Текст книги "Большой шеф Красной капеллы: Впервые в мире беседы с Леопольдом Треппером"

Автор книги: Валентин Томин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)

БЕСЕДА С Л. 3. ДОМБОМ, Варшава, 15.12.1971 г.

Сначала несколько слов о встрече.

За несколько дней до приезда в Варшаву в «Империал» позвонила (пропуск в записи). Было очень плохо слышно, удалось только сказать, что приедем в среду утренним поездом. Спросил о ЛЗ^{104}. Ответила неопределенно – находится где-то во Вроцлаве, но, возможно, приедет, и мы сможем встретиться, как в прошлый раз. Смысл поездки значительно терялся – ехал, чтобы записать какие-то недостающие главы жизни. Надеялся, что встретит Эдик^{105}.

Приехали утром, выгрузили чемоданы, и вдруг далеко в начале перрона увидел Домба. Шел он медленно в своей меховой шапочке и теплом, достаточно поношенном пальто с меховой шалью. Было приятно видеть, что он на ногах, жив, хотя и не совсем здоров.

Взял носильщика и пошли следом. Еще ничего не подозревая, спросил об Эдике – почему не пришел на вокзал. Домб помрачнел и негромко ответил.

– Эдик тоже уехал, уже месяца два. Сейчас в Копенгагене.

Подошли к вокзалу, и он остановился. Извинился – надо минутку постоять, ноги не слушаются...

В такси, в присутствии шофера говорили об отвлеченных вещах. Он только сказал:

– У нас будет несколько часов для разговора. Мой поезд во Вроцлав уходит в пятом часу. Отложил поездку к своему врачу на день, чтобы встретиться с вами...

Дома на Иерусалимских аллеях первое, что бросилось в глаза, – книги, завязанные шпагатом в небольшие пачки, уложенные на книжных полках. Когда сели обедать, оказалось, на четверых не хватает ложек. Все уже собрано, убрано, готовятся к отъезду, ждут решения, выездные документы. Решение сложилось твердое – уезжать. ЛЕ^{106} сказала – он не находит себе места, только и говорит о своем одиночестве, о детях.

По поводу Эдика рассказал – полтора года, после возвращения из Москвы и окончания аспирантуры не мог найти постоянной работы. Договор, на основании которого уехал учиться, с правом поступления обратно в Университет, оказался затеряным. Отказывали во всех университетах. Наконец пришло приглашение преподавать литературу в... католическом университете. На постоянную работу тоже не брали, потому что атеист и такого прецедента еще не было в практике католического университета. Допускали только читать лекции. Домб вспылил: все что угодно, чтобы мой сын – коммунист работал в католическом университете, сын Домба – этого никогда не должно быть. Лучше уезжай куда угодно, но только не связывайся с католицизмом...

Первый раз в выезде отказали. Написал второе, более резкое письмо, в котором заявил – после того, что произошло, не могу быть таким же патриотом, как прежде. Отпустили, и он уехал. Работает в Копенгагене, где, конечно, собственную благотворительность используют против соцлагеря.

Несколько месяцев назад Герек^{107} посетил академию, математический центр, занимавший передовое место в математических науках мира. Герек спросил руководителя, удерживается ли это первое место в математических науках. Руководитель ответил:

– Теперь уже нет.

– Почему?

Многие вынуждены были покинуть Польшу. Среди них находились ученые с мировыми именами. Сейчас они работают в разных странах.

Герек сказал:

– Передайте им, пусть возвращаются обратно. Обеспечим их всем необходимым – жилищем, содержанием, возможностями работать.

Эти слова Герека расценивают как признание допущенных ошибок и стремление исправить их, распространив на разные профессии, как стремление исправить то, что произошло при Гомулке и Мочаре^{108}.

Конец беседы записал на диктофон. Вот содержание этого разговора.

Не так давно, может быть, два месяца назад ко мне явился корреспондент газеты «Правда Украины», просил дать интервью. Я отказался, корреспондент настаивал, ссылаясь, что год назад в журнале «Отчизна» уже открыто сообщалось о деятельности Домба, опубликовали его портрет. Мучил меня долго. Интересовался – кто был для меня примером в жизни, в моей работе. Я ему ответил – Берзин.

Что касается Красного оркестра, нужно сказать, эта история – его история, его герои взяты на вооружение коммунистическими партиями Европы, как пример интернациональной борьбы с фашизмом во Второй мировой войне.

В Европе прошлую деятельность Роте Капелле освещают очень широко и оперативно. Уже в последние месяцы книга Перро выпущена новым массовым тиражом как ташенбух (карманный формат) в дешевом издании. Издало все то же издание «Фейяр».

Ко мне обратились с просьбой написать для последнего издания мое послесловие, в котором рассказать, что я думаю о Красном оркестре. Книжка напечатана. В предисловии я рассказал, что значила организация в борьбе с фашизмом, как получилось, что люди четырнадцати национальностей действовали в разведке и связаны были с Генеральным штабом Красной Армии. Рассказал о военно-политической борьбе их на стороне советского народа и его армии. Они боролись в первых рядах против нацизма – все эти люди, независимо от того, каких политических взглядов они придерживались. Их объединяло одно: борьба с фашизмом, освобождение своих стран от фашистского ига. А в этой освободительной борьбе главную роль играл Советский Союз. Они понимали одно: победа решающая зависит от Красной Армии, только с востока может прийти победа над нацизмом.

Вот об этом я и рассказал в своем послесловии. Оно небольшое – четырнадцать страниц.

Книга первоначально была выпущена в прекрасном издании, стоила семь долларов. Такое подарочное издание на хорошей бумаге. А в мае этого года издан этот покет-бук. Отпечатаны сотни тысяч экземпляров.

В том же издательстве «Фейяр» Дюкло напечатал свои воспоминания. Издательство серьезное и прогрессивное. Это издательство опубликовало в последнее время мемуары маршала Жукова.

Покет-бук вышел на французском, английском (для Англии и Америки).

Книгу эту всюду читают, ищут ее, собираются для коллективного чтения. Вне зависимости от того, точно или не вполне точно изложены события, направленность книги, несомненно, просоветская. Это мое убеждение. И это играет колоссальнейшую роль. Прежде всего это имеет значение для молодежи.

Теперь готовится издание для Латинской Америки – на испанском языке, издают книгу японцы. В Европе книга выходит в Румынии.

В центральном комитете я сказал товарищам:

– Как вы не понимаете, что теперь вопрос не в том, что деятельность Красного оркестра можно как-то забыть, умолчать о нем. Красная капелла стала понятием, явлением, событием в истории борьбы с нацизмом. Что касается лично меня, могу сказать, что кем был, тем и остался. Я был коммунистом, являюсь коммунистом и останусь коммунистом, независимо от своих трагедий с семьей и так далее.

Конечно, все, что произошло со мной в последнее время, – это трагедия. Ясно, где бы я ни был, в Польше или в другой стране, всегда найдутся люди, которые будут видеть во мне только шпиона. Это мои противники. Это понятно. Что же касается друзей, то где бы я ни был, я останусь для них человеком, который принимал участие в борьбе.

Как-никак, через два месяца мне будет уже шестьдесят восемь лет. Это не такой уж малый возраст. Из них пятьдесят лет я работал в коммунистическом движении, достаточно был проверен всей нелегкой жизнью, подпольем. Начиная с Польши, потом Палестина, находившаяся под мандатом. Потом Франция, борьба с гестапо, времена культа Сталина и теперь трагедия с детьми. Это все разные этапы жизни. Но на всех этих этапах я был и остаюсь тем же человеком, каким был всегда.

Где бы я ни был, для меня самым дорогим было и есть то, что имею честь руководить частью Красного оркестра в Бельгии и Франции. У меня этого никто не отнимет. И не собираются этого отнимать. Здесь говорят – могу ли я раскрыть еще какую-то тайну, связанную с работой Красной капеллы. Ищут сенсаций. Но это же идиотизм. Против чего я борюсь, это против сенсаций. Я же не говорю, что плохо написано в «Огоньке», но нам это не нужно. У нас правда, казалось бы, прозаическая, но она настолько поэтична, что не нуждается в каких-то выдумках. Нам нужно обо всем рассказать. Есть например, такая вещь. В Боннской Германии имеются реакционные слои, которые резко выступают и сейчас против Красного оркестра. Они выступают против немцев, участников организации. Они собираются или уже подготовили телевизионный фильм, чтобы продать в другие европейские страны. В связи с этим был заявлен резкий протест из Парижа по поводу того, что никто не имеет права без разрешения использовать материалы книги без ведома и разрешения автора, то есть Перро.

В Бельгии и во Франции собираются сделать свой фильм, чтобы противопоставить его клеветническому телефильму из Западной Германии. В Бельгии, например, хотят сделать документальный фильм. Что это значит? Хотят на широком фоне показать, как мир был ввергнут в войну, как нацисты напали на Советский Союз, как произошло уничтожение Польши. В то же самое время в организации, названной впоследствии Красным оркестром, собираются люди разных убеждений, которые решили вести борьбу до конца с фашизмом. Бороться на первой линии огня, будучи связанными с советской разведкой, с советским командованием. Они помогали Советскому Союзу и тем же самым помогали своим странам освободиться от фашизма.

Считаю, что такой документальный фильм для всех нас очень важен. Здесь, в Варшаве, я смотрел фильм, сделанный в ГДР, в Берлине. Фильм о Красной капелле. Сюда приезжали актеры, я с ними встретился, все было хорошо, много цветов, расцеловались. Но я считаю, что хотя фильм сыгран очень хорошо, в нем заняты хорошие актеры, но в нем нет того, что должно бы быть. Так слишком много говорят и мало видно, что делают. Не показана роль и значение Советского Союза в этой борьбе. В фильме слишком мало видно, что к тому моменту, когда аресты уже шли, проходила дальнейшая борьба с нацизмом, борьба, в которой гестапо было побеждено, потому что Москва в большой игре оказалась в седле, на лошади, а не под лошадью, как наши противники – фашистская сторона.

Гэдээровский фильм кончается арестом. Арест выглядит как страшнейший провал. И люди уходят из зрительного зала неудовлетворенные. Почему? Деятельность Красного оркестра нельзя показывать только в рамках одной страны. Если бы авторы фильма показали, как идет тайная борьба и во Франции, и в Бельгии, и в Голландии, и в Чехословакии, Германии, что все это взаимосвязано, что если в одном месте был провал, то общие задачи, которые стояли, продолжали решаться. Советское командование, советское правительство продолжало борьбу, так же как продолжали борьбу группы движения Сопротивления.

Правда, кое-что в фильме говорится о взаимных связях – показывают, как приезжают от Гран шефа из Парижа, говорится о работе на ул. Атребат в Бельгии.

Не могу согласиться и с тем, что слишком уж в белых перчатках показана работа гестапо. Но ведь молодежь должна знать, что собой представляли гестаповцы. Ведь нельзя забывать, какие ужасы переживали наши люди, когда шла эта тяжелая борьба. Этого противника надо показать. Почему же авторы фильма этого не показали.

Говоря об истории борьбы Красного оркестра, хочу сказать, что дело не в Домбе. Я уверен, глубоко уверен, что будут в Советском Союзе писать о Красной капелле, и будут писать правду, ведь правда здесь настолько сильна, что не нужно придумывать никаких фантастических вещей, сенсаций и никаких детективных историй.

Я просто был ошеломлен, встретив во время съезда здесь знакомых делегатов из коммунистических партий. Мне пришлось с ними встречаться. Касалось это не столько меня, но они говорили, что для них значит правдивое описание истории Красного оркестра, что значит издание того, что касается работы этой организации. Спрашивали меня – как в Москве. Я отвечал – не знаю, знаю только, что писатель Корольков, которого знают по книге о Зорге, он уже написал о германской группе Красной капеллы^{109}. Написал о том, что больше касается германской группы. Ожидаю и надеюсь, что придет день, когда он будет продолжать свою работу, будет писать о других группах этой организации. Говорю это прямо, с надеждой, что это будет.

Вам могу откровенно сказать, учитывая, что мы вот уже три года знаем друг друга. Все-таки товарищи в Москве должны были бы найти нужные контакты. Этот контакт у меня мог бы быть, как контакт с друзьями.

Надо же знать, что Советский Союз, являющийся такой колоссальной силой, не всюду имеет слишком много друзей. Есть еще много и противников у него. Друзей надо беречь. А из меня, говорю вам откровенно, как бы ко мне ни отнеслись, из меня никто не сделает недруга Советского Союза. Будет ли хорошее или плохое отношение ко мне, из меня недруга Советской страны не сделают. Разве я могу отказаться от Советского Союза. Ведь это значит плевать самому себе в лицо. Делать этого я не собираюсь. С этим я жил и буду жить дальше.

А вообще, конечно, все это я переживаю, потому что хотелось бы, чтобы о Красной капелле как минимум было бы напечатано не только в Киеве. Скажу вам еще и другое. То, что появляется в Советском Союзе, подхватывают всюду, читал в коммунистической прессе в английской, где упоминается, что писали в Киеве о Красной капелле. Я мог ожидать и ожидал, пусть это будет не книга, но что-то другое – статья, заметка в газете, приуроченная к дате или без даты что-то о Красной капелле.

Ведь сейчас у нас перевели с английского книгу о Гиммлере, так в ней вспоминается о Красном оркестре. Сейчас нет книги, касающейся истории борьбы с нацизмом, чтобы не упоминалась Красная капелла.

Поэтому я мог ожидать, что и в Советском Союзе могло быть что-то написано. Нежелательно упоминание фамилии Домба, так можно его назвать Жильбером или как-то по-другому. Поймите, здесь вопрос не во мне, совсем другой вопрос. Страшно обидно за тех героев, которые там погибли, о которых в Советском Союзе не вспомнил никто. Спаак, Пориоль, Соколы, Гроссфогель, Максимовичи и все другие. Ведь это же герои, которые погибли в борьбе с нацизмом, которые шли в первых солдатских рядах. А там, на Западе, эти люди, павшие в борьбе, пользуются колоссальнейшим уважением, во Франции, Бельгии, повсюду.

Ко мне обратились с просьбой. Готовится открытие музея Сопротивления во Франции. Специальный раздел будет подготовлен о деятельности Красного оркестра, там будут показаны только документы, рассказаны конкретные факты борьбы, суровая правда, без выдумки и фантазии.

Вернемся снова к журналу «Огонек»^{110}. В некоторых письмах мне говорят – зачем же нужна такая фантазия. На стольких страницах, в десяти или двенадцати номерах это написано. А если бы вместо этого на трех-четырех страничках написать то, что делалось, это имело бы громадное значение, было бы намного сильнее. Жаль, они говорят, и пера, и денег, и бумаги, затраченных на все эти дела.

Как моя судьба сложится в дальнейшем, я не знаю. Конечно, все это тяжело. Было время, когда семья была почти совсем разбита. Потом дожил до того времени, когда собрались, жили вместе. Потом по инициативе такого Мочара, который наделал дел в 1968 году, семья снова разбита. Трагедия теперь нескольких тысяч людей. А ведь значительнейшее большинство людей, которые уехали, были не враги, а друзья Польши.

Случилось несчастье. Ну и что ж, тем не менее люди есть люди. Был настоящим коммунистом, им и остался. Возьмем мое положение. Тяжело жить одному, остались вдвоем с женой. Детей – никого, родственников никого. Дальние и близкие, все они погибли в Аушвице, Треблинке и других лагерях смерти. Никого же осталось, абсолютно никого нет. Осталось год, или два, или три жизни. Будет ли она здесь или где бы она ни была, могу сказать одно: она будет и дальше той, что была всю прожитую жизнь.

Что касается моего отношения и дружбы к Советскому Союзу, может быть только такой, какая была. Хочу верить, что и другие поймут это. Товарищи в Москве должны это понять.

Я имел разговор с одним из членов нашего Центрального Комитета, который курирует такие учреждения, как Министерство внутренних дел. Знаем друг друга вот уже десять лет, работали вместе. Фамилия его Очепко. Говорили мы два с половиной часа. Он сказал – вы коммунист, были и останетесь им. То, что произошло в шестьдесят восьмом году, мы не в силах теперь исправить полностью.

Реабилитация в отношении живых – это одно. Но если семьи разбиты, их больше нет. Т. Герек и другие товарищи правильно смотрят на эти вещи. Герек был единственным человеком, который тогда дал интервью в Катовицах одному из редакторов «Юманите» и сказал категорически – у меня нет никаких сионистов. У меня евреи или не евреи, они вместе с нами борются за социализм. Это было в шестьдесят восьмом году.

Герека я знаю очень хорошо, с Бельгии, где он работал. Связь у меня была не с ним, но с тем, кто руководил его группой, я был связан. Он был на нашем съезде тоже. Все эти товарищи, тот же Жак Дюкло и другие знают о работе Красного оркестра.

Где бы я ни был, куда бы я ни приехал, если же останусь здесь, будут знать, что приехал коммунист, что его сердце осталось там, откуда он приехал. Мне важно, чтобы вспоминали то хорошее, что было сделано. Ни против Польши, ни против польского народа, ни против руководства у меня нет и не может быть. То же самое и в отношении Советского Союза.

Может быть, приходится пожалеть, что все сложилось именно так, как произошло. В Союзе ведь осталось тогда много поляков. Приехал, был уверен, что здесь семья.

Красная капелла стала явлением, которое занимает свое место в коммунистическом движении. Если об этом сейчас нет книги, надо об этом сказать в каком-то журнале. Такой человек, как Корольков, это мое мнение, может написать о дальнейшем развитии событий – о Красном оркестре и некоторых сторонах его деятельности. Хотя бы коротко – о Бельгии, Франции, Чехословакии – можно поднять столько материала, дать фотографии участников, которые погибли. Сейчас собрано очень много фотографий. Возьмите Пориоля, это же герой, работник коммунистического подполья, его нужно показать именно сейчас, когда с Францией устанавливаются такие тесные, дружеские отношения.

Во Франции и Бельгии заявлено, что правительства считают всех комбатантов из Красного оркестра участниками движения Сопротивления и приравнивают их всех при получении пенсий, орденов и прочего. И они все получают пенсии, они или их родственники. Я не стану ожидать этого для себя, но скажу, что если бы приехал туда, то в продолжении двух недель мне предоставят пенсию как комбатанту данной страны.

Об этом сейчас говорят в прессе. Говорят, что борьба была связана органически с действиями Красной Армии. Такие, как Домб и Другие, боролись не только за Польшу. Их борьба была связана за освобождение и Франции, Бельгии, т. к. Советская Россия была главной силой, которая вела борьбу с нацизмом.

Вероятно, есть в Москве товарищи, которые считают, что это хорошо, когда на Западе много пишут о минувшей войне, о героизме, о главенствующей роли Советского Союза. Это хорошо, правильно, однако нужно знать одно – на каком-то этапе, в какой-то момент и Москве надо подтвердить, как все было, но не без конца ждать, что это было только там, на Западе.

Я, например, уверен в одном, вы же знаете, я человек, для которого не имеют значения ни награды, ордена, деньги, если бы я был на десяток лет моложе, то мог считать, что придет время и, где бы я ни был, найдет его советское правительство, пригласит его в советское посольство и вручат ему со словами – это вам Советский Союз вручает, он не забыл вас и не забудет... Здесь я как-то сказал товарищам, если бы я умер, вы сделали бы мне прекраснейшие похороны, и тогда бы вы все вспомнили. Но я никогда не проявлял торопливости, чтобы спешить на собственные похороны.

...Нет, нужно сказать правду еще при жизни.

А в отношении Советского Союза, это хотя несколько персонально, больно, субъективно и не решающее, но скажу так: семь лет назад, когда я здесь обратился к военному атташе, контакт наладился, но ведь следовало бы спросить – что вы думаете делать, надо ли писать, как, в каком духе. Этого не сделали. Если нашлись такие люди, как вы, как Корольков, люди, у которых чувство партийного долга, которые этим занимаются, это очень хорошо. Я знаю, что так думают многие советские люди, знаю хотя бы по тем письмам, которые я получаю, те люди, которые читали «Политику» в переводе с польского, – из Харькова, или те, которые читали перевод с румынского. Это естественное чувство советского патриота. Знаю, в душе советских патриотов есть и для меня место. Это для меня большое удовлетворение, где бы я ни был, надеюсь, что это будет иметь место всегда. Представим себе, думаю, до этого не дойдет, что такой Домб в Израиле. Домб в Израиле – это явление не простое. Это тот человек, который сорок лет тому назад стоял в руководстве по заданию коммунистической подпольной партии, в организации «И Тахат» (Единство) в борьбе за единство арабов и израильтян, в борьбе против англичан и сионистов. Но и сейчас я могу только продолжать ту давно начатую борьбу, быть только в этой борьбе. Для меня ведь есть только одно дело – в Варшаве или на Ближнем Востоке. Моя роль, если бы я имел более молодые годы, по существу, в революционном, партийном отношении и просоветских позициях не могла бы измениться. Кто знает, если бы я был моложе, можно было бы на это пойти.

В отношение Советов. Я всегда повторяю, что Советский Союз заинтересован в хороших друзьях повсюду. Мне кажется, что моя семья уже доказала, что где бы она ни была, она глубоко срослась с Советским Союзом. Возьмите, к примеру, Любовь Евсеевну. Она работает здесь по воспитанию детей, и все считают ее советским человеком здесь. Такими мы останемся и будем где бы то ни было.

После победы в Париже, когда изгнали немцев, мне с тов. Лесовым удалось на три часа пробраться на рю Курсель, где помещалась зондеркоманда. Удалось нам захватить там часть документов, которые еще не успели сжечь полностью. Там были разные, очень интересные материалы. Теперь они не составляют никакого секрета, служат только доказательством прошлых событий.

В гамбургском издании книги Перро есть старая фотография Любови Евсеевны, хранившаяся у гестаповцев. На целую страницу. Там есть такие вещи, о которых никто не знал. Знали, что она была в группе Ботвина, который убил провокатора во Львове. Сейчас во Львове есть улица Ботвина.

Книгу «Красный оркестр» я имел на восьми языках. Французском, голландском, датском, немецком, английском (для Англии и для Америки), на румынском и уже первую часть на испанском, то, что идет на Латинскую Америку. Это сотни тысяч экземпляров. Только первое, улучшенное издание, стоящее по семь долларов, издано тиражом в 250 тысяч экземпляров. Только на французском. Есть сведения, что, по сведениям бюро вырезок на эту тему, были помещены статьи в тысяче пятистах газетах и журналах. Только в Европе. И что самое интересное – те, которые делают сенсацию с Гомулкой на Западе, говорят так: подумайте только, Домб, который столько пережил, остался все тем же Домбом. В одной из французских газет, в которой писали о Гомулке, они там написали так: коммунисты Гомулки приходят и уходят, но коммунисты Домбы остаются.

В Англии в газете «Морген фрейхайт», выходящей на еврейском языке, говорилось в связи с выходом фильма, что в ГДР к Домбу очень хорошо относятся. Сообщили, что в СовСоюзе Юрий Корольков написал книгу, в которой говорит о немецкой части Красной капеллы, частично говорит уже об ул. Атребат. Кончается эта газетная заметка так: там еще, в ул. Атребат, Домба нет, хотя он там был, но мы надеемся, что в Москве будет продолжение книги Королькова, который расскажет и о Бельгии, Франции, о всем том, чем фактически был Красный оркестр в Европе, чем он был для советской разведки. Было это месяца два назад.

Хочу сказать несколько слов насчет «Огонька». Ну зачем эта фантазия? Ходят разные разговоры. Может быть, хотят скрыть, что Домб – еврей, предполагают иные. Кому это нужно? В конце-то концов дело не только в Домбе. Не должен ли Советский Союз гордиться тем, что жена Спаака из известной бельгийской семьи погибла, как героиня Красного оркестра, как сотрудница советской разведки. Почему же не вспомнить о тех героях, о которых знает вся Европа. Знает их фамилии, знает, как они выглядели. Чего же придумывать. Зачем надо было выдумывать тех же радистов? Надо было сказать об Аламо, который до конца выдержал все пытки и ничего не раскрыл. Почему не сказано ничего о Соколах, которых терзали гестаповцы, но они ничего не раскрыли. Теперь их могила находится на самом почетном месте в Брюсселе.

Я недавно получил приглашение из Бельгии от участников Красного оркестра, оставшихся в живых, чтобы приехать к ним в Бельгию с женой. Получил я приглашение от организации, которая ежегодно в апреле отмечает годовщину восстания в Варшавском гетто. Приглашают для того, чтобы выступить, как они пишут, человеку, столько сделавшему в борьбе с нацизмом, помогавшему Красной Армии в годы войны.

Для меня это не имеет особого значения. Говорю для того только, чтобы подтвердить, какие масштабы приобретает история деятельности Красного оркестра теперь. Об этом говорят и будут говорить. И враги наши теперь говорят уже по-иному о Красном оркестре.

В одной из передач радиостанции «Свободная Европа» тоже говорилось о Красном оркестре. Говорилось так. Посмотрите, как же этому человеку Домбу, которому все время портили жизнь, где же он теперь. В Польше и в Советском Союзе, пусть другие коммунисты тоже подумают, как можно так относиться к такому человеку... Теперь он, как слепец, остается коммунистом.

Это была передача на польском языке.

В ГДР интересуется данным вопросом т. Мильке . Когда приезжал в Берлин, он потом сказал товарищам: как же так, приезжал к вам Домб, а вы законспирировали его, скрыли его от меня.

С точки зрения Советского Союза, учитывая место, которое в истории войны заняла Красная капелла, все это должно иметь большое значение. В ряде стран это взято на вооружение коммунистических партий. Эта организация пользуется самой широкой симпатией людей. Сколько раз я просил, чтобы не занимались моей личной судьбой. Известные люди в Бельгии, Голландии, Франции проявляют заинтересованность.

Если говорить о Роте Капелле, то говорить надо сейчас, позже это уже не будет иметь смысла. Это сейчас имеет значение только для советских читателей. Позже все скажут так – что же они говорят об этом самыми последними, когда все давно уже сказано. Один из французских коммунистов сказал так: с Домбом не хотят войти через парадную дверь, норовят провести через черный ход. Потому и разрешили напечатать в Киеве, но не в Москве. Я возразил ему. Этот факт подтверждает, что дело не в цензуре – если нельзя печатать, значит, нельзя нигде – ни в Киеве, ни в Москве.