Текст книги "Родная земля (СИ)"

Автор книги: Валентин Власов

Соавторы: Виктор Ступников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

Я же, наоборот, был молчаливым и погруженным в собственные мысли. Все же в столь неспокойное время оставлять деревню мне казалось делом рискованным. Но на кону все же стояла вся империя, что было куда как важнее.

* * *

Хан Байрак довольно почесывал бороду, сидя напротив пленника с мешком на голове и привязанного к стулу.

– Ласточки на хвосте мне принесли, что ты, шакал, хотел освежевать мою лошадку.

Стороннему обывателю, случайно подслушавшему их, могло бы показаться, что хан действительно говорил о животном, но эти двое прекрасно понимали – речь шла про графиню Анну де Нотель.

– А мне не нравится, когда на моих лошадок кто-то подымает руку…

– Что ты хочешь? – отозвался грубый голос. В нём не было ни страха, ни раскаяния – ничего, кроме собственной непогрешимости и желания выжить любой ценой.

– Я тебе предлагаю и службу, и дружбу. Предлагаю стать моими ушами и губами у того, кому ты служишь и заметь я предлагаю это тебе ещё до того, как спросил, кто твой хозяин.

– Я вольный наёмник, так что служу и себе, и всем.

– Смелое заявление для того, чья жизнь зависит от меня, – ухмыльнулся хан Байрак. – Так ты принимаешь мое предложение?

– Какие мне гарантии, что, выпустив меня, ты вдруг не передумаешь и не прикажешь своим шакалам сцапать меня, как какую-то шавку подзаборную?

– Точно такие же гарантии, что ты не предашь меня, – ударил пальцами по коленке хан. – В нашем деле все строиться исключительно на взаимном доверии.

– Как я могу доверять тому, кто держит меня на привязи, как собаку?

Хан Байрак весело рассмеялся.

– Либо принимай моё предложение, либо я скормлю тебя своим собакам. Что выбираешь?

Глава 3

Дорога на Руины была хуже, чем я ожидал. Недавние дожди размыли и без того разбитую грунтовку, превратив её в череду колдобин и скользкой грязи. Автомобиль скрипел и кренился, то и дело ныряя в очередную яму. Маша сначала весело смеялась, хватаясь за борт, но вскоре её смех сменился сосредоточенной бледностью.

Мы ехали уже несколько часов, и солнце начало клониться к западу, отбрасывая длинные косые тени от редких корявых сосен. Воздух становился прохладнее, запахло хвоей, влажной землёй и чем-то ещё… металлическим, озонным. Приближалась гроза.

Нам стоило остановиться и сделать привал. И по картам мы должны были выехать сейчас к одному из придорожных отелей.

Так и оказалось. Автомобиль подпрыгнул на колдобине и мотор грозно взревел. Мы наконец-то оказались на асфальтированной дороге, а из-за деревьев показался небольшой дом в три этажа с подсвеченной вывеской «У Глаши».

Я приказал водителю остановиться у входа. Ехать в ночь было опасно. Не столько из-за каких-то монстров или разбойников, сколько потому, что Иван мог уснуть по пути, проведя сутки за рулем.

Маша первая выпрыгнула из автомобиля, едва та замерла, и сделала несколько шатких шагов, чтобы распрямить затекшие ноги. Иван, наш бессменный водитель, с тихим стоном размял плечи, и его лицо мне показалось серым от усталости.

– Я паркую у сарая, – хрипло бросил он, уже снова берясь за рычаги управления. – Надо проверить машину, а то после такой дороги…

Я кивнул, доставая наши скромные дорожные сумки. Воздух и вправду был наэлектризован. Предгрозовая тишина повисла густым бархатом, и в ней так оглушительно громко звучало стрекотание вечерних цикад.

Дверь в отель скрипнула, открываясь внутрь. За стойкой ресепшена никого не было. Помещение пахло старой древесиной, щедро сдобренной ароматом тушеной баранины и ладана. На стенах висели пожелтевшие фотографии и вышивка, изображавшая странных птиц с слишком длинными хвостами. Где-то наверху скрипели шаги.

– Есть кто живой? – громко спросил я.

Из-за занавески в глубине зала появилась женщина. Невысокая, круглолицая, с двумя седыми прядями в густых черных волосах. На её широком поясе болталась связка ключей.

– Ну, живые-то как раз я, – хрипловато ухмыльнулась она. – А вы, путники, похоже, едва ноги волочите. С ночлегом определились?

– Да, – я положил на стойку наши документы. – Двухместный и одноместный, если есть.

– Для семьи? – она бросила быстрый взгляд на Машу, которая с любопытством разглядывала странную вышивку.

Я кивнул.

Хозяйка, представившаяся Глафирой, но тут же велевшая звать её просто Глашей, кивнула, беря наши бумаги.

– Значит, на Руины, ваше сиятельство. Через перевал? – она подняла на меня внимательные, пронзительно-ясные глаза.

– Так точно, – подтвердил я. – А как вы узнали?

– Так это популярный нынче маршрут, ваше сиятельство. Там зачастую наблюдают редкую мехнокрылую касатку. Но вы это зря, конечно, – покачала головой Глаша. – Погода ломается. Перевал завтра с утра затянет туманом, да таким, что не то что машину – собственные руки не видать. А в тумане том… – она многозначительно замолчала, протягивая нам ключи. – Ну, да ладно. Сами узнаете, если не послушаете старую ворчунью. Номера на втором этаже. Ужин через полчаса. Оплата – с утра.

Она явно закончила разговор. Мы побрели по скрипучей лестнице наверх. Номера оказались маленькими, но чистыми. Из окна было видно, как Иван возится с машиной, видимо, проверяя уровень масла и целость всех узлов, а на горизонте, за черной зубчаткой леса, уже вспыхивали первые молнии.

Маша, стоя у своего окна, вздрогнула от очередного далекого раската.

– Она про туман… это правда? – тихо спросила она.

– Страшилки для приезжих, – отмахнулся я. – Старая добрая традиция дорожных отелей.

Мы спустились вниз как раз к ужину. В небольшой столовой, примыкавшей к ресепшену, уже стоял накрытый стол и пахло наваристыми щами и свежим хлебом. За другим столом, в углу, сидел Иван, уже успевший, видимо, закончить с машиной. Он мрачно ковырял ложкой в тарелке, поглядывая в запотевшее окно, за которым в темноте уже вовсю бушевала стихия. Дождь хлестал по стеклам, а ветер выл в щелях старого дома.

Глаша принесла нам еду – ту самую тушеную баранину, аромат которой мы уловили с порога. Она была невероятно вкусной, сытной и согревающей изнутри.

– Ну что, как дорога? – спросила она, усаживаясь на табурет возле нашей таблицы и вытирая руки об фартук. – Совсем развезло, небось?

– Еще бы, – буркнул Иван со своего угла, не отрывая взгляда от окна. – Подвеску всю оттрясло. Завтра с утра придется подтягивать.

– Завтра, – фыркнула Глаша, – ты, милок, если послушаешь меня, никуда не поедешь. Смотрите.

Она кивнула в сторону окна. В такт ее словам ослепительная молния озарила все небо, и на мгновение мы увидели плотную, молочную стену, надвигающуюся на лес. Это был не обычный туман. Он был неестественно густым, непрозрачным и, казалось, поглощал сам свет. Вслед за молнией грянул гром, от которого задребезжали стекла.

Маша вздрогнула и притихла.

– И что в этом тумане? – поинтересовался я. Интересно же было, как здесь описывали появление оживших.

Глаша помолчала, прислушиваясь к завыванию ветра.

– Заблудшие, – тихо сказала она. – Говорят, те, кто на перевале пропал. В дождь, в грозу… они выходят на дорогу. Стоят. Молчат. Или стучат в стекло, просятся в машину, погреться. А если впустишь… – она обвела нас своим ясным, пронзительным взглядом. – Они укажут дорогу только в одну сторону. К себе.

Её история меня совершенно не впечатлила. Ещё капитан Немиров у себя на квартире судорожно показывал на карте зоны, где они появлялись.

В столовой повисло тяжелое молчание, нарушаемое только воем бури и треском поленьев в печи.

– Чушь собачья, – резко, почти зло пробурчал Иван, отодвигая тарелку. – Усталость и гроза. В голове у людей всякое повидается. Я спать.

Поведение водителя меня удивило. Он, повидавший столько магии Тёмных, вдруг отказывался верить в то, что даже здесь был их след? С другой стороны, это было объяснимо. Его психика защищалась.

Он грузно поднялся и, не глядя ни на кого, побрел наверх.

Глаша лишь вздохнула и покачала головой.

– Спокойной ночи, ваше сиятельство. Спокойной ночи, девица, – она ласково потрепала Машу по плечу и скрылась за своей занавеской.

Ночь была беспокойной. Дом стонал и скрипел под напором ветра. Я ворочался с боку на бок, прислушиваясь к звукам бури и к тишине в соседней комнате, где спала Маша. Мне то и дело чудились шаги на лестнице, тихий скрежет у двери, будто кто-то водил по ней пальцами. Я списывал это на разыгравшееся воображение.

Под утро гроза стихла, сменившись мертвой, гробовой тишиной. Я наконец провалился в короткий, тяжелый сон.

Меня разбудил резкий стук в дверь. В окно лился тусклый, больной свет. Я открыл. На пороге стоял Иван, одетый по-дорожному. Лицо его было серьезным и усталым.

– Выходите, ваше сиятельство, – коротко бросил он. – Посмотрите.

Я накинул куртку и вышел за ним. Он повел меня к окну нашего номера, которое выходило на дорогу.

Туман был тут.

Он лежал плотным, непроницаемым молочно-белым одеялом, поглотившим лес, поле, сарай с машиной и саму дорогу. Видимость была не больше метра. Воздух был влажным, холодным и неподвижным. В этой белизне не было ничего уютного или безобидного. Она давила, скрывала, таила в себе угрозу. В ней не было ни звука. Ни пения птиц, ни шороха листьев. Абсолютная, зловещая тишина.

– Она была права, ваше сиятельство, – хрипло сказал Иван. – Я за машиной сходил. К капоту… кто-то прикасался. Ладонью. Отпечаток на пыли и конденсате… четкий. А вокруг… ни единого следа.

Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел не суеверный страх, а холодную, трезвую уверенность в опасности.

– Мы никуда сегодня не едем, – заявил я.

Я не мог так рисковать сестрой. Хотя бы потому, что при такой видимости мы легко могли оказаться в кювете. А ожившие меня не пугали. Ещё со вчерашнего рассказа Глаши я приготовился к нашей неизменной встречи с ними. Не зря же везде с собой брал свой кинжал.

Иван лишь молча кивнул.

Спускаясь в столовую за завтраком, мы увидели Глашу, которая ставила на наш стол горшок с кашей. Она молча взглянула на нас, потом на затянутое белой пеленой окно, и снова на нас. Никакого «я же говорила» в ее взгляде не было. Была лишь усталая грусть.

– Ничего, – сказала она. – Переживете. У меня щи всегда горячие есть. А туман этот… он всегда рассеивается. Рано или поздно.

Маша молча подошла к окну и приложила ладонь к холодному стеклу, глядя в слепую, белую муть.

Сестра стояла у окна, словно завороженная этой слепой, белой пеленой. Казалось, она не дышала, вся превратившись в слух, пытаясь уловить в гнетущей тишине хоть что-то.

– Маш? – тихо позвал я. Она вздрогнула и обернулась. На ее лице был не детский страх, а скорее жуткое любопытство.

– Они там? – прошептала она.

– Никого там нет, – ответил я, стараясь успокоить её, а не пугать правдой. – Просто туман. Плотный и густой. Бывает.

Глаша налила нам чаю в толстые, граненые стаканы.

– Бывает, – повторила она, но в ее устах это звучало не как утешение, а как подтверждение самых худших подозрений моей сестры. – Садитесь, кушайте. Пока на улице белым-бело, самое дело для горячей каши да думок тихих.

Мы ели почти молча. Иван уплетал кашу за обе щеки, смотря в одну точку – он явно мысленно уже перебирал узлы и агрегаты нашей машины, готовясь к ремонту, чтобы отогнать от себя мрачные мысли. Я же пытался прикинуть количество ходячих мертвецов за окном. Самое сложное было сейчас не в их количестве, а в нулевой видимости.

Внезапно Маша замерла с поднесенной ко рту ложкой.

– Слышите?

Мы все насторожились. Сначала ничего не было. Та же абсолютная, давящая тишина. А потом… до нас донесся слабый, едва уловимый звук. Словно кто-то медленно и ритмично стучал по стеклу или по дереву. Тук. Тук. Тук. Пауза. Снова тук. Тук. Тук.

Я рукой нащупал рукоять кинжала, готовый к бою. Иван резко встал, отодвинув табурет.

– Это с той стороны? Со стороны дороги? – пробормотал он, подходя к занавешенному окну. Глаша осталась сидеть,ее лицо стало каменным.

– Не подходи, – тихо сказала она. – Не смотри. Это они так… знакомятся.

Тук. Тук. Тук. Звук стал чуть отчетливее. Настойчивее.

Иван замер в двух шагах от окна, сжав кулаки.

– Может, ветка? – неуверенно предложил он.

– В такую погоду? – фыркнул я. – Воздух стоит столбом. Ни малейшего ветерка.

Иван все же сделал шаг и резко, будто делая над собой усилие, отдернул занавеску.

Маша невольно ахнула.

Туман вплотную подошел к окну. Он был настолько густым, что казалось, будто за стеклом не улица, а стена из ваты. И прямо на этой белой, неподвижной стене, на уровне человеческого роста, был расплывчатый, влажный отпечаток. Отпечаток ладони.

А чуть ниже, прямо напротив него, на подоконнике с внешней стороны, сидела большая черная птица. Ворона или грач. Она сидела неподвижно, как из чугуна отлитая, и ее черный, блестящий глаз смотрел прямо в комнату. Казалось, она не моргала. Именно она и стучала клювом по деревянной раме. Тук. Тук. Тук.

Мы замерли, глядя на эту сюрреалистичную картину. Птица вдруг перестала стучать, повернула голову, еще раз окинула нас своим бездонным взглядом и бесшумно вспорхнула, растворившись в белой мгле.

Отпечаток ладони на стекле медленно сползал вниз, оставляя за собой мокрый, расплывающийся след.

Глаша медленно поднялась и подошла к окну. Она не смотрела на улицу. Она смотрела на нас.

– Вот и познакомились, – глухо сказала она. – Теперь они знают, что вы здесь. До вечера дадут покой. А к ночи… будьте готовы. Они любят стучать. Особенно в двери. Особенно если знать, что за ней кто-то есть.

Она повернулась и пошла на кухню, бросив на прощание:

– Дрова надо подбросить. Сегодня ночь будет холодной.

Я посмотрел на бледное лицо Маши, на сжатые кулаки Ивана и призвал всех не поддаваться панике:

– Мы знаем, что это за твари. Мы их уже побеждали. Так что не стоит поддаваться панике. Но без меня никто никуда не выходит, – строго приказал я.

Иван кивнул, а Маша растерянно посмотрела на меня. Кажется, сестре не хотелось верить, что даже здесь, в далеке от нашей деревни, можно встретить все ту же нечисть.

День тянулся мучительно долго. Туман не собирался рассеиваться; он висел неподвижной, мертвой пеленой, за которой ничего не было видно. Мы сидели в столовой, пытаясь занять себя чем-то. Иван разбирал и чистил свой инструмент, я перечитывал потрепанную дорожную карту, хотя это не имело никакого смысла. Маша тихо сидела у печки, уставившись на огонь и пытаясь повторить его на своих пальцах. Несколько раз ей это даже удалось. Огонь вспыхивал и недолго выплясывал на кончиках её пальцев, после затухая.

Глаша периодически появлялась, чтобы подбросить дров или принести нам еды – соленых грибов, хлеба, чаю. Она была молчалива и сосредоточенна, как часовой на посту.

С наступлением сумерек туман за окном не потемнел. Он стал светиться зловещим фосфоресцирующим светом, словно поглощал последние крупицы дня и перерабатывал их в холодное, мертвенное сияние. Тишина за стенами стала еще гнетущее.

И вдруг ее нарушил звук.

Негромкий, влажный шорох. Словно кто-то тяжелый и неуклюжий волочил ногу по мокрой земле. Прямо под окнами.

Мы все замерли. Иван медленно поднялся, сжимая в руке тяжелый гаечный ключ. Я выхватил клинок из-за пояса.

Шорох повторился. Теперь к нему присоединился второй. И третий. Казалось, вокруг дома медленно и неуверенно движется несколько существ. Нас окружали – в этом не было сомнений. И, если ещё недавно, я думал отсидеться в доме, а на утро уехать, чтобы не нарушать местный покой, то теперь мне становилось понятно, что драки не избежать, а раз так, то стоило бить первым.

В этот момент раздался стук.

Тук. Тук. Тук.

Точно такой же, как утром. Но теперь он раздавался не из одного места. Он доносился и со стороны дороги, и со стороны глухой стены, и, что было хуже всего, прямо от входной двери.

ТУК. ТУК. ТУК.

Стук в дверь был громким, настойчивым, требовательным.

– Открой… – донесся сквозь дерево тихий, хриплый, абсолютно безжизненный голос. – Отопрешь… холодно…

Глаша вышла из-за занавески. В руках она держала старый, но исправно выглядевший двуствольный охотничий ружье.

– Не открывайте, ваше сиятельство, – сказала она, обращаясь ко мне, и ее голос был твердым, как сталь. – Ни в коем случае. Они слабые. Стены выдержат.

Не часто же ей приходилось иметь дело с ожившими. Но меня настораживало другое, что они вдруг заговорили. И это был плохой знак. Он значил, что наш враг в лице Тёмных стал ещё на ступеньку сильнее.

ТУК! ТУК! ТУК!

Стук стал яростным, почти яростным. Дверь затряслась на засовах.

– Впустите! – это уже был другой голос, визгливый и полный отчаяния. – Они рядом! Они идут! Спасите!

– Не верь, – прошипела Глаша. – Это не люди. Это Туман их голоса ворует и перевирает.

Но что она знала обо мне и о том, скольких таких тварей я покрамсал в своём мире да и в этом тоже?

Стекло в окне столовой вдруг треснуло звонко. Из белой мглы просунулась рука. Бледная, распухшая, с почерневшими ногтями. Она медленно, словно слепая, ощупывала внутреннюю раму, скребя по стеклу.

Я замахнулся кинжалом и отсек наглую руку по локоть. Раздался глухой, костяной хруст.

Из-за спины раздался оглушительный выстрел. Глаша стреляла в дверь, не целясь, просто для шума. Дребезжали стекла.

– Этим вы делу не поможете, – холодно парировал я, обращаясь к Глаше. – Все запритесь наверху и не открывайте никому! – обводя всех строгим взглядом, приказал я.

Иван, не раздумывая, схватил Машу за руку и почти силой потащил ее наверх, к их комнатам. Его лицо было искажено не страхом, а яростью и решимостью – он защищал свою машину и своего пассажира. Глаша на мгновение заколебалась, ее взгляд метнулся от меня к своему ружью, но затем она резко кивнула и бросилась следом, чтобы запереться у себя.

Я остался один внизу. Грохот выстрела на секунду ошеломил тварей за дверью, и стук прекратился. Но тишина длилась недолго. Почти сразу послышался новый звук – глухой, влажный удар во всю дверь, словно в нее бросилось что-то тяжелое и массивное. Затем еще и еще. Они ломились.

Отсеченная рука на полу шевельнулась, пальцы скрючились, царапая пол, и поползла, как отвратительный паук, в угол, к тени. Я пнул ее сапогом под печку – разбираться с этим было некогда.

«Слабые, стены выдержат»? Глаша недооценивала противника. Эти были сильнее. Гораздо сильнее. И они не собирались уходить.

Мое решение созрело мгновенно. Ожидание и оборона – верная смерть. Они выбьют дверь, и тогда нам придется отбиваться в узком коридоре, где я не смогу развернуться, а их будет много. Нужно было действовать на опережение. Использовать главное мое преимущество – знание врага и готовность к жестокости.

Я рванул тяжелый засов на двери. Глаша, услышав это сверху, закричала: «Ваше сиятельство, нет!». Но было поздно.

Я распахнул дверь.

На пороге, в клубящейся белой мути, стояли они. Трое. Их фигуры были размытыми, будто слепленными из самого тумана и грязи. Черты лиц расплывались, но в них читалась одна-единственная эмоция – ненасытный, древний голод. Позади них в молочной пелене шевелились еще тени.

Первый из них, тот, что был ближе всех, сделал шаг внутрь, протянув руки. Его рот беззвучно открылся.

Я не дал ему сделать и половины шага. Мой клинок, привыкший к такой работе, описал короткую, смертоносную дугу. Голова с глухим, мягким звуком отделилась от плеч и отлетела в сторону, превращаясь в комья влажной земли и исчезая в тумане прежде, чем упала на землю. Тело рухнуло на порог, начиная растекаться темной лужей.

На секунду наступила тишина. Остальные замерли. Они не ожидали встретить отпор. Они ждали жертв.

Я использовал их замешательство. С рывком шагнул вперед, за порог, прямо в объятия тумана. Холодная влажность мгновенно облепила лицо, пропитала одежду. Видимость была не больше двух шагов. Но мне и не нужно было далеко.

Второй монстр, визгливо заскрежетав, бросился на меня. Я увернулся от цепких пальцев, почувствовав ледяное прикосновение у самого виска, и с разворота вонзил кинжал ему в бок. Лезвие вошло будто в плотную, сырую глину. Существо взвыло – беззвучным, свистящим воем, который отзывался болью в висках. Я вырвал клинок и добил его, пронзив тускло мерцающую точку, бывшую когда-то глазом.

Третий отступил, растворяясь в белизне. Но с боков на меня уже плыли новые тени, привлеченные шумом борьбы. Их было много. Слишком много, чтобы сражаться здесь, в открытом поле.

Я отскочил назад, в проем двери, и с силой захлопнул ее, снова задвинув тяжелый засов. Сразу же в дверь грянули удары, теперь яростные и частые, словно град. Но теперь это была слепая ярость, а не целенаправленный штурм.

Я прислонился к древесине, тяжело дыша. Воздух во рту был холодным и сладковато-гнилостным. Рукава куртки были испачканы темной, вонючей слизью.

Наверху было тихо. Они все слышали.

Через несколько минут стук начал стихать. Удары становились реже, ленивее. Затем и вовсе прекратились.

Я подождал, прислушиваясь. Снаружи больше не было слышно ни шагов, ни голосов. Только та же гнетущая, абсолютная тишина.

Я осторожно заглянул в щель в ставне. Туман по-прежнему стоял стеной. Но прямо перед дверью, на земле, лежали две темные, бесформенные кучи, медленно растворяясь в сырой земле. И на белой пелене, прямо напротив дома, четко виднелись несколько темных, неподвижных силуэтов. Они просто стояли. И ждали.

Они поняли, что лобовая атака не сработала. Теперь они менялись тактику. Они взяли нас в осаду.

Я поднялся по лестнице. Дверь в комнату Глаши была приоткрыта. Она стояла на пороге, все еще сжимая ружье. Ее глаза были широко раскрыты.

– Вы… Вы их… – она не могла подобрать слов.

– Я купил нам время, – коротко сказал я, проходя мимо нее к нашей комнате. – Но они не ушли. Они ждут.

Войдя в комнату, я увидел Ивана, который стоял у окна, сжав тот самый гаечный ключ, и бледную, но собранную Машу. В ее руках дрожал маленький огонек, готовый вспыхнуть в любой момент.

Увидев меня, они оба выдохнули.

Я посмотрел на затянутое белой пеленой окно. Темные силуэты снаружи не двигались. Они могли ждать вечно. У меня же столько времени не было. Я планировал короткую передышку и снова рвануться в бой.