Текст книги "Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии"

Автор книги: Валерий Чудинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 43 страниц)

Отсюда мы знаем, что, например, дизель изобрел Рудольф Дизель, а вот как звали изобретателя бульдозера по имени, не знаем, но знаем, что он был Бульдозер. Вошли в историю покроя одежды также французские генералы Френч и Галифе. Однако таких заимствований набираются единицы. В России не растут апельсины, поэтому мы заимствовали их название, причем дважды: из Германии – название самого фрукта (хотя там он был назван Äpfel Chinen – китайские яблоки), а из Франции – название его цвета (оранжевый). Из Германии были заимствованы названия многих воинских званий (например, слово «ефрейтор» – искаженное немецкое слово «Gefreiter», то есть «освобожденный» от ряда видов воинской деятельности солдат). Словом, ряд слов непременно заимствуется одним языком из других, и это было известно задолго до Шишкова. Процент заимствованных слов в любом языке, как правило, невелик и охватывает только определенные группы значений. При этом заимствования происходили недавно, не более 300 лет назад. А Шишков нам показал, каким образом можно различать слова, заимствованные очень давно, которые, как нам объясняют этимологические словари, являются наследием индоевропейского языка. Получается, что вместо наследия 5000-летней давности речь идет о заимствованиях достаточно поздней античности.

Лингвокинематика и лингводинамика. Означает ли сказанное, что новый подход полностью вытесняет старый? Можно ли утверждать, что компаративистика должна уступить место новой исторической дисциплине? Никоим образом.

Любое крупное направление в науке никогда не бывает ложным. Другое дело, каковы границы его применимости. Если провести сравнение с физикой, то там существуют два учения о движении тел: кинематика и динамика. Кинематика рассматривает движение тел самих по себе, когда на них ничто не действует. В таком случае кинематика устанавливает, что тело движется равномерно и прямолинейно. Когда возникает динамика, она вовсе не отменяет этого достижения кинематики; из трех законов Ньютона именно этот, сформулированный еще Галилео Галилеем, оказывается первым. Но если одно тело воздействует на другое, простые законы кинематики нарушаются. Так, в поле тяготения Земли движение из равномерного становится равноускоренным. И Исаак Ньютон ввел новый закон: сила равна массе, умноженной на ускорение. А третий закон, установленный еще Рене Декартом, гласит, что действие (основной силы) равно противодействию, то есть действию наведенной силы. Иными словами, Земля ускоряет действие камня, а камень ускоряет действие Земли. Однако, поскольку масса Земли несоизмеримо больше массы камня, траектория движения камня в поле Земли меняется совершенно очевидно, тогда как воздействие камня на Землю хотя и существует, но настолько мало, что им вполне можно пренебречь.

Но то же самое происходит и с языками. Пока они развиваются в рамках своего этноса, они как бы движутся «прямолинейно и равномерно», отражая свои фонетические, словообразовательные и грамматические законы. И заимствуют они чужие слова тоже вполне свободно, по своей потребности; хотят – заимствуют, не хотят – нет (например, чешский язык не захотел заимствовать греческое слово «театр» и образовал свое. Так, в театре все смотрят на актеров, по-чешски – «дивятся». И театр стал называться «дивадло»).

Совершенно иная ситуация возникает, когда политическая верхушка какого-либо этноса говорит на ином языке. В таком случае этот язык начинает оказывать давление на язык остальных граждан, и подобное давление приводит к его сильному изменению. Вот что пишет, например, Алексей Орлов: «С XIV по XVIII столетие русский народ был разделен между двумя государствами: восточным Московским царством и западным, где правили поляки и литовцы. Именно для обозначения территорий, находящихся под властью поляков и Литвы, и применялись названия “Малая Русь” и “Белая Русь”… Польско-литовская оккупация Малой и Белой Руси, населенной русскими, отразилась на русском языке, культуре и обычаях. Русский язык был в определенной степени полонизирован: в него попало достаточно много польских слов и он все больше начинает превращаться в “мову”, начинает вытесняться русское образование. Высшие классы Малороссии начинают все чаще родниться с поляками, говорить по-польски, часть из них переходит в католическую веру, отдают своих детей в польские учебные заведения, “превращаются” в поляков, все больше переориентируются на Запад.

Однако во второй половине XVI столетия “ополячивание” славяно-русского языка еще не зашло слишком далеко – “руська мова” и русский язык отличались очень мало» [98, с. 14]. Таким образом, три века господства одного славянского языка над другим – и возникает новый диалект, хотя не польский, но уже и не русский, а малорусский. А дальше – воля самого населения; либо вернуться в лоно исходного, русского языка, либо увеличивать диалект до размеров самостоятельного языка. Часть населения нынешней Украины выбрала один путь (русскоговорящая Восточная Украина), часть – второй (говорящая на «мове» Западная Украина).

Этот пример показывает, что три столетия – вполне достаточный срок для того, чтобы господствующий чужой язык изменил родной язык основной части населения, создав новый диалект; в дальнейшем, при одной исторической ситуации эти диалектные отличия могут постепенно стереться, тогда как при другой ситуации – перерасти в новый самостоятельный язык. Если перенести данный пример на соотношение между асами и ванами в Кавказской Албании, то уже трехвекового господства ванов над асами хватило бы, чтобы создать язык славянский, или даже русский, но с тюркской фонетикой. Эта же языковая ситуация могла продолжиться и в Парфии, и в Ютландии.

Возвращаясь к проблеме «лингводинамики», можно сказать, что чем более развит в культурном (или в элитарном) отношении воздействующий язык, тем как бы больше его языковая «масса», тем сильнее он «давит», тем быстрее и глубже произойдут изменения в языке, на который он воздействует. По сути дела А. С. Шишков как раз и показал, что русский язык обладает наибольшей языковой «массой», поскольку полностью объясняет вводимое слово, тогда как другие языки, заимствуя его, берут часть его языковой оболочки и часть семантики. Чтобы взять слово целиком, необходимо, чтобы язык, в который заимствуется данное слово, находился бы на столь же высокой ступени развития, то есть как бы обладал такой же «массой». Но степень развитости языка не меняется ни за десятки, ни даже за сотни лет – тут необходимы тысячелетия. Поэтому новая дисциплина, которая должна возникнуть на базе исследований Шишкова, лингводинамика, не претендует на подмену собой компаративистики в тех случаях, когда языкам предоставлена свобода самостоятельного развития. Она вступает в свои права лишь тогда, когда один язык, донор, «давит» своей лексикой, словообразованием и отчасти грамматикой, а другой язык, «реципиент», воспринимает это давление через призму своей фонетики, небольшого костяка оставшихся «материнских» слов и свою лингвистическую картину мира.

Изменение роли русского языка. В компаративистской теории наиболее древними языками из реально зафиксированных (а не гипотетических) считаются санскрит, затем греческий и латинский. Германский полагается не очень древним, балтские языки считаются более молодыми, славянские, тем более русский, – наиболее молодыми. Однако почему-то литовский оказался сохранившим некоторые «древние» черты, и его довольно часто используют в компаративистике для демонстрации тех или иных архаических черт. Между тем, если встать на иную, проводимую в данной работе точку зрения о том, что русский язык – наиболее древний (пока мы выдвинем такое предположение, никак его не обосновывая), то все данные компаративистики весьма пригодятся. Они нам сообщат другую информацию: совсем недавно (после Великого переселения народов, в V–VI вв. н. э.) в орбиту русского влияния попали балтские языки (тоже тюркские по своему происхождению), несколько раньше (лет на 800, сначала в Кавказской Албании, потом в Парфии, затем в Ютландии) там оказались тюркские языки, породив германские, еще раньше то же произошло с латинами и эллинами, и еще раньше – с ариями Ирана и Индии. Так что так называемые индоевропейские языки – это просто креольские языки азиатских народов, перешедших на русский язык. А их индоевропейское родство – это русская основа всех креольских языков.

Таким образом, русский язык перемешается из периферийного положения, которое ему отводит лингвокинематика, на центральное место, в котором его находит вновь создаваемая лингводинамика.

Промежуточный итог. Для исследования перехода тюркского языка в германский существующей компаративистики оказалось недостаточно: компаративистика описывает свободное развитие языков, а нам необходимо было рассмотреть влияние одного языка (в данном случае русского) на другой (в данном случае тюркский), чтобы понять, как получился новый язык (в данном случае германский). Такова цена доказательства.

Пока наше рассмотрение велось на теоретическом уровне, где постулировалось существование не только славянских, но и русского языка в глубокой древности. На сегодня такое положение лингвистике не известно. Для того чтобы его допустить, необходимо привести убедительные доказательства, желательно археологические, того, что русский язык существовал ранее VIII в. н. э., то есть ранее призвания Рюрика в Русскую землю. Пока такие данные отсутствуют. Кстати, желательно показать, если будут предложены какие-то новые археологические доказательства, почему они не вошли в современную археологическую науку. Ведь если они объективно существуют, их должны замечать все, а не только я один.

ИЗ ЭПИГРАФИКИ

Как я уже отмечал, данные сравнительного языкознания, археологии и античных источников (отредактированных уже в последние два века) согласованы друг с другом в том смысле, что в них нет никакого упоминания о существовании в античности Руси и русских. Это открывает широкое поле деятельности для появления различных гипотез относительно того, когда именно и из каких народов складывалась русская нация. Между тем еще в XVII в. в историографии имелись данные о том, что русские помогали не только Александру Македонскому, но и отцу его Филиппу. Следовательно, Русь существовала и в античности. Однако немецкие историки на русской службе: Миллер, Байер и Шлёцер – в XVIII в. постарались очистить русскую историографию от всякого следа Руси в античности. Для доказательства тезиса о том, что германцы – наиболее древнее население Европы, любые сведения о древности Руси были не нужны. И тем более подозрительной оказалась русская легенда о Славене и Русе. Славен по этой легенде основал город Славенск, но произошло это в третьем тысячелетии до н. э., так что действие это относится к эпохе бронзы, ко временам Египта и Месопотамии. Немецкие историки сочли эти легенды недостоверными и изъяли из отечественной историографии периоды эпохи бронзы и античности. Так сказать придали русской историографии научное звучание (интересно, что собственную историографию немецкие историки не только не укоротили, но даже сделали более древней).

Археологические памятники как неотредактированные тексты.

В XIX–XX вв. произошла весьма важная сортировка письменных источников в зависимости от согласованности друг с другом; все, что выходило за пределы этого согласованного массива, было объявлено недостоверным. Определенный смысл в этом был, если бы «недостоверные» источники имели бы такую же доступность для исследователей, как и достоверные. Но, к сожалению, «недостоверные» со временем практически исчезли из научного оборота. Их уже как бы и не существовало.

С XIX в. увеличилось число археологических находок, многие из которых были с надписями. Отредактировать надпись на находке вполне возможно, особенно на ее прориси, однако для этого необходимо быть уверенным, что на изделии действительно есть надпись; затем ее следует прочитать, понять, найти противоречие с существующей точкой зрения и соответствующим образом исправить. Все это требует довольно значительных временных затрат; кроме того, ряд из таких пунктов выходит за пределы компетенции специалиста. Так, археолог вовсе не обязан читать надписи, это задача эпиграфиста; археолог может лишь предположить существование надписи или сделать более осторожную помету о наличии на археологической находке неких «буквообразных знаков», но ему и за это следует сказать «спасибо». Затем подключается эпиграфист, в задачу которого входит, прежде всего, атрибуция надписи как письма определенного типа; если соответствующий тип письма науке неизвестен, эпиграфист либо должен объявить об этом открыто и заявить о существовании нового типа письма (а последствий такого открытия оказывается так много, причем не всегда приятных, что основная часть эпиграфистов предпочитает не искушать судьбу и не совершать открытия), либо попытаться прочитать данную надпись с помощью уже известных видов письма. Очень часто при этом оказывается, что читаются далеко не все знаки, так что текст, полученный эпиграфистом, становится во многом гипотетическим; другой эпиграфист разбивает исходный текст на иные знаки и получает другое «чтение», то есть генерирует иной вторичный текст, и со временем таких вторичных текстов возникает некоторое множество. Часто их содержание настолько неясно, что остается лишь гадать, что оно может означать (так, например, Е. Лазарев прочитал надпись на камне из Валаама как «Божества твердыни таинство незабвенно». Как можно не забыть таинство, если оно осталось тайной, и что такое «твердыня божества», совершенно непонятно. Неясно и то, зачем нужно было тратить уйму времени и труда, чтобы высечь подобную фразу на камне). Поэтому осознание прочитанного действительно представляет самостоятельный этап чтения, и, как правило, этим занимается уже не эпиграфист, а историк, которому подобные ребусы совершенно ни к чему. Историк в таком случае заинтересован в изменении надписи в нужную для него сторону, но без эпиграфиста он этого сделать не может. Так что нынешнее разделение труда приводит к тому, что либо каждый из либо необходим сговор между специалистами, что, разумеется, уже отдает криминалом. Поэтому археологические памятники, как правило, публикуются еще в неотредактированном виде, а чтение и интерпретация осуществляются спустя десятилетия. Но именно это и позволяет надеяться на отыскание истины.

Русская эпиграфика. Никто не полагает, что все виды письменности были открыты до XX в., так что теоретически новые виды письма, если они существовали, можно было открыть и в XX в., и позже. Однако на уровне здравого смысла ясно, что если в XIX в., когда археологические раскопки впервые приняли и массовый, и научный характер, новые виды письма посыпались как из рога изобилия, то в XX в. таких открытий должно было состояться гораздо меньше. Кроме того, в XX в. достоянием общественности стали и неудачные интерпретации нового вида письма. Их делали, как правило, дилетанты, чем подрывали к себе доверие науки. Однако, высмеивая промахи дилетантов, ученые, скорее всего и не желая того, закрывали для себя возможности обнаружить новый вид письменности. Ведь первые исследования, когда еще нет опыта, заведомо полны неудач, а известный ученый слишком дорожит своей репутацией, чтобы вот так просто подорвать ее. Научный риск дешифровки новой письменности стал сродни чему-то вроде закрывания своим телом амбразуры; охотников на научное самоубийство из числа опытных ученых не нашлось.

Особенно бесперспективным казалось обнаружение нового типа письма на Руси. Вообще говоря, кириллица, которой написаны русские тексты периода Средневековья, не была, как считается, русским изобретением, а попала к нам из Болгарии, где ее изобрел святой равноапостольный Кирилл, занимавшийся вместе со своим братом Мефодием переводом богослужебных книг с греческого языка на церковнославянский. Правда, в последние полвека русские ученые-слависты несколько перемудрили и стали приписывать Кириллу изобретение глаголицы, а изобретение кириллицы приписали одному из учеников Кирилла (Науму, Горазду, Клименту Охридскому), но это принципиально ничего не меняет. Так что кириллица, заимствованная из Болгарии (Македонии) клириками, постепенно стала русским общегражданским письмом. А вот глаголица на Руси не прижилась, ее знали только профессионалы – переписчики книг, монахи. Общегражданским русским письмом она не стала. Таким образом, собственно русского по происхождению письма, согласно современной академической науке, на Руси не было.

Ни Киевская, ни Новгородская Русь не породила своего изобретателя письма.

Но своего письма и не могло быть, как свидетельствовали теоретические изыскания советского времени, согласно которым письменность появляется только в связи с образованием государства. Так что, возможно, в момент возникновения Киевской Руси потребность в письменности и была, но поскольку Кирилл и Мефодий ее уже создали, нужда в изобретении именно русского письма отпала, ибо все славяне той поры прекрасно понимали друг друга, а церковнославянский язык вполне успешно выполнял функцию языка межславянского общения. Так что оставалось только взять более распространенную славянскую письменность, кириллицу, и писать на ней по-русски. Что и было сделано.

Как видим, академический взгляд на славянское письмо вообще и на русскую графику в частности вполне согласован и непротиворечив. И потому устойчив.

Открытие руницы и протокириллицы. С XIX в. в русской академической науке начали появляться образцы странного письма, прочитать которое не было никакой возможности. Первой ласточкой явился «снимок» (зарисовка) русского письма местности Кабк (Кавказа), обнаруженный в труде арабского писателя Ибн Якуба-эль-Недима, содержание которого перевел с арабского языка на немецкий (основной научный язык того времени) петербургский академик, немец на русской службе, Х. М. Френ (1836). Надпись не только не могли прочитать, ее не смогли даже верно атрибутировать, и решили, что это письмо синайское (в то время тоже не дешифрованное). Затем прориси четырех камней из Тверской Карелии опубликовал Ф. Н. Глинка (1836). Позже добавилась зарисовка алтаря с надписью из разрушенной церкви в Тырново, которую прислал в письме к О. Бодянскому Христо Даскалов из Болгарии (1859). Постепенно число надписей росло, однако академическая наука не проявляла к ним особого интереса (более подробно историю накопления надписей и попыток их прочтения см.: [159; 161]).

Первым человеком, который начал исследовать именно массив надписей руницей, оказался Геннадий Станиславович Гриневич. Он определил чтение чуть более трети знаков руницы, хотя добавил к ним буквы из других алфавитов и знаки, вообще не имеющие звукового чтения. Тем не менее некоторые простые надписи ему до какой-то степени удалось прочитать. Руницу он называл письмом типа «черт и резов». Его эстафета перешла ко мне, я смог завершить силлабарий и выяснить название письменности [155].

Постепенно я продвигался с чтением надписей все дальше в глубь веков и неожиданно для себя обнаружил, что не только руница, но и протокириллица (точно такая же кириллица, но задолго до Кирилла) существовала за сотни и тысячи лет, как до Киевской Руси, так и до Кирилла. Иными словами, хотя, по мнению современной науки, этой письменности быть не должно, она все же существовала.

Эпиграфические последствия открытия руницы. Обнаружение нового вида письма среди, казалось бы, вдоль и поперек исследованного эпиграфического наследия Руси, явилось, безусловно, революционным прорывом в новую область. Однако внешне это никак не проявилось. Академическая наука, привыкшая к нескольким сенсациям в обнаружении на Руси древнего письма, сенсациям, позже не подтвердившимся (в 1957 г. они были связаны с именем ленинградца Н. А. Константинова, в 1960 г. – с именем москвича Н. В. Энговатова), никак не отреагировала на очередной «успех дилетанта»; околонаучная общественность, загипнотизированная мнимыми успехами Г. С. Гриневича, который брался читать (получая никуда не годящиеся результаты) любую из еще недешифрованных письменностей, полагала, что кроме Г. С. Гриневича нет и быть не может никаких эпиграфистов-любителей, и также восприняла открытие в штыки, то есть недостатки дешифровок Гриневича не замечались, успехи раздувались. В этих условиях моя книга «Загадки славянской письменности», вышедшая без пиар-кампании, прошла незамеченной, как если бы люди привыкли к тому, что в каждой книге открывается новый вид славянского письма. Разве что меня пожурили за критику недостатков Гриневича. На мое чтение новых надписей, с новыми, неизвестными Г. С. Гриневичу знаками руницы, внимания также не обратили.

Зато научный выход из этого открытия оказался огромным: удалось прочитать надписи на вывесках и указателях улиц средневековых городов, на поясных накладках и кольцах людей, умерших тысячу лет назад, имена, фамилии и их профессии, а также названия условных обозначений на картах городов и стран, уточнить чтение древнейших надписей на канах из-под молока, по-новому интерпретировать гривны как средства средневекового залога (а не как платежные средства), понять надписи на стрелах, пиках, боевых топорах и прочем оружии, надписи, найденные за Полярным кругом, обнаружить ремесленные формулы и названия ремесленных изделий Средневековья, установить наличие надписей изготовителей, а также существование прядильных мастерских и разобраться еще в массе других надписей, как изготовителей, так и пользователей [158, 162].

Наиболее интересным оказалось чтение надписей на священных камнях. Камни, как выяснилось, относились к очень древним временам, даже палеолиту, и на них преобладала протокириллица, хотя очень редко существовала и руница [160]. Все рассматриваемые надписи я буду нумеровать.

№ 1. Наиболее древняя протокирилловская надпись. Наиболее древние надписи находятся на территории США. Так, одна из них была найдена мною на фигурке из Нампы, штат Айдахо. Сама фигурка была поднята с глубины 90 м в 1889 г., что соответствует среднему палеолиту, но, возможно, и более раннему времени. Подробно я о ней говорить в данном месте не буду, она не относится к обсуждаемым здесь проблемам, однако общий вид и некоторые надписи продемонстрирую. Вот так она выглядела (рис. 11) [93, с. 13].

Рис. 11. Фигурка из Нампы и мое чтение надписей

На этой фигурке я могу продемонстрировать обычную для меня методику чтения надписей. Сначала я рассматриваю верхнюю половину тела в прямом цвете. Линия границы между волосами головы и лбом образует лигатуру слова ХРАМ. Замечу при этом, что буквы очень корявы, слиты в трудноразложимую лигатуру, крупны и образуют нисходящую строку примерно в 45, что вызывает некоторое удивление. Ниже под углом примерно в 80 расположены восходящие косые строки с тоже очень плохо трижды написанным словом МАРЫ. Таким образом, сомнений не остается: на теле фигурки начертаны знаки, и они представляют собой буквы протокириллицы (руны Рода) с привычным русским текстом.

Ниже можно прочитать слово ХРАМ в прямом и обращенном цвете, а еще ниже в обращенном цвете читается слово РУСИ и руницей – СЪЛЕПОВОЙ. Последнее слово скорее угадывается, чем читается, и встречено нами впервые. Если слово прочитано верно (а в этом есть сомнения), то по сравнению с нынешней Францией, которая обозначалась как РУНОВА РУСЬ, то есть Русь письменная, как бы ЗРЯЧАЯ, нынешняя Америка оказывается Русью НЕЗРЯЧЕЙ, СЛЕПОЙ. В этом можно усмотреть определенный смысл. Однако только с точки зрения современного метафорического смысла, когда отсутствие зрения символизируется слипшимися веками. Более ранний смысл и, видимо, более точный – связь с глаголом ЛЕПИТЬ, так что СЛЕПОВА – это место, где можно нечто СЛЕПИТЬ, видимо из глины.

Последнее слово начертано вдоль левой руки фигурки. При обращении в цвете читаются два знака руницы, образующие слово ЛИКЪ, а продолжение ниже локтя я поместил уже на следующем рисунке, где так же при обращении в цвете читается слово МАРЫ. Тем самым мы узнаем не только принадлежность фигурки к храму Мары, но и то, кто именно изображен в виде женщины: богиня славянской мифологии, богиня болезни и смерти Мара.

№ 2. Наиболее древняя надпись руницей. Эта находка была сделана на территории США, так же, как и находка надписи на фигурке из штата Нампа. «В 1871 г. сотрудник Смитсоновского института Уильям Дюбуа сообщил об обнаруженных на значительной глубине в штате Иллинойс нескольких предметах, сделанных человеком. Одним из этих предметов была круглая медная пластинка, похожая на монету, найденная в местечке Лоун-Ридж, округ Маршалл. В письме, направленном в Смитсоновский институт, Дж. Моффит рассказал, что в августе 1870 г. он бурил колодец “обычным буром для почвы” и на глубине в 38 м “бур наткнулся” на предмет, напоминающий монету. Прежде чем достичь нужной глубины, Моффит пробурил несколько слоев: 90 см почвы, 3 м желтой глины, 120 см голубой глины и т. д., наконец, 7 м смешанной глины.

В 1881 г. А. Уинчелл также дал описание предмета, похожего на монету. В приведенной им выдержке из письма У. Уилмота последовательность напластований несколько отличается от указанной Моффитом. Кроме того, Уилмот утверждает, что “монета” была найдена при бурении колодца на глубине 35 м.

На основании сообщений Уинчелла о последовательности напластований Геологоразведочное управление штата Иллинойс оценило возраст отложений на глубине 35 м – они сформировались в Ярмутский межледниковый период, то есть примерно 200–400 тысяч лет назад» [93, с. 12]. Если взять минимальную дату, то она приходится как раз на тот же средний палеолит, что и находка в Нампе.

«По словам У. Дюбуа, “монета” представляла собой “почти круглый прямоугольник” с грубо изображенными фигурами и надписями на обеих сторонах. Язык надписей Дюбуа определить не смог. По своему внешнему виду предмет отличался от любой известной монеты. Дюбуа пришел к выводу, что “монета” была сделана механическим способом. Отметив ее одинаковую толщину по всей площади, он предположил, что она “прошла через механизм, подобный прокатному стану, и если у древних индейцев такое приспособление и было, то оно должно иметь доисторическое происхождение”. Дюбуа также утверждает, что заостренная книзу кромка “монеты” указывает на то, что ее обрезали при помощи либо ножниц для металла, либо чекана.

Из сказанного напрашивается вывод о существовании в Северной Америке цивилизации по меньшей мере 200 тысяч лет назад. Согласно общепринятому мнению, существа, достаточно разумные, чтобы изготавливать и использовать монеты, появились на Земле не ранее 100 тысяч лет назад, а первые металлические монеты вошли в обращение в Малой Азии в VIII в. до н. э.» [93, с. 12]. Здесь обращает на себя внимание то, что данную цивилизацию приписали американским индейцам, а само изделие безоговорочно атрибутировали как монету.

Для настоящей атрибуции, разумеется, необходимо прочитать надпись (рис. 12). С моей точки зрения, здесь имеется два типа письма: по краям руница (руны Макоши), в центре – протокириллица. Если начать чтение со знаков, расположенных в левой четверти пластины, то мы получим знакомую лигатуру с чтением слова БОГЪ. Далее следует знак ВО, за ним – лигатура из знаков ЛО и СЬ, что образует слово ВОЛОСЬ. Таким образом, первая надпись – это БОГ-ВОЛОС. Далее следуют две лигатуры. Первая может быть разбита на два знака – СЬ и КЪ, тогда как третья содержит три знака – ЗЬ, ЛО и МЪ. Все вместе читается СЬ КЪЗЬЛОМЪ, то есть С КОЗЛОМ. Вероятно, это расшифровка иллюстрации, на которой справа изображен крупным планом козел, тогда как животное слева не очень понятно.

Рис. 12. Округлая пластинка из Лоун-Ридж и мое чтение надписей легенды

Из других надписей известно, что зооморфным ликом Волоса-Велеса был кабан, так что в первом приближении непонятное существо можно принять за него. Следующую лигатуру я разбиваю на два знака и читаю как слово МАРЫ. Это слово я считаю пояснением слов С КОЗЛОМ, ибо козел всегда символизировал именно эту богиню болезней, смерти и загробного мира.

Затем следует три знака, два из которых простые, а третий – лигатура. Я их читаю как слово ВЕСЕЛЫЕ (знак BE – зеркальный). Следующую лигатуру я разбиваю так же на три знака с чтением РУСИЧИ, и конечную – также на три знака с чтением МАКАЖИ. Таким образом, бог Велес и козлик Мары – это веселые русичи Макоши.

Грибок я разбиваю на два знака с чтением ДЪВА, то есть ДВА, следующую за ним лигатуру – на три знака с чтением ВЪ ЛЕСЕ, то есть В ЛЕСУ, последние знаки легенды – как слово КАЗЬЛА, то есть КОЗЛА.

Таким образом, чтение легенды на ободке закончено. Прочитаны все знаки, которые оказались либо чистыми знаками, либо лигатурами русской руницы (буква Ы слова ВЕСЕЛЫЕ взята из протокириллицы, то есть рун Рода). Это дает основание сделать вывод о том, что перед нами – продукт русской цивилизации, а вовсе не изделие индейцев.

Однако для полного понимания назначения данной пластинки необходимо прочитать и те буквы протокириллицы (руны Рода), которые вписаны в центральное изображение (рис. 13). Здесь на фигуре козлика можно прочитать слова (сначала вверху, потом читая все ниже и ниже) МАРОВА КОЗЛИКА ЛИК И ЛИК МАКЪШИ. А на изображении Велеса – слово СТАВКИ, затем слово читается отчасти в обращенном цвете, отчасти в прямом – слово БИТВА, и, наконец, в правой части изображения – слова СО ЗЛОМ.

Рис. 13. Мое чтение центрального изображения

Теперь мы имеем полный текст, который гласит: БОГЪ ВОЛОСЬ СЬ КЪЗЬЛОМЪ МАРЫ. ВЕСЕЛЫЕ РУСИЧИ МАКАЖИ. ДЪВА ВЪ ЛЕСЕ КАЗЬЛА. МАРОВА КОЗЛИКА ЛИК И ЛИК МАКЪШИ СТАВКИ «БИТВА СО ЗЛОМ». В современной орфографии это выглядит так: БОГ ВОЛОС С КОЗЛОМ МАРЫ. ВЕСЕЛЫЕ РУСИЧИ МАКОШИ. ДВА КОЗЛА В ЛЕСУ. ЛИК КОЗЛИКА МАРЫ И ЛИК МАКОШИ СТАВКИ «БИТВА СО ЗЛОМ». Итого 22 слова.

Что касается атрибуции данной пластинки, то полагаю, что перед нами совместный жетон (такого рода жетоны были широко представлены в европейском палеолите) храмов Макоши и Мары на охрану от посягательств. Получив такой жетон в обмен на какую-либо службу, его обладатель имел возможность отнести его в храм Макоши или Мары, чтобы обеспечить себе охрану. Исход такой охраны может быть двояким: либо человеку повезет (именно за везение и отвечает Велес) и он останется жив и здоров; либо его убьют, но зато он попадет в рай (об этом позаботится Мара).

Так что перед нами хотя и не монета (средство товарного обмена), но все же средство некого обязательства по выполнению определенных функций. Обращаю внимание на термин РУСИЧИ, которым жители данной местности себя называли.