Текст книги "Белый ворон"

Автор книги: Валерий Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 34 страниц)

– Слушаюсь, командир, – бабахнул басом по моим барабанным перепонкам Челнок.

– Тогда слушай. В приемной сидит женщина. С этой минуты она под охраной твоей команды. Завтра ее муж покидает дом родной, устроишь ему встречу у ворот.

– По какой системе обеспечить прикрытие? – гораздо тише спросил Челнок, и я понял, что теперь передо мной сидит не легендарная личность, прославившаяся своими туристскими подвигами, а капитан войск особого назначения Афанасьев. Человек долга и чести, снявший погоны по собственному желанию, несмотря на уговоры руководства возглавить спецподразделение «Сириус». Челнок стоял на страже своих убеждений еще тверже, чем на земле Малайзии: настоящий офицер дважды не присягает. Именно это обстоятельство сыграло решающую роль в моем решении пригласить Афанасьева на работу, тем более, что присяги на верность мне не требуется.

– Значит так, ликвидатор, – подобно Челноку понижаю голос. – Это тебе решать. И учти, на вас вполне могут обрушиться менты.

– Против них я не могу применять спецсредства, – то ли спросил, то ли скомандовал сам себе Челнок.

– Еще как можешь. В форме ты их не увидишь, а потому действуй решительно. Долби их, пока удостоверения из-за пазухи не успеют выхватить – это в конце концов твоя работа. Тем более, ты заключишь официальный договор с фирмой «Олли», которая попросила защиты от гнусных рэкетиров в охранном агентстве с невинным названием «Снежинка».

– Я должен поставить в известность Рябова?

– Обязан.

– Кто наехал на людей?

– Гусь. Вопросы по нему есть?

Челнок отрицательно качнул головой и, с легкостью подняв свое стодвадцатикилограммовое тело из кресла, отправился к двери мягкой кошачьей походкой.

14

Как и следовало ожидать, наказание за решение обрушилось очень быстро. Рябов назначил встречу в моем собственном доме, куда я стараюсь попадать как можно реже. Моя милая супруга как-то вполне справедливо подметила: переночевать несколько ночей кряду в нашем фамильном гнездовье – один из самых грандиозных подвигов, на которые способен ее муж.

С опаской войдя в холл, я увидел своего наследника, сидящего верхом на Трэше. Гарик тянул собаку за уши вверх, однако, несмотря на его старания, овчарка, подобно вертолету, не взмыла в воздух, а продолжала покорно терпеть игрища этого мелкого исчадия ада. Но стоило собаке заметить меня, как она тут же оскалилась, щелкнув громадными рафинадного цвета клыками.

Распахнув плащ, я медленно отступил к приоткрытой двери, судорожно перебирая всевозможные варианты к отступлению, расстегивая на всякий случай фиксатор плечевой кобуры. Трэш неуловимым движением сбросил с себя седока и вздыбил шерсть на загривке. Присев на ковер, Гарик не без удовольствия заметил:

– Папуля, он тебе сейчас трахалку оборвет.

– Не дождешься, – отвечаю любимому сыночку, твердо глядя в собачьи глаза. – Я его пристрелю.

– Не успеешь, – хотя я не вижу выражения лица Гарика, но понимаю, что на нем разлита сладострастно-гадостная улыбка.

Наш поединок завершился самым невероятным образом, благодаря появлению хозяина дома. Завидев Педрилу, Трэш тут же поджал хвост, опустил шерсть на загривке и, спрятав свои оскаленные клыки, бочком прошмыгнул мимо меня во двор. Клянусь всем, что для меня дорого, в этот момент выражение морды волосатого аспида было точно таким, как у Гарика. Реакция не раз спасала мне жизнь и в более запутанных ситуациях; пристально следя за Педрилой, я медленно оттянул задник левого туфля с помощью носка правого и тут же резким движением послал обувь в персидского выродка. Педрило успел среагировать на мою атаку, мгновенно взвившись в воздух с места, и туфель угодил в Гарика.

Рев моего сына был таким, словно в него попал не легенький мокасинчик, а двухпудовая гиря. Этот вопль был чересчур громким даже для моего уютного дома; Гарик сумел напугать не кого-нибудь, а самого Педрилу. Издав гнусный вой, кот помчался на второй этаж. Мой наследник, продолжая нагнетать децибелы, катался по полу с таким остервенением, словно ему, как минимум, оборвало обе ноги.

Вряд ли я ожидал сам от себя, что в такой критической ситуации превращу арию Гарика в самый настоящий дуэт. Однако стоило увидеть перед собой страшную зеленую маску, я невольно вскрикнул, отскочив по-педрильски в сторону.

– Ты, что, нас точно решил в гроб загнать? – поперла на меня благоверная, замаскированная кремом под английский газон, потряхивая бигудями в такт наступательному движению. – Утренней разминки с обувью тебе недостаточно?

Гарик тут же перестал корчиться в предсмертных судорогах и закрыл рот, прислушиваясь к монологу своей ненаглядной мамочки.

– Совсем взбесился? Что у тебя произошло, если вдруг домой заявляешься второй день подряд? Наверняка не пришлось сегодня к какой-то сучке сбегать…

– Вот именно, – живо подключился к разговору тяжелораненый.

Сабина пристально посмотрела в сторону Гарика, и тот снова забился в падучей.

– Дорогая, – как можно спокойнее говорю ей, – мне кажется, что нам пора развестись.

Обычно после этих слов Сабину начинало трясти и она сходу закрывала рот, улетая со скоростью торпеды в свои апартаменты. Сегодня моя вторая половина повела себя несколько иначе.

– Тебя снова вызывают в школу, – не прореагировала на страшную угрозу жена.

– Сама пойдешь. У меня других дел полно.

– Меня им вызывать надоело, – отрезала Сабина. – Кто недавно клялся, что будет заниматься ребенком? Пистолет он ему подарил – вот и все воспитание.

– Разве я отказываюсь? Кстати, Рябов пришел?

– Нет, – отрезает жена, и я невольно замечаю, как Гарик, перестав издавать скулящие звуки, потихоньку улетучивается из холла.

– Хорошо, дорогая. Я займусь этим сегодня же.

– Обедать будешь?

– Нет. Я поговорю с Гариком, позовешь, когда придет Сережа.

– У тебя неприятности?

– Ну что ты. Все в порядке. Как всегда.

В комнату сына пробираюсь с некоторой долей опаски; попасть в засаду Педрилы перед свиданием с Сережей в мои планы никак не укладывается.

– Так, – решительно приступаю к воспитанию подрастающего поколения, – что ты сегодня натворил?

– Ничего такого, – отрезает Гарик, – эта училка – дура. Выступает. Наглая такая.

– Понятно. Конкретнее, в чем наглость проявляется?

– Заставляет стихи на память учить. Этого Пушкина дурного.

– Правильно, – обрадовался я. – Он точно дурак, а ты гений.

Гарик подозрительно посмотрел на меня и скороговоркой выпалил:

– Училка такая, как он. Говорит, учи стихи, чтобы память развить. На хрена оно надо? Я ей говорю – а зачем, у меня компьютер есть… Нахалка такая, еще в школу тебя вызвала. Скажи дяде Сереже, пусть ей морду набьют. Этой дебиле давно пора на поля орошения.

– Гарик, я подозреваю, что у Рябова есть другие задачи. Однако, мне кажется, ты не совсем прав. Подумаешь, морду кому-то набить. Ты сам ее отлупить сможешь. А вот стих Пушкина выучить – это тебе не макивару ногами обрабатывать…

– Не буду я его учить. Время у меня нету. И так все фильмы смотреть не успеваю… «Я помню чудное мгновенье. Ко мне явилось привидение».

– А, так ты тоже стихи пишешь?

– Нет. Это один пацан из класса.

– Гарик, слушай меня внимательно. На разборы к твоей училке я не пойду, сам с ней общайся.

В ответ на мое предложение сынок выпустил целую обойму слов, которых нахватался в своей школе в первом классе.

– Напрасно ты так, вот послушай. Эти стихи «Я помню чудное мгновенье» были написаны в честь…

– Да знаю я. Какой-то Аньки… Лучше бы он ее трахал, чем потом я стихи учил, – сделал философский вывод мой наследник.

– Я как раз тебе об этом хотел рассказать, – откровенно признаюсь Гарику и окончательно понимаю: во мне просто погиб великий педагог.

Гарик приготовился слушать с таким вниманием, которого хрен бы от него добился Песталоцци.

– Значит так, Пушкин, действительно, написал в альбоме: «Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты, как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». Это то, что вас заставляют учить в школе. Зато своему приятелю Соболевскому это самое чудное мгновение Пушкин описал примерно так: безалаберный, ты ничего не пишешь мне о двух тысячах ста рублях мною тебе должных, а пишешь о мадам Керн, которую, с Божьей помощью, я на днях трахнул. Видишь, сынок, ты не прав. А что это значит?

– Что?

– Это означает одно. Выучи стихи, а потом возьми и докажи училке свою начитанность. Поведай ей о письме поэта своему другу. Она тебе тут же пятерку поставит. За внеклассное чтение.

– Сколько он должен был тому безалаберному? – просияв, спросил Гарик.

– Две сто, – напоминаю ему, а про себя думаю – вряд ли теперь его преподаватель захочет продолжать терроризировать меня своими вызовами в школу.

– И вообще, Гарик, тебе нужно больше читать Александра Сергеевича. Тем более, он писал о том, что тебя волнует больше всего на свете. «Мелки в наш век пошли людишки, х… уж нет, один х…шки», – после этой цитаты Гарик чуть ли не впервые в жизни смотрел на своего родителя с нескрываемым удовольствием.

Да, не умеют учителя прививать детям любовь к чтению. Теперь уверен, Гарика от творчества Пушкина не оторвет даже последний боевик «Небесный огонь». Того глядишь, после Пушкина он до прочих классиков дорвется.

– Гарик, Пушкин писал и другие замечательные произведения.

– А у нас есть?

– Шеститомник Пушкина издательства «Брокгауз и Ефрон» в твоем распоряжении. Он в библиотеке, третья полка снизу. Там полная «двадцатка» великих писателей.

– Мне пока только Пушкин надо, – отмахнулся от других писателей Гарик.

– Пару минут назад кто-то утверждал обратное. Видишь, значит твоя училка не такая уж дура, – медленно поднимаю авторитет педагога. – Ты бы слушал ее, она тебе одни пятерки начнет ставить. Будешь лучшим в классе.

– Я и так лучше всех, – отрезает Гарик. – Дерусь. Сегодня на уроке так Гавриле дал! Его из класса домой унесли.

– Кстати, у Пушкина есть поэма «Гаврилиада», – продолжаю гнуть разговор в нужную сторону. – Только там вместо матюков точки стоят. Но ты парень грамотный в этом деле, сам догадаешься.

– Конечно, – окончательно успокоил меня сынок. – что я, дурной?

– Как Пушкин?

– Ну ладно. Не выступай. Он тоже не дурак. Это понял. А что он еще интересного писал? Моя литературоведческая лекция завершилась с приходом Сабины. Заслышав шаги супруги, я оборвал свое выступление на полуслове, и Гарик не успел узнать, чем именно прочищал пушки Савва Мудищев.

– Мамочка, – бросился к освободившейся от зеленого из крема намордника Сабине Гарик, – я теперь буду учить стихи на память.

Супруга с нежностью посмотрела на меня.

– Рябов приехал.

– Пошли, сделаешь нам бутерброды, – немного просевшим голосом сказал я.

– Мамуля, я кино смотреть не буду. Пойду в библиотеку учить Пушкина, – сказал Гарик перед тем, как мы вышли в коридор.

По дороге в гостиную я окончательно понял, как была права Сабина, говоря о необходимости мужского воспитания. Разве жена способна за несколько минут вызвать бешеный приступ любви к поэзии у ненавидящего чтение Гарика? И она еще смела утверждать, что я плохой отец, мало внимания уделяю ребенку.

Рябов удобно расположился на диване, ослабив тугую удавку шелкового галстука. Когда Сережа придает себе такой безмятежный вид, на его душе всегда тревожно. Впрочем, эмоции мы привыкли держать при себе, но стоит заняться делом, как они, порой, прорываются наружу.

Прежде, чем приступить к разговору, я позволил Рябову в полной мере насладиться теплом домашнего очага и кулинарным искусством моей благоверной. Наша кухарка уже вторую неделю гостит у сына, вот и приходится Сабине выкраивать время для готовки между посещениями сауны, врачей и легких пробежек по престижным лавкам города.

– Сережа, ты жениться не надумал? – спросил я, после того, как Рябов тщательно вытер свои сильные пальцы салфеткой с оттрафареченным изображением средневекового рыцаря.

– Мне повеситься дешевле обойдется, – предельно ясно ответил коммерческий директор.

– Это потому, что обручальные кольца дороже веревки?

– Самолюбие дороже тех колец.

– Напрасно так рассуждаешь. Дружок твой, например, женился и ничего, до сих пор землю топчет.

– Пример достойный подражания. Для Константина.

– Ты меня имеешь ввиду?

– Больше не с кого семейную жизнь лепить.

– Ты ошибся, Рябов. Я имел ввиду вовсе не себя, а твоего дружбана с большими погонами. А потому, кстати, о кольцах…

– Лишнее говоришь. В напоминаниях не нуждаюсь.

– Сережа, чем ты так недоволен?

– Сообщением Челнока.

– Сильно удивился?

– Нет. Я тебя хорошо знаю. До боли в груди… Такие фортели отбрасываешь – дальше кладбища некуда.

– Слушай, Рябов, ты о своей груди мне не напоминай, а тем более о последних кладбищенских событиях. Пулю в грудь свою мощную ты тогда схлопотал по собственной небрежности, микрофончики с последующими кладбищенскими событиями – тоже на твоей совести. Причем здесь мои фортели? Думаю, даже ты согласишься – иного выхода у меня не было.

– Ну да, рассказывай. Лучше признайся, как на духу: прошло уже целых пару месяцев, как я лично никого не крошил из автомата. Мне без этого жизнь – что картошка без соли.

– Глупо спорить, Сережа. Скажу больше, иногда подмывает «першинг» в руки взять.

– Вот-вот, – воспринимает всерьез слова коммерческий директор и даже не делает мне замечания о курении в его присутствии. – Сейчас начнутся твои выкрутасы. Танец с саблями под пулеметную симфонию. Я тебя знаю.

– Думаю, ты ошибаешься в своих подозрениях.

– Допускаю, саблей махать не станешь. Но не больше того.

– Из чего следует такой смелый вывод?

– А почему ты решил наехать на Гуся?

– Я еще ничего не решил.

– Расскажешь это своему психоаналитику. Он тебе поверит.

– А ты?

– Верить – не моя специальность. Я свои деньги получаю как раз за другое.

Глубоко затянувшись, я выпустил в сторону голубую струйку дыма, погасил окурок в серебряной пепельнице работы Шлейзера и раскололся, словно на исповеди:

– Рябов, у меня действительно не было выхода. Все может оказаться гораздо серьезнее, чем показалось на первый взгляд.

– Интересно, что тебя так обеспокоило?

– Пристрастия старшего лейтенанта Хлудова. Понимаешь, он любит гулеванить в кабаке «Восток». Но при этом свалился на фирму «Олли».

– Какая связь между его отдыхом и работой?

– На первый взгляд, никакой. Ты читал распечатку, которую добыл для меня?

– Нет.

– Ну да, чтобы ты мои действия не подстраховал? Я тебя за руку к тому психоаналитику отведу.

– Мельком пробежал, – раскалывается Рябов. – Столько работы свалилось… Постой, ты хочешь как-то связать Гуся с этим ментом?

– Я хочу связать? Да без очков на носу видно, какими золотыми цепями они повязаны. Бригада гусевских прикрывает фирму «Олли», на которую едет Хлудов. Причем с такой скоростью, что уже это обстоятельство само по себе заставляет задуматься. Однако Гусь даже с места не рыпается, более того, его кодла после ментовского погрома пытается окончательно разрушить финансовое благополучие фирмы. На первый взгляд, гусята сами себя серкупят. Если «Олли» окончательно пойдет на дно, кислород бабок со стороны Ланды будет перекрыт навеки. У нищих слуг нет, охраны – тем более…

– Я все понял, – прервал мою плавную речь Рябов, доказывая, что он не зря получает согласно козероговской ведомости аж сто баксов в месяц. – Ты сказал, Хлудов любит отдыхать в «Востоке». В этом заведении у бригады Гуся твердый интерес. Знаешь, ты действительно поступил правильно. Только в дальнейшем…

– Конечно, мы ведь уже договорились.

– Есть еще одна проблема.

– Человек на фирме?

– Нет. Я говорил, они действуют чисто.

– А если прокол, в дело тут же вступает чистильщик.

– Такая у них работа, – вздыхает Рябов. – Агенты знают, чем рискуют.

– Только не развивай эту тему.

– Хорошо. Что это за эпопею с судом ты устроил? Мэр на уши встал.

– Я по этому поводу ночью не засну… А что ты хотел? В меня, понимаешь, мало того, что снайпера палят, так еще он будет нервы мотать. В конце концов, я за него голосовал. Что он мне, своему избирателю, гарантировал?

– Вяжи придираться, – спокойно наезжает на меня адвокат Сережа. – Он говорил то же самое, что все остальные. По этому поводу, может, тебе и президента доставать захочется?

– Нет, но только оттого, что я не теряю надежды получить награду в виде именного ствола. Однако, как сейчас помню, в предвыборной программе Пенчук надрывался: «Темные улицы Южноморска больше похожи на прифронтовой город. Я залью его светом. Я доборю преступность». Да, насчет преступности я не спорю. Он ее победил. Однако отчего я должен платить за электроэнергию, если факс постоянно вырубается из-за их дурацких плановых отключений? Мне просто срывают весь бизнес…

– Понятно, тезисы судебной речи. Но своего ты добился.

– И это ты называешь проблемой?

– Еще бы. Ты даже посещение театра можешь превратить…

– Хватит, Рябов. Воспитательная работа на сегодня завершена. И без твоих нотаций я их до упора наелся. На два месяца вперед.

– Тебя хочет видеть генеральный директор концерна «Олимп», – жестко сказал Рябов.

– Назначь ему встречу в полдень, не раньше.

– Он просил, – подчеркнул Рябов, – чтобы ты заехал к нему.

– Ну раз просил, могу пойти навстречу своему старому приятелю, – миролюбиво соглашаюсь я. – Ты, Серега, не сердись, но сегодня все словно договорились учить меня жизни.

Рябов притворно вздохнул и заметил:

– Хорошо еще, что хоть кто-то может на тебя повлиять в этом мире. В следующий раз свои претензии я выскажу непосредственно ему.

Накопившаяся усталость не позволила мне правильно среагировать на рябовское высказывание:

– Ты совсем перепарился, Сережка. Я могу выслушать его пожелания, не больше того. Но что делать – это мне решать.

Рябов очень редко смеется, однако сейчас он хохочет от души. Прекрасный способ снять нервное напряжение, я сам так постоянно делаю.

– Ты имел в виду Котю? – выдавил Сережка и снова захохотал.

– Ну ты и сволочь, – искренне возмущаюсь я. – Разве можно так издеваться над своим непосредственным руководителем? Попробуй только накапать на меня хвостатому персидскому выродку, уволю без выходного пособия.

Я умею смеяться над собой, прекрасно понимая – это привилегия очень сильного человека. Появившаяся в гостиной супруга с недоумением посмотрела на нас. Еще бы, впервые увидела, что мы с Сережей не пикетируемся с тревожными лицами, а от души смеемся. Похоже, это встревожило ее куда больше, чем наше обычное поведение.

– Что случилось? – на всякий случай улыбнулась Сабина, демонстрируя готовность смеяться вместе с нами.

– Дорогая, ты не поверишь, – мгновенно опережаю возможный ход Рябова. – Сережка решил выйти замуж. Снова ложится в больницу на операцию.

Моя жена моментально передумала резвиться вместе с нами.

– Сейчас опять какую-то гадость скажешь, – прошипела она.

– Какая гадость, дорогая? Обычное дело. У Рябова в заду клитор вырос. Геморрой называется. Потому, как сказал поэт: «Лучше нет влагалища, чем очко товарища»… Кстати, ты не в курсе, анализы мочи обязательно натощак нужно сдавать?

Входной дверью моя благоверная грохнула куда сильнее обычного.

– Зачем ты это делаешь? – серьезным тоном спросил Сережа.

– Понимаешь, аптеку хочу открыть. Неподалеку от дома, – сообщаю коммерческую тайну. – Мне срочно понадобится сбыть партию просроченного седуксена. Я теперь точно знаю, кто купит его оптом, без скидки.

15

Даже несведущему человеку легче легкого разыскать офис концерна «Олимп», благодаря его внешнему виду. Квартал, на котором расположено предприятие, находится в центре города и представляет из себя совокупность домов, мечтающих о свидании с бульдозером. Этих инвалидов от архитектуры назвать домами можно с большой натяжкой, кроме одного.

Между грозящими рухнуть в любую минуту сооружений, годных для съемок фильмов о послевоенной разрухе или строительстве нашей страны, ярким пятном выделяется прелестный двухэтажный особняк, реставрированный турецкими работягами. Тротуар перед входом в него выложен красивыми ровными плитами, словно бросающими вызов стоящему дыбом асфальту по соседству. Лично для меня этот особняк служит ярким подтверждением и без того твердого убеждения – бардак заканчивается там, где личные интересы берут верх над общественными.

Войдя в приемную, лишний раз понимаю – в своем городе я пользуюсь кое-какой популярностью. Секретарша, больше всего напоминающая скаковую лошадь в юбке, тут же перестала гарцевать на пишущей машинке и улыбнулась во всю вставную челюсть.

– Руководство у себя? – на всякий случай любопытствую, хотя прекрасно осведомлен: для меня, в отличие от многих посетителей, генеральный директор «Олимпа» постоянно свободен.

– Конечно, – продолжает напрягаться в искренней улыбке секретарша.

Это высшее признание моих заслуг перед обществом. Она даже не любопытствует по селектору, может ли принять меня ее строгий шеф.

Войдя в кабинет, присаживаюсь у огромного письменного стола, извлекаю из кармана зажигалку в виде пистолета с пачкой «Пэлл-Мэлла» и лишь затем здороваюсь:

– Ну, как дела, и как стоит, и почему печальный вид?

– Не плагиатствуй, – качает огромной головой, увенчанной гигантскими очками, хозяин «Олимпа».

– Ты чего? Я просто цитирую. Вчера весь вечер с сыном о Пушкине говорили.

– Ну, со мной тебе за Пушкина вспоминать не придется, – настраивает меня на серьезный лад Котя. – Мне другое интересно: чего ты опять из себя Монте-Кристо корчишь?

– А ты знаешь, что в меня стреляли? – с явно перепуганным видом кошусь в сторону гигантского незашторенного окна.

– В тебя? – чуть ли не улыбается Гершкович, постукивая пальцами по столешнице. – Это ты им сказки рассказывай, а не сюда пену гони. В него стреляли… Да если бы это таки да случилось, уже вчера по всему городу начались бы такие истории… Только бы морг успевали загружать. Я твою манеру знаю. Или нет?

– Или да, Котя. Ты же не просто мой давний клиент, но и кореш. Понимаешь, я уже остепенился, веду себя почти спокойно. Благодаря твоим советам. Правильно?

– Мои советы… Тебя ж тошнит, когда кто-то начинает рассказывать дельные слова. Слушай сюда, у меня скоро встреча с австрийцами. Эти аферисты тоже будут гнать подливу, почти как ты. Давай говорить по делу. Зачем ты тянешь в суд конторы, которые и без тебя на ладан дышат?

– Они берут бабки ни за что.

– Кончай травить.

– Котя, милый, ну представь себе, ты нанял меня…

– Что, кому ты гонишь? Тебя наймешь, как же…

– Так я говорю, представь себе.

– Делать нечего, в такой халоймыс загружаться. Да с тобой только свяжись, как сразу начнется целая библиотека приключений на собственную задницу.

– Ты с Рябовым просто спелся…

– Или он тебя плохо знает? Хорошо, допустим я на свою больную голову тебя нанял. На здоровую этого почти никто не сделает…

– Так вот. Ты нанял, скажем, обеспечивать охрану. Смотришь, а я вокруг тебя суечусь босиком, в руках вместо нагана поломанная рогатка…

– Ну и что?

– А то, что такая охрана тебе даром не надо. И мне их услуги тоже не нужны.

– Кончай, давай. То ты, а это государственные конторы. Есть разница. Завтра все остальные начнут их в суд тащить – мы вообще без света сидеть будем.

– Покрой мне моральный ущерб от действий контор, которые ты прикрываешь – и закончим базар.

– Интересно говоришь.

– Или, Котя.

– Нет, мне другое интересно. Чего ты молчишь за материальный ущерб?

– Это отдельный разговор. Значит так, напор воды после увеличения ее стоимости упал до упора, я купил «Гидрофор». Генератор тоже жрет полтора литра соляры в час… Я тебе все до цента высчитаю. Мне ваша экономия копеек круглыми суммами боком вылезает. Не удивлюсь, если ты на меня покушение организовал, лишь бы неустойку не платить.

– А где я буду покупать картины?

– Ты лучше другое скажи, где их остальные приобретать будут? Знаешь, сколько у меня клиентов прибавилось? Люди побывали за границей, увидели собственными глазами, что в высоких кабинетах вместо портретов Ленина висит живопись-графика, и сделали выводы. Очень даже правильные.

– Так я и говорю, зачем тебе это надо?

– Для порядка. Я плачу колоссальные налоги не для того, чтобы мне мешали работать. Я плачу с запроса твоим жуликам, а сижу без воды и света. Если бы мне заплатили за три картины, а я поставил одну, мы бы с тобой в том самом морге встретились. И никто бы не удивился. Заслужил. Эти поступают наоборот – и тоже никто не удивляется, что они до сих пор живые. Мне также парадоксы в экономике надоели.

– Давай мы посчитаем, что ты уже высказался. Значит так, кончай подрывать государственную политику.

– Да чихать я на нее хотел. Я в приватизацию не играюсь, в отличие от вас, ребята. Так что условий вы мне ставить не будете.

– Чего ты такой военный? – искренне удивился Гершкович.

– Слушай, Котя. Давай серьезно, если хочешь. Возьмем, к примеру, завод «Кабельметалл»…

– Мне такие примеры не сильно нравятся, – отрезает Гершкович.

– Хорошо, пусть будет какое-то другое предприятие.

– По выпусков ночных горшков?

– Вполне допустимо. Оно акционированно-приватизированно. Все рабочие вместе с директором – самые настоящие хозяева завода, и друг другу зарплату ночными горшками, в отличие от коллег с других госпредприятий, они не выплачивают.

– А почему так? – поинтересовался Гершкович.

– Самому любопытно. В Ижевске работягам аванс револьверами выдали, на шинном заводе, естественно, резиновыми изделиями, а здесь – ни одного горшка заместо денег. Все идет так хорошо оттого, что настоящий хозяин этого процветающего предприятия – Котя Гер, пардон, Горшкович или…

– Ша!

– Или Ша, если тебе так нравится. Этот самый Ша, который вроде бы к горшкам имеет отношение только ночной порой, отчего-то создает совершенно постороннему предприятию наиболее благоприятный режим – от кредитования до налоговых льгот. Но я в ваши игрушки не подписывался, а потому веду себя соответственно.

– Ты ведешь себя, как малоразвитый, – Котя покачал огромной безобразной головой, под лысиной которой заключен самый мощный из всех известных мне компьютеров. – Короче, давай забирай свой иск, а с нашими демократами я беседу поимею, если что. Вообще, разве я когда-то имел быть против старого приятеля?

– Котя, дорогой, знаю, ты бы без этих моих выбрыков…

– Так оно и не требуется, – чуть громче сказал Гершкович. – Это тебе только надо или, правильнее, твоему на всю голову характеру. Ничего умнее придумать не мог, чем страну на уши подымать?

– Вы с Рябовым точно сослыгались, – пробормотал я.

– Слушай сюда, я сильно сомневаюсь, что на тебя кто-то едет, – гораздо спокойнее заметил Котя. – Явных самоубийц на горизонте не наблюдается. Но вот при желании кого-то очень сильного, ну очень сильного, тебя могут потревожить. Только я так себе понимаю, в данном разе ваши интересы имеют совпасть. Ты так мне вовремя напомнил, что тебя нанять невозможно. Но, иди знай, вдруг кто-то захочет поиметь интерес взаимовыгодного сотрудничества? Тем более, у тебя в городе твердая репутация среди властей. Понял?

– Спасибо, Котя. Я тебя всегда понимал. Иск, конечно заберу, поигрались и хватит. Только вот интересно, какая власть меня так высоко ценит – законодательная или исполнительная?

– Наверное, обе, – пожал плечами Гершкович, – но какая из них больше – трудно догадаться. Помнишь старый рассказ за плюрализм, когда мнение генсека КПСС не совпадает с мнением президента?

– Припоминаю, – мысленно благодарю Котю. – Не хочу больше воровать твое время, но у меня к тебе возник один вопрос. Нужна информация, кто, кроме тебя, продолжает торговать компьютерами в нашем благословенном городе?

Гершкович хитро прищурился и признался:

– По этой части у меня конкурентов не бывает. А все остальное? Слушай сюда, ты не делай из себя обиженного, но поговори на эту тему не со мной. Что надо, расскажет мой исполнительный директор, очень солидный человек, бывший полковник государственной безопасности.

– Знаешь, Котя, я и не думаю на тебя обижаться. Тем более, у меня тоже имеется директор наподобие твоего.

– Это ты правильно решил, – поддержала меня мудрая голова и тут же съехидничала:

– Мои кадры такие дорогие, а ты до полковников пристрастился в последнее время.

– Между прочим, – отвечаю с некоторой долей вызова, – тот полковник был не отставным госбезопасником, а действующим.

– Какая покойнику разница… Да, припоминаю, был еще один полковник. Точно отставной или нет?

– Чего только не было, Котя. С тобой спорить бесполезно. Как и со мной.

– Вот потому мы всегда могли договориться за каких-то пару пустяков. Или я не прав?

– Ты лев… Нет, Котя, извини, определение неправильное. Ты ворон, так будет вернее.

– За размеры моего носика напоминаешь? – нежно поглаживает свой клювик Гершкович. – Я таки без тебя знаю, что он может стать украшением любой Бабы Яги.

– Вовсе нет. И ты это понимаешь, потому что ворон – птица мудрая.

– Кончай своими аллегориями в мозги бить. Скажи, ты решил опять торговать компьютерами?

– Но не для того, чтобы составить тебе конкуренцию.

– Слушай, мне кажется, компьютерами твой интерес не ограничивается.

– Чего ты так решил?

– Мне так кажется, – повторил Котя и неожиданно спросил:

– Ты скажи честно, свой иск придумал, чтоб Березовского поддержать?

– Делать нечего, у меня своя голова имеется.

– Слушай, если его увидишь, случайно, конечно, скажи, чтобы он перестал баловаться…

– Котя, ты вяжи свои ценные указания раздавать. Я свой иск заверну исключительно потому, что ты мой кореш. Иначе плевал бы большой слюной на ваши проблемы. А стали бы сильно вякать, такое могу устроить… Подобно Березовскому не отдыхал бы.

– Вот это я верю без второго слова. Гриша по сравнению с тобой прямо-таки ангел. Но пойми, он не прав. Мало ли я на кого могу обидеться, так разве от этого бюджетники должны страдать? Слушай сюда…

– Нет, теперь ты меня слушай. Придешь со своим обиженным на именинки к Гарьке, Березовский там будет. Чем могу, помогу. Но не больше того.

– Ой, время летит, – погладил свою лысину Котя, – только вчера мы на тех аманинках гуляли. Как говорил мой дедушка, гавкнуть не успеешь, а уже надо примерять саван… Да, так вот. Мне кажется, что тебе надо быть осторожным.

– Отчего же?

– Мне так кажется, – упрямо процитировал сам себя Котя и демонстративно посмотрел на часы.

– Тогда будь здоров и счастлив, – замечаю на прощание, прекрасно понимая: большего Котя не скажет.

Обижаться не приходится, Гершкович не раз выручал меня в критических ситуациях; и сегодняшняя беседа тому еще одно подтверждение. Порой и я помогал ему отстаивать кое-какие интересы. Что тут особенного, не зря же говориться: люди должны помогать друг другу.

Даже в том случае, если они друг другу вроде бы ничего не должны.