Текст книги "Сердце Льва (СИ)"

Автор книги: Валентина Перельман

Соавторы: Амиран Перельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

–

Я сделаю это. Господи, помоги мне!

–

Не волнуйся. Господь с тобой. Иначе я не мог бы тебе советовать. Ты не услышал бы меня.

–

Кто ты? Откуда?

–

Я крещён Василием. Мы с тобой едины духом. Я всегда буду рядом. Не сомневайся.

–

А как мне тебя искать? Как позвать, если мне будет нужна твоя помощь?

–

Молись. После молитвы зови. Заклинай Создателем и зови. Верь и зови. Пока не разуверишься, – всегда дозовёшься.

–

Ты где?

–

Я сейчас здесь. Но лежу я на берегу Днепра. Я там живу. Мы с тобой всегда вместе. Сегодня я был на вашем празднике. Я давно уже рядом с тобой, но стараюсь быть незамеченным. Ты пока не был готов понять.

–

Если я понимаю правильно, то ты открылся мне сейчас, потому что мои представления и намерения верны, и

ты хочешь мне помочь?

–

Да. Я верю, что ты способен не допустить, чтобы воля к жизни покинула её, а судьба наложила руку смерти на эту ещё не прожитую жизнь. Но важнее другое. Ты – один из тех немногих, чей дух близок моему. Когда люди говорят, что они встретили родственную душу, то обычно имеют в виду встречу с человеком, чья судьба, условия жизни, воспитание подобны их образу жизни, целям, мыслям. А у нас с тобой настоящая общность душ. Наши души одного уровня, дома, клана. Сейчас, сопереживая этой трагедии, твоя душа возмужала, и встреча со мной её не пугает. Мы с тобой, пока единственные, обладаем способностью выходить на этот уровень общения. Поэтому не удивляйся, что с другими у тебя не будет получаться такой контакт.

–

Понял. Скажи, что дальше делать?

–

Увезти её надо из больницы. Посели в таком месте, где почувствуешь присутствие духовной благодати. Создай атмосферу доброжелательства, духовного общения. Утверди её в вере в Создателя, в его любви к ней, в желании дать ей жизнь.

–

Я заставлю родителей взять её домой.

–

Нет. Мы с тобой знаем, что болезнь её духовна. Возможно, в семье нездоровый духовный климат. Она ведь там заболела.

–

Я знаю, что родители живут в любви и согласии. Крещены, венчаны, и отец поёт в приходе.

–

Значит, её душа не приемлет самого родительского дома. Ей нужно поменять обстановку.

–

Но как мне это сделать?

–

Не знаю. Это вы решайте сами. А когда она будет в здоровой атмосфере, мы начнём лечить опухоль.

–

Как?

–

Всему своё время. Я научу тебя. Смотри! Она проснулась. Открой глаза. Ну!

–

Хорошо. Только не покидай меня сейчас. Подожди. Может, ты мне понадобишься, ведь я этого никогда не делал.

–

Смелей. Я здесь.

Лена лежала на спине с открытыми глазами и спокойно рассматривала потолок.

–

Ты проснулась рано, – обратился к ней Лёва, – ещё темно.

-

А который час? – ей почему-то становилось спокойно, когда она слышала его голос.

–

Ещё нет трёх часов.

–

А мне сделали укол в десять?

–

Да. В начале одиннадцатого.

–

Жаль.

–

Чего?

–

Много проспала. Скоро наступят боли. Обидно спать, когда нет болей и можно радоваться, говорить, думать, смеяться.

–

Ты хочешь жить?

–

Очень!

–

Хочешь радоваться жизни?

–

Хочу!

–

Повторяй за мной. – Он убедился, что Лена слушает его: – Боже мой, Всеблагой и Всемогущий! Услышь меня, грешную дочь твою.

Лев уловил эхо – её слова и успокоился: она его слушалась!

–

Прости, Господи, все прегрешения мои. По природе своей человеческой я плохо понимаю разницу между добром и злом. Возможно, я грешил в жизни своей, возможно, натворил бед греховных немало. Но – клянусь именем Твоим, единственной жизнью своею! – грешил, не ведая греха. Грешил не по злому умыслу. Грешил по своей природе человеческой. Не предай злым силам. Дай мне жизнь. Дай счастье уйти из жизни после того, как в муках и страданиях, подобно слепому в пустыне, найду путь к Тебе, Создатель. Ты осветил разум мой верой. Ты указываешь мне путь к исцелению. Верую в животворящую силу добра Твоего! – Он шестым чувством следил за тем, как больная повторяла за ним слова молитвы. Лев сам почти целиком отдался молитве, но памятуя о своём долге целителя, не мог оборвать нить, связывающую с ней. Он должен был следить и за её состоянием.

С первых слов молитвы Лена отдалась тому безгранично доверительному состоянию, которому может отдаться только женщина. Лев даже испугался, почувствовав такой уровень доверия. Страх сфальшивить развил в нем такую степень самоотдачи, при которой уже никто не осмелился бы оспаривать праведность совершаемых им поступков.

Всё! Он вёл, – она шла за ним без оглядки, доверившись мощи возникшего духовного контакта.

Он должен был, и он принял решение. Не будет он мазать её ногу мёдом. Не прервёт этого состояния её безграничного доверия. Он продолжит молитву и её силой заставит отступить боль!

–

Господи, – продолжил Лев, – не дай мне испытать боль! Сжалься надо мной, Великий и Всемогущий! Устали чувства мои от этого испытания. Тебе не ведомы людские страдания, но Ты – всему начало. Ты знаешь, что силы зла противятся Твоим силам добра и любви. Услышь нас, Господи! Не допусти их. Помоги нам остаток сил наших использовать для возвращения к жизни, а не тратить их на борьбу с болью. Ты волен ввергнуть нас в мир страданий, послать покой и здоровье, либо прервать земное бытие наших душ.

Произнося эти слова, Лев взял подсвечник, встал за кроватью больной девочки, поставил подсвечник на спинку кровати так, чтобы огонь не дрожал от движения его рук, и продолжил:

–

Огонь этих свечей очищает нас от злых сил. Смотри на огонь и будь спокойна. Господь с нами! Повторяй про себя: Господь со мной, он дарит мне покой и сон, я засыпаю в радости.

Лев стоял неподвижно и наблюдал за тем, как она постепенно расслабляется, веки её закрылись, дыхание стало ровным и еле уловимым.

Прошло минут десять и, к великой своей радости, Лев увидел бледный румянец на матовых щеках уснувшей больной.

–

Хвала Тебе, Господи. Если она не проснётся до утра, я возьму её домой и вырву из бездны, к которой её приговорили. Василий, если ты это видел, возрадуйся! Спасибо тебе за науку и доверие. Я твой ученик и должник. Всегда и во всём я буду следовать за тобой.

Он не смел сдвинуться с места. Страх прервать чудодей– ствие сковал его. Лев стоял у кровати и сжимал в руках подсвечник с догоревшими свечами.

Старая женщина глубоко вздохнула, высунула руку из-под одеяла, приоткрыла глаза. Увидев своего воспитанника возле кровати бедной Леночки, она улыбнулась и удовлетворённо снова закрыла глаза.

–

Наше поколение прожило жестокую жизнь и, если мы

смогли воспитать наследников, не испытавших боли и лишений, но способных сострадать, – ай да молодцы мы! – подумала больная. – Ты что, прилип к кровати беспомощной девочки? Бесстыдник!

–

Ты проснулась?

–

Нет, это я во сне вижу, как ты пристаёшь к молодой, несовершеннолетней красавице. Сейчас встану. Молодые могут так проспать всю ночь, чтобы ни разу никакой нужды не испытать. – Натали Арье села на кровати и стала искать свои шлёпанцы, шаря ногой под кроватью. – Ты не поможешь мне найти левую тапку?

–

Нет, – вдруг услышала она совершенно неожиданный ответ. Има подняла голову и внимательно всмотрелась в лицо Леванчика. Ничего особенного она не нашла ни в выражении лица, ни в позе, но необъяснимая тревога всё-таки потеснила беспечную утреннюю истому.

–

Ра мохда*, швило? – спросила она, пытаясь понять причину такого поведения своего любимца. – Ты что стоишь как вкопанный?

–

Руки не могу оторвать. Затекли. – В его голосе угадывались боль и усталость.

–

Вай мэ**, швило!.. – засуетилась тётка. Она буквально вскочила с кровати и вцепилась в его запястье, пытаясь отодрать руку от спинки кровати. Когда это не удалось, она разогнула по одному пальчику, отняла подсвечник с догоревшей свечой и стала массировать онемевшие кисти его рук. Леван, стискивая зубы, терпел боль, нараставшую, по мере того как сухожилия и мышцы вновь приобретали подвижность.

–

Пододвинь стул, – попросил он.

Старая дама, поняв, что с ногами у него та же беда, с удовольствием плюхнулась бы в обморок.

Однако сознание необходимости действовать во имя самого дорогого существа не позволило ей расслабиться и получить это чисто женское удовольствие.

Когда, пододвинув стул, несмотря на все усилия, она не смогла согнуть ноги и спину Левана, её охватила паника.

–

Вай мэ!.. Вай мэ!.. Вай мэ!.. – запричитала Има,

*Ра мохда – что случилось? (грузинский).

**Вай мэ – восклицание неожиданности, типа «ой!».

начав уже бессмысленно суетиться вокруг дорогого истукана. – Может, врача позвать? – умоляющим взором глядя в его усталые глаза, спросила старая матрона.

–

Я постараюсь сесть, а ты пододвинь под меня стул, – сказал Лев и, схватившись снова за спинку кровати, постарался расслабить ноги. Натали с комсомольским энтузиазмом выполнила доверенную ей операцию, и… её любимчик плюхнулся на стул, как подкошенный. Падая, он невольно дёрнул Леночкину кровать и в страхе, что разбудит её, разжал руки. Стул пришёлся на половину правой ягодицы, которая тут же соскользнула… Леванчик оказался на полу.

Бедная Натали от ужаса, что «убила мальчика», рухнула перед ним на колени. Он, из страха, что шум выскочившего из-под него стула потревожит больную девочку, застыл в полулежачем положении, опираясь на левую руку. Има в порыве искреннего раскаянья обхватила его голову и прижала к груди… Застывшая композиция для постороннего взгляда повторила сцену картины «Иван Грозный убивает своего сына».

–

Она не проснулась? – высвобождая голову из объятий тётки, прошептал Лев.

–

Что? – приходя в себя, переспросила спасительница.

Лев посмотрел на кровать и остолбенел: Леночка,

поменяв позу, лежала на спине с вытянутыми вдоль тела руками.

–

Има!.. Что с ней?

Бедная старая женщина, ещё не до конца осознавшая, что с её мальчиком ничего дурного не случилось, посмотрев на девочку, сама оказалась без чувств на полу.

Лев заметался между двумя дамами, не проявляющими желания хоть какими-либо движениями развеять его страхи.

–

Има! Има! – тормошил он старуху. Наконец, та открыла глаза и огляделась.

–

Как ты? – она впилась испуганным взглядом в его

лицо.

–

Нормально, – успокоил её он, и оба посмотрели на Леночку. Та, как будто ждала, когда на неё обратят внимание, снова повернулась на бок и подложила ладошку под щёчку.

Придя в себя, Лев встал, поднял на ноги Иму, усадил её на кровать, нашёл и надел ей на ногу вторую тапочку, а затем уселся рядом.

-

Что ж это было? – услышал Леван усталый голос Имы. – Что это ты остолбенел? С Леночкой всё в порядке?

–

Мы с ней молились.

–

Когда?

–

Когда она проснулась,.. – и Лев рассказал бабушке обо всём, что произошло с ним этой ночью, включая и голос Учителя. – Ведь никому этого не расскажешь. Сочтут сдвинутым.

–

Так она проснулась потому, что почувствовала боли, а после вашей молитвы заснула без лекарств?

–

Да. И спит до сих пор.

–

Ей регулярно колют наркотики и, как мне казалось, – всё чаще.

–

А теперь будут реже.

–

Почему? – она всю жизнь старалась понять верующих людей; всегда поощряла ревностное отношение своего кумира к религии. – Потому что помолились?

–

Да!

Има считала себя «достаточно верующим человеком», но поверить в чудо, которое происходит в её присутствии? – Это слишком!

–

Ты в своём уме?

–

Вот, видишь: если ты не веришь, – кто поверит?

–

Ты чего-то не договариваешь, – она искала «вразумительный ответ» на возникшие вопросы. – Может, ты её чем– нибудь напоил?

–

Ах, – вдруг воскликнула Има, решив, что, наконец, нашла правильный ответ на все вопросы, – как я могла не понять? Ведь ты её загипнотизировал. Она под гипнозом! Это не опасно? Ты сможешь её разбудить?

–

Имуля, ты думаешь, о чём говоришь? Я никогда не занимался гипнозом. Для овладения техникой гипноза нужен долгий и серьёзный тренинг. Да и не внушал я ей ничего. Мы помолились, и я предложил ей спокойно заснуть.

–

Ладно, – старая женщина встала, взяла руку своего воспитанника, прижала к щеке и, проговорив с закрытыми глазами, – Аминь! – направилась к двери.

Лев пересел в кресло и закрыл глаза.

Леночку разбудила медсестра, которая перед обходом врачей мерила у больных температуру.

–

Доброе утро, девочка! – поздоровалась Натали

Арье. – Как спалось? – спросила она, обрадовавшись давно покинувшему это прекрасное личико еле заметному свежему румянцу.

–

Я проспала всю ночь в очень красивом саду! – улыбнулась в ответ Леночка. – Там были высокие горы. Никогда таких не видела. Я легко, как на лифте, поднималась по ним и выглядывала за облака. – Она оглядела комнату. К горлу подкатил комок, и дыхание сдавил спазм. – Я не хочу быть здесь… – Ребёнок насупился. На глаза навернулись слёзы.

Натали Арье машинально растолкала спящего Левана. Тот спросонья решил, что у Леночки снова начались боли. Он подошёл к её кровати, взглянул в плачущие глазки и увидел в них такое, что вместо заготовленного сострадательного: «Очень больно?» – у него вырвалось:

–

Чего плачешь?

–

Я не хочу быть здесь! – кричала больная девочка. – Я хочу, чтобы меня увезли отсюда. Я не хочу… – плач стал переходить в истерику. – Мне страшно! – Она схватилась за подол халата бабы Наты. – Страшно мне! Страшно!

–

Успокойся, – тихим, но твёрдым голосом заговорил Лев. – Посмотри на нас. Вот! Мы здесь, с тобой. Ты ничего не бойся.

–

Увезите меня отсюда!

–

Увезу.

–

Позвоните маме. Пусть они приедут и заберут меня.

–

Не плачь. Ну, чего ты, как маленькая! Я ведь сказал -

увезу.

Леночка вдруг перестала плакать и уставилась на Леванчика:

–

Куда увезёшь?!

Ната, «пришвартованная» к кровати цепкой рукой испуганной девочки, изумлённо наблюдала, как спокойно и естественно её внук перехватил инициативу.

–

Ты что, не помнишь? Кто я?

–

Лёва.

–

Э!.. Женщины нычэго нэ помнат! – утрируя свой и без того довольно ярко выраженный грузинский акцент и разглаживая несуществующий ус джигита, воскликнул он. – В горы увэзу! В высокый башня посажу! Бусы, сэрьги одэну! Ныкому нэ покажу!

У Леночки лицо изменилось до неузнаваемости. Сейчас

в кровати лежал ребёнок с выражением лица шаловливого амурчика. Она приняла условия игры, вспомнив все слышанные в детстве сказки и прочитанные истории:

–

И я буду кавказской пленницей? – улыбнулась девочка. – И поднимусь выше облаков?!

–

Ну канэшно!

–

А я оттуда убегу…

–

От джигита, – он подбоченился и выпятил грудь колесом, – эщё ныкто нэ бэгал!

–

А я сяду на облако и улечу! – она улыбалась. Глаза её искрились.

–

Твоё облако похоже на черепаху, а моё на скакуна. Кто быстрэе? Я осэдлаю скакуна. Выпью на дорогу вина. Одэну дорожную чоху*. И догоню… тэбя… – последние слова он произнёс медленно и неуверенно.

–

Уйди! – взгляд её потух. Она не прикрыла веки, но было понятно, что эти глаза никого больше не видят, – они повёрнуты внутрь, и сейчас девочка видела и слышала только себя.

Лев встал на колени перед кроватью больной:

–

Сегодня ты молилась с искренней верой, – начал он, сложив молитвенно ладони. – Мы молитвой победили боль. Поверь мне. Пожалуйста! Поверь, что Господь с тобой. Он не оставит тебя до тех пор, пока будет в тебе вера. Прими и от меня клятву: я, Лев Арье, перед Твоим лицом, Господи, клянусь, что никогда, ни при каких обстоятельствах не оставлю блаженную дочь Твою, Елену, в беде и болезни. Клянусь всегда и везде, где потребуется ей моя помощь, быть рядом. Если я нарушу эту клятву, то пусть меня постигнет кара Твоя! Аминь!

Лев поднял голову и открыл глаза. На него смотрели два больших синих огонька, полных веры и преданности. Он бережно взял её маленькую руку и поцеловал.

–

Хочешь в горы? – улыбнулся Леван. Она кивнула. – Поедем. Только больше не обижай меня недоверием. Ладно? – Леночка потупила взор и стала похожа на нашкодившего шалуна.

*Чоха – национальный грузинский костюм.

Леван встал. Появилась сестра, чтобы собрать термометры. Натали нашла свой термометр возле пояса халата, а Леночкин, не без труда, нашли в складках постели.

Люди, даже очень почтенного возраста, что дети малые. Достаточно было небольшого отвлечения – и от напряжённости, которая до этого царила в комнате, не осталось и следа.

Они сидели в ординаторской. Сильный здоровый мужчина с крупными волосатыми руками и седеющей шевелюрой и юноша, почти мальчик, с непослушной кудрявой копной смолисто-черных волос на голове и еле пробивающимся светлым пушком над верхней губой.

Оба были озадачены. Их отношения к проблемной ситуации тоже были противоположны. Чувствовалось, что мужчина явно ошеломлён, не владеет ситуацией. Юноша сидел чинно, однако реакция и блеск глаз выдавали в нём состояние еле сдерживаемого триумфа. Это доктор Саша и Леван старались разобраться в событиях минувшего дня.

Что могло заставить заведующего отделением Центра онкологических заболеваний, доктора медицинских наук, профессора запереться в ординаторской с юнцом, да ещё и вести с ним диалог в сфере своих профессиональных знаний?

Очередной анализ крови, взятый утром у больной Чадо– вой Елены Ивановны, дал неожиданный результат. Вместо ухудшения, в лучшем случае стабилизации процесса, анализ показал резкое улучшение состояния организма. Попытка анализа возможных причин получения подобного результата привела к выявлению их полного отсутствия. Тем более удивляло моральное состояние больной, а также почти полное исчезновение у неё болевых ощущений. Двадцатилетняя практика Александра Петровича не знала подобного. Ситуация, которую описала старший ординатор, доцент Вельбицкая Шела Моисеевна, показалась ему смешной и маловероятной. Даже теперь, сидя напротив этого парня, видя его умные, с характерной врождённой грустинкой глаза и явно ощущая силу его личности и зрелость мышления, доктор Саша не мог заставить себя поверить в реальность происшедшей метаморфозы.

– Нет, – спокойно, но настойчиво гнул свою логику Лев, – нет здесь никакой мистики. Давайте по-другому! Скажите, если бы резервы организма были полностью истощены, наступила бы смерть?

-

Конечно.

–

Тогда, если организм не прекратил функционировать, значит, в нём ещё есть жизненные силы? Виноват, – он улыбнулся про себя, – материальные ресурсы? – Доктор тоже улыбнулся и кивнул в знак согласия. – Вот, – продолжал юноша, – мозг, усилием его пробудившейся воли, получил команду направить этот рассредоточенный резерв для решения одной задачи.

–

Какой?

–

А кто может знать? Про эту задачу может знать только, – он хотел сказать «Бог», но сдержался, – сам мозг.

–

Так! Если мозг знает, как он себя должен вести, как распределять ресурсы и какие задачи решать, почему он этого не делает? Значит, есть существенные препятствия, и мозг не способен направить процессы так, чтобы спасти гибнущий организм. Существуют не только функциональные, но и физиологические, и анатомические изменения, возродить которые внутренними ресурсами организм уже не способен.

–

Кто знает? – заметил Лев. Ему очень хотелось убедить врача в том, что в организме Леночки всего достаточно для здоровой и полноценной жизни. Не хватает только благодати и веры. Но после реакции Имы он твёрдо знал, что так говорить с последователями материализма нельзя. «Тогда то же самое, но в их терминах», – подумал он и продолжил диалог. – Даже когда орган потерян физически, мозг в состоянии его реставрировать. Ну, на примере хвоста ящерицы. Человеческий мозг просто не решал подобных задач. Если их решает мозг ящерицы, значит, подобное решение существует. И при этом ящерице не требуется никаких внешних воздействий. Человеческий мозг умеет справляться с функциональными нарушениями. Значит, достаточно направить усилия мозга на решение нужной задачи, и организм станет функционировать в режиме восстановления нарушенных функций.

–

Сильный довод, – оценил доктор приведённый пример, – однако здесь мы наблюдали процесс физического перерождения тканей. Восстановить эту повреждённую ткань практически невозможно. Даже внешними воздействиями мы способны только приостановить процесс. О том чтобы возродить разрушенные клетки, даже речи не может быть.

Это необратимый процесс.

–

Кто знает? – снова заметил юноша, а сам всерьёз задумался над тем, в каком направлении пойдёт процесс выздоровления. Если, действительно, раковые клетки не могут снова превратиться в клетки здорового организма, значит, реальной возможности выздоровления Леночки не существует.

–

Я знаю, и абсолютно точно. Это то же самое, что из древесных углей восстановить дерево. Есть в природе необратимые процессы. Раковая ткань – необратима.

–

Так значит, это только остановка процесса распространения метастаз? – спросил Леван, продолжая усиленно думать над возникшей проблемой.

–

Да! Как ни обидно, но это так, – констатировал Александр Петрович и грустно улыбнулся. – Спасибо тебе за беседу. Редко в наше время найдётся человек, с которым можно было бы так красиво поразмышлять

–

Вам спасибо! – Леван был озадачен, но искренне поблагодарил профессора. Теперь ему есть над чем подумать.

Има сидела в кресле холла и ждала своего воспитанника с победой. Лев сел в кресло напротив. Она терпеливо наблюдала. Ждала, когда он захочет поделиться.

–

Я сейчас! – извинился он, встал и снова пошёл в ординаторскую.

–

Доктор! Разрешите один вопрос? – профессор посмотрел на него с явным интересом. Он ждал новых каверзных умных вопросов. Ждал из врождённого любопытства учёного. – Если я правильно понял, болезнь находится в той стадии, когда говорить о выздоровлении уже поздно?

–

Как ни жаль.

–

Значит, её можно только поддерживать как хронического больного, а лечить бесполезно? – тут Лев немного замешкался, стараясь правильно подобрать слова. – Ведь предмета лечения нет?

–

Если есть организм, значит, есть предмет лечения, – улыбнулся доктор Саша. – Колись, Лёвушка! К чему клонишь?

–

Можно её забрать?

–

Зачем?

–

Она здесь долго не протянет.

–

А без постоянного надзора, без всех технических и

научных ресурсов, которые здесь имеются, – протянет? – он сделал паузу. – Девочка сможет покинуть больницу только по решению своему и родителей. Всё!

–

Спасибо! – Леван вышел. Здесь уже все вопросы были решены.

В тот же день, за несколько часов до вылета, Лев закомпостировал билет на конец следующей недели. Кроме того, он забронировал ещё два билета, переговорил с Тбилиси и заказал разговор с родителями Лены по коридорному телефону больницы.

Наш интеллигентный читатель наверняка в течение всего хода повествования не может понять, как это случилось, что девочка, находящаяся на грани жизни и смерти, лежит одна за много километров от родительского дома, полного родных и близких людей. Фантазия нашего совестливого читателя, взращённого на житейских примерах, сразу рисует мрачную картину семьи хронических алкоголиков, которые только в короткие минуты трезвости могут, поднатужившись, вспомнить про бедную больную дочь, выпить со слезами на глазах за её здоровье и снова забыть до следующего похмелья.

Если бы это было так, то мы вряд ли упомянули бы о них вообще. Все обстояло совсем иначе.

Иван и Людмила Чадовы вместе окончили сельскую школу и поступили в сельскохозяйственный техникум своего областного центра. Он освоил специальность механизатора, она – агронома. Вопрос их возможного супружества никогда не возникал, потому что росли они вместе (между усадьбами их родителей был не забор, не лаз, а всего-навсего цветочная клумба). Просто в один прекрасный день осени была назначена свадьба.

Чадовы жили так же естественно, как и поженились. Родили дочь и сына. Построили дом. Растили детей. Купили мотоцикл. Болели, выздоравливали. Купили машину. Их родители поочерёдно умирали. Они работали. Жили, как все…

Достойная чета пришла на почту ровно к семи часам. Через десять минут Иван пригрозил, что уйдёт, поскольку не намерен терпеть это безобразие:

–

Вызывают к семи, так пусть звонят в семь, а то, вишь, барыни столичные – жди их!

Когда вошли в кабину, он поднял трубку:

-

Ну! Да! Кто? Куда? Что, у неё дома нет? Никаких грузин! Пусть едет домой! Что не может? Ты соображаешь, что говоришь? К грузинам ехать может, а домой не может? Это почему? Ты её увезёшь, если я позволю? Это она хочет? Вертихвостка! Её здесь Дима ждёт, а она к грузинам собралась! – он отдал Людмиле трубку. – Сама говори со своей дочкой. Дурь бабья!

–

Леночка! Нет? А кто? Как зовут? Ната? Это что, имя такое? Ну? Да! Да, да… Ой, Господи! Это доктор говорит? Да! Я…я слушаю…слушаю. Так что же делать? Боже мой! Да… да…это так надо? Ну, конечно…конечно…конечно приеду. Хорошо. – Она положила трубку. – До свидания… – произнесла мать Леночки, посмотрела на курящего в зале возле печи мужа и вышла из кабины.

–

Завтра поеду в Москву. Там с Ленкой чего-то неладное творится.

Как это страшно, когда душа, не разбуженная в юности размышлениями, страстями, противоречиями, привязанностями, потерями и поисками, спит!

В конце недели карета скорой помощи привезла Леночку в аэропорт. Улучшение здоровья Имы последовало сразу, как только Леночкина мать дала добро на то, чтобы Лев Арье увёз её дочь в Грузию. Доктор Саша переговорил со своим однокурсником Гурамом Гогитидзе, дал Натали Арье все необходимые документы и отправил их в Тбилисскую онкологическую больницу. Таким образом, они втроём оказались на борту самолёта, совершающего рейс Москва (Домодедово) – Тбилиси.

Из года в год каждое утро Деми уходил на работу. Так он обеспечивал независимость существования семьи и право на свободу творчества.

Каждый день, возвращаясь с работы, он садился за письменный стол. Образы приходили сами. Они будоражили мысль. Складывались фразы, описывались события, люди.

С того момента, как Деми впервые задался вопросом, куда девается свобода в земном бытии, и взял в руки перо, прошло несколько лет. В каждом новом рассказе он задавал или раскрывал вопросы, ответы на которые искренне желала познать его душа. С каждым рассказом вопросов появлялось

всё больше, перо становилось всё послушнее, удовольствие от творчества наполняло душу.

Любовь придавала Рите сил, для того чтобы полностью оградить Деми от всех бытовых проблем. Им было не скучно и не трудно жить в обществе, охваченном вакханалией толкучки. Им не приходили в голову проблемы поиска лучшей доли, большего куска пирога и престижных предметов роскоши. Их поглощала жажда творчества, и оберегала любовь. Они были свободны.

Вечером после семейного ужина Деми, как обычно, вошёл в свой кабинет, взял ручку, положил перед собой лист бумаги и…

«Мысли, порождая друг друга, текут спокойно. Это, наверное, и есть исповедь!

А попробуй быть таким же честным лицом к лицу с другим человеком или аудиторией… Нет уж! Быть до конца честным можно только в своих мыслях, если ты, по природе, смелый и добрый человек. Смелость нужна, чтобы оставаться честным, даже когда становится нестерпимо больно. А доброта, – чтобы не замыкаться на себе, чтобы, думая о своем, ты ощущал лезвие правды и понимал позицию других людей.

Ох, как интересно получается! Я где-то, уже даже не помню когда, вычитал подобную мысль. Она звучала примерно так: «доброта – это зрение души». А сейчас я её открыл сам, и она стала моей. Я её сейчас не просто понимаю – я её вывел в момент откровения. Я её чувствую. И это чувство вдруг породило новую мысль (а мысль всегда начинается с вопроса): кто же тот человек, который способен на гласную исповедь?

Это не только смелый и добрый человек. Он должен ещё обладать такой сильной волей, которая позволила бы удержаться от всякой лжи. Способный на такое человек – святой!

И вот этот святой человек исповедуется. Он никого не старается убедить. Он просто излагает свои мысли. А слушатели не верят. Не смог он достучаться до их сердец. Неэффектно выступил.

Выходит, что святой пусть лучше молчит, поскольку убедить в своей святости и улучшить человеческую мораль

ему всё равно не удастся. Его голос – глас вопиющего в пустыне.

Так в своё время не услышали Христа. А поскольку он был уж очень свят, – его распяли…»

Только Демиург поставил последнюю из этих трёх точек, как Рита ввела в комнату гостя. Деми поднял голову, и в его сознании мгновенно всколыхнулись в бескомпромиссном противоречии самые сильные чувства. Он в единое мгновение пережил острую боль от столкновения всех парадоксальных ощущений земного бытия, рождённых опытом прожитых жизней.

Но врождённое благородство заставило поклоном приветствовать гостя. Перед ним в парчовом домашнем халате, опираясь на трость в виде большой чёрной змеи с изумрудными глазами, стоял Адамбек.

–

Постоянство – великая штука, – заметил гость в ответ на поклон хозяина дома. – Стоит только появиться искренней душе в пределах моих владений, как она начинает анатомировать природу этого праведника. Уж Вам-то, маэстро, прочувствовавшему истоки мирозданья, однажды прошедшему с ним по Виа Долоросса*, зачем Вам вновь копаться в Его путаных притчах?

–

А почему величайший из магов Земли меняет свой лик при каждой встрече?

–

«Всё в мире изменил прогресс, – усмехнулся гость. – Как быть? Меняется и Бес»**, – это справедливо заметил Гёте. Теперь мне надо поддержать последователей пророка Мухаммеда. Они находятся в той стадии, когда творят на благо моих целей.

–

Мудрейший, – Демиург присел на стул против кресла– качалки, в которую погрузил себя гость, и склонил в задумчивости голову. – То чувство благодарности, которое я испытываю к Вам, не позволяет мне поверить в приписываемое Вам воплощённое зло. Точно так же я волен сомневаться в воплощённой добродетели Ёшуа из Назарета***. Вот тут и возникает вопрос: почему абсолютная гармония

*Виа Долоросса – дорога на Голгофу; по ней Христос пронёс крест, на котором его распяли.

**Из «Фауста» Гёте.

***Ёшуа из Назарета – так звали Иисуса Христа.

и беспредельная свобода, которые душа пережила в своём вечном доме, вдруг оборачиваются на Земле в непреодолимые тюремные стены противоречий, парадоксов и заблуждений? Как преодолеть их? Где путь к той свободе, которая была дарована Создателем?

–

Я мог бы ответить Вам на этот вопрос, – зевнул гость и удобнее устроился в кресле, – но тогда Вы будете лишены возможности самостоятельно дойти до истины. Значит, в таком случае, я лишу Вас этой самой свободы.

Вы, осознав сей факт, придёте к выводу, что я сковал Вашу свободу и признаете меня тюремщиком.

Демиург кивнул в знак согласия и с прежним вниманием продолжал слушать гостя.

Мне очень интересно проследить за тем, как … ты будешь искать ответы на эти вопросы. – Адамбек облокотился на спинку, и кресло закачалось. – С Вашего позволения, – он посмотрел на Риту, которая ставила на стол вазу с фруктами, – я погощу у вас и понаблюдаю за вашим творческим процессом.

–

Прекрасно! – воскликнула Рита и посмотрела на мужа.

–

Действительно, неплохая мысль, – неуверенно согласился Деми. – Рита всегда участвует в обсуждении моих мыслей и наблюдений. Я очень хотел написать философский трактат, но она сказала, что это будет мёртвая книга, которую прочтут единицы. Прочтут и не поймут. Прочтут и переврут. А образное произведение останется в сердцах миллионов.