Текст книги "У фортуны женское лицо"

Автор книги: Валентина Демьянова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Валентина Демьянова
У фортуны женское лицо

Анна

– У меня к тебе просьба, – сказал Павел Иванович и ласково улыбнулся.

Знала бы его хуже – наверняка поверила бы и благодушному виду, и задушевному тону, и улыбке. Грустной, почти отеческой. Только мы слишком хорошо были знакомы, чтобы я купилась на эти уловки. Давно усвоила: старый пройдоха всегда так себя ведет, когда ему от тебя что-нибудь нужно.

– Дело вот какое... – протянул бывший босс и задумчиво пожевал толстыми губами.

Привычка, хорошо знакомая с прежних времен, заставила насторожиться еще больше. Павел Иванович так поступал в моменты затруднений. А затруднения у него возникали лишь в одном случае: когда он прикидывал, как бы половчее тебя облапошить. Раньше стоило только увидеть эту манипуляцию с губами, как я начинала нервничать. Теперь ситуация изменилась. Больше я от него не зависела и могла себе позволить спокойно ждать, когда же он выложит то, за чем позвал.

– Как ты знаешь, от дел я отошел. И возраст не тот, и здоровье пошаливает. – Павел Иванович грузно заворочался в кресле, устраиваясь поудобнее. Задача практически невыполнимая: ни в одном кресле его стокилограммовая туша не могла уместиться с настоящим комфортом. Павел Иванович это знал и предпочитал диваны. Поерзав, он грустно закончил: – А главное, интерес к работе пропал. Чтобы тихо доживать старость, денег накоплено достаточно, а головой рисковать уже куражу не хватает.

Павел Иванович грустно поник головой, а на меня, отлично помнящую его подковерные игры, вдруг накатило раздражение. Забыв, что дала себе слово не ссориться, я с лицемерной ласковостью пропела:

– Наговариваете вы на себя, Павел Иванович. Выглядите отлично, и со здоровьем, судя по тому, что на столе, как и прежде, французский коньячок стоит, у вас тоже не так уж погано.

– Злая ты, Анька, – скорбно вздохнул Павел Иванович. – Все ведь понимаешь, а вредничаешь! Могла бы и подыграть старику! Трудно изобразить участие?

– А оно вам нужно? – искренне удивилась я. – Сами же всегда повторяли, что в сочувствии нуждаются только слабаки! Забыли?

– Ошибался, самонадеянный дурак! Потому что сил было немерено, дел полно, людей вокруг тоже! Казалось, так будет вечно, а вышло-то по-другому! Состарился и теперь целыми днями сижу один, словом перекинуться не с кем! – Павел Иванович подпер щеку рукой и жалостливо произнес: – Не поверишь, Анька, но такая тоска... иногда проснусь утром, а жить неохота!

– Не поверю! Не с вашим характером тосковать. Вы даже в гробу занятие себе найдете, а уж на этом свете... Не давите на жалость, учитель!

– Вот стерва, – с восхищением покачал головой Павел Иванович, тут же забыв, как недавно печалился. – Ничем тебя не проймешь. Ну признаюсь, сгустил краски! Сгустил! Конечно же не так все и плохо. Делами и правда не занимаюсь, зато теперь есть время книги полистать, в старых документах покопаться. – С трудом развернувшись в мою сторону, он с азартом воскликнул: – Знаешь, Анька, в них такие тайны скрыты! Вот сижу, потягиваю коньячок и потихоньку чужие секреты разгадываю. Раньше на это времени не хватало! – Павел Иванович помолчал, задумчиво шевеля губами, потом задушевно поделился: – А сейчас меня одна проблема мучает: очень хочется поработать с архивом Говоровых. Интереснейшая была семья! Там столько всего накручено... Дюма отдыхает! И даже не со всем архивом, а только с той его частью, что Захара Говорова касается. Слыхала о таком?

Ввязываться в пустой разговор о неизвестных мне Говоровых настроения не было. Куда больше меня на тот момент интересовала истинная причина нашей встречи, поэтому я коротко буркнула:

– Нет.

– Зря! – Павел Иванович назидательно погрозил мне. – Историей нужно интересоваться.

– Выйду на пенсию, как вы, тогда и поинтересуюсь, – привычно огрызнулась я.

– Не груби, – так же привычно одернул меня бывший наставник. – Так вот касательно архива... Очень он меня занимает!

– И в чем проблема? – недовольно спросила я. – Отправляйтесь туда, где он хранится, и работайте!

– С ума сошла! – возмутился Павел Иванович. – Это же в богом забытую дыру ехать нужно! Архив в местном краеведческом музее хранится. Оставить все это, – он обвел рукой уставленную антикварной мебелью комнату, – и поселиться в задрипанной гостинице? Об отвратительной кухне я даже не говорю! Да я там просто отравлюсь чем-нибудь!

– Тогда забудьте об архиве и наслаждайтесь комфортом!

– Умная! А любопытство? Оно же мучает!

– Поняла, жизни никакой! Только при чем тут я?

Павел Иванович умиленно глянул на меня и, делая вид, что ужасно смущается, выдавил из себя:

– Привезла бы ты его мне!

– То есть как?

Кошачье выражение разом исчезло с мясистого лица Павла Ивановича.

– Что ты дурочкой прикидываешься? Не знаешь, как незаметно бумаги из архива вынести?

– Украсть?!

– Возмущение изображаешь? – ехидно прищурился он. – Скажешь, никогда раньше этим не занималась? Тогда вспомни, сколько ты картин за время своей карьеры потырила!

– И вспоминать не хочу, – огрызнулась я, закипая. – Дура молоденькая была. Верила вам беззаветно, а вы этим пользовались. Только давно то было, и возвращаться к тем временам мы не будем. В общем, забудьте!

– Вот, значит, как! – скорбно покачал головой Павел Иванович. – А ведь ты, Анька, неблагодарная! Сколько я для тебя сделал! Могла бы разок добром отплатить.

Его лицемерие и постная мина окончательно вывели меня из себя.

– Считаете, я еще не расплатилась? – подавшись вперед, с тихой яростью поинтересовалась я. – И это после скольких лет, что на вас отпахала? А дела, за которые, как раз плюнуть, можно было статью получить? Забыли? Ну-ка вспомните, сколько раз вы меня на них посылали?

– Это ты забыла, кто из тебя человека сделал! Кто тебя профессии обучил!

– За все заплачено! Сполна! Вы сейчас потому так вольготно старость доживаете, что я вам деньги на нее заработала!

Кипя давней обидой, я буквально кричала и потому не расслышала, как Павел Иванович что-то сказал.

– Что? – раздраженно переспросила я.

– А если попрошу? Очень! Не в счет старых долгов, а как человек, что тебе и отца, и мать заменил!

Я всегда чувствовала, когда он ломает комедию, а когда говорит искренне. Наверное, потому, что последнее происходило с ним крайне редко. Но тут был именно такой случай. Он не пытался меня обдурить. Темнил и недоговаривал – это да! Но не дурил. Ему до зарезу хотелось получить архив, и только поэтому он пустил в ход свою козырную карту. Возразить было нечего. Прав он был, прав! Как бы я ни относилась к нему теперь, но бывший шеф действительно многое для меня сделал. Павел Иванович, зорко следивший за выражением моего лица, мигом уловил перемену в настроении. Перегнувшись через ручку кресла, он огромной лапищей, похожей на окорок, осторожно погладил меня по голове. Совсем как раньше.

– Не отказывайся, съезди, – мягко произнес он. – С бумагами проблем возникнуть не должно, это же почти деревня! Выполнишь, и все! Квиты!

Наташа

Не успела я шагнуть из лифта на лестничную площадку, как услышала надрывающийся за дверью телефон. Швырнув вещи к ногам, я поспешно полезла в сумку за ключами. Нервно шаря в ее необъятных недрах, я выуживала на свет то пачку сигарет, то потертые визитки, то тюбик помады. В результате было обнаружено много полезных и даже неожиданных вещей, но только не ключи. А телефон между тем не замолкал.

«Интересно, кому так неймется? – подумала я. – Знакомые не стали бы звонить днем. Знают: в это время я на работе. Значит, кто-то из родственников, а их у меня всего двое: дед и брат. Деда я предупредила, что вернусь из командировки сегодня, но он бы не стал так названивать. Слишком сдержан для этого, разве только опять что-то стряслось...»

По спине пополз противный холодок. Последнее время все шло чересчур гладко, и, хотя я гнала от себя неприятные мысли, горький опыт подсказывал: долго так продолжаться не может. Это всего лишь затишье перед очередной бурей.

От накатившей паники ноги подогнулись, и я рухнула на колени. Жутко нервничая и не думая о том, как дурацки выгляжу со стороны, вывалила содержимое сумки прямо на пол. Передо мной моментально образовалась внушительная гора хлама, которую я имею обыкновение таскать с собой. Я глухо застонала. Сколько раз давала себе слово все перебрать! А теперь, когда мне до зарезу нужны эти чертовы ключи, сижу на полу перед собственной дверью и не могу их найти.

Телефон за дверью на секунду смолк и снова разразился неистовой трелью. Я вздрогнула и с новой силой принялась перетряхивать свое добро. Ну где же они? Потеряла? Зажмурившись, попыталась вспомнить свой отъезд. В тот день я здорово опаздывала, из подъезда вылетала пулей, но ключи были зажаты в кулаке. Это точно. А вот потом... Телефон за дверью продолжал надрываться. Звон бил по нервам, не давая возможности сосредоточиться. Понимая, что могу так просидеть до вечера, я попыталась успокоиться. С чего я взяла, что случилась беда? Телефон трезвонит? Ну и что? Кто мне может так звонить? Олег? Братец живет с непоколебимой уверенностью, что его проблемы самые важные. Он способен среди ночи обрывать телефон по самому пустячному поводу, а тут день на дворе!

Застилавшая глаза пелена спала, и ключи тут же обнаружились. Они нагло высовывались из-под обложки записной книжки.

Стоило поднять трубку, как послышался раздраженный голос Олега:

– Где тебя носит?

Бессильно привалившись к стене, я вслушивалась в знакомые интонации. Все, как всегда! Ни тебе «здравствуй», ни «извини». Полная уверенность в том, что я существую на этом свете только для того, чтобы по первому зову сломя голову нестись ему на выручку.

– Что ты молчишь? Я с тобой разговариваю! – Степень раздражения в голосе брата достигла максимума. Оно и понятно, невнимания к себе он не выносил. – Почему, когда ты нужна, до тебя невозможно дозвониться?

От звука его голоса во мне начала закипать столь привычная в последнее время злость. Я сделала попытку сдержаться, но не получилось, и месяцами копившееся раздражение помимо воли выплеснулось наружу.

– Задержалась, – яростно огрызнулась я, мысленно дивясь самой себе. – Знаешь, в отличие от тебя, я работаю!

– Ой, ладно! – взвился Олег. – Лучше слушай! Мне нужны деньги! Срочно!

Стоило это услышать, как злость разом испарилась, и стало смешно. Ну и дурища же я! Дергалась, трепала себе нервы, а все вполне безобидно! Братец снова на мели! Не будь я такой взвинченной, сама бы догадалась. Фраза с требованием денег была знакома до боли. Последний раз Олег просил их два месяца назад, срок для него прямо-таки огромный. Неудивительно, что он так раздражен! Терпел, сколько мог, теперь пришла пора получать пособие.

– Забудь, – хмыкнула я. – У меня есть три сотни, и мне на них еще жить.

В ответ на столь наглый отказ я ожидала всплеска возмущения, но в трубке неожиданно зазвучал глуховатый басок деда:

– Наташенька, тебе лучше приехать. У нас проблемы.

Анна

В музей, где хранился архив Говоровых, я хоть и без охоты, но поехала. Это было моей платой Павлу Ивановичу за некогда сделанное добро. Попросту говоря, он меня спас. От улицы и всех связанных с ней неизбежных «прелестей». Дело происходило ночью, на вокзале. В зале ожидания кто спал, кто делал вид, что спит, но никто не хотел вступиться за девчонку, которую пьяный хулиган тащил на улицу. В результате Павел Иванович оказался единственным, пожелавшим вмешаться. Вокзальная разборка закончилась быстро и не в пользу моего обидчика, потому что тогда Павел Иванович не ходил один. Как только меня оставили в покое, я моментально вознамерилась исчезнуть, но мне такой возможности не предоставили.

– Присядь, – приказал мой спаситель.

Оценив свои шансы на побег, я неохотно подчинилась.

– Ты чья?

– Собственная!

– А живешь где?

Несмотря на благодарность, открывать душу немолодому тучному господину в дорогом пальто я не собиралась. Проще сквозь землю провалиться, чем признаться, что я сбежала из дома из-за очередного хахаля матери. В тот день они оба прилично выпили, пришли в игривое настроение, и ухажер, подзуживаемый моей развеселой мамашей, стал ко мне приставать. Отбившись удачно подвернувшейся под руку разделочной доской, я сбежала. Оказавшись на улице, поняла, что идти некуда, и отправилась на вокзал. Устроившись в зале ожидания, задремала в тепле, вот тут ко мне и привязался тот пьянчуга.

Не дождавшись ответа, мой спаситель предложил:

– Если тебе некуда идти, можешь пожить у меня.

Выросшая среди дворовой шпаны, я в бескорыстную доброту не верила и потому предложение встретила в штыки. Выслушав мой эмоциональный ответ, в котором каждое второе слово было нецензурным, Павел Иванович расхохотался.

– Размечталась, – проговорил он, вытирая навернувшиеся на глаза слезы. – Ты хоть раз в зеркало на себя глядела? Кожа да мослы! Неужели ты думаешь, если мне приспичит, я ничего приличнее не найду?

Характеристика была уничтожающей, презрение к моей персоне абсолютное, но именно они убедили меня, что с его стороны мне ничего не грозит. Вопрос, зачем же тогда я нужна этому пожилому господину, в голову не пришел. А если бы и пришел, я бы точно его проигнорировала. Какая разница? Будет плохо – сбегу! Главное, мне предлагают кров, а взамен ничего не требуют!

Прошло около месяца, прежде чем состоялся тот памятный разговор, который определил мою дальнейшую судьбу. Павел Иванович держался хотя и доброжелательно, но отстраненно, больше молчал и присматривался. Я тоже молчала, наблюдала и ела. Господи, как я тогда ела! Вспомнить страшно. Без остановки и все подряд, а наесться никак не могла. Честно говоря, я тогда не ушла главным образом потому, что меня кормили. А потом Павел Иванович сказал:

– Аня, мне нужна помощница. Хочешь ею стать?

Не ожидавшая ничего подобного, я растерялась:

– А вы кто?

– Искусствовед. Занимаюсь антиквариатом.

Поскольку свое образование я большей частью получала во дворе, то об антиквариате и тому подобных вещах слыхом не слыхала. У нас в ходу были совсем другие ценности, но слово мне понравилось. Красивое было слово, и я не имела ничего против того, чтобы тоже стать искусствоведом.

– Нет, – усмехнулся Павел Иванович. – Из тебя я сделаю специалиста широкого профиля, если, конечно, ты окажешься старательной ученицей. Природные задатки у тебя имеются, но их нужно развивать. Ты же абсолютно необразованна.

Замечание задело, но спорить я не стала. В свои неполные шестнадцать я действительно мало что знала. Справедливости ради следует сказать, Павел Иванович выполнил свое обещание. Он положил на меня немало сил и, хотя был нетерпим, требователен и груб, научил многому. Ради той же справедливости следует отметить, что училась я исступленно, безропотно снося бесчисленные придирки. А потом началась работа. Тяжелая, изматывающая, но я все равно чувствовала себя счастливой, ведь у меня была крыша над головой и интересное занятие.

Прошло время, я повзрослела, и мы расстались. Не лучшим образом и со взаимными обидами. Прошло еще время, мы снова встретились и заключили перемирие. К прежним отношениям не вернулись, но враждовать перестали. Я, во всяком случае, зла не держала.

«Сделаю, – раздраженно размышляла я, несясь ранним утром по безлюдному шоссе в сторону Ольговки. – В последний раз! И на этом все! Мой долг будет закрыт».

Решение я приняла и отступать не собиралась, но оно здорово портило настроение. В очередной раз Павел Иванович заставил меня ему подчиниться. В результате к монастырю, в котором помещался районный архив, я подъехала в отвратительном расположении духа. Поставив машину перед входом, с силой хлопнула дверцей и огляделась. Слева поднимались белые стены с распахнутыми воротами, справа раскинулась бескрайняя даль с синеющим сосновым лесом, плавно стелющимися лугами, главками сельских церквей и игрушечными домиками крошечного городка. С высоты холма, на котором расположен монастырь, все было видно как на ладони. А тишина стояла такая, что в ушах звенело. На душе разом полегчало. Заметив лавку, я села на нее и притихла. Сидела долго, не шевелясь и бездумно глядя вдаль. Потихоньку улеглось раздражение, растворилась в тишине злость. На смену им пришла грусть. Тихая, светлая, от которой на сердце стало легко и спокойно.

Хорошо было сидеть, но ровно в десять я поднялась. Пора приниматься за работу. Правда, планировала я заняться совсем не тем, на что подбивал меня бывший патрон. Бредовые идеи с кражей архива я оставила Павлу Ивановичу. Охота ему – пусть сам их в жизнь и воплощает, а я решила идти легальным путем: рисковать головой ради чужой блажи я не собиралась.

Едва войдя в помещение архива, принялась искать взглядом кого-нибудь из сотрудников. Зал был пуст, но у стойки с каталогами стояла пожилая женщина. Решив, что она может оказаться тем человеком, что мне нужен, я направилась к ней:

– Вы сотрудник архива?

Оторвав глаза от карточек, которые она перебирала, женщина сдержанно произнесла:

– Я его заведующая.

– Не могли бы вы мне помочь? Я пишу книгу о дворянских усадьбах Подмосковья.

Затасканный прием! Сколько раз я произносила эту фразу! На зубах уже навязла, а что делать? Сегодня не пишет только ленивый, так что она служит отличным прикрытием, и мои дотошные расспросы не вызывают у людей ни удивления, ни настороженности.

– Понятно, – улыбнулась женщина. – И какая помощь вам нужна?

– Хотелось бы ознакомиться с документами. Нужен фактический материал.

– Вас интересует конкретное место?

– Да, Ольговка!

Улыбка разом увяла, лицо окаменело.

– Вот как...

– А что? – удивилась я. – В моей просьбе есть что-то странное?

– Да нет... – повела плечом заведующая и тут же, противореча себе, спросила: – А почему именно Ольговка?

– Мне сказали, у нее интересная история.

Она вскинула на меня настороженные глаза:

– Кто сказал?

– Подруга, историк.

– Ошиблась ваша подруга, – последовал сухой ответ. – Ничего необычного в Ольговке нет! В округе имеются куда более значительные усадьбы.

Если это была попытка увести разговор в сторону, то она ей не удалась. Другие усадьбы меня не интересовали.

– Мне нужны материалы по Ольговке! Я слышала, с одним из ее владельцев связано нечто любопытное.

Женщина вздернула брови в молчаливом вопросе.

– С Захаром Говоровым.

– Действительно, примечательная фигура, – с неохотой признала она.

– Вот о нем и хотелось бы написать! Можете помочь?

– Нет.

Теперь пришла моя очередь удивляться:

– Почему?

– Лично я никогда Ольговкой не занималась, – отвела она глаза в сторону. – Того, что знаю, для книги будет маловато. – Секунду помедлив, с непонятной интонацией уточнила: – Вы ведь книгу пишете, верно?

– Ну да! А кто у вас Ольговкой занимается?

– Никто!

– Как же так? Сами сказали, один из владельцев был примечательной личностью, а никого из сотрудников это не заинтересовало?

Мой выпад, как я и рассчитывала, ее задел.

– Почему же? Биографию Захара Говорова очень тщательно изучил Петр Валерианович Шенк! Он даже монографию начал писать!

– Отлично! Как мне с ним встретиться?

– Никак! Умер он!

Наташа

Услышав голос деда, я испугалась по-настоящему. Должно было что-то стрястись, чтобы он заговорил об Олеге. Я уже и припомнить не могла, когда это случалось в последний раз. Дед не одобрял образ жизни внука и искренне не понимал, почему здоровый молодой человек категорически не желает работать. А увлечение Олега сомнительными аферами и его способность занимать деньги и не отдавать вызывали у деда негодование. Особенно больно ему становилось оттого, что непутевый внук был копией его любимого сына. Та же ямочка на подбородке, те же глаза, те же светлые волосы. Даже непокорную прядь, постоянно падающую на глаза, Олег унаследовал от отца. Только отцовской порядочности в нем не наблюдалось. Дед считал, Олег таким уродился. Я была уверена, брат вырос таким непутевым потому, что мы слишком рано лишились родителей. Они были геологами и погибли в горах, когда мне исполнилось четырнадцать, а Олегу десять. Бабушки, моральной опоры нашей семьи, к тому времени тоже уже не было. Из всех родственников у нас с Олегом остался только дед. Теперь-то я понимаю, мы с ним оказались никудышными воспитателями. Дед слишком стар, чтобы держать в узде нашего сорванца, а я слишком молода. Во мне было много любви к брату при полном отсутствии жизненного опыта. В результате вырастили эгоиста. Последнее время дед, осознав бессмысленность попыток наставить внука на путь истинный, отошел в сторону. То, что он нарушил им же самим установленное правило, наводило на самые тревожные мысли. Похоже, действительно стряслось нечто серьезное.

– Еду! – заверила я деда.

Моя бойкость – не черта характера, а результат многолетней тренировки. Маска, если хотите. Игра. Маскировка собственной слабости. Поскольку причин для нервотрепки находилось достаточно, Олег старался, как мог, я делала все, чтобы оградить деда. Отсюда и моя неиссякаемая бодрость, и хлещущая через край энергия, и железобетонная уверенность. И все это для того, чтобы дед не волновался. Он должен непоколебимо верить в мою способность справляться с любой проблемой и жить спокойно.

Стоило положить трубку, как силы покинули меня. В мутном стекле старинного зеркала отразилась ужасно усталая женщина. Говорят, мы с Олегом очень похожи, но я-то знаю, наше сходство чисто внешнее, а на деле мы разные. У Олега характер легкий. Какие бы неприятности ни стряслись, на следующий день он о них уже и не вспомнит. Все его мысли будут заняты новой авантюрой, которая, само собой, обернется проблемой. Я – другая. А так как за необдуманные шаги брата приходится платить мне, то сама я стараюсь их, по возможности, не совершать. Олег утверждает, что я зануда.

Наш двор, как всегда в середине дня, забит машинами, и моя ржавенькая таратайка на фоне блестящих иномарок выглядела просто сиротски. Привычно утешив себя тем, что на нее никто не позарится, я нырнула в душный салон.

Машины шли по Покровскому бульвару сплошным потоком. Обычное дело! Лето, пятница, народ стремился вырваться из раскаленного центра за город. Лавируя между нервно сигналящими автомобилями, я настырно пробивалась вперед. Благополучно миновав светофор на Покровке, избежав пробки в начале Чистопрудного, свернула в переулок и затормозила перед знакомым домом. По истертым ступеням взлетела махом, а вот перед дверью задержалась. Прежде чем позвонить, достала зеркало, критически оглядела себя и осталась довольна. Вид – уверенный, а что внутри все тряслось от страха и многолетней усталости, так об этом еще нужно было догадаться. Когда звякнула цепочка и на пороге возникла высокая фигура деда, я уже сияла улыбкой. Отметив про себя, что, несмотря на то что деду уже перевалило за восемьдесят, он выглядит молодцом, бодро возвестила:

– А вот и я!

После кончины бабушки местом постоянного обитания деда стал кабинет. В нем он проводил все свое время. Если не просматривал газеты, то работал над мемуарами. В прошлом дед был кадровым военным. Если уставал писать, то просто перебирал старые фотографии. Спал здесь же, на диване. Мне всегда нравилась эта комната с ее застоялым запахом книжной пыли и табака. В детстве я любила готовить в ней уроки. Особенно уютно было зимой, когда от ранних сумерек в комнате стояла полутьма и накрытая шелковой шалью настольная лампа бросала розовый свет на раскрытую на коленях книгу. Всплывшая в памяти картинка была такой яркой, что остро защемило сердце. И тоска накатила такая, хоть вой. Была б одна, точно бы взвыла, но рядом стоял дед, и я не могла позволить себе расслабиться. Твердой походкой уверенного в себе человека я пересекла кабинет и плюхнулась кресло. То самое, рядом с настольной лампой под старомодным абажуром. Это был мой вызов грядущим неприятностям. Если уж суждено узнать плохую новость, значит, так тому и быть, но я сильная и полна решимости выстоять. Я покосилась на деда и расстроилась: при дневном свете он показался мне осунувшимся, домашняя куртка висела на нем как на вешалке. Показывать чувства было нельзя, и я поинтересовалась:

– Олег где?

– В туалете, – неодобрительно хмыкнул дед. – От страха у него медвежья болезнь приключилась.

Я насторожилась:

– Он что, давно здесь?

– Со вчерашнего вечера. – Помолчав, дед грустно добавил: – Плохи его дела.

Может быть, он бы еще что рассказал, но в комнату вошел Олег. Выглядел он ужасно. Бровь рассечена, под глазом чернел синяк. Не глядя по сторонам, брат молча прошагал к дивану и сел. Старые пружины в знак протеста натужно заскрипели, а когда их скрип затих, в комнате повисла тягостная тишина. Брат сидел сгорбившись, безвольно опустив плечи и молчал. Сердце моментально съежилось от жалости, но я взяла себя в руки и холодно спросила:

– Что случилось?

Не поднимая глаз, Олег пробубнил:

– Я уже объяснил. Нужны деньги. Десять тысяч. Долларов.

К тому, что Олег потребует денег, я уже была готова, но сумма меня потрясла! Раньше я могла покрыть его долги, спустив букинистам очередной раритет из дедовской библиотеки, но теперь...

Пока я ошарашенно молчала, в разговор вступил дед:

– Откуда взялись эти тысячи?

– Менты шмон устроили, товар конфисковали, теперь надо рассчитаться, – вяло пробормотал Олег, и суть случившегося стала проясняться.

Несколько месяцев назад брат вдруг загорелся идеей заняться торговлей. Я потратила много сил, доказывая, что при его коммерческих способностях начинание обернется крахом, но Олег упрямо стоял на своем. Кончилось тем, что он забрал у меня деньги, арендовал на рынке лоток и стал там пропадать целыми днями. Видя такую увлеченность, я даже начала питать робкую надежду, что брат наконец нашел себе занятие по душе. Что он влезет в авантюру с контрафактными дисками, мне и в голову не приходило, хотя, зная братца, должно бы.

– Ты торговал пиратскими копиями?!

– А ты что думала? «Родными»? Что б я на них заработал?

– Ты сознательно шел на риск?

– Все так делают!

– Если все так делают, почему попался именно ты?

– Не повезло!

Его раздражение оттого, что приходится отвечать на вопросы, росло с каждой минутой. К подобного рода унижениям Олег не привык. Обычно достаточно было намекнуть мне на трудности, и деньги безропотно выдавались. Источник их появления Олега никогда не интересовал.

– Ты безответственный тип! – забыв о том, что нужно держать себя в руках, вскипела я. – Знаешь же, у нас таких денег нет! И взять их негде!

Ни безответственным, ни тем более плохим Олег себя не считал. Свои неудачи он объяснял тем, что ему просто не везет. А если человеку не везет, родственники обязаны помочь.

– Золото продайте! – яростно сверкнув глазами, выкрикнул он.

Дед вздернул брови и с любопытством посмотрел на внука, а я обреченно вздохнула:

– Какое золото, Олег? Бабушкино колечко? Ты же понимаешь, оно ничего не стоит.

Странно, но обычно цеплявшийся к каждому слову брат спорить не стал. Воровато косясь на деда, он пробормотал:

– Про золото я просто так сказал. А выход есть! Нужно продать твою квартиру.

– Что?!

– Ну да! Мы не только долг отдадим, – глаза брата хищно блеснули, – но еще и на безбедную жизнь останется. Сама знаешь, сколько она сейчас стоит!

Всего я от Олега ожидала, но только не этого. Чувствуя, как темнеет в глазах, я вцепилась ногтями в подлокотники кресла. За что мне это? Да, брат живет, как ему хочется. Что ж, имеет право! Он уже взрослый! Только почему, нашкодив, Олег всегда бежит ко мне? Почему, не желая расхлебывать свои неприятности, взваливает их на меня? Оставшаяся с детства привычка? Но Олег уже вырос и его проблемы давно стали не детскими!

А Олег, стараясь побыстрее донести до меня свое предложение, между тем частил:

– Я все узнал! Это легко! Через фирму квартиры улетают за день! Правда, при срочной продаже риелторы забирают половину. Грабеж, конечно, но для нас выход! Долг отдадим! А ты переселишься сюда!

Изо всех сил стараясь не сорваться на крик, я подалась вперед:

– Забудь!

Анна

– Умер? – переспросила я.

– Погиб, – сухо поправила меня женщина. – Хулиганы избили, когда Шенк возвращался вечером с работы. Он умер, не приходя в сознание.

– И никто не вступился?

– Некому было. Петр домой ходил через луг. Там и днем ни души, а уж вечером...

– Извините...

Ответить она не пожелала. Снова занялась карточками, всем своим видом показывая, что разговор окончен. Только ведь я не могла уехать ни с чем!

– И все-таки я хотела бы ознакомиться с материалами! Теми, что касаются Захара Говорова.

Она оторвалась от карточек и, глядя мне прямо в глаза, отчеканила:

– Для работы в архиве нужно основание. У вас оно есть?

Тут она, грубо говоря, «загибала». Архив у них не секретный, и по существующим на сегодняшний день правилам доступ к его материалам мог получить любой, предъявивший паспорт. Но какой смысл спорить? У провинциальных городов своя гордость!

– А как же? – Я поспешно извлекла из сумки удостоверение члена Союза писателей и письмо на бланке одного малоизвестного издательства. И то и другое, конечно, липа, но за качество я не волновалась: выполнено было на совесть.

– Отлично, – кисло обронила женщина и громко крикнула: – Варя!

Из-за стеллажей моментально вынырнула худая, остроносая женщина:

– Чего, Вера Васильевна?

– Принеси из хранилища папки Захара Говорова.

Варя с любопытством оглядела меня с головы до пят и исчезла. Прошло минут десять, прежде чем она снова появилась и, с затаенным злорадством глядя на начальницу, объявила:

– Нет там ничего!

– Как? – пошла красными пятнами Вера Васильевна. – Ты хорошо посмотрела?

– А что смотреть, если полка пустым проемом зияет?

– Нужно было на соседних глянуть! Наверняка по рассеянности их не туда поставили!

– Глядела!

– Проверь старые запросы! Кто-то же эти папки брал!

– Конечно! – хмыкнула Варя. – Шенк, в августе!

– В августе? – нахмурилась начальница. – Петр погиб в августе!

– Точно! А за два дня до этого взял папки!

– Странно! Куда он мог их деть?

Варя скривила тонкие губы:

– Продал.

– Ты что городишь? – взвилась Вера Васильевна. – Петр был милейшим человеком! Умным, тонко чувствующим! Стихами увлекался! А уж как науке был предан! За копейки здесь корпел! Да и кому бы он мог продать?

– Насчет милейшего вам виднее, – пробормотала Варя. – А насчет того кому... Крутился возле него мужик. Я пару раз видела, как они с Шенком шептались.

– Чушь несешь, Варвара! Скорее всего, Петр взял папки домой, чтобы поработать, а вернуть не успел.

– Был и бы они у него – жена бы их давно вернула, – возразила Варя. – Зачем они ей? А раз не принесла, значит, и нет у нее ничего! И в столе у него ничего не было! Милиция смотрела! Точно говорю, продал их ваш милейший Петр! Коллекционеру заезжему!