Текст книги "Семейный отдых в Турции (сборник рассказов)"

Автор книги: Валерий Поволяев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– А если у него совещание?

Улыбка мигом стерлась с лица нашего хозяина.

– А мне плевать, что там у него! Хоть запор! Пусть прервет и едет сюда, а если не хочет завтра плыть ногами вперед по реке. В направлении Каспийского моря.

Через двадцать минут в сопровождении трех "мюридов" явился молодой лысеющий человек с бледным расстроенным лицом. Это был глава местной администрации.

– Хорошо, что явился, – встретил его лучшей из своих улыбой хозяин, обнял за плечи.

Третьяков попробовал уклониться от объятий, но хозяин держал его крепко. Трое лысых молодцов незамедлительно придвинулись к шефу: вдруг надо будет этому "мэру" салазки сделать: притянуть ноги пятками к затылку?

– Хорошо, что явился, – повторил хозяин добродушным тоном. – Очень хорошо. Пойдем-ка потолкуем в отдельном помещении. А вы, – он повернулся к трем, неотступно следовавшим за ним парням, – вы будьте наготове. Ясно?

– Ясно! – за всех ответил Кока.

И вновь возникло ощущение некой нереальности и жутковатости. Все окончательно встало на свои места, все было понятно, как божий день, понятно, куда и к кому мы попали, как понятно и то, что если Алексей Александрович Федоткин не захочет нас выпустить из дома, то никогда и не выпустит и никто нас здесь не найдет, – вынесут отсюда нас с Валей ногами вперед. Без всякого оркестра, хвалебных надгробных речей, положенных по такому случаю, и без свидетелей...

Трое бритоголовых, будто с каторги, парней угрюмо и одновременно оценивающе поглядывали на нас. Бежать отсюда? Но как?

Разговор Алексея Александровича с Вратарем закончился мирно. Они вышли из кабинета, и наш хозяин хлопнул главу администрации, будто бабу, по заду. Вратарь неожиданно одобрительно рассмеялся и покивал головой.

– Ну вот и хорошо, что мы обо всем договорились, – сказал хозяин и поднял на ноги троицу. – А ну-ка, братики, загрузите Вратарю в машину два ящика водки очищенного разлива – нашей, значит, два – коньяка, положите килограммовую банку черной икры, – тут на лице хозяина расцвела чудеснейшая улыбка, – для представительских целей. Остальное он себе купит сам.

Хозяин подошел к нам, постоял немного, держа руки в карманах модных, расширенных в паху и суженных книзу штанов. С лица его не сходила улыбка.

– Вот так мы и работаем с населением. Поддерживаем народ, боремся с бюрократами.

Задерживать нас хозяину не было смысла, скорее, напротив, – ему был смысл отпустить: вдруг мы о нем расскажем что-нибудь хорошее.

Впрочем, хорошего мы о нем не могли сказать ничего, как ничего хорошего не могли сказать и о местной власти – беспомощной, опустившейся до якшания с "братками". И грустно делалось от этого, и обидно, и невольно, сам по себе, возникал закономерный вопрос: когда же все это кончится?

Мюриды хозяина нашу машину не нашли – напрасно он хвалился, что они лучше поисковых собак, – и это было единственное, что вызвало у нас с Кузнецовым положительные эмоции. При солнечном свете, днем, мы отыскали её довольно быстро и уехали из этого места, чтобы никогда больше сюда не возвращаться.

...На следующий день старушки – те, что были похожи на двух ворон, пришли к хозяину с десятком яиц в платочке – от собственных курочек, которых они держали в сарае, – с великой, до пола, благодарностью: крыша была уже к вечеру того дня, когда они побывали на приеме, готова, и даже опробована из водопроводного шланга – не течет ли?

Следом явился Николай Иванович – рабочий человек с золотыми руками, принес хозяину два старых венских стула – покрытые лаком, освеженные, они были лучше новых.

– Вот, реставрировал мебель, – смущенно произнес он, не привык ещё гражданин давать взятки, – прими вместе с моим рабочим спасибо, не обессудь...

С Николаем Ивановичем тоже было все в порядке – он получил свои деньги.

С "сувенирами" пришли все, кроме одного человека – того самого, которому приятель задолжал тысячу долларов: вопрос этот оказался сложнее остальных. И все благодарили Леху-пахана – такая была кличка у Алексея Александровича в мире, где он занимал видное положение.

Тысячу долларов вернуть не удалось – присвоивший их Эдуард Лаверов деньги возвращать не пожелал. Через неделю его нашли лежащим на берегу местного озера. Лаверов был ещё жив – похоже, он тонул, но сумел выбраться на берег. "Скорая помощь" спасти его не смогла – он переохладился в озере и слишком много хлебнул воды.

Когда пришла пора выбирать нового мэра, Алексей Александрович выдвинул свою кандидатуру на высокий пост, но на последнем витке его обогнал начальник военного училища. Училище все равно развалилось, подошла пора уходить в отставку, подбирать себе дело на гражданке, вот генерал-майор и подобрал.

В городке этом я больше не появился ни разу, а вот Валя Кузнецов был там трижды – ездил на этюды, писал местные церкви. Он-то и привозил мне все тамошние новости...

От той поездки на охоту да ужина в лесном доме у меня осталась на память тонкая косулья ножка, взятая с приступки, когда мы покидали дом. Как знак беды, если хотите...

А вскоре Алексей Александрович пропал, никто не знает, кому он перебежал дорогу и куда делся, но "свято" место, как известно, пусто не бывает.

У КОТА НА ИЖДИВЕНИИ

Человек и домашние животные всегда сосуществовали друг с другом, жили рядышком, они живут рядом и сейчас – не то чтобы душа в душу, не в идеальной, конечно, дружбе, но живут. Хотя сколько раз человек обижал, например, собаку, сосчитать никто не возьмется. Или кошку. Или же лошадь с козой. Но тем не менее, как свела судьба единожды человека с животными, которых принято считать домашними, так и не разводит до сих пор, так вместе они и идут по жизни, не расстаются.

У нас в доме есть соседка Инна Михайловна Травянская – женщина разумная, хотя и крикливая, доктор наук, забывшая, правда, в связи с послеперестроечными временами про науку – она устроилась на денежную работу в русско-американскую фирму, торгующую кормами для котов и собак, а также разными "цацками" – поводками, ошейниками, пластмассовыми судками, продвинулась по службе и стала получать очень недурные "тугрики", но человеческая натура ведь такова, что, сколько ни зарабатывай денег, все равно кажется мало.

Муж Инны Михайловны, Петр Петрович, – седой, очень вальяжный, служил на телевидении в редакции музыкальных программ, также приносил домой доллары, не учтенные ни одной налоговой инспекцией – часть побочных доходов от рекламы, – но и этого было мало. Надо было увеличивать доход семьи. Такую задачу Инна Михайловна поставила перед собой и своим мужем.

Осталось только решить вопрос: как увеличивать, за счет чего?

Надо заметить, в семье этой очень любили животных – доме были две кошки и собака, точнее, пес, с ласковым уменьшительным именем Васечка. Он был добродушный, очень безобидный и очень трусливый, но с чрезвычайно злобной мордой. Пес этот был наделен всеми человеческими пороками – у Васечки часто болело сердце, морда от хронического насморка всегда была мокрой, из ноздрей тянулись длинные липкие сопли, к которым приставала вся грязь, пух от одуванчиков, еловая шелуха, старые окурки. Такие же сопли тянулись и из уголков брыластого рта, к ним также все прилипало. Куплен Васечка был за большие деньги по знакомству, и выбрать можно было любого щенка из огромной кошелки, застеленной войлоком. Из всего выводка, семи штук, Петр Петрович, отведя ладонью в сторону резвящихся, азартно покусывающих друг друга за ухо веселых детенышей, выбрал одного задумчивого, с печатью грусти на "морде лица" и умными кроткими глазенками.

Щенок этот всем своим видом показывал, что жизнь у него плохая, он никому не нужен, на то, что его кто-нибудь возьмет, нет никакой надежды, и так далее, а потому принимать какое-либо участие в общем веселье ему нет никакого смысла.

Петр Петрович выбрал именно этого щенка – приглянулся он ему своей печалью и человеческой готовностью сносить все удары нелегкой жизни.

Когда он привез Васечку домой, то разглядел брачок, который впопыхах не засек – у Васечки вместо двух семенных яичек было одно. Такие казусы иногда случаются. Вернуть щенка хозяину? Такого в правилах игры не было, да и щенок тогда будет обречен: вряд ли кто его возьмет, и хозяин в таком разе будет вынужден его уничтожить. Щенка было жалко, и Петр Петрович, посовещавшись с Инной Михайловной, решил оставить его: плевать, в конце концов, что он с одним яичком! Так Васечка нашел свое место в жизни.

Был он большим любителем ездить на машине за город, садился в кабину рядом с хозяином, Петр Петрович аккуратно пристегивал Васечку к сиденью, и они отправлялись на дачу к друзьям на реку Истру. Васечка вел себя в дороге азартно, следил за встречными машинами, за тем, что происходит на обочине, приподнимался на сиденье, высовывался в окно, взлаивал, поворачивался к хозяину, словно бы обращаясь к нему за поддержкой и ощущая необходимость обсудить увиденное.

Однажды Петр Петрович в спешке отъезда забыл его привязать, так Васечка, высунувшись в открытое окно, вывалился из машины. Хорошо, упал на мягкое, не разбился, хотя все могло кончиться трагично.

Васечка быстро вырос, потяжелел и стал походить на задастого полнотелого мужичка с крупной головой и короткими ногами, страдающего одышкой и почечными коликами.

Проку от Васечки в смысле прибытка не было никакого, единственное, что он умел, – хорошо есть, исправно переваривать пищу да ходить на горшок – вот и все Васечкины способности.

Имелись в семье два кота. Френки и Бакс. Бакс был найден на помойке, принадлежал он к изрядно потрепанной беспорядочными случками в подворотнях сиамской породе, а скорее, был беспородным сиамцем, – но, отъевшись, неожиданно обрел стать и начальственную важность, сделался темным, как вечер в глухую осеннюю пору, огромные голубые глаза его были выразительны, он всегда словно хотел что-то спросить, и это всегдашнее любопытно-вопросительное выражение пожизненно застыло в его глазах.

Чтобы Бакс не разменивался на встречи с кошками в грязных подворотнях, сидел дома и весною не орал голосом пьяного мужика, пристающего к фонарному столбу, его охолостили. И Бакс разом потерял интерес к прекрасному кошачьему полу, вопросительное выражение в глазах сделалось ещё более устойчивым, во взгляде его не было ничего, ни одной мысли, кроме извечного вопроса любопытствующего существа: "А вы чего это тут делаете?"

Другое дело – Френки. Френки – чистопородный кот с родословной, как у лорда – она расписана у него на целых двадцать колен, и там нет ни одного случайного имени, ни одной приблудной кошечки или котика, – только усатые лорды и их благородные подруги, принадлежит Френки к очень ценной породе, которая называется "английская голубая". Шерсть у Френки действительно голубая, цвета дыма от костра, на котором сжигают яблоневые листья.

Но характер... Характер Френки имел дикий, людей не любил и вообще считал их существами более низкого порядка, чем кошки. Яркие, медно-оранжевые, будто две новенькие монеты, глаза его иногда наполняла такая ярость, что они светились в темноте, как автомобильные фары. В таком состоянии к Френки было лучше не подходить, хотя чувства свои он, как истинный лорд, старался не выказывать, и если кто-то приближался к нему, презрительно отворачивался, всем своим видом демонстрируя брезгливость к двуногим, и если до него пытались дотронуться, чтобы погладить, по-змеиному шипел.

Это был очень серьезный, очень дорогой кот.

На Френки Инна Михайловна с Петром Петровичем и решили сделать ставку. Чистопородных "голубых" котов в Москве было раз-два и обчелся, кошек оказалось гораздо больше и на это Инна Михайловна и рассчитывала. За день общения высокородной "англичанки" с хмурым Френки она установила твердую таксу – пятьсот долларов. Теперь осталось только найти "клиенток".

Расчет был сделан верный. После того как дали объявление в газете, в квартире Травянских раздался телефонный звонок. Петр Петрович брился, Инна Михайловна спала.

– Это вы чистопородный английский голубой? – напористо спросил женский низкий голос.

Петр Петрович опешил настолько, что едва не порезался "жилетом" бритвой, которой, если верить рекламе, обрезаться невозможно, но факт есть факт – он почувствовал боль. Прижав трубку телефона плечом к щеке, он продолжал обривать сложное место под нижней губой, где у него находились две родинки.

– Почему это я голубой?

– Ну вы давали объявление в газету?

– Я.

– Тогда чего же отказываетесь?

Петр Петрович запоздало сообразил, что к чему, – это звонила "клиентка", – пробормотал виновато:

– Извините!

– У вас опыт общения с чистопородными невестами есть? – спросила дама, будто Петр Петрович, а не Френки был котом.

– Нет, – чистосердечно признался Петр Петрович.

– Я так и знала! – Дама фыркнула, потом, поразмышляв немного, снизошла: – Ладно, когда встречаемся?

Петр Петрович никак не мог привыкнуть к святой простоте этого разговора, все сбивался, думал, что речь идет о нем самом, а не о коте, ежился и с опаскою поглядывал на дверь комнаты, где отдыхала Инна Михайловна.

Через несколько минут, справившись с ситуацией, он назначил первое свидание.

Сам же, готовясь к встрече, решил полистать толстую, богато иллюстрированную книгу Дороти Силкстоун Ричардз "Ваша кошка". Из книги он узнал многое из жизни английских голубых, даже то, что во время Второй мировой войны количество котов-производителей в Англии (как людей в России) упало настолько, что их приходилось искать в других государствах; узнал, как эти капризные существа надо мыть лавровишневой водой (Петр Петрович даже не представлял, что такая вообще существует на свете), что такое отметины табби и с глазами какого цвета рождаются кошки, выведенные в Картезианском монастыре и именуемые, как и знаменитый ликер – шартрез, все, в общем, но только не то, что должен был делать Френки, когда в гости к нему придет кошечка, имени которой он не знал.

От книги Дороти Ричардз у Петра Петровича мозги поехали, он впал в некую растерянность и в этом состоянии пребывал до тех пор, пока не прибыла владелица властного баритона.

– Ну, где мужчинка? – спросила она с порога, поставив на пол роскошную кожаную сумку с двумя длинными ручками, в сетчатом окошке сумки виднелась усатая кошачья морда. Только кошечка эта была не голубой, а желтовато-коричневой. Цвет её был очень необычный, дорогой, как определил Петр Петрович.

– А разве так можно? – робко поинтересовался он.

– Что можно?

– Скрещивать дымчатого кота с коричневой кошкой?

– Это не коричневая, а кремовая! – Дама назидательно подняла палец и посмотрела на Петра Петровича, как учительница старшего класса на второгодника, в очередной раз застрявшего где-то посреди учебной лестницы его ровесники уже одолевают десятый класс, а он все ещё никак в пятый перейти не может. – Самые лучшие особи получаются от скрещивания голубого жениха с кремовой невестой.

– А мы... мы что должны с вами делать? – дрожащим голосом спросил Петр Петрович – он ужасно переживал за себя, а ещё больше – за своего Френки: вдруг тот оплошает?

– Как что? Доставайте своего мужчинку, мы их познакомим, – дама тронула рукой длинную лямку своей роскошной сумки, стоившей не менее семисот долларов, – и представим им возможность пообщаться друг с другом. Ну, в общем, вы сами все понимаете. Лучше меня небось... – Дама сделала жест, который Петр Петрович ни за что бы не решился воспроизвести на людях.

– Да-да, – поспешно произнес Петр Петрович и полез под кровать вытаскивать Френки.

Френки сидел в самом темном углу, диковато оглядывался, шипел, как Змей Горыныч, и ни за что не хотел даваться в руки хозяину. Грязи он набрался под койкой столько, что его пришлось бы сдавать в химчиску.

Наконец Петр Петрович поймал Френки, дал ему по физиономии, чтобы не кусался, отряхнул, выбил из гладкой шерсти облако пыли и выволок в прихожую. Про себя выматерил жену: нужно было, чтобы она пораньше встала и вымыла Френки.

Он думал, что Френки не произведет никакого впечатления на начальственную даму, но та, увидев кота, оценила его и произнесла удовлетворенно: "О!" Нагнулась над сумкой, расстегивая золотистую молнию.

– У вас для кошачьей любви есть, естественно, отдельная комната? кряхтя, спросила она.

– Есть-есть, – готовно подтвердил Петр Петрович, только сей час поняв, что собственного кабинета ему не видать отныне как своих ушей. Теперь не он там будет хозяин, а кот Френки.

– Разрешите мне взглянуть, что это за комната? – потребовала дама, доставая из сумки кошку, и Петр Петрович поспешил исполнить её просьбу.

Осмотром "брачных апартаментов" дама осталась довольна – особенно её восхитили несколько очень недурных копий Жоржа Брака, висящих в кабинете. Через пять минут она уехала, оставив "невесту" на попечении Петра Петровича. Петр Петрович, сглотнув тягучую горькую слюну, образовавшуюся во рту, подумал о том, что дама поступает очень рискованно, оставляя дорогую киску ему...

А что, если сейчас он эту кошечку сунет себе под мышку и поедет на "птичку", где можно продать и купить что угодно – не только ворованную кошечку, а и контрабандой ввезенного в страну бегемота? Он выглянул в окно и невольно поежился: увидел, что дама садилась в громоздкий шестисотый "мерседес" серебристого цвета. Дверь ей подобострастно открывал водитель в кожаной куртке, с плечами раз в шесть шире, чем плечи Петра Петровича. Впритык к "мерседесу" стоял джип с охраной. Петр Петрович понял, что любое действие с кошечкой может кончиться для него плохо. Даже если он просто отдавит ей палец на лапе...

Он осторожно, стараясь не издавать ни единого звука, открыл дверь в кабинет и заглянул в проем. Френки, надутый, важный, сидел посреди кабинета на ковре и хмурился, будто начальник, с которым в коридоре не поздоровалась уборщица, кошечка же, сложное имя которой у Петра Петровича вылетело из головы, едва его назвала дама с напористым голосом, возбужденно ходила вокруг Френки, выписывала мягкими лапами вензеля и пыталась заигрывать с ним. Мурлыкала, останавливалась и заглядывала в мрачные глаза, хвостом проводила по его морде, снова мурлыкала. Френки пыжился, надувал грудь и терпел.

– Френки! – шепотом позвал его Петр Петрович. – Ты уж постарайся, Френки! – Он неожиданно повторил неприличный жест, который перед отъездом сделала дама: ладонью ударил по кулаку, будто пробку в бутылку загнал. Ладно, Френки?

Френки мрачно глянул на хозяина и отвернулся. Кошечка же на Петра Петровича даже внимания не обратила, будто он был пустым местом, и Петр Петрович невольно ощутил себя таковым. Вздохнул сдавленно и закрыл дверь кабинета. Он переживал за Френки, так переживал, что готов был сам за него исполнить то, что следовало. Одновременно Петр Петрович переживал за самого себя, за благополучие дома и за климат в родной стране.

Из кухни вышел Бакс – этот четверть-сиамец обладал свойством совершенно бесследно исчезать в квартире – растворялся, будто таблетка аспирина "Упса" в стакане воды, а потом так же внезапно возникал... Следом за Баксом появился и Васечка. Бакс остановился у двери кабинета и недоумевающе посмотрел на хозяина: "А чего это там такое происходит, а?" Поднял хвост трубой. "И почему без меня? А?"

– Ладно, Бакс, иди, посмотри. Вдруг что-нибудь новое увидишь?

В кабинете, собственно, ничего и не происходило: Френки продолжал сидеть на ковре, а благородная леди лежала перед ним в позе курицы-табака и преданно заглядывала в глаза.

Бакс, удивленный тем, что в доме, кроме него с Френки, есть ещё представители кошачьего роду-племени, округлил глаза так, что они вообще стали походить у него на блюдца. Не сводя взгляда с Френки, Бакс приблизился к нему, хотел спросить, что тут делает эта рыжая профура, но не успел: в зрачках у Френки вспыхнул яростный синий огонь, он приподнялся над полом и что было силы врезал Баксу лапой по физиономии.

Бакс, взвизгнув, кубарем полетел к двери, точно угодив в проем, будто футбольный мяч в ворота. Петр Петрович посторонился, кувыркающийся Бакс на скорости пронесся мимо, и Петр Петрович закрыл дверь.

Больше Бакс не интересовался, зачем Френки уединяется с чужими кошками в кабинете хозяина.

Васечка подошел к Баксу и сочувственно лизнул его в голову. В ответ вместо благодарности и слезного скулежа, который всегда отличал сентиментальных котов, – также получил по морде. По закону цепной реакции. Это стерпеть было трудно.

Конечно, Васечка мог перекусить Бакса пополам – от чего кот мигом превратился бы в жеваного кузнечика, попавшего под тракторную гусеницу, но Васечка этого не сделал, он мудро и грустно посмотрел на Бакса и молча повалился на него – просто-напросто лег на несчастного кастрата. Всей тяжестью своего упитанного тела придавил его к полу. Вес Васечки раз в десять превышал вес кастрата.

Другой бы на месте Бакса взвыл бы, укусил пса за толстый, покрытый нежной холеной шерстью живот, причинил бы ему боль, но Бакс избрал другой путь – он терпел... Вообще-то, Васечка часто позволял себе подобные выходки по отношению к Баксу, он по-своему воспитывал кастрата.

В доме у всех этих зверюг существовали свои собственные территории они поделили квартиру на три части, и если вальяжный хамоватый Васечка не допускал никаких поползновений на площадь, скажем, Френки – он вообще, если честно, побаивался голубого кота, – то по отношению к Баксу исходил от обратного: нарушение "государственной границы" происходило постоянно. Васечка, переваливаясь с ноги на ногу, с хамским видом подгулявшего купчика мог подойти к Баксу, спихнуть его с какого-нибудь нагретого местечка и преспокойно улечься на нем.

Если с Френки такие штучки не проходили, то с Баксом – сплошь да рядом. Урчанье, фырканье, шипение, оскаленные зубы и выпущенные из лап кривые когти впечатления на Васечку не производили – он на них не реагировал, – и Бакс некоторое время пребывал в растерянности, не зная, что делать. Но потом и он научился отстаивать свою территорию. Он распластывался на полу, выбрасывал во все стороны лапы и по-гадючьи шипел. Сдвинуть его с места хотя бы на сантиметр было невозможно.

И тогда Васечка стал на него ложиться. Как на подстилку. "Ах, ты не хочешь мне уступить? Ну, ладно!" – и плюх всей тяжестью на Бакса. Кот после таких экспериментов напоминал вяленое мясо под названием бастурма: был плоский, мятый, со слипшейся нечесаной шерстью и безумным взглядом, как у индюка, налетевшего на грузовой автомобиль. Но собой был доволен – не уступил подлому кабысдоху и сантиметра своей площади.

Васечка несолоно хлебавши удалялся на свою территорию, а если дома находились хозяева, то получал ещё и гонорар – пару оплеух от Инны Михайловны или Петра Петровича. Но тут Васечка не стерпел: он решил, что пусть будет гонорар, но кастрата он накажет. При хозяине.

А приезжая кошечка все-таки достала Френки, он занялся ею.

Через сутки в квартире вновь появилась дама с властным баритоном и забрала изможденную от любовных утех аристократку. На столе оставила деньги – пять вкусно похрустывающих новеньких бумажек щавелевого цвета. Пятьсот долларов.

Инна Михайловна и Петр Петрович довольно переглянулись и произнесли в один голос:

– А!

И дружно потерли руки.

Следующая случка также принесла пятьсот долларов.

Еще одна, состоявшаяся через пару дней, – также пятьсот. И пошло, и поехало. Петр Петрович не замедлил на кошачьи деньги приобрести себе новый пиджак и две рубашки "Поло", Инна Михайловна – кожаный плащ.

Но кожаные плащи да рубашки популярной фирмы – это мелочи, мыслить надо глобально, по-крупному, – так считала Инна Михайловна. Для того же, чтобы мыслить "глобально, по-крупному", следовало накопить денег побольше.

Инна Михайловна в приливе нежности даже забралась под кровать, где в мрачном одиночестве пребывал пыльный Френки, и погладила его по голове:

– Ты давай, котик, ты старайся!

В ответ Френки противно зашипел. Инна Михайловна в приливе ещё большей нежности попробовала вытянуть Френки из облюбованного им укрытия, поселить на бархатной подстилке, которую она специально приобрела для любовных утех кота, но не тут-то было: Френки дугой выгнул спину и так полыхнул глазищами, что Инна Михайловна, икнув от невольного страха, задом вылезла из-под кровати.

Тем не менее, выбравшись из пыльного укрытия голубого кота, она ещё раз заискивающе заглянула туда, похлопала рукой по подстилке:

– Это для тебя, родной наш котик, исключительно для тебя.

В ответ Френки прошипел что-то невнятное, хамское и отвернулся от докучливой хозяйки.

Петр Петрович вступил в элитный кошачий клуб. Клубов таких в Москве оказалось превеликое множество, что было в общем-то странно при всеобщем, за исключением нескольких тысяч избранных, обнищании. Клубы районные и клубы микрорайонные – скажем, Хамовнические или Чистопрудненские, клубы отдельных улиц – Волхонки, Кутузовского проспекта и Стромынки, клубы городские, клубы, объединяющие любителей кошек по почтовым отделениям и даже домам, – самые разные, различного калибра, богатства и веса, – но Петр Петрович решил учитывать прежде всего интересы Френки и избрал клуб под названием "Элитный голубой", куда входили владельцы английских голубых и русских голубых кошек. Только голубые, только они, словом... И скоро Френки вновь пришлось работать.

Впрочем, Френки и не возражал, это дело ему нравилось. Заказов на него стало больше. Это означало, что и денег в доме появилось больше. Не каких-нибудь "деревянных", на которые только дырку от бублика и можно купить, а настоящих, тех самых, чье гордое имя носил сиамец.

Иногда Петр Петрович ловил себя на мысли, что ему не хочется выходить на работу, охота остаться дома, понежиться некоторое время в сладком ничегонеделанье и лени, почитывая какую-нибудь газетенку, напичканную разными политическими и светскими скандалами. Он пропустил вначале одну летучку – мероприятие, на котором должны бывать все сотрудники, – сослался на сильную головную боль, потом другую – уже без всяких объяснений, – и получил первое серьезное предупреждение, а когда лень взяла его за горло в третий раз, он не стал ждать расправы над самим собой и подал заявление об уходе. "По семейным обстоятельствам".

"В конце концов Френки меня прокормит, – решил он, – и Инку тоже".

А Френки старался, он был неутомим, с разными нежными кошечками разделывался, будто повар с лапшой, от кошечек только пух летел, но они были довольны – из кабинета Петра Петровича лишь доносились истошные крики. Казалось, что криками этими насквозь пропитались стены кабинета, письменный стол, книги, копии Жоржа Брака, висевшие в двух простенках. Инна Михайловна постелили посреди кабинета молельный мусульманский коврик, купленный на рынке у какого-то турка, – бархатную подстилку Френки не принял, а вот коврик полюбил, – и Френки проворно, безо всяких мерехлюндий и нежного мурлыканья раскладывал там очередную кошечку...

В результате – очередные пятьсот баксов на столе.

Жизнь у Петра Петровича и Инны Михайловны порозовела, посытнела, воздух в квартире сделался иным, и Инна Михайловна пришла к выводу, что пора воплощать в жизнь намеченные планы.

Во-первых, неплохо бы купить квартиру за городом. Не дачу, а квартиру. С дачей запаришься, там каждый день надо что-нибудь делать: приколачивать, замазывать, закрывать, конопатить, красить, белить, мыть, откапывать либо закапывать, откручивать, затягивать – и это только в доме! Что же говорить об участке земли? За ним надо ухаживать больше, чем за домом, поэтому мысль о даче всегда вызывала у Инны Михайловны зубную боль. Другое дело – квартира. Ступил в нее, с порога щелкнул выключателем ("Почему выключателем? – Инна Михайловна всегда задавала себе невольный вопрос. – Не выключателем, а включателем!"), и все – ты дома. Не надо давиться дымом, растапливая камин, разогревать замерзшую в ведре воду... Загородная квартира – это мечта. Если они с Петром Петровичем её купят, то будут жить не хуже, чем те, что вывели у себя на родине породу благородных голубых котов.

Во-вторых, неплохо бы купить ещё одну квартиру в городе, обставить её мебелью и сдать внаем какому-нибудь богатенькому американскому Буратине. За баксы, естественно. Это будет совсем неплохое подспорье к тому, что зарабатывает Френки.

С этим запросто можно думать об отдыхе в Патайе и покупке двух новых машин – джипа, чтобы ездить всей компанией за город, с Васечкой и котами, и машины, что называется, представительской – для визитов к "новым русским", которых у Петра Петровича и Инны Михайловны появилось немало. И раньше было немало, а сейчас стало ещё больше. Кот помог.

Так мрачный кот Френки, не вылезающий из-под кровати, стал фактически содержать семью Травянских. И надо заметить, он не подводил, он старался... Слава о неутомимом коте, сексуальном гиганте, распространилась едва ли не по всей Москве, доллары прибавлялись и прибавлялись. Инна Михайловна хоть и не ушла из своей русско-американской фирмы, но установила себе щадящий режим: "день работы – неделя отдыха". Она купила себе бриллиантовый гарнитур: кольцо, брошь и серьги. А Петр Петрович начал собирать деньги на джип "мерседес" серебристого цвета с золочеными колпаками на колесах.

Как-то он обнаружил такой в автомобильном каталоге: величественный, сработанный под старые машины тридцатых годов, с прямым ветровым стеклом и знаменитой "мерседесовской" звездочкой, украшающей радиатор... Джип "мерседес" стал мечтой его жизни. Петр Петрович спал и видел себя за рулем такого джипа.

А Френки продолжал трудиться. Петр Петрович в кабинет к себе уже не заходил вообще – ни Френки, ни Инна Михайловна этого ему не позволяли.

Если мечтою Петра Петровича был джип "мерседес" и мечта эта ещё находилась в неком розовом тумане, то Инна Михайловна старалась своей цели достичь незамедлительно: она моталась по Подмосковью и искала подходящую квартиру. Наконец нашла – по Калужскому шоссе, в поселке творческой интеллигенции. Там, в хорошем сосновом бору, на берегу тихой русалочьей речки стояли несколько двухэтажных коттеджей. В каждом было по шесть квартир. Цена за квартиры хоть и была высокая, но не такая оглушающая, чтобы её – с их-то доходами, с производителем Френки, – нельзя было осилить, – и вскоре Инна Михайловна оформила сделку, приобрела новенькую трехкомнатную квартиру с двумя лоджиями и видом из окон таким дивным, что, наверное, только во сне и может присниться.

– Следующая покупка – мой джип! – Петр Петрович обрадованно потер руки.

– Подождешь! – обрезала его Инна Михайловна. – Вначале наберем денег на новую мебель, заменим её на старой московской квартире, освободившуюся отвезем в загородную квартиру, разместим её там, затем на очереди приобретение ещё одной квартиры в Москве и только потом – твой джип. Понял, Пафнутий?