Текст книги "Сердце Льва (СИ)"

Автор книги: Валентина Перельман

Соавторы: Амиран Перельман
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

–

Леночка! Ты меня слышишь? – она не отреагировала. – Мы тебя в больнице не оставим. Поедем вместе искать жильё.

–

Д-г-х-а-р-га-рх-у-у-у! – прорвалось из Леночки. Она схватила Левана и стала биться лицом в его голову, плечи, руки. Истерика высвободила столько энергии, что Лев по

чувствовал боль от стиснувших его пальцев, от ударов головы, от сотрясающей бедную девочку дрожи.

Врач Тамара стояла над Леночкой и вместе с санитаром старалась повернуть её лицо, разжать рот и влить успокоительное. В итоге ей это удалось, и она отступила назад. Леван с окровавленной шеей – следами ногтей вцепившихся в неё пальцев – старался успокоить Леночку. Има стояла за спиной своего Лёвушки и с ужасом смотрела, как бегут струйки крови по шее её драгоценности. Она дотронулась до его шеи, ощутила на руке кровь и … Если бы не санитар, который внимательно следил за ней, Натали Арье рухнула бы на пол. Санитары уложили её на кушетку, с которой недавно сняли больную девочку. Доктор Тамара дала старой женщине понюхать нашатырь, похлопала по щекам, увидела осмысленный взгляд Натали и отошла к Левану. Она посадила его лицом к женщинам. Натали старалась сообразить, почему она на кушетке в больнице, а Леночка плакала навзрыд слезами счастья, уткнувшись в ладошки.

–

Спасибо, ребята. Вы свободны, – обратилась Тамара Георгиевна к санитарам. – Коляску оставьте. – Она взяла вату, перекись, йод и подошла к Левану сзади. – Придётся тебе делать укол от бешенства.

–

Да. Я чувствую, что из этого кабинета хирурга для меня есть только два выхода, и один из них – в дурдом.

–

Согласна, – она прижгла ранки йодом. Леван сморщился, но не пошевелился. Врач оценила стоическую реакцию пациента. Она выбросила ватку в корзину и отступила. – А второй?

–

Второго нет, – Леван встал, повернулся к ней, взял её руку, наклонился и поцеловал. – Я здесь останусь. Хочу, чтобы меня всегда касались эти руки, и эти глаза смотрели на меня.

–

Спасибо. Я тронута! Но для этого ты ещё молод.

–

Это у меня судьба такая. Все женщины, которые от меня без ума, говорят, что я молод. Вот, – показал он на Натали, которая старалась сесть поудобнее на кушетке, – чего это она потеряла сознание? Има! Тебя кто-нибудь по голове бил? Нет? Так чего ты грохнулась в объятья двух красивых джигитов? Не надо, не отвечай. Я и без тебя знаю.

–

Ты маленький и несносный трепач. – Арье, наконец, смогла опустить ноги и усесться.

-

Вот. Слышали, дорогая Тамрико? Это говорит женщина, которая, как Вы только что могли убедиться, души во мне не чает. Поэтому я понимаю Ваш ответ как разрешение на ухаживание.

–

Твоя тётя права: ты несносный!

–

Ещё бы! Хотел бы я посмотреть на счастливых женщин, которых окружает робкое мужское племя. Человечество вымрет, если мужчины перестанут быть несносными.

–

Философ.

–

Угу. Уверяю вас, Тамрико, я знаю своё место. И Вы скоро убедитесь, что Ваше место рядом со мной.

–

Сколько тебе лет?

–

Будет двадцать.

–

А мне будет двадцать восемь. Я стара для тебя так же, как твоя тётя.

–

Если бы девчата имели столько, сколько имеет моя Имуля, – цены бы им не было. А Вы – само совершенство … Для меня.

Лев подал руку Натали, и та ступила на пол. Он взялся за коляску, и Леночка подняла на него благодарные глаза. Лев посмотрел на Тамрико и увидел, как из самоуверенной хозяйки своего кабинета она превращается в робкую лань, ожидающую поворота судьбы.

Когда дверь за посетителями закрылась, Тамар перевела взгляд на зеркало, висевшее над умывальником.

–

Ну, что? Подцепил тебя мальчишка? – она выпрямилась. Теперь в зеркале отражалась снежная королева с чёрными глазами и иссиня-черной, вылезающей из-под белого колпака, прядью волос.

–

Как мы мастерски пригнули головку, – овечка на заклании. Это должно придать ему прыти. А мы чё? Мы – ничё. Мы скромные недотроги. Это он нас совращать вздумал, плохой мальчик! – Тамар прыснула в своё отражение, встала, сорвала с головы колпак и подошла к умывальнику. – Ну, действуй, старая ведьма, – обратилась она к зеркалу. – Это подарок за все твои слёзы в подушку, за все ошибки, за стойкость. Это не ребёнок, это уникальный случай, и я должна ему соответствовать. Я добьюсь его, и он подарит мне весь мир. Но, – она оторвалась от зеркала, усмехнулась и стала расстёгивать халат, – надо будет вести мальчика за собой. Я это сумею. Я пойду на всё, чтобы мне было очень хорошо.

Я это заслужила! А если он больше не появится? Это может означать только, что ты совсем стара. – Тамар бросила своему отражению взгляд, полный презрения. – Тогда я ему этого не прощу! – А что сделаешь? – Уничтожу, – всерьёз сказала женщина, распустила волосы, взяла в руки расчёску …

В коридоре, у выхода из хирургии, повеселевшую Леночку, Льва, катившего её коляску с лицом растерянного ребёнка, и озабоченно косящуюся на него Иму встретил Мишка. Он извелся в ожидании.

–

Михо! – Леван передал коляску другу. – Идите к машине, а я возьму рецепты и вернусь. Ждите.

Има схватила его руку и внимательно заглянула в глаза.

–

Не нужно тебе этого, – она настойчиво не отпускала его. – Поверь. Я …

–

Ты хочешь мне добра. Я знаю. А я хочу счастья. И ты прекрасно знаешь, что оно того стоит.

Ната потянулась и поцеловала его в лоб:

–

Ты страстный, как твоя грешная тётка. Ты прекрасен!

–

И ты, – он поцеловал её и вернулся в кабинет доктора Тамрико.

В коридоре Леван представлял себе, как войдёт, робко попросит рецепт, который они забыли выписать, и будет смотреть на неё и благоговеть. Он остановился, вздохнул полной грудью и открыл дверь кабинета.

В зеркале напротив двери смотрело на него отражение застывшей красавицы в распахнутом халате с распущенными, длинными, ниже талии волосами. Всё поплыло перед его взором, всё стало нереальным и несущественным. Неумолимая сила притяжения вдруг возникла и сделала своё дело: они слились в поцелуе так страстно и крепко, что стали приходить в сознание только после того, как почувствовали дрожь от напряжения в коленях.

–

Ты моя, – он держал двумя руками её голову и тонул в огромных глазах трепетной лани. Она слегка покачала головой. – Что? – нахмурился Лев. Уголки её рта приподнялись в улыбке. Она кивнула. Он поцеловал её глаза. – Рецепт дашь?

–

Чего?

–

Рецепт.

–

Какой?

–

Мази, – он засмеялся, отпустил растрёпанную головку, сел за стол, посадил её напротив, дал ручку и бланки

рецептов. – Пиши рецепт мази для Леночки.

–

Я не помню, – безвольно опустила плечи Тамрико.

–

Хорошо! – Лев взял со стола её левую руку и поцеловал:

–

Тогда пиши номера телефонов.

–

Каких?

–

Домашнего и рабочего.

Она написала номера.

–

Поехали с нами.

–

Нет. Я домой. Устала, – она посмотрела на него очарованным взглядом, в котором читалось, что не понимает она, откуда взялось это наваждение. – Ты меня утомил. – Тамрико опустила глаза и к своему удивлению увидела, что её рука ласкает его руку.

–

Поехали. Мы тебя подвезём, – чётко сказал Лев, и она восприняла его слова, как приказ. Через минуту Тамара Георгиевна Васадзе заперла кабинет и пошла с ним к машине.

–

Я бы могла вас оставить у себя, но у меня небольшая квартира в хрущёвке. Вам будет неудобно, – говорила Тамара, пока они шли к машине. – А там живёт моя подруга детства. Её муж коренной кутаисец, и у них огромный частный дом с большим садом. Там просто прекрасно. Лена и твоя Има смогут по-настоящему отдохнуть.

–

Да неудобно, наверное, беспокоить посторонних людей.

–

Леван, ты где вырос? – она с ехидцей заглянула ему в лицо. – Когда это гости в Грузии были в тягость? Тем более такие!

–

Какие?

–

Хорошие, – улыбнулась она, – и наглые до беспредела.

–

Ладно. Сама напросилась. Вези, – он посадил доктора рядом с Мишей. – Показывай дорогу.

Машина проехала центральную площадь, завернула в район старого города и остановилась в конце подъёма.

–

Софико! – Тамара зашла за калитку. В глубине большого сада стоял двухэтажный дом с широкими деревянными балконами.

–

Тамрико! Дорогая! Заходи, чего стоишь, – маленькая и аккуратно сложённая хозяйка дома вышла навстречу подруге. – Прекрасный сегодня день. Я так и знала, что произойдёт что-нибудь очень хорошее. Вот ты и явилась!

–

Спасибо, родная. Я не одна.

-

Заходите все.

–

Я тебе своих гостей привезла. Им нужно остаться на недельку в Кутаиси, а родственников нет. У меня, сама знаешь, им будет тесно.

–

О чём ты говоришь! Ты мне гостей привела. Я у тебя в долгу, – она оставила подругу и побежала к машине. – Заходите, гости дорогие. В нашем доме вам будут очень рады.

Лев вышел и поздоровался с Софико.

–

Можно завести машину во двор?

–

Конечно. Открой ворота и пусть въезжает.

Хозяйка разместила гостей по комнатам и спустилась

на кухню.

–

Я тебя сто лет не видела. Рассказывай, как ты? Что нового? Твои всё ещё в Сухуми?

–

Только родители. Семья брата переехала в Тбилиси. Там её родители, родственники. Купили квартиру.

–

А где твоя сестричка Мириам?

–

На твоей исторической родине.

–

Как?

–

Просто. Вышла замуж за посла Израиля и умотала.

–

Вот молодец! Она такая тихая, скромная. Я всё детство её жалела. Ты всегда ею командовала.

–

Зюзя она!

–

Ага. Зато ты у нас… Поэтому до сих пор в девках ходишь.

–

Ой, не сглазь … – вырвалось у Тамары.

–

Да? Ну, ну, рассказывай. Хотела бы я посмотреть на того, кому ты готова сдаться.

–

Придёт время, увидишь.

–

Когда?

–

Когда придёт время. А твои родители где?

–

В Ашдоде. Есть такой город на побережье Израиля.

–

И Девины родители там?

–

Да. А его сестра с мужем в Дрездене. Там у него родня. Раскидало нас.

–

Ну, и что от них слышно? Устроились?

–

Да. Слава Богу! Правда, говорят, что эмиграция совсем не похожа на туризм. Работают. Все не по специальности. Столько лет учёбы и опыт работы – коту под хвост!

–

Да. Я вот не представляю, как можно уехать в чужую

страну. Здесь всё своё. Уже сколько лет я в Кутаиси, а всё в Сухуми тянет. Там детство наше.

–

Да. Детство. Когда я долго не вижу тебя, то мне кажется, что этого детства и не было. Зато когда ты появляешься, – это праздник. Здесь только мы двое с тобой – из нашего детства. Ни родителей, ни братьев, ни сестёр. Ты у меня самая родная!

–

И ты! – подруги обнялись и даже прослезились.

–

А меня кто обнимать будет? – в дверях стоял хозяин дома. – Муж домой пришёл, а жена обнимается.

–

Деви! Дорогой! Тамрико нам гостей привела.

–

Хорошо. Почему не вижу? Только какая-то фашистская машина во дворе. Я подумал, что уже немцы в городе.

–

Гости сейчас отдыхают. Накроем стол, позовём гостей.

–

Тогда я приведу себя в порядок и принесу вина.

–

Давай, дорогой!

Леван был, что называется «в ударе». Сегодня его день! Леночка больше не больная … Это такая сказка! Трудно поверить, но победа уже зафиксирована диагнозом … его Тамары. Его Тамрико! И это тоже сказка. Она действовала на Льва, как красное полотнище на быка. Он не чувствовал усталости и не представлял себе, что в мире есть непреодолимые преграды. Сегодня ему было всё по плечу. Сегодня его день!

Мишка вдруг стал мягким и пушистым, как ласковый котёнок. Когда Лев ему признался, что доктор Васадзе – его мечта, Мишка чуть не заплакал от счастья. Он так сдерживал себя! Он так старался не выдать своих чувств к Леночке! А теперь Миша счастлив – его ангелочек свободен! Он так рад, что можно уже не опасаться обидеть друга, можно ему рассказать, как он любит Леночку! Миша забыл всё на свете и радостно ухаживал за своей мечтой.

Леночка вдруг поняла: она не больная, которую все жалеют, а любимая и желанная. Окутанная вниманием и любовью такого огромного и ласкового красавца, она впервые почувствовала свою значимость и с неприкрытым удовольствием стала делать то, что раньше не смела позволить себе. Она стала привередничать, капризничать, надувать губки и радоваться от того, что её кокетство доставляет огромному Мишке радость и ощущение сбывающегося счастья.

Только Натали Арье… В образовавшейся пустоте одиночества она исходила физической болью из-за того, что

её идеал, её единственная в этом мире осязаемая победа, радость, смысл жизни – прямо на её глазах бросает свою судьбу великого гения на плаху любви к дьявольски хитрой, жёсткой и эгоистичной, однако царственно красивой Тамар.

Эта боль мешала ей разделить радостный триумф внучатого племянника.

О, если бы Тамар была: лет, ну, пусть, двадцати, наивной и приветливой, доброй и самоотверженной, самозабвенно влюблённой!..

Натали разрывала свою душу на части. Такого приступа душевной боли она не испытывала со времён юности!

–

Леван! – наконец, она решилась прервать его. – Я устала. Проводи меня. – И обратилась к хозяевам: – Пойду, прилягу.

Хозяева проводили её с почестями и благодарностью. Леван взял свою дорогую Иму под руку, и они поднялись в спальню.

–

Радость моя! – заранее ощущая бессилие этой попытки, обратилась старая женщина к юноше. – Я понимаю, что перед такой красотой мужчина не может устоять. Но у тебя жизнь только начинается. Ты должен получить образование. Возможно, придется поездить по свету, чтобы стать настоящим мэтром своего дела. Тебе нельзя так самозабвенно влюбляться. Это тяжёлый груз на шее. Он может потащить тебя на дно.

–

Има! Сколько раз ты влюблялась не самозабвенно? А? Ты кого и от чего хочешь оградить? Спокойной ночи! – он поцеловал свою Имулю, открыл дверь, повернулся и, расплывшись в улыбке, добавил: – Сегодня мы с тобой победители!

Когда он спустился, Миша с Леночкой сидели в саду на скамейке у мангала, а хозяева дома прощались с Тамарой.

–

Мы тебя проводим, – говорила Софико, – Деви, переоденься, и мы …

–

Не беспокойтесь, дорогая Софико. И господин Деви

сегодня устал от работы и от нас всех. Я провожу доктора Тамару.

–

Я и сама дойду…

–

Нет, доктор, пойдёмте! Пациента надо слушать, – он отворил калитку.

–

Вот Вам ключ, – Деви достал из кармана брелок с ключами и снял один, – мы сейчас ворота запрём.

–

Благодарю за доверие. Спокойной ночи! – Лев подал руку своей Тамрико, и за ними закрылась калитка.

Софико с Деви, обнявшись, пошли к дому.

Леночка, увидев их, с сожалением посмотрела на Мишку, которому показалось, что она сказала с обидой: «Вот. Не успел». Он разинул рот и, возможно, долго стоял бы в таком положении, но Леночка зашевелила губками:

–

Я пойду спать. Тётя Ната не заснёт, пока я не лягу.

Она отняла из его лапы свою ладошку. Ошарашенный

Мишка поплёлся за ней. Возле двери спальни она обернулась и уставила на него строгий взгляд:

–

Ты куда?.. Ваша спальня там.

–

Спокойной ночи! – кивнул он и остался на месте.

–

Спокойной ночи! Иди.

Мишка повернулся и пошёл.

«      »

Через неделю после отъезда Имы Леван с Мишей снова сидели в кабинете Тамары Георгиевны Васадзе. Доктор в это время делала Леночке операцию по удалению доброкачественной опухоли. Когда они остались одни в этом белом, как медицинский халат, кабинете, Мишка сидел за столом, обхватив голову руками, а Лев вольготно развалился на кушетке.

–

Михо! – нарушил затянувшуюся тишину Лева.

–

У-у-у! – заурчал в ответ Мишка.

–

Чего урчишь?

–

Ей сейчас, наверное, очень больно.

–

^Да

.

–

Лучше бы мне было больно.

–

Нет, Михо-джан! Женщина никогда не отдаст свою боль мужчине. Вот всё, что хочешь, отдаст – себя, молодость,

красоту, жизнь, – боли своей ни за что не отдаст.

–

Это почему?

–

Есть такая притча. Женщины возмутились: «Почему мы носим ребёнка, страдаем, потом рожаем с болью? Сделай, Господи, так, чтобы боли достались отцу. Это будет справедливо!» Бог внял мольбам. Вот она стала рожать, а муж приготовился переносить боль. Когда во время родов вдруг закричал от боли сосед, женщина взмолилась: «Господи, я лучше сама буду страдать»! Бог внял и этой мольбе.

–

Ты пошляк!

–

Не я – пошляк. Притча такая.

–

Это пошлый анекдот.

–

Теперь это называют анекдотом, а в древности люди страдали отсутствием чувства юмора и воспринимали анекдоты, как поучительные притчи. Угрюмый был народ. И ты сегодня угрюмый. А надо радоваться.

–

Чему?

–

Тому, что у вас будут детки в полосочку. Полоска белая, полоска чёрная. Нет. Полоска розовая, полоска … Слушай, ты какого цвета?

–

Я белый человек! – гордо воскликнул Мишка.

–

Нет, Мишенька, ты каштановый. И дети твои будут в каштановую полоску. А мы с Тамуней будем крёстными родителями.

–

Тебя в церковь не пустят.

–

Тогда будем твоим мальчикам делать обрезание в синагоге.

–

Твоя Тамара уже делает обрезание. Если всё пройдёт хорошо, я согласен на синагогу.

–

Придётся мне и тебе делать обрезание. – В дверях стояла Тамара с белым колпаком в руке и распущенными волосами. – Всё, Михаил! Быть тебе обрезанным по самые уши.

Что творилось в кабинете доктора Васадзе в следующие пятнадцать минут, может описать только очень талантливый хореограф. А вот когда эйфория прошла, а сбежавшийся персонал больницы покинул кабинет, доктор потребовала гонорар:

–

Я кушать хочу.

–

Что прикажешь?

-

Всё! Самое вкусное и самое красивое.

–

Едем! – воскликнул Мишка, схватил обнимающуюся пару и потащил к машине.

Когда сняли швы, Тамара взяла отпуск, и четвёрка молодых, красивых, здоровых и влюблённых покатила в Тбилиси.

После того как Гурам Гогитидзе узнал о диагнозе доктора Васадзе, его ожидание приезда Льва и Леночки обернулось навязчивой идеей организовать консилиум на самом высоком уровне. Он связался с Соломоном и, когда приехала Натали Арье, организовал контрольную процедуру диагностики её организма. Был проведён весь спектр исследований. Приглашённые им самим врачи не нашли явных признаков онкологии.

Гурам позвонил в Москву доктору Саше и пригласил его на организуемый консилиум. По приезде в Тбилиси Леночке тоже пришлось пройти контрольную диагностику. Поговорив с Леваном, Гурам решил привлечь на консилиум психиатров и патриархов грузинской православной церкви.

Единственное, чего не смог добиться Гурам Гогитидзе, это официального статуса консилиума и участия в нём руководства министерства здравоохранения. Доктор рвал и метал, убеждал, что это только информационное мероприятие, но воспитанные в духе коммунистического шовинизма дети пролетариата не вняли мольбам профессионального исследователя. Уже уходящий в историю «гегемон идеи всеобщего равенства» оставался слеп и глух ко всему, что противоречило его мировоззрению.

Только после того, как врач поговорил с родителями Леночки, он понял, что министерские функционеры не самый жестокосердный народ.

–

Никаких консилиумов я не знаю, – заявил отец Лены. – Пусть эта вертихвостка возвращается домой, если уже выздоровела. Нечего ей по грузинам шляться. Мала ещё! – и повесил трубку.

После этого телефонного разговора великолепный врач, любящий отец, прекрасный друг, никогда не пьянеющий тамада – впервые в жизни валялся на диване смертельно пьяный.

Дай, Бог, ему здоровья!

Аминь!

СУПРУГИ СЛАВЕНКО

Василь положил трубку и уставился на Константина отсутствующим взором.

–

Алё! – Кот водил рукой перед широко раскрытыми глазами друга. – Очнись. Чего остолбенел?

–

Оля завтра в десять будет в Киеве.

–

Ну?

–

Я обещал встретить её в аэропорту.

–

Ну?

–

Значит, сейчас надо ехать на вокзал.

–

Зачем?

–

Чтобы утром быть в Киеве.

–

А машина для чего?

–

На машине далеко.

–

Всего-то меньше пятисот километров. За шесть часов доедешь, ковыряясь в носу.

–

Да?

–

Да! И не будешь телепаться в автобусах с девушкой, а посадишь в машину – и вези.

–

Куда?

–

Сначала в ресторан.

–

Покушать?

–

Догадлив!

–

А потом?

–

Подождёшь, пока я свечку зажгу…

–

Хорошо. Сейчас. Машину вымою, в баньке попаримся, оденусь и .

–

Иди топить баньку, а машину я приготовлю.

Мужчины попарились, и в три часа утра Василь покатил

по сельской улочке. В начале девятого «Москвич» Василя остановился на парковке аэропорта Борисполь. Он откинулся в кресле, представил себе место, где произойдёт встреча, запер машину и пошёл в сторону аэровокзала. Искать это место долго не пришлось. Возле здания, из которого выходят прибывшие, нашёл три садовые скамейки. Он уселся на средней, расслабился, снова зримо представил встречу и увидел, что подносит букет роз. В таком состоянии туго соображается, однако он всё-таки сообразил, что нужно эти розы купить. Похвалив себя за находчивость, Василь пошёл искать букет. В киоске были только жёлтые и розовые, а он

точно помнил, что розы были бордовые. Уже дважды обошёл он территорию вокзала. Бордовых роз не было. Постоял, подумал и решил, что подарит цветы, только когда найдёт бордовые.

Было почти десять. Он пошёл к месту встречи, снова сел на скамейку и стал ждать. Рядом подсел бородатый коренастый мужик в белом костюме. Он раскурил трубку и грудным басом спросил:

–

Какой рейс ждёте?

–

Не знаю. Вообще-то она москвичка. Значит, московский.

–

Хм, – хмыкнул сосед, – встречаешь и не знаешь, какой

рейс?

–

А зачем? Она будет после десяти, и мы встретимся здесь.

–

Так договорились?

–

Нет. Ну, почти.

–

А кто она?

–

Невеста, – вырвалось у Василя. Он смутился, а потом решил, что кокетничать не стоит. – Моя невеста! – подтвердил он.

–

А почему без цветов? Ты что, старовер?

–

Нет, просто не нашёл роз тёмно-красного цвета.

–

А розовые не пойдут?

–

Нет. Я должен подарить бордовые.

–

Слушай. Тебе же не шестнадцать. Что ты, как юнец? Подари ей любые цветы. Если встретишь без цветов, радости от встречи не жди. Это я тебе как старый ловелас говорю. Поверь. Опыт – вся жизнь и все веси государства Российского. Женщине важно преподнести всё вовремя. Дай ей при встрече хоть хиленький цветочек. Тишина. Даже поблагодарит. А вот если подаришь шикарный букет только после напоминания, – рискуешь схлопотать этим букетом по роже. Тебе это надо?

–

Нет, – развеселился Василь, – не надо меня розами по морде.

–

Так беги, покупай хоть жёлтые, хоть какие!

–

Ну …

–

Что «ну»! Это с женой, может быть, и обойдётся. А невеста. В этом звании они стервенеют. Потом, почувствовав узду, начинают понимать, как ходить в упряжке.

Вдруг он вскочил и … принял на свою грудь здоровенные лапы мохнатого пса.

–

Роджер! Дружище! От ты какой! Шеен мшобелдзагло*! Здравствуй, здравствуй! – он минут пять трепал пса, который скулил и тёрся возле него, как щенок. Счастливыми выглядели оба. – Всё. Всё! Успокойся. – Он обратился к Василю: – Это Роджер. Где мы только с ним ни были! – наконец, он обратил свой взор на другой конец поводка, который держал юноша призывного возраста. – Ну, Темо, иди, родной, дай поцеловать тебя.

Юноша бросился на шею отцу.

–

Слушай, сын, ты чего это с цветами? Кому привёз?

–

Тебе, – ответил Темури и протянул отцу большой букет бордовых роз, – мама передала.

–

Ну, Медико, Медико! – у него вдруг послышался чуть заметный грузинский акцент, и глаза налились доброй влагой. Он принял букет таким жестом, как будто обнимает нежное хрупкое создание. – А табак она прислала?

–

Да. Весь, тот, что ты порезал.

–

Хорошо! – он повернулся к Василю. – Вот! Это достойный букет твоей невесте. Приезжай ко мне в Зугдиди. Зимой я дома. Спросишь Шалико Туташхия. Нас там двое. Так я – Шалико, внук Дата. Запомни..

–

Спасибо тебе! – принял подарок и пожал протянутую руку Василь. – А я из Запорожья. У меня здесь машина. Довезу. В баньке попаримся. Вы с моим отцом подружитесь. Он тоже весёлый мужик

–

Некогда! Прощай! Невесту не обижай, но и не балуй.

–

Спасибо!

Василь повернулся к выходу из здания вокзала и . замер. Прямо на него шла стройная, красивая, с распущенными длинными светлыми волосами родная его сердцу Ольга. Она подошла к нему вплотную, заглянула в его широко раскрытые глаза, обхватила за шею и поцеловала:

–

Отомри, зачарованный витязь! Прекрасный букет, – она взялась за букет, а он не сразу понял, что надо разжать пальцы. – Может, цветы не мне?

–

Тебе, – вдруг ожил Василь, – тебе, родная! – Он снял с её плеч рюкзак, взял под руку и повёл к машине.

*Шеен мшобелдзагло – ты сукин сын (грузинский).

.– Куда едем? – поинтересовалась Ольга, пристёгивая ремень безопасности.

–

Меня научили, что ухаживать надо начинать с еды. Поедем в ресторан.

–

Сейчас утро. В городе рестораны ещё закрыты. Так что, если хочешь меня кормить в ресторане, давай поедим здесь. Привокзальные рестораны работают круглосуточно.

–

Хочешь? Поедим здесь. Командуй!

–

Ага. Приехала бы я, если бы хотела командовать? Обещал ухаживать всю жизнь, – начинай.

–

Ах, так? Поихалы! Держись! – он лихо развернул машину и быстро набрал скорость.

–

Куда мы едем?

–

До дому.

Ольге вдруг стало страшно.

–

Нет! Я кушать хочу.

–

Поедим по дороге.

–

Васичка! – взмолилась Ольга. – Давай остановимся в гостинице. Поедим. Отдохнём. Подумаем. Ну? Чего нам спешить?

–

Да, некуда нам спешить. Мы теперь будем жить размеренно, наслаждаясь каждой минутой. Я тебе обещаю

–

торопиться никогда не будем. Всё станем делать в своё удовольствие. Я ведь начал за тобой ухаживать? Значит, – он посмотрел на неё в зеркало, – распусти морщинки на лбу. Отныне тебе не придётся их напрягать.

–

Что? Я больше не должна буду думать?

–

Почему? Боже, сохрани! Думать ты будешь много, но

–

только о хорошем.

–

А о плохом?

–

А о плохом думать нельзя! Заборонено!

–

Что?

–

Запрещено!

–

А-а-а!

Василь свернул с трассы и остановил машину возле придорожного бунгало.

–

Пошли есть, – сказал он. Выключил мотор. Вышел из машины. Обошёл её. Открыл дверь и подал Ольге руку. Она грациозно вышла, взяла его под руку, и они сели в том бунгало, которое выбрала она. – Что будешь пить? – спросил он, когда заказ был сделан.

-

Шампанское.

–

К мясу шампанское не пойдёт. Шампанское – к десерту. А к мясу мы возьмём красное, сухое. А мне – томатного сока.

Ольга смотрела на своего ухажёра и не могла понять, откуда у этого крестьянина берутся такие манеры. А когда нож для разделки куска мяса оказался в его правой руке, Ольга не выдержала:

–

Скажи, пожалуйста! Сколько ты … Откуда ты всё это знаешь?

–

Я обещал за тобой ухаживать? – Ольга утвердительно кивнула. – Это значит, что я должен делать всё, чтобы тебе было хорошо. А тебе нравятся хорошие манеры. Пожалуйста! Будут манеры. Ты удивляешься, откуда они берутся? Я прожил больше тридцати лет. Не глухой, не слепой и не дурной. Я много читал. Кое-что видел. И если мне нужно вести себя, как лорд Уэльский, – нет проблем; как профессор университета, – пожалуйста.

Мгновенно изысканная небрежность в манерах Василя сменилась на напряжённо-въедливый взгляд, втянутую в плечи голову и сложенные ладонями руки. Ольга почувствовала радость и спокойствие. Она даже позабыла о неловкости, с которой задавала свой вопрос. Вмиг всё встало на свои места. А Василь, снова став галантным и спокойным молодым человеком, взял её лежащую на столе руку, повернул ладонью вверх и поцеловал.

Когда подошли к машине, Ольга прижалась к нему вплотную, обняла за талию и, глядя ласково в глаза своего избранника, попросила:

–

Мне сейчас никто, кроме тебя, не нужен.

–

Значит, едем в Киев.

Она потянулась, и Василь в первый раз обнял и поцеловал её.

Ровно через неделю, в это же время из Киева на Запорожье выехал «Москвич-412». В его багажнике и на заднем сиденье кроме рюкзака корреспондента лежало два чемодана.

–

Приехали, – объявил Василь, проезжая мимо стенда с приглашением в город. Ольга, дремавшая рядом, открыла глаза.

Этот день они провели в Запорожье. Подали заявление в ЗАГС, куда неделю назад уже обратились с предварительным

визитом Степан с Константином. Переночевали в гостинице. Утром, после завтрака, оба посетили парикмахеров. В полдень к гостинице подъехала чёрная «Волга», украшенная свадебными лентами. На переднем сиденье восседали Степан со Степанидой, а сзади Константин и Мария Борисовна, которую Ольга избрала своим свидетелем.

На пороге гостиницы появился Василий Степанович в черном удлинённом костюме под руку с Ольгой Павловной в бело-розовом воздушном платье и фате, которую удерживала на голове корона. В холле звучала музыка в исполнении оркестра Поля Мариа.

Через полчаса Ольга уже под марш Мендельсона поменяла свою девичью фамилию Нечаева на семейную – Сла– венко.

Как только чёрная «Волга» показалась на просёлочной дороге, церковные колокола зазвонили торжественно и призывно венчальным звоном. Колокольный звон вновь зазвучал радостно, взахлёб, когда в распахнувшихся дверях церкви, как на иконостасе, показались осенённые крестным знамением молодожёны.

Деревня веселилась! У молодёжи появилась возможность позабавиться, и она не упустила ни одного момента. Крали и продавали туфли невесты, саму невесту, перекрывали улицу, торговались, потешали и потешались сами. Когда к калитке дома Славенко подошла свадебная процессия, зазвучал бархатный добрый бас:

«Под разливы деревенского оркестра Увивался ветерок за фатой.

Был жених серьёзным очень,

А невеста

Ослепительно была молодой».

У порога Степан со Степанидой встречали молодых, и обречённая тарелочка попалась под каблук Ольги…

«Ах, эта свадьба, свадьба, свадьба Пела и плясала,

И крылья эту свадьбу Вдаль несли.

Широкой этой свадьбе было Места мало!

Ей неба было мало И земли…

«      »

А на медовый месяц молодая чета Славенко поехала в Москву. Ольге надо было приводить в порядок свои дела и документы. Она заранее ощущала вкус интриги от знакомства своего прямого, как струна, мужа с кручёными представителями столичного бомонда.

Однако медовый месяц прошёл не на Кутузовском, а в Переделкине, на даче мэтра современной русской прозы Павла Никаноровича Нечаева. Автор крупных полотен бытописания современной России «Берендеевка души», «В поисках Сотворителя», «Умора лапотная» жил скромно, но красиво. Он очень дорожил своей независимостью, поэтому мысль пригласить молодую чету в гости не могла прийти ему в голову. Но они с дочкой прекрасно понимали друг друга, и её вопрос, нет ли у него желания позвать их на пару дней в качестве гостей, – не вызвал протеста в душе комфортабельного отшельника. Ему было понятно желание дочери посмотреть, как её суженый будет выглядеть на фоне элитного папаши.

–

Стой! – скомандовала супруга, и Василь остановил машину возле калитки дачи. – Ты подумал, как будешь обращаться к папе?

–

Как прикажешь.

–

А сам?

–

Павел Никанорович, Паша, папочка, папа, папулька, тестюшка, – выбирай!

–

Ладно. Сами разберётесь, – она вышла из машины, зашла за калитку и открыла ворота. Василь заехал, а Ольга побежала в дом.

–

Здравствуй, папа! – Ольга обняла отца.

–

Ну, замужняя дама, где твой супруг?

Василь запирал ворота.

–

Добрый день! – обратился он к хозяину дома. Мужчины пожали руки и внимательно посмотрели в глаза друг другу.

–

Так, – оценивающе сказал Нечаев. – Тяжёлый у тебя взгляд.

–

Добрый, – возразила дочь.

–

Тут, видно, кому как, – согласился отец. – Заходите и располагайтесь. Вы у себя дома.

–

Спасибо! – Василь вытащил из багажника чемодан и понёс в дом.

–

Будете спать на мансарде, – распорядился отец, – там воздуха больше.