация начиналась словами: «Наш дом борется за звание сумасшедшего».