Текст книги "Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)"

Автор книги: Валерий Поволяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

– Все нравится. Только рыба холодная.

– Так её жена ещё вчера жарила, чего же ты хочешь?

– Да я вообще не люблю эту рыбу. Как не очень удачное Божье создание. За всеядность и нахрапистый характер.

Насчет всеядности и нахрапистого характера наваги Гидро был согласен с Панкратовым: у наваги действительно был нахрапистый характер. А точнее, хищный характер. Бывает, попадет она в рюжу – большую уловистую авоську, которую ставят на дно моря и, находясь уже в лотке, на берегу, полузадохшаяся, по дороге в магазин обязательно проглотит пару рыбех поменьше. В воде же очень часто хватает рыбу в полтора раза больше себя размером и потом плавает с открытым ртом – только хвост жертвы торчит из зубов. В общем, у Гидро тоже были претензии к этой рыбе, но другой в доме не оказалось, и довольствоваться приходилось тем, что имелось. Он лихо цыкнул одним зубом, будто Соловей-разбойник, и развел руки в стороны:

– Извини!

– Бывает! – Панкратов тоже попробовал лихо цыкнуть зубом, но половина рта у него была пустая и из попытки ничего не получилось, тогда он, чтобы хоть как-то обозначить себя в творческом плане, икнул.

Выпили ещё по половине стакана и оба, разом, один за другим, будто стволы, спиленные пилой "Дружба", повалились на пол.

Уже через минуту оба оглушительно, давясь дыханием и булькающими звуками, вылетающими из горла, храпели.

Дверь в дом осталась открытой. Вскоре в щель всунулись две курицы, но, хватанув ядовитого хмельного духа, поспешно ретировались.

Чуть погодя в проем втиснул свою лобастую голову Брокер, шумно втянул ноздрями воздух, почмокал от удовольствия и решительно влез в дом. Там он, аккуратно переступив через спящих людей, первым делом потянулся к недопитой бутылке. Ухватил её губами и лихо, буквально в несколько секунд, будто заправский пьяница, высосал.

Когда бутылка опустела, приступил ко второй. Но поскольку на второй бутылке находилась жестяная нахлобучка, то теленок и так крутился, и этак, и языком пробовал сковырнуть её, и зубами, и, мотая головой, пытался сдернуть с горлышка, но не тут-то было – все попытки оказались пустыми. Брокер жалобно замычал – ему так хотелось оприходовать вторую бутылку ликера, что у него едва слезы из глаз не покатились от досады.

В конце концов он справился с облаткой, выплюнул её, жеваную, на пол, и с наслаждением выдул вторую бутылку "Тминного". Шатаясь, не зная, в какой последовательности переставлять ноги, Брокер покинул хозяйскую избу.

Наши герои проснулись через полчаса – так же дружно, как и уснули, вначале один, потом второй. Гидро, очнувшийся ото сна первым, приподнялся на полу, покрутил головой и потянулся рукой к столу.

– Счас мы с тобой, брат Михрютка, поправим здоровье и будем думать, что делать дальше. Это самое первое дело для человека, который умеет философски осмысливать жизнь, – опохмелиться. Иначе говоря – чуть выпить. По чарочке, по маленькой...

– ... чем поят лошадей, – закончил за него Панкратов.

Лицо Гидро вдруг разочарованно обвисло, рот распахнулся, обнажив белесый, в нездоровом налете язык, глаза сделались испуганными: он не находил живительного напитка. А ведь ликера оставалось много, полторы бутылки – это на полный сеанс удовольствия. В глазах у Гидро появилось свирепое выражение.

– Ты выпил?

– Что я? – переспросил глуховатый со сна Панкратов. Чтобы лучше слышать, а главное – лучше видеть своего приятеля, он пальцами разлепил пухлые веки одного глаза и уставился на Гидро.

– Ты, спрашиваю, ликер вылакал? Целых полторы бутылки?

– Да ты что, Гидро? Я же, как и ты, спал. Как вместе мы с тобою отключились, так вместе и поднялись.

– Тогда кто? – Гидро подозрительно осмотрел своего собутыльника.

Тот, ещё шире раздвинув пальцами глаз, чуть не вывернув его наизнанку, готовно подставил свое лицо для рассмотрения.

– Нет, не ты, – наконец понял Гидро и мучительно сморщил лоб. – Кто же?

Не было на это ответа. На теленка Гидро даже и не подумал. Панкратов на всякий случай втянул голову в плечи.

– А твоя жена никак не могла заначить эти полторы?.. – Панкратов изобразил руками нечто похожее на женскую фигуру, но, надо полагать, он все-таки имел в виду не женскую фигуру. – А?

– Не могла, – твердо заявил Гидро, поглядел на настенные часы-ходики с лукаво бегающими кошачьими глазами. – У неё дежурство на ферме ещё только через полтора часа закончится. Коров ей, пока не придет сменщица, бросить нельзя.

– Тогда все же кто? – задал Панкратов вопрос, который только что задавал Гидро.

Наступила очередь и Гидро приподнимать плечи так, что голова чуть не ушла в грудную клетку.

– Загадка природы, – сказал он и, икнув, мученически сморщился, потер пальцами виски: очень хотелось похмелиться. – Что же придумать, что придумать-то? – заведенно забормотал он, напрягая мозги.

Безвыходных положений, как известно, не бывает. Только надо его найти, выход этот.

– Какой-то Бурумбек в доме завелся, – пробормотал он удрученно.

Жил у них в Тамице один мужик, которого все звали Бурумбеком. Бурумбек этот втолковывал уже насколько лет своим согражданам, что учиться жить надо у природы. Особенно, если хочешь выжить в мутное время. В частности, он подсмотрел, что олени, поев мухоморов, делаются не то чтобы пьяными, но очень веселыми, игривыми, потом в какой-то старой книге вычитал, что древние народы, проживавшие когда-то в этой местности, делали из мухоморов отвары и пили по праздникам. Хранили они мухоморовое вино в хорошо вычищенных и вымытых лосиных железках...

После этого Бурумбека уже никто никогда не видел трезвым, он все время пил мухоморовое вино и ходил бухой... Потому его и прозвали Бурумбеком, хотя у Бурумбека было вполне нормальное русское имя с русским отечеством и фамилия тоже была русская.

– Бурумбек, – подтвердил Панкратов и очень сочно и громко икнул. Дважды. Это был как сигнал, что здоровье их находится в опасности. Нужно что-то срочно предпринимать.

– Что же делать?.. Если мы начнем соображать по этой вот части, Гидро выразительно помял пальцами воздух, – а потом купим "Тминного", то времени уйдет уйма. Упустим время... Но если будет это, то будет и то, – он громко щелкнул себя пальцем по кадыку, – а когда будет то, то будет и это! – Под словом "это" он на сей раз имел в виду здоровье. – А здоровье дороже всего. Понял, брат Михрютка?

Речь у Гидро, как видите, иногда бывала довольно сложной и красочной, её надо было не только слышать, но и видеть. Панкратов с уважением посмотрел на приятеля, ему снова захотелось икнуть дуплетом, но он побоялся перебить Гидро, смять мысль, которая вертелась у того в голове и от которой польза должна быть обоим.

– Ничего ты не понял, – по-своему оценил молчание Панкратова Гидро и был прав. Набрал из ведра стакан воды, с брезгливым выражением сделал пару глотков, поморщился: – С души воротит от этой пакости. Говорят, без воды нет жизни на земле. А чего в ней полезного-то, в воде этой, а?

Несколько минут он сидел молча, тоскливыми глазами уставясь на стакан с водой. Потом поднялся, пошарил у жены в комоде – вдруг завалялась где-нибудь десятка? Ничего не нашел, подошел к шкафу, залез пальцами в карман одной кофты, потом пошарил в карманах другой и вздохнул: пусто. Пояснил приятелю:

– Вчера у жены десятка была. Сегодня – нету. Вот племя, а?! Бабье, сучье, непредсказуемое, неуправляемое! – Гидро повысил голос, снова сел на лавку и, подперев ладонью подбородок, отбил ногтями по верхней челюсти, по самому срезу зубов, костяную дробь. – Ну и жизнь! Рыба есть, грузди есть, он снова постучал по срезу зубов, – а водки – нет.

– Нет, – печально подтвердил Панкратов.

– Жисть-жестянка, вот ё-моё! Был у меня в заначке "шипр"... – Гидро умолк в минорной задумчивости и Панкратов выпрямился с радостно забившимся сердцем, но радоваться было рано, Гидро вновь стукнул ногтями по зубам и сказал: – Был, да сплыл. Сладкий "шипр" я ещё вчера выпил... – Неожиданно лицо его посветлело, в глазах появилось торжествующее выражение. Постой-ка, постой-ка... Не все Бурумбеку ловить кайф, поймаем кайф и мы... Третьего дня Наташка была в Онеге, бутылку оттуда приволокла. По-моему, ликер. У Наташки скоро день рождения, она собирается его отметить, как барыня... С заморским ликером. А этот ликерчик не только ей, но и нам оч-чень даже не помешает...

Гидро заметался по дому в поисках бутылки. Вскоре нашел: Наталья ликер особо и не прятала. Бутылка была ладная, плоская, высокая, с навинчивающейся пробкой и двумя красочными этикетками – одна приклеена к одному боку, другая к другому, на этикетка изображена какая-то травка с красными ягодками, очень похожая на бруснику.

– Не пойму, что это, – в задумчивости произнес Гидро, – брусника или клюква?

– Клюква.

– А по-моему, брусника, – Гидро открутил пробку, понюхал, потом понюхал горлышко бутылки. Пахло вкусно. Вареньем пахло. – Брусника, сказал он, – финский брусничный ликер только так и пахнет. Это он. – Гидро протянул бутылку приятелю.

Тот также приложился носом к горлышку, с сопеньем втянул в себя дух. Подтвердил:

– Он! – Снова понюхал бутылку. – В Москве для обитателей Кремлевского холма специальную водку производят, – сказал он, – в очень малых количествах, "клюковка" называется. Это та самая "клюковка" и есть.

Говорил он так авторитетно, так убежденно, что Гидро засомневался: может, это действительно не брусничный ликер, а клюквенный. Впрочем, все равно, клюквенный или брусничный. Главное – не морс.

– Я думаю так: мы это дело сейчас оприходуем, а Наташка себе на день рождения ещё купит. А?

Панкратов такую постановку вопроса одобрил.

Натальину "клюковку" разлил по двум стаканам. Жидкость оказалась густая, красная, дивный запах её не замедлил распространиться по всей избе.

– М-м-м! – восхищенно повел носом Панкратов.

– Ну что, брат Михрютка, – Гидро поднял свой стакан, – давай, чтобы не по последней! – Свободной рукой он придвинул к себе стакан в водой: желудок-то подпален алкоголем, без запивки уже не работает, поэтому Гидро с Панкратовым всякую жидкость крепче двух градусов обязательно запивали.

– Мугу, за это самое, – сказал Панкратов и также поднял свой стакан.

Гидро залпом выпил, почмокал губами и в ту же минуту с изумлением обнаружил, что у ликера – крепкий мыльный вкус и от вкуса этого во рту тут же образовалась крутая отрыжка, шибанула в ноздри. Он понял, чту конкретно выпил, и тоскливо выругался. В следующее мгновение его уже не было в хате. Гидро вихрем, развив невероятную, словно в космосе, скорость, пронесся по дорожке через огород и скрылся в дощатом летнем домике с вырезанным в двери аккуратным сердечком для "обозрения".

Зимний туалет, как и положено в домах северной постройки, находился в доме, летний – на задах огорода. Расстояние это Гидро преодолел со скоростью звука, поэтому его никто не засек, в туалете заперся на крючок и мигом спустил с себя штаны.

Панкратов же исчезнувшего приятеля не заметил. Он, закрыв глаза от предстоящего наслаждения, поднес стакан к носу и, сладко почмокивая, выпил мелкими глоточками до дна. Выдохнул. Медленно поставил стакан на стол. Вдруг неожиданно для себя ощутил, что его начало мутить. Панкратов подумал: "Ого! Очень крепкая жидкость, однако! Пожалуй, даже покрепче спирта будет!" Он надеялся, что его сейчас перестанет мутить, да не тут-то было – мутить не перестало, а, скорее, наоборот, и он, поискав глазами своего напарника, также вывалился за дверь дома. Панкратов знал, что туалет у Гидро находится на задах огорода, помчался туда, но домик с кокетливым сердечком был закрыт, и Панкратов побежал к себе домой, благо дом его находился недалеко.

А Гидро тем временем в туалете горестно размышлял о своей невезучести. Иногда заглядывал вниз и отмечал с немым изумлением, как из него вылетают радужные пузыри, крупные, как надувные шары, беззвучно уносясь вниз. Похоже, это был шампунь либо специальная жидкость для мытья чего-нибудь женского, чего у Наташки гораздо больше, чем у других баб. Кормовую часть она вон какую себе наела!

И как только он раньше не сообразил, что Наташка никогда на бутылку ликера не раскошелится – даже на день своего рождения, – не заложено это у неё в крови! И стреляный он воробей, Генрих Иванович Сидоркин, попался, как юный натуралист, перепутавший ужа с ежом.

А ведь он и по радио слышал как-то рассказ одного балабола про то, как некий Федя из городской подворотни хватанул шампуня из пластмассовой бутылки, и по телевизору в "Юморине" нечто подобное наблюдал, и в деревню к ним из Москвы милицейский полковник Валентин Борисович Белобородов приезжал, в клубе на колхозном собрании рассказывал про всякие казусы. Был у них в ментовке, оказывается, один капитан. Работал в аэропорту на досмотре багажа и очень любил обирать беззащитных пассажиров по части "огненной воды". А потом изъятым товаром пользовался...

Однажды этот капитан отнял у одной тетки бутылку с шампунем. Обвинил почтенную даму в том, что она в пластмассе провозит самогон, а самогон, как известно, является горючим материалом, запрещенным для перевозки в самолетах Аэрофлота. И так изворачивалась та тетка, и этак – ничего у неё не получилось, проводил её капитан в самолет без бутылки. Оставшись же один, он эту пластмассу незамедлительно оприходовал.

Еле-еле потом капитана откачала "скорая помощь".

Все это знал опытный Гидро, много раз слышал об этом, видел по телевизионному ящику – и все-таки попался. Тьфу! Это надо же так лопухнуться! Никогда ещё Гидро не чувствовал себя так паршиво, так униженно, как сейчас, никогда в жизни его так здорово ещё не мутило.

Он сидел над дырой в туалете, поглядывал под себя и со страхом отмечал, что радужные шары все продолжают и продолжают из него сыпаться. И становится их не меньше, а больше...

С его напарником Панкратовым тем временем происходило следующее. Хотя и находился дом Панкратова рядом, но до дома ещё добежать надо было. Бегун же из Панкратова известно какой: два шага сделает, на третьем уже ноги подкашиваются.

В общем, бежит Панкратов домой, за сердце хватается, хрипит, борода вся в цветной, розовой с белым, пене, пена все лезет и лезет из него, радужными пузырями вылезает даже из ноздрей. Панкратов сдирает её пальцами с бороды, стряхивает на землю, но это не помогает – пены становится все больше. Нет от неё спасенья... Стонет Панкратов, но бежит дальше.

Жена Панкратова как увидела своего муженька, так и сиганула через забор. И в лес умчалась – от греха подальше. Муж-то, получается, с ума сошел, пена вон как изо рта валит... Еле-еле потом несчастную женщину из-под медвежьего выворотня извлекли – она вообще хотела остаться в берлоге на зиму, чтобы не общаться с сумасшедшим мужем.

Добравшись до дома, Панкратов хватанул полную кружку воды – во рту здорово что-то начало припекать от ликера и изнурительного бега, – пена из него полезла пуще прежнего. Радужные пузыри хлопали один за другим, лопались прямо на ноздрях, пена появилась даже на ушах – похоже, полезла уже и оттуда. Перепугался Панкратов страшно – никогда ещё ликер не давал таких последствий.

Он выскочил за дверь и понесся в туалет. Но до "места назначения" не добежал – по дороге из него выбило целый фонтан жеваной, не успевшей перевариться наваги, воды и пены. Следом за первым приступом накатил второй, за вторым – третий, за третьим – четвертый, и так без остановки, пока он не загадил весь огород.

Урожай картошки, который Панкратов с женой рассчитывали взять осенью, погиб едва ли не целиком: неприхотливый северный картофель, привыкший стойко сопротивляться всяким напастям, не выдержал пенной атаки хозяина.

Отлежавшись, Гидро и Панкратов, испуганные, бледные, встретились вновь через три дня. Срок оказался точь-в-точь для выздоровления, – и потащились на берег Белого моря в родную рыболовецкую бригаду, к дяде Лене Потапову восстанавливать здоровье свежей ухой. Тем более, к той поре уже подоспела семга, а только что посоленная семужка, да жирная рыбья юшка это лучшее лекарство от любой отравы. Находясь в бригаде дяди Лени Потапова, они целых три дня не пили, приходили в себя, потом, поправив подорванное здоровье, вернулись к прежнему образу жизни...

А нынешней зимой Панкратов понес тяжелую утрату – его друга не стало.

Гидро, приняв хорошо на грудь, решил проверить, что же будет, если он шлагбаумом ляжет посреди дороги: будут шофера просить "шлагбаум" подняться или же станут обходить его по снежному целику? Всякий же поднятый шлагбаум, естественно, стоит денег... Ну и развалился Гидро посреди накатанной, с обледенелой колеей дороги.

На его беду, ни одна машина на том зимнем тракте не показалась: Тамица – не та деревня, куда машины заглядывают поминутно, и Гидро уснул. Уснуть-то на морозе легко, да вот проснуться трудно. А мороз стоял немалый, даже по северным меркам немалый – тридцать пять градусов ниже нуля. По Цельсию.

В результате Гидро не стало. Как заявила местная фельдшерица – а она человек знающий, – Гидро "умер от переохлаждения спинного столба".

Некоторое время Панкратов вел тихий образ жизни – осмысливал потерю, происходящее у них в деревне и во всем мире, заодно осмысливал и свою собственную жизнь, ходил очень скучный и противный сам себе – слишком трезвый, – но недавно, как мне сказали, взялся за старое... Уже в одиночку. Чтобы традиция, значит, не умерла. Этого нельзя было допускать ни в коем разе.

НАЕМНЫЙ УБИЙЦА

Каждый день московские газеты дают сообщения о заказных убийствах: в одном месте киллер застрелил прямо в офисе, за рабочим столом 28-летнего генерального директора фирмы; в другом – расстрелял майора налоговой полиции, уложил его рядом с домом; в третьем месте от пуль киллера пострадал президент крупного банка, убийца настиг его по дороге из дома на работу, когда тот в сопровождении охранников шел пешком в офис. В ресторане "Какаду", что на Ленинском проспекте столицы, были расстреляны трое посетителей, столько же было расстреляно в обычной шашлычной в районе Ясенева. Последние славно отужинали и в половине одиннадцатого вечера сели в "БМВ", собираясь отправиться домой. Рядом неожиданно остановился "уазик", из машины выскочил неизвестный в маске, с автоматом и выпустил половину рожка в иномарку. Машина, из которой велась стрельба, вскоре была найдена в Битцевском парке, на заднем сиденье валялся и автомат... На пороге собственного дома на проспекте Мира была изрешечена пулями руководительница совместного предприятия "Юнис Корпорейшн" (СП занималось недвижимостью). Охранник предпринимательницы скончался на месте, женщина в тяжелом состоянии доставлена в больницу. И так далее.

Хронику подобных событий можно продолжать бесконечно: в Москве каждый день от рук наемных убийц гибнут люди.

Имя киллера всегда остается неведомым, его не знают ни широкая публика, ни правоохранительные органы. Известность киллеру ни к чему. Заказные убийства практически не раскрываются – так поставлено это дело.

И я, ей-богу, не верю журналистам, которые легко встречаются с киллерами, непринужденно беседуют с ними, пьют чай в домашней обстановке, обмениваются телефонами, адресами и договариваются об очередной встрече в недалеком будущем. Это все, мягко говоря, не так.

Хотя случаи, когда киллеры давали интервью за хорошую сумму в долларах, имеются. Но происходило это с западными журналистами – у западного журналиста шансов встретиться потом с киллером где-нибудь в узком месте гораздо меньше, чем у журналиста отечественного. А для отечественного журналиста знакомство с киллером очень опасно.

Впрочем, продолжая тему, замечу, что я не очень верю в интервью с киллерами, которые рассказывают о себе, находясь в затемненной комнате, сидя спиною к видеокамере, будучи при этом в маске, и говорят измененным голосом. Киллеры ныне, как мне сообщили в Генеральной прокуратуре России, довольно хорошо разрабатываются правоохранительными органами, существует уже целая группа "головастых мужиков", доверительно сказал мне собеседник, – докторов наук, аналитиков высокого класса, которые специально занимаются киллерами, они могут поймать человека, дающего интервью, на какой-нибудь незначительной мелочи, на неприметной детали. Он и сам не заметит, как проколется.

Впрочем, это если говорить о профессиональном киллере. Но ведь полно киллеров непрофессиональных, которые за двести долларов готовы шлепнуть кого угодно. Правда, то, что они готовы, вовсе не означает, что им это всегда удается сделать.

В общем, киллер, если он настоящий, вряд ли когда выпустит из поля зрения журналиста, который пошел с ним на контакт, – журналист долго ещё будет сидеть у него на крючке. Это одна опасность. Вторая опасность в том, что, если киллер завалится, "головастые мужики" будет трясти все его связи и так или иначе выйдут и на журналиста, заставят его ответить на вопрос: почему он, встретившись с киллером, не сообщил об этом органам, то есть, попросту, почему не настучал? И, поверьте мне, очень даже могут притянуть к ответу, каким бы популярным журналист ни был.

Так что тысячу раз надо подумать, прежде чем браться за материал о киллере. А с другой стороны, редакционное задание есть редакционное задание. Если редакция поручила написать материал о киллере, то надо писать.

...Он привык вставать рано, едва в окна начинал сочиться с улицы жиденький сукровичный сумрак рассвета, делал зарядку с обязательными каратистскими приемами, катами и отработкой ударов ногами и руками. Он забыл, как называются многие удары – наше произношение японских терминов все равно неверно, – но не забыл технику, это нельзя было забывать, хотя в его нынешней работе ни каратэ, ни джиу-джитсу, ни какая иная новомодная борьба с ломовыми приемами особо не нужны: пуля все равно оказывалась быстрее любого, самого ловкого каратиста. Но один раз из двухсот знание приемов выручало его, и тогда он думал, что когда-нибудь все-таки попадет в серьезный переплет и его уже не спасет ни умение стрелять вслепую, с закрытыми глазами, на шорох и попадать при этом в мышь, выползшую из-под пола, ни способность маскироваться так, что его не заметит ни один человек, находящийся рядом, он обратится в пень, в кусок земли, – тогда спасет только каратэ. И готовился к тому единственному случаю.

Поэтому он и не прекращал тренировки.

Мебель на кухне у него стояла новая, дорогая, недавно купленная в салоне "Касабелла" – доставлена из Италии. Большой холодильник "Бош" громоздился в углу, рядом высился морозильник "Сименс", который он называл "фрюсом", невесть где подцепив это искаженное словечко, газовая плита, коричнево-серая, элегантная, была доставлена из Штатов – ныне на кухне не то что раньше, посидеть одно удовольствие. Можно расслабиться. А расслабляться он позволял себе только дома, больше нигде.

Даже на рыбалке, которую очень любил, он не расслаблялся, – она слишком затягивала его, превращала в ребенка, уносила назад в детство, босоногое и не самое сытое, когда пяток окуньков были хорошим подспорьем на столе, из них можно было изготовить превосходный рыбный суп, а десяток это было вообще первоклассным жаревом. А на кухне он мог и имел право расслабиться.

После зарядки он завтракал, а потом читал. Читал классику Достоевского, Голсуорси, Монтеня. В газеты, в отличие от многих москвичей, особенно чиновников, привыкших, как они сами считают, держать руку на "пульсе жизни", не заглядывал вообще. Принципиально. Газеты его раздражали. Те крохи информации, которые ему надо было знать, он вылавливал с экрана телевизора. И вообще образ жизни вел чрезвычайно замкнутый – в гости не ходил, в театрах не появлялся, те немногие фильмы, которые позволял себе посмотреть, смотрел в видеозаписи. Он жил в мире, который специально огородил, очень боялся выйти за его пределы и к себе в душу никого не пускал. Даже жену.

Я не называю его фамилии, его имени и отчества – у него несколько паспортов. И все разные. Не изменены только, может быть, национальность он украинец, год рождения – 1960-й. И, естественно, фотокарточки. Домашнего телефона этого человека не знает никто. Заказы он принимает в офисе, оборудованном в подвале, на месте бывшей художественной мастерской, он появляется там каждый день с часу до двух. Телефон, установленный в подвале, записан на другую фамилию. Работает он на шестерых посредников, хотя лично его знают только двое, в последнее время работы прибавилось если раньше он простаивал, то сейчас почти не бывает пустых недель.

Жизнь человека – по его таксе – оценена в следующую сумму: от одной тысячи до двухсот тысяч долларов. Но двести тысяч стоит жизнь какого-нибудь "крупняка" – президента банка высокого полета либо вице-премьера правительства, хотя приятели из правительства ныне никому не нужны, да и препятствий разным коммерческим структурам они не создают, а раз так, то и не доставляют хлопот. Основные клиенты другие: те, кто взял деньги (большие деньги) и не отдал, кто не внял предупреждению – и перешел дорогу более сильному и более злому сопернику, даже те, кто совершил поступок пустяковый – отбил женщину, слишком много выиграл денег в карты или купил не положенный ему по чину "линкольн" и так далее. Если есть необходимость кому-то с кем-то рассчитаться, исполнитель всегда найдется. Исполнитель это он. Киллер.

Биография у него была обычная. Бывший офицер-оперативник, от которого поспешили избавиться во время одной из чисток в армии, – проверили на верность правящему ныне кремлевскому классу и не засекли восторженного блеска в глазах, а раз фамилии небожителей восторга не вызывали, то ему мигом прилепили ярлык: "На выход!" и уволили из армии.

Уволили без денег, без перспектив на будущее, практически без профессии, поскольку военное дело профессией у нас никогда не считалось, и он очутился на улице. Пробовал пойти по легкому пути – двинулся в строители, но оттуда его быстро выдавили: во-первых, он не строитель и профессии этой учиться ему было уже поздно, во-вторых, на Россию нахлынул вал дешевых рабочих рук, весьма квалифицированных, между прочим, "госарбайтеров" – с Украины, из Молдовы, Армении, Белоруссии и Грузии. Люди эти не требовали высокой зарплаты, им лишь бы не умереть с голоду и послать немного денег своим домашним; состязаться с ними он не мог, отступил и вновь очутился на улице.

"Плоха та страна, которая заставляет людей, защищавших её, нищенствовать, – думал он в те дни с горечью, – вдвойне плоха, когда совсем забывает о них..." А Россия забыла о нем, ей было наплевать на бывшего капитана спецназа, награжденного орденом Красной Звезды и двумя ЗБЗ медалями "За боевые заслуги". С горя он даже пробовал пить дешевую, попахивающую керосином водку, но его от водки мутило, выворачивало, тренированный организм не принимал её, и он снова оказывался в гнетущей, серой, очень трезвой повседневности, где не было ни приличной зарплаты, ни еды, ни надежд на то, что с горизонта сползет туман и будущее прояснится.

Потом наступила пора, когда в Москве начали появляться люди в пятнистой форме, куда ни глянь – всюду сытые ребята в камуфляже. Охранники различных банков, частных фирм, совместных предприятий, рынков, магазинов, меняльных контор, ларьков и так далее – несть им числа. Такое впечатление, что Россия разделилась надвое: одна половина залезла в торговые палатки и стала неплохо жить, продавая "сникерсы", вторая пошла в охранники этих "сникерщиков".

Он подумал-подумал немного и решил: "Все, баста! Чтобы не положить зубы на полку, надо надевать камуфляж". Поступил работать рядовым охранником в банк – не мелкий и не крупный, а так, средний, возглавляемый тремя очень энергичными ребятами в красных пиджаках. Название этого банка можно не упоминать – таких банков в стране тысячи, они каждый день рождаются и каждый день умирают. И что нехорошо удивило его: зарплата рядового охранника оказалась в 27 раз выше зарплаты квалифицированного армейского офицера. И это у рядового охранника... А какова же зарплата у командира, у шефа службы безопасности банка?

Он умел и знал много больше, чем его шеф, возглавляющий банковскую "секьюрити", он мог выиграть у шефа любое соревнование по стрельбе из пистолета, из автомата, из карабина, даже если тот будет стрелять с оптическим окуляром, а он – с криво насаженной на ствол прицельной планкой, мог выиграть любую схватку на ковре, будь то бокс, или джиу-джитсу, мог обыграть в карты, в "тренировке на сообразиловку", когда надо было повторить сто только что произнесенных слов и пропустить не более трех, и вообще шеф его был из середины двадцатого века, а он – уже из двадцать первого, вот ведь как, и все-таки он подчинялся шефу.

Однажды шеф вызвал его к себе в кабинет – в этакий сейф, имеющий глухие, без единого окна стены, и сказал:

– У банка завелись должники... – Взял со стола три фотокарточки, протянул: – Посмотри повнимательнее на эти лица... Взяли втроем триста миллионов "деревянных" и до сих пор не отдают. Ни деньги, ни проценты... (А триста миллионов той поры – не то что триста миллионов поры этой.) Смекай!

– Что я должен сделать?

– Принести от них переводной чек на семьсот пятьдесят миллионов "деревянных". Можно в долларах, по курсу валютной биржи.

– А если не получится?

– Тогда либо ты дурак, либо я.

– В каком смысле?

– В прямом. Разве что-то непонятно?

– Понятно, но не очень.

– Извини. Может, ты не у нас работаешь? На всякий случай объясняю: тогда каждому по восемнадцать граммов свинца. Скумекал, что надо делать?

Не скумекать было нельзя: восемнадцать граммов свинца – это старая, ещё времен Великой Отечественной войны мерка двух пуль. Столько весили две свинцовые пули, забранные в латунную оболочку. Но почему две пули, а не одна?

Шеф объяснил, что одна пуля – это основной выстрел, вторая – это выстрел контрольный. В голову.

– Задание ясно? – спросил начальник банковской "секьюрити".

– Да.

– Бери напарника и вперед!

Будущий киллер взял фотокарточки, взял фамилии и адреса людей, которые числились должниками, и поехал выполнять задание.

Должники вернули деньги, а он, получив премию в размере трехсот долларов и поняв, в какое дерьмо мог вляпаться так, что тюремные нары стали бы единственным местом его отдыха в будущем, на следующий день ушел из банка.

Но понял одну вещь: можно безнаказанно нарушать закон и получать за это хорошие деньги, убивать и не отвечать за убийство. А не попробовать ли...

И он создал свою контору. С длинным, очень мудреным названием, чтобы его не запоминали. По оказанию "ритуальных" и "прочих" услуг. Все тщательно продумал. И прежде всего собственную безопасность.

У него будет лишь посредник, на которого также замыкается посредник. Эта цепочка должна состоять из двух, а ещё лучше из трех человек. Тогда до исполнителя не доберутся – уничтожат одно звено, максимум два, и все, исполнитель останется нетронутым.