Текст книги "Родная земля (СИ)"

Автор книги: Валентин Власов

Соавторы: Виктор Ступников
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Я посмотрел на Немирова. На этого сломленного человека, который пытался лавировать между молотом и наковальней и в итоге проиграл всё. Ярость во мне остыла, сменившись тяжёлым, холодным осознанием. Смерть Немирова ничего не изменит. Она не вернёт погибших, не наполнит меня силой, не остановит Тёмного.

– Он нашёл в себе силы признаться, – сказал я, обращаясь больше к Громову и Орлову, чем к самому Немирову. – Не оправдываю его. Но он нам ещё может пригодиться. Он знает, как действуют связные Тёмного. Знает их методы.

– Значит, помилуем? – в голосе Громова прозвучало разочарование.

– Нет, – я покачал головой. Пустота внутри снова дала о себе знать, заставив меня прислониться к косяку ближайшей избы. – Не милуем. А используем. Он будет под постоянным наблюдением.

Немиров кивнул, сгорбившись ещё сильнее. Он понимал. Это была не милость. Это был приговор к жизни в ожидании казни.

– Он все равно придёт и спросит с меня, – грузно ответил капитан.

– Тогда он услышит то, что нам нужно, – произнёс я. – Теперь мы перехватим инициативу в этой игре.

Немиров с благодарностью кивнул, глядя на меня.

– Разойдись! – скомандовал я собравшимся вокруг нас зевакам, а сам, ковыляя, побрел к усадьбе. – А вы, Константин, найдите мне ключ!

Мне навстречу выскочила Маша. Увидев меня, она вся побледнела и хотела было взвалить мою тушу на себя, но я рукой остановил её.

– Не надо, – и из последних сил выпрямился, стараясь идти максимально прямо, хотя все тело ломило от боли. Чтобы не выдать того, насколько тяжело мне сейчас было, я стиснул зубы.

Следом за Машей показалась графиня де Нотель.

– Вы опять во что-то ввязались? – её голос старался оставаться язвительным, но в глазах читалось беспокойство за меня.

– Вам не о чем переживать. Никто, кроме вас, не способен меня убить, – я даже изобразил на своём лице подобие улыбки. – А теперь прошу вас не разрушить деревню, пока я отдыхаю.

Нельзя сказать, что боль отступила. Нет, она просто превратилась в фоновый гул, в назойливый аккомпанемент к главной мелодии – необходимости держаться. Каждый шаг по новеньким половицам давался с трудом, но я знал, что не могу позволить себе слабость. Не перед ней.

Графиня де Нотель молча последовала за мной в мои покои, ее молчание было красноречивее любых упреков. Я рухнул в кресло у камина, сдерживая стон, когда мышцы живота напряглись.

– Если вы пришли полюбоваться на мои страдания, то вы по адресу, – пробормотал я, откидывая голову на спинку кресла.

– Я пришла убедиться, что ваш идиотизм не стал на этот раз смертельным, – она подошла к столу, где стоял графин с водой, и налила стакан. Ее движения были отточенными, полными врожденной грации. Она протянула мне стакан. – Пейте. Вы выглядите ужасно.

Ни одной женщине я не позволял со мной так говорить, но только замечания графини меня одновременно смешили, и возбуждали. Её дикая природная непокорность и строптивость пробуждали во мне укротителя тигров.

Я взял стакан, поблагодарив кивком. Вода была прохладной и немного смыла металлический привкус крови во рту.

* * *

Чебек стоял у стекла, вглядываясь в отражение своего искаженного яростью лица. Холодная пустота сменилась леденящим душу расчетом. Его Дар, обычно шепчущий хаос из тысяч возможностей, теперь был сфокусирован на одной-единственной, яркой и ясной, как лезвие.

Он медленно повернулся и направился к стене, затянутой темным дубом. Легкое движение руки – и панель бесшумно отъехала в сторону, открывая скрытый за ней кабинет. Не современный, с голограммами и сенсорами, а старый, пахнущий воском, кожей и порохом. На стенах висело оружие разных эпох – от кривых сабель до компактных импульсных излучателей.

Его толстые пальцы с неожиданной нежностью провели по рукояти древнего кинжала. Этой вещи было триста лет, она помнила кровь его предков.

Звонок.

Голограмма возникла в центре комнаты,изображая человека в безупречном костюме с бесстрастным лицом.

– Распоряжения, хан? – голос был ровным, лишенным всяких эмоций.

– Всё, что связано с князем Прохоровым, – тихо, но четко произнес Чебек. – Бизнес. Союзники. Семья. Любимые игрушки. Я хочу видеть полную картину его падения. Не быстро. Не эффектно. Точно.

– Слушаюсь.

Голограмма погасла. Чебек опустился в массивное кожаное кресло. Он взял со стола старый хронограф – подарок Малыша Бая на его пятнадцатилетие. Простенькая, дешевая вещица, но он хранил ее все эти годы.

Теперь его Дар не шептал, а громко звучал в его сознании, рисуя один-единственный путь. Путь, на конце которого князь Михаил Прохоров лежал в луже собственной крови, а в его глазах застывало недоумение – от того, что его могущество, его богатство, его связи оказались бесполезны против холодной, безжалостной воли одного человека.

Глава 16

В своем кабинете Чебек не двигался еще с час. Он не спал. Его сознание, его Дар, который обычно был похож на рой разъяренных пчел, теперь работал как высокоточный станок. Обрывки информации, слухи, финансовые отчеты, данные слежки – все это сливалось в единую, сложную схему, которая медленно, но верно проявлялась в его разуме.

Он взял старый пергамент и перо. Анахронизм в век голограмм. Но так он думал лучше. Тактильные ощущения, шелест бумаги, запах чернил – все это помогало упорядочить хаос.

Он вывел имя в центре: «Михаил Прохоров».

От него,как щупальца, потянулись линии.

«Голдберг-банк. Долг под залог акций».

«Любовница: Алиса Верн. Бывшая прима в Одесском театре балета».

«Незаконный сын: Георгий. Едва исполнился год».

«Проект его почившего отца „Феникс“. Скрытые наработки».

Каждая линия была уязвимостью. Каждая точка – мишенью.

Снова прозвенел звонок. На этот раз без голограммы. Голос был тихим и эффективным.

– Хан, мы получили доступ к протоколам совета директоров «Голдберг-банка». Князь просит отсрочки по кредиту. Давление?

– Нет, – без колебаний ответил Чебек. – Наоборот. Обеспечьте, чтобы ему ее предоставили. На самых выгодных условиях. Я хочу, чтобы он почувствовал себя в безопасности. Чтобы он продолжил вкладываться в свою деревню.

– Слушаюсь.

Связь прервалась. Чебек отложил перо. Первый шаг был сделан. Не нападение, а поддержка. Яд, замаскированный под нектар. Он знал: чтобы разрушить империю, нужно сначала позволить ей разрастись до невозможного, до того момента, когда она станет хрупкой, как пересушенная глина.

Он подошел к окну. Внизу, в долине, туман медленно поглощал огни деревни. Так же медленно и неотвратимо его сеть будет опутывать князя Прохорова. Не быстрый взрыв, а медленный, неумолимый яд. И он будет наслаждаться каждым мгновением этого падения.

Он потянулся к хронографу, снова завел его тихий, размеренный механизм. Время работало на него.

* * *

– Так ваши дела налаживаются, князь, – с хитрым прищуром произнесла графиня, устраиваясь напротив меня.

– О чем это вы? – я сделал ещё глоток.

– Я знаю про ваши долги перед Голдберг-банком.

Меня не удивило, что графиня в тайне докопалась до финансовых дел моей семьи. Но я полагал, что она не будет ими козырять так нагло.

– Миша, у нашей семьи какие-то серьезные проблемы? – всполошилась Маша, стоявшая у окна и оказавшаяся невольный слушателем.

– Нет, с Голдбергами я договорился. Они пошли нам на уступки. Но да, отец задолжал их банку крупную сумму.

– И как же вы планировали её отдать? – продолжала допрос Анна.

Я думал, что уже разгадал графиню, но, видимо, в её змеиной душе ещё оставался неразгаданный мною клочок с пазлом.

– Благодаря нашему договору с вашим отцом, – не скрываясь, ответил я.

Да мне и нечего было скрывать. Сделка являлась выгодной для обеих сторон, потому стыдиться или скрываться мне незачем.

Графиня медленно провела пальцем по резному подлокотнику кресла, её губы тронула улыбка, в которой было больше понимания, чем злорадства.

– Ах, вот как, – протянула она. – Значит, мое приданое станет не только фундаментом нашего общего будущего, но и заплаткой для дыр в вашем настоящем. Расчетливо, князь. Очень расчетливо.

Маша, бледная, сжала руки у горла.

– Миша, это правда? Ты женишься на Анне…

– Теперь мне понятно, почему вас считают грозой мужчин, – усмехнулся я и стиснул зубы из-за боли, пронзившей мое тело. – И часто вы себя уже так выдали замуж?

– Неужели вы против? – графиня обиженно надула губки. – Я вам совсем не нравлюсь?

Ну что за хитрая лиса!

– Нравитесь, – ответил я, чувствуя, как в висках стучит нарастающее раздражение. – Вопрос не в симпатии, а в чистоте ваших намерений. Или вы полагаете, я верю, что ваше сердце внезапно воспылало ко мне, а не к моему титулу и перспективам?

Анна не смутилась. Напротив, её глаза заблестели с новым, почти озорным огоньком.

– А разве одно другому мешает? Титул – это часть вас, князь. Как и ваш ум, и ваша… решительность. Мне нравятся сильные мужчины, умеющие принимать трудные решения. Даже если эти решения продиктованы необходимостью.

В её словах была горькая правда, от которой у Маши вырвался тихий, почти неслышный стон. Я не посмотрел на неё, не мог позволить себе сейчас эту слабость. Весь мой гнев был направлен на женщину напротив.

– Вы говорите о браке как о биржевой сделке.

– А разве это не так? – парировала графиня, наклоняясь вперед. Её низкий голос зазвучал интимно и доверительно, будто она делилась великой тайной. – Брак в нашем кругу – это всегда сделка. Просто одни прикрывают её цветами и стихами, а другие честно называют вещи своими именами. Я предпочитаю честность. Мой отец получает влияние и родство с вашей фамилией. Вы получаете состояние, которое спасёт вашу семью от позора. А я… – она сделала паузу, и в её взгляде промелькнуло нечто неуловимое, – я получаю положение, о котором мечтала. Все в выигрыше.

– Вы всё продумали, – констатировал я без эмоций.

– Так же, как и вы, мой князь. Не притворяйтесь невинностью. Мы с вами – две стороны одной монеты. Просто моя сторона оказалась честнее.

Она поднялась с кресла, плавным движением расправляя складки платья. Спектакль, по её мнению, был окончен.

– Подумайте над моими словами. Честность – это такая редкость в наше время. И, поверьте, она того стоит.

Графиня вышла из гостиной, оставив за собой шлейф дорогих духов и тяжёлую, гнетущую тишину.

– Как думаешь, что задумала графиня? – адресовал риторический вопрос к Маше, хотя я с первой встречи знал, что Анна бесповоротно запала на меня, в чем сложно было упрекнуть её.

Маша не ответила. Она стояла, отвернувшись к окну, но по дрогнувшему уголку её губ я понял – она не столько шокирована, сколько… оскорблена. Оскорблена за свою подругу. За ту легкость, с которой Анна говорила о браке как о биржевой сделке.

– Я не могу в это поверить, – наконец выдохнула она, оборачиваясь. В её глазах стояли слезы, но это были слезы гнева. – Анна… Как она могла? Говорить так, словно ты – акция на бирже, а её приданое – плата за лот! Я думала, она… она к тебе по-настоящему…

Я подошел к камину, прислонился лбом к прохладному мрамору. Боль в виске затухала, сменяясь странной опустошенностью.

– Возможно, в её мире «по-настоящему» и включает в себя честный расчет, – заметил я. – Она не лгала. Ни мне, ни, как видишь, тебе. В этом её своеобразная порядочность.

– Порядочность⁈ – Маша всплеснула руками. – Миша, да она тебя в грош не ставит! Ты для неё – титул, положение, красивая безделушка в коллекцию! Я же знаю её, она сама рассказывала, что с детства мечтала выйти замуж только за кого-то «из наших», повыше рангом. Но я думала, с тобой всё иначе… что она смогла разглядеть тебя самого.

Именно это и было самым горьким. Маша, моя наивная, горячо любящая сестра, верила в сказку для своей лучшей подруги. Верила, что её брат и её подруга смогут соединиться не по расчету, а по чувству. Анна своим «откровением» разбила эту веру вдребезги.

– Может, она и разглядела, – спокойно ответил я, прекрасно понимая, какую игру затеяла графиня. И самое смешное, что никакой игры не было и в помине. Просто Анна не могла иначе признаться в собственных чувствах.

Маша резко повернулась, и в её глазах плескалось настоящее отчаяние.

– Перестань! Не защищай её! Ты же слышал – «все в выигрыше». Для неё это просто удачная сделка! А я… я ей верила. Думала, она поможет тебе, будет поддержкой, а вы… а вы…

Она не договорила, сдавленно всхлипнув и закрыв лицо руками. Её плечи мелко задрожали.

Я оттолкнулся от камина и подошёл к ней, обняв за плечи. Она не сопротивлялась, просто прижалась лбом к моему плечу.

– Успокойся, Машенька. Всё не так трагично, как тебе кажется.

– Как же не трагично? – её голос был глухим от слёз. – Ты продаёшь себя, чтобы расплатиться с долгами отца! Это ужасно!

Я глубоко вздохнул. Объяснять ей, что мир держится на таких сделках, было бесполезно. Её мир был выстроен на романтических балладах и наивной вере в доброту людей.

– Долги надо отдавать, – сказал я просто. – А графиня… она не злодейка в мелодраме. Она практичная женщина, которая знает, чего хочет, и честно говорит об этом. В наше время это дорогого стоит.

Маша отстранилась, смахивая слёзы тыльной стороной ладони.

– И чего же она хочет? Кроме твоего титула?

– Стабильности. Положения. Возможности быть хозяйкой в этом доме, – я обвёл рукой потертую гостиную. – Она не обманывает меня, не строит из себя невинность. В её откровенности есть своя… прелесть.

И в этом была правда. Циничная, колючая, но правда. Анна не притворялась влюбленной дурочкой. Она вышла на поле битвы с поднятым забралом, и её оружием была не лесть, а шокирующая прямота. Это заслуживало уважения.

Маша смотрела на меня с новым, почти испуганным пониманием.

– Тебе… тебе правда нравится, что она такая?

Уголки моих губ дрогнули в подобии улыбки.

– Мне нравится, что с ней не нужно играть в жмурки.

Я отпустил её и снова посмотрел в потухающие угли камина. Признаться себе было сложнее. Да, сделка. Да, расчёт. Но в этой холодной схеме была одна опасная деталь – сама Анна. Её острый ум, её дерзость, тот самый «озорной огонёк» в глазах, который обещал не скучное брачное существование, а постоянную дуэль. И в какой-то извращённой форме это возбуждало больше, чем любая притворная нежность.

Маша ничего не ответила. Она просто стояла посреди комнаты, маленькая и потерянная, её романтический мир рухнул под тяжестью нашего с Анной циничного реализма. А я ловил себя на мысли, что жду следующего хода «честной» графини с странным, щекочущим нервы предвкушением.

* * *

Он потянулся к хронографу, снова завел его тихий, размеренный механизм. Время работало на него.

Тиканье прибора слилось с ритмом его мыслей. Теперь предстояла более тонкая, почти ювелирная работа. Сын. Незаконнорожденный наследник, тайна, которую Прохоров так тщательно оберегал. Это была не уязвимость, это был ключ. Грубая сила здесь не подходила. Нужен был скальпель, а не молот.

Мысленный приказ был послан беззвучно, тонкой нитью Дара, в сторону одного из его «молчаливых» агентов – людей, чье сознание было намеренно сужено до выполнения простейших команд, что делало их невосприимчивыми к ментальным пробам.

Через час в кабинет вошел курьер. Молодой человек с пустым взглядом протянул Чебеку небольшой плоский конверт из грубой коричневой бумаги. Без слов развернулся и вышел.

Внутри не было ни записки, ни цифрового носителя. Лежала лишь единственная фотография. Черно-белая, сделанная длиннофокусным объективом. На снимке была молодая женщина с темными волосами, Алиса Воронова. Она смеялась, запрокинув голову, а на ее руках сидел пухлый малыш, Георгий, и тянулся крошечными пальчиками к ее лицу. Снимок был наполнен такой беззащитной нежностью, что он резал глаз, как вспышка.

Чебек холодно изучил изображение. Не ее лицо, его он едва заметил. Его интересовал ребенок. Форма ушей. Разрез глаз. Тонкие губы. Он мысленно наложил на фотографию портрет молодого Прохорова, который видел в архивах. Сходство было поразительным, почти гротескным. Признать этого мальчика – для гордого князя было бы равносильно самоубийству в глазах его консервативного клана. Но и отказаться от него – означало сломать себя.

Он поднес пергамент к пламени газовой лампы. Край пергамента обуглился, и дым потянулся к потолку. Чебек наблюдал, как огонь пожирает имя «Михаил Прохоров», линии его уязвимостей, всю хитрую паутину. Он не боялся забыть. Эта карта была уже выжжена в его памяти.

Когда от документа осталась лишь горстка пепла, он стер ее со стола.

Он снова взвел хронограф. Тиканье стало громче, сливаясь с биением его холодного, удовлетворенного сердца.

* * *

Впервые за сегодня я остался один. Усевшись удобнее перед камином, я даже немного задремал, убаюкав боль, донимавшую меня все это время.

Но стоило мне только провалиться в сон, пригревшись, как в дверь постучались.

– Это Константин, ваше сиятельство, – раздался голос из-за двери.

– Зайди, – скомандовал я, давая понять, что в этом доме теперь только один хозяин. И, если я позволил ему найти «ключ», это не значит, что ему разрешено что-то большее.

Константин, понуро опустив голову, вошёл и тяжело плюхнулся на кресло напротив. Вряд ли бы он был настолько подавлен, найдя необходимый «ключ».

– Значит, вы его так и не нашли?

– Кто-то его украл…

– Как он хотя бы выглядел, чтобы мы могли дать объявление о пропаже, – усмехнулся я, хотя мне сейчас совершенно было не до смеха.

– Тёмный длинный ключ с навершием в виде двуглавого орла, у которого вырваны глаза.

* * *

– Оставь вино и уходи, – не поворачивая головы, приказал Велеславский. – И чтобы нас не беспокоили.

Иван поставил поднос на стол, украдкой взглянув на нож, всё ещё торчавший в столешнице, и почти бегом покинул покои, плотно прикрыв за собой дверь.

Князь медленно налил вино в два бокала.

– Выпьем, господин Зубарев, – Велеславский протянул один бокал немому стражу. Тот взял его тем же безжизненным движением. – За новых союзников. И за старые долги.

Они выпили молча. Князь поморщился, будто глотал не элитный нектар, а уксус. Зубарев опустошил бокал одним движением, не изменившись в лице.

– Байрак потерпел глупое поражение, – начал Велеславский, отставляя бокал. – И теперь он не узнает, что у меня есть… другие инструменты.

Он повернулся и уставился на пламя в камине.

Пламя трепетало, отражаясь в остекленевших глазах Зубарева. Казалось, этот человек не дышал, не моргал, а был лишь холодной, идеальной статуей, выточенной для одной-единственной цели.

– Они все думают, что я играю в шахматы, – тихо произнес Велеславский, не отрывая взгляда от огня. – Пешки, кони, ладьи… Король. Они не понимают, что доска давно сгнила, а фигуры пора сжечь. Я не буду играть по правилам того, кто считает себя королем.

Он резко повернулся к стражу.

– Прохоров верит в предсказания. В судьбу, начертанную звездами. Он ждет, когда комета пройдет над старой крепостью, чтобы начать свое «великое дело». Он думает, что его час близок.

На губах Велеславского появилась узкая, безрадостная улыбка.

– Мы подарим ему комету, господин Зубарев. Только падать она будет не с неба, а со склонов Уральского хребта. И принесет не славу, а такой огонь, от которого не останется даже пепла.

Он подошел к потайной шкатулке, встроенной в резную панель стены, и повернул сложную механическую рукоять. Внутри, на черном бархате, лежал единственный ключ – длинный, из темного металла, с навершием в виде двуглавого орла, у которого вырваны глаза.

– Вот он. Ключ от «Громовержца». Пока Чебек делит трофеи и поит кумысом своих всадников, пока Прохоров шепчет свои заклинания, мы разбудим того, кто спал веками. Они воюют за земли, за троны, за призрачную власть. А мы… – Князь взял ключ, и его пальцы снова озарились бледными электрическими дугами. Металл отозвался глухим гудением. – Мы дадим им богов. Вернее, того, кто богов пожирает.

Зубарев молча склонил голову, принимая ключ. Его пальцы сомкнулись на холодном металле с такой силой, что казалось, он вдавит в него отпечатки кожи.

– Собери караван. Лучших инженеров, землекопов, безмолвных монахов из Скорбного Ордена. Мы отправляемся в горы. И скажи нашим… спонсорам из Трезубой Гильдии, что их инвестиции наконец принесут плоды. Плоды, которые перевернут этот мир.

Глава 17

Эта новость ударила по мне сильнее,чем любая физическая боль.

– Украли? А я думал, что ты спрятал её так, чтобы никто не нашёл. Или ты его просто где-то забыл, старик, а теперь ищешь виноватых?

Старик бессильно развёл руками. Его уверенность, его колдовская мощь, казалось, испарились, оставив лишь дряхлую, испуганную оболочку. – Я спрятал его в тайнике под кухней и запечатал под семью печатями туда вход, скрыв от случайных глаз, но…Чувствую я там… холодный след. Чужой.

– Чужой? – я поднялся с кресла, игнорируя протест мышц. – В деревне, где каждый друг друга знает в лицо, объявился чужак, вскрыл твой тайник и ушел незамеченным? Не верю.

– Он был не из живых, ваше сиятельство, – старик посмотрел на меня своими выцветшими, но всевидящими глазами. – Похож на человека. Двигается как человек. Но внутри… пустота. Та же, что и у Тёмного, только запечатанная в плоть. Безмолвный слуга.

– Встречал я уже одного такого… – воспоминания о Тёмном в образе мальчишки тут же вспыхнули в мозгу. Значит, тот был ни первый и ни последний. Но кто им мог быть тогда?

Я прошелся по кабинету, сжав кулаки. Чёрные прожилки на ладони горели.

– Кто-то должен был им управлять. Навести на нужное место.

Взгляд Константина стал тяжёлым, полным нехороших догадок.

– Управлять им мог только тот, кто знал о ключе. А знали о нём считанные единицы. Я… и твой покойный отец.

Отец. Опять он. Его тень, казалось, нависала над всем этим бардаком. Его долги, его тайны, его наследие, которое вот-вот похоронит нас всех.

– Отец никому не стал бы рассказывать, – отрезал я, но в голосе прозвучала неуверенность. Я сам не знал, на что был способен отец в свои последние дни. Отчаяние делает людей уязвимыми.

– Возможно. Но есть и другой вариант, – Константин наклонился вперед, понизив голос до шепота. – Тот, кому твой отец… должен был. Тот, с кем он заключал сделки до Голдбергов. Ведьмы из Трезубой Гильдии. Или… клан Велеславских.

Велеславские. Старая, хитрая лиса, князь Борис, всегда держался в тени, но его щупальца были везде. У нас с ним были старые счеты из-за спорных земель на границе с Уралом. Если бы он узнал про «Громовержец»…

В дверь снова постучали. Резко, настойчиво.

– Войдите! – бросил я, не скрывая раздражения.

* * *

Зима наступила внезапно. Одним днем. Но я подготовил свою деревню по полной программе к этому. К тому же у нас заработал завод по очищению дурмана, а я на своём участке построил ещё три теплицы с рукрецией, потому к матери в помощь пришлось отправить ещё троих деревенских. Безусловно, не за бесплатно. Хотя я и обеспечивал деревню всем необходимым, но у людей всегда имелись свои хобби и увлечения.

Нападения бешеных превратились в единичные случаи, которые пресекались нашими патрулями. Так что жизнь, можно сказать, налаживалась. А мои силы росли, благодаря постоянному притоку очищенного дурмана.

В тот день я, как и обычно, после утреннего обхода, сел разгребать бумаги. Каждый месяц их везли и везли. Одни с просьбами о помощи, другие – с жалобами, а третьи – с приказами. Но и я отправлял в ответ собственные прошения. И одно из них удовлетворили, пообещав наконец-то построить вышку связи рядом с деревней.

От бумаг меня отвлёк стук в дверь. Жёсткий и уверенный.

– Войдите! – привычно скомандовал я.

Дверь распахнулась, и на пороге предстал запорошенный снегом Немиров.

Его лицо было серым от усталости, но глаза горели холодным огнем.

– Ваше сиятельство, тревога. На восточном рубеже… нашли вот это.

Он подошёл и положил передо мной свёрток, перевязанный грубой бечёвкой.

– Если ты решил так от меня избавиться, то ничего не выйдет, – ответил ему, но Немиров только сильнее нахмурился.

– Ваше сиятельство, я надеялся, что мы не будем ворошить прошлое…

Я остановил его словесный понос поднятной рукой. А второй потянул за узелок.

Внутри лежала не бомба и не отрубленная голова, как я на секунду предположил. Там был простой деревянный ящик, а в нём, аккуратно уложенная на грубой шерсти, лежала пара изящных дуэльных пистолетов с перламутровыми рукоятками. Работа мастера, старинные, смертоносные и абсолютно бесполезные против Тёмного. Рядом с ними лежал смятый, но чистый лист бумаги.

Я поднял его. Каллиграфическим, знакомым до тошноты почерком было выведено:

'Миша.

Старые обиды– ржавчина на клинке чести. Предлагаю очистить их огнём. Ты вызвал меня когда-то, но дуэль не состоялась из-за той страшной аварии, в которой погиб твой отец и чудом выжил ты. Исправим эту оплошность. Через семь дней на Старом мосту, где твоя перчатка нагло коснулась моего лица. Свидетели не нужны. Только ты, я и магия.

Твой Борис Велеславский.

p.s. Не явишься – найду твою сестру. Ей ведь нравятся лошади? Подарю ей самого горячего жеребца из моих конюшен. Без головы'.

В кабинете повисла тишина после прочтения письма. Я медленно смял записку в кулаке.

Наглость Велеславского не знала границ. На что он вообще рассчитывал? Неужели вздумал, что справится со мной один на один?

Насколько мне хватало старой памяти Михаила, Борис не был сильным боевым магом, оттого его дерзость удивительна. И тем яснее, что именно он подстроил ту аварию, чтобы избежать позора в дуэли.

– Ваше сиятельство, это ловушка, – хрипло проговорил Немиров. – Никакой дуэли. На мосту будет засада.

– Конечно, ловушка, – безразлично ответил я, разжимая кулак. Бумажный ком упал на пол. – Но он прав в одном – старые обиды пора очистить. Только не огнём, а кровью.

Я посмотрел на пистолеты. Анахронизм. Глупость. Но в этой глупости был свой расчёт. Велеславский пытался загнать меня в рамки «благородной» дуэли, где правила диктует он. Но он забыл, что я давно перестал играть в благородство.

Я подошёл к окну. Заснеженные крыши деревни дымились в холодном воздухе. Спокойствие было обманчивым.

Велеславский, эта старая гиена, почуял слабину. Или сделал вид, что почуял. Он знал про ключ. Или догадывался. «Громовержец» был тем козырем, который мог перевернуть всё. А теперь его нет.

Но если он думал, что я, лишившись одной защиты, остался беззубым, он жестоко ошибался.

– Немиров.

– Я здесь, ваше сиятельство.

– Восточный рубеж. Где нашли посылку?

– У старой заставы, ваше сиятельство. Рядом с лесной тропой.

– И больше никого? Ни следов, ни признаков?

– Ничего. Просто… лежала там. Как будто её с неба уронили.

С неба. Или принес тот, кто не оставлял следов. К тому же князь Борис всегда славился своими чарами иллюзий и уклонений. Прямой конфронтации он избегал, предпочитая действовать чужими руками.

– Хорошо. Свободен. И… Немиров.

– Ваше сиятельство?

– Ни слова о содержимом посылки. Никому. Особенно моей матери.

– Так точно.

Он вышел, оставив меня наедине с дуэльными пистолетами и угрозой, витавшей в воздухе.

Я снова взглянул на записку, валявшуюся на полу. «Найду твою сестру». Он посмел угрожать моей семье…

Я подошёл к камину, поднял смятый лист и швырнул его в огонь. Бумага вспыхнула, почерк князя скривился в последней агонии и превратился в пепел.

Через семь дней. Старый мост.

Он думал, что я буду неделю трястись от страха или лихорадочно готовиться к дуэли? Глупость. У меня были дела поважнее.

Я вернулся к столу и снова погрузился в бумаги. Отчёт из налогового управления о задержке обоза с рудой. Жалоба от соседнего поместья на потраву леса – якобы мои люди незаконно рубили деревья. Приглашение на светский раут в столицу, которое я тут же отправил в камин. Ничего полезного.

Я откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. В висках стучало.

Борис, при всех своих недостатках, как раз славился изощренными чарами контроля. Логика выстраивалась в чёткую, безрадостную картину: Велеславский узнал о ключе, послал своего безмолвного слугу, и теперь, получив «Громовержец», решил развязать все старые узлы разом. Дуэль была идеальной ширмой – на ней я либо погибну «честно», либо, что более вероятно, буду убит в засаде, а моя смерть спишется на трагический исход поединка.

К тому же угроза Бориса в адрес была не пустой бравадой. Клан Велеславских славился своей мстительностью и умением устранять помехи.

Вечером я вызвал к себе Немирова

– Есть новости от наших засланных шпионов? – без предисловий спросил я.

– Тишина, ваше сиятельство. Князь Борис удалился в своё загородное имение. Принимает гостей, охотится, читает стихи. Ведёт себя так, будто и не посылал тебе дуэльный вызов.

– Притворяется. А его люди?

– Его сводный брат, Владимир, неделю назад отбыл на север. По официальным делам. Но слуги шепчутся о некоей «особой миссии».

– Направь на север своих лучших. Не птиц, а людей. Мне нужны глаза и уши на земле.

– Уже отдал распоряжение, – кивнул Немиров. – Но, ваше сиятельство… Дуэль. Вы правда пойдёте?

– Он угрожает Маше, – холодно ответил я. – Я не оставлю ему выбора. Он хочет дуэли? Он её получит. Но не на Старом мосту.

Я подошёл к карте, висевшей на стене. Старый мост был идеальным местом для засады – заброшенный каменный акведук в глухом лесу, далеко от поселений.

– Он выбрал это место не просто так. Здесь ему будет легче всего подставить мне нож в спину. Мы изменим место.

– Он не согласится. Это нарушение кодекса дуэли.

– Я давно перестал заботиться о дуэльном кодексе, – усмехнулся я. – Мы сообщим ему о смене места в самый последний момент. Пусть его наёмники суетятся впустую.

Немиров одобрительно хмыкнул:

– Старая лиса попадется в свою же ловушку.

– Не обольщайся. Он хитер, как змий. Будь готов ко всему. К тому же мы не знаем, воспользовался ли он ключом.

– Но что, если воспользовался? – насторожился Немиров, хмуро глядя на меня.

– Значит, он глупец и вряд ли долго проживет. То, что Борис решил выпустить, его же первым и сожрет. Известная истина.

– Известная истина, – кивнул Немиров, но в его глазах читалось беспокойство. – Но голодный зверь опасен именно тем, что не разбирает, кого пожирает.

– Тогда мы должны быть быстрее и хитрее, – я отодвинул карту и потянулся к графину с водой. Горло пересохло. – Я не позволю этому старому интригану разрушить всё, что мы построили. И уж тем более я не позволю ему приблизиться к Маше.

Мысль о сестре, беззаботно увлеченной своими лошадьми, вызвала прилив холодной ярости. Угроза Бориса была низкой, даже для него. Но она доказывала одно – он отчаянно пытался вывести меня из равновесия, заставить действовать сгоряча.

Я не собирался ему подыгрывать.

– А теперь ступай с Богом, – отправил я от себя Немирова. Его взбудораженный разум сейчас только мешал мне сосредоточиться на повседневныз делах.

Кивнув, Немиров вышел, оставив меня в привычной тишине кабинета. Но сосредоточиться на счетах и отчетах не вышло. Слова о «Громовержце» и холодный, безжизненный след вора висели в сознании тяжелым свинцом. Я откинулся в кресле, закрыв глаза, и попытался ухватить то неуловимое ощущение, которое мучило старика Константина. Холодный след… Пустота, запечатанная в плоть.