Текст книги "Жизнь и творчество Р. Фраермана"

Автор книги: Валентина Фраерман

Соавторы: Владимир Николаев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Следующая его вещь «Артемка в цирке» в первом варианте тоже страдала длиннотами. Автор еще только добивался ясности и простоты, которые даются опытом и уверенностью. Но с самых первых дней работы он уважал своих героев, своих читателей и себя. Он черпал чувства и впечатления из своей души, богатой жизненным опытом. Но из этого опыта брал только то, что было ему особенно дорого и близко. Была ему доступна и способность серьезно посмотреть на себя как бы со стороны – это помогало писать просто и правдиво. А искренность дана была Василенко от природы.

Что же питало его дух? Какие жизненные впечатления? Он родился 20 января 1895 года в Макеевке, в скромной семье волостного писаря. Когда мальчику исполнилось 8 лет, отец переселился в Таганрог и там несколько лет заведывал чайной-читальней. И Василенко рано узнал всю грусть жизни среди пьяниц и бродяг, босяков. А позднее – тяжкие события: старший брат Александр. будучи юнкером, отказался усмирять восставших рабочих, был брошен в тюрьму, вышел оттуда нервнобольным. Он покончил жизнь самоубийством. Потом впечатления о 4‑классном городском училище, которое он кончал. Потом – Василенко в Учительском институте в Белгороде, служба в Земельном банке, участие в стачках, организация забастовок и так далее.

В 1920 году он вступил в партию большевиков. А в 1934 году острый туберкулез загнал его в больницу, где он пролежал три года.

Пережитое в больнице, мысли и чувства легли позднее в основу поэтических образов и сюжета его повести «Гордиев узел».

Зная биографию Василенко, воспоминания его друзей, вчитываясь в его рассказы и повести, навеянные жизненным опытом, наконец перечитывая его письма и письма к нему близких и знакомых, мы можем понять его характер, склад его ума, его натуру. Иван Дмитриевич, насколько я его знал, был человек вдумчивый и несколько созерцательный. По складу ума он предпочитал жизнь анализировать, проявляя при этом тонкость понимания жизненных явлений, людей, чуткость и изящество мысли, чуть с грустной иронией.

Он был добрый, мягкий, доброжелательный к людям. А по восприятию мира был реалист. Не любил копаться в самом себе, предпочитая наблюдать и ценить людей противоположных себе.

В годы Отечественной войны он вынужден был срочно эвакуироваться на Кавказ, в Тифлис. Там ему пришлось испытать большие лишения. К счастью, он встретил Вересаева, человека по своему восприятию и складу жизни совсем не похожего на Василенко. Иван Дмитриевич не только полюбил Вересаева, но, выражаясь «высоким стилем», обожал его. Вересаев, видя крайнюю нужду Ивана Дмитриевича (который не смог захватить с собой даже необходимой одежды), подарил Василенко пиджак.

Я не мог без умиления читать письма Василенко ко мне, в которых он так нежно рассказывал об этом пиджаке, будто это была не вещь, а сам бывший ее хозяин Вересаев.

У меня было много писем от Ивана Дмитриевича, к сожалению, большинство из них, особенно письма 30‑х годов, погибли при пожаре на моей даче в Солотче (Мещера).

А письма были прелестные, чистосердечные, он делился и радостью, и грустью, и обидами, умел искренне радоваться не только своим, но и чужим успехам.

Между тем его собственный писательский путь, как и многих других, вовсе не был усыпан розами. Его обвиняли и в серости языка, в однообразии интонаций, в слащавости или сентиментальности.

Ведь это были годы, когда увлекались поисками лучшей формы, стиля, сюжета, языка.

Василенко действительно не любил пышных или ярких красок, нежные краски полевых цветов он предпочитал всякой вычурности. И не стремился поразить читателя остроумием, понимая, что настоящая простота сложнее и глубже, и труднее всякого украшательства. Чрезмерный блеск остроумия, особенно если это повторяется, всякая вычурность стиля утомляет и быстро теряет интерес. Он хорошо понимал, что все элементы фразы должны быть подчинены смыслу, а не выступать самостоятельно.

Он хотел, чтобы книга зажигала в ребенке любовь к Родине, к своему народу, к человеку. И, помня, что детский читатель мыслит образами, звуками, красками, стремился к зрительности, и прежде всего старался воздействовать на чувства читателя.

Хочется отметить еще одно очень ценное качество, присущее прозе Василенко. Это – авторская точка зрения на то, что он рассказывает и показывает.

Без всякого нажима, тем более без всякой дидактики, он пронизывал повести и рассказы своим пониманием, своим знанием и представлением о жизни.

Когда-то Горький сказал о Чехове: «...он владел своим представлением жизни и таким образом стал выше ее. Он освещает ее скуку, ее нелепости с высшей точки зрения».

Эту «высшую точку зрения» первым Белинский, а за ним Лев Толстой назвали «образ автора». В творчестве Василенко этот «образ автора», «эта высшая точка зрения» незаметно руководит читателем. Воспитывает его.

Вот почему Василенко так любил Чехова, который по-новому научил видеть и понимать мир.

Порой обвиняли его в том, что повествование, язык его повестей напоминает устный рассказ. Это неверно. Он тщательно следил за ритмом и интонацией повествования, искал характерное, ему только присущее сочетание слов. Никогда не увлекался диалогом, особенно не любил информационных, пустых разговоров, которые не помогают лучше узнать героя. И старался сердцем понять чужую жизнь как свою собственную.

И от героев своих он требовал не сверхъестественных поступков, но дарил им благородное сердце, всегда готовое к подвигу. Таковы его любимые герои: Артемка, Ляся, Пепс, Лясин дедушка – Кубышка, Ахмат и его бабушка, Байрам и другие.

Прислушиваясь к критике, он не падал духом, а трудился, оттачивая перо и подходя к своей любимой теме – теме мастерства и труда. Он был влюблен в красоту труда, в его поэзию. Стоит перечитать его повесть «Зеленый сундучок», чтобы убедиться в этом. Так вдохновенно, так проникновенно писать о тайнах мастерства могут только люди поистине влюбленные в труд, будь то труд сапожника Артемки, борца Пепса или танцовщицы Ляси. Вчитайтесь: «Оркестр заиграл «Осенний вальс». От этих грустных звуков по телу девушки пробежала теплая волна, и юная артистка сразу же прониклась тем чувством внутреннего ритма, которое зорче глаза предостерегает от малейшего неверного движения».

Не удивительно, что через несколько лет, написав повесть «Звездочка» о ремесленниках, Василенко обратил на себя внимание подлинных ценителей искусства живописания и в 1948 году получил за эту повесть Государственную премию.

В работе Василенко черпал свои душевные силы и находил настоящую радость. Кроме повестей, он написал много рассказов. Его поэтическое восприятие жизни я увидел в самых ранних рассказах. По существу, он был поэтом, художником серьезным и талантливым. Даже в самых ранних его вещах я всегда находил поэтические мысли и образы, близкие и моему сердцу, о чем я не раз писал Ивану Дмитриевичу.

Очень трогательна была его забота о библиотеке имени Чехова (в Таганроге). До последних дней он не забывал заботиться о пополнении ее фонда. Влюбленный в Чехова, в его чарующее творчество, он всегда как бы с трепетом мысленно склонял голову при упоминании этого священного для него имени.

Василенко работал неутомимо до того печального дня, когда в последний его приезд в Москву (в мае 1966 года) он скоропостижно скончался за рабочим столом.

ИЗ ФРОНТОВЫХ ОЧЕРКОВ

НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ

Вот и мы вернулись, мать.

Ты помнишь, мы встретили тебя в крови, в слезах на дороге на последнем нашем рубеже.

То было осенью, в самом начале зимы, когда еще только «белые мухи» начинали носиться в воздухе.

Мы принимали смерть и раны, но врага не пустили дальше.

А теперь мы идем вперед. Мы идем в мороз и вьюгу, по глубоким нашим снегам. И враг отступает перед нашей неисчислимой силой.

Вот тот лесок, сквозивший белыми стволами. За ним дорога, где между врагом и нами начиналось мертвое пространство. Даже птица не смела пролететь над ним. Летали только пули, да мины, да шумели осколки снарядов.

Мы минуем его.

И вот уже места, по которым ступала недавно нога наших смертельных врагов.

И раны наши снова раскрываются и кровоточат по-новому.

Мы идем по своей земле.

Мы смотрим на наше русское морозное небо, и оно кажется нам не таким чистым, не таким высоким, как прежде. Потому что на него смотрели немцы.

Мы глядим на родных наших зимних птиц, на снегирей красногрудых, на шумных ворон, но они кажутся нам не такими веселыми, как прежде. Потому что на них смотрели враги наши.

На свои поганые могилы они рубили нашу белоствольную русскую березу, наше любимое дерево, чтобы сделать из него для своих солдат кресты. Сотни тысяч низеньких, в пол-аршина, немецких крестов.

Сентиментальная сволочь. Как смели они это делать?

Мы готовим для них иной крест. Для него хватит одной только осины, только одного кола, общего для всей фашистской Германии.

Мы уже рубим его. Ты слышишь стук топора, свист наших пуль, грохот наших орудий.

Им уже некогда ставить кресты. Они бегут, бросая своих мертвых солдат на дорогах, в кюветах, у вшивых своих блиндажей. Весь лес в снежных буграх. Но это не простые сугробы. Это наши вьюги завевают немецкие трупы, потому что на них противно смотреть. Короткие, маленькие и, черт их возьми, почему-то все рыжие, они и мертвыми не кажутся нам людьми.

Мы смотрим на тысячи этих скрюченных и застывших и говорим себе:

– Мало. Мало. По счету еще не хватает.

Где наши города и деревни?

За нашей спиной мы слышим твой плач, наша старая мать, плач наших детей и сестер. Они ищут пристанища. Но вместо теплых и светлых домов, построенных нашими руками, находят только чистое поле. До самого неба поднимается запах гари. Пожар и разорение по всей земле.

Вот село Воробьи, вот Напиво, вот Угодский Завод и Окатово. Все сожжено и разграблено, все съедено врагом – скот и птица...

Русские были как колодники наклеймены, пронумерованы немцем и загнаны глубоко в землю. И оттуда, из тьмы землянок, из темных, холодных камер смотрят на нас светлые глаза наших детей, до краев наполненные муками, голодом и страхом.

Забудем ли мы это в тысячи, в тысячи лет?

Хватит ли у врага его крови, его пота, его золота, руды и железа, чтобы заплатить нам за это в другую новогоднюю ночь?

РАДОСТЬ ОСВОБОЖДЕНИЯ

(День в райисполкоме)

Враг бежал.

Все, что успел он разрушить в городе, он разрушил, что успел сжечь, сжег – черный след его уходит на запад.

Пустыню хотел он оставить на нашей земле, но оставил свои могилы.

Напротив собора в Малоярославце, в садике, обнесенном березовой изгородью, где немцы устроили обширное кладбище для своих солдат, наши бойцы прибили на фашистских крестах фанеру:

«Враг хотел получить нашу землю. Он получил ее».

Надпись сделана торопливо, черной краской, кое-как, потому что бойцам было некогда – части наши шли по пятам убегающего противника, а убегал он довольно проворно.

Но эта надгробная надпись на могиле фашизма выразительна и неумолима, как приговор народа, неотвратима, как сама смерть. Мы стоим и читаем ее, а из собора уже сюда доносится веселое пение красноармейского ансамбля, слышатся у почерневших домов бодрый стук молотка по наковальне, скрежет копыт. Народ уже расчищает дороги, едут возы с домашним скарбом, люди собирают железо, подбирают разбросанное добро, чинят, строят...

Город быстро подымается к новой жизни. Уже работают городская почта, баня, магазин, амбулатория. Не сегодня завтра собираются дать электрический свет.

В райисполкоме полно народу.

Председатель Иван Кузьмич Ларин окружен целой толпой.

Но, несмотря на тесноту, действует энергично, точно. Дух проходящей через город армии, дух победы и натиска лежит на всем советском народе, витает и тут, в маленьких комнатках райисполкома. Разговаривать некогда. Надо действовать без промедления. Пришла кооперация, пришла типография, пришла «плодоовощ». Надо думать уже о парниках, о хозяйстве, о достаточной выпечке хлеба для народа.

Учителя, агрономы, хозяйственники сменяют друг друга у стола председателя. Просят стекла, маляров, досок.

– Сколько стекла?

– Два ящика.

– Обойдешься одним.

– Есть обойтись, Иван Кузьмич.

Подходит Бродина Лидия Андреевна, молодая девушка с открытым и милым лицом. Она работала в роно счетоводом и не успела раздать учителям жалованье. Ворвались немцы. Кто ушел, кто исчез – некому было раздавать. Но Лидия Андреевна крепко хранила народное добро. Никто о нем не знал. И вот она пришла и положила на стол эти деньги – десять тысяч рублей. Она только хочет спросить, когда ей прийти на работу.

– Да хоть сейчас приходи и работай, дорогой человек.

В углу на скамейке председатель горсовета Бирников уговаривает старого доктора Алексея Николаевича Челышева взяться за восстановление городской больницы. С ним приходится поговорить. Он стар и слаб и дышит трудно. Только что пришел из деревни, где скрывался от немцев.

– Я стар уже... Знаете ли вы это?

– Знаем, Алексей Николаевич, – говорит председатель. – Отца еще моего лечили, а он умер в 1906 году. Надо сделать. Вы видели, что понатворили у нас враги. Больницу, ясли, летний сад – все сожгли, все разрушили мерзавцы.

– Видел, видел, звери. Ох, стар. А доски у вас есть, медикаменты, суммы?

– Все достанем, поможем, вы работайте только.

– Головокружения у меня бывают такие целый день. Но придется все-таки сократить терапевтическое отделение, а хирургическое расширить, какие там уж головокружения. Следует ожидать больше ран рваных, рубленых, пулевых, осколочных. Детское отделение открыть придется, пожалуй...

И, продолжая сетовать на свою старость, и без того видную в каждом его дыхании, старый доктор подымается и уходит, чтобы, как смолоду, начать свой труд.

И по дороге он шепчет, говорит сам с собой:

– Какие уж там головокружения. Сказал, что согласен, и все. Надо трудиться. Враг у нас один. Горе и благо одно.

СОВЕТСКИЙ УЧИТЕЛЬ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ

Будущие историки, описывая общую картину Великой Отечественной войны, вряд ли обратят внимание на одно обстоятельство, которое нам, военным корреспондентам – прямым свидетелям этой войны, столь отчетливо бросается в глаза.

Куда бы мы ни заглянули: в лесок ли к разведчикам, на огневые позиции артиллеристов, под броню ли тяжелого или легкого танка, или в кабину летчика, – мы всегда находим там советского учителя, того самого учителя, которого в мирное время встречали в больших и маленьких городах в стенах роно, в деревенских избах на собраниях сельсоветов, в наших школах, где с утра до вечера раздавались голоса детей.

На войне советского учителя можно всегда узнать – одет ли он в форме простого бойца или на нем шинель командира. Есть в них одна общая черта. Я не говорю о мужестве и храбрости – эти качества свойственны каждому русскому воину. Но учителя все же удается легко отличить от других.

То ли долгая привычка руководить шумной толпой детей, давать ей направление в действиях и чувствах, то ли профессиональная память на лица и характер людей, или другое что, но только всегда в советском учителе обнаружишь одно удивительное свойство – драгоценнейшее свойство в бою – умение остановить, повернуть бойца в нужную сторону, подчинить себе и увлечь за собой, сметая на пути своем врага подчас более многочисленного и вооруженного лучше, чем мы.

Вспоминается мне отважный танкист комиссар и командир Печерица – учитель одной из украинских школ. Целый день бился он с немцами на своем танке, один со своим экипажем уничтожив несколько вражеских стальных чудовищ и целую роту фашистов. Трубочку его украинскую помню. Он курил ее, сидя на пне у воронки, возле своей машины, стоявшей в засаде, в лесу.

Вспоминается мне самый храбрый разведчик Бараев – тоже учитель. От простого сержанта в бесчисленных и искусных боях возвысился он до командира батальона, создав своей дивизии беспримерную славу.

Он никогда не брал к себе в разведчики бойцов, прежде чем сам не испытает человека в бою. Худощавый, ловкий, всегда отчетливый в своих действиях и приказах, он сочетал в себе беззаветную отвагу с мудрою предосторожностью, которую иной мог бы принять за благоразумие. Но зато бойцы не знали с ним страха. И не было такой боевой задачи, которую Бараев не выполнил бы до конца. Он наводил ужас на немцев и под Десной, и у Малоярославца.

Вспоминается мне славный комиссар эскадрильи Дубинин и простой боец – бесстрашный связист Смородин – директор школы в селе Калинцах в далекой Сибири.

Вспоминается мне, наконец, совсем молодой учитель комиссар партизанского отряда товарищ Федор, о котором мне хочется вам рассказать.

Бывает такое время дня после боя, когда медленно тлеет закат над снегами, когда смуглые зимние сумерки, как полая вода растекается над ближним полем и низиной, когда боевое задание выполнено, когда враг уже выбит с высот и раздавлен и каждый боец, поработав на славу штыком, пулеметом и пушкой, доволен полной жатвой, когда русский воздух чист и крепок – крепче вина, когда так мила земля родная, милы ее снега и хочется спеть какую-нибудь русскую песню, и в сарае, где расположились на отдых бойцы, уже ничего не видно. Вот тогда хорошо присесть подле них и послушать, о чем они поют и рассказывают.

Среди бойцов, одетых в форму красноармейцев, замечаешь вдруг несколько человек в обыкновенных поддевках, в ушанках, крепкие, ладно скроенные деревенские люди. Но за плечами у каждого из них автомат, у пояса противотанковая граната на ленточке, в сумке – солдатские сухари.

Партизаны.

Узнаешь их не столько по вольной одежде, сколько по тому, почти сыновьему уважению, с каким молодые бойцы придвигают к ним свои котелки с кашей, предлагают поужинать вместе.

Комиссар партизанского отряда Федор сидит у самых ворот сарая. Полоса зари догорает у него за плечами над самым дулом автомата, а дальше леса да поля, да русские деревни.

И кто-то, указав на этот багровый свет потухающей зари, на это бескрайнее пространство, спросил:

– Значит, вы сейчас туда, в тыл к врагам.

– Туда, – ответил комиссар, – мы туда уже шестой раз ходим. Враг нам преградить дороги не может, потому что мы на своей земле. Мы, как орлы в степи, мы, как волки в поле.

– «В небе крик орлиных стай, волчий голос в поле», – вспомнил я вдруг стихи старого поэта. – Так вот они, партизаны.

– Вот, вот, – повторил комиссар, – именно, волчий голос в поле. Ох, и боится же враг нашего голоса. Не спит. Трепещет. Но случается, что и нам не приходится спать, потому что и он бывает хитер.

Стали мы однажды в лесу у большой дороги. Стоим рядом с врагом, из одного колодца воду берем. Днем немцы, ночью мы. И вот разведали наши, что по дороге идет большое движение вражеских машин. Устроили засаду, смотрим – автобус идет и на прицепе у него зенитная пушка. Этого-то мы как раз и дожидались. Открыли огонь, снял я сам лично двух фашистов с пушечки этой 76‑миллиметровой. Сняли с автобуса еще двенадцать человек. Ликвидировали мы все это как следует вместе с их офицером и еще в подарок немцам мины раскидали по дороге. Поставили их на взрыв точно по-военному в десять тридцать и, чтоб ошибки не было, на столбах повесили часы. Все как полагается по минерному делу. А сами назад подались, ищем, где бы фронт перейти.

И тут подстерегли нас немцы. Устроил враг засаду, окружил тропинку нашу проволокой, минометы поставил. И сошлись мы с ними близко, грудь с грудью. Залегли и приняли бой. Он в нас из минометов бьет, а мы его гранатами. Уложили их человек сорок, а было там еще много. Однако командир наш пробился сквозь них. А я с частью бойцов остался. И пришлось нам опять в лес уходить. Вот тут-то и покружили мы как следует. Вышли мы опять на дорогу. Видим, часы наши на столбе висят, а под часами раненые фрицы ползают. Наскочили, значит, на наши мины. Две машины их разбитые валяются. Ну, думаем, и то хлеб. Поработали мы еще тут на дороге немного и опять в леса ушли кружить. Восемь суток не спали. Идешь, об каждую елку лбом стукаешься, в глазах все сады какие-то цветут, и всюду снег да снег, на снегу лежишь, снегом укрываешься. Пробиваешься иной раз к деревне, думаешь, уже к своим попадешь, а там опять немцы.

И так вот волчьими тропками добрались мы все-таки до самой тонкой линии фронта. Кое-кто уже переполз эту линию, кое-кого в боях и в лесах потеряли, один замерз, и остался я в ту минуту сам собой переползать. И сил у меня уже не стало. Ползу я и думаю в эту ночь глухую: господи, далеко ли наши? И слышу вдруг уже близко кто-то по-русски ругается. Как услышал я это – русский человек, – так и силы прибавилось, поднялся во весь рост, автомат за плечи закинул и пошел.

Вижу: впереди часовой стоит.

– Стой, – кричит, – кто идет?!

Я остановился. Но слышу крик-то будто не русский. Лег опять на снег и думаю: неужели немцы, бывает, что и они нас так обманывают. Лежу и гадаю. Нет, не немцы. Уверенно знаю, что свои, но, должно быть, нацмен, какой уж, не знаю, на посту стоит, может быть, татарин, может быть, узбек. Поднялся я снова и пошел. Иду, шатаюсь, сил моих больше нет. А часовой уже винтовку поднял и кричит мне, как полагается по уставу:

– Стой, одна ко мне, остальные на месте.

А я-то всего один. Кому же, думаю, идти, а кому оставаться? Вот задача.

– Свои! – кричу.

А он опять:

– Одна ко мне, остальные на месте.

Ну что ты будешь делать. Вижу, что сейчас убьет. И целится мне прямо в голову. Убьет. И свой ведь, вот что обидно. Изловчился я из последних сил. Всю свою хватку партизанскую вспомнил и... прыгнул прямо на него. Не успел он выстрелить. Приставил я автомат к его груди, а сам кричу ему, целую его и плачу:

– Свой, милый, свой, русские мы, партизаны.

БИБЛИОГРАФИЯ

СПИСОК ПРОИЗВЕДЕНИЙ Р. И. ФРАЕРМАНА

(в алфавитном порядке)

Буран: Повесть. – М.: Федерация, 1929. – 154 с. 4000 экз.

Васька-гиляк: Повесть. – М.; Л.: Огиз Гос. изд-во худож. лит., 1932.

Васька-гиляк; Никичен: Повести/ Худож. А. Короткин. – М.: Детгиз, 1959. – 221 с. – (Школ. б‑ка. Для сред. школы). 100 000 экз.

Волшебное существо: Пьеса в 4‑х д., 6‑ти карт./ Платонов А. П., Фраерман Р. И. – М.: ВУОАП, 1967.

Вторая весна: Повесть/ Худож. К. Кузнецов. – М.: Мол. Гвардия, 1932. – 212 с. 20 000 экз.

Вторая весна: Повесть. Для колхоз. ребят ст. возраста. – М.: Мол. Гвардия, 1933. —174 с. 100 000 экз.

Дальнее плавание: Повесть. Для ст. возраста/ Худож. Б. Винокуров. – М.; Л.: Детгиз, 1946. – 254 с. 30 000 экз.

Дальнее плавание: Повесть. Для ст. возраста/ Худож. Б. Винокуров. – М.; Л.: Детгиз, 1946. – 70 с. – (Новинки дет. л‑ры; № 8—9). 150 000 экз.

Два рыбака; Желанный цветок: По мотивам кит. нар. сказок. Для мл. возраста/ Худож. Н. Кочергин. – М.: Детгиз. 1955. – 32 с. – (Книга за книгой). 300 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви. Для ст. возраста/ Худож. А. Морозова-Лас. – М.: Сов. писатель, 1939. – 168 с. 10 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для ст. возраста/ Худож. А. Фонвизин. – М.; Л.: Детиздат, 1939. – 160 с. 25 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для ст. возраста/ Худож. А. Фонвизин. – М.; Л.: Детиздат, 1940. – 160 с. 25 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви/ Худож. А. Фонвизин. – М.; Л.: Детиздат, 1940. – 118 с. – (Школ. б‑ка. Для неполной сред. и сред. школы). 47 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для детей/ Худож. В. Агевин. – Горький: Кн. изд‑во, 1955. – 120 с. 75 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для ст. возраста/ Худож. И. Архипов. – М.: Детгиз, 1956. – 191 с. 75 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви. Для детей/ Худож. С. Развозжаев. – Иркутск: Кн. изд‑во, 1956. – 117 с. 150 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для детей/ Худож. Н. Сазенко. – Петрозаводск: Госиздат Карел. ССР, 1959. – 167 с. 150 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви/ Худож. И. Архипов. – М.: Детгиз, 1962. – 126 с. – (Школ. б‑ка. Для сред. школы). 150 000 экз.

То же. – 1963. 200 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви. – Свердловск: Кн. изд-во, 1963. – 108 с. 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для детей/ Послесл. В. Гиленко; Худож. В. Носков. – М.: Мол. Гвардия, 1965. – 141 с. – (Тебе в дорогу, романтик). 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви; Золотой Василек: Повести. Для сред. школы/ Худож. И. Архинов и В. Ладягин. – М.: Дет. лит., 1966. – 398 с. 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви/ Худож. И. Архипов. – М.: Дет. лит., 1971. – 126 с. – (Школ. б‑ка. Для сред. школы). 100 000 экз.

То же. – 1972. 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви; Васька-гиляк; Никичен: Избр. повести. Для сред. и ст. возраста/ Послесл. Ю. Яковлева; Худож. С. Монахов. – М.: Дет. лит., 1973. – 350 с. – (Золотая б‑ка. Избр. произведения для детей и юношества). 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви/ Худож. В. Чеботарев. – Владивосток: Дальневост. кн. изд‑во, 1974. – 118 с. – (Школ. б‑ка). 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви/ Р. Фраерман. Синее море, белый пароход: Повести/ Г. Машкин. – Киев: Молодь, 1978. – 253 с. – (Школ. б‑ка). 100 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для ст. школ. возраста/ Худож. Б. Косульников. – М.: Мол. гвардия. 1980. – 151 с. – (Компс). 75 000 экз.

Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви: Для ст. возраста/ Худож. М. Погребинский. – Новосибирск: Зап.-Сиб. кн. изд‑во, 1980. – 336 с. – Загл. корешка: Повести. 100 000 экз.

Содерж.: Никичен; Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви; Дальнее плавание; Подвиг в майскую ночь.

Желанный цветок: По мотивам кит. нар. сказок. Для мл. школ. возраста/ Худож. Н. Кочергин. – М.; Л.: Детгиз, 1953. – 64 с. 30 000 экз.

Жизнь и творчество А. П. Гайдара/ Сост. и общая ред. Р. И. Фраермана и В. С. Фраерман. – М.; Л.: Детгиз, 1951. – 400 с. – В надзаг.: Дом детской книги. 10 000 экз.

То же. – М.: Детгиз, 1954. – 384 с. – (Школ. б‑ка/ Дом детской книги). 75 000 экз.

Жизнь и творчество Гайдара: Сборник статей/ Сост. и общ. ред. Р. И. и В. С. Фраерман; Оформл. С. Пожарского, Г. Ордынского. – 3‑е изд., испр. и доп. – М.: Дет. лит., 1964. – 432 с. – В надзаг.: Дом детской книги. 30 000 экз.

Золотой Василек: Роман. Для ст. возраста/ Худож. В. Ладягин. – М.: Детгиз, 1963. – 288 с. 65 000 экз.

Ласточки: Рассказы/ Фраерман Р. и Зайкин П.; Худож. С. Закржевский, Обл. Д. Дубинского. – М.; Л.: Детгиз, 1947. – 80 с. 30 000 экз.

Содерж.: Старый маяк; Степанка и Резвый; Друзья; Беспокойное сердце; Хозяин; Мать; Ласточки.

Любимый писатель детей: (А. П. Гайдар). – М.: Моск. Рабочий, 1964. – 111 с. 40 000 экз.

Непоседа: Рассказы. Для мл. школ. возраста/ Худож. И. Архангельская, Н(?). Никольский. – М.: Детгиз. 1956. – 48 с. – (Книга за книгой), 300 000 экз.

Содерж.: Девочка с камнем; Каникулы; Верные друзья; Пушок; Мальчик в лесу; Ванина скворечня; Непоседа.

Непоседа: Рассказы. Для мл. школ. возраста/ Худож. И. Годин; И. Архангельская, Г. Никольский. – М.: Детгиз, 1962. – 64 с. – (Книга за книгой). 300 000 экз.

Содерж.: Писатели приехали; Гайдар на войне; Девочка с камнем; Каникулы; Верные друзья; Пушок; Мальчик в лесу; Ванина скворечня; Непоседа.

То же. — 1963. 125 000 экз.

Непоседа/ Худож. И. Годин, И. Архангельская, Г. Никольский; Оформл. В. Самойлова. – М.: Дет. лит., 1968. – 64 с. – (Школ. б‑ка для нерус. школ. Для нач. школы). 300 000 экз.

Содерж.: См. предыдущее издание.

То же. – 1969. 63 с. 600 000 экз.

Непоседа: Рассказы/ Худож. И. Годин, И. Архангельская, Г. Никольский. – М.: Дет. лит., 1974. – 64 с. 100 000 экз.

Содерж.: См. предыдущее издание.

То же. – 1977. 11 к. 150 000 экз.

Никичен; Васька-гиляк: Для детей ст. возраста/ Рис. и переплет А. Брея. – М.: Мол. гвардия, 1933. – 328 с. 20 000 экз.

То же. – 1934. 272 с. 30 000 экз.

То же. – 1935. 272 с. 30 000 экз.

Никичен; Васька-гиляк: Для ст. возраста/ Худож. А. Брей. – М.; Л.: Детиздат, 1936. – 271 с. 25 000 экз.

Повести: Для ст. возраста/ Оформл. Ю. Игнатьева. – М.: Дет. лит., 1967. – 336 с. 75 000 экз.

Содерж.: Никичен; Дикая собака Динго, или Повесть о первой любви; Дальнее плавание; Подвиг в майскую ночь.

Повести: Для ст. возраста/ Предисл. М. Прилежаевой; Худож. Ю. Игнатьев. – М.: Дет. лит., 1975. – 336 с. 100 000 экз.

Содерж.: См. предыдущее издание.

Повести и рассказы: (Избранное). Для сред. и ст. возраста/ Худож. А. Короткин. – М.; Л.: Детгиз, 1949. – 414 с. 30 000 экз.

Содерж.: ПОВЕСТИ: Васька-гиляк; Никичен; Шпион; Подвиг в майскую ночь; РАССКАЗЫ: Смерть Юн Фа-Фу; Соболя; Несчастье Ан Сенена; На реке; Два снайпера; Село на тракте; Писатели приехали; Андро из Стояновки; Каникулы; Пушок; Ванина скворечня; Пастух; Начало; Мальчик в лесу; Девочка с камнем; Непоседа; Подарок; Путешественники вышли из города...

Повести и рассказы: (Избранное). Для сред. и ст. возраста/ Худож. А. Короткин. – М.; Л.: Детгиз. 1954. – 368 с. 75 000 экз.

Содерж.: ПОВЕСТИ: Васька-гиляк; Никичен; Шпион; Подвиг в майскую ночь; РАССКАЗЫ: Смерть Юн Фа-Фу; Соболя; На реке; Два снайпера; Село на тракте; Начало; Подарок; Путешественники вышли из города; На утренней заре.

Повести и рассказы/ Худож. Ю. Игнатьев. – М.: Дет. лит., 1976. – 399 с. 100 000 экз.

Содерж.: ПОВЕСТИ: Васька-гиляк; Золотой Василек; РАССКАЗЫ: Соболя; На реке; Девочка с камнем; Готовы ли вы к жизни? (От автора; Поговорим о счастье; Дорога к сердцу; Человек рядом с тобой).

Подвиг в майскую ночь: Для сред. и ст. возраста/ Худож. В. Щеглов. – М.; Л.: Детгиз, 1944. – 22 с. – (Военная б‑ка школьника). 30 000 экз.

Подвиг в майскую ночь: Рассказ. Для сред. и ст. возраста/ Худож. В. Щеглов. – М.; Л.: Детгиз, 1946. – 31 с. – (Книга за книгой). 75 000 экз.

Рассказы: Для ст. возраста/ Худож. Р. Гершаник. – М.; Л.: Детиздат, 1939. – 247 с. 25 000 экз.

Содерж.: Смерть Юн Фа-Фу; Два снайпера; Несчастье Ан Сенена; Андро из Стояновки; Каникулы; Пушок; Писатели приехали; Пастух; Село на тракте; На реке; Соболя; Поход; Васька-гиляк.

Соболя и другие рассказы: Для детей ст. возраста/ Худож. А. Суриков. – М.: Детиздат, 1935. – 110 с. 30 000 экз.

Содерж.: Несчастье Ан Сенена; Два снайпера; Соболя; Поход; Андро из Стояновки; Пастух; Писатели приехали.

Степанка и Резвый; Старый маяк: Рассказы/ Р. Фраерман и П. Зайкин; Худож. Б. Винокуров. – М.; Л.: Детгиз, 1947. – 31 с. – (Школ. б‑ка для нерус. школ. Для нач. школы). 30 000 экз.

Шпион: Повесть. Для сред. возраста/ Худож. Р. Гершаник. – М.; Л.: Детиздат, 1937. – 94 с. 50 300 экз.

Шпион: Повесть/ Худож. Р. Гершаник. – М.; Л.: Детиздат. 1938. – 96 с. – (Школ. б‑ка. Для сред. возраста). 253 300 экз.