Текст книги "Земля Мишки Дёмина. Крайняя точка (Повести)"

Автор книги: Валентин Глущенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Господи, что только будет!..

Она приостановилась, печально посмотрела на Мишку и на Нину.

– Ох, горе, горе!.. Неспроста намедни собаки всю ночь выли. Не к добру это… Так и вышло. Машину Сашка едва не угробил. Теперь бешеным сделался. К работе его не допустили. Порешить себя грозится. Где-то выпил, да мало. Опять за водкой погнал.

Нина съежилась, словно ей стало холодно в короткой шубейке. Ей стыдно было перед Мишкой, а Мишке не по себе было видеть это.

– Что вы делаете, бабушка? Какое тут может быть вино! Давайте деньги. – Нина решительно взяла из желтой, высохшей руки своей бабушки скомканные трешницы и пятерки. – Пойдемте домой.

Мишка от души сочувствовал Нине. Как может она в таких условиях жить, готовить уроки! Все собственные горести и неприятности показались Мишке мелкими и ничтожными.

Дома не сиделось. Мишка несколько раз выходил на улицу, посматривал на соседний двор. Увидев на улице Валерку, Мишка даже обрадовался. Окликнул мальчугана, спросил:

– Как у вас дома-то? Тихо?

– Тихо. Сперва папка заявился под градусом, давай бузить, вина требовать. Пришла Нина – навела порядок… Когда папка не шибко пьяный, слушается ее. Она у нас самостоятельная, – с уважением прибавил Валерка. – Только видимость одна, будто она тихая. Иной раз и бабка и мамка голову потеряют, раскиснут. Она нет.

Валерка поднял с земли ледышку, запустил в стаю воробьев, повернулся к Мишке – краснощекий, сияющий.

– Забавно вчера вышло. Я тебе сказал: пьяный «МАЗ» идет. На самом деле пьяный папка ехал. Как он в бесчувствии в самый последний момент догадался газ выключить? А то и столб полетел бы и «МАЗ» – в лепешку…

Ничего забавного, ничего смешного в этом не было. Но Валерка не привык унывать.

Появились Валеркины друзья: Санька и Яшка. Он побежал к ним. Мишка невольно усмехнулся ему вслед. Сейчас забудет обо всем на свете, помчится с деревянной саблей атаковать девчонок. Что с него взять? Второклассник!..

Один против всех

Дома сестренки сообщили, что в клубе сегодня кино. Мишка заторопился: кинопередвижку привозили в Апрельский раз в неделю, а то и раз в полмесяца.

Когда он подошел к клубу, окна его были уже освещены. У входа толпились взрослые. Чуть поодаль от крыльца Мишка заметил группку школьников. В центре – старшеклассники, а вокруг плотное кольцо малышей.

«Олег, Ромка и Кешка в атаманах. Ясное дело, – отметил Мишка. – Семка в стороне. Может, взаправду отставку получил? Может, взаправду из-за меня спорили?»

Сидеть одному в зале было скучно. Да и гордость заела: «Еще подумают, что я боюсь». И Мишка подошел к ребятам. Говорил Олег, и внимание всех было обращено к нему.

– Скажу вам по совести, пацаны, не по вкусу мне этот поселок. Конечно, недолго пожить можно, для любопытства. Понюхать, что, где и как. Путешествовать я люблю. Помню, было мне десять лет. Прочитали мы с приятелем какую-то книжонку и махнули из Свердловска в Севастополь. Собирались поступить на корабль юнгами. Веселая поездочка была, скажу я вам. Сперли дома по четыре сотни – и на юг! Билеты не покупали, а где как. Где в тамбуре, где в вагонном ящике. Прорвались. Солнце, море! Яблоки, виноград продают на каждом углу. На корабль нас не взяли, а отправили назад к папам и мамам. Но удовольствий и развлечений получили тьму.

Кешка услужливо раскрыл пачку «Беломора» и протянул Олегу. Тот закурил, и пачка пошла по кругу среди старшеклассников. К Семену папиросы пришли после всех. Семка повертел в руках пачку, раздумывая, взять папиросу или вернуть Кешке. Но все же взял, неумело размял между пальцами, закурил и тут же поперхнулся дымом, закашлялся. Кое-кто из ребят засмеялся. «А Валерка не врал. Видно, Семен и впрямь получил отставку, – подумал Мишка. – Ссориться с ним не ссорятся, но и прежней дружбы нет».

Олег усмехнулся. Он курил с шиком. Ловко перебрасывал папиросу из одного угла рта в другой, дым выпускал колечками.

– Вот и говорю, пацаны, поперек горла мне этот поселок. Даже хижины подходящей нет, где бы собраться. Болтают: техника, механизация, только кнопки нажимай. А нажмешь кнопку – рубаха от пота мокрая.

Ничего нового Олег не открывал. О том, что клуб мал и плох, говорил еще Мишкин отец. Теперь построили новый. Но и старый клуб был дорог Мишке. На протяжении многих лет в нем собирались рабочие лесопункта. Посередине этого клуба лежал в гробу Мишкин отец. Что касается работы, Мишка ее любил. Но дело даже не в этом. Ненавистен ему был в эту минуту Олег Ручкин. И высокомерный тон Олега, и незаслуженное обвинение в краже денег, и пинок завгара, и то, что Олег стал верховодить в школе и к нему подмазываются, – все припомнил охваченный яростью Мишка.

– Приехал на готовенькое, – ловко рассусоливать! Что бы ты запел, если бы приехал сюда, когда на месте Апрельского ничего, кроме тайги, не было? – сказал Мишка с вызовом.

– Миня Демин, славный механизатор, хозяин земли Апрельской, так сказать, или Комендант номер два? – деланно удивился Олег. – Ты что за спинами прячешься? Знаться с нами не хочешь, что ли? Проходи, не бойся. Ты думаешь, я наклепал на тебя, что у нас сотняга пропала? Деньги, паря, – вода. Одной сотней больше, одной меньше – батька мой не обеднеет.

Льстиво хихикнул Кешка, засмеялись Ромка и еще несколько старшеклассников. Мишка решительно шагнул в круг, усмехнулся:

– Откуда ты взял, что я боюсь? А с деньгами не крути. Не брал я у вас денег. Калым тоже не беру.

– Не брал – и не брал… Предположим, в форточку сотня вылетела. Я же тебе сказал: деньги – вода. Калым ты бы взял, да никто не дает. Стоит ли об этом? – опять с деланным миролюбием остановил его Олег. – Меня больше интересует вопрос товарищества. Объясни темному человеку, бывает ли в школе любовь? Кто говорит – бывает, кто – не бывает. Мне тут сказали, что один пятиклассник с девчонкой звезды вечерами считает, поджидает возле школы, а потом домой провожает. Представь себе, этот пятиклассник подзатыльников из-за своей девочки надавал товарищу.

Вокруг Мишки раздался громкий смех. Смеялись все. От наглости Олега у Мишки перед глазами пошли темные круги.

– Глупый ты! – выпалил он первое попавшееся на язык слово и вспомнил, что сказала Нина Сергеева. – Глупый!

– Возможно, – невинно передернул плечами Олег. – Однако ты-то при чем? Или тоже влюблен, как тот пятиклассник?

– Глупый ты! – с ненавистью выкрикнул Мишка.

Олег был на удивление речист, а Мишке не хватало слов. Но его ярость только веселила школьников. Кешка схватился за живот:

– Ой, не могу!..

– Затвердила сорока про Якова: глупый да глупый! Лучше объясни по-честному, как нас на бабу променял. И на какую? Может, не стоит в нее влюбляться? Папаша – пьяница, сама тоща, ноги длинные, как у цапли…

Олег был старше Мишки, выше ростом. Его окружали друзья. Но ничто уже не могло удержать Мишку. Он решительно оттолкнул плечом Ромку Бычкова, шагнул к Олегу и выставил вперед туго сжатый кулак. Папироса выскочила изо рта Олега, он повалился на стоящих позади. Потом долго стоял скорчившись.

– В солнечное сплетение угвоздил, гнида! Ну, погоди!..

– А что мы смотрим? Намылим ему шею – и дело с концом! – визгливо крикнул Кешка, ухватив за руку рослого Ромку.

Неожиданно перед Мишкой, загородив его спиной, появился Семка.

– Будет вам, пацаны! Из-за какого-то пустяка…

Семка пытался внести умиротворение и густо сыпал словечками, усвоенными от Олега.

– Не лезь, когда не просят! – грубо оттолкнул его Мишка.

– Тихо: дружинники идут, – предостерегающе прошипел Кешка.

К клубу подходили братья Масловы, Проша Борышев, Санька Черных.

Олег отдышался, угрожающе прищурился.

– Так… Комендант номер два решил навести порядок? За ласку спасибо… Но запомните, – обратился он к школьникам, – начал первым не я…

– Пойдем покосаемся, – угрюмо сказал Мишка.

Бить Олега под ложечку он не собирался. Удар в неположенное место пришелся случайно.

– Можно за школой, – заметил Ромка. – Никого нет. Площадка утоптанная.

Олег кивнул головой, спокойно взял папиросу из пачки, услужливо протянутой Кешкой, и, покуривая, зашагал рядом с Мишкой. За ними повалила толпа. Кино уже никого не интересовало: предстояло более увлекательное зрелище.

– Ты его не жалей! А то пыжится больно. Разделай, как бог черепаху. Мы скажем, в случае чего, кто виноват, – услышал Мишка заискивающий шепот Кешки Ривлина.

Вспомнились кожаный мешок и большие боксерские рукавицы, которыми Олег так ловко бил по мешку, и Мишка подумал: «Побьет!» Однако это лишь прибавило злости. Он будет драться до последнего, не струсит, не отступит.

Снег мягко похрустывал под десятками ног. К ночи похолодало, влажный, тяжелый туман, висевший над поселком, рассеялся. На небе празднично сияла луна и мигали светляки звезд. Гудел озаренный огнями нижний склад, переливались разноцветными искрами сугробы. Ночь была светлая. Прозрачные шапки морозного дыма клубились над горбами хребтов.

Длинное здание школы казалось мертвым, лишь тускло поблескивали темные стекла замороженных окон. За школой, на физкультурной площадке, плотно утрамбованной за зиму, лежали голубые тени. Лица ребят тоже казались голубоватыми.

Мишка остановился посередине площадки, бросил на снег рукавицы. Олег неторопливо снял краги и передал Кешке. Так же не спеша докурил папиросу и спокойно ее выплюнул. По его виду можно было с уверенностью сказать, кто победит. Впрочем, никто из присутствующих в этом и не сомневался. Волновался один Семка. Он даже еще раз попробовал вмешаться:

– Может, не надо? Лучше в кино…

Ромка Бычков отодвинул его в сторону:

– Тут заступников не требуется. Дерутся один на один. Чин-чинарем. Начинайте.

Олег пренебрежительно усмехнулся и с правой руки, подавшись вперед всем корпусом, двинул Мишку по скуле. Он хотел выйти победителем с первого удара, одним взмахом оглушить, свалить с ног. Но Олег не учел, что Мишка Демин вырос в таежном поселке, провел десятки схваток с разными ребятами и не привык подставлять себя под оплеухи. С непостижимым проворством он втянул голову в плечи и нагнулся. Удар по скуле пришелся вскользь. С Мишки слетела шапка, да больно засаднело задетое кулаком ухо.

Прямой удар в подбородок покачнул Олега, лишил равновесия, а следующий удар опрокинул его на землю.

Никто не обучал Мишку драться: расчетливость, хитрость, ловкость выработались сами по себе.

От Мишкиной стремительной контратаки толпа ахнула. Ромка Бычков неуверенно крикнул:

– Лежачих не бьют!

Мишка и не собирался бить лежачего. Им владела ненависть и упрямое желание заставить противника отступить. Когда Олег сплюнул на снег и кинулся на него.

Мишка сжался в комок, выставив вперед голову. Олег отлетел в сторону. Больше Мишка не давал ему опомниться. Бил прямо, жестоко, наверняка. Олег позабыл о приемах, которым обучал Кешку, суматошно махал ручками и только раз угодил Мишке по лицу. Наконец он стал пятиться, всхлипнул, закрылся рукой. Из носа у него текла темная струйка. Но пощады не было. Тогда Олег бросился бежать, увязая в сугробах. Остановился далеко и возвращаться, как видно, не хотел. Громко сморкался, отхаркивался, тер снегом лицо. Мишка не преследовал его.

Тяжело дыша, подошел к Кешке Ривлину. Желтые Мишкины волосы растрепались, прилипли к потному лбу.

– Ты не хочешь покосаться? Узнать, как черепах разделывают?

Кешка трусливо заморгал рыжими ресницами.

– А ты, его подручный? – с угрозой подступил Мишка к Роману Бычкову.

Ромка промолчал, отвел в сторону глаза.

– А ты? – повернулся Мишка к Семену.

Мишкин голос звучал звонко и торжествующе, а вид у него был свирепый. Он не шутил, он действительно готов был принять любой вызов.

– Правильно, наподдавать им, чтобы не заносились! – раздался чей-то возглас.

И толпа загудела. На Мишку смотрело множество восхищенных глаз. Почти все мальчишки из пятого класса сгрудились вокруг него. Подай он сигнал – плохо бы пришлось старшеклассникам. Но Мишка равнодушно сплюнул, пошел за шапкой и за рукавицами.

Домой провожали его гомонливой оравой пятиклассники. Дорогою припоминались мельчайшие подробности драки.

По улице к клубу продолжали стекаться люди. Кино еще не начиналось. Значит, драка продолжалась недолго. А казалось, прошла целая вечность.

– Вы идите в кино. Еще успеете, – посоветовал Мишка ребятам.

– А ты, Миня?

– Не хочется. И провожать не нужно, сам дойду.

Ребята послушались. За Мишкой увязался только Валерка Сергеев. Валерка забегал то справа, то слева, влюбленно заглядывая Мишке в лицо.

– Вот это да, Миня! Не побоялся один против всех. Все языки прикусили. До дела шибко бойко болтали. Этот Олег у них как бог. Моргнет глазом – перед ним на коленки. А ты его быстренько взбодрил. Раз, раз!

Валерка захлебывался от восторга.

– Теперь и к сеструхе приставать побоятся. А то позавчера Кешка Ривлин давай над ней измываться, обозвал ни за что…

Мишка рассеянно слушал торопливую Валеркину болтовню. Злость прошла. Он словно обмяк.

Валерка почтительно попрощался с ним, сказал:

– Спокойной ночи, Миня!

Мишка скупо обронил:

– Ага.

Мать была дома. После смерти отца она приходила в клуб только на собрания. Ни самодеятельные спектакли, ни кино ее не привлекали. В свободные вечера шила штопала или читала. Она вышла из комнаты навстречу Мишке с работой в руках. Удивленно вскинула брови:

– Что, кино отменили?

– Да нет, просто не хочется.

Мать недоверчиво посмотрела на Мишку.

– Постой-ка, у тебя на щеке кровь и ухо распухло.

Мишка потрогал ухо. Первым ударом Олег, по-видимому, надорвал его.

– Дрался? – строго спросила мать.

– Дрался. – безразлично ответил Мишка.

Мать тяжело вздохнула, но расспрашивать не стала. Все равно из Мишки слова не вытянешь.

– Умойся и садись ужинать. На столе молоко.

В комнате укладывались спать сестренки и ссорились из-за кукол. Мать ушла к ним.

Мишка умылся, выпил кружку молока с хлебом и забрался на печь под отцовскую доху. Ныло ухо. Но никакие думы, никакие угрызения совести его не беспокоили. Как будто с плеч свалился тяжелый груз.

Теплый ветер

Мишка пообедал с сестренками, вымыл посуду. Остатки еды ссыпал в ведро, разбавил водой и молоком, вынес на крыльцо черному Загри. Пока пес лакал жижу и, чавкая, выхватывал из нее куски, Мишка раздумывал, что бы предпринять. Куда-то тянуло. Но куда? На лесосеку? Нет, на лесосеку не хотелось. К Нине Сергеевой? О чем он с нею будет говорить? Куда? Оставаться дома не было сил.

Последние три дня вся школа жила дракой между Мишкой Деминым и Олегом Ручкиным. Тем, кто не видел драки, очевидцы так расписали ее, что Мишка сделался героем. Олег на следующий день в школу не пришел. Кто-то распустил слух, будто он сбежал из Апрельского и рано утром его видели в автобусе, который отправлялся в районный центр. Не явился Олег в школу на второй и на третий день.

Мишку это ничуть не волновало. Но какое-то беспокойство все-таки томило.

«Кап-кап-кап!..» – раздалось тихо и вкрадчиво над Мишкиным ухом. С крыши капало. По жердям забора весело прыгали воробьи. Поселок Апрельский смотрел на Мишку из сугробов окнами маленьких домов, сутулил свои деревянные плечи.

Как-кап-кап!..

Мишка стоял на крыльце в одной рубашке. Четвертый день дул теплый ветер. Наступившая оттепель смахнула иней с веток черемух в палисаднике.

Кап-кап-кап!..

Загри вылакал все из ведра, уставился на Мишку коричневыми глазами, лизнул руку, подпрыгнул, бойко крутнул хвостом, словно спрашивал: «Не пойти ли нам куда-нибудь?»

И Мишку осенило: «В Талую! К Пантелею Евгеновичу, к бабушке Кате. Пожалуй, месяц у них не был».

Тем более сегодня суббота.

Мишка достал с лежанки отцовскую охотничью котомку. Кинул в нее буханку хлеба, непочатую пачку кирпичного чая, туго перевязал ремешком. Направил у крыльца лыжи.

– Вы тут не ссорьтесь, – строго наказал он сестренкам. – Маме передайте, что я ушел в Талую. Вернусь завтра к вечеру.

Затем Мишка сунул носки валенок в юксы, затянул ремни, свистнул Загри и оттолкнулся палками.

Быстрый бег захватил его. Оттепель не успела испортить хорошо укатанную дорогу. Лыжи скользили ходко и уже через пять минут вынесли его к высокому берегу реки.

Не раздумывая, Мишка ринулся вниз, наискось прочертив сугробы у крутояра. Огромными прыжками за ним мчался Загри. Левую Мишкину щеку опахивало южным ветром. Прорываясь сквозь тайгу, теплый ветер пропитался запахами смолы и хвои. Он торопил весну, загодя напоминая о том времени, когда таежная земля становится веселой и пахучей.

От реки по-прежнему веяло зимой. Насколько хватает глаз вся река была покрыта ледяными торосами. Быстрая, сильная, она не застывала по осени гладко, а поднимала, выворачивала наверх льдины. Торосы были самых причудливых форм. Одна льдина напоминала собачью морду, другая – тюленя, выбирающегося из полыньи. А вот торосы нагромоздились друг на друга и похожи на свалку старых самолетов. Из-под снега торчат два голубых крыла, хвостовое оперенье, фюзеляж…

Вдоль обоих берегов – хмурые, молчаливые хребты. Снег на хребтах проглядывает сквозь щетину леса узкими полосками, небольшими белыми пятнами, словно на сутулые плечи хребтов наброшены воротники из черно-бурых лис с серебряной проседью.

Мишка бежал по речной дороге. Лесозаготовители называли ее «речным асфальтом». Словно по шнуру, прошли здесь тяжелые бульдозеры, срезали торосы, сдвинули в сторону, освободив путь автомашинам и тракторам.

Мишке то и дело приходилось сворачивать на обочину. По дороге часто проносились грузовики, проходили тракторы, волоча за собой сани из цельных бревен. На санях – цистерны с горючим, бунты проволоки и троса, железо… В двадцати километрах от Апрельского строился новый лесопункт.

Мишка провожал глазами машины. Еще год назад на дороге между Апрельским и Талой не было такого движения. Скоро у Апрельского будет новый сосед. Туда уже приехали люди. Они теперь будут прибывать непрестанно.

Мишка вспомнил пренебрежительные отзывы Олега о поселке Апрельском, насмешливые и высокомерные разговоры о труде лесорубов. Вот если бы все так рассуждали, что бы получилось?

Навстречу Мишке с веселым урчанием двигалась колонна серых гусеничных тракторов.

И эти за грузом!

Мишка сошел с дороги, снял шапку и высоко поднял ее.

Распахнулась кабина головного трактора, по пояс высунулся чумазый парень и, сверкнув белыми зубами, гаркнул:

– Здорово, пионерия!

Сквозь смотровые стекла улыбались водители других тракторов.

На душе у Мишки стало весело и просторно. И вдруг рассуждения самоуверенного Олега Ручкина о жизни показались Мишке жалкими, достойными презрения. Настоящие люди – вон там, в кабинах тракторов! Эти люди будут строить новые поселки, города с широкими улицами, заводы. Мишка тоже будет валить лес, строить!..

Теплый пахучий ветер скользил над лесистыми увалами, над рекой. Мишке захотелось петь. Он запел песню, которую так любил его отец.

 
Наш паровоз, вперед лети,
В коммуне остановка.
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка.
 

Загри, обернувшись к хозяину, запрыгал перед ним, А Мишка пел, и ветер уносил вдаль его песню.

Через час Мишка и Загри достигли устья речки Талой. У левого берега неширокой реки держался лед. Правая половина была черна и дымилась белым паром. Перед самым впадением в большую реку Талая становилась соленой и замерзала лишь у левого берега. Такой, двухцветной, она оставалась даже при тридцатиградусных морозах – недалеко от устья река пробивалась через солончаки. Выше крепкий лед сковывал ее от берега до берега. Там, на льду, сейчас копошились люди. Туда подъезжали «МАЗы», груженные хлыстами. Оттуда доносилась трескотня бензопил и сучкорезок. Автокраны подхватывали и переносили бревна с одного места на другое. На льду Талой делали головки, вязали звенья будущих плотов.

На зимней сплотке Мишка бывал не раз, а потому заходить туда не стал. Срезал угол для сокращения пути, пересек негустой сосновый бор, снова вышел к реке, перевалил невысокий хребет и скатился под гору к деревне. Деревня называлась по имени реки – Талой. Коричневые и серые от времени избы лепились по верху двух холмов. Неглубокий распадок разрезал деревню надвое. По дну распадка бежал незамерзающий ручей – тоже достопримечательность этих мест. Он вырывался из-под холма, падал в каменную чашу и мчался к реке. Как удавалось маленькому светлому ручью весело журчать в самые лютые морозы – для Мишки оставалось загадкой. Взрослые не могли толком объяснить – течет и течет. А почему не замерзает – кто его знает. Сила! К тому же бьет из-под земли. Вода в ручье была кристально-прозрачной и удивительно холодной – летом от нее ломило зубы.

Загри перебежал по мостику ручей, свернул на тропинку, ведущую к правому холму. Пес даже не оглянулся на хозяина: настолько был уверен, что путь их лежит сюда.

Они поднялись на холм и очутились на Приречной улице.

При появлении Мишки и Загри тихая улица огласилась громким лаем. Из ближних дворов, с другого края деревни на них устремились рыжие, серые, черные псы. Рычащая оскаленная стая неслась на них.

У Мишки всегда замирало сердце, когда они с Загри появлялись в Талой! Он боялся, что собаки разорвут его любимца.

Однако и на этот раз Загри не присел трусливо на снег, не стал искать защиты у Мишки. Взъерошенный, неукротимый, он бросился навстречу опасности. Широкой грудью Загри врезался в стаю. Мишка увидел, как две лайки от его удара кувырком полетели в сугроб. И тут же черный Загри исчез в огромном, рычащем и воющем клубке. Клубок катался по дороге. Над ним серебристым облачком взметалась снежная пыль.

«Разорвут!» – со страхом подумал Мишка. Сколько раз он так думал! Но клубок неожиданно распался. Посередине – Загри, рослый, свирепо поворачивающий оскаленную морду то влево, то вправо. Вокруг – собаки со всей улицы, готовые снова кинуться на непрошеного гостя. Впрочем, ни один пес не осмеливался первым тронуть Загри. И он, словно по коридору, пробежал вперед.

Потом вернулся к Мишке. Деревенские собаки сторонились его, уступали дорогу. Загри подбежал к Мишке как будто для того, чтобы доложить: «Путь расчищен. Можно двигаться дальше».

Вот так всегда получалось. Собаки встречали Загри в Талой жестоким боем, провожали с почтением.