Текст книги "Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером"

Автор книги: Валентин Томин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)

БЕСЕДА С Л. 3. ДОМБОМ, Варшава, 14.06.1972 г.

Больше полугода назад мы встречались с вами, дорогой друг, и хотя мы все дальше отходим от тех лет борьбы с нацизмом, но все же то дело, которым и вы занимаетесь и которому я отдал часть своей жизни, дело Красного оркестра еше не умолкает. Наоборот, возникают все новые и новые во всем мире, не только в Европе, но и в других частях света. Дело это живо повсюду из-за важности, живучести Красного оркестра, являвшегося разведывательной сетью штаба Красной Армии во время Второй мировой войны. Кроме того, нужно учесть, что силы реакции стараются противодействовать ему. Хочу обратить ваше внимание на книгу, которая сыграла определенную роль. В 1970 г. один из редакторов «Шпигеля» Хайнц Хёне издал книгу «Пароль: Директор. История Красной капеллы». Кто этот господин Хёне? Это еще молодой человек, который во времена нацизма делал свои первые шаги. Служил в вермахте, после войны сделался журналистом и симпатизировал приближенным к Гирингу и всей его банде. Он исполнял разные задания. С одной стороны, он выпускал книги, которые как будто разоблачали СС, гестапо, но с другой стороны, он был явным националистом и шовинистом, ярым антисоветчиком, пытался всегда дискредитировать все то, что касалось борцов-немцев и ненемцев, проводивших совместно с Советским Союзом борьбу против нацизма. В первую очередь против советских разведчиков.

Книгу эту Хёне выпустил после того, когда советское правительство к двадцатилетию ГДР торжественно наградило группу крупных комбатантов из Красного оркестра высокими орденами, наградило их посмертно. В то время в ГДР готовили и вскоре выпустили фильм о Красном оркестре. Все это имело положительное влияние и на Боннскую республику, нужно было противодействовать этому, и за это дело взялся господин Хёне. Он выпустил книгу, которая является грязнейшим пасквилем на советскую разведку и пасквилем, в частности, на Красный оркестр. Как он это сделал? Книгу свою он называет «История Красной капеллы». В первом разделе, который он называет «Действия советской разведки в Германии с 1918 года». Здесь же он говорит о «джунглях аппарата». У него в рассказе о том периоде нет революции 18-го года, нет миллионов немцев, боровшихся за революцию, но у него советская разведка начинает свою деятельность с того, что приезжает в Германию первый советский посол, рассыпается его чемодан, из которого падают тайные агентурные материалы. Автор видит всю Германию тех дней наводненной советскими шпионами, которые занимаются диверсиями, организациями революций, то есть путчей, которые убивают, проникают в индустрию и т. д. Написано это с большой фантазией, но он всегда обращается к каким-то источникам, которые об этом рассказывают. Это его вступление. Потом, когда он доходит до 37—38-го годов, то здесь он переходит ко второй главе, которая называется «Сеть Гран шефа».

Здесь как будто начинается история Красной капеллы. Как он сделал это? Надо признать, что очень хитро. Эта книга является своеобразным альфабетическим произведением, азбукой, где приведены многие и многие источники – документы гестапо, показания эсэсовцев, всех убийц, палачей, прокуроров, начиная с главного прокурора Редера, выступившего против Красной капеллы, с сотрудников абвера. Приводит все, что они говорили о Красном оркестре. Получается, как будто он говорит не от своего имени. Как будто бы он только собрал все показания и работал только с помощью ножниц и клея. На каждой страничке у него есть подтверждение с указанием номера, а в конце книжки имеется несколько десятков страниц, где сказано, на кого он ссылается.

К примеру, он ссылается на Даллина^{111}, который в 55-м г. написал книгу о советском шпионаже, там тоже говорится о Красном оркестре. С другой стороны, утверждал, что он объективен, в то же время вырезает, убирает некоторые высказывания людей из Красной капеллы, оставшихся в живых, – из берлинской группы. Приводя в таком усеченном виде свои цитаты, он подтверждает ими свои утверждения, свою ложь.

Понятно, что так никто не может писать историю Красного оркестра – как может автор, не видавший в глаза документов, находящихся в Москве, но только пользуясь материалами, оставшимися здесь, у людей, имевших порой очень отдаленное отношение к Красному оркестру. Расспрашивая в 68—69-м гг. оставшихся в живых людей из зондеркоманды, он в то же время не имел никаких встреч с людьми, стоявшими на другой стороне борьбы, фронта. Он не разговаривал не только со мной, но и с другими людьми, живущими по сей день в Германии, Бельгии, Голландии, Франции, в других странах, принимавших когда-то участие в борьбе с фашизмом в рядах так называемого Красного оркестра. По моим подсчетам, не менее семидесяти человек находятся в живых из тех, кто был связан с Красной капеллой. Свидетельских показаний этих людей у Хёне в книге нет.

Но интересно одно. Почему здесь возможна история лжи. Он сам признает вначале, что в апреле 1945 г. по указанию Гиммлера были уничтожены все документы архива, относящегося к Красному оркестру. Все гестаповцы об этом знали. Это распоряжение было подтверждено также и Борманом. Большинство гестаповцев из зондеркоманды, занимавшихся Красным оркестром, были арестованы после войны французами, бельгийцами, американцами. К американцам, в частности, попал и Редер, главный прокурор. Как утверждает автор, в Советском Союзе были арестованы один из руководителей зондеркоманды Паннвиц и еще один руководитель зондеркоманды в Берлине, находившийся под арестом в СССР до 55-го или 54-го г., когда был амнистирован.

Во время следствия никому из арестованных нельзя было формально предъявить обвинений в отношении их преступной работы – они действовали только как разведчики и выполняли свои служебные дела. Привлекать к ответственности их можно было только за пытки, применявшиеся ими к арестованным лицам. По моим подсчетам, а я все время разыскиваю и устанавливаю эти факты, не меньше 70% арестованных по делу Красной капеллы подвергались самым жестоким и изощренным пыткам. Это касалось арестованных во Франции, Бельгии, Голландии, по всей вероятности, в Чехословакии. Они подвергались ужасающим пыткам. Таким пыткам подвергся Сокол и его жена Мира Сокол. Происходило это почти на глазах других узников в тюрьме гестапо под Брюсселем, где требовали, чтобы они раскрыли шифры. Пытки длились непрерывно, пытки кончились тем, что следователи натравили на Сокола собак, которые набросились на него и разорвали. Это знает весь мир. Тело его было найдено, и он похоронен на одном из самых почетных мест в Брюсселе, как один из борцов движения Сопротивления.

Всем известно, что Сокол и Мира Сокол были шифровальщиками и имели свой передатчик, с помощью которого переправляли свои радиограммы. Раскрыты они были в июне 1942 года под Парижем. Они держались до конца и не раскрыли этого шифра, погибнув только через год после ареста. Гестаповцы не смогли расшифровать ни одной шифрограммы, захваченной при аресте. Кроме Соколов, шифр знали еще три человека. Была еще одна шифровалыцица Вера Аккерман, которую после ареста Соколов мне удалось переправить в район Клермон Ферран, где она и прожила до конца войны. Несколько лет назад она умерла в Бельгии от рака. Шифр, кроме того, знали Гроссфогель и я. Эти герои – Сокол и его жена – были подвергнуты жестоким пыткам.

Страшнейшим пыткам был подвергнут Корбен. Таким же пыткам был подвергнут Венцель. Я подсчитал по спискам, что 70% арестованных по делу Красной капеллы подвергались пыткам. Арестованные находились в руках зондеркоманды. Но члены зондеркоманды, многие из них были перевербованы нашими бывшими союзниками в свои разведки. Чтобы не вызвать подозрений, что они применяли пытки, зная, что документы все уничтожены, сваливали вину на самих арестованных. Они утверждали, что арестованный немедленно раскрывал других, и таким образом якобы в руки гестапо попались многие. Хёне в своей книге доходит до страшнейших обвинений. Например, таких всемирно известных борцов с фашизмом, как Шульце-Бойзен, доктор Арвид Харнак, доктор Кукхоф, Хёне считает теми людьми, которые предали других. Здесь приводятся страшнейшие обвинения. Основываются они на утверждениях бывших членов зондеркоманды. Обо всем этом автор сообщает в главе, которая называется «Предательство на ПринцАльбрехтштрассе». Хёне начинает с того, что первыми были арестованы руководители организации – Шульце-Бойзен, Харнак и Кукхоф. Получается, что именно они предали всех других членов организации. Мы, которые лучше знаем всю историю, знаем, как все происходило, можем утверждать, что это абсолютная, страшнейшая клевета. Так примерно написана вся книга. У него есть одна линия, которая была ему нужна для поддержки националистов-немцев и противников Советского Союза. Она сводится к тому, что решающим во время войны лозунгом было ни «геген вейн», но «фюр вейн» – не борьба против кого, а борьба с кем. Дальнейшие рассуждения таковы – так как эти разведчики хотели сбросить Гитлера, но хотели оставить Сталина, то все они являются изменниками своей родины, шпионами, а к тому же предателями своих друзей, своих соратников, которые боролись рядом с ними.

Мое мнение, что Хёне за свою провокационную работу должен получить первую премию от нас, такую премию, чтобы не мог подняться.

Как он переходит к обстановке во Франции, Бельгии и других странах во время войны? Здесь он все же делает разницу. Он говорит – да, там, в Берлине, были изменники, здесь работал Гран шеф. Он восхваляет, какая была сеть, организация, затем заявляет, что Гран шеф и коммунисты этих стран имеют право на шпионаж. Они не немцы и боролись с Германией. Но что он делает дальше! Где-то он говорит положительно о нашей работе и заявляет, что там были сознательные шпионы, им удалось вовлечь в свою работу очень порядочных крупных деятелей, писателей и т. д. Они хотели бороться против нацизма, но не знали, что это связано с шпионской деятельностью: Автор считает, что в Красной капелле было все же несколько порядочных людей, таких, как Гримме, писатель Вайзенберн и др. Но в то же время о таких людях, как Кумеров, он пишет, что это будто бы продажная собака, работал на кого хочешь, потом, надеясь на помилование, стал выдавать всех. По Хёне, получается, что эти люди под конец жизни все хотели получить милость Гитлера. В отношении живых у него такие, например, утверждения – по поводу Греты Кукхоф один гестаповец говорил, что, пытаясь спасти свою жизнь, она начала в тюрьме писать оды в честь Гитлера. Страшнейшие провокации!

Само собой, понятно, что все это рассчитано на людей несведущих.

А вот что говорит он обо мне. Рассказывает, как создавалась организация в 36—39-м гг. Многое правильно, а потом начинается ложь. Он признает, что Гран шеф после ареста хотел вести какую-то игру, но и здесь, как утверждает, делал так, как вообще делается в разведках – пожертвовал другими. Называет таких людей, как Гроссфогель, Кац, Максимович, Робинсон (Гарри).

Именно Гран шеф и передал их в руки немцев. При том приводит подтверждения – так сказал Даллин или ктото другой. Он приводит показания и гестаповцев, которые остались в живых. Сейчас в Федеральной республике из руководителей зондеркоманды из трех умер только один – Гиринг. Остались Хейнрих Райзер, выполнявший там ежедневные задания с ноября 1942 года по май 1943 г., и в живых остался Паннвиц, который был арестован в Советском Союзе и возвратился обратно. Однако то, что не подходит из высказываний для Хёне, то он не дает этих свидетельств. Например, свидетельства Хайнриха Райзера. Это был гестаповец, как другие, только, с одной стороны, он был тупым, а с другой – это был единственный человек в зондеркоманде, у которого наши отношения были «равные» – он не верил ни одному моему слову, и я ему не верил. Он бился над тем, чтобы доказать в Берлине, что я – Отто – делаю свое дело, имею свое задание, и хотел убедить, что надо это прекратить. Но в Берлине были другие, заинтересованные в продолжении большой игры, и не принимали его утверждений. В мае 1943 г. его сняли. Но за то время, когда он был там, он вел себя настороженно. В разговоре с ним Жиль Перро сказал – есть какие-то оставшиеся бумажки, где говорится, что Гран шеф предал Каца. Услышав это, Райзер подскочил. Ответил: послушайте, если вы станете верить тому, что написано в гестаповских бумажках, вы никогда ничего не разберете. Об этом рассказывает Жиль Перро в своей книге.

– Вы должны знать, что каждый из нас по своей линии, все, кто был из СС или из абвера, каждый доносил в Берлин то, что он хотел, и то, что считал нужным.

Райзер сказал:

– Треппера обвиняют в арестах его людей?! Но эти аресты я проводил. Я арестовал Каца.

Он рассказал, при каких условиях это было сделано.

Он же арестовал Гроссфогеля, Максимовича. Треппер никого не выдал. По очень простой причине. У нас было критическое положение, мы должны были вести большую игру, мы знали, что Треппер имеет единственную возможность поддерживать радиосвязь через Компартию Франции. Мы знали, что если не привлечем его к большой игре, то она у нас провалится. Поэтому было бы абсурдом предъявлять ему какие бы то ни было требования в отношении людей. С самого начала он сказал – я полицейским, шпиком не являюсь. И нам это не нужно было. Ну а то, что я был прав, говорит Рейзер, что Отто вел свою игру, теперь все мы об этом знаем. Он вспоминает, как выезжал когда-то с охраной в тот раз, когда я будто бы передавал документы Жюльетт. Понятно, говорит он, я тогда не доверял Жильберу, но я не знал, как он мог в одно и то же время написать настоящее донесение для своего Центра, для Директора, который разоблачал наши планы, нашу игру.

Есть еще одна линия. Автор книги Хёне рассказывает о Гарри. Это важно в том отношении, что в крупнейшей провокации, которую сейчас ведет шеф французской контрразведки Роше, эта линия имеет свое значение. Говорится в книге, что Треппер принимал участие в аресте Гарри Робинсона. А как было дело на самом деле. Гарри в то время, когда у нас еще никто не был арестован, был уже известен гестапо. Этому были свои причины. Его жена была арестована в августе 42-го г. или в сентябре. В августе в Брюсселе был арестован Франц Шнайдер, который был связным между Берлином и Брюсселем, а также между Брюсселем и Гарри в Париже. Кроме того, он был самым близким товарищем Гарри.

Я особо подчеркиваю это потому, что данный факт в ближайшее время займет свое место на широкой арене, связанной с процессом, который предстоит в Париже по моему иску к шефу французской контрразведки.

Гарри был известен гестапо по документам с 1930 г. Но его не арестовывали. К Красному оркестру он никогда не принадлежал, мне никогда не подчинялся. Еще весной 41-го г. я сообщил Директору, что есть такой-то Гарри, с которым вот уже несколько лет мы не находимся ни в какой связи. Подозреваем его, что он является французским агентом, возможно, и агентом других стран. Ответили, что, если считаете нужным, можете встретиться, если сможете получать информацию без угрозы для организации, получайте... Я его встретил, и он открыто сказал мне, что вот уже несколько лет как порвал с Разведупром, что он не согласен с ними, что его подозревали в связях с французами. Что касается французов, сказал он, то я не являюсь французским агентом, но работаю с ними. Этого он не скрывал. Когда я ему сказал, что у нас это запрещено, что это не вопрос, что во время войны мы считали их за врагов, но из-за сохранения нашей сети не разрешено связываться с агентами, пусть даже союзных стран. Мы работаем самостоятельно, но если Директор считает, что можно какие-то материалы получать, это его дело.

С Гарри отношения сложились так: я никогда не знал его людей, он сам сказал, что может давать материалы, но он не станет рисковать своими связями и передатчиком, который имел в своем распоряжении. В своем распоряжении он имел и информаторов. Кроме того, у него было много информаторов среди французов. По моему мнению, он еще до войны был связан с англичанами, так как жил там. Подобрал связиста, который раз в месяц встречался с ним, получал материал, который мы и отправляли в Центр. Потом, когда Гарри остался без средств, я поддерживал его материально из средств своей фирмы «Симэкс». Но связей, прямых контактов у нас с ним не было. Когда у нас начинались провалы, я его уведомил, что «Симэкс» провалился, дальнейших связей не было. Знаю также, что о моем аресте он узнал через несколько дней.

Зондеркоманда его все не арестовывала потому, что искали других его сотрудников. Но вот во второй половине декабря решили его взять. Тогда произошло следующее: однажды утром пришел ко мне Берг, который занимался мной, и сказал:

– Слушайте, Отто, Райзер хочет провести одно дело, которое может плохо кончиться для вас. Из Берлина он не получил разрешения, но сегодня произойдет арест Гарри. Участие в аресте принимают 50 французских полицейских. Все они имеют фотографии Гарри. Кроме того, те, которые следят за ним, знают, где он живет. Нам удалось выманить его на одну встречу, и Райзер хочет вам сказать, что вы должны поехать вместе с ними на место ареста. Знайте, что он до нужного места вас не довезет, но хочет проверить, как вы будете себя вести.

Я ответил:

– Если Райзер хочет привезти меня к тому месту, где должен произойти арест, значит, из большой игры ничего не выйдет. Там, на этом месте, с Гарри могут быть другие люди из его охраны, увидят меня, и все провалится.

Берг согласился. Он сказал:

– Имейте в виду, что Райзер хочет сообщить в Берлин о вашем отказе, и это будет доказательством того, что вы не искренни с нами и осуществляете свои планы.

Так я был подготовлен к предстоящему разговору.

Когда Райзер вызвал меня, он сказал:

– Ну, господин Отто, сегодня вы поедете с нами, будем арестовывать Гарри.

Я спокойно ответил:

– Пожалуйста, могу ехать.

Меня посадили в машину вместе с Бергом. Машина метров на двести не доехала до места ареста, а Гарри вообще не был арестован на том месте, где предполагалось. Так как его знали, за ним от самого дома следили и арестовали в другом месте.

Потом Райзер сказал, что он сообщил в Берлин, что Отто участвовал в аресте Гарри Робинсона. Дело с арестом имело дальше смешные последствия. Приехал Гиринг, поднял страшнейший скандал Райзеру, потому что в этой депеше, которая пришла в Берлин, было сказано, что я участвовал в аресте. Гиринг возмущался – что вы, с ума сошли! Хотите сорвать нашу игру. Возить человека, чтобы другие его видели. Райзер ответил.

– Я не такой дурак. Мне нужно было проверить Отто. Мы его до места не довезли.

Откровенно говоря, если бы я знал, что меня довезут до места, я бы поехал сам. С каким намерением? Для меня тогда было бы ясно, что из большой игры ничего не будет. Тогда я бы мог сорвать этот арест, т. к. у Гарри, несомненно, должны были находиться здесь свои люди. Значит, игра бы лопнула. А во второй половине декабря у меня не было еще твердой уверенности, что в Москве знают о задуманной игре. В декабре еще решалось, будет ли игра или нет, все это зависело от того, как я отнесусь. Был и второй план – если не удастся начать большую игру, тогда сделать большой процесс, открытый, в котором будет показано, что шпионами являются коммунистические деятели. Это только они шпионят, среди них очень мало французов, там какие-то эмигранты из разных стран, среди них много жидов и так далее. Я знал, что арест Гарри мог бы сильно подкрепить эти позиции. Гарри был когда-то известен как коммунистический деятель, когда-то имел большие связи с Мюнценбергом^{112}, с Фюрбертом Дроздом^{113}, с одним из тех, который был секретарем Коминтерна. Этого нельзя было допустить.

Хёне говорит в своей книге: ну, что ж, для Домба, чтобы вести игру, снять несколько пешек не имеет никакого значения. В разведке это не имеет значения, если идет большая игра. По поводы игры он говорит так: эта игра велась до половины 43-го г., до того времени, когда военные специалисты отказались давать секретнейшие важные материалы, которые требовал Центр. Надо учесть, когда перед Директором я раскрыл наличие игры, от него шли такие требования, что они вызывали панику среди военных специалистов. Было ясно, если дать другие данные, Центр мог бы проверить подлог, и это сорвало бы игру, а такие лица, как Гиммлер и др., стоявшие за большую игру, требовали, чтобы командование не отказывало и давало эти материалы, утверждали, что если Директор предъявляет такие требования, значит, игра уже провалилась, и он просто оставляет Германию в дураках.

Хёне об этом пишет. Лучшее доказательство, считает он, это побег Домба. Так'как Домб спохватился, что эта игра ничего не стоит, то ему незачем было рисковать своей жизнью, и он сбежал. Но это была ложь. Мой побег был вызван тем, что в это время был арестован Пориоль, тот, который нас связывал с ЦК Французской компартии и через которого шли все наши материалы, и если бы в зондеркоманде его удалось бы сломить, то я был бы конченым человеком. Пориоль был арестован 15 августа 43-го г., и я ждал, что вот-вот дверь откроется, и меня сразу потянут на виселицу. Но Пориоль держался как герой, в январе 44-го г. он был приговорен к смерти. Его каждый день вызывали и требовали – сообщи, что отправлял Отто через вашу линию связи в Москву, и тогда сохранишь жизнь. Он отказался выдать тайну и предпочел смерть. Виновным оказался тот же Паннвиц, который приказал его и Сюзану Спаак, тоже находившуюся в курсе проводимой игры, расстрелять за несколько дней до освобождения Парижа.

В своей же книге автор пишет, что Домб как умница и разведчик бежал, что наступил конец игры. Здесь он врет без стеснения. Дело в том, что сам Паннвиц участвовал в игре не только до окончания войны, но и отправлял в Москву шифровки еще через две недели после войны по требованию и запросам Директора. Тогда Паннвиц и Кент находились в Верхней Австрии. А ведь еще с февраля 43-го г. зондеркоманда, руководство в Берлине, германская разведка были уже под лошадью, а не на лошади, как всем им казалось. Это произошло потому, что мы с товарищами провели.

Хёне в своей книге утверждает, что для них в половине 43-го г. игра была закончена. Врет без конца! Врет и еще в одном. Он хочет доказать, что все отправляемое из Берлина в связи с игрой будто не имело значения. Это просто глупо. Об этом же знает лучше Генштаб Красной Армии. Мне один осведомленный человек говорил, что если Жуков рассказывает, чего добивалась советская разведка в разных странах, это уже само говорит об успехах нашей разведки. Кроме того, когда вручали ордена в Берлине и в официальных документах подчеркивали соучастие в антифашистской борьбе, естественно, что автор старается уменьшить впечатление, которое оставляют данные факты на читающих людей.

Последний раздел книги Хёне называется «Легенды и действительность». Он говорит здесь: да, Гран шеф сделал кое-что серьезное, важное, но создали легенду – многие из тех, кого считают героями, на самом деле предатели.

Я так подробно говорю об этой книге потому, что на этом все еще не заканчивается. Книга Хёне в прошлом году была переведена на английский язык. Она сделалась, я бы сказал, библией для всех антисоветчиков, для той грязной возни, которую они намеревались сделать. Эту книгу прежде всего взяла на вооружение французская контрразведка.

К характеристике Хёне следует добавить следующее. В 66-м г. это было в то время, когда Жиль Перро собирался издавать свою книгу в Гамбурге в прогрессивном издательстве, тогда Хайнц Хёне предложил Перро, что он напишет серию статей об этой книге. Перро на это согласился. Летом 68-го или 69-го г. в «Шпигеле» шла серия статей о Красном оркестре. Что этот ловкач сделал. Он снова стал работать ножницами, повырезал из книги Перро какие-то материалы о Франции, Бельгии, обо мне, а потом, когда должен был перейти к действиям берлинской группы, заявил, что он даст материалы более новые. Тогда и появились первые цветочки, которые перешли потом в книгу. Использовал очень грязный способ – подозрение комбатантов берлинской группы Красного оркестра.

Как это влияет на других. Здесь мы подходим к другому событию, местом которого является Франция. Началось это в апреле этого года. Моя жена получила разрешение навестить сыновей. Чтобы не ездить в Канаду или в Израиль, было решено, что сыновья приедут во Францию. Она подала заявление в посольство Франции с просьбой о предоставлении визы. Надо сказать, что в посольстве всегда было очень хорошее отношение к Красному оркестру. Доказательством этому может служить хотя бы то, что когда в 68-м г. в Варшаве был де Голль, совершенно неожиданно я получил приглашение на прием к де Голлю. Я постарался узнать, в чем дело. Тогда мне сказали – дело в том, что де Голль читал книгу Перро о Красном оркестре. Раньше читал его книгу о десанте при вторжении англо-американских войск во Францию. Книга очень критическая, рассказывала об английской разведке, которая жертвовала сотнями людей. Книги понравились де Голлю, и Перро получил от него личное письмо, в котором он поздравлял Перро с такой хорошей книгой. Когда Перро написал книгу о Красном оркестре, он отправил ее де Голлю. Через месяц-полтора получил от де Голля письмо, который был в восторге. Он написал, что хотя он далек от этих героев, но от всей души поздравляет их.

Когда де Голль приехал в Варшаву, а французы знали, что Жильбер может быть здесь и потому меня с женой пригласили на прием. Де Голль, знакомясь с гостями, проходил мимо меня. Культатташе поздоровался со мной и представил де Голлю.

Таким образом у французов до сего времени отношение ко мне было хорошее. Когда теперь жена должна была ехать во Францию, пошел я в посольство, принял меня французский консул, все была прекрасно. Жена в последние годы несколько раз бывала во Франции, и ей всегда разрешали поездки. Не возникало никаких трудностей. Теперь, когда я пришел, консул хорошо меня принял. Но у меня еще не было с собой паспорта жены – я получал визы в других консульствах. Польскую визу получил за 24 часа. Консул попросил меня через несколько дней прийти.

Когда я пришел через несколько дней, консул очень вежливо, но взволнованно сказал, что сожалеет, но должен ждать ответа из Парижа. Я понял, что здесь идет какая-то игра. Через четыре дня он мне сообщил, что очень сожалеет, но ответ пришел негативный. Из того, что он узнал, ответ был дан под влиянием французской контрразведки, которая заявила, что не хотят, чтобы жена бывшего Гран шефа приезжала в Париж.

Мои отношения с французской контрразведкой имеют длинную и давнюю история. Прошло уже сорок лет, это далекая история. Во Франции во времена Тардье^{114} велась страшнейшая кампания против руководства компартии. Тогда провалилась группа Разведупра во Франции. Реакционные силы, инспирированные французской контрразведкой, утверждали, что всю эту, как они говорили, шпионскую работу в пользу Советского Союза вело руководство Французской компартии. Второе утверждение заключалось в том, что один из главных редакторов «Юманите» – Рикье, который был арестован, все выдал в контрразведке, всех работников советской разведки. Это было, как взрыв бомбы, наделало много шума. Надо сказать, что тогда я в разведке не работал, знал только некоторых товарищей оттуда, но руководил коммунистической работой среди эмигрантов во Франции. Поляков, евреев и других. Мы опасались, что начнутся репрессии в отношении ряда руководителей ЦК, кроме того, и против меня. Тогда на некоторое время уехал из Франции Жак Дюкло. Повсюду кричали – шпион Дюкло! Ожидалось, что в отношении меня тоже будут репрессии.

Нужно признать, что один из товарищей, который и сейчас еще живет в Москве, сделал большую глупость. Он был одним из моих близких друзей. Я не знал, что он работает в разведке, думал, что он на какой-то нелегальной работе. Однажды без всякого предупреждения он сказал мне:

– Слушай, здесь один товарищ должен был прислать письмо на твой адрес. Ты не получал его?

Говорю нет. Он так и сел. Говорю – как же ты мог так делать. Через несколько дней снова спрашивает меня – нет ли письма. Его не было. По всей вероятности, переписка попала в руки полиции. Конечно, отругал его – как же так: я нахожусь на легальной работе, а ты шлешь на мой адрес нелегальные письма. Я не знал тогда, находится ли он на нелегальной работе польской компартии или связан с советской разведкой. Но когда начались аресты, я получил указание ЦК – лучше уехать из Франции. Компартия Франции направила меня в комуниверситет в Москву, и так я уехал. Мне все это не особо грозило тогда. Но я говорю об этом потому, что сейчас все это снова поднимается во Франции. То, что для меня не было особой угрозы, подтверждается хотя бы тем, что жена с сыном, который родился у нас в 31-м г., оставались во Франции еще около года. Потом тоже приехала в Москву.

Началась провокация в апреле этого года. Организовал ее Жан Роше (по-французски Рошет – с буквой «т», но читается Роше). Он директор ДСТ – Дирексион Сирвеянс де Теритуар (Дирекция наблюдения за территорией). Это контрразведка.