Текст книги "Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы"
Автор книги: Валентина Антипина
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)
Многие литераторы были не в состоянии пережить блокаду. Но даже в этих обстоятельствах они не теряли человеческого достоинства. Например, жена литературоведа Б. Энгельгарда подобрала упавшего возле Дома писателя А. Франковского (в то время таких людей уже, как правило, не поднимали – не было сил) и привела к себе домой. Так и умерли они все втроем.
Несмотря на блокаду, большинство людей продолжали оставаться людьми. Ленинградка С. Альтерман рвалась в город – за вещами для интерната писательских детей и чтобы увидеться со своим мужем, от которого долгое время не было известий. И вот наконец она получила от него известие. «В этом письме мой муж сообщил мне, что напрасно я беспокоюсь о нем: если он не пишет, то на это есть причина. А причина проста – он полюбил другую, короче говоря, я уже женился, и она носит мою фамилию» [601]601
Альтерман С.Командировка / Голоса из блокады. С. 234.
[Закрыть] . Несмотря на горе, причиненное близким человеком, Альтерман все же поехала в блокадный город, так как разрешение на ее имя уже было дано, а дети очень нуждались в вещах.
Около пятидесяти писателей погибли от голода и по дороге в эвакуацию. Надо отметить, что не всегда официальная дата смерти писателей совпадала с фактической. Дело в том, что во время блокады часто утаивали трупы, чтобы получить возможность отоваривать продовольственные карточки. «Официальная дата смерти Василия Васильевича [Гиппиуса] – 1 марта 1942 г. На самом деле он умер 7 февраля. Жена открыла окно кабинета, где он лежал, заперла дверь, заделала все щели и до первого марта по его карточкам копила хлеб. Это дало ей возможность похоронить мужа на Охтинском кладбище» [602]602
Биневич Е.Братья по крови и по перу / Там же. С. 211.
[Закрыть] .
Вместе с населением ленинградские писатели не только преодолевали голод, но испытывали и все другие тяготы войны. Л. Гинзбург вспоминала: «Через несколько дней [после начала войны] в Союзе писателей объявили, что все поедут в неизвестном направлении рыть противотанковые рвы или строить заграждения…
Механизм работал формально, он поступал с человеком согласно тому, к какой категории в каждый данный момент был отнесен… данный общественный слой. В Ленинграде писатели, художники и другие – это сначала была категория добровольно зачисленных в ополчение. Необученных, почти невооруженных их мгновенно бросили под свежие немецкие силы. Погибли все. Довольно скоро писатели, художники, ученые стали категорией золотого фонда, который следовало эвакуировать и беречь… От писателей и прочих скоро потребовалось то же, что и всегда, только в большей мере» [603]603
Гинзбург Л.Человек за письменным столом. С. 590.
[Закрыть] .
Светлый праздник 9 мая 1945 года ленинградские писатели отметили в зале Дома писателей им. Маяковского, где состоялся праздничный вечер. Писатели пришли туда, вырезав продовольственные карточки и внеся по несколько рублей. И, несмотря на все бытовые трудности, это был самый лучший для них праздник.
«Мы зверски голодали»Эвакуация стала для многих писателей большим испытанием. М. Шагинян записала в дневнике 7–10 ноября 1941 года: «Из гостиницы нас выселяют, денег нет, не прописывают в милиции – значит, и карточек нет» [605]605
Шагинян М.Уральский дневник (июль 1941 – июль 1943) // Новый мир. 1985. № 4. С. 124.
[Закрыть] . А вот запись, сделанная в середине войны, 26–27 июня 1943 года: «Сейчас наше бытовое положение очень улучшилось. Мы зверски голодали примерно с января» [606]606
Там же. № 5. С. 190.
[Закрыть] .
Переселенцам оказывали весьма незначительную финансовую помощь. Так, в Западной Сибири ее размер не превышал 300 рублей, что равнялось рыночной стоимости двух ведер картошки [607]607
Зяблинцева С. В.Социально-бытовая сфера Западной Сибири в годы Великой Отечественной войны (1941–1945). Автореферат дис. канд. ист. наук Кемерово, 1995. С. 17.
[Закрыть] .
В начале 1942 года эвакуированные писатели распределялись по регионам следующим образом [608]608
Отрывок из неустановленного документа // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 575. Л. 32.
[Закрыть] :
| Регионы | Всего писателей | Московских писателей | Ленинградских писателей | Писателей из республик СССР |
| Ташкент | 103 | 89 | 2 | 12 |
| Татарская АССР: | 74 | 74 | — | — |
| Чистополь | 45 | 45 | — | — |
| Казань | 23 | 23 | — | — |
| Елабуга | 6 | 6 | - | - |
| Алма-Ата | 33 | 21 | 4 | 8 |
| Молотов | 22 | 6 | 16 | — |
| Свердловск | 23 | — | — | — |
| Уфа | 31 | 9 | — | 22 |
Иногда эвакуированных подводила дававшая сбои финансовая система страны. 5 сентября 1941 года сокрушался Н. Виноградов-Мамонт: «…утром пришло известие: мне перевели из Москвы 100 руб[лей]. Денег на почте я не получил, ибо в кассе – пусто» [609]609
Виноградов-Мамонт Н.Чистопольский дневник / Чистопольские страницы. С. 110.
[Закрыть] .
Чтобы выжить в непривычной обстановке, группа писателей, находившихся в Свердловске, в двадцатых числах октября 1941 года объединилась в Литературный центр на Урале. Его руководителями были А. Караваева, Ф. Гладков, П. Бажов, Л. Кассиль. Они считали создание центра легитимным, так как он был организован во время пребывания в Свердловске А. Фадеева. К тому же создание такого объединения «подсказывалось самой жизнью». Его руководители обратились к А. Фадееву с просьбой помочь юридически оформить организацию, выделить средства на канцелярские и прочие расходы, а также на зарплату ее постоянным работникам [610]610
Письмо руководителей Литературного центра на Урале А. А. Фадееву // РГАЛИ. Ф. 631. Д. 572. Л. 59,67–68.
[Закрыть] .
А. Фадеев посчитал, что создание Литературного центра – ошибка. Ссылался он на указание правительства, воспрещающее создание филиалов всесоюзных организаций. Во время пребывания в Свердловске он одобрил лишь совместную работу писателей на Урале [611]611
Письмо А. А. Фадеева руководителям Литературного центра на Урале // Там же. Л. 69–70.
[Закрыть] . Литературный центр был ликвидирован. Руководители ССП считали, что в Свердловске вполне хватает уполномоченного Правления Союза писателей, которому выплачивался оклад в размере 750 рублей и выделялось 500 рублей в месяц на организационные расходы. Активу писателей предлагалось работать на общественных началах [612]612
Письмо А. А. Фадеева А. Караваевой и Ф. Гладкову // Там же. Л. 62.
[Закрыть] .
Часто здоровье писателей не позволяло жить в природных условиях тех мест, куда их эвакуировали. Некоторые предпринимали попытки куда-нибудь переехать, но осуществить это желание было не так-то просто. 27 октября 1941 года М. Исаковский, В. Билль-Белоцерковский и С. Суркова обратились за помощью к С. Маршаку. В своем письме они, ссылаясь на возраст и наличие малолетних детей, просили помочь уехать из Чистополя и сделать это по возможности срочно – на Каме заканчивалась навигация и над ними нависла угроза остаться в изоляции еще на 5–6 месяцев. Писатели боялись, что не смогут пережить суровую зиму, так как морозы в этой местности достигали пятидесяти градусов, а зима сопровождалась ветрами, буранами и заносами [613]613
Письмо М. Исаковского, В. Билль-Белоцерковского, С. Сурковой С. Я. Маршаку // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 572. Л. 20–20 об.
[Закрыть] .
В Чистополе находилась большая группа эвакуированных писателей – 76 человек и несколько сот членов их семей. Большой вклад в налаживание здесь сносных жилищно-бытовых условий внесли групком и общественный Совет эвакуированных, который возглавлял К. Тренев. По инициативе членов групкома для писателей была организована столовая, выделялись земельные участки, производилась заготовка дров. Организованный детский интернат снабжался продовольствием, одеждой, обувью. Деятельность К. Тренева во время эвакуации положительно оценивали многие писатели. П. Павленко, например, вспоминал: «В суровую зиму 1941/42 года он, уже пожилой человек с расшатанным здоровьем, ходил на вывозку дров с реки, участвовал в субботниках, ездил в Казань и Москву за продовольствием для писательских детей, а затем увлекся и местными делами – хлопотал о чем-то для Чистопольского краеведческого музея, для городской библиотеки, захаживал на завод, эвакуированный из Москвы, и уже мечтал о заводском лектории, о разъездах – по району – писательских бригад…» [614]614
Павленко П. К. А. Тренев / Живой Тренев. Ростов, 1976. С. 206.
[Закрыть]
Писатели устраивались по-разному, в зависимости от своего материального положения. «Некоторые из них снимали целые дома, а он [Б. Пастернак] ютился в небольшой и неудобной комнатушке (улица Володарского, 75). Контраст его быта с бытом, например, Леонова] или Ф[едина] был поразительный. Л. держал даже специального сторожа, который охранял по ночам с охотничьим ружьем его чемоданы. Один литератор бочками скупал мед на местном рынке, где цены вскоре стали бешеными. Другой, чтобы не зависеть от привоза на рынок мяса, купил сразу целого быка… Я помню новеллиста Г[ехта], продававшего на рынке белье жены… На том же рынке поэт А[сеев], женатый на сестре жены Г., привезший большие сбережения и живший припеваючи, бродил с сумкой, скупая за бесценок разные вещи. Поэт и переводчик, в прошлом парижанин, музыкант и танцор, книга стихов которого вышла с иллюстрациями Пикассо, Валентин Парнах… следил в столовке за пару мисок пустых щей, чтобы входящие плотно прикрывали дверь. Помещение не отапливалось» [615]615
Гладков А.Встречи с Пастернаком / Воспоминания о Борисе Пастернаке. С. 326.
[Закрыть] .
А вот воспоминание о том, в каких условиях жила в эвакуации в Ташкенте А. Ахматова: «В ней [комнате] едва помещалась железная кровать, покрытая грубым солдатским одеялом, единственный стул, на котором она сидела… Посередине маленькая нетопленая печка-„буржуйка“, на которой стоял помятый железный чайник и одинокая кружка на выступе окошка „кассы“. Кажется, был еще ящик или что-то вроде того, на чем она могла есть» [616]616
Козловская Г. Л.«Мангалочный дворик…» / Воспоминания об Анне Ахматовой. М., 1991. С 378.
[Закрыть] .
Надо сказать, что привычки некоторых писателей приводили местных жителей в недоумение. «Многим показалось странным, например, что К Тренев привез с собой в эвакуацию большущего дога и маленькую вертлявую собачонку» [617]617
Авдеев В.Вспоминая Пастернака / Воспоминания о Борисе Пастернаке. С 342.
[Закрыть] .
Дрова – особая часть чистопольского быта. Без них хозяева не пускали на квартиру жильцов. Не случайно сохранился в памяти А. Гладкова такой эпизод: «Однажды райисполком выделил писателям несколько десятков кубометров сырых промерзших дров, сложенных далеко на берегу Камы. Подъезда к ним почему-то не было, и сначала их нужно было перетаскать к дороге. Состоятельное меньшинство наняло грузчиков и возчиков, но большинство отправились таскать дрова сами» [618]618
Гладков А.Встречи с Пастернаком //Там же. С. 327.
[Закрыть] .
В эвакуации литераторы объединялись не только вокруг местных отделений Союза писателей – были и неформальные объединения. О таком объединении в Чистополе вспоминала З. Пастернак: «В городе нашелся дом, где раз в неделю собирались писатели. Это был дом Авдеева, местного врача… В дни сборищ писатели там подкармливались пирогами и овощами, которыми гостеприимно угощали хозяева… Там читали стихи, спорили, говорили о литературе, об искусстве» [619]619
Пастернак 3.Воспоминания //Там же. С. 206.
[Закрыть] .
Эвакуированным в Чистополь писателям было все же полегче, чем их коллегам в других городах. Здесь литераторов было много и местные власти не могли с ними не считаться. К тому же им поступала помощь из Москвы.
В то же время в Новосибирске, где было 15 местных писателей и 7 эвакуированных, приезжие литераторы испытывали почти непреодолимые трудности. В ноябре 1942 года ситуация стала настолько критической, что эвакуированная писательница А. Брунштейн была вынуждена обратиться за помощью к ответственному работнику Новосибирского горкома ВКП(б). Дело в том, что в течение четырех месяцев литераторы были лишены возможности покупать коммерческие продукты, два месяца они не могли покупать хлеб по коммерческой цене, накануне написания письма их перестали снабжать молоком и овощами. Об ордерах на промтовары и речи не шло. Последней каплей, переполнившей чашу писательского терпения, стало то, что членов их семей лишили права питаться вместе с ними в столовой. Брунштейн с горечью писала: «В то время как в Молотове, Свердловске, Барнауле и др. эвакуированные писатели прикреплены к лучшим столовым и распределителям, обкомовским и крайкомовским, и широко снабжаются всем необходимым, писатели, эвакуированные в Новосибирск, терпят острую нужду и влачат в полном смысле слова полуголодное существование» [620]620
Письмо А. Брунштейн в Новосибирский горком ВКП(б) тов. Яковлеву // РГАЛИ. Ф. 2546. Оп. 1. Д. 138. Л. 1.
[Закрыть] .
Несколько писателей во время войны оказались в Елабуге, где было суждено провести свои последние дни М. Цветаевой. Известно, что она была недовольна местом эвакуации, так как здесь не было никакой возможности найти работу по специальности. Около десяти эвакуированных сюда литераторов также жаловались на отсутствие базы для профессиональной деятельности: местная двухполосная газета выходила лишь два раза в неделю и почти не помещала литературных материалов. Писатели, однако, не растерялись и организовали «Литературный театр», в котором они были заняты и в качестве авторов репертуара, и в качестве руководящего и административного персонала.
Некоторые из них сами выходили на сцену. Театр выпустил шесть спектаклей, давших полный сбор [621]621
Информация товарища Болотина о Елабужской группе писателей // Там же. Ф. 631. Оп. 15. Д. 602. Л. 4.
[Закрыть] .
В начале 1942 года началась реэвакуация. Писатели стремились в столицу, надеясь получить работу по специальности и вернуться к привычным условиям жизни. В. Бонч-Бруевич буквально бомбардировал руководство ССП требованиями вернуть его в Москву. Он писал П. Скосыреву: «Вы сами знаете, что более чем девять десятых эвакуированных сюда по нашему союзу уже выехали из Казани в Москву со своими женами, тещами, детьми, племянниками и другими родственниками; уехал весь аппарат до хлебоукладчика включительно – и все по лимиту Президиума Союза советских писателей, а вот мне, ввиду болезни уезжающему одному из последних, литератору со стажем в 49 лет, вдруг не хватило лимита!» [622]622
Письмо В. Бонч-Бруевича секретарю Президиума ССП СССР П. Г. Скосыреву // Там же. Д. 606. Л. 15–16.
[Закрыть]
Люди рвались в столицу без всяких вызовов со стороны Союза писателей, вопреки всем указаниям директивных инстанций. Как выразился в письме А. Фадеев, «писатели так и прут» [623]623
Письмо А. А… Фадееву неизвестному адресату // Там же. Д. 604. Л. 78 об.
[Закрыть] . В этом же письме он пытался урезонить свою личную знакомую и убедить ее не возвращаться в Москву, ссылаясь на трудности с обустройством: «Должен, однако, предупредить, что очень многие из них [самовольно приехавших литераторов] так и не прописались до сих пор и либо возвращаются обратно, либо испытывают серьезные мытарства в Москве… Я не имею решительно никакой возможности их прописать и даже не имею возможности их кормить: по новому указанию Наркомторга, мы не имеем права кормить их в нашей столовой».
Все мечтали вернуться в Москву как можно быстрее – все устали от жизни впроголодь и неустроенности. Находясь в эвакуации, писатели не могли прокормить свои семьи, так как не имели работы или работали на общественных началах. В. Бахметьев в письме А. Фадееву рассказывал о своих безуспешных попытках отговорить писательских жен повременить с возвращением: «…Когда я убеждаю жену того или иного писателя – осиротеете, мол, эти последние резонно замечают мне, что предпочитают остаться без мужей, но быть сытыми, чем с мужьями, но вести полуголодное существование, с распродажей „оптом и в розницу“ захваченных с собой и на себе носильных вещей» [624]624
Письмо В. Бахметьева А. А. Фадееву // Там же. Л. 24.
[Закрыть] . Сам В. Бахметьев тоже был не прочь оказаться в Москве. В 1942 году он получил сообщение от А. Фадеева: Союз писателей может помочь реэвакуироваться ему без всяких проблем, но вот добиться разрешения для его жены будет затруднительно, так как «особенное сопротивление вызывает возвращение в Москву членов семей писателей, а ссылка на то, что данный член семьи сам является нужным и квалифицированным работником, встречает естественное возражение, что по условиям военного времени можно найти человека и в Москве, который выполнил бы его функции» [625]625
Письмо А. Фадеева В. Бахметьеву // Там же. Д. 603. Л. 3.
[Закрыть] .
Война и эвакуация не погасили заседательский пыл в Союзе писателей. Собрания проходили везде, где находилось сколь-нибудь значимое число литераторов. Но рядовые члены ССП, как правило, не проявляли особого желания почтить своим присутствием всевозможные мероприятия, и тогда руководители писательских организаций прибегали ко всякого рода ухищрениям. В Ташкенте, например, это выглядело следующим образом. «Сегодня – заседание Президиума Союза советских писателей Узбекистана. Заседание происходит в здании Союза, в крытой галерее с выходящими во двор широкими стеклянными просветами. Зимой в этой галерее находится столовая. Теперь, по причине жары, столы, стулья и буфет вынесены на волю, во двор, или, как принято говорить, в „сад“ (в честь жиденького подобия фонтана). Обед начинается в два часа…
К двум часам заполняются столы. Но нет пока что признаков подавания. Со двора видны прения и выступления, происходящие в галерее, из открытых окон которой слышны отрывки речи, восклицания и валит табачный дым. Установка руководства Союза – максимальное присутствие писателей на заседании – все должны участвовать в общественно-творческой жизни Союза, знать задачи, стоящие перед писательским активом, выступать и говорить свое мнение о предыдущих высказываниях, en un mot [626]626
Одним словом (фр.).
[Закрыть], приносить свой вклад в дело выработки путей дальнейшего развития творческой мысли писателей разработки бытовых вопросов и т. п.
…Но вот уже два часа, и значительная часть писателей, вместо того чтобы присутствовать на заседании, слушать речи и высказывать свое мнение по разным животрепещущим вопросам, начинает заполнять двор и сетовать на отсутствие обеда. Подавальщицы и кассирша спокойно сидят и едят суп, равнодушно поглядывая на сидящих за столиками творцов, семейства и служащих. Наконец появляется помощник отсекра Союза – быстрый, длинноносый, басистый и очкастый человек – и кричит подавальщицам: „Не подавайте писателям! Пусть идут на заседание Президиума! Только служащим!“ Писатели возмущаются, начинают говорить, что никакого отношения к заседанию они не имеют, что их на это заседание не приглашали, что это безобразие, что им надо на срочное свидание, а тут сиди и дожидайся конца заседания Президиума. Толстая еврейка-подавальщица, жена какого-то украинского или еврейского писателя, картавя, кричит: „Очень интересное заседание! Товарищи писатели! Идите на заседание, подавать не будем!“ Но у каждого из сидящих есть свой блат; начинаются шепотные мольбы официанток: „Подайте мне, я спешу, я не писатель“. Во дворе гудит гул голосов, и этот гул мешает заседающим; подавальщицы кричат: „тише!“, что не мешает им поднять гвалт на кухне, споря из-за очереди на получение обедов… Кассирша наконец доедает суп, начинает выписывать чеки, начинается обед» [627]627
Эфрон Г.Дневники. Т. 2. С 133–134.
[Закрыть] .
Многие не смогли перенести условий жизни в эвакуации. В конце 1942 года А. Брунштейн описывала положение А. Казачинского, находившегося в Новосибирске. У него была тяжелая форма туберкулеза, перешедшего на кишечник и почки. В течение десяти дней он ничего не ел, так как сразу же начиналась рвота. Он даже пить боялся из-за этого. Дошло до того, что друзья, видя его мучения, желали ему поскорее умереть. Тем не менее они нашли для него дрова и уголь и топили соседнюю комнату, потому что в его жилище не было печи. Благодаря этому в комнате больного поддерживалась нормальная температура. Успенский добился для литератора диетического питания (белый хлеб, немного мяса и рыбы). Друзья достали для него картошки (он ее не ел – отдавал матери и испытывал облегчение, зная, что она не голодает), теплые вещи и поставили радио. Денег у Казачинского почти не было. Литфондовский чиновник в Москве категорически отказал в помощи, но при этом отметил, что если бы Литфонд получил распоряжение, например, от М. Храпченко, то пособие было бы выдано. Брунштейн обратилась к руководителю Комитета по делам искусств, но понимания не нашла. Друзья Казачинского просили приехавшую из Москвы Зуеву «стукнуть Литфонд по голове» [628]628
Письмо А. Брунштейн неизвестному адресату // РГАЛИ. Ф. 2546. Оп. 1.Д. 136. Л. 3.
[Закрыть] . Результата не последовало. Старания друзей не спасли молодого литератора.
В 1943 году, описывая положение, сложившееся в Чистополе, К. Федин отмечал, что там была группа литераторов, находящихся под угрозой голодной смерти: Кейхауз (молодой переводчик) находился почти при смерти от обострения туберкулеза, Розенталь (переводчица) была в больнице по хирургическому поводу в полном истощении, Долинов («малоформист») два месяца находился в постели с внутричерепным давлением, потерей зрения, в полном истощении и с пролежнями.
В Чистополе жила эвакуированная семья болгарского писателя Людмила Стоянова, находившегося в фашистских застенках. Жила здесь и дочь Стоянова с годовалым ребенком. Безусловно, К. Федин хотел помочь им, как и другим писателям и членам их семей, но не всегда имел реальную возможность. Эпизод, произошедший в местном отделении НКВД, вывел его из равновесия. В сердцах он пишет: «Меня сегодня приглашают в НКВД и предлагают мне „законно или незаконно“ (так было буквально сказано!) позаботиться о питании дочери Стоянова. Районное НКВД, видите ли, разбирается в „болгарской литературе“, а я, писатель, у которого вышло в Европе больше двадцати книг, ни в какой „литературе не смыслю“» [629]629
Письмо К. Федина председателю комитета по делам искусств при СНК СССР Храпченко, ответственному секретарю ССП А. А. Фадееву, директору Литфонда Хмаре // Там же. Д. 601. Л. 32.
[Закрыть] .
Некоторые писатели жили на грани голодной смерти потому, что не умели позаботиться о себе, собрать необходимые документы. В тяжелом положении находился М. Зощенко. Современники рассказывали, что, уже находясь в эвакуации в Алма-Ате, он страдал дистрофией. Одна из очевидцев событий Л. Чалова вспоминала: «Он сказал, что получает четыреста граммов хлеба, половину съедает, а половину обменивает на пол-литра молока и луковицу… „Кое-кто, конечно же, что-то там достает, но, ты же знаешь, я этого делать не умею“» [630]630
Чалова Л.Такой он был… / Воспоминания о М. Зощенко. С. 342.
[Закрыть] . Впоследствии выяснилось, что такое плачевное положение писателя было вызвано тем, что Зощенко не оформил бумаги на лимит.
В эвакуации очень многое зависело не только от правительственных распоряжений, но и от расторопности и настойчивости местных писательских организаций. Так, в Ашхабаде в организации снабжения и в налаживании быта писателей большую роль сыграл Б. Кербабаев. Не без юмора, но с глубочайшим уважением вспоминал о нем А. Аборский: «Наш предприимчивый аксакал затевает экспедицию в Хорезмский оазис – за рисом. Экспедиция – это он же, в единственном числе. Требуются денежные средства, талоны на промтовары, вещи для обмена на рис. И он добивается всего необходимого для поездки в Хорезм… Перевалить груз в пяти-шести местах… нелегко, но если грузчиков под рукой не оказывается, аксакал на своей спине перетаскивет мешки с рисом, пшеницей и горохом. В Ашхабаде составляет комиссию: местком, литфонд, представительница от жен писателей. Они делят рис, горох…» [631]631
Аборский А.Время оглянуться. М., 1988. С 44.
[Закрыть]
Без помощи таких отзывчивых и самоотверженных людей пережить эвакуацию было бы невозможно.
