Текст книги "Родная земля (СИ)"

Автор книги: Валентин Власов

Соавторы: Виктор Ступников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– И это всё? Имя – всего лишь ярлык, который цепляют на душу, пока она носит тело. Но я рад, что ты помнишь старика. Значит, не зря я тогда вышел к вам навстречу.

Я подошел ближе к костру, чувствуя, как его тепло рассекает утреннюю сырость. Солдаты остались в отдалении, настороженно следя за окружением, но Пётр робко последовал за мной.

– Вы вышли навстречу неспроста, – сказал я, присаживаясь на корточки напротив старика. – И сейчас вы здесь не просто так. В лесу водятся мертвецы, Константин. Целые толпы. Как вы умудряетесь в одного справляться с ними?

– Также, как и ты, князь – магией.

– Но, если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, магия есть только у аристократии.

Старик внимательно посмотрел на меня, словно стараясь изучить, а после приосанился и представился мне:

– Я граф Попов Константин Егорович. Последний живой сын своего отца. Его единственный наследник и клеймо на роду… И даже не спрашивай, что я сделал.

Прям с языка снял. Ну да это сейчас и не важно.

– Значит, вы знаете про ворота и ключ… – заговорил я, аккуратно выводя старика на нужную мне информацию.

Граф помрачнел и уставился на огонь.

– Если ты пришёл за ответами, то зря. И не то, чтобы я не хотел ответить вам… Память, – он постучал по черепушке, – в последнее время все чаще подводит меня. Да и рассудок тоже. Потому я и ушёл из деревни. Наверное, сам знаешь, каких дел может наворотить маг в беспамятстве.

Это верно. На своём веку я встречал такое и ни раз. Особенно, когда только перешёл из разряда инженеров в разряд главнокомандующих, ведь больше не осталось здравомыслящих магов.

Я внимательно смотрел на него, пытаясь понять, где заканчивается правда и начинается игра или старческое слабоумие. Но в его глазах, отражавших языки пламени, читалась неподдельная горечь.

– Память – штука коварная, – согласился я. – Но некоторые вещи забыть невозможно. Как и чувство долга. Вы знаете, что происходит. Знаете, почему эти земли вдруг стали всем так нужны. И знаете, что такое Врата.

Он вздрогнул, услышав это слово, будто его хлестнули по щеке.

– Не произноси это имя так легкомысленно! – прошипел он, и в его глазах на секунду вспыхнул прежний, властный огонь, огонь графа, а не отшельника. – Ты не понимаешь, с чем играешь. Все это – тень от пламени, которое может спалить нашу Империю дотла.

– Так помогите мне понять! – настаивал я, уже почти не скрывая нетерпения. – Клан Димитровых, генерал Варшавский… они что, ищут Ключ?

Граф Попов засмеялся, но смех его был горьким и сухим.

– Ключ? О, они ищут нечто гораздо более приземленное и оттого более ужасное. Они ищут доказательство.

Он замолчал, уставившись в огонь, и я уже боялся, что он снова уйдет в себя. Петр замер за моей спиной, затаив дыхание.

– Доказательство чего? – мягко спросил я.

– Существования другого мира, – старик выдохнул, и казалось, что с этим признанием из него ушли последние силы. – Того самого, что по ту сторону Врат. Димитровы… они не просто олигархи. Они – наследники. Наследники ереси, которая существовала при дворе еще при твоем прадеде. Они верят, что наш мир – лишь бледное отражение того, настоящего. И что, обретя связь с тем миром, они станут богами. А эти земли… здесь тонкая пелена. Здесь реальность можно проткнуть пальцем.

Неожиданно наше милое воркование прервал ледяное, почти загробное, дуновение ветра. Кожей я почувствовал, что это не простое изменение погоды, а приближение…

Я навострил взгляд в ту сторону, откуда раздался порыв и увидел дрожащий тёмный силуэт. Сомнений не оставалось, на меня двигался Тёмный.

Глава 14

Тёмный шёл на нас, не скрываясь и не прикрываясь человеческим лицом. Он был уверен в своих силах и в том, что расплющет нас, как консервную банку.

Я бегло ощупал свой внутренний источник энергии, прикидывая наши шансы в лобовой атаке. Выходило даже не пятьдесят на пятьдесят, как в том анекдоте про блондинку и динозавра. Самоуверенность тёмного была оправдана.

К тому же нас было больше, чем один и мне придется тратить силы на защитный купол для всех, что также не увеличивало наши шансы на становление ожившими трупами.

Времени на раздумья не оставалось. Ледяное присутствие Тёмного сжимало воздух, превращая его в тяжёлую, вязкую субстанцию. Даже дышать стало труднее.

– Все ко мне! Плотным кругом! – скомандовал я, отбрасывая все сомнения.

Конечно, можно было закинуться только что собранным дурманом, но я помнил последствия после последнего его применения, когда чуть было не умер и решил, что рано идти на такой риск.

Я выбросил руки вперёд, выстраивая силовой барьер. Воздух зазвенел, и перед нами возник мерцающий голубоватым светом купол.

Старик Константин вскочил на ноги с проворством, которого я от него не ожидал. Его старческие пальцы взметнулись в сложном жесте.

– Не удержать тебе одному, мальчик! – прохрипел он, и поток его силы, старой, выщербленной, но всё ещё могучей, слился с моим. Купол уплотнился, заискрился, стал почти непрозрачным.

Тёмный не ускорил шаг. Он приближался с той же неумолимой, вселяющей ужас медлительностью. Его форма, лишённая чётких контуров, будто состояла из сгустившейся ночи и холода пустоты. Он не издавал звуков, но в мозгу каждого из нас скрежетал металлический визг, ломающий волю.

– В глаза не смотреть! Концентрируйтесь на моём щите! – крикнул я, чувствуя, как атака Тёмного – не физическая, а ментальная – бьёт по нашей защите. Купол затрещал, по его поверхности поползли паутинки трещин.

Сержант Громов, стиснув зубы, поднял автомат.

– Не надо! – рявкнул я. – Пули для него – пыль!

Орлов, бледный, но собранный, вцепился взглядом в мерцающий барьер, как будто силой воли мог его укрепить. Пётр прикрыл глаза рукой, его трясло.

Тёмный был уже в десяти шагах. Он поднял нечто, напоминающее руку, и сгусток чистой негативной энергии, чёрный как смоль, ударил в купол.

Мир взорвался в вихре света и тьмы. Я почувствовал, как будто мне на плечи сбросили гору. Ноги подкосились, я рухнул на одно колено. Рядом с хриплым выдохом осел Константин. Купол погас, его остатки рассыпались сверкающими осколками, которые тут же растворились в воздухе.

Тёмный сделал ещё шаг. Теперь он был совсем близко. Его безликая маска будто смотрела прямо на меня.

И тут старик Константин что-то прошептал. Это были не слова на знакомом языке, а древние, гортанные звуки, полные власти. Он рванул нагрудный амулет – потускневшую серебряную подвеску – и швырнул её вперёд.

Амулет не упал. Он завис в воздухе и вспыхнул ослепительно-белым светом, словно крошечная звезда. Тёмный отшатнулся – впервые проявив нечто, похожее на реакцию. Его расплывчатая форма задрожала, словно в фокусе плохого объектива.

– Бегите! – закричал Константин, его голос был полон отчаяния и ярости. – Это лишь отсрочит его!

Тёмный снова обрёл форму, но его уверенность, казалось, пошатнулась. Он медленно повернул свою «голову» к распростёртому телу графа, а затем снова ко мне.

Этой секундной передышки хватило, чтобы я восстановил купол.

– Ну уж нет, старик. Видел я такое в кино, когда оставляют на смерть только найденного хранителя тайны. Хотел также что ли? – усмехнулся я.

Из леса вдруг показались женские и мужские фигуры. Они быстро выбегали и, соответствуя своему названию, как бешеные кидались на наш защитный купол. Их безжизненные, но полные ярости глаза смотрели прямо на нас.

Призыв Тёмным этих тварей себе на подмогу отчётливо давал понять, что враг испугался и усомнился в собственных силах. В этом был наш шанс.

Пётр со стоном прижался спиной к моей. Я чувствовал, как его тело судорожно вздрагивает. Даже Громов, видавший виды, сгрёб в ладонь затвор автомата, прежде чем вспомнить о моём предупреждении.

Бешеные, как саранча, набросились на купол. Они не обладали силой Тёмного, но их было много, и они не ведали страха. Каждый удар, каждый треск о барьер отзывался в мне колющей болью, как будто мои нервы были натянуты по его поверхности. Щит снова заходил ходунами, голубоватый свет мерцал, предвещая скорый коллапс.

– Не держаться нам так! – прохрипел я, с трудом выпрямляясь. Колено, на которое я рухнул, горело огнём. – Константин! Есть что-нибудь ещё, из старого арсенала? Световую гранату, хоть святую воду!

Старик, бледный как полотно, с окровавленной губой откушенной в напряжении, покачал головой.

– Амулет был последним… сюрпризом. Теперь только наша воля.

Тёмный, оправившись от вспышки, снова двинулся вперёд. Но его движение уже не было прежним, неумолимым шагом судьбы. В нём читалась ярость. Нетерпение. Он был оскорблён нашим сопротивлением.

И в этой ярости была его слабость.

– Сержант! Орлов! – скомандовал я, мозг лихорадочно ища выход. – Земля! Копайте перед куполом, яму, траншею, что угодно! Отвлекайте бешеных!

Громов, не раздумывая, швырнул автомат за спину и, выдернув из-за голенища сапёрную лопатку, принялся остервенело долбить мёрзлую землю. Орлов, с безумным энтузиазмом, последовал его примеру, работая руками.

Это было безумие. Но это создавало суету, движение. И это отвлекало часть бешеных, которые с тупым упорством начали спотыкаться о растущее углубление, падать и лезть прямо на лопату Громова.

– Пётр! – крикнул я тому, кто был на грани паники. – В глазах у них нет души! Смотри не на них, а на их ноги! Представь, что это пни, коряги! Ломай их!

Мой приказ был абсурден, но он дал Петру точку приложения его страха. Он с диким крикнул схватил валявшуюся палку и начал ожесточённо молотить ею по голеням бешеных, напиравших с другой стороны.

Тёмный был уже в пяти шагах. Он видел наши отчаянные попытки и, казалось, это его забавляло. Он снова поднял «руку». На этот раз энергия сконцентрировалась в тонкий, похожий на копьё, луч абсолютной черноты. Он был предназначен лично для меня. Я это чувствовал. Этот снаряд должен был прошить меня насквозь, сломав хребет нашему сопротивлению.

Я собрал все оставшиеся силы, готовясь принять удар. Мой мозг цеплялся за всевозможные варианты выхода из нашего затруднительного положения. И, кажется, все они сводились к дурману. Короткий всплеск энергии дал бы мне достаточный импульс для победы, ценой которой могла стать сама жизнь.

Время замедлилось. Я видел, как чёрное копьё начинает своё движение. Видел, как Громов заносит лопатку. Видел искажённое яростью лицо бешеного.

Левой рукой я продолжал удерживать купол, чувствуя, как он вот-вот рассыплется под давлением толпы и моральной тяжести Тёмного. А правую… правую я засунул в карман, где лежал свёрток с только что собранным, манящим и смертельно опасным дурманом.

Я сунул в рот собранные цветки и с силой стал их пережевывать, кривясь от кислого сока, что хлынул мне в глотку.

Мир взорвался.

Боль, страх, усталость – всё исчезло, сгорело в огне, который прокатился по моим венам. Внутренний источник, до этого едва тлевший, вспыхнул как сверхновая. Моё сознание расширилось, выплеснулось за пределы тела. Я чувствовал каждый листок на деревьях, каждого червяка в земле, отчаянный стук сердца Петра и холодную, бездушную пустоту в центре Тёмного.

Чёрное копьё уже было в сантиметре от моего лба.

Но теперь я его видел. Видел не как угрозу, а как структуру, сплетённую из злобы и отрицания. И я знал, как её разобрать.

Я не стал усиливать щит. Я просто… разжал пальцы. Купол исчез.

И в тот же миг, когда бешеные и Тёмный, потеряв сопротивление, ринулись вперёд, я выбросил вперёд руку. Но это была не защита. Это был кнут. Кнут из чистого, нефильтрованного хаоса, того самого, что бушевал сейчас во мне.

Он не ударил в Тёмного. Он пронёсся над головами бешеных, и там, где он касался, искажённые яростью лица на секунду обретали разум. Появлялся ужас, боль, осознание. Они замирали, цепенели, смотрели на свои руки, на Тёмного.

Моё хаотическое «кнут» обернулось вокруг чёрного копья Тёмного и сжалось. Копьё, созданное из упорядоченного зла, не выдержало моей анархии. Оно треснуло и рассыпалось на тысячи чёрных осколков, которые испарились с шипением.

Тёмный впервые издал звук. Не мысленный скрежет, а физический, гортанный вопль ярости и… изумления. Его форма заколебалась, поплыла.

– Он не ожидал этого! – крикнул я, чувствуя, как дурман выжигает меня изнутри, но давая нечеловеческую ясность. – Он мыслит шаблонами, силой против силы! А мы… – я с горькой усмешкой посмотрел на своих спутников, – мы просто выживаем!

Громов, воспользовавшись замешательством бешеных, оглушал их лопаткой с мастерством опытного землекопа. Орлов и Пётр, воодушевлённые моим криком, сбивали их с ног.

Тёмный отступил на шаг. Всего на один. Но это был знак. Первая трещина в его абсолютной власти.

Я сделал шаг навстречу, чувствуя, как кровь течёт из носа, а в ушах стоит оглушительный звон.

Я не знал, сколько продержусь. Минуту? Десять секунд?

Но это было неважно.

– Ну что, тварь, – прошипел я, и мой голос был сдобрен скрежетом дурмана, – попробуй расплющить эту консервную банку.

Я стоял, чувствуя, как дурман выжигает меня изнутри. Каждая клетка тела кричала от перенапряжения, но разум парил в странной, ясной пустоте. Я видел всё: мельчайшие трещины на земле, искажённые лица бешеных, пульсирующую тень Тёмного.

Он отступил на шаг. Всего один. Но для такого существа это было равносильно поражению.

– Он боится! – крикнул я, и в моём голосе звенела та же хаотическая сила, что и в жилах. – Он не понимает, что происходит! Ломайте шаблон!

Громов, не теряя ни секунды, перехватил лопату и со всей силы швырнул её, как метательный нож. Лопата вонзилась в грудину ближайшего бешеного, но не остановилась, а протащила его тело назад, к самой границе тени Тёмного. Это было нелогично, грубо, отчаянно – и поэтому сработало. Тварь споткнулась о собственные ноги, создав временный заслон.

Орлов, увидев это, перестал просто копать. Он начал закидывать бешеных комьями мёрзлой земли и камнями, не пытаясь убить, а лишь ослепляя и сбивая с толку. Пётр, всё ещё трясясь, подхватил его идею и начал орать что-то бессвязное, махая палкой, создавая ещё больше хаоса.

Тёмный замер. Его безликая форма колебалась, будто пытаясь пересчитать все переменные в резко нарушившемся уравнении. Его уверенность, его прогнозируемая вселенная дала трещину. И в эту трещину я направил всё, что у меня осталось.

Я не стал формировать копьё или щит. Вместо этого я представил, что пространство между нами – это ткань. А я – игла с раскалённой, ядовитой нитью.

Я сделал ещё шаг вперёд, и из моей протянутой ладони вырвалась тонкая, вибрирующая струна чистого хаоса. Она не атаковала Тёмного напрямую. Она начала бешено метаться вокруг него, вышивая в воздухе причудливый, бессмысленный узор. Она касалась земли, и трава чернела и скручивалась. Она касалась воздуха, и в нём появлялись дрожащие миражи. Она касалась края его тени, и та начинала пульсировать, как живая.

Тёмный издал новый звук – не ярости, а острого, почти механического раздражения. Он взмахнул своей рукой-тенью, чтобы разорвать этот назойливый узор, но нить хаоса просто обвилась вокруг его конечности, не причиняя вреда, но и не поддаваясь. Она была как дым, как навязчивая мелодия, которую нельзя выкинуть из головы.

Это была не атака. Это был сбой. Глюк в его совершенной, чёрной системе.

– Константин! – позвал я, не отрывая взгляда от Тёмного. – Говорил же, не люблю сцены про героическую смерть!

Старик, опираясь на локоть, смотрел на меня с каким-то странным выражением – смесью ужаса и гордости.

– Говори, мальчик, что делать!

– Его уверенность – его щит! – выкрикивал я, чувствуя, как нить хаоса пожирает последние силы. Дурман подходил к концу, и за ним ждала пустота. – Он один! А нас много! Дай ему это прочувствовать! Все! Крикните! Все вместе! Всё, что придёт в голову!

Я знал, что это сработает, хотя это и было абсолютно иррационально. А значит, единственно верно.

Первым заорал Громов, срываясь на бас, прошедший сквозь огонь и воду:

– За Родину, чёрт побери!

Орлов, захлёбываясь, выкрикнул имя своей дочери:

– Маша!

Пётр просто издал первобытный, животный рёв, в котором был весь его страх.

Константин, не вставая, прохрипел что-то на древнем языке, но на этот раз в его звуках была не мощь, а насмешка, вызов.

А я… я просто засмеялся. Горько, истерично, глядя в безликую маску сущности, которая хотела нас стереть с лица земли.

И этот хор – этот диссонансный, безумный, живой хор – обрушился на Тёмного.

Он снова отшатнулся. Его форма дрогнула, поплыла, на мгновение потеряв чёткость. Ментальный скрежет в наших головах сменился на что-то похожее на белый шум, на сбой. Он не мог обработать этот взрыв хаотической, не подчиняющейся никакой логике жизни.

Нить хаоса в моей руке порвалась. Я рухнул на колени, изо рта хлынула горькая желчь. Силы покидали меня. Дурман отступал, оставляя после себя леденящую пустоту и предсмертную усталость.

Но я видел. Тёмный больше не наступал. Он стоял, колеблясь, его тень стала менее густой, менее реальной. Бешеные вокруг затихли, будто потеряв направляющую волю.

Он не был побеждён. Но его абсолютная власть была сломлена. Нашим страхом. Нашим безумием. Нашей волей к жизни, какой бы нелепой она ни была.

Тёмный медленно, будто нехотя, стал отступать в глубь леса. Его форма таяла, сливаясь с тенями. Он не исчез, он просто… отступил. Оставив нас в развалинах нашей обороны, истекающих, но живых.

Громов первым нарушил тишину, тяжело дыша:

– Чёрт… Что это было?

Я не смог ответить. Мир плыл перед глазами. Последнее, что я увидел, прежде чем сознание начало угасать, – это взгляд Константина. И в его глазах я прочитал не благодарность, а тревогу. Он смотрел не на отступающего Тёмного, а на меня.

* * *

Старый тучный хан Чебек лежал в джакузи с двумя пышногрудыми смуглыми брюнетками, когда к нему пришла новость о гибели его любимого племянника Байрака.

Малютка Бай, как его называл Чебек, всегда отличался буйным нравом и отсутствием всякого Дара. Наверное, именно эта несправедливость мира на протяжении всей его жизни сидела у него иглой в сердце.

Где-то в глубине души Чебек всегда подозревал, что его любимого племянника сгубит норовистый характер. Но теперь, когда это все же произошло, он не мог поверить в правдивость произошедшего. Даже две сексапильные молодые красавицы не могли его утешить сейчас.

Вода в джакузи, еще недавно ласковая и расслабляющая, внезапно показалась Чебеку жидкой грязью. Он тяжело поднялся, сбрасывая с себя брызги, как слон – грязь с хребта. Девушки испуганно притихли, прижавшись друг к другу. Они видели на его лице не гнев, а что-то худшее – ледяную, бездонную пустоту.

– Вон, – бросил он одно слово, даже не глядя на них.

Они выскочили из воды, схватили полотенца и, путаясь в них, умчались прочь, оставив за собой мокрые следы.

Чебек стоял, тяжело дыша, его тучное тело вдруг стало чужим и неподъемным. Он подошел к огромному панорамному окну, за которым раскинулся ночной город, усыпанный огнями. Его империя. Его владения. Но сейчас они казались ему картонными декорациями.

Он поднес ладони к лицу. От них пахло хлоркой и дешевым парфюмом девушек. Этот запах вызывал тошноту. Он всегда окружал себя молодостью и красотой, пытаясь заглушить горечь, которую принес ему его собственный Дар – Дар Чтения Судьбы. Он видел нити возможных будущих, но был не в силах сплести их по своей воле. Он видел и гибель Байрака. Но будущее – это веер путей, и он до последнего надеялся, что племянник свернет на другую тропу.

Надежда умерла.

И теперь в тишине роскошного особняка в нем закипало нечто иное. Не боль, не скорбь. Ярость. Холодная, целенаправленная, как клинок ассасина.

Его дар тихо нашептывал ему сейчас в ухо, что в одной из троп обидчик его любимого племянника – князь Прохоров Михаил – лежит поверженный на земле в собственной лужи крови.

Этой единственной нитью Чебек и планировал воспользоваться.

Глава 15

Сознание возвращалось ко мне медленно, будто продираясь сквозь слой липкой, холодной ваты. Первым ощущением была боль. Она была везде – разлитая, глухая, пульсирующая. Голова раскалывалась, будто после многодневного запоя, мышцы ныли, а во рту стоял мерзкий, горько-сладкий привкус дурмана и желчи.

Я лежал на спине, уставившись в серое, предрассветное небо. Где-то рядом слышалось тяжелое, прерывистое дыхание.

– Очнулся, – это был хриплый голос Константина.

Я попытался приподняться на локте, и мир поплыл у меня перед глазами. Рука не держала, и я снова грузно рухнул на спину, вызвав новый шквал боли в ребрах.

– Лежи, герой, – послышался голос Громова. – Пока не развалился.

Я повернул голову, преодолевая тошноту. Мы были на том же месте. Картина была удручающей: земля взрыта и истоптана, повсюду валялись тела бешеных, некоторые обездвижены, некоторые ещё дергались в последних судорогах. Воздух пах озоном, кровью и смертью.

Сержант Громов, прислонившись к обгорелому пню, зажигал сигарету дрожащими руками. Его униформа была порвана, лицо в ссадинах и саже. Орлов, сидя на корточках, тупо смотрел перед собой, его измазанные землей пальцы судорожно сжимали и разжимали комок мха. Пётр лежал в позе эмбриона, его плечи мелко тряслись.

И только Константин сидел прямо, его старческое тело напряжено, а взгляд был прикован ко мне. Тот самый взгляд, полный не благодарности, а тяжёлой, неотступной тревоги.

– Сколько… прошло? – с трудом выдавил я, голос был чужим, прокуренным до хрипоты.

– Минут двадцать. Не больше, – отозвался Громов, затягиваясь. – Он… ушёл?

– Отступил, – поправил Константин, не отводя от меня глаз. – Не ушёл. Отступил. Это большая разница.

Я понимал, что он имел в виду. Уйти можно, удовлетворившись или потеряв интерес. Отступают, чтобы перегруппироваться и атаковать снова. Тёмный не был существом, которое теряет интерес.

– Надо двигаться, – прошептал я. – Пока он не вернулся.

– В каком состоянии? – Громов мотнул головой в нашу сторону. – Ты сам на ногах не стоишь. Парень в истерике. Старик еле дышит. Куда двигаться?

– Умрём здесь, если останемся, – возразил Константин, наконец оторвав от меня взгляд и окинув взором лес. – Он почуял кровь. И кое-что ещё. – Его взгляд снова скользнул по мне.

С невероятным усилием я перекатился на бок и поднялся на четвереньки. Тело протестовало, каждый мускул кричал от боли. Дурман отступил, оставив после себя чудовищную опустошённость. Внутренний источник энергии, обычно тлевший ровно, теперь напоминал выжженный уголь. Я был пуст.

– Встать… всем, – скомандовал я, голос сорвался на полуслове. – Орлов! Приведи в чувство Петра. Громов, собери оружие, что найдёшь.

Подняться на ноги было подобно подвигу. Мир кружился, и я вынужден был опереться на Громова, который молча, с каменным лицом, подставил плечо. Орлов, похлопывая Петра по щекам, уговорами и угрозами заставил того встать. Пётр выглядел потерянным, его глаза были стеклянными, но он хотя бы слушался.

Мы двинулись. Медленно, спотыкаясь о каждую кочку, оставляя за собой кровавый след на потрёпанной земле. Лес, ещё недавно бывший ареной битвы, теперь казался неестественно тихим. Затаившимся. Давление Тёмного исчезло, но его присутствие витало в воздухе, как запах грозы после дождя.

Я шёл, почти не видя дороги, целиком сосредоточившись на том, чтобы ставить одну ногу перед другой. Мои мысли возвращались к одному и тому же – к дурману. К той всесжирающей силе, что на несколько минут сделала меня равным Тёмному. И к цене, которую я за это заплатил.

Я украдкой взглянул на свою правую руку. Кожа на внутренней стороне ладони, откуда вырвалась нить хаоса, была покрыта тонкой паутинкой чёрных прожилок, будто обожжена изнутри. Я сжал кулак – пальцы слушались с трудом, будто чужие.

– Куда мы теперь? – хриплый шёпот Константина раздался рядом со мной.

– Мы возвращаемся в деревню, а ты, старик, может пойти с нами или дать ответ здесь и сейчас, где ты спрятал ключ.

– Я покажу, – хмуро произнёс он.

Мы брели, словно призраки, через лес, который затаил дыхание. Каждый хруст ветки под ногой отдавался в тишине оглушительным грохотом. Громов, опираясь на ствол берёзы, жестом остановил нас. Он прислушался, его уставшее лицо стало ещё суровее.

– Ничего не слышно, – прошептал он. – Ни птиц, ни зверья. Как в склепе.

Константин, бледный как полотно, кивнул, его глаза бегали по опушке.

– Он выслеживает. Играет с нами. Чувствуешь? Лёгкость-то какая… Неестественная. Это он вытянул из леса всю жизнь. Притаился и ждёт.

Я прекрасно понимал, о чем он говорил, ведь уже испытывал все те же ощущения в прошлой жизни, когда война с Тёмными только начиналась.

Пётр, шедший сзади, всхлипнул. Орлов грубо толкнул его в спину.

– Держись, молодец. Сейчас распустим нюни – он тут как тут.

Я не чувствовал того, о чём говорил старик. Я был пуст. Полная, оглушающая пустота. Внутри не осталось ничего, кроме боли и сожаления о той силе, что прошла сквозь меня, как лесной пожар, оставив лишь пепел. Чёрные прожилки на ладони пульсировали в такт ударам сердца, тихим, навязчивым напоминанием о цене.

Мы вышли на окраину. Деревня лежала внизу, серая и безжизненная. Ни дыма из труб, ни движения на улицах. Только ветер гулял между покосившихся изб, гоняя по пыльной земле клочья соломы.

Первым, когда мы вернулись в деревню, встретил нас Немиров. Он настороженно оглядел Константина с ног до головы.

– Кто это, ваше сиятельство? – хмуро произнёс он.

– Костя⁉ – раздался удивленный возглас плотника.

Попов ответил взглядом, полным слёз. Старые друзья встретились после долгой разлуки.

Плотнику большего и не надо было. Он кинулся в объятья друга и крепко прижал его голову к груди.

– Я то думал, что ты в лесу сгинул. Похоронил тебя с горя.

– Живой я, живой, – бормотал в ответ Костя. – Даже в своей памяти временами, как сейчас, – усмехнулся он.

Мы стояли у входа в деревню, и эта встреча двух стариков на мгновение отвлекла меня от гнетущей пустоты внутри. Но лишь на мгновение. Я чувствовал на себе тяжелый взгляд Немирова.

– Нашёл своего колдуна, барин? – в его голосе звучала не столько злорастность, сколько усталая покорность судьбе. – И много ли он нам пользы принесёт?

Плотник, не отпуская Константина, обернулся к Немирову. Его простое, обветренное лицо выражало недоумение и обиду.

– Да ладно вам. Это ж Костя. Он наш. Из наших.

– Наших давно уж нет, – мрачно буркнул Немиров. – Есть выжившие. А он… – Он кивнул в сторону Константина. – Я ему не доверяю.

Константин мягко высвободился из объятий плотника. Его глаза, еще минуту назад наполненные слезами узнавания, снова стали острыми и ясными.

– Капитан, вам самому-то можно доверять?

В глазах Немирова мелькнул страх разоблачения.

– О чём это вы? – нахмурился он, придавая своему лицу грозное выражение.

– Я о вашей службе у государя.

– Все знают о моём прошлом…

– Константин, что вы имеете ввиду? – включился в разговор я. Мне не нужен был цирк посреди села. К тому же я предпочёл выслушивать все это лёжа.

Константин не сводил с Немирова холодного, изучающего взгляда. Казалось, он видел его насквозь, читал в его душе, как в раскрытой книге.

– Я имею в виду, барин, – старик повернулся ко мне, но его слова были обращены к капитану, – что не все раны нанесены врагом. И не все предательства совершаются по злому умыслу. Иногда человек просто делает выбор. Между долгом и жизнью. Между честью и выживанием тех, за кого он в ответе.

Немиров стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, но в его позе была неестественная скованность, будто его застали за чем-то постыдным. Глаза бегали, не находя покоя.

– Говори прямо, колдун! Не томи! – рявкнул Громов, с трудом переставляя ногу. Его терпение было на исходе, боль и усталость брали верх.

– Прямо? – Константин усмехнулся, и в его усмешке не было веселья. – Хорошо. Капитан Немиров служил не только государю. Он служил Тёмному. Не по воле, нет. Его отряд был взят в кольцо. Он видел, как гибнут его солдаты. И ему предложили сделку. Его жизнь и жизнь уцелевших – в обмен на службу. Не явную. Не с оружием в руках. А в качестве ушей и глаз в империи.

Воцарилась гробовая тишина. Плотник отшатнулся от Константина, глядя на него с ужасом и непониманием. Орлов медленно, со скрипом, снял с плеча автомат. Пётр замер, забыв о своих страхах.

– Ложь! – выкрикнул Немиров, но в его голосе не было силы, лишь отчаянная, жалкая попытка отрицания. – Он… он наводит на меня тень! Он сам слуга Тёмного!

– Он спас нас в лесу, – хрипло сказал я, чувствуя, как пустота внутри начинает заполняться холодной яростью.

Давление, исходящее от меня, было уже не тем, что в лесу – не всесокрушающей силой дурмана, а тяжёлым, гнетущим грузом воли. Я был пуст, но даже пепел может обжечь.

Немиров сломался. Его плечи ссутулились, он постарел на глазах.

– После той сделки я сделал все, чтобы меня уволили со службы. Я не мог дальше продолжать служить его величеству, зная, что предаю отечество.

– А мне, – стальным голосом обратился я, – мне ты служил честью и правдой?

– Да, но мне пришлось недоговаривать и местами откровенно врать о внутренних делах, когда ко мне присылали связного.

Немиров стоял, не поднимая глаз. Казалось, вся его выправка, вся суровая дисциплина, вылились в эту тишину. Даже ветер стих, будто затаив дыхание вместе с нами.

– Тебе, – он кашлянул, – тебе я служил… как умел. Не предавал. Информацию, которую я передавал… она была старой, бесполезной. Я старался не навредить. А служить тебе – да. Честно.

Орлов плюнул. Плевок густо лег на пыльную землю.

– Предатель. Он и нас, и тебя, барин, продал.

Громов, бледный от потери крови, мрачно смотрел на Немирова.

– Устав знаешь? За измену – что?

Я поднял руку, прерывая его. Чёрные прожилки на ладони горели. Пустота внутри смыкалась с этой болью, рождая ледяное, безжалостное спокойствие.

– Почему сейчас? – спросил я, и мой голос прозвучал глухо, будто из-под земли. – Почему признался только сейчас?

Немиров наконец поднял на меня взгляд. В его глазах была бездонная усталость.

– Потому что он вернётся. Тёмный. И спросит с меня отчёт. А я… – он обвёл взглядом деревню, наших измождённые лица, – я не смогу снова. После того, как вы вернулись… после леса… я не смогу.

Константин, наблюдавший за всей сценой с каменным лицом, тихо произнёс:

– Совесть заела, капитан? Или просто испугался, что старый колдун всё выложит?

– И того, и другого, – безразлично ответил Немиров. Ему уже было всё равно.

Плотник, всё это время молчавший, сгорбился. Его мир, и без того расколотый, рассыпался в прах. Его друг оказался колдуном, а капитан, которого он уважал, – предателем.

– Что будем делать с ним, ваше сиятельство? – Громов смотрел на меня, ожидая приказа. В его глазах читалась готовность привести любой приговор в исполнение.