Текст книги "Вагрия. Варяги Руси Яра: очерк деполитизированной историографии"

Автор книги: Валерий Чудинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 43 страниц)

Руны Одина. С моей точки зрения, дальнейшие рассуждения В. И. Щербакова весьма странны: «Исландские божественные руны, о которых идет речь, сохранились на полях старинных рукописей. Сказочные сюжеты сопровождались знаками, которые исследователи склонны переводить как имена богов Одина и Фрейра. Но имена эти, по их мысли, нарицательные. Следуя этой традиции, М. И. Стеблин-Каменский в своей книге “Культура Исландии” (1966) приводит такое имя Одина, главного бога Асгарда: “Приятный”. Но руны Одина и Фрейра похожи на тамги сарматского типа. Вряд ли это могло прийти в голову скандинавистам ранее открытия Асгарда в Копетдаге. Лишь в авторской работе [174, с. 18–25] впервые Асгард помещен в Копетдаге и его главные объекты однозначно отождествлены с постройками парфянского времени, отражающими идеологию скифо-ариев [там же, с. 24–30]» [172, с. 331, 334]. И далее помещен рисунок с подписями: «Сравнительная таблица тамг Монголии (верхняя строка) и Северного Причерноморья (нижняя строка). По Б. И. Вайнбергу и Э. А. Новгородовой» (рис. 8).

Рис. 8. Тамги Монголии и Северного Причерноморья

Действительно, эти руны встречаются как в Крыму, так и в Монголии. К сожалению, пока исследователи не видят в данных знаках какой-либо письменности, а только систему обозначения собственности. К такому выводу приходит, например, В. С. Драчук [41]. Так что никаких сообщений данный вид письма не несет. В связи с этим весьма странно видеть «знаки Бога Одина (слева) и Фрейра (справа) по М. И. Стеблину-Коменскому» [172, с. 333] (рис. 9). Конечно, поскольку в любом обществе могут проживать представители или послы других народов, на территории данного общества можно обнаружить знаки чужой собственности, например, на территории Исландии – знаки собственности Монголии. Но это – вовсе не германские руны.

Рис. 9. Монгольские тамги богов Одина и Фрейра

Это еще одно свидетельство не в пользу В. И. Щербакова как исследователя, ибо вместо германских рун он демонстрирует читателю монгольские и сарматские тамги.

Промежуточный итог. Рассмотрев мифологические построения «Младшей Эдды» как отправную точку для географических разысканий В. И. Щербакова, можно прийти к некоторым выводам. Прежде всего к тому, что, по всей видимости, В. И. Щербаков прав, разыскивая древний город Асгард германцев в странах Азии, причем на юго-востоке. Достаточно убедительным выглядит его отождествление Асгарда с городом Ниса под Ашхабадом. Дополнительным аргументом к такому отождествлению является переход названия НИСА в название АСИН при обратном прочтении, которое бытовало в ранней античности. Кроме того, существовала и русская традиция прочтения слов в обратном порядке, называемая «Чаромутие» [77].

Расцвет Парфянского государства состоялся примерно за 140 лет до первого столкновения римлян с тевтонами и кимврами. При этом только догадки позволяют предполагать, что тевтоны и кимвры развивались на территории Ютландии в течение порядка 800 лет. Гораздо естественнее предположить, что именно часть парфянского общества под руководством Одина, как это написано в «Младшей Эдде», ушла из Асгарда вскоре после окончания правления царя Ашоки. При этом переселение, скорее всего, носило запланированный характер, целью которого была колонизация северо-запада Европы.

Таким образом, никакого 800-летнего проживания первой волны германских переселенцев не было. Переселенцы под водительством Одина осели в Ютландии самое раннее в 210 г., примерно за 100 лет до их столкновения с римлянами. Именно этим объясняется отсутствие сведений о них в римских хрониках. Если бы германцы проживали на территории Европы более ста лет, какие-то сведения о них у римлян, несомненно, появились бы, и удивляться «новому народу» у них не было бы причин.

Судя по соотношению тюркских и германских элементов у парфян, преобладали именно германские элементы. Иными словами, тюрки стали германцами еще до похода в Европу. При этом, если анализировать отдельные слова, до прихода в Парфию они проживали на территории Южного Кавказа, в районе города Партав Кавказской Албании, и тогда там преобладали тюркские элементы. Так что окончательная германизация тюрков Албании произошла на территории нынешнего Ирана под влиянием славян ванов.

Другие подробности выяснить из работ В. И. Щербакова сложно. Он не видит связи германцев с тюрками, русский язык считает возникшим «после слияния фракийских наречий и языка ванов» [172, с. 317], а германские руны сводит к монгольским тамгам.

ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ

Итак, рассмотрев данные по историографии, географии, этнопсихологии, ономастике, фольклористике, антропологии, рунологии, фонетике и грамматике, можно прийти к однозначному выводу: предки германцев, пришедших в первом тысячелетии до н. э. на европейскую землю, были тюрками. К сожалению, при нынешней системе ценностей, когда за германцами закрепились такие свойства, как «европейцы», «представители высокой культуры», «народы богатства и достатка», им на первых порах будет трудно свыкнуться с мыслью о том, что их предки обладали прямо противоположными характеристиками: «азиаты», «варвары», «кочевники», «нищие». Правда, таковы были представления о первых германцах у римлян. В любом случае данный вывод вряд ли можно признать удобным для нынешних германских народов. Однако, как известно, родителей не выбирают.

Наш вывод мы адресуем в первую очередь народам, пришедшим на Европейский континент незадолго до Великого переселения народов, примерно за 500 лет. Именно они сложили костяк того этноса, который позже стал называться германцами и который ассимилировал новые волны тюркских завоевателей более позднего времени. Иными словами, кимвры и тевтоны с ранним германским (индоевропейским!) языком оказали влияние на язык тюркских переселенцев эпохи Великого переселения народов, переводя все эти восточные языки в языки германской семьи.

Таким образом, в Европу где-то за 210–200 лет до н. э. пришли тюрки, которые к началу нашей эры стали полноценными германцами, отличающимися по своей культуре от других тюркских народов. Иными словами, у них изменился язык, изменилась система письма (тюркские руны сменились на германские), изменился этнический состав (за счет ассимиляции с местным населением). За этот период в сто лет они из азиатов стали европейцами. Как, каким образом? По этому поводу нет никаких исторических сочинений. Римляне столкнулись с ними тогда, когда германцы уже стали претендовать на Северную Италию и Южную Францию.

Решив теперь одну проблему, мы вынуждены столкнуться с другой. Существует только одна возможность для перехода этноса из одного состояния в другое – ассимиляция с местным населением, причем не только в демографическом плане, не только в плане смешанных браков и метисации, но и в плане культурном – в плане усвоения культуры местного населения. Понятно, что культура, как и жидкость, перетекает от более высокого уровня к более низкому. Из этого следует, что земли, на которые пришли тюрки, были отнюдь не пустующими, как это полагал Мурад Аджи, а заселены славянами. Вряд ли процесс осуществлялся иначе, хотя этот исследователь говорит, что «пришельцы с Алтая щедро делились с жителями Евразии своими навыками и богатым жизненным опытом, традициями и знаниями» [4, с. 15]. Разумеется, делились навыками в коневодстве и изготовлении кумыса, но далеко не везде этот азиатский образ жизни был востребован. А по прошествии некоторого времени не местное население оказалось отюреченным, а напротив, тюрки стали европейцами, так что процесс все-таки шел в обратном направлении.

Недостаток исторических сочинений античной эпохи относительно севера Европы может быть компенсирован другими источниками. Одним из самых надежных в XIX в. ученые считали лингвистику. Идея такого лингвистического анализа очень проста. Берется язык того народа, происхождение которого мы хотим установить, и сравнивается с другими языками. Таким образом, можно установить близость или удаленность одного языка от другого. И если, например, германские языки оказываются близкими к балтским или славянским, из этого вытекает, что у данных народов были общие предки. Если дальше оказывается, что существует более отдаленное родство с кельтскими и романскими языками, то получается, что эти народы в еще более глубокой древности также имели общих предков. Согласно существующей лингвистической концепции, у всех европейских народов был общий предок, некий этнос, который говорил на индоевропейском языке в бореальный период, то есть когда-то в неолите. Постепенно каждый из диалектов индоевропейского праязыка оформился в самостоятельный язык, а затем – в группу языков, дав начало целой языковой семье. В этом смысле германские языки – одни из наследников индоевропейского языка. Так говорит наука.

Но эти данные никак не стыкуются с установленными нами фактами тюркского происхождения германцев. Кроме того, у индоевропейской гипотезы имеется один существенный недостаток: археологами не найден ни один образец текста на индоевропейском языке. Правда, археологи убеждают нас в том, что в те времена письменности не существовало. Но это неправда, встречаются очень древние образцы письмен, времен палеолита. Но не на индоевропейском языке.

По сути дела, в исследованиях В. И. Щербакова уже дана существенная подсказка: на европеизацию парфянских тюркских племен существенно повлияло славянское племя ванов. Именно усвоение ванского языка после включения ванов в состав асов привело к тому, что тюркский язык стал постепенно ославяниваться. Возникает вопрос: а почему не наоборот? Почему не испытал влияния тюрков славянский язык ванов? Ответ мы уже дали: потому что и славянские языки вообще, и русский язык в частности в древности превосходили и древнетюркский язык, и все его диалекты. Поэтому уже в Парфянском государстве, то есть еще в Азии, тюркский язык асов ославянился и стал другим, германским языком. А после прихода в Европу германцы столкнулись с русским населением Ютландии, Скандинавии и нынешней Германии, так что тенденция на сближение с русским языком не прекратилась, а, напротив, только усилилась.

Но те же самые процессы, только позже, возникли и у других народов – носителей тюркского языка, пришедших во время Великого переселения и столкнувшихся с местным русским населением: у лангобардов, саксов, англов, бургундов и др. Все они двигались в сторону создания славянских по лексике и грамматике, но тюркских по фонетике (и небольшой остаточной лексике) языков, которые мы теперь называем германскими. Таким образом, задачей следующей части данного исследования будет выявление славянской и русской этнической принадлежности местного населения и механизмов создания германских языков как креольских на русской основе, но на базе тюркской фонетики.

Замечу, что еще позже на славянских землях появились балты. Слово «балт», согласно Мураду Аджи, тоже тюркское; не исключено, что это были наиболее поздние тюрки, вторгшиеся в Европу на славянские земли, но не пожелавшие стать германцами. Их славянизация и русификация происходила уже в иных условиях, поэтому они породили другую группу языков, балтскую. К сожалению, в данном исследовании мы не имеем возможности заниматься историей еще и балтских языков; нас интересует только история сложения и развития языков германских.

Со временем между германскими и балтскими народами возникли противоречия, и один из балтских народов – пруссы были уничтожены германцами. Остались лишь латыши и литовцы. Читатель может спросить: а разве тюрки по происхождению будут нападать и уничтожать таких же тюрков? Ответ мы находим у того же Мурада Аджи: «Тюрк не узнает тюрка, не помнит предков. Маленький осколок выдает себя за целое, за самостоятельный народ. Придумывает, что угодно. Кумык, например, в диссертации пишет, что кумыки – не потомки великих степняков, а отюрченные лакцы и даргинцы из селения Кумух. Позор такой “науке”. Тюрков, как правило, унижают сами же тюрки! И не надо никого винить» [3, с. 7]. Так что одни тюркские народы дрались с другими; то же самое происходило и с германскими народами.

Итак, каким образом азиаты-тюрки стали европейцами-германцами? Естественно, что, прежде всего, необходимо привлечь данные языкознания.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
РУССКИЕ В ЕВРОПЕ

ДАННЫЕ СРАВНИТЕЛЬНОГО ЯЗЫКОЗНАНИЯ

В XIX в. оформляется компаративистика, или сравнительно-историческое языкознание, – «область языкознания, объектом которой являются родственные, то есть генетически связанные языки» [139, с. 486]. Иными словами, основное направление этой отрасли науки – выяснение родства языков. Идея, вообще говоря, весьма здравая и очевидная. Сравнивая языки, удалось уточнить не только их типологию, но и степень родства. Хотя отдельные идеи высказывались такими мыслителями, как Данте, Постелл, И. Ю. Скалигер (1599) и Г. В. Лейбниц, но настоящий расцвет компаративистики начался в XIX в. «Главные фигуры той революции в сравнительно-историческом языкознании, которая привела к созданию сравнительно-исторической грамматики, были Ф. Бопп (“О системе спряжения санскритского языка в сравнении с таковою в греческом, латинском, персидском и германских языках”, 1816), Р. К. Раск (“Разыскания о древнесеверном языке”, 1818), Я. Гримм (“Грамматика немецкого языка”, т. 1–4, 1819–1837) и В. фон Гумбольдт (“О сравнительном изучении языков применительно к различным эпохам их развития”, 1820) и др.» [139, с. 487]. Как видим, В. Н. Топоров считает возникновение компаративистики настоящей научной революцией и имеет на это полное право. Впервые удалось показать фонетические соответствия в развитии разных языков, и эти законы изменения вполне напоминали формулы физики. Впервые одна из гуманитарных наук, языкознание, смогла дойти до такого уровня формализации, где вполне возможно было применять математические методы. И естественно, что это направление становится в языкознании ведущим, своего рода знаменем эпохи.

Получается весьма интересное распределение сфер деятельности между двумя отраслями языкознания. Научная этимология занимается рассмотрением заимствований (главным образом слов, реже – грамматических или фонетических явлений) из одного языка в другой; поскольку чаще всего языком-донором для таких заимствований оказывается древнегреческий или латинский язык, то есть время не старше античности, эти языковые связи можно считать синхроническими, или горизонтальными (в абсолютном исчислении древность таких заимствований не превышает 2500 лет). Сравнительно-историческое языкознание изучает язык-основу, который существовал более 5000 лет назад; такие связи можно считать диахроническими, или вертикальными, они охватывают в 2–3 раза более продолжительный период. В совокупности они дают полную картину развития языка, так что любое его слово можно считать либо заимствованным из другого языка, либо доставшимся в наследство от общего языка-основы (и преобразившегося по фонетическим законам развития данного языка). В результате получилась вполне замкнутая и жизнеспособная система объяснения происхождения любых слов в европейских языках (и даже в персидских и индийских). Чего же более? Достигнуто понимание развития основной совокупности европейских языков, и эту картину можно разве что уточнять. Редкий случай существования устраивающей всех лингвистов картины происхождения языков.

Центр и периферия. Всем хороша полученная картина развития языков, да вот беда – строили ее немцы. Казалось бы, поскольку в XIX в. Германия была как раз лидером в науке, это совсем не плохо. Однако оказалось, что «точка зрения наблюдателя», в данном случае немецких исследователей, внесла существенные искажения. То, что казалось немцам само собой разумеющимся, было совсем не так применительно к истории.

Так что же казалось немцам само собой разумеющимся? Их центральное положение в Европе. В принципе, в географическом отношении так оно и есть: севернее Германии расположена Дания, Финляндия, Швеция, Норвегия, Исландия; южнее – Франция, Италия, Греция, Балканские страны. С точки зрения Запада и Востока они тоже в центре: западнее находятся Ирландия, Великобритания, Франция и Испания, восточнее – славянские страны, Венгрия, Румыния, Россия, Турция. Недаром их железнодорожная компания называется «Митропа»: Mittel Europa, Срединная Европа.

Поэтому произошла некоторая подмена понятий: «европейское» – это, прежде всего, «немецкое». И когда было установлено родство европейских языков с таким азиатским, как санскрит, немецкие ученые, конкретизируя его, назвали не «евразийским», а «индогерманским». На самом деле так и было: филологи констатировали близость индийского и германского языков.

Со временем, однако, выяснилось, что родственными являются также и другие европейские языки, так что название было изменено: праязык стал называться «индоевропейским». Но, естественно, его стержнем был «серединный европейский язык» – германский. Все остальные языки располагались несколько поодаль. К числу европейских языков относилось также семейство славянских языков, а внутри него – русский. Но это была как бы языковая периферия.

Как утверждает В. В. Седов, «Первая схема дифференциации индоевропейских языков была выполнена еще в середине XIX в. немецким ученым А. Шлейхером – основателем теории родословного древа в языкознании [167; 227; 228]» [122, с. 14] (рис. 10).

Рис. 10. Схема членения индоевропейского языка А. Шлейхером

Легко видеть, что прямая линия соединяет у этого исследователя индоевропейский и греко-итало-кельтский языки. Понятно, что до германцев существовали греки и римляне, так что они и являются как бы прямыми продолжателями традиций индоевропейского языка. Две остальные ветви можно понимать как северную и южную. Северная ветвь – это германский, который тоже является прямым продолжением индоевропейского, и некий славяно-литовский, который отпочковывается от германского. Южная ветвь – это арийский язык, который позже делится на иранскую и индийскую ветви. Таким образом, если уж прямые потомки индоевропейцев – это латины и кельты, то на севере Европы это, конечно же, германцы. А прибалты и славяне не в счет, это – поздние народы.

Славяне – поздние пришельцы? Откуда мы знаем, что славяне пришли в Европу поздно? Ответ мы находим в книге словенского исследователя Йожко Шавли. «После того как Эней Сильвий Пикколомини (1405–1464), ставший в 1458 г. папой Пием II, в своей книге “De Europa”, опубликованной в 1490 г., высказал предположение, что славяне пришли в Европу из Азии в период так называемого переселения народов, эта мысль была заимствована венским историком Вольфгангом Лазиусом (ум. 1565). Будучи ярым сторонником пангерманской исторической концепции, Лазиус в книге “De genitium aliquot migrationibus”, опубликованной в 1600 г. во Франкфурте, утверждал, что потомками Иафета, сына Ноя, который якобы вместе со своими семью сыновьями заселил необитаемую Европу, были германцы или тевтонцы.

В тот период в Польше, Чехии и Дальмации писались книги, полемически направленные против зарождавшегося германского национализма. Авторы этих книг указывали на распространенность в прошлом по всей Европе славянского языка. Из словенских авторов здесь прежде всего необходимо назвать Адама Бохорича, который в своей грамматике (1584) дал не только первое научное описание словенского языка, но и идентифицировал словенцев с венетами.

До Пикколомини никто ничего не знал о гипотетическом “переселении народов”, и ни один писатель или хронист не сообщал, что славяне не жили постоянно на своей исконной территории. Ранние славянские хронисты считали славян автохтонным населением, например, русский летописец Нестор (ум. 1116), чешские хронисты Космос (ум. 1125), Далимил (ум. 1311), Пулкова (ум. 1380), польские хронисты Галл (ум. 1130), Кадлубек (ум. 1220) и Длугза (ум. 1460). Нет никаких доказательств в пользу того, что на территории обитания славян проживал какой-то другой этнос. Тем не менее, с этим мнением считались все, поскольку об этом некогда заявил сам папа Пий II (Пикколомини), у которого, по причине войн и народных волнений V–VI вв., не было четких представлений об этнографическом облике Европы» [163, с. 11]. Из этих строк мы видим, что с периодом Великого переселения народов, то есть с нашествием гуннов на Европу под руководством Аттилы, папа Пий II стал связывать не вторжение в Европу тюрков, а появление на европейской арене славян. И это шло вразрез со всеми славянскими источниками, которые считали славян автохтонами, а пришельцами как раз гуннов и, следовательно, возникших из них германских народов. Так что в отличие от Шавли, ущербность этой теории состояла не в том, что Великого переселения народов на самом деле не было, а в том, что она приписана не тем народам. На самом деле не славяне пришли в германскую Европу, а тюрки, которые позже стали германцами, переселились в Европу русских и славян.

Немцы – наиболее древние жители Европы? Продолжим цитировать Й. Шавли. «Немецкие историки все решительнее настаивали на автохтонности немцев в их историческом праве собственности на территорию Центральной Европы. На рубеже XVIII и XIX вв. агрессивную германскую политику укрепляла еще и кельтомания. Кельты провозглашались германским этносом, а немецкий язык – древнейшим в мире, поскольку кельты якобы были потомками библейского Омира, сына Иафета» [163, с. 11–12]. Мы видим, что на первое место в немецких исследованиях выходит отнюдь не научный, а чисто политический интерес. Но в таком случае в XIX в., после буржуазной революции в Германии и особенно после объединения различных германских земель в единое государство, то есть после Бисмарка, этот политический интерес должен был только возрасти. Именно это и отмечает Шавли. « Теория “переселения народов” окончательно оформилась во второй половине XIX в., во времена Бисмарка. Тогда Берлинский университет под руководством археолога Коссинны придал этой теории научную базу. Целью данной теории было показать, что историческое право владеть территорией Центральной Европы остается за тем, кто первым занял ее. В связи с этим немецкие специалисты (Вирхов, Коссинна, Фосс и др.) утверждали, что Лужицкая культура не может быть славянской, обосновывая тем самым неполноценность культуры славян. Немецкие археологи не хотели признавать славянской и культуру полей погребальных урн. По их мнению, собственно славянская материальная культура появляется лишь в IX–X вв., когда в обряде погребения мертвых под влиянием христианства начинает появляться трупоположение. Этой теорией они хотели показать, что славяне в Европе – всего лишь “незваные гости”, и тем самым привить им чувство собственной неполноценности» [163, с. 12]. Как можно отметить, древность германцев немцы сознательно противопоставляли молодости славян для утверждения якобы вытекающего отсюда права на обладание Европой. Отсюда шла и подтасовка атрибуции Лужицкой культуры и культуры полей погребальных урн.

Но разве в то время не существовало славянских исследователей, которые могли бы дать отпор этим антинаучным утверждениям? Оказывается, такие ученые были. «Против официальной версии Берлинского университета, согласно которой славяне пришли в Европу лишь в V и VI вв. н. э., решительно выступил Шембера. Он рассматривал теорию “переселения народов” как самую страшную ошибку в толковании древней истории Центральной Европы. Шемберу поддерживали другие историки и археологи, прежде всего русские (Попов, Уваров) и польские (Мацивьовский, Войцеховсий). Шафарик и Суровецкий утверждали, что венеты, как балтийские, так и адриатические, были славянами, а данные сравнительного языкознания подтверждают, что они жили в Европе еще с доисторических времен.

Под тяжестью контраргументов немецкие историки вынуждены были переместить прародину славян на территорию Украины, на заболоченные берега Припяти. Нидерле позже перенес ее в поречье Вислы и Днепра. После Второй мировой войны Ян Чекановский расширил славянскую прародину до Одера и Ниссы. Эту гипотезу польские ученые обосновали с помощью данных антропологии, этнографии, археологии и языкознания, доказав тем самым, что славяне были прямыми наследниками Лужицкой культуры. Это решало отчасти проблему славянства на севере, но в отношении южных территорий вопрос оставался открытым» [163, с. 12]. Таким образом, только польские ученые начали отстаивать автохтонность славян хотя бы на территории собственной страны. Иными словами, против славян в XIX в. была объявлена информационная война, где славянам удалось удержать некоторые участки. Замечу, кстати, что и в Европе существовала своя Нисса, что при чтении в обратную сторону дает почти то же известное нам слово, АССИН, то есть асы (или ассы) заняли территорию прародины славян. Здесь, конечно, важны не сами территории, названные славянскими, а тенденция исторических сочинений: славянские исследователи сдвигают ареал славян-автохтонов все западнее, на территорию нынешней Германии.

Нас, однако, интересует в данный момент не археология, а языкознание, с чего, собственно говоря, все и началось. Об археологии речь еще пойдет.

Смутьян А. С. Шишков. Имя адмирала Александра Семеновича Шишкова современным филологам практически ничего не говорит. Когда речь заходит о его научном наследии, лингвисты обычно спрашивают: кто это? Какое отношение он имеет к лингвистике? Да и ученый ли он – в начале XIX в. существовало много дилетантов.

Ответ на эти вопросы прост: да, он ученый, великий ученый. И не просто ученый, а президент Российской академии наук при Николае Первом. Однако его научное наследие становится достоянием научной общественности только в наши дни, когда вышла его книга о русском корнеслове [166]. Хотя он начал заниматься сравнительным языкознанием во времена Франца Боппа, он пришел к удивительным выводам, заставляющим усомниться в ряде положений этого метода в языкознании. Сам он своим работам не придавал существенного значения, из-за чего они не были опубликованы ни при его жизни, ни полвека спустя. Но эти работы крайне интересны.

Подводя итог своим изысканиям, в речи на годичном собрании Российской академии наук, озаглавленной «Наш язык – древо, породившее отрасли наречий иных», он отмечал: «Я почитаю язык наш столь древним, что источники его теряются во мраке времен; столь в звуках своих верным подражателем природы, что, кажется, она сама его составляла; столь изобильным в раздроблении мыслей на множество самых тонких отличий, и вместе столь важным и простым, что каждое говорящее им лицо может особыми, приличными званию своему словами объясняться; столь вместе громким и нежным, что каждая труба и свирель, одна для возбуждения, другая для умиления сердец, могут находить в нем пристойные для себя звуки… Ни один язык, особливо из новейших и европейских, не может в сем преимуществе равняться с нашим. Иностранным словотолкователям для отыскания первоначальной мысли в употребляемых ими словах следует прибегать к нашему языку: в нем ключ к объяснению и разрешению многих сомнений, который тщетно в языках своих искать будут. Мы сами во многих употребляемых нами словах, почитаемых за иностранные, увидели бы, что они только по окончанию чужестранные, а по корню наши собственные… Ибо не надлежит слово человеческое почитать произвольным каждого народа изобретением, но общим от начала рода текущим источником, достигшим чрез слух и память от первейших предков до последнейших потомков» [166, с. 16–17]. Итак, Шишков усматривает в русском языке тот самый индоевропейский праязык, который дал начало языкам многих народов, поскольку этот язык отличается очень многими совершенствами, для достижения которых должны быть потрачены сотни и тысячи лет.

Правда, эти выводы сами по себе кажутся некими преувеличениями. Современные слушатели, услышав подобные слова, могли бы подумать, что из-за патриотизма данный автор несколько преувеличивает. Поэтому попробуем рассмотреть те примеры, на основе которых А. С. Шишков пришел к своим выводам.

Пример этимологии слова «буйвол». Этот пример сам автор назвал «От буйвола к буффало». Приведу данную словарную статью А. С. Шишкова целиком.

«БУЙВОЛ. Büffel (нем.), buffle (англ.), buffle (фр.), buffalo (итал.), búfano (исп.), bubalis (латин.). Если б знали немцы словенский язык, то увидели бы, что их Büffel, равно как и все других языков названия, не что иное, как испорченные повторения словенского слова буйвол. Оно составлено из двух слов, «буй» и «вол», из которых одно прилагательное, а другое существительное имя, и каждое имеет свое значение: “буй” (откуда ветви “буйство”, “буйный”, “буян”) значит дикого, необузданного, зверонравного, а “вол” есть большой бык. Каким же образом славенское “буйвол”, заключающее в себе полный смысл как о звере, названном сим именем, так и свойстве его, могло происходить от слов других языков Büffel, buffalo, bubalis, не выражающих полного смысла, но заключающих только ветвенное значение? Не славенское слово от них, но они от него пошли; приставленный в них к слогу bu или buf (бык, вол) слог fel, falo, изменившись из имени “вол” (vol), потерял свое значение и сделался простым окончанием» [166, с. 210].

Здесь мы видим, что Шишков определяет направление заимствования: от русского слова к иностранным, но никак не наоборот. Иными словами, к наличию параллелизма между данными словами (и в этом заслуга компаративистики) он добавляет новую характеристику: направление развития слова (а этого в компаративистике не было; точнее, было, но в предельно абстрактной форме: как среднее арифметическое от всех форм слова). Тем самым вместо некой абстрактно вычисляемой точки ветвления единого гипотетического праязыка на отдельные диалекты, ставшие ныне самостоятельными языками, Шишков указал на реальный источник, от которого возникли современные слова. Этим языком оказался русский.

Говоря языком математики, Шишков из скалярного учения о параллелизме всех индоевропейских языков с очень далекой (практически бесконечной) точкой схода создал векторное (направление вектора от русского к иностранным) учение о возникновении слов европейских языков из слов русского языка. Это – не просто более совершенный и более согласующийся с математикой подход; он к тому же и более соответствует истине.

Обсуждение проблемы. То, что сделал Шишков, – грандиозно. Я сознательно привел только один пример, на самом деле таких примеров огромное количество. Если называть вещи своими именами, то он создал новое направление в лингвистике. Я не шучу. Он научил своих последователей тому, как отличать исходное слово от заимствованного. До сих пор такими маркерами являлись случайные величины: например, имя изобретателя.