Текст книги "Неизвестный Есенин"
Автор книги: Валентина Пашинина
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)
Валентина Пашинина
Неизвестный Есенин
Автор благодарит за помощь в издании книги Пашинина Александра Михайловича, искреннего почитателя творчества Сергея Есенина
Вместо предисловия
О Сергее Есенине написано уже столько, что, кажется, новые книги о нем – или лишь компиляция давно известных фактов, или выдумывание фактов ради сенсации. Валентине Пашининой удалось показать нам действительно неизвестного Есенина, при этом основываясь на документах (большей частью общедоступных) и реалиях 20-х годов прошлого века.
Секрет удачи исследования Пашининой, кажется, в том, что она рассматривает последние годы жизни и творчества поэта вкупе с происходившими в те годы в России событиями. А там до сих пор столько запутанного, странного и невыясненного, что, пожалуй, еще многим поколениям историков хватит работы.
Написанная с огромной любовью к Есенину книга в то же время не оставляет ощущения панегирика. Пашинина остается, в первую очередь, ученым, беспристрастным и где-то суровым к своему герою.
Книга дополнена биографией Айседоры Дункан, особенно подробно рассказано о ее жизни в Советской России и взаимоотношениях с коммунистическими вождями. Достаточно обоснованной выглядит версия Пашининой о насильственной смерти Дункан – оказывается, прямых свидетелей того, что причиной смерти явился шарф, попавший в спицы автомобильного колеса, не было…
В своей книге Валентина Пашинина пытается разгадать множество исторических загадок. Это передается и читателю…
«Неизвестный Есенин» должен иметься в библиотеках, быть доступным почитателям творчества Сергея Есенина, историкам и литераторам. Ведь это в лучшем смысле слова – исследование, а не рассчитанная на минутный переполох однодневка, которых, увы, сегодня полным-полно на полках книжных магазинов.
Газета «Литературная Россия», 24 марта 2006 г.
Вступление
Знакомство с книгой, материалы для которой я собирала, без преувеличения, всю жизнь, предлагаю начать с вопроса: что прежде всего хотел бы узнать читатель, услышав обещание поведать ему новое об известнейшем русском поэте Сергее Есенине?
Вопрос риторический: к сожалению, не историю создания того или иного стихотворения или поэмы, хотя так, как он, никто не писал ни до, ни после. Так уж сложилась судьба всенародного любимца, что самой жгучей тайной остается его смерть, потому что в этой смерти, кроме ужаса самого факта, ее творцами была заложена величайшая несправедливость. Имею в виду не преждевременный уход гения в расцвете жизненных и творческих сил, а те, мягко говоря, обвинения, которые последовали в адрес поэта. Вопиет о справедливости и тот факт, что в судейские мантии вырядились (и до сих пор их не снимают!) те, кто имел непосредственное отношение к трагедии 28 декабря 1925 года.
Потому, чтобы не томить наиболее нетерпеливого читателя, биографию Сергея Александровича Есенина мы начнем перелистывать с последней, самой трагической страницы. К тому же публикации последних лет, в частности зарубежные, позволяют прочитать его жизнь и смерть без той предвзятости, которую нам навязывали все эти годы заказные биографы.
Хочу уверить моего читателя: в этой книге нет ни одного непроверенного факта.
Книга первая
Валентина Пашинина
ДВАЖДЫ УБИЕННЫЙ
Он потерял Русь – это его и убило. Кроме Руси, ничего у него не было, вообще ничего в мироздании для него без Руси не было.
Лев Аннинский
Часть I
CМЕРТЬ ПОЭТА
Глава 1Кто и что увидел в «Англетере»
Скажу сразу: архивных документов, доказывающих, что Есенин был убит, в книге нет. Преступники, как правило, не расписываются на месте преступления, не оставляют автографов, а для каких-либо выводов нужны факты, улики. Хотя не является ли важнейшей уликой против организаторов есенинской смерти… отсутствие в его деле всяческих улик, а за непреложные документы, призванные доказывать самоубийство, выдаются беллетризованные свидетельства продажных понятых и сомнительный протокол осмотра места происшествия, на которых впоследствии была построена вся есенинская мемуарная литература – вследствие этого лживая от начала до конца?
И все же в деле о смерти поэта есть такие факты и свидетельства, которые позволяют говорить, что в гостинице «Англетер» в тот далекий декабрьский вечер было совершено преступление. Достаточно «прочесть» два портрета, изображающих мертвого Есенина. Именно эти портреты объясняют, что самоубийцей Есенин не был, что самоубийцей его сделали по сценарию.
Биографы в доказательство добровольного ухода обычно приводят фотографию покойного Есенина и его посмертную маску. Я же предлагаю вглядеться в другое изображение – последний портрет Есенина – портрет убитого Есенина работы Василия Сварога. Этот рисунок, по моему глубокому убеждению, следует рассматривать как одну из главных улик, главный документ, составленный не подневольным участковым надзирателем, а художником. И этот документ опровергает ложь участкового.
Рисунки художника Василия Сварога.
28 декабря 1925 г.
В номере, где произошло злодеяние, Василий Семенович Сварог оказался в числе первых, он и успел нарисовать его в полный рост и в той одежде, в которой поэт был убит. Палачи сделали свое дело и с места преступления, как водится, скрылись, не имея времени или не зная до конца сценарной версии, чтобы придать обстановке соответствующий вид. Как свидетельствует рисунок, внешний облик Есенина явно не соответствовал тому, как должен выглядеть человек, ушедший из жизни добровольно.
На Есенине тот серый костюм, в котором его видели в последний раз, только теперь пиджак превратился в жалкое рванье. Это результат жесточайшей драки, когда костюм не только по швам разрывается – трещит и расползается сама материя. Какую же надо было приложить силищу, чтобы превратить пиджак в такое жалкое рубище!
Сколько же атаковало Есенина тех гладиаторов, которых Айседора Дункан звала на американский лад «профессиональными боксерами»? Интересно, какие потери понесли они, «бойцы невидимого фронта»? То, что потери при схватке были с обеих сторон, сомневаться не приходится: помните обещание поэта «отпробует вражеской крови мой последний, смертельный прыжок»? Кстати, вполне вероятно, что именно после есенинского «смертельного прыжка» в «Англетере» один из молодых сотрудников ОГПУ Москвы вынужден был уволиться из органов по инвалидности – факт такого увольнения зафиксирован.
Кто в числе первых пришел в номер гостиницы? Устинова, Эрлих, как это написано в протоколах? Или Всеволод Рождественский и П. Медведев, как последний пишет в мемуарах? Кто вынимал из предполагаемой петли труп поэта? Врач скорой помощи К.М. Дубровский? В документах ясности нет, как нет ясности в том, висел ли Есенин на трубе парового отопления или его принесли в номер завернутым в ковре уже мертвого. Врач в ответ на такие вопросы впоследствии отделывался только шуточками: «Я ни за что сидел, а за что-то тем более не хочу».
Документы осмотра места происшествия были составлены участковым крайне неумело и безграмотно, но все же из акта Н. Горбова можно понять, что «повесившийся был одет в серые брюки, ночную рубашку, черные носки и черные лакированные туфли».
Какое-то время, до прихода понятых, художник и участковый милиционер оставались вдвоем, и каждый из них занимался своим делом. Милиционер составлял протокол, а художник рисовал последний портрет Есенина. О том, что Есенин погиб насильственной смертью, рассказывает именно взгляд художника. Сварог закончил рисунок до прихода понятых и, прикрыв его чистым листом, начал другой портрет. Теперь он рисовал голову Есенина и окостеневшую в изгибе правую руку, которой тот до последнего вздоха оттягивал на шее удавку. Тело Есенина все еще на полу и в том же положении, только волосы слегка причесаны. На этом рисунке на Есенине уже нет пиджака.
Первыми понятыми были П. Медведев, В. Рождественский, Фроман и, конечно, Устиновы и Эрлих. Как известно, понятые для того и нужны, чтоб засвидетельствовать достоверные действия и факты. Эти же первым делом убрали главную улику – сняли с Есенина порванный и окровавленный пиджак, потом привели в порядок истерзанную одежду на убитом и положили тело на кушетку. Иначе говоря, убрали следы преступления и только после того дали сфотографировать убиенного. Понятые фактически участвовали в сокрытии фактов. Они сделали все, чтобы замести следы преступления: сначала в номере, в одежде, гримировали лицо, а потом усердно помогали выпрямить правую руку, для чего в ход пустили даже бритву. Мало того. Они не видели висевшего в петле Есенина, но все, как один, подписали акт участкового (не протокол, как было положено). Ну и потом все в меру своих сил, способностей и угодничества писали лживые свидетельства и мемуары. А наиболее усердный и лживый, Всеволод Рождественский, написал про «отутюженные брюки» и «щегольский пиджак», который «висел тут же, на спинке стула».
Прибывшему правительственному фотографу Наппельбауму ничего не оставалось, как запечатлеть работу усердных понятых. На его снимках уже совсем другой Есенин: опрятный, причесанный, приглаженный; расстегнутые брюки приведены в порядок, рубашка, как положено, заправлена. Есенин уже на кушетке, под головой – подушка. Теперь он вполне соответствует заказанному сценарному образу.
Когда станут отправлять тело в Обуховскую больницу, все пришедшие писатели будут искать пиджак Есенина. Напрасно. Пиджак исчезнет.
28 декабря 1925 г. Фото М.С. Наппельбаума
Почему столько лет могла существовать подобная шитая белыми нитками ложь о смерти поэта? Да потому, что целый штат пришибеевых из ЧК-ГПУ под видом хранителей есенинского наследия бдительно охранял и «не пущал», а если необходимо, и карал за инакомыслие.
«Люди сметки и люди хватки / Победили людей ума, / Положили на обе лопатки, / Наложили сверху дерьма», – напишет потом Борис Слуцкий. Лжесвидетельство в течение более чем восьмидесяти лет сопровождало и охраняло тайну гибели Есенина. Эта тайна поддерживалась лживой заказной мемуарной литературой, и для этого содержался и содержится целый штат сотрудников, которых, кстати сказать, кормит и поит Есенин.
Рисунок Василия Сварога, этот наиважнейший документ, уже был опубликован в 1990 году поэтом И. Лысцовым. Четыре года он взывал в выступлениях и в печати, написал книгу «Убийство Есенина». И чего добился борец-одиночка? Ученые в есенинском комитете «не услышали» его выступлений, «не увидели» портрета убитого Есенина. Как не заметили в 1994 году гибели самого Ивана Лысцова.
Где, в какой еще стране можно вот так безнаказанно манипулировать человеческим сознанием и именем великого поэта, причем в течение многих десятков лет?
Глава 2Зачем ехал и что нашел Есенин в Ленинграде
Сначала несколько документов того времени.
Из письма поэта Н.К. Вержбицкому, Москва, 6 марта 1925 года:
«Пильняк спокойный уезжает в Париж. Я думаю на 2 месяца съездить тоже, но не знаю, пустят или не пустят.
Твой Сергей Есенин».
Второе письмо, от 27 ноября 1925 г., адресовано П. Чагину:
«Дорогой Петр! Пишу тебе из больницы. Опять лег. Зачем – не знаю, но, вероятно, и никто не знает. Видишь ли, нужно лечить нервы, а здесь фельдфебель на фельдфебеле. Их теория в том, что стены лечат лучше всего без всяких лекарств».
Письмо, ныне известное, впервые было опубликовано в 1962 году. По мнению исследователей, например, Е. Черносвитова («Версия о версиях»), именно московским врачам обязан был Есенин распространившейся версией о «психическом нездоровье», о «душевной болезни», с чем потом связали «самоубийство» поэта.
Вряд ли можно назвать случайностью такое совпадение: Есенин лег в клинику (подчеркнем: без медицинских показаний) именно тогда, когда в ОГПУ поступили первые сведения о стихотворении, которое в результате стоило Есенину жизни. И это не просто наша догадка.
26 ноября 1925 г. в клинике Есенина принимал Петр Михайлович Зиновьев. Дочь его Наташа, тогда подруга Ивана Приблудного, спросила отца, как чувствует себя Есенин. Отец ответил:
«– Ведь он не лечится, а просто отдыхает.
Тогда же, посетив Есенина в больнице и найдя его в отличном состоянии, Анна Абрамовна Берзинь загнла по приглашению врача в его кабинет, Аронсон спросил:
– Ну и как вы его находите?
– Просто прелестным, он давно таким не был. Вы напрасно меня пугаете, Александр Яковлевич.
Он грустно покачал головой:
– Зачем же мне вас пугать, я просто предупреждаю вас, чтобы вы не обольщались несбыточными надеждами.
– Я не понимаю, что вы хотите сказать?
– То, что Сергей Александрович неизлечимо болен, и нет никакой надежды на то, что он поправится.
– Вы с ума сошли, – вырвалось у меня. Если у вас все такие безнадежные больные, то вам просто нечего будет делать.
– Я говорю все это, понимая, как это серьезно, – не надейтесь ни на что…
– Вы хотите сказать, что Сергей Александрович недолговечен?
– Да, – кратко ответил он.
– А если мы насильно заставим его лечиться?
– Это тоже не достигнет цели…
– Что же, он не проживет и пяти лет?
– Нет.
– И трех лет не проживет?
– Конечно, нет!
– А год?
– И года не проживет!
– Как же это? Я не понимаю…
– Вы успокойтесь, идите домой, а завтра поговорим еще раз».
Какой следует вывод? Аронсон знал, что приговор Есенину уже вынесли, возможно, собирались сделать это в психушке, но Сергей на следующий день сбежал.
Небезынтересен такой факт: жизненные пути Есенина с врачами Ганнушкиным и Талантом уже пересеклись в 1923 году в санатории под Парижем, который «стоил Айседоре кучу денег» (Е. Черносвитов. «Версия о версиях»).
Как известно, пути Господни неисповедимы. Но неизвестно, по чьей прихоти переплелись эти пути.
А вот мнение Ю. Прокушева.
«Поездка в Ленинград – это тоже попытка уехать за границу. В Москве Есенину оставаться было нельзя. Все то же стремление переменить обстановку, избавиться от московских «друзей» приводит его в конце декабря 1925 г. в Ленинград, где он предполагал пробыть до лета, чтобы затем поехать в Италию к М. Горькому».
П. Чагин вспоминает:
«В конце декабря я приехал в Москву на XIV съезд партии. В перерыве между заседаниями Сергей Миронович Киров спросил меня, не встречался ли я с Есениным в Москве, как и что с ним. Сообщаю Миронычу: по моим сведениям, Есенин уехал в Ленинград.
– Ну что ж, – говорит Киров, – продолжим шефство над ним в Ленинграде. Через несколько дней будем там…
Узнаю… Состоялось решение ЦК – Кирова посылают в Ленинград первым секретарем губкома партии. Ивана Ивановича Скворцова-Степанова – редактором «Ленинградской правды», меня – редактором «Красной газеты». Но, к величайшему сожалению и горю, не довелось Сергею Мироновичу Кирову продлить шефство над Сергеем Есениным, а по сути дела, продлить животворное влияние партии на поэта и на его творчество. На следующий день мы узнали, что Сергей Есенин ушел из жизни».
Исходя из этих свидетельств, можно предположить, почему Есенин рвался в Ленинград: там ожидалось изменение атмосферы в издательстве, там он собирался издавать свой журнал «Вольнодумец», в Ленинград перебирались его покровители, под защитой которых ему так xoponio работалось на Кавказе. Если эти планы не сбудутся, весной из Ленинграда он планировал уехать к Горькому. И вместе с ним издавать свой журнал за рубежом.
«Мысль о создании журнала до самой смерти не покидает Есенина. На клочке бумаги он набрасывает проект первого номера журнала… Проект журнала составлялся спешно. В ближайшее время решили собраться еще раз, чтобы составить подробный план журнала и приступить к работе по его изданию», – рассказал в 1927 году И. Грузинов.
А это уже В. Наседкин:«В конце осени Есенин опять гадал о своем журнале. С карандашами в руках втроем вместе с Софьей Андреевной мы несколько вечеров высчитывали стоимость бумаги, типографских работ и других расходов».
По убеждению Г. Устинова,«в Ленинград он ехал работать – не умирать!» Наводят на размышление и предыдущие строки его воспоминаний:«Весь этот самый последний день Есенин был для меня мучительно тяжел. Наедине с ним было нестерпимо оставаться, но и как-то нельзя было оставить одного, чтобы не нанести обиды». Виктор Иванович Кузнецов документально доказывает, что Устинова в дни гибели Есенина не было в Ленинграде.
Возможно, в день гибели Есенина Георгий Устинов все-таки был там, в «Англетере» или других казематах «дурно пахнущего Зиновьева»: эти строки, несомненно, написаны свидетелем преступления, а, возможно, и невольным соучастником. Пишет же Г. Устинов:
«Когда я увидел его висящий труп, я пережил нечто, что сильнее ужаса и отчаяния. Труп держался одной рукой за трубу отопления».
А вот как те дни запомнились Анне Берзинь (опубликовано в 1970 году):
«Выехала я двадцать четвертого вечером и двадцать пятого утром была уже в Ленинграде. Остановилась в «Европейской» и сейчас же принялась разыскивать друзей Сергея Александровича. Телефона у Вольфа Эрлиха (в последнее время с ним очень дружил Сергей) я не нашла ни в телефонной книжке, ни в справочном столе, куда звонила многократно. Дозвонилась до поэтессы Марии Михайловны Шкапской, но она была в страшном горе – кто-то из близких у нее покончил с собой – и не понимала, что меня так тревожит в поведении Сергея Александровича. И прямо сказала, что сейчас помочь не сможет. Как на грех, никого не было дома или не подходили к телефону товарищи, которым я звонила. Но вот наконец мне повезло, и к телефону подошел Николай Никитин. Он с готовностью приехал в «Европейскую» гостиницу, где я ему все очень подробно рассказала о Есенине. Он обещал все устроить и уверил, что я могу спокойно возвращаться домой.
Двадцать шестого утром я решила обойти гостиницы, чтобы отыскать Сергея Александровича.
В «Европейской» его не было, я об этом узнала в первый же день. В «Гранд-отеле» его не было тоже, он не заходил туда. У меня была твердая уверенность, что он остановился у своих друзей. (Надо думать, у Сахарова. – Авт.)
Вечером мы встретились опять с Николаем Никитиным, и он проводил нас на вокзал.
Несмотря на его твердое обещание, что с Сергеем все будет сделано так, как надо, мне не спалось.
Мы ехали в купе, спать можно было отлично, но я всю ночь не могла сомкнуть глаз.
Приехав утром в Москву, я позвонила в Госиздат и сказала, что не могу сегодня быть на работе.
Предупредительный голос Ивана Петровича Флеровского, моего непосредственного начальника, несколько меня удивил. На работе он был тверд и взыскателен, а тут вдруг соглашается, что мне надо отдохнуть, и говорит со мной, как с больной.
Я хлопнулась в постель, попросив домашних, чтобы меня не будили, дали бы отдохнуть, а к телефону просила подходить отца.
Сквозь сон слышала частые и настойчивые звонки и ответы отца, который уверял, что меня нет дома.
Проснулась к вечернему чаю и вышла в столовую. Отец сказал, что звонили весь день, звонили Воронский, Л.М. Леонов и просили немедленно позвонить, как только я буду дома. Он добавил, что, видимо, случилось что-то серьезное, просто телефон оборвали.
Позвонила Леонову.
Леонид Максимович кратко сообщил мне, что Сергей удавился. Он именно так и сказал: «удавился». Меня потрясло это сообщение.
– Когда? – только и спросила я.
– Вчера.
– Неправда, это неправда, – принялась я доказывать. – Я выехала вечером с курьерским, и никто в Ленинграде ничего не знал. Этого не может быть».
Обратите внимание, как Анна Берзинь объясняет следующий факт: «Я нарочно не проставляю дату его (Есенина) отъезда, потому что не помню, а справочных материалов под рукой нет». Такие фразы в подцензурной литературе просто так не пишут. Сколько раз потом перечитывала последнюю главу «Воспоминаний Анны Берзинь», понимаю, здесь ключ к расшифровке. Но как понять? За какую ниточку ухватиться?
Нигде не указывает дат, ошиблась годом, описывая день своего рождения, и вдруг чуть не по часам выдает свой приезд в Ленинград, безрезультатный поиск Есенина по гостиницам и друзьям. Затем тревожное возвращение в Москву уже с полным сознанием, что с Есениным стряслась беда. И все это на сутки раньше официальной версии. И какие странные мысли появились потом в ее голове: может быть, даже хорошо, что не нашла, не встретила? Он мог подумать, «что его преследуют, что его насильно запрут в больницу».
Как могло случиться, что никто в Ленинграде не знал о приезде Есенина? Могло ли такое быть? Нет, конечно. Куда делся Сахаров? Куда исчез Эрлих? В посмертной хронике указано, что никого из тех, к кому с вокзала заезжал Есенин, не было дома. Потому он и поехал в гостиницу «Англетер». «С вокзала он последовательно заезжал к целому ряду своих друзей, но фатально не заставал никого из них дома»…
Позвольте же спросить: каким ветром выдуло из города в ночь под Рождество всех ленинградских писателей? Мог ли сказать Николай Никитин, провожая на вокзал Анну Берзинь и ее спутника: – Милая Анна Абрамовна, Есенина вы не найдете. Вы напрасно теряете время. Более того, ваши упорные, настойчивые хождения из гостиницы в гостиницу и расспросы могут быть поняты как нездоровое желание докопаться до истины. Вам не следует дольше задерживаться в этом «дурно пахнущем» городе.
Что хотела сказать Анна Берзинь? Что весь официальный писательский Ленинград знал, где Есенин и что с ним, и что Есенин обречен. Так же, как сказал и врач Аронсон. Потому все и исчезли от греха подальше. Потому и Эрлиха не оказалось на месте, ведь он-то своевременно получил посланную Есениным 7 декабря телеграмму. А 16 декабря ответил тоже телеграммой: «Приезжай ко мне устрою. Эрлих».
Не искал Эрлих комнату для Есенина, потому и текст телеграммы опубликован только в 1930 году в книге «Право на песнь». Подозрительно долго отвечал не потому, что в Ленинграде не было квартир, а потому, что долго решали наверху судьбу Есенина. По той же причине он исчез как раз в день приезда Есенина, он лучше всех прочих знал, что комната Есенину не потребуется. Есенину приготовлен каземат.
Потому рапповцы, вапповцы, лефовцы Ленинграда оказались первыми в гостинице «Англетер». Они же первыми поставили свои подписи под протоколом, первыми писали мемуары – свидетельства о самоубийстве поэта. Видели и написали то, что от них требовали.
Вот один из наиболее усердных. Несколько раз, подправляя и дополняя, Всеволод Рождественский пишет:«Я был одним из первых, узнавших о его смерти, и потому мне пришлось присутствовать при составлении милицейского протокола».
Пока Рождественский с милиционером составляли протокол, художник Сварог рисовал уже знакомый нам портрет Есенина.
Потом Вс. Рождественский с завидным упорством будет писать о самоубийстве, внося «поправки», «исправления», «дополнения», «уточнения», «стилистические поправки» в течение почти всей жизни: в 1928 г., 1946, 1959, 1962, 1964, 1974.
А первое свидетельство написал Вс. Рождественский в письме В.А. Мануйлову еще 28 декабря 1925 года:
«В коридоре пусто. Дверь в номер открыта. За столом посредине милицейские составляют протокол. На полу, прямо против двери лежит Есенин, уже синеющий, окоченевший. Расстегнутая рубашка обнажает грудь. Волосы, все еще золотистые, разметались… Руки мучительно сведены».
В 1964–1974 годах в последних воспоминаниях: «Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным, – в нем ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая легкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольский пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок».
Нужны ли комментарии? Взгляните еще раз на «Последний портрет Есенина». А на этом ковре его, завернутым «в трубочку», перетащили в 5-й номер гостиницы. Так предполагал художник, поскольку видел на одежде мусор из ковра. Какие уж тут «отутюженные брюки» Какой уж тут «щегольский пиджак»! На рисунке – последствия жестокой драки, стая хищников терзала и рвала его одежду и тело!
Разными глазами смотрели на труп Есенина два художника. Один – глазами порядочного человека. Другой – глазами палачей. Один видел казненного, замученного, истерзанного Есенина. Другой – самоубийцу в отутюженном костюме. Спасибо художнику Василию Сварогу! Разными глазами смотрели на Есенина два человека и по-разному увековечили и его, и себя.
Потом, конечно, лицо загримировали, брюки выгладили, к пиджаку пришили пуговицы. Шрамы замазали, загримировали, а руку выпрямить не смогли, как ни старались. Мертвой хваткой вцепился в трубу парового отопления, до последнего вздоха ослаблял удавку на шее. Так тянулся к жизни этот «самоубийца».
Последний портрет словесных доказательств не требует, потому и был воспроизведен Иваном Лысцовым, к сожалению, только в 1992 году. Журналист Иван Лысцов успел небольшим тиражом издать свою книгу «Убийство Есенина» и стал очередной жертвой на пути к истине. Эта книга с дарственной надписью хранится в архиве сыктывкарца Анатолия Александровича Попова.
Оксенов в «Дневнике» записал: «Когда надо было отправить тело в Обуховку, не оказалось пиджака». О том, что пиджака не оказалось в пятом номере гостиницы «Англетер», пишут и другие. Он не найден до сих пор. Куда же он исчез и почему? На эти вопросы ответил Виктор Кузнецов: пиджак, должно быть, так был испачкан кровью, что остался в пыточной, где истязали Есенина.
Н. Браун:«В номере гостиницы, справа от входной двери, на полу, рядом с диваном лежал неживой Есенин. Золотистые волосы его были откинуты назад. Одна рука, правая, в приподнятом, скрюченном состоянии находилась у самого горла…
(…)Рука, застывшая у горла, свидетельствовала о том, что в какое-то последнее мгновение Есенин пытался освободиться от душившей его петли, но это было уже невозможно.
Мы долго выпрямляли застывшую руку, приводя ее в обычное положение».
И далее:«На лбу Есенина, у переносицы, были два вдавленных, выжженных следа от тонкой горячей трубы отопления, к которой он, по-видимому, прикоснулся, когда все было кончено».
О трубе парового отопления уже было сказано – и неоднократно говорилось и писалось – отопление в то время не работало, следовательно, шрамы были не от ожога. Но никто ни разу не «вспомнил», что «долго выпрямляли застывшую руку Есенина, приводя ее в обычное положение» – хотя присутствовало при этом более десяти человек. Полоснули лезвием бритвы по сухожилиям – потом скажут, что вскрыл себе вены. Никто не написал об этом, да и Н. Браун сообщил только в 1974 году.
