Текст книги "Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы"
Автор книги: Валентина Антипина
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)
ЧАСТЬ II В ПЕРИОД ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ
«Провались ты со своим орденам!»Было смятение, была и паника. Панические настроения у населения Москвы особенно усилились после того, когда по городу поползли слухи об эвакуации правительства и самого Сталина. Причиной этому послужило принятие 15 октября 1941 года Государственным Комитетом Обороны постановления «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы».
Многие писатели оказались подвержены воцарившемуся смятению. По информации А. Фадеева, В. Лебедев-Кумач пригнал на вокзал два пикапа вещей, не мог их погрузить в течение двух суток и психически помешался (поэт действительно заболел. – В.А.).
Литераторы были крайне недовольны деятельностью руководства Союза советских писателей по организации эвакуации. В такой сложной обстановке далеко не все могли позаботиться о себе и своих семьях. Многие писатели были элементарно беспомощны и не понимали происходящего. Так, М. Цветаева отправилась в эвакуацию, не собрав даже продуктов в дорогу. Она надеялась, что на пароходе будет буфет. Если бы не друзья – Б. Пастернак и В. Боков, которые купили продукты прямо на пристани, поэтессе с сыном пришлось бы голодать всю дорогу [467]467
Боков В.Собеседник рощ // Юность. 1989. № 11. С 95.
[Закрыть] .
Организация эвакуации сопровождалась неразберихой в начале войны. Г. Эфрон описал обстановку, царившую в конце июля: «В Литфонде и Союзе писателей никто ничего не знает и не может сделать – включая Панферова и Асеева. Каждый день мать бывает в Литфонде, каждый день там новые решения, обращающиеся тотчас же в пух и прах. Там царит несусветный хаос и кавардак… В Литфонде – fouillis [468]468
Неразбериха ( фр.).
[Закрыть]приказов, распоряжений, orders, contr-orders [469]469
Приказы, контрприказы (фр.)
[Закрыть], все каждоминутно отменяется, проваливается… Совершенно ничего нет достоверного – только зыбкость, всюду обещания постараться, но ни от кого ничего не зависит. Каждый хочет куда-то уехать, каждый старается протаскать „своих“, некоторые плачут. Беспрестанно отменяются решения и возникают новые эвакуационные планы. Сколачиваются группы, едущие неизвестно куда и на что. Потом все отменяется, потом вновь возникают какие-то разветвления, и в конце концов ничего нельзя понять. Буквально на моих глазах провалились возможности эвакуации группы писателей и жен писателей в Ташкент и Казань, Чистополь. Пока что мы каждый день ходим в Литфонд и все разузнаем. Попомню я русскую интеллигенцию, едри ее в дышло! Более неорганизованных, пугливых, несуразных, бегающих людей нигде и никогда не видал. Литфонд – сплошной карусель несовершившихся отъездов, отменяемых планов, приказов ЦК, разговоров с Панферовым и Асеевым и Фединым» [470]470
Эфрон Г.Дневники. Т. 1. С. 474–475.
[Закрыть] .
Значительная часть писателей была эвакуирована в октябре. М. Алигер вспоминала об этом: «Мы уезжали из октябрьской, почти осажденной Москвы эшелоном. Уезжали несколько театров, музыканты, художники. Целый вагон был отдан писателям, большинство из них ехало к семьям, которые в самом начале войны были эвакуированы в Татарию… Это был жесткий вагон, даже и не купированный… В нашем вагоне ехали Пастернак и Ахматова, Виктор Борисович Шкловский, Константин Федин, Лев Квитко и Давид Бергельсон с женой и еще многие, всех и не упомнить. Маршак оказался в соседнем, в мягком вагоне. Но находился он там только ночью, когда надо было ложиться спать, а днем ему в мягком было скучно – там ехали важные и скучные люди, – и весь день он проводил у нас в жестком… Он призывал на помощь самое дорогое – поэзию, – и мы наперебой читали на память любимые стихи, без конца пили чай с хлебом, – чай был без заварки и без сахара, а хлеб черный и сырой, но это было вкусно, – и с радостью слушали Маршака, который разошелся вовсю, охотно вспоминал, чудесно рассказывал…» [471]471
Алигер М.Дом на Чкаловской / Я думал, чувствовал, я жил. Воспоминания о С. Я. Маршаке. М., 1988. С. 395.
[Закрыть]
Группа писателей обратилась с письмом к заместителю председателя СНК СССР А. Косыгину, где они описали ход прошедшей эвакуации [472]472
Письмо группы писателей заместителю председателю СНК СССР тов. Косыгину // РГАЛИ. Ф. 63 Оп. 15. Д. 565. Л. 158.
[Закрыть] . Четырьмя партиями было отправлено в Казань около 500 человек, после чего руководители эвакуации в панике сбежали, оставив на произвол судьбы около 150 писателей и примерно 350 членов их семей. В городе остались такие писатели, как А. Новиков-Прибой, М. Шагинян, С. Мстиславский, А. Первенцев, М. Пришвин, Н. Ляшко. Среди оставшихся были раненые, лежачие больные и два слепых писателя. Авторы просили СНК предоставить им возможность выехать организованным эшелоном в Казань и Ташкент, а также предоставить дополнительный вагон для провоза багажа.
Вспоминая октябрьскую панику в Москве, Л. Гумилевский писал: «Мариэтта Шагинян звонила в редакцию „Правды“, требуя, чтобы ее взяли в правдинский поезд:
– Я сотрудница „Правды“, я орденоносец… – доказывала она.
– Провались ты со своим орденом! – услышала она в ответ, и трубка была повешена» [473]473
Гумилевский Л.Судьба и жизнь // Волга. 1988. № 9. С. 128.
[Закрыть] .
Но все же М. Шагинян удалось эвакуироваться, и по этому поводу она сделала дневниковую запись: «Писателей спешно эвакуировали (часть), остальные остались без призору… Нас подобрал военный завод. Мы ехали 18 суток в ужасных условиях голода, холода и сна „по очереди“ (мы с Линой делили одну койку, ели черный хлеб с луком всю дорогу)» [474]474
Шагинян М.Уральский дневник (июль 1941– июль 1943) // Новый мир. 1985. № 4. С 124.
[Закрыть] .
28 октября еще один писательский вагон отправился в эвакуацию, на сей раз в Ташкент. И опять организация была не на высоте: «Говорят о том, что эвакуационный документ на Союз писателей оформлялся, но его не успели захватить из-за спешки отъезда, так что у нас есть только индивидуальные справки об эвакуации, и Ташкент может нас не принять» [475]475
Эфрон Г.Дневники. Т. 2. С. 124, 131.
[Закрыть] .Надо сказать, что в этом поезде ехали литераторы далеко не первой величины, вот как о них отзывался ироничный Г. Эфрон: «В нашем вагоне едут какие-то курьезные карикатуры: например, сорокалетняя горе-драматургша, в штанах и полусапогах, которая носится повсюду со своей, по-видимому, единственной пьесой, давая всюду и всем ее читать и quetant les conseils [476]476
Прося советы (фр.).
[Закрыть]. Какая проституция творчества! Manque de tact, de discretion, le plus absolu [477]477
Отсутствие такта, деликатности, самое абсолютное (фр.).
[Закрыть]. Еще карикатура: закоснелый теоретик литературы, плохой писатель и rate [478]478
Неудачник (фр.).
[Закрыть], хвастливый фанатик Криницкий. Молодой, совершенно неграмотный критик Макаров: небритый спекулянт, risee de tout le wagon [479]479
Посмешище всего вагона (фр.).
[Закрыть], поминутно клянчащий что-нибудь у всех. Или, например, сестры Зорьки, мещанки с золотыми зубами, думающие только о готовке. Единственные „люди“: Державин и Кочетков».
Среди литераторов Москвы распространялись разговоры о том, что А. Фадеев самовольно оставил Москву и бросил писателей на произвол судьбы. Чтобы пресечь эти слухи, он направил докладную записку И. Сталину, А. Андрееву, А. Щербакову [480]480
Докладная записка секретаря ССП СССР А. А… Фадеева секретарям ЦК ВКП(б) об эвакуации писателей из Москвы / Власть и художественная интеллигенция. С 476.
[Закрыть] . В ней он сообщал, что днем 15 октября получил из секретариата Е. Лозовского директиву явиться с вещами в Информбюро для того, чтобы выехать из Москвы вместе с этой организацией, затем последовала такая же директива от А. Щербакова. Но он не уехал из города и дал персональное обязательство А. Микояну и Н. Швернику выехать после того, как он получит указание от Комиссии по эвакуации. По объяснению А. Фадеева, он выехал под утро 16 октября, после того как все порученные ему писатели и члены их семей были отправлены (всего 271 чел.). Перед отъездом А. Фадеев дал необходимые указания своему заместителю В. Кирпотину, который их не выполнил и уехал один, не заглянув в ССП, что подхлестнуло панические настроения.
Слухи и пересуды, свойственные писательской среде, в экстремальной ситуации только усилились. А это нередко порождало неприятные недоразумения. Так, в августе 1941 года был исключен из Союза писателей П. Нилин. Причиной исключения стало то, что литератор самовольно покинул Москву и уехал в Ташкент. А. Афиногенов и А. Первенцев сообщили руководящим работникам писательской организации о том, что П. Нилин уехал якобы потому, что «убедился в явном превосходстве немецкой авиации».
Сам писатель выдвинул другую версию событий. С первого дня войны он был на фронте военным корреспондентом «Правды», а затем был вызван редакцией в Москву. Ему было предложено написать сценарий о войне. В это время группа, которой поручили снимать сценарий, уезжала в Ташкент. Литератору предложили отправиться с ними, чтобы в пути продолжать работу над произведением. Он воспользовался этим предложением и даже увез в эвакуацию семью, но затем сразу же вернулся в Москву. Свой рассказ литератор подтвердил документами – командировочным удостоверением кинокомитета, документами из «Правды», отзывом фронтовых товарищей о его работе и поведении на войне. В своем письме в Союз писателей П. Нилин просил разобраться в деле и восстановить его в рядах организации [481]481
Заявление П. Нилина в Президиум ССП // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 575. Л. 9.
[Закрыть] .
По законам тех лет, несмотря на эвакуацию, люди должны были платить за свое покинутое жилье, иначе они рисковали его потерять. Помимо возникавших в связи с этим материальных трудностей, была еще одна проблема – нехватка информации о правилах оплаты жилья. Это заставило Правление ССП письменно обратиться непосредственно в Моссовет с просьбой выслать разъяснения по этому поводу [482]482
Письмо члена Президиума ССП К А. Федина и ответственного секретаря Правления ССП А. Г. Глебова Президиуму Московского Совета // Там же. Д. 566. Л. 7.
[Закрыть] .
Во время войны штат сотрудников Правления писательской организации был сокращен и реорганизован. В соответствии с приказом № 1 по Правлению от 26 октября 1941 года секретарь Президиума Союза писателей получил оклад в размере 1000 рублей, заместитель секретаря – 900, а заместитель председателя иностранной комиссии – 1200 [483]483
Приказ № 1 по Правлению Союза советских писателей СССР от 26 октября 1941 года // Там же. Д. 563. Л. 2.
[Закрыть] . Дополнением № 1–6 к приказу от 26 ноября 1941 года уполномоченному Правления в Чистополе, куда была эвакуирована значительная часть литераторов и их семей, устанавливался оклад в 750 рублей, оргсекретарю – 750. Столько же выплачивалось уполномоченным Правления в Свердловске и Ташкенте [484]484
Там же. Л. 4.
[Закрыть] . Для сравнения укажем: зарплата начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) в 1940 году составляла примерно 2250 рублей в месяц [485]485
Литературный фронт. С. 50.
[Закрыть] . В то же время, например, музейный сотрудник в Чистополе зарабатывал 450 рублей [486]486
Виноградов-Мамонт Н.Чистопольский дневник / Чистопольские страницы. С. 110.
[Закрыть] .
3 января 1942 года при московском Бюро Правления ССП была организована военная комиссия, которую возглавил А. Карцев. В функции комиссии входили учет писателей-фронтовиков, отслеживание их творческой работы, связь с издательствами и редакциями для помощи в опубликовании произведений литераторов на военные темы, а также руководство Бюро пропаганды [487]487
Протокол московского Бюро Правления ССП СССР от 3 января 1942 г.//РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15.Д. 570. Л. 1.
[Закрыть] .
Недовольство деятельностью руководства писательской организации высказывалось не только в период проведения эвакуации. Даже А. Толстой, которому всегда была свойственна лояльность к всякого рода властям, 14 декабря 1941 года пришел в ЦК КП(б) Узбекистана и от имени всех московских писателей, находившихся в Ташкенте в эвакуации, заявил, «что Фадеев и его помощники растерялись, потеряли всякую связь с писателями, судьбой их не интересуются и занимаются главным образом устройством своих личных дел в г. Чистополе» [488]488
Докладная записка секретаря ЦК КП(б) Узбекистана Н. Ломакина секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву / Литературный фронт. С 72.
[Закрыть] . Дело дошло до того, что группа писателей на своем собрании постановила объявить выдачу мандатов на руководство писателями, произведенную А. Фадеевым, незаконной. Было составлено письмо в ЦК ВКП(б), где содержались прямые намеки на необходимость отстранения А. Фадеева от руководства Союзом писателей.
Вряд ли в то время центральные органы ССП имели возможность эффективно руководить работой региональных объединений. Чаще они оказывали индивидуальную помощь литераторам, по тем или иным причинам попадавшим в поле зрения руководящих работников писательской организации. Например, особую заботу проявлял А. Фадеев о народной сказительнице М. Крюковой. 2 августа 1942 года он направил телеграмму об условиях ее жизни в архангельский обком ВКП(б). В ответ на нее ответственный работник обкома сообщил, что был принят ряд мер по улучшению снабжения сказительницы. Колхоз выделял ей молоко, рыбу, заготавливал дрова на зиму, архангельское отделение Союза писателей выписывало для нее газеты «Правда», «Известия», «Литература и искусство», а также выделяло бумагу и конверты. Облздравотделу было дано указание о систематическом наблюдении за ее здоровьем. Но М. Крюкова нуждалась в литературно грамотном работнике, которого на месте найти было невозможно, поэтому секретарь архангельского обкома Калачев просил Правление ССП установить связь с находящейся в Ленинграде фольклористкой Морозовой-Бородиной, с которой сказительница работала ранее, и направить ее для продолжения их совместного творчества [489]489
Письмо секретаря Архангельского обкома ВКП(б) по пропаганде Калачева председателю Правления ССП А. Фадееву // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Д. 603. Л. 1.
[Закрыть] .
В 1944 году уполномоченный архангельского отделения Союза писателей Чирков и члены местного Президиума Беляев и Миронов обратились к председателю ССП Н. Тихонову, заведующему Отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) А. Александрову с жалобой на руководство писательской организации и центральную печать. Они жаловались на плохие материально-бытовые условия писателей-северян, многие из которых часто выезжали на фронт и жили в тяжелых климатических условиях. Из всех писателей архангельского объединения по приказу Наркомторга № 308д6 специальным снабжением обеспечивались только Ю. Герман и М. Крюкова, да и то благодаря персональной телеграмме А. Фадеева и деловым связям с Комитетом по делам искусств. Другие писатели Севера не снабжались промтоварами и дровами [490]490
Письмо уполномоченного Архангельского отделения ССП Чиркова и членов Президиума Архангельского отделения ССП Беляева и Миронова председателю ССП СССР Н. С. Тихонову, заведующему отделом агитации и пропаганды ЦК ВКП(б) А. А Александрову // Там же. Д. 692. Л. 2.
[Закрыть] .
Работу Союза советских писателей критиковали и в Москве. Так, на Пленуме Правления ССП, состоявшемся 5–9 февраля 1944 года, Б. Горбатов говорил: «…Президиум союза превратился в бюро по распределению продовольственных карточек и промтоварных ордеров». [491]491
Докладная записка Д. А. Поликарпова секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову // Литературный фронт. С 109.
[Закрыть]
Безусловно, Союз писателей увяз в текучке, решая множество «мелких» вопросов повседневной жизни писателей. Но зачастую без решения таких вопросов литераторы просто не могли заниматься своей творческой работой. В январе 1944 года писательская организация ходатайствовала об освобождении от привлечения к трудовым работам жены К. Паустовского В. Навалишиной. Мотивировалось это тем, что в тот период писатель активно трудился над оборонной повестью, пьесой для Камерного театра и над рядом рассказов для центральных газет и журналов, а также для иностранной прессы. Без помощи жены, которая была его многолетним литературным секретарем, работа могла бы застопориться. Кроме того, К. Паустовский страдал сердечной астмой и нуждался в постоянном наблюдении и уходе, чем также занималась его жена [492]492
Ходатайство секретаря Президиума ССП СССР по оргвопросам П. Скосырева в отдел учета и распределения рабочей силы Ленинского райисполкома // РГАЛИ. Ф. 631 Оп. 15. Д. 694. Л. 5.
[Закрыть] .
Анализируя почту, поступавшую в Союз писателей, видно, что во время войны появились специфические просьбы: помочь эвакуироваться, а затем и реэвакуироваться, установить чье-либо местонахождение. Тогда же появляются ходатайства о выдаче пропусков в крупные города. Причины указывались разные: кому-то нужно было ехать в творческую командировку для окончания работы над произведением или для постановки пьесы, кто-то хотел повидаться со своими родственниками, забрать вещи, необходимые в эвакуации, или же выселить посторонних жильцов из своей квартиры. После войны подобные просьбы также встречаются, хотя и значительно реже. Связано это было с тем, что не все еще вернулись из эвакуации.
Организация работы Правления ССП в те годы носила особые черты военного времени. В помещении Союза писателей было организовано круглосуточное дежурство. Дежурили писатели, как правило, по 12 часов: следили за затемнением помещений, получали распоряжения от военных и гражданских властей и принимали меры к их выполнению. Более 90 процентов обращавшихся к дежурным пытались выяснить телефон или адрес того или иного писателя. Исходили подобные просьбы из различных организаций, от коллег, друзей и родственников – дело в том, что во время войны у многих были изменены номера телефонов, многие жили не в своих квартирах, а у близких и знакомых. Иногда какому-либо учреждению нужно было уточнить инициалы писателя. Представители правительственных, партийных и государственных организаций часто разыскивали А. Фадеева. Тогда дежурный либо давал номер телефона квартиры, где тот тогда жил, либо отправлял к Фадееву курьера с сообщением. Во время чтения записей того периода иногда создается впечатление, что дежурные были нужны только для розыска руководителя Союза писателей. Типична запись, сделанная З. Рихтером 13 апреля 1942 года: «В 23 часа 15 м. на квартиру Антокольскому, где живет Фадеев, с письмом Болехова был послан курьер Новожилов» [493]493
Запись в дневнике дежурств // Там же. Д. 594. Л. 8.
[Закрыть] . Кстати, один из дежурных обратил внимание на то, что имевшиеся списки телефонов и писателей, находившихся в Москве, во многом не соответствовали действительности.
Вопросы задавались иногда самые неожиданные. Например, 14 июля 1943 года «некто, назвавшийся удмуртским писателем, наводил справки о методике [неразборчивое слово] литерных обедов, но, узнав об их качестве, отказался от дальнейших расспросов» [494]494
Там же. Д. 647. Л. 15 об.
[Закрыть] .
Использование Правления в качестве справочного бюро навевало на дежурных тоску. Проскучав двенадцать часов, Д. Бродский поместил в дневнике дежурств отчет в стихотворной форме:
Во время войны писатели не изменяли своей прочно укоренившейся привычке в любых жизненных обстоятельствах обращаться в ССП. В дневнике дежурств 25 ноября 1942 года сделана запись: «Около 8 часов позвонила Торкина о том, что член союза Роза Абрамовна Розенталь разбила на улице себе руку, находится в ПНП. Пункт неотложной помощи не может предоставить транспорта, чтобы доставить пострадавшую в институт Склифосовского. Требуется в этом отношении помощь союза» [496]496
Там же. Д. 69.
[Закрыть] . Сохранилась запись Д. Бродского о другом эпизоде, случившемся 5 марта 1943 года: «В 3 30 ночи был разбужен т. Сергеевой (дежурила в 4 комнате), которая позвала меня к телефону. Оказалось, что А. Первенцев еще в 12 ч. ночи стучался в дверь, сообщая, что его, якобы, ограбили, и просил, чтобы ему помогли дежурные. Об этом сторожиха весьма путано сообщила дежурившим т. Митрофанову, Дружинину. Я об этом осведомлен не был, так как прилег отдохнуть. Первенцев обрушился на меня, отчаянно ругаясь, кричал, что мы все поступили не по-товарищески, что должны были немедленно прийти ему на помощь и т. д…
В 4 ч. ночи к Первенцеву на квартиру отправился Митрофанов и ему досталось от свирепого хозяина!» [497]497
Там же. Д. 647. Л. 3 об.
[Закрыть] Кому-то явно не понравилось поведение Д. Бродского в данной ситуации: на листе появилась язвительная приписка печатными буквами: «Очаровательная наивность», а внизу эпиграмма, написанная той же рукой:
Что ж не понятно? Скажем честно;
что Бродский – трус, – давно известно.
В помещении Правления Союза писателей в военное время проводилось медицинское переосвидетельствование литераторов. Есть об этом запись от 19 декабря 1942 года: «Был представитель от военного комиссариата, осматривал помещение для военной комиссии по переосвидетельствованию писателей. Просил приготовить коврик, умывальник, полотенце, мыло» [498]498
Там же. Д. 594. Л. 82.
[Закрыть] .
Для писателей дни, проведенные на дежурстве в Правлении, считались потерянными. Особенно тяготила тоска, когда по какой-либо причине не работал телефон. Например, случилось подобное 25 апреля 1943 года: «Все подвластные мне телефоны не работают – испорчены. Я совершенно отрезан от внешнего мира. Дежурство теряет почти всякий смысл» [499]499
Там же. Л.8 об.
[Закрыть] .
Чувство оторванности от мира усиливало отсутствие в помещении Правления радиоприемника. Казалось бы, часы тишины и покоя литераторы должны были использовать для творчества или чтения, но не тут-то было. В комнате дежурных была только одна тусклая лампочка, писать и читать при свете которой было невозможно.
Помещение было грязным, повсюду стояли консервные банки, наполненные окурками, а в воздухе клубился махорочный дым. В комнате стоял письменный стол с телефоном, графин с водой и стаканом, были также стулья и старый узкий диван – вот и вся обстановка, в которой литераторы проводили свое дежурство. З. Рихтер записал 5 апреля 1942 года: «Помещение правления союза не проветривается, всюду окурки, настольной лампы нет – работать невозможно» [500]500
Там же. Д. 594. Л. 7.
[Закрыть] .
Другой, оставшийся неизвестным, дежурный 11 июня 1942 года просил выделить пепельницы, телефонную книжку, еще один графин с водой и к нему стаканы и полоскательницу, а также радио [501]501
Там же. Д. 22.
[Закрыть] . Была и такая запись: «Надо бы принести подушку. В ночи, когда нет тревоги, можешь отдыхать, можешь читать… Второй год как дежурим и просим о подушке. Неужели это так сложно?» [502]502
Там же. Д. 29.
[Закрыть] При этом обращает внимание то, что сами дежурившие ничего не хотели сделать для улучшения своего положения. Они лишь писали, просили, жаловались, но приложить к чему-либо руки – убрать за собой окурки и грязь, принести лишний стакан для воды – было, очевидно, ниже их достоинства.
Условия дежурства породили у Д. Бродского целый «поэтический цикл». 8 ноября 1943 года он поместил в служебном дневнике такие строки:
Творческое вдохновение посетило его и во время другого дежурства:
В помещении Правления останавливались приехавшие в Москву литераторы. Вот запись неизвестного автора от 30 октября 1943 года: «В 2 часа ночи приехал из Гомеля писатель фронтовик Кулешов и просился переночевать, так как не может пройти по городу без прописки. Дано разрешение» [506]506
Там же. Л. 34.
[Закрыть] .
С началом войны перестроилась деятельность Литфонда, центральный аппарат которого на заседании Президиума Союза писателей от 15 октября 1941 года было решено эвакуировать в Казань [507]507
Выписка из протокола заседания Президиума Союза советских писателей СССР от 15 октября 1941 года // Там же. Д. 562. Л. 1.
[Закрыть] .
Прежде всего Литфонд сосредоточил внимание на оказании помощи писателям, призванным в действующую армию, а также вступившим в ряды народного ополчения и истребительные батальоны. С разрешения своей вышестоящей организации – Комитета по делам искусств – он отступил от формальных признаков членства, предусмотренных уставом, и стал оказывать поддержку не только писателям, имевшим членство в Литфонде, но также членам групкомов писателей и студентам Литературного института.
Писателям-фронтовикам выплачивались единовременные пособия в размере двухнедельного среднего заработка. Ежемесячные выплаты – по 750 рублей – были установлены для литераторов-ополченцев и бойцов истребительных батальонов. Студенты Литературного института имели возможность получить пособие в размере установленной для них стипендии [508]508
Работа Литфонда СССР по оказанию помощи писателям-фронтовикам // Там же. Д. 573. Л. 24.
[Закрыть] .
Естественно, что характер материально-бытового обслуживания писателей в военное время значительно изменился: были уменьшены суммы, предназначавшиеся ранее на санаторно-курортное лечение, на медицинскую помощь, на дома творчества и отдыха, на дотацию клубам и групкомам писателей. Литфонд занимался такими вопросами, как проведение эвакуации, организация детских домов и интернатов для детей литераторов [509]509
Объяснительная записка о работе Литературного фонда СССР по годовому отчету за 1941 год // Там же. Ф. 1566. Оп. 1. Д. 113. Л. 9.
[Закрыть] .
Для всех писателей Москвы в 1943 году было оформлено увеличение лимитов на электроэнергию, проведено обследование почти двухсот квартир в целях охраны прав и имущества эвакуированных членов ССП. Охраняя жилищные права писателей, Литфонд нередко вносил за них квартплату, подавал заявления в жилищные отделы и райисполкомы.
Не прерывалась культмассовая работа: члены Союза писателей и Литфонда имели возможность посещать театры – регулярно, по вторникам и пятницам, каждый московский театр выделял в этих целях по два билета. Работала юридическая консультация Литфонда. В основном сюда обращались по вопросам продления и увеличения размера академических и персональных пенсий, по жилищным проблемам. Большинство жилищных дел было решено в пользу писателей [510]510
Объяснительная записка о работе Литературного фонда СССР по годовому отчету за 1943 год //Там же. Д. 118. Л. 6.
[Закрыть] .
В писательских организациях и учреждениях царила необычная атмосфера, и нередко создавали ее не только писатели, но и обслуживающий персонал. Легендарными личностями стали, например, парикмахер М. Моргулис и сотрудник Литфонда, ведавший похоронными делами, А. Ротницкий. Даже в условиях войны они не теряли остроумия и чувства юмора. Как-то в парикмахерской произошел спор литераторов о том, что должно решить исход войны:
«– Танки, – утверждал один.
– Авиация, – настаивал другой.
– Ресурсы нефти, – не соглашался с ними третий.
– Дух армии, – убежденно заявил четвертый.
Не отрываясь от работы над головой пятого писателя, Моисей Михайлович [Моргулис] заключил дискуссию:
– Я вам скажу, что главное в этой войне – выжить».
Сохранилось воспоминание о А. Ротницком: «Иногда Арий Давидович по долгу службы навещал тяжело больных писателей. Человек добрый, он всячески старался подбодрить хворавшего: „Ну что вы так приуныли, дело обязательно пойдет на поправку, мы с вами еще попрыгаем, потанцуем“. Но при этом, утверждали злые языки, Арий Давидович не забывал о своей основной обязанности и незаметно прикидывал, какого размера может понадобиться гроб.
Константин Георгиевич Паустовский рассказывал мне [Л. Лазареву]: „Поехал я в войну в Москву. Около ЦДЛ встречаю Ария Давидовича. Похудел, плохо выглядит, в авоське что-то, завернутое в газету. Паек получили, Арий Давидович? – Нет, – отвечает смущенно, – это прах двух писателей“» [511]511
Лазарев Л.Люди из легенды / Дом на две улицы / Сост. Г. Максимова, Н. Лознанская, Л. Лазарев. С. 63–64.
[Закрыть] .
В соответствии с особенностями военного времени перестроил свою деятельность и Дом советских писателей. При клубе ДСП были созданы кружки ПВХО и ГСО для литераторов и членов их семей, которые в сентябре 1941 года закончили первые 200 человек. Действовали курсы медицинских сестер, на которых занимались писательницы и жены литераторов. Ежедневно во дворе клуба писатели собирались на оборонную подготовку. Часто приходили сюда В. Лебедев-Кумач, В. Катаев, К. Федин, Вс. Иванов, Л. Кассиль, П. Антокольский, Перец Маркиш, Юлиус Гай. Во время первой же учебной стрельбы многие литераторы показали неплохие результаты, а Б. Пастернак и Л. Шифферс получили оценку «отлично» [512]512
Военное обучение писателей // Литературная газета. 1941. 10 сентября. С. 6.
[Закрыть] .
На курсах медицинских сестер слушательницы изучали основы анатомии, хирургии и терапии, фармакологию, технику перевязок Большинство дисциплин читали профессора и врачи института курортологии. Все окончившие курсы поступали на учет военного командования и направлялись в части действующей армии [513]513
В клубе писателей // Там же. 24 сентября. С. 6.
[Закрыть] .
При клубе писателей была организована пошивка белья бойцам Красной Армии. Занимались этим женщины-литераторы и жены писателей. Большинство из них не получали плату за свою работу, а добровольно передавали заработанные деньги в фонд обороны [514]514
Подарки бойцам // Там же. 10 сентября. С. 6.
[Закрыть] . Там же, в Доме писателей, собирались посылки на фронт. В первые же дни войны писательская общественность внесла на приобретение подарков свыше 5 тысяч рублей, на фронт было отправлено более 70 больших посылок.
Во время войны библиотека писательского дома была закрыта очень недолго, примерно полтора месяца, а первого декабря 1941 года по просьбам писателей была открыта вновь. Фронт был совсем недалеко от Москвы, и часто заведующая библиотекой Н. Авксентьевская слышала такую фразу «Елена Ивановна, я съезжу на фронт. Вы будете открыты, если я вернусь часов в пять-шесть?» [515]515
Авксентьевская Е.Воспоминания библиотекаря // РГАЛИ. Ф. 2871. Оп. 1.Д. 1.Л. 5.
[Закрыть]
Приходилось непросто: «У работников библиотеки наступила повседневная трудовая жизнь. Скажем прямо, жизнь нелегкая: отопления не было, все работали в шубах, чернила замерзали, зато энтузиазма хватало с избытком».
Отношения между библиотекарями и читателями были очень теплыми, они помогали друг другу чем могли: «…Приходит один писатель-переводчик уже к концу рабочего дня и говорит: „У меня бутылка пива, достал в буфете“. – „А у меня, – отвечаю я [Е. Авксентьевская], – кусок черного хлеба“. Разделили содержимое пополам и пошли вместе домой пешком (трамваи не ходили). Он жил на Мало-Московской, а я в Алексеевском Студгородке, около сельскохозяйственной выставки. Ходу было 12 километров» [516]516
Там же. Л. 12.
[Закрыть] .
Секретарь Правления Союза писателей Д. Поликарпов во время войны увеличил бюджет библиотеки в четыре раза, до 120 тысяч рублей. Это позволило обновить книжный фонд, пополнив его очень редкими экземплярами, которые хозяева продавали только ввиду сложнейших условий военного времени. Библиотека была пополнена книгами по всем отраслям знания.
Е. Авксентьевская вспоминала о состоявшемся в начале 1942 года праздновании двадцатилетия литературной деятельности Л. Сейфуллиной: «Собралось человек пятьдесят – ведь в Москве в это время писателей почти не было: одни на фронте, другие в эвакуации. Собрались в Большом зале (теперь его называют Дубовый) у камина. Нашли какие-то старые доски, затопили камин. Света не было. Юбилярша пришла в открытом платье, нарядная, с меховой накидкой на плечах. Мы все сидели в шубах. Сколько было сказано чудесных слов о работе Лидии Николаевны. И как сейчас стоит передо мной эта маленького роста женщина, излучающая обаяние, действовавшее притягательно буквально на всех…» [517]517
Авксентьевская Е.Живы в моей памяти / Тайны винтовой лестницы / Обществ. редкол. Л. Аннинский и др. М., 1998. С. 27.
[Закрыть]
Деятельность ДСП в эти годы можно сравнить с деятельностью другого подобного учреждения – Центрального дома работников искусств. Как писал его директор С. Сааков, ЦДРИ «стал не только местом отдыха и развлечения, но и центром общественной инициативы и энтузиазма работников искусств, желающих быть максимально полезными нашей героической Красной Армии в ее исторической борьбе» [518]518
Отчет директора Центрального дома работников искусств С. А. Саакова в МГК ВКП(б) о работе ЦДРИ в дни Отечественной войны / Москва военная. С. 583.
[Закрыть] . В дни битвы под Москвой там действовал агитпункт Московского управления по делам искусств и ЦК Рабис, который формировал концертные бригады. Среди творческих мероприятий необходимо отметить традиционные «Среды», в которых принимали участие и писатели А. Толстой, Л. Леонов, К. Симонов, Б. Пастернак, А. Сурков. Устраивались персональные выставки художников. ЦДРИ организовывал шефские выступления в воинских частях и госпиталях. Была организована библиотека. Работал Университет марксизма-ленинизма. В дни революционных праздников, крупных общественно-политических событий и юбилеев проводились торжественные вечера. Не прекращалась работа с детьми: проводились «елки», действовали литературно-музыкальный лекторий и детский самодеятельный симфонический оркестр. Ежемесячно в годы войны в ЦДРИ организовывалось от сорока до шестидесяти различных мероприятий.
…Война наложила свой характерный отпечаток на атмосферу писательского дома: «В годы войны Центральный дом литераторов… напоминал вокзал или пересадочный пункт. Здесь редко можно было увидеть несколько дней подряд одних и тех же людей» [519]519
Либединская Л.«Литературу надо любить!..» / Воспоминания о Корнее Чуковском. М., 1977. С 181.
[Закрыть] .
В годы войны в значительной мере изменило формы работы Управление по охране авторских прав. Если ранее гонорары авторам переводились исключительно через то республиканское отделение, на учете которого числился литератор, то теперь они высылались из Москвы напрямую автору или его семье. Эта мера позволила резко ускорить получение гонораров писателями.
Несмотря на отсутствие в уставе ВУОАП права сбора авторских гонораров с издательств, Управление, чтобы облегчить положение писателей, добровольно возложило на себя и эту заботу. Оно установило связь с крупнейшими издательствами, получало от них сведения, кому причитались гонорары и, не дожидаясь поступления от издательств денег, немедленно выплачивало их семьям авторов. При этом от семей писателей, призванных в армию, не требовалось соответствующих доверенностей. Убедившись на основании имевшихся документов в семейном родстве, Управление выдавало гонорар без необходимых в обычное время формальностей. Оперативности в этой работе способствовали агенты ВУОАП на местах, которые выявляли и уточняли адреса проживания семей авторов.
